Текст книги "Мадина"

Автор книги: Доухан Балаева

Жанры:

Роман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Это необычное ощущение ввергло ее в смятение. Она попыталась высвободить руку. – Ну что ты, . . пусти! . . По ее срывающемуся голосу, по влажно блестевшим испуганным глазам он безошибочно угадал ее волнение. Усилием воли превозмогая желание обнять ее, медленно разжал руки. Мадина стремительно вышла в коридор. У окна стояла Наташа, листая учебник. – Где же ты пропадала? – укоризненно выпалила Мадина. – Вот она я. – Нат. захлопнула книгу и, хитро улыбаясь, смотрела то на подругу, пытающуюся остудить ладонями пылающие щеки, то на заметно притихшего Иб, не сразу появившегося вслед за ней. Он пригласил дев– ек в кино, но, к неудовольствию Наташи, Мад. отказалась. – Ты бы уж повлиял на нее, а то она у тя совсем как монашка! – Сам от этого страдаю, – вздохнул Иб. Мад. попросила не идти с ними дальше. – Ну вот! . . Теперь мне и по одной улице с ней нельзя ходить. – А ты ее поменьше слушай! Ишь, повелительница нашлась! – Нат. взяла Мадину под руку, удерживая на месте. – Оставь ее, Нат. Как говорится, насильно мил не будешь, – с напускной обреченностью произнес Иб. Он попытался было отправить их домой на такси, но Мад. и этому воспротивилась. Подруги старались держаться теневой стороны улицы. Вскоре они сели в переполненный автобус. Вернее, не сели, а влезли. Задыхаясь от жары и духоты, пассажиры с нетерпением ждали отправления. Но водитель оставался безучастным к их возмущенным требованиям и все медлил– то ли количество пассажиров находил недостаточным, то ли оттягивал время в интересах графика. Мад. изо всех сил старалась избежать неприятного прикосновения чужих разгоряченных тел, но в данной ситуации это было просто невозможно.

– О– ох, до чего противно. . Скорей бы уж ехал– тихо простонала она. – Так тебе и надо! Не хватило ума прокатиться с ветерком– давись теперь в этой душегубке. – Ничего, Натуля, переживем. Придя домой, Мад. первым делом направилась в задний двор, где был сооружен летний душ. Нетерпеливо разделась, отвернула вентиль до отказа. Упругие струи чуть теплой воды приятно освежали разгоряченное тело. Некоторое время она стояла неподвижно, тихонько постанывая от удовольствия, и, только насладившись этим ощущением полного блаженства, взялась за мыло. Дожидавшаяся ее на кухне Аза тоном хлебосольной хозяйки позвала к накрытому столу. Мад, тронутая заботой, обняла сестренку, чмокнула в щеку. – Азулька, ну как ты тут хозяйничала? Мад. молча выслушала обычный отчет сестренки. И сегодня не обошлось без жалоб на брата. – Я убирала, убирала, а он пришел и все раскидал– говорила Аза, обиженно оттопыривая губы. – А что он тут раскидал? Вроде у тя везде порядок, – Мад. явно преувеличивала. Лицо девки заметно просветлело. – Свою одежду раскидал. . Пришел, переоделся и смылся, а вещи свои не прибрал. Гоняет, наверно, где– то мяч, "футболист", – презрительно протянула она, но в голосе ее уже не слышалась прежняя обида. – Ничего, сами приберем, раз он такой неряха. Ты его накормила? – Что он маленький? . . Я все поставила на стол, а остальное его дело. Мад. чувствовала: сестренку что– то беспокоит. – За что ты на него так сердита? Он чем– нибудь обидел тебя? – Не– ет. – Но я же вижу, что ты расстроенная. Тяжело вздохнув, Аза с взрослой озабоченностью проговорила: – Ох, как плохо, когда нани дома нет. Все как– то ненормально. . Уж лучше бы она не ходила на эту работу. – Ты хозяйничать тут в мое отсутствие устала? – Не устала. Просто без нани оч. плохо. Сегодня еще 2 наших индюшонка пропали, – со слезами в голосе выговорила Аза, виновато опуская глаза.

– А– а, вон в чем дело. Куда же они могли деться? – Не знаю. Может, собаки чужие утащили– робко предположила Аза, считавшая себя повинной в этой пропаже. – Честное слово, я как только пришла со школы, сразу пошла их кормить. Собрала, посчитала, а двух нет. Больше часа сестры потратили в бесплодных поисках. Вернувшись в дом, Мад. принялась за уборку. – А сама говорила: везде порядок. . – обиделась Аза. Однако у Мадины было несколько иное представление о порядке и чистоте, и она успокоилась, только когда навела порядок, соответствовавший ее представлениям о таковом. "В самом деле оч. плохо, что нани весь день нет дома, – невесело думала она. – И Мустафа совсем от рук отбился". Прошло всего несколько дней, как мать начала работать на швейной фабрике, и с тех пор в доме стало как– то непривычно пусто и неуютно. Мустафа, свободный теперь от материнского контроля, целыми днями пропадал где– то. Придя из школы, он переодевался, кое– как перекусывал и уходил из дома, чтобы вернуться затемно. Мад. вчера пригрозила, что скажет обо всем отцу, если он и дальше будет поступать так. Однако эта угроза, видимо, прозвучавшая в ее устах не особенно грозно, не возымела на Мустафу желаемого действия: он все еще не заявлялся домой. "Нет уж, братец! Больше я тя не стану прикрывать", – решила Мад. и принялась готовить, торопясь успеть до возвращения родителей. Сегодня она как никогда старалась угодить им, особенно матери. Не давало покоя чувство вины перед ними, причиной которому было свидание с Иб. Несмотря на то, что мать и догадываться о нем не могла, Мад. испытывала потребность оправдаться перед ней хотя бы в своих собственных глазах. Тамара пришла усталая и чем– то расстроенная. – Нани, тебе нездоровится? Ты сегодня как больная. – Мад. приняла из ее рук сумку. – Замучили меня эти автобусы. От работы столько не устаю, сколько от поездки туда– сюда. – Помойся, вся усталость пройдет.

– Дай хоть отдышаться. – Тамара тяжело опустилась на стул, обвела кухню привычным взглядом. – Как вы здесь? Все в порядке? – Конечно. Что здесь может случиться, – Мад. вынесла чистое полотенце, протянула матери. – Иди, нани. Вода– просто прелесть. . Там. было приятно искреннее участие дочери, звучавшая в ее голосе жалость. Она сильно уставала от конвейерной суеты и непривычного шума, царившего в цехе. Всю жизнь занималась воспитанием детей и ведением дом– го хозяйства, но с каждым годом становилось все труднее обходиться зарплатой мужа– вместе с детьми росли и их потребности. Несмотря на отговоры мужа, она поступила на работу, и вот теперь мучилась оттого, что никак не могла привыкнуть к новому положению. К тому же весь день беспокоили тревожные мысли о доме, хозяйстве, брошенных на произвол судьбы. Она не скоро вернулась в дом. Увидев, что ужин подан, удовлетворенно вздохнула. – Были бы вы всегда такими расторопными, – сказала одобрительно, присаживаясь к столу, за которым уже сидел Магомет. – А Мустафа где? Мад. чуть помешкала и, жестом приказывая молчать сестренке, уже открывшей было рот, ответила: – Да здесь был только что. – Вы за цыплятами смотрели? – Смотрели, вроде все на месте. – В институте учишься, а до 35– ти сосчитать не умеешь? Мад. поняла, что мать не утерпела и успела– таки проверить свое хозяйство. – Мы везде их искали, но так и не нашли, – виновато призналась она. Аза поддержала ее, живописуя попытки отыскать пропавших цыплят. – Ничего, ничего. Не велика потеря, – сказал Магомет, освобождая дочерей от дальнейших объяснений. Мустафа в нерешительности остановился у порога, пытливо поглядывая то на отца, то на Мад. Он силился понять, выполнила ли сестра вчерашнюю угрозу, и ждал реакцию отца. Но на отцовском лице никаких признаков недовольства не угадывалось. – Чего стал? Иди мой руки– как ни в чем не бывало сказала Мад.

Поняв, что и на сей раз пронесло, Мус. сразу оживился, состроил косившейся на него Азе смешную гримасу. Мад. и Мус. ужинали вместе. Аза сидела тут же за столом, с сочным хрустом грызя яблоко. – Слушай, ненасытная утроба, когда ты наконец насытишься? И со старшими всегда ешь, и с нами ешь! Только добро переводишь– все равно тощая, – беззлобно проговорил Мус, которому доставляло удовольствие подтрунивать над младшей сестренкой. Аза, перестав жевать, сердито уставилась на него: – Сам ты утроба! . . Мад. тебя опять пожалела, а я вот пойду и скажу все. . и что ты меня всегда одну дома бросаешь. – Тс– с! . . Ты что шуток не понимаешь? – прошипел Мус. с опаской косясь на дверь в отцовскую комнату. – Ешь, ради бога, сколько влезет, только держи язык за зубами, не болтай лишнего. Мад. недовольно взглянула на брата: – Оставь ее в покое. И учти: в последний раз тя прикрыла. Просто мне сегодня не хотелось лишний раз нани расстраивать. Забыл наш вчерашний уговор? – Я же сегодня рано пришел. – Ничего себе– рано! Ты бы хоть мне не врал. Воцарилось недолгое молчание, после которого Мус. пообещал: – Ладно уж, буду сидеть дома до твоего возвращения.

Спустя несколько дней объявили, чтобы вся группа была готова через день выехать в колхоз. Предупредили, что с собой следует брать. Мад. встревожилась, хотя это известие не было для нее неожиданностью. Она знала о неизбежности этой поездки, но так же знала и то, что дома ее наверняка не отпустят. Посоветовавшись с Наташей, после занятий пошла к декану. Некоторое время стояла перед дверью кабинета, не решаясь войти. Было страшновато впервые переступать этот порог. К тому же она не представляла, как объяснить там свое положение. Нат. подбадривала ее, подталкивала. В просторном кабинете за большим столом сидел декан– лысеющий полный мужчина лет за 50, с мясистыми губами и крупноватым носом на рыхлом круглом лице. Из– за роговых очков смотрели холодные, как показалось Мад, глаза с отекшими веками. Едва ответив на приветствие, он, на секунду оторвав взгляд от лежавших перед ним бумаг, нетерпеливо спросил: – Что у вас? Мад. робко начала: – Нашей группе послезавтра в колхоз, а меня родители не пускают, я не могу ехать. – Что значит– не пускают? Почему не можете? Вы что, больны? – Нет, – чуть слышно ответила Мад. – Если не можете ехать по болезни– представьте соответствующую справку, – начал декан с раздражением чел– ка, оторванного от важного дела из– за пустяка, и, категорично прибавив: – Никаких других причин не признаем. Закон для всех один. Кто не поедет, будет отчислен, – вновь уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор окончен. Мад, подавленная таким приемом, тихонько вышла. – Ну что? – подалась к ней Нат. Мад. передала слова декана.

– Вот сухарь! Да от него только этого и следовало ожидать! Хоть бы попытался прежде разобраться, – зло выговорила Нат и принялась успокаивать: мол, он тут еще не самый главный начальник. Но Мад. от ее слов было не легче, она весь день пребывала в сильном расстройстве– только что не плакала, стыдясь показывать слезы. С трудом дождавшись возвращения родителей с работы, рассказала обо всем. – Это что еще за колхоз? . . – уже в который раз возмущалась Там. – И кто тебе позволит весь месяц бог весть где находиться? Другое дело– парень, а ты же дев, ты думаешь своей головой? Что люди– то скажут? . . – Но меня же тогда выгонят. Все ведь едут, – слезным голосом возразила Мад. – И очень хорошее дело сделают, если выгонят. Будешь дома сидеть, как все порядочные дев. И мне будет спокойнее. – А в институте нельзя остаться работать? Ты не спрашивала? – вступил в разговор молчавший до того отец. – Нельзя. Всех настрого предупредили, что ехать обязательно. Там. продолжала ворчать, больше по привычке, ибо вопрос этот ею давно был предрешен. Это еще что за новости? Да если делать все, что они там говорят, и до позора не далеко. Видано ли такое, чтобы девушка неизвестно где целый месяц жила? Что это еще за дурные порядки? ! Мад, понурив голову, молча стояла у окна. На душе была такая тоска, что впору реветь. Она ждала, когда заговорит отец. И отец, насмешливо глядя на мать, заговорил: – Верно говоришь: дурные порядки. Дурнее не придумаешь. Учат вас для вашей же пользы, да вдобавок ко всему еще и платят за то, что вы для самих себя учитесь. А от вас что– то потребовалось– так вы сразу на дыбы. . .

Тамару взяла оторопь, она молчала, не сводя с мужа настороженного взгляда и терзаясь опасениями, что он все же надумал разрешить дочери ехать. Знала: если он сейчас заявит об этом вслух, она будет бессильна повлиять на него. Решений своих он не менял. Мад, почувствовав надежду, подняла на отца глаза. Поняв этот выразительный взгляд дочери, Магомет как– то виновато улыбнулся и с неподдельным сожалением в голосе сказал: – А ехать тебе все же нельзя, Мад. Сама видишь: дома некому. . Мы ведь весь день на работе, а на Мустафу полагаться нельзя. Поговори завтра еще с вашим начальником, объясни все. Может, разрешит тебе поработать этот месяц где– нибудь. Мад. хотела было сказать, что это невозможно, но, глядя в усталые добрые глаза отца, не нашла в себе сил возразить ему и молча опустила глаза. Она поняла, что это решение окончательное, но, как ни странно, не чувствовала на отца обиды. "Значит и впрямь нельзя, раз воти говорит", – заключила тоскливо. Там. сразу воспрянула духом. – Если откажут, забирай свои бумаги и иди домой. Маг. недовольно взглянул на нее: – Куда ты спешишь? Боишься не успеть? Бумаги забрать всегда успеется. Назавтра ее сопровождала Нат, считая, что лучше сумеет все объяснить"этому губастому сухарю"– как она мстительно окрестила декана. Улучив момент, когда он остался один, Нат. буквально втолкнула Мад. в кабинет. Но говорить Нат. пришлось самой: подруга так и не раскрыла рта. Декан слушал молча, понимающе кивая головой и не перебивая, и у Нат. мелькнула покаянная мысль: "Видно, зря мы на него бочки катили– не такой уж он и зверь. . ". А когда она замолчала, решив, что сумела– таки окончательно убедить его, декан с усмешкой сказал: – Сегодня уже с "адвокатом"пришла, да? Много вас таких, желающих уклониться от этой повинности. И что значит родители не пускают? Что за детский лепет? Род. пусть командуют дома, а раз уж вы являетесь студентами этого института– будьте любезны подчиняться его порядкам.

Нат. опешила. – Но тогда ей придется уйти из института! – с отчаянием выпалила она, глядя на него во все глаза. Несколько секунд декан с некоторым удивлением разглядывал девушек, после чего трагическим голосом произнес, качая головой: – О– о– о! Это для института будет ужасно большой. . я бы даже сказал, невосполнимой утратой, – и, выдержав небольшую паузу, уже своим обычным тоном добавил: – Лучше не теряйте зря времени, идите собирайтесь. Завтра в 8утра чтобы были здесь с полной выкладкой. . То бишь, с вещами, – нашел он нужным пояснить, решив почему– то, что девки продолжают стоять как огорошенные именно потому, что не поняли его. Мад. глубоко оскорбил его тон, его откровенная насмешка. Только врожденная гордость и испытываемая теперь к этому чел– ку неприязнь помогли ей сдержаться, не уронить своего достоинства, расплакавшись перед ним. Но стоило выйти в пустовавший коридор, как слезы сами собой хлынули из глаз. Ах, как она ненавидела в ту минуту этого бесчувственного чел– ка! Наташа, у которой от бессильной злобы на декана и от жалости к подруге тоже на глаза навернулись слезы, обняла ее за плечи. Вдруг она остановилась, осененная мыслью, показавшейся спасительной, и, горячась, потянула Мадину за руку: – Сейчас же идем к ректору! Как это мы сразу не сообразили? ! Идем. . . Но Мад, обессиленно привалившись к стене, замотала головой, вытирая никак не просыхающие глаза уже совсем мокрым платочком. – Что такое? В чем дело? – раздалось вдруг рядом. девки увидели невесть откуда появившуюся"географичку"Веру Павловну. Не дождавшись объяснения, она нетерпеливо повторила: – Так что случ, девки? Почему сырость разводите? От ее мягкого участливого голоса у Мад. с новой силой полились слезы. Нат. принялась объяснять суть дела. Вера П. быстро поняв что к чему, укоризненно покачала головой, положила Мад. на плечо руку: – Глупенькая! Из чего трагедию сделала. . Да успокойся, никто тебя не исключит. – А. . . декан. . . сказал. . . – всхлипывая, выдавила Мад, доверчиво поднимая на эту седую добрую жен– ну заплаканные глаза.

– Ах ты, глазастая! Я же говорю: не исключат, придумаем что– нибудь, – ласково сказала та. – Ты из какой группы? Фамилия? . . Дев– ам не пришлось ждать долго. Через неск. мин. Вера П. вышла из кабинета. – Ну вот и полный порядок. Просто он не все твои обстоятельства верно понял, вы не так ему объяснили. Будешь работать здесь, в учебном хозяйстве, с моей группой. – А где это? – робко спросила Мад, еще не совсем веря в свое спасение. – За городом. Приходи завтра к восьми. На первый раз поедете отсюда все вместе. Спустя некоторое время только слегка припухшие и покрасневшие от слез глаза Мад. напоминали о пережитых тревогах. Когда первые минуты ликования прошли, девки с сожалением поняли, что им придется быть врозь, и в душе каждой предстоящая впервые столь долгая разлука вызвала грусть. Справившись с домашними делами, Мад. уединилась в своей комнате с томиком Лермонтова. С тех пор, как Ибрагим подарил его, она часто в свободное время перечитывала полюбившиеся стих– ия и поэмы. Многие из них уже знала наизусть, но тем не менее предпочитала чтение по книге. Перечитывая давно знакомые строки, глубже чувствовала их смысл и каждый раз открывала для себя что– то новое, словно проскальзывавшее вдруг между строк. Особенно велика бывала потребность общения с любимым поэтом в трудные минуты жизни, после пережитых нервных потрясений. Правда, ее недолгая еще жизнь была ими небогата, но в свои 17с небольшим ей было свойственно преувеличивать значение обычных бытовых неурядиц и довольно сильно расстраиваться по их поводу, и потому всякий раз она отводила душу чтением стихов, находя в них строки, как нельзя лучше и точнее выражавшие состояние ее души, созвучные ее сокровенным мыслям и чувствам, которые сама не умела выразить словами. На сей раз внимание ее задержало одно из самых любимых стих– ий– "Валерик":

. . . Тоской томимый, Им вслед смотрел я недвижимый, Меж тем товарищей, друзей Со вздохом возле называли: Но не нашел в душе моей. Я сожаленья, ни печали. Она ненадолго задумалась, впервые недоумевая: почему автора не тронула гибель боевых соратников? Ведь по всем человеческим понятиям он должен бы хоть немного скорбеть по поводу их гибели, а он так открыто заявляет о своей полной безучастности. Несколько озадаченная этой мыслью, продолжала чтение более вдумчиво, и следовавшие далее строки принесли ей разгадку. Закрыв книгу, она откинулась на спинку дивана и продекламировала: А там, вдали, грядой нестройной, Но вечно гордой и спокойной, Тянулись горы– и Казбек. Сверкал главой остроконечной. И с грустью тайной и сердечной. Я думал: "Жалкий чел– к. Чего он хочет! . . небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно. Один враждует он– зачем? . . "Она прикрыла глаза. "Ведь Лермонтов не одобрял захватническую войну с горцами. То есть осуждал войну вообще– Аннушка же рассказывала. Потому и был равнодушен к ее жертвам. . Вот, Анна Васильевна, какая я понятливая! Выходит, не зря пятерки ставили. . "– подумала в приливе признательности к старенькой школьной учительнице по рус. языку и лит– ре, которая так восторженно, с такой любовью говорила о лит– ре и поэзии своим тихим торжественным голосом, что просто невозможно было оставаться равнодушной на ее уроках. Ее мысли прервало появление Мустафы. – Все читаешь? А не помнишь, кто мне брюки обещал отпустить? – Помню, не беспокойся. К завтрашнему утру будут готовы. – Идет, – кивнул Мус, не сомневаясь, что обещание будет выполнено. Их отношения в последнее время заметно изменились: исчезли нередкие в прошлые годы взаимные придирки и неуступчивость.

Первопричиной была, конечно, Мад, относившаяся теперь к поступкам брата более терпимо и в случае необходимости защищавшая его от родительского гнева. – Что ты там нашла интересного? – Мус. оставался стоять в дверях. – Опять собираешься смыться? Иди– ка посиди со мной. Мус. послушно сел рядом, глядя то на сестру, то на закрытую книгу, лежащую у нее на коленях. "Как он вырос за лето. Вон и усики уже растут"– с неясностью подумала Мад. разглядывая густой темный пушок на верхней губе брата. – Чего уставилась? – спросил нарочно грубовато, чтобы скрыть свое непонятное смущение. – Мустик, а ты тоже, как Муслим, усы отрастишь? – заулыбалась Мад. – А что? – Мус. невольно потянулся к верхней губе, провел по ней пальцами. – Да ничего. Тебе пойдут. Ох, и красавец же парень будешь! Все девки за тобой будут бегать, – сказала Мад, с удовольствием обнаруживая тень смущения на лице брата. – Ты для этого меня позвала? Нашла о чем говорить, – пренебрежительно скривил губы Мус. и с чувством собственного превосходства заключил: – Одно слово– девчонка! – Ну что ты вскочил? Между прочим, у меня к тебе серьезный разговор. Мус. опять сел в выжидательной позе, готовый в любую минуту уйти. Мад. немного помолчала, собираясь с мыслями. – Что вам в школе про войну во Вьетнаме рассказывают? Когда же Америка оставит его в покое? Мус. удивленно поднял брови и в след. секунду рассмеялся, поняв, что она задает этот вопрос на полном серьезе и в самом деле ждет от него ответа. – Представляешь, я еще не говорил с президентом на эту тему– как– то случая не подвернулось! А потому не могу пока судить о его дальнейших планах на сей счет, – сказал он, пытаясь принять важный вид. – Да ладно тебе, – улыбнулась Мад, осознав нелепость своего вопроса. – Просто, знаешь, как подумаю о войне– мне аж жутко становится, кровь в жилах стынет. – А ты чего боишься? Уж к нам– то никто не посмеет сунуться. Если кто и сунется, тому все зубы повыбьем и хребет переломаем. Всегда так было.

С улицы донесся условный свист. Мус. как по команде поднялся. – Таким тоном говоришь, словно во всем этом есть твоя личная заслуга. – Так я же не о себе, а о стране говорю, которая– как и я! – никогда никому не покорялась, – на ходу выговорил Мус. и скрылся за дверью. Оставшись одна, Мад. вновь задумалась, глядя на царящий за окном ясный солнечный день, на пронзительно голубое небо. С внутренним содроганием вспомнила увиденных на экране вьетнамских детей, заслоняющихся худенькими ручонками от летящего над головой американского бомбардировщика. Вспомнила смертельный страх, наполнявший округлившиеся дет. глаза, с ужасом следившие из– под ручонок за смертоносной птицей. Сердце ее защемило чувство сострадания к далеким и совсем незнакомым людям, вынужденным безвинно переносить ужасы войны, и она предалась наивным мечтаниям. В ее воображении одна за другой рисовались различные картины возмездия: то по какому– то волшебству на агрессоров обрушивается повальный мор, то в районе их расположения возникает сильнейшее землятресение или проносится небывалой силы смерч, сметая всех их с лица земли. . . Эти воображаемые картины не успели еще как следует утолить невольно возникшую в сердце жажду мести, как со двора послышался шум, стукнула входная дверь. Мад, потягиваясь, встала, сделала несколько энергичных движений, окончательно стряхивая с себя оцепенение. Все семейство Наташи сидело за ужином, и, как ни отговаривалась, Мад. пришлось принять участие в трапезе. Сережа, сидевший напротив, неумело отвечал на заговорщическое подмигивание Мадины. Мальчику явно доставляло удовольствие ее присутствие, уже само по себе разнообразившее наскучившее застолье. Он весело, с готовностью отвечал на чуть заметное подмигивание старательным прищуриванием обоих глаз и незаметно для родителей гримасничал. Мад. забавляли его выходки, и она потихоньку провоцировала их.

Заметив, что мальчик все внимание переключил на нее, позабыв про еду, она спохватилась, перестала смотреть на него. Сер. всячески пытался вновь привлечь ее внимание. – Мад, а че ты к нам теперь редко приходишь, а? – спросил он, отчаявшись добиться цели ужимками. А ты че к нам свой курносик не кажешь, а? – в тон ему спросила Мад, подражая в произношении тете Любе и используя ее лексикон. – Так говорите, освободили тебя от поездки в колхоз? – сказал дядя Василий, словно продолжая давно начатый разговор. – Это хорошо. – Хорошо– то хор, да жаль не вместе будем, – вздохнула Мад. – Не беда. Месяц– срок небольшой, быстро пролетит. – Дядя бросил взгляд на жену. Мад. поняла, что это говорилось больше для тети Любы. – А ты че не ешь? На вот, поешь лучше. Знаешь, как вкусно! – Сер. пододвинул к Мад. тарелку с тонкими кружочками колбасы и хитро поглядывал на нее. – Вот сам и ешь, если вкусно. – Ну ты хоть попробуй! Ей– богу, тебе понравится, – не унимался Сер, невзирая на предостерегающий окрик Наташи еще ближе придвигая тарелку. – Я и не говорю, что невкусно. Просто хочу, чтобы тебе больше осталось. – Мад. невольно отстранилась от стола. – Да полно баловать– то! И чего тебе неймется, сорванец, – беззлобно проворчала тетя и переставила злополучную тарелку в дальний конец стола. – Давно бы так, – улыбнулся дядя. – А то бедная Мад смотрела на нее, как на кровного врага. Эти слова развеселили всех, и Сер, желая разделить успех отца, уточнил. – Не– е, – как на жабу! – за что Наташа, дотянувшись через стол, наградила его звучным шлепком. – Прямо наказание– сидеть с тобой за одним столом! Всем аппетит отбил, паршивец. . Сер. злорадно захихикал.

Вскоре обе девки, уединившись в уютной комнатке Наташи, самозабвенно танцевали. Вряд ли кто смог бы определить название этого танца, ибо он не походил ни на один из известных. Это скорее был своеобразный гимн молодого здорового тела, безмятежной, счастливой юности. Скрипнула, приоткрываясь, дверь, и в образовавшуюся щель просунулась Сер. вихрастая голова с непокорным соломенным хохолком на макушке, всегда стоявшим торчком. Нат. бесцеремонно погнала его прочь. – Кто тя звал? А ну дуй, дуй отсюда, Серый! Быстро! . . Мальчик уныло смотрел на сестру, не решаясь переступить порог, но и не желая отступать. – Зачем ты его гонишь? Пусть посидит с нами. Какой ни есть, а все– кавалер! – сказала Мад, втянула мальчика в ком. и закрыла дверь. – Ты что забыла, как он себя за столом вел? Ну, чего явился? Что тебе тут надо? – А я и не к тебе вовсе. Я хочу посмотреть, как Мад. индейку танцует, – отпарировал тот, капризно оттопыривая губы. – Ишь, заказчик нашелся! Кто тя ублажать– то станет? "Индейку"ему станцуй! . . – передразнила Нат. Мальчик обиженно насупился. – А чем плох заказчик? Да я для него хоть что станцую! Ведь он так усердно угощал меня сегодня, – с лукавой улыбкой договорила Мад. Сер. виновато захихикал. – Не тушуйся, Сержик! Проходи, садись, – Мад. с шутливой почтительностью провела мальчика к дивану, усадила. Церемонно поклонившись "публике"в лице Сережи, взиравшего на нее с довольной миной, с явным удовольствием начала танцевать.

Спустя некоторое время девки спокойно сидели, слушая музыку. Поняв, что зрелища, достойного внимания, больше не предвидится, Сер. покинул их. Оставшись одни, подруги завели обычный разговор. Мад. с тайным волнением слушала Нат, уже в который раз выдававшую характеристику Ибрагиму, пристрастно комментируя то его внешность, то характер и поступки. Снисходительно поглядывая на подругу, она изображала полное равнодушие ко всему этому. Но Нат. трудно было провести. Она достаточно изучила натуру подруги, а потому безошибочно чувствовала ее истинную реакцию и еще больше изощрялась в красноречии, строя смелые, подчас фантастические планы относительно ее будущего. Здесь было все, вплоть до заграничных путешествий и сценической славы. Словом, все то, о чем Мад. даже мечтать не смела. Она сознавала всю иллюзорность подобных мечтаний, но это не мешало ей наслаждаться их упоительной сладостью. После очередного, не совсем скромного прогноза подруги Мад. затрясла ее: – Да перестанешь наконец? ! Не иначе адвокатом к нему нанялась. За какое вознаграждение, если не секрет? – Дождешься от вас вознаграждения– как же! – засмеялась Нат, и, вспомнив сцену в кабинете декана, добавила: – Да за то же самое, за которое к тебе сегодня нанялась, когда к тому губошлепу ходили. – О– ой, не напоминай, – поморщилась Мад. – Ага, не нравится? ! – опять засмеялась Нат, тормоша ее и затевая веселую возню. Как всегда побежденной оказалась Мад. Нат. звонко чмокнула ее в щеку прежде чем отпустить. – Ну сколько можно говорить: не давай волю рукам. Ты же знаешь, что я не переношу щекотку. Вот задохнусь как– нибудь– будешь знать! . . Но Нат. в ответ на этот привычный выговор лишь звонко смеялась, мотая головой от избытка чувств. Она придвинулась к Мад. совсем близко, обняла за плечи. – Какая ты сейчас красивая! А глазищи как сверкают! Ох, и повезло же твоему Ибрашке. . – Но, спохватившись, тут же поправилась: – И ничего не повезло! Связался на свою голову с этой монастырской недотрогой.

Назад к карточке книги "Мадина"