Текст книги "Мадина"

Автор книги: Доухан Балаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

      Как ни ждала Мад, его появление оказалось для нее неожиданным. Она направлялась в нужную аудиторию на лекцию по физике, когда ее окликнули: – Я тебя несколько раз окликал. Не слышала или не хотела оглядываться? – Я только сейчас услышала. Некоторое время молчали. Иб. разглядывал ее, смущая пристальным взглядом. – Рассказывай, как ты тут себя вела в мое отсутствие? – с шутливой строгостью спросил он. Она с улыбкой подняла глаза: – А ты контролировать меня вздумал? Если у тебя такие намерения, напрасно уезжаешь так надолго. Сказав это, испугалась : "Вот дура! Я же себя выдала. . "– и отвернулась, пошла к своим. – Если хочешь, я больше никуда не уеду. Даже если для этого придется уволиться с завода. Резко прозвенел звонок. – Я пойду, мне нельзя пропускать, – встрепенулась Мад. – Я тоже хочу послушать лекцию. – Да ты что? Не вздумай! – Она с опаской покосилась на приближающегося преподавателя. – А вас звонок не касается? – строго взглянул преп. на замешкавшегося у двери Иб, и тот, уже не колеблясь, вошел. Мад. прошла за последний стол, желая избежать любопытных взглядов сокурсников. Иб. через всю аудиторию проследовал за ней и сел рядом. – Ну зачем ты? . . Зачем? – не глядя на него, прошептала она. – Сама ведь слышала– он мне велел. – Так он думал: ты здесь учишься. . – Тем лучше для меня. Мад. принялась слушать лекцию, не обращая внимания на Иб, отвечая молчанием на его попытки заговорить. Она не сводила глаз с преп– ля и внешне казалась воплощением внимания и сосредоточенности. Однако на самом деле это было как раз наоборот. Все ее внимание и волю сковало присутствие Иб. Она ловила себя на том, что до нее совершенно не доходит смысл лекции. Такого с ней еще никогда не бывало. Она пыталась заставить себя прислушиваться к словам преп– ля. Тщетность этих усилий вызывала чувство досады, которое она умышленно переносила на Иб. Поймав недовольный взгляд, он придвинул к себе ее тетрадь и, открыв на последней странице, принялся что– то писать. Мад. то и дело ловила на себе любопытные взгляды, замечала двусмысленные улыбочки однокурсников, что все больше усугубляло положение, усиливало ее смущение.

      Однако внешне она старалась казаться невозмутимой, и это бы ей неплохо удавалось, если бы не предательский румянец, заливший все лицо. Закончив писать, Иб. пододвинул к ней тетрадь: – Прочти, раз слушать не хочешь. Она открыла страницу, где была записана предыдущая лекция, и принялась списывать формулы. – Ну что тебе– прочесть трудно? Мад. . – Иб. близко склонился к ней. – Ты мне мешаешь! . . – Ох, и крепкое у тя сердце, – с чувством выдохнул он, оставляя попытки заговорить. Мад. старательно писала, постепенно успокаиваясь от привычного занятия. Вдруг раздалось: – Молодой чел– к! Я к вам обращаюсь. . Подняв глаза, Мад. с ужасом поняла, что преп– ль смотрит на них. – Вы что, надеетесь прочесть эти формулы на лбу вашей соседки? Напрасный труд– там вы их не найдете. Смотрите– ка лучше на доску. Мад. метнула взгляд на Иб, но тот, как ни в чем не бывало, чинно уставился на доску, всем своим видом изображая усердие и старание загладить вину. По аудитории пронесся смешок, послышались реплики. Это уже было сверх ее сил. Низко опустив голову, Мад. закрыла лицо рукой и замерла, сгорая от стыда. А преп– ль, переждав минуту и сочтя"разминку"достаточной, призвал студентов к вниманию. Но она теперь и не пыталась вникать в лекцию, и в такой позе просидела до самой перемены. Сразу после звонка подошла Нат, поздоровалась с Иб, и они разговорились как добрые старые знакомые. Нат. потрепала за плечо безучастно молчавшую Мад. – Она на меня сердится, а за что– не говорит, – пожаловался Иб. Мад. взглянула на него: – Выйди. Я не смогу еще целый час сидеть здесь. . с тобой. . – Хорошо, пойдем вместе. Мад. покачала головой. – Смотри, как она меня встречает. Есть у твоей подруги сердце? – Иб. бросил на Нат. взывающий к сочувствию взгляд. – Ради бога, выйди отсюда, – уже на своем языке попросила Мад. – Хочешь, чтобы я этот час в коридоре простоял? Ведь я не уеду так. Мне необходимо поговорить с тобой об оч. важном деле. Нат, не понявшая сказанного, на всякий случай шепнула подруге: – Да будь же ты человеком! – и ушла на свое место. Прозвенел звонок. Мад. схватила сумку и, не говоря ни слова, заспешила к выходу, чтобы покинуть ауд. прежде чем появится преп.

      Иб. догнал ее на лестничной площадке. Она стояла у окна, уходившего вниз, на 2– ой этаж, опершись руками о метталическую решетку, защищавшую нижнюю видимую часть окна. Она едва взглянула на него. – Ты в самом деле сердишься на меня? – он остановился совсем близко. Мад. отстранилась. – Зачем ты это сделал? Тебе оч. приятно, чтобы надо мной люди смеялись? – Что мы такого сделали, чтобы над тобой смеялись? Не надо делать из этого трагедию, Мад, – мягко сказал он. – Когда ты научишься проще смотреть на такие мелочи? Лучше расскажи, как жила в мое отсутствие. Что нового дома? – Так спрашиваешь, словно о нашем "старом"тебе все известно. – Можешь не сомневаться– известно. Я знаю твою семью почти как свою. . Они были совсем одни. В коридорах, как обычно в час занятий, было пустынно и тихо. Мад. молча теребила ручки сумки и глядела в окно, мало что, однако, замечая за ним. Чувствуя на себе взгляд Иб, она не решалась поднять глаза. А он все смотрел, не в силах оторвать взгляда от бесконечно дорогого и милого сердцу лица. Особенно трогала его напускная строгость, так не вязавшаяся с этим совсем юным лицом. Он с все возрастающим волнением смотрел на естественно– яркие, четко очерченные, по– детски чуть припухлые губы с едва заметным нежным пушком на верхней;на обрамленные длинными черными ресницами лучистые глаза, упорно смотревшие в сторону, не желая замечать его. – Даже смотреть в мою сторону не хочешь? Ты хоть вспоминала меня, Мад? – тихо спросил он, придвигаясь ближе. Она не обратила на это внимания, тронутая необыкновенной теплотой и нежностью, сквозившими в его непонятно изменившемся голосе. – Иногда, – призналась смущенно, совсем отворачиваясь из боязни выдать свое тайное волнение. – А я всегда. . – произнес чуть слышно почти у самого ее уха, и в то же мгновение на ощутила на шее его горячее дыхание и сильные руки обхватили ее сзади за плечи, бережно сжимая. – Мадина. . .

      На какую– то секунду она безвольно замерла в оцепенении, ошеломленная этой неслыханной вероломной дерзостью, но в следующее мгновение вырвалась и, вжавшись спиной в угол, устремила на него широко раскрытые глаза, выражавшие одновременно и смятение, и гнев. – Ты. . что это делаешь? ! . . – задыхаясь от возмущения и обиды выдавила она, в упор глядя ему в глаза. Грудь ее тревожно и часто вздымалась. Некоторое время он, тяжело дыша, молчал, не сводя с нее горящих глаз, а потом необычно глухо проговорил сквозь стиснутые зубы: – Мад. . Я увезу тебя, Мад! У меня больше нет сил выносить эту пытку. . Что– то такое в его голосе и лихорадочно блестевших глазах, чего она не в состоянии была понять, напугало ее, заставило затрепетать, отвести глаза. Не на шутку встревоженная этим смутным предчувствием таинственной опасности, она сделала нетерпеливое движение, намереваясь уйти. Но Иб. молча преградил путь. – Сейчас же дай мне пройти, ты слышишь? ! – взволнованно потребовала она, показывая, что не намерена оставаться рядом с ним больше ни на секунду. – Подожди, Мад. . . У меня еще разговор к тебе, – сдавленно попросил он. – А мне больше совсем не о чем с тобой говорить. – Вот даже как? – Именно так. Ты, похоже, привык давать волю рукам. А я не потерплю этого– так и знай. . . Мад. теперь не отводила настороженного взгляда. Она уловила неясную тень, скользнувшую по его лицу. Прерывисто вздохнув, он с заметным усилием отвел глаза и принялся нервно закуривать. Пользуясь случаем, она беспрепятственно разглядывала его. Высокий лоб с уже наметившимися неглубокими продольными морщинками хмурился: ноздри небольшого носа с едва заметной характерной горбинкой чутко подрагивали, выпуская струи дыма после очередной жадной затяжки: твердые губы под черной щеточкой усов нервно двигались, сжимая папиросу. Вглядываясь в это до боли знакомое, такое близкое лицо, выражавшее теперь неподдельное расстройство и даже обиду, она почувствовала робкую жалость, поднимавшуюся в сердце помимо ее воли. – Ты больше не шути со мной так, – тихо вымолвила она.

      По тону, каким это было сказано, Иб. почувствовал перелом в ее настроении и вновь поднял глаза. Смирение и виноватость, сквозившие теперь в этом только что пламеневшем взгляде, успокаивали Мадину, отгоняя прочь неясные опасения. – Ладно, не буду больше, – вздохнул он. – Но почему ты говоришь: привык? – Это видно. . – С тобой привыкнешь. . Вон от малейшего прикосновения шарахаешься, как ужаленная. – А ты и не прикасайся. И вообще. . не приходи сюда больше. Не то я вынуждена буду прятаться, избегать тебя. – Тебе не придется прятаться, Мад. В ближайшее время я подведу законную основу под наши встречи. К вам на днях придут. . Я больше не намерен тянуть с этим. – Ты же обещал! – Так и знал, что об этом скажешь. Но пойми, Мад, я никак не могу откладывать, нельзя нам отк– ть. Иб. прошелся взад– вперед, хотя на этой тесной площадке не мог сделать не больше двух коротких шагов, затем спустился на неск. ступенек и остановился, опершись рукой о перила. – Дело в том, что я уже справил все необходимые документы и осталось только ждать вызова. – Вот и поезжай. Тебе же вызов будет, не мне. – Потом я и тя заберу. Сначала осмотрюсь– что да как, чтобы не подвергать тебя непредвиденным трудностям.

      – Говоришь так, словно я уже в твоей власти и мое личное желание ничего не решает. – Вовсе нет. Но пойми. . – Ты же знаешь, что я совершенно не желаю куда бы то ни было уезжать. – Но я ведь тебе гарантирую. . – Это одни слова, – перебила она. – Я теперь мало верю в твои обещания. Ты же не сдержал свое слово. – Лицо Мад. стало отчужденным. – Мад, я еще только собираюсь его нарушить, а ты уже смотришь на меня, как на врага. Я могу отказаться от этой поездки. Могу ехать– могу не ехать. Это полностью зависит от тебя. Как скажешь– так и будет. Но в любом случае ты прежде должна войти в мой дом. Я не успокоюсь, пока не добьюсь этого, и готов пойти на любой способ. – Грозишь? – Пойми, я ведь не юноша, я взрослый мужчина, и мне вся эта бесконечная детская канитель, которую ты разводишь. . Не слушай ты меня, дурака, – опомнился он, заметив, как она переменилась в лице. Понял, что незаметно сорвался на разговор, уместный разве что с женщиной, по обыкновению"набивающей цену", но никак не с дев– ой, ведущей себя так в силу своей наивности и естественного, подлинного целомудрия. – Но в том, что я глупею с каждым днем, виновата ты. И если откровенно– я жалею, что пошел у тя на поводу. Но теперь уже ничего с собой поделать не могу, и оч. бы хотел, чтобы все было по– хорошему. – Если действительно хочешь по– хорошему, придется еще немного подождать. – Мад. сделала нетерпеливое движение. – Не спеши, до звонка еще целых 7мин, – взглянув на часы, попросил Иб. – Когда– нибудь ты поймешь, Мад, что есть в жизни вещи гораздо важнее твоей учебы. Жаль, что сейчас ты этого понять не хочешь. Смотри, какой отсюда вид открывается, горы какие. . Он подошел к окну. Мад. остановилась, тоже вглядываясь в серебристые вершины, видневшиеся вдали.

      – Как это? . . – в недолгом раздумье потер он лоб и неуверенно начал, умышленно подменяя слова: Вершины цепи снеговой. Светло– лиловою стеной. На чистом небе рисовались. И в час заката одевались. Они румяной пеленой;И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой. Иб. с наслаждением вслушивался в ее мелодичный нежный голос, проникавший в самое сердце. – Почему– стоял? Он и теперь так же стоит, – тихо сказал он. – Пусть будет так, как он написал. Лучше него все равно никто не скажет. – В голосе Мад. прозвучала глубокая убежденность. Она повеселевшими глазами глядела на горы, а чуть погодя, мечтательно вздохнув, отвернулась от окна. – Ишь, как ты его любишь! Его– то ты оч. любишь. – Разве можно его не любить? – Мад. открыто посмотрела на него, но, наткнувшись на слишком красноречивый пристальный взгляд, опустила глаза, тихо попрощалась и заспешила вверх по лестнице. Несколькими минутами позже она сидела на своем месте и была рада начавшейся лекции, избавившей от в общем– то безобидных шуточек, сыпавшихся на нее со всех сторон. Но лекция опять плохо доходила до ее сознания, ибо она все еще находилась под впечатлением минувшей встречи. Вдруг вспомнив, открыла тетрадь на том месте, где писал Иб, и прочла аккуратно выведенное его мелким убористым почерком: Без вас хочу сказать вам много, При вас я слушать вас хочу;Но молча вы глядите строго, И я в смущении молчу. Что ж делать? . . Речью неискусной. Занять ваш ум мне не дано. . Все это было бы смешно, Когда бы не было так грустно. . Ваш Лермонтов и Я! . . . Еще раз перечитала эти давным– давно знакомые строки, звучавшие теперь совсем по– новому, непонятным образом вызывая радостное волнение. "И ведь ни единой ошибки не допустил. А как начнет вслух читать– обязательно напутает. . Так и норовит все переиначить, переврать", – думала она, машинально обводя последние две буквы жирной ломаной линией в форме рамки и, внезапно осененная озорной мыслью, заулыбалась, нарисовала внушительную стрелку, указывающую на получившуюся рамку, и внизу приписала своим крупным дет. почерком:

      "Очень смахивает на любимое изречение известного длинноухого. . Уж, знать, на большее Сам, "стихотворец", ты не дюж! . . "Иб. ехал домой, сидя у окна в удобном кресле мягкого автобуса. Всю дорогу мысли были заняты предстоящим сватовством. Подобные мысли занимали его давно, но теперь, когда было принято окончательное решение, они волновали его с новой силой и вызывали радостное и вместе с тем томительное ожидание. "Пуглива, как горная козочка. Столько времени обхаживаю– и никак не удается приручить. Другая б небось не была столь нетерпимой к таким невинным ласкам, а эта– не– ет! Эта не той породы", – с гордостью думал он, сознавая, что, будь она иной, вряд ли любил бы ее так сильно".

      За окном проплывал давно знакомый пейзаж. По– осеннему пустынные поля сменялись негусто поросшими кустарником и деревьями, горными склонами, убегавшими вправо к самому горизонту, вдоль которого тянулась длинная неровная гряда гор, летом казавшихся отсюда сплошь покрытыми черно– зелеными кудрями леса, а теперь каких– то сиротливо– серых, местами позолоченных осенью. Этот бесконечно дорогой сердцу пейзаж земли отцов не только не отвлекал Иб, а, напротив, способствовал кристаллизации чувств, облагораживал мысли. Домой добрался к вечеру. Во дворе, взобравшись на стремянку, Хава бережно отламывала одну за другой виноградные кисти и складывала в ведро, висевшее на вделанном в верхнюю перекладину крюке. – Вернулся? . . Что там было? – прервала она свое занятие и устало присела на перекладину. – Все норм– но. – Иб, подпрыгнув на ходу, сорвал дразняще свешивавшуюся над головой большую гроздь крупного зеленовато– белого винограда. Сверху посыпались полусухие листья, и несколько перезревших кисточек, видимо, едва державшихся на ножке, шлепнулись об асфальт и разлетелись вдребезги. – Ай, что ты делаешь! Когда только повзрослеешь. – Есть надежда, что скоро. – Давно мужчина, а мальчишеские повадки никак не оставишь. Вот ведь здесь полное ведро отборного, – ласково укорила Хава. – А чем же я не мальчик? – весело отозвался Иб, усаживаясь на скамью под раскидистым орехом.

      – Для меня– то ты всегда мальчик. Только мальчики не бывают ростом под потолок. – Нани, неужто не понимаешь: вкуснее ведь, когда сам сорвешь. – Рассказывай, рассказывай. Из тебя слова не вытянешь. Как там Абукар, Фатима? Иб. на секунду замер, словно подавившись виноградинкой. Потом, не глядя на мать, сказал: – Да я не успел к ним заехать. Понимаешь, я бы тогда не смог домой вернуться, а мне завтра в первую смену. Я же по служебным делам ездил. А к Абукару послезавтра поеду. – Как куда ехать– непременно ты. Неужели на этом вашем заводе один ты работаешь? Ведь только вернулся из командировки. Неужели сегодня кроме тебя никого нельзя было туда послать? – недовольно выговорила Хава, спускаясь вниз, осторожно нащупывая ногой перекладины стремянки. – Нет, конечно, нани. Туда никто, кроме меня, не мог ехать. Да я б и не позволил, – многозначительно проговорил Иб, и, спохватившись, обрадовался, что мать не смотрела на него, занятая небезопасным, на ее взгляд, спуском. – Что же это за такие дела, которые, кроме тебя, никто не в силах сделать? – подсела она к сыну. – Все равно не поймешь– ты же не инженер. А виноград у нас в этом году хорошо уродился, – сказал Иб, желая переменить тему разговора. – Ничего не рассказываешь о своих делах, всегда отмахиваешься, – невесело покачала головой мать. – Виноград действительно хороший, а что толку. . Люди компоты варят или еще что– то, а я что могу? Уже и пораздавала сколько– благо он у нас созревает поздно, когда у соседей отошел. – Ты у меня не хуже других компоты варишь. – Поешь еще, если я тебе сварю, – пригрозила Хава. – Почему я, старая, должна до сих пор заниматься этим? У счастливых людей такими делами невестки занимаются. А мой сын, видать, поклялся не жениться, пока я жива. Боится обременить свою жену уходом за свекровью. – Она, расстроенная, встала и пошла в дом. Подобные сцены для Иб. были привычны, поскольку довольно часто повторялись, правда, в разных вариантах. – Нани, иди– ка сюда. – Что еще? – недовольно оглянулась мать. – Иди, иди, поговорим немножко. Хава молча вернулась, села рядом.

      – Почему ты меня никак не оставляешь в покое, нани? Неужто тебе и в самом деле так сильно хочется иметь невестку? – Зачем задаешь глупые вопросы? – Делать нечего, – жертвенным тоном начал Иб. – Раз уж так жаждешь– будет у тебя невестка. Но знай: я только ради тебя иду на это, чтобы тебя освободить от дом. работы. А мне лично никто не нужен. – У тебя есть на примете? . . – встрепенулась Хава, которую не ввел в заблуждение его наигранный тон. – А– а, мало ли девушек в нашем крае? – Ты мне эти разговоры оставь. Я– то подумала было, что всерьез за ум взялся, а ты опять шутки шутишь, – обиженно отвернулась мать. – Да возьмусь я, возьмусь за ум, как ты говоришь, – примирительно сказал Иб. – Но вот никак не пойму, нани, почему ты так этого хочешь? Разве нам с тобой плохо вдвоем? К тому же, мы почти и не бываем одни– вон внуки твои здесь днюют и ночуют. – Зачем их– то считаешь? Они побудут да уйдут, а мне одной оставаться. – Ну представь себе: придет сюда какая– то чужая и будет хозяйничать как у себя дома. Разве тебе приятно будет? – Эх ты! – Хава дернула сына за нос, передразнила: – "Какая– то! . . "А ты не бери какую– то, ты хорошую возьми, чтобы люди не смеялись, говоря: "Так он до сих пор не женился, потому что такую не мог найти? . . ". Ее не обмануло наигранное безразличие, с каким говорил Иб. Она поняла, что разговор этот имеет серьезную подоплеку и теперь думала, как бы подипломатичнее разузнать подробности. – Так ты скажи: какую именно хотела бы иметь невестку? Мне ведь нужно знать, какую для тебя выбирать, – сказал Иб. Тянуло закурить, но в присутствии матери это было недопустимо, и потому он вновь принялся за виноград. Отрывая крупные ягоды, с размаху отправлял их в рот, делая вид, что целиком увлечен этим занятием. – За тебя любая дев– ка пойдет, будь она хоть из чистого золота, так что смотри сам. Иб. рассмешила убежденность, с которой мать произнесла это. – Разумеется! Я ведь не кто– нибудь– твой сын! . . – сквозь смех проговорил он. – Но из чистого золота нам, наверно, ни к чему, а? Нам же тогда придется посадить ее в угол и молиться на нее. .

      – Опять шутишь! Ты же отлично понял, что я хотела сказать. – А ты не ответила на мой вопрос. – Прежде всего, она должна быть из хорошей семьи, скромная, хорошего поведения. И чтобы– не дай бог! – не была из того тайпа, с которым у нас в прошлом вражда была. А насчет остального– смотри сам. – Хм. . Ты немного требуешь! А если она при всем при этом окажется неряхой и ничего не будет уметь делать? – Научим. Лишь бы она тебя устраивала, – вкрадчиво сказала Хава, заглядывая сыну в глаза. – Нет, так дело не пойдет! – возмутился он. – Я же сказал: главное– чтобы тебя устраивала. Ладно, оставим этот разговор. Есть будем сегодня? Я с тех пор, как ушел из дома, в рот ничего не брал. – Неужели в том городе поесть негде было? – Но ты же знаешь, я не переношу столовые. Хава заспешила в дом. Иб. пошел следом, захватив ведро, доверху наполненное виноградными гроздьями. За ужином Х. попыталась возобновить волновавший ее разговор: – Скажи хотя бы, какого она тайпа? – Кто? – поднял на мать невинный взгляд Иб. – Не прикидывайся! Сам знаешь– кто. – Не будем об этом. – Почему? Разве я не имею права знать? Я ведь, как– никак, мать тебе! – Вот именно. . Хава уловила тень смущения на лице сына, и это было верным признаком того, что он всерьез сделал свой выбор.

      Поздно вечером, посидев полчаса у брата, Иб. собрался домой: – . . . Нани там одна. Я обещал быстро вернуться. – С каких пор тебя беспокоит ее одиночество? – улыбнулся брат. Иб. засмеялся: – А это не одного меня должно беспокоить, но и вас всех. У меня к тебе одно дело есть, – посерьезнев, добавил он, не желая говорить в присутствии племянников. – Дело? Пошли сюда. – Брат увлек его в смежную комнату, прикрыл дверь. Иб. тихо начал: – Тут такое дело. . Вам все не терпелось женить меня. . – Нам и сейчас не терпится. – Так вот: я не против. – Слава богу. Присмотрел дев– ку? – Да есть там одна. . – замялся Иб. – Ну говори, чего тянешь? Иб. сказал, чья дев– ка и откуда, не вдаваясь в подробности. Завтра же переговорю с Хамзатом и вместе решим, что делать. Сам знаешь: за ним решающее слово, как за старшим в семье. – Смотрите сами. Вам лучше знать, что делать да как, только. . – Иб. опять несколько замялся и, глядя в сторону, договорил: – Не тяните с этим. Брат откровенно рассмеялся. – Ишь, как ему загорелось! Если так невтерпеж– почему до сих пор сидел? – Да брось ты! – смутился Иб. – Что я– мальчишка, что ли? Просто боюсь, что вызов скоро придет. – Не переживай! Мы меньше, чем ты, заинтересованы тянуть. Только как же потом уедешь от молодой невесты? Как ее оставишь? – лукаво подмигнул брат. – Учти, это дело не из легких. – Обыкновенно, – отмахнулся Иб. – Я же ее не ради себя– ради матери беру, чтобы ей не одной здесь оставаться. Брат расхохотался, оценив его наивное лукавство. Спустя несколько минут Иб. бодро шагал домой по пустынной ночной улице, испытывая чувство облегчения, как чел– к, выполнивший трудную задачу.

      Приехав в воскресенье к дяде, он застал дома только Лиду и Беслана. Оказалось, что Абукар и Фатима еще утром уехали в соседнее село проведать больного родственника. – Я по тебе так соскучилась, Ибрашка! – как всегда радостно встретила его Лида. – А у Мадины ты не был? – Нет еще, – слукавил Иб. – Вот сегодня, пока стариков дома нет, приведи ее сюда– посидим как в добрые старые времена. – Я уже и не помню, когда мы в последний раз собирались, – подхватил Бес. – Я бы больше вас рада организовать, да только Мадины– то дома нет. Она с матерью вчера уехала на свадьбу в Малгобек. – Что значит– не везет, – с откровенным сожалением протянул Иб. – Ну ничего, мы и втроем посидим. Послушайте, что я вам скажу. Впрочем, Бес, это больше тебя касается. Решил я все же дать вам возможность погулять. – Давно пора. – Так вот теперь посмотрю, как вы мне поможете, – улыб. Иб. – До сих пор я был виноват в промедлении, а теперь. . Узнаем, на что вы способны. – А как же Мад? Она ведь и слушать не хочет о свадьбе, – озадаченно проговорила Лида. – Это ее дело. Мне до– олго придется ждать ее хотения. А ждать я больше не буду. – Иб. серьезно взглянул на Бес: – В общем, скажи отцу– пусть действует, да поживей, а то он все переживал, тяготился моим холостячеством. Он ведь им родственник– ему и карты в руки. Да, только все это от себя говори. Не вздумай сказать, что я так поручил, – спохватился он. Лида приблизилась к нему, заглянула в глаза: – Ты бы все же поговорил прежде с ней. Оскорбится чего доброго, если ее волю совсем проигнорируешь. Она ж такая гордячка. – Пусть только попадет к нам, там с ней гораздо проще будет договориться, – улыб. Иб. – Какие же вы все– такие. . противные! Что, поговорить лишний раз трудно? Я бы на ее месте обиделась за такое коварное наступление с тыла! – с чувством проговорила Лида. В ней заговорила женская солидарность, и она рьяно отстаивала вариант, наименее болезненный для девичьего самолюбия.

      – Ну что ты на меня напустилась? – отмахнулся Иб. – Мало, что ли, говорили об этом? Сколько можно об одном и том же! – А сколько нужно– столько говорить. Лишним это никогда не будет. И вообще: умный мужчина никогда не станет поступать наперекор женщине. – Ого– го! . . По– твоему выходит: умен тот, кто во всем потакает жен– не, покоряется ей? Чушь несусветную городишь, сестренка. Такой мужчина копейки не стоит. – И– и– и, какой ты непонятливый! Да такой тряпка– мужчина женщине и подавно не нужен! – Вот и пойми тебя. Ты же только что сказала: умный не поступит наперекор. – Вот именно. Умный не станет спорить да грозиться, а всегда сумеет склонить жен– ну к согласию по– хорошему, убедить в том, что поступает согласно ее воле. А дурак попрет напролом и. . . уподобится тому"смельчаку", которого в старину на посмешище выставили. – Какому– какому? – Будто не знаешь! . . – Может, и знал когда, да забыл. Договаривай, раз начала, – потребовал Иб, делая вид, что крайне заинтересован. Он много раз слышал эту притчу, но оч. забавляла запальчивость Лиды, и он нарочно подзадоривал ее. – Я ведь себя тоже отношу к числу смельчаков, а потому мне небезынтересно узнать о судьбе себе подобных в старину и представить себя на их месте.

      – Ладно, слушай тогда и представляй. Говорят, однажды наши предки решили выявить самого смелого со своей женой мужчину. Созвали старейшие всех мужчин, и мудрец говорит: "Пусть выйдут на середину те из вас, кто смел против своей жены! ". И вышел из всего множества мужчина один– един– ый– неказистый на вид, в грязных латаных– перелатаных лохмотьях вместо черкески, на зато при огромном кинжале, на выглядывавшее из драных ножен острие которого была насажена кукурузная кочерыжка– чтоб, значит, не пораниться ненароком. И вот стоит сей отважный муж в центре круга, гордо выпячивая грудь и оглядывая остальных мужей– менее смелых– победным взглядом, и ждет: что же скажет мудрец? А мудрец и говорит: "Ва, мужи! Хорошенько посмотрите на этого смелого мужчину и запомните: мужья, которые смелы против своих жен, всегда будут иметь такой вид! . . "– Лида проговорила последние слова с веселой мстительностью и рассмеялась: – Ну что– представил? . . – Уж это– то мне совсем не грозит. – Конечно! . . Это ты сейчас такой. А потом, наедине со своей Мадиночкой небось совсем другой будешь– знаем мы вас! – Да нет, не потому вовсе. Ты же знаешь: у меня нет не только такого огромного кинжала, но далее самого маленького. Да и. . жены нет, – развел руками Иб. – А если, как ты говоришь, ждать, пока она скажет: "Согласна: , – мне придется до самой старости в холостяках ходить. – Не обращай внимания на эти женские разговоры, – серьезно сказал Бес. – Лично я бы на твоем месте. . Учти: промедление в этом деле небезопасно. Сам понимаешь: такая девчонка не останется незамеченной. – Да, – подхватила Лида, – она похорошела в последнее время, поправилась. Бес. рассмеялся. – У тебя все одно на уме. Будто главное– поправиться. Просто редко теперь танцует, не то с ее темпераментом вес бы не набрала. – И в самом деле она так поп– сь? Полные девки совсем не в моем вкусе. Я еще посмотрю: стоит ли ее и брать, – с наигранной озадаченностью проговорил Иб. – С ума сошел? . . Насколько, думаешь, она могла поправиться за это время? И вообще, Ибрашка, должна сказать, что ты– порядочный невежа! Прежде чем делать такое признание– взглянул бы на меня.

      – Что ты, сестренка! Ты же вне всякого конкурса. Я имел в виду чужих дев– ек. Сама понимаешь: мне нужна подвижная, сноровистая жена, а полные. . они же медлительные да неповоротливые бывают. Так что. . – Не беспокойся. Поправилась она самую малость, просто не такая тоненькая, как раньше. – Ну нет, – упрямо мотнул головой Иб. – Так дело не пойдет. Я сам должен увидеть ее. Кто знает, какая она стала за эти месяцы. – Ты это серьезно? – Лида уже не знала, что и думать, хотя, улавливая озорные искорки в глазах Иб, догадывалась, что он разыгрывает ее. На свадьбу Мад. собиралась с превеликим удовольствием. Бывать на подобных торжествах доводилось нечасто, и потому предстоящая поездка была для нее большим событием. Ломать голову над выбором наряда не было нужды, потому как един– ый достойный наряд– по ее личному убеждению– любимое платье из тонкой вишневой шерсти, то самое, что впервые надела в памятную новогоднюю ночь. Она надевала его только в особо торжественных случаях. Но мать отнюдь не разделяла ее мнение на этот счет. "И чем оно ее не устраивает? Отличное ведь платье! Разве я виновата, что оно мне чуть тесновато стало? . . Да и не тесновато вовсе, а в самый раз! "– Мад. разглядывала в зеркале свою фигуру, с внутренним ликованием отмечая, как выгодно оно подчеркивает заметно округлившиеся формы. – Очень жаль, что Ибрашки моего там не будет. . "– вздохнула она, призадумавшись, и, помедлив, нехотя стянула платье: еще предстояла кое– какая работа по хозяйству. Там. вернулась с работы раньше обычного и, наспех перекусив, принялась собираться. Узнав, в чем дочь намеревается ехать, возмутилась: – Сколько раз тебе сказано: в нем на людях стыдно показываться! Наденешь свое новое, шелковое. – Этот балахон? Да ни за что! – А тебе только и надо, чтобы в обтяжку было, бесстыдница. – Ну нани! Разве лучше, когда болтается, как аба? (Аба– это накидка, халат). – взмолилась Мад, глядя на рассерженную мать. – Твое счастье, что мне не хочется перед дорогой скандалить, – уступила чуть погодя Там, но предупредила, что впредь не позволит показываться на людях в"таком узком и коротком и позорить свой дом".

      Мад. была рада благополучному исходу, и вскоре со сборами было покончено. – Я Любу предупредила, она здесь присмотрит, – сказала Там. мужу, к тому времени вернувшемуся с работы и сидевшему на кухне за столом. – Разве это удобно при ее заботах о больной? – возразил Маг. – Здесь же Аза остается, сама присмотрит. – Что на нее оставишь– того не застанешь. У нее пока одна игра на уме, – отмахнулась Там. Аза обиженно поджала губы: – Ага. . Сами– то гулять едут. . – Смотри тогда, постарайся, чтобы Любе только корову пришлось доить, – примирительно сказала Там. насупившейся дочери. – Она не хуже вас все сделает– не волнуйтесь, – ободряюще улыбнулся Азе отец и хитро прищурил глаза: – Им кажется, что мы тут без них совсем пропадем. От такой поддержки Аза воспрянула духом, уже не так обидно было оставаться дома. Но она с откровенной завистью смотрела на нарядную старшую сестру. Ах, как ей хотелось быть сейчас на ее месте!