Текст книги "Мадина"

Автор книги: Доухан Балаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

      – Ах, так это я соб. лаю, да? – закусила удила та. – Да если хоч. знать– правду люди гов! Спроси– ка теперь у своей доч– может ли она выйти за кого– нибудь, кроме своего дружка! . . Это уже было чересчур! Там. бросало то в жар, то в холод. Она из послед. сил сдерживала ся, чтобы не сорваться, не обрадовать эту старую сплетницу, непорядочность кот. ни для кого из сельчан не являлась секретом. – За такие слова тебе прядется держать отв, – жестко сказ. она. – Где и когда ты видела мою дочь с чуж. муж, чтобы такое о ней заявлять! Скорее ты позволишь себе блуд, старая дырявая корзина! Там. больше уже была не в силах совладать с собой. Сердце тяжело колотилось в груди. Не хватало дыхания. Она непослушными пальцами расстегнула пальто. Вокруг собирались люди, привлеченные их стычкой. Кое– кто пытался урезонить противницу Там, но на нее уже ничто не действовало. Эта бывалая склочница только еще больше входила в раж, и сильнее всего ее разжигали признаки волнения Там. – Сама ты сто раз старая корзина! Посмотрим, когда твоя дочь на 3день дом. вернется, что ты скажешь! Будешь ли тогда задирать нос! . . – Тебе ли– со своим лицом как кукурузная кочерыжка– обсуждать меня и мою дочь? ! Людям хор. известно, кто ты и кто я! Я и говорить– то с тобой не желаю! Это был как раз тот случай, когда правда дейст. колет глаза: изрытое оспой, смуглое, продолговатое лицо жен– ны с тяжелой нижней челюстью и неск. приплюснутым носом и в самом деле походило на обгорелую кук. кочерыжку. По репликам со стороны, по тому, как собравшиеся вокруг жен– ны успокаивали их, Там. поняла, что всем им была давно известна эт сплетня. Она хотела тут же уйти, чтобы не унижать себя перебранкой с этим ничтожеством, но ноги не слушались ее, они словно вросли в землю, и Там. боялась, что упадет, если только попытается сделать шаг. До ее притупленного чувством удушья слуха доходил крик все еще не унимавшейся склочницы:

      – Спроси вон у своей Фат! Она те все расскажет! Эта у нее твоя дочь и днем и ночью встречалась да развлекалась с племянником ее мужа, кот. сейчас в бегах! Об этом все ее соседи знают. . только одна ты ниче не знаешь и не хоч. знать! Фатима те скажет, сын ее золовки сбежал! – Ну погоди же, змея! Боком те выйдет то, что ты гов! Сполна отв. за свои мерзкие наветы перед людьми и перед богом. Да позорно даже разг. с тобой– доч. Хадиса, кот. свою же двоюродную сес. . Тебе– доч. такого отца– и стыдно было бы быть лучше, чем ты есть! Там. наконец отовала от земли налившиеся свинцом ноги и, невероятным усилием воли стараясь сохранить внешнюю невозмутимость, пошла прочь, уже не обр. вним. на несущиеся вдогонку проклятия разъяренной противницы, для кот. эта убийственная правда о ее отце, сказанная вслух при стольких свидетелях, была как удар кинжала в сердце. Там. не помнила, как очутилась у своего дома. Когда Там. вернулась домой, Мад. на кухне была одна. Она уже собрала на стол, оставалось только пост. хлеб, кот. Там. должна была принести. – Как ты долго, – сказ. Мад. и сразу осеклась, видя, как мать, тяжело переступив порог, с изможденным видом опустилась на ближайший табурет. – Что с тобой? – встревожилась, внутренне ежась под тяжелым, странно горящим взг. мат. – Ты ниче не купила? Что, деньги потеряла? . . Мад. испуганно смот. на мать. – Не я, а ты пот! . . – Да что пот? Не мучай, гов. скорей, что стряслось? !

      – Это те лучше знать, что ты пот! . . – задыхаясь, выкрикнула Там. и, заливаясь слезами, наконец прорвавшимися наружу, начала причитать. – Лучше бы я умерла, чем дожить до этого дня! . . О Аллах! Что же теперь делать? . . Я же больше всего на свете боялась того имени, кот. ты теперь навлекла на эт дом, на всю семью! Ты же перед всем миром опозорила своего отца, своих братьев, ты же весь тайп теперь опоз– да сгори ты синим пламенем! . . Наконец, подавив причитания, Там. встала, вплотную подошла к доч. и, в упор глядя в ее полные слез испуганные гл, грозно потребовала: – Говори, кому позволила трогать ся? Говори! ! – грубо тряхнула ее за плечи. – Я не знаю, о чем ты. . Я ниче не понимаю из того, что ты гов! . . – дрожащим от слез голосом выговорила Мад. Сердце ее подступило к самому горлу. "О боже! Неужели она узнала, что я позволяла Иб. трогать свои руки? Но как. . откуда она об эт узнала? "– в ужасе под. она. – А– а! . . Не знаешь, о чем я гов? . . Не прикидывайся дурой! Еще раз спраш: позволяла ты ся трогать чуж. муж? . . Все село только о том и гов, что ты путалась с племян. Аб, что именно поэтому боишься вых. за др! Признавайся! – Там. опять с силой тряхнула дочь. – Что ты гов? . . Сама– то хоть понимаешь, что ты такое гов? ! – в ужасе воскликнула Мад, наконец сообразив, в чем именно ее подозревают. Пристально вглядываясь в ее широко раскрытые гл, полные глубокого, искреннего возмущения, даже негодования, Там. начала успокаиваться, у нее отлегло от сердца. Она убедилась, что не ошиблась, не поверив возводимому на дочь поклепу. Но от этого ей не намного стало легче: ведь молва– то уже распространилась, и остан. ее теперь совсем нелегко, почти невозможно, потому как толпа неохотнн расстается с подобного рода пищей для пересудов, и даже если такие подозрения не подтверждаются– все равно пытается объяснить эт чем угодно, только не истинной невинностью дев.

      Обессилев, Там. вновь опуст. на табурет. То жалобным, то грозным тоном она сквозь слезы бросала в лицо доч. все, что слышала от людей, какие сплетни о ней уже давно ползут по селу. – Вранье эт! Ниче такого не было! . . Все эт грязная, подлая брехня! . . – отчаянно отбивалась Мад, все больше приходя в ужас от сообщаемых мат. подробностей о ее встречах с Иб, и особенно от того, какую окраску им придало злословие. – . . Вот, оказывается, чем вы у Фат. занимались! А я– то, старая дура, радовалась: "Какая у мя умная, сообразительная дочь стала– в гости даже стес. лишний раз пойти, понимает, что взрослая уже". А она– то, оказывается, перестала туда ходить, потому что хвост свой запачкала! Да чтоб сгорел синим плам. тот, кто вам верит и волю вашей голове дает! . . – Но почему, поч. ты мне не веришь? . . Поч. веришь этим грязным сплетням? ! Я ни в чем– слышишь? ! – ни в чем не повинна! . . Неужели ты сомневаешься в этом? Как только ты могла подумать! . . Мад. вся дрожала, по– прежнему стоя перед мат: – Да если бы я думала, что эт в самом деле так– я бы сама тя вот этими руками задушила! – Там. потрясла рук. перед самым лицом доч, показывая свою непоколебимую решимость так и поступить, если убедится в ее виновности. – Разве мне легче оттого, что не верю этому! Как теперь доказать, что эт ложь, клевета? Как отвести позор от дома? Ведь люди уже очернили наше имя, – горестно покачиваясь, причитала Там. Больше Мад. была не в силах выдерживать эту пытку. Она убежала в свою ком, заперла дверь и, свалившись на диван, зарылась гол. в подушку. Всю ее колотила нервная дрожь, кот. она никак не могла унять. Слез не было. Мысли сковало какое– то тупое оцепенение. Лишь одна– един– ая мысль отчетливо билась в мозгу: "Что же теперь делать? Что же дел? . . ". Она была глубоко потрясена, раздавлена чудовищным обвинением и сознанием того, что не видно способа опровергнуть его, доказать свою безгрешность.

      Весь день она так и не вышла. Неск. раз то мать, то сес. пытались войти к ней, но она не отк. им дверь и даже не подала голоса. Вечером вернулся Маг, ездивший на свадьбу к своему фам. брату. Там. ходила по дому как пришибленная. Не стала расспрашивать мужа о свадьбе, что непременно делала всякий раз. Неск. озадаченный молчанием жены и ее необычным поведением, Маг, почуяв неладное, спросил: – Что случ? Кто тут умер? Первая его мысль была о доч. "Но если бы ее умыкнули, мать вела бы ся по– другому. . "– под. он и, вспомнив, что сегодня воск. и Мад. весь день была дома, совсем отбросил эт мысль. – Что у тя язык отсох? Что тут произошло, я тя спраш! – раздраженно повт. он, не дождавшись отв. – Да что тут могло произ. . Все эт проклятые сплетни про нас, про дочь твою, – упавшим гол. прогов. Там и, неск. смягчая краски, коротко расск. о стычке у маг. – Из– за этого нечего ходить, как будто все из твоего дома умерли. Ты что, дочь свою не знаешь? – Я– то знаю, что все эт брехня. – А если бы оказалось правдой– я бы вас обеих вслед за вашими семью предками отправил! – грозно прог. Маг. – Где она? – Дома. . Заперлась у ся и не вых. – Воти, нани Мад. так ругала, так сильно руг, что она теперь плачет и ниче не ела с самого утра– пожаловалась Аза. – А ты тут что делаешь? Ну– ка быстро иди спать! – спохватилась Там, лишь теперь заметив присут. млад. доч. Дев. понуро вышла. Наступило тягостное молчание. Там. с тревогой ждала, что муж сейчас обрушит на нее весь свой гнев. Но Маг. только сказал: – Нечего из– за чужой грязной болтовни устраивать в доме траур. Оставь в покое дев, не говори ей лишнего. Поздно вечером, справившись одна, без обычной помощи Мад, со всеми делами по хозяйству, Там. собрала на поднос ужин и позвала Азу, все еще не ложившуюся спать: – Отнеси ей.

      Там. уже раскаивалась в том, что была так беспощадно резка с доч, и жалость терзала теперь мат. сердце. Опередив идущую с под. Азу, она дернула по– прежнему запертую дверь. – Открой, слышишь? . . Там. неск. раз повт. свое требование, но отв. ей было полное молчание. Тогда она призвала на помощь мужа: – Скажи своей доч, чтобы дверь отк. – Оставьте ее. Может, спит уже. Там. понизила голос до шепота: – Вряд ли она спит! Как бы чего с собой не сделала. . Надо заставить ее отпереться. – Что ты городишь? Поч. она должна делать с собой что– то? ! – рассердился Маг. – Ов– вай, я слишком сильно ее изругала. . – Это ты всегда можешь! – Маг. бросил на жену суровый взг. и под. к двери: – Мад, не слышишь, что те гов? Открой. Почти сразу же за дверью послышались шаги, и Маг, решив, что его присутствие здесь больше ни к чему, вновь удалился к себе. Мад. откинула крючок и снова легла, отвернувшись. Там. пропустила вперед Азу, примирительно сказала: – Поешь вот. . От твоего голодания пользы никому не будет. Мад. никак не отреагировала на ее слова. Оставив поднос на столе, Там. и Аза вышли, тихо прикрыв дверь.

      К еде Мад. так и не притронулась, а наутро, сказавшись больной, не пошла на занятия. Вид у нее и в самом деле был болезненный. Забежавшая утром Нат, увидев ее покрасневшие глаза, припухшие веки и необычайную бледность, удивленно всплеснула руками: – Что это с тобой? Да на те лица нет! . . – Не знаю, просто жить не хочется, – вяло отв. Мад, зябко поводя плечами. – Тю– у! Жить ей не хоч! Скажи лучше: понос на нос напал! Однако, видя, что состояние ее не объяснить обыкновенным насморком, Нат. оставила насмешливый тон, принялась допытываться, что болит да где. – Да иди, Ната, опоздаешь ведь. Придешь после зан– скажу. Вечером она расск. ей все без утайки. – Но ты же, голова, знаешь, что все эт– брехня собачья! – Представь, даже мать подозревает мя. . Откуда только люди разнюхали про Иб? Мать теперь все знает: и про наши встречи, и про письма. Поэтому и не верит, что было только то, что было, – тяжело, горестно вздохнула Мад. – Сама ведь знаешь, какая она. . Как огня сплетен боится. А тут тем более– вон о чем. . – Эх, ты! . . Не думала, что ты такая слабачка. Из– за чего нюни– то распустила! Смотреть противно! Размазня ты на постном масле– никто больше! . . Мад. слушала полные воинственности речи Нат, кот. в сильном возбуждении то ходила по ком. перед притихшей, сидевшей, как пришибленная, под, то останавливалась перед ней, выразительными жестами подкрепляя свои слова. Решив, что исчерпала все свои возможности и что ей в какой– то мере удалось успокоить Мад. Нат. отправ. дом. Но во дворе ее догнала Аза. Вцепившись в рукав ее пальто и просительно заглядывая в лицо, пожаловалась, что Мад. со вчер. утра в рот ниче не брала, что мать, уходя на раб, наказала ей накормить сес, а та и слушать ее не хочет: – Она ведь так и умереть может. . Нат. возмущенно выгов. Мад. за эт ее очередную глупость и бесцеремонно потянула на кухню: – Пошли вместе. Я как волчица голодная. Или не хоч, чтобы я у вас ела? Боишься, что объем? . . За столом она с преувеличенной веселостью расск. о занятиях, о сегод. событиях в инст, все время шутила, и мало– помалу Мад. пришла в себя, вышла из состояния мрачного оцепенения.

      Наступивший понед. для Там. и впрямь оказался тяжелым. Даже непрерывная раб. не спасала от одолевавших весь день невеселых дум. Она уже более спокойно осмысливала создавшуюся ситуацию, и к концу смены сделала оконч. выводы на эт счет. Фат, пришедшая к ней вечером, попала, как говорится, под горячую руку. Необычно сдержанно отв. на ее привет. Там. спр: – Слышала, что люди гов. о моей доч? – А что они гов? – не сразу отозвалась Фат, встревоженная выражением лица Там, не предвещавшим ниче хор. – Сама прекрасно знаешь что. И поч. гов– тоже отлично знаешь. Кому же это знать лучше? . . Никогда не ожидала от тя такого. Я даже подумать не могла, что моя дв. сес. допустит такое, что обесчестит мой дом, весь мой тайп! . . – постепенно повышая тон, жестко выгов. Там. Фат. буквально оторопела, отпрянула от нее, крайне пораженная чудовищным обвинением. – Храни тя бог! Храни тя бог! Что ты такое гов? Что я те сделала плохого? Там. в довольно резких выражениях выложила все, что знала понаслышке и то, о чем только догадывалась. – . . Я, считая тя близкой род– ей и доверяя, как самой себе, отп. к те дочь, а ты, оказывается, устраивала ей там свид. с чужим пар, гулянки. . Вначале Фат. пыталась урезонить Там. объяснить все как было, но эт лишь еще больше разожгло ее: – Смотри– ка ты! . . Оказывается, и в самом деле они там встреч, вместе бывали наедине! Сама же в этом признаешься! Ты что все время с ними была? Откуда знаешь, что было, когда ты спокойно спала у ся в постели, оставив молодых одних! . . А– а– а, ты сыну и доч. доверялась. . Да разве ж у них есть головы, способные не допустить лишнего? . . Вот почему, оказывается, вы тянули со сват. Тот– то сбежал. . А вы теперь ведете эти разг. просто для отвода глаз, чтобы следы замести. .

      Это уже было сверх всякой меры. После таких слов Там. Фат. оконч. потеряла выдержку. До глубины души оскорбленная тем, что ей приписывается сводничество, она перестала выбирать выражения, и вскоре обе жен. расстались как кровные враги, преисполненные ненависти друг к другу. С этого дня всякие отношения между ними были порваны, осталась одна лишь откровенная враждебность. Аб. тоже стал избегать встреч с Маг. Он был убежден, что уважающие ся муж. никогда не должны рвать отношения из– за ссоры между женами– эт попросту недостойно настоящего муж. Но в данном случае он был не просто мужем Фат– он был братом мат. того, кого считают виновником случившегося, соблазнителем дев. и это обстоятельство в корне меняло дело. Аб. бойкотировал Маг. и его семью отнюдь не из солидарности со своей женой, а из чувства незаслуженно оскорбленного беспочвенным обвинением достоинства.

      Старшие сес. Мад. теперь приезжали часто. Все еще не прекращались в семье и разг. о сват. Ал. Но все чаще и чаще в присут. Мад. Там. завершала их словами: – Да зачем мы– то об этом теперь гов! Может, ты ему уже и не нужна вовсе– до него небось тоже дошли все эти сплетни. А ведь теперь, лишь выйдя за него, ты можешь спастись от этого грязного имени, – и горестно вздыхала. Такие разг. кинжалом вонзались в истерзанное сердце Мад, направляя ее мысли в определенное русло. Она однажды со столь мрачной решимостью заявила сес, что у нее больше нет сил выносить эту пытку, что она в конце концов покончит с собой, – что те не на шутку всполошились, незамедлительно передали ее угрозу мат. – Правильно, оч. даже пр! Как раз это те и надо сделать, чтобы подтвердить все сплетни. Тогда люди точно решат, что ты пост. так с целью скрыть свое бесчестие! . . О Аллах, за какие мои прегрешения ты наказал мя такой глупой доч! – причитала Там, серьезно встревоженная настроением доч. – Валяй! Будет еще 1позор на нашу голову! . . Если сейчас не все люди верят этим слухам, то тогда все будут точно знать, что дочь Маг. покон. жизнь самоуб. Как только твоя глупая гол. не пон, что эт преступление не менее позорно, чем прелюбодеяние! Тя ведь тогда и на кладбище нельзя будет хоронить– закопают где– нибудь на свалке, как собаку! – словно заранее оплакивала она дочь. С того дня Мад. почти ни на мин. не ост. одну. Там. хотела было запретить ей ходить на зан, но отступилась от этого намерения, боясь гнева мужа.

      Маг. и не подозревал всей глубины осады, в кот. оказалась его дочь. Жена многое скрывала от него, а многое преподносила совсем в ином свете, зная благосклонность мужа к доч. и опасаясь, что догадка мужа об истинном положении и смысле осады поставит под угрозу срыва желанное для нее сват. Словом, Там. сплела настоящий заговор против своей доч, хор. продуманный во всех деталях со знанием психики и самых чувствительных, уязвимых ее сторон. Да, Там. безошибочно определила "ахиллесову пяту"доч. и умело воздействовала на нее, искренне веря, что все ее старания– на благо доч. В результате Мад, видевшая, что отец в самом деле в послед. время ходит задумчивый, молчаливый, принимала его поведение как немой укор себе, не оправдавшей его доверия, бросившей тень на его имя. От этих мыслей сердце ее сжимала щемящая тоска. Она всячески старалась избегать отца, насколько было возможно. Однако вовсе не это было причиной такого поведения Маг. Он попросту не мог оставаться равнодушным к чужой молве, хотя внешне ничем этого не выказывал. Естественно, ему были глубоко неприятны все эти сплетни, и сам факт их появления и распространения немало беспокоил его. Ал. приехал к сес. в Малгобек специально, чтобы встретиться и поговорить с Ах. В самом деле, уже 2месяца, как он начал сват, а существенных сдвигов в нем до сих пор нет и не предвидится. Когда сес, поставив на стол угощение, удалилась, Ал. напрямик сказал: – Ты обманул мои надежды, Ах. Я оч. недоволен, что так слабо ведешь мое дело. Ожидал от тя гораздо большего содействия. – За что так обвиняешь мя? Какую из твоих просьб, какое пожелание я оставил без вним? – вскинулся Ах, задетый его категоричным тоном. – Но поч. столько времени тянется эта карусель? Неужели вы с мат. никак не можете повлиять на ход сват? Или уже раскаиваетесь, что стали его сторонниками? Ах. отв. не сразу. Выждал довольно долгую паузу, испытующе глядя на друга. – По правде говоря, нам показалось, что ты и сам пошел на попятный. Ты же наверняка слышал, какие там сплетни. .

      Так и знал, что об этом скажешь! – перебил Ал. и грубо отрезал: – Да. . я на эти сплетни. . . Мало ли что грязные языки могут болтать! Ты вот что: расшевели– ка свою мать– пусть действует. Мое решение неизменно. Пугни их на всякий случай– скажи, что я намерен пойти на крайность, если моим сватам еще раз отк. Честно говоря, я не могу обещать те, что не поступлю так. Мое терпение тоже рано или поздно лопнет. А тогда, сам знаешь, я ее и под семью замками достану. – Эти разг. лучше оставь, Ал. Если только ты на это пойдешь, мы не только перестанем быть др, я стану твоим первым врагом. . Когда вновь приехала тетя, Мад, не желая слушать ее разг. с мат, сослалась на голов. боль и заперлась в своей ком. Она сидела в темноте, и мысли уносили ее далеко– далеко, в неведомую страну. Невеселые эт были мысли, как и все, донимавшие ее в послед. время. Вновь сердце тоскливо сжималось от не покидавшего ее теперь чувства беспомощности, сиротливости. "Зачем же ты уехал, Иб? ! Знал бы ты, сколько горя доставили мне недолгие встречи с тобой! Ведь это из– за них вся моя жизнь превратилась в сплошной траур. . Но тебе, видать, и дела нет до всего этого. . Ты даже писать мне перестал. . "Сердце Мад. начали терзать мучительные сомнения. Теперь казалось, что она совсем не нужна Иб, что он просто от скуки, ради развлечения встреч. с ней, и именно поэтому в послед. время совсем не заговаривал о сват. И это письмо его– такое драгоценное– временами представлялось неискренним. "Наверно, списал все с какой– нибудь книжки, чтобы посмеяться надо мной. . Нет! Не может этого быть! Не может он. . Не мог он так притворяться. . Ну пусть слова из книжки– пусть! . . Но я же сама видела его глаза, слышала голос. . "В памяти вновь возникла картина той прощ. встречи. "Но поч. ты не настоял на своем? Почему? ! Зачем послушался мя! А может, я уже не нужна тебе? . . "– Она чуть не произнесла это вслух, и опять сомнения царапали ее измученное противоречивыми чув. сердце. Она взяла гармонь и заиграла протяжную груст. мелодию. Уже давно ее гармонь разучилась петь– теперь она больше плакала вместе со своей хозяйкой.

      Низко склонившись над ней, Мад. тихо пела, так тихо, что за негромкой мелодией ее голос был едва слышен. Ясный день без тебя– что непроглядная ночь. В этом ужасном несчастье– можешь лишь ты мне помочь. Если разбитого сердца стон до тебя не дойдет– Пусть непоседа– ветер на крыльях его донесет. Только его распознай ты в этой чужой стороне. В знойном пустынном ветре или в прибойной волне. Пусть тебе сердце подскажет, что не прибой то шумит. И не песчаная буря воет и грозно пылит, – Это влюбленное сердце коршун на части рвет, Это оно так плачет и страстно тебя зовет. . . . . Лишь поздно ночью она забылась тяжелым сном на мокрой от слез подушке.

      Ей снилось, что она опять у Лиды, веселится в обществе подруг. Вот она танцует с Иб, а вокруг восторженно хлопают им, подбадривают. Но вдруг все исчезло и она оказывается в бурлящем мутном потоке, сбивающем с ног;силится выбраться на берег, где стоит Иб. и машет ей рукой. Ценою неимоверных усилий ей почти удается выбраться из стремительного потока, но тут он внезапно становится шире, желанный берег удаляется, и она вновь отчаянно устремляется к нему, но, чувствуя, что последние силы покидают ее, в ужасе зовет на помощь, простирая руки к Иб. Но Иб. спокойно стоит на берегу и лишь молча улыбается, ниче не предпринимая для ее спасения. От жгучей обиды на него она отворачивается, порывается выбраться на противоположный берег, но мутный грохочущий поток подхватывает ее как соломинку и несет, пронизывая все тело могильным холодом. Вновь исчезает все, и вот она у ся дома. Какие– то люди угрожают ей, требуют признаться в чем– то, но она не может понять– чего от нее хотят, какого признания добиваются. Тут появляются мать и тетя, и, свирепо сверкая глазами, мать трясет перед самым ее лицом тетрад. листками, испещренными цифрами и формулами, и гневно выкрикивает каким– то шипящим не своим голосом: "А– а– а! Чтобы ты горела синим пламенем, бесстыдница! Говоришь– не знаешь его? Не зн, да? . . А это что? Он же тя здесь своей женой наз– ет, блудница ты проклятая! . . ". Мад. в ужасе смотрит на мать– ей кажется теперь, что у нее в руках письмо Иб. Она бросается бежать прочь, но ноги плохо слуш, ей стан. страшно, и вдруг земля разверзается под ней, она срывается и стремительно летит куда– то далеко вниз, все падает, падает, падает и никак не может достичь дна. . От этого жуткого, муч. ощущения бесконечного пад. она прос. вся в холод. поту. Остаток ночи провела без сна, терзаемая тягостными раздумьями. Эт кошмарный сон произвел на нее потрясающее впечатление, явившись живой иллюстрацией к самым мрачным ее предположениям.

      Утром она достала из тайника письмо Иб и, пробежав по строчкам прощ. взг, вышла на кухню и бросила его в топку. Пламя в неск. сек. безжалостно поглотило конверт. – Что ты смотришь, словно сама туда прыгнуть соб? Мад. подняла голову, рядом стояла тетя и улыб. Мад. даже не слышала, когда она вошла. – Если бы знала, что мне это удастся, и прыг. бы. Но к сожалению, это невозможно. . – со вздохом выпрямилась, отошла от печки. – Да что ты такое гов? ! – ахнула тетя. – А ну– ка поди сюда, посиди со мной немного. Она обхватила ее за талию, усадила рядом, ласково потрепала по щеке: – Ты поч. на мя так недобро смотришь, а? Ты же моя хор. дев, зачем сердишься на свою дяци? Если бы только понимала, какое счастье тя ждет. . – и принялась вновь– уже в кот. раз! – расписывать ожидающую ее в доме Ал. жизнь. Мад. было противно слушать ее слащавый голос. Ей казалось теперь, что эт и не тетя вовсе, а какая– то чуж. злая жен, нарочно мучающая ее. Она попыталась уйти, но тетя, смеясь, удержала. – Вот какова твоего брата дочь! Видишь, даже выслушать тя не желает, – сказ. Там, вошедшая со двора с подойником. – Какие глупцы те люди, что сват. к ней. И из– за чего только хотят взять ее? Им ведь настоящая нев. нужна, а не такая, как эта дуреха, кот. не в состоянии понять, что для нее лучше. – Вот и пусть берут себе такую! А с моей стороны они свободны– раздраженно отрубила Мад. и тоскливо подумала: "Опять завели свою песню. О– ох, когда же это кончится. . ". – Да, конечно, свободны. Они– то что– нибудь сделают, как нибудь обойдутся и без тя. А ты вон на отца своего посм. Не видишь разве, какой он мрачный ходит? Тя, видать, совсем не беспокоит то, что одна ты вин. в этом. Ты готова допустить, чтобы лица твоих братьев и отца почернели, чтобы они людям в глаза прямо смот. не могли, – лишь бы тебе, твоему телу угодное было! . . – с убийственным осуждением выгов. Там. – Ну чего вы от мя хотите? Чего? . . Я готова умереть хоть сию мин, чем допустить такое! . . Но только за того проклятого я ни за что не выйду! – вспылила Мад.

      – Как ты не понимаешь, Мад. что лишь это зам. может спасти Маг. от позора, – покачала гол. тетя. – Если ты и в самом деле умереть готова ради его чести, согласись выйти за Ал. Неужели думаешь, что это будет страшнее смерти? – Я не думаю– точно знаю, что это так. Для мя оно в сто раз страшнее! . . – А раз так считаешь, то, согласившись, всем докажешь, что даже большим, чем жизнь, готова пожертвовать ради своего отца. . Да, тетя и мать безошибочно выбрали самое больное место в душе Мад. и один за другим наносили по нему коварные удары, доводя ее до отчаяния, до полного душ. смятения. – Ост. мя ради вашего бога! . . – отчаянно воскликнула она под конец, затравленным зверьком глядя на мать и тетю. Слезы готовы были брызнуть из ее глаз. – Делайте, что вам угодно, только ост. меня наконец в покое! Но знайте: отдавая туда, вы меня живой в могилу зарываете! . . – уже сквозь слезы сдавленно выкрикнула она и, вырвавшись из объятий тети, с плачем убежала в свою ком. Говорится: и камень рушится, если по нему долго бить. Сопротивление Мад. было сломлено, она уже не находила в себе сил противостоять постоянному нажиму. Убедившись в этом, Там. в течение послед. недели исподволь вела соответствующую подготовку мужа. Золовка предупредила ее, что в ближайшую субботу приедут сваты и что если на этот раз они уедут ни с чем, она, мол, снимает с ся всякую ответственность за последствия. В суб. вечер сват. состоялось. Маг. с тяжелым чувством шел на него. Перед тем как дать отв, он вышел на кухню. Жена и сес. приех. по такому случаю, встретили его немым воп. – Ниче я им еще не отв, – задумчиво опустился он на стул. – А поч. не отв? Чего ты еще ждешь? – не скрыла недовольство сес.

      – Мне кажется, что дев. против. Отчего– то сердцу трудно дать согласие, – со вздохом признался Маг. – Ах ты, бедняжка! . . Дочь замуж выд. пожалел! Люди услышат– засмеют, – укоризненно пок. гол. сес. – Он ждет, пока дочь ему сама скажет: отдай меня, – подхватила Там. – Какая дев. скажет так? ! Мы же те говорим, что она теперь не против. Еще какое– то время жен, в особенности сес, укоряли Маг. в нерешительности, в излишней осторожности. И он, отбросив свои смутные тревоги и сомнения, дал согласие. Тут же в знак скрепления только что заключенного род. союза был зарезан баран, предусмотрительно привезенный с собой сватами и томившийся в багажнике до последней мин. В то время, когда решалась ее судьба, ниче не подозревающая Мад. сидела у Нат. и переписывала конспекты по пропущенным темам. Когда прибежала оживленная Аза и сказала, что к ним опять приех. стар. на бел. маш, сердце ее так и екнуло. Услышав же от сес. что у них во дворе чуж. муж. зар. барана и теперь разделывает его, Мад. уронила голову на стол и горько, в голос разрыдалась. Нат, ниче не понявшая поначалу, испуганно приняла успок. – Да ты с ума спятила? ! Тебе что барана жалко? Ненормальная. . Будто кроме этого в вашем дворе бар. не резали! Мад. подняла на нее залитое слез. лицо: – Да пойми ты! . . Не бар– мя это. . мя зарезали. . – Глянь, что ты с конспектом сделала, – попыталась сменить тему Нат. Мад. неск. сек. бессмысленным взг. смот. на свою тет. в чернильных разводах от слез, а потом вновь обессиленно уронила гол. на руки и заплакала еще горше. Нат. стоило большого труда усп. ее, и ей не скоро эт удалось. Судорожно всхлипывая, Мад. сидела рядом с под. Кроме них в ком. никого не было. Обняв под. и прижавшись щекой к ее щеке, Нат. с наигранной веселостью уверяла: – Это еще ниче не значит, Мад! Еще не все потеряно. Подумаешь– прос! . . Ну и что? Вот увидишь: приедет Иб. – вмиг им все поломает! Мы ему как– нибудь сообщим. Ну что ты гол. качаешь? Да на худой конец вы с ним можете просто взять да уехать втихаря куда– нибудь подальше, а там– ищи ветра в поле! . . Мад. молчала. Она– то пон, что теперь уже ниче эт не будет, что ни изменить, ни поправить ниче нельзя. И даже если приед. Иб, она с ним уже сама никуда не поедет. Внушенная ей мысль о необходимости этого зам. в целях сохранения ее чести, чес. ее отца и бр. висела над ней дамокловым мечом.

      После того дня с Мад. дома обращались как с больной. Особенно мать стала к ней внимательной, ласковой. Не отчитывала, как прежде, по всякому поводу, старалась подложить кусочек повкуснее, ниче не заставляла делать по дому. Мад. ходила первое время с обреченным, несчас. видом, бледная, потерянная. Она старалась вообще не думать об Ал, а если и думала иногда– это всегда была одна и та же мысль: "Хоть бы его поскорее бог забрал. . ". Перед ней в такие мин. возникала ненавистная самодовольная улыбка Ал, как бы говорившая теперь: "Вот видишь! Я же гов: никуда от мя не денешься. . ". Как водится, стали наведываться род. и двоюрод. братья Ал. с подарками. Мад, скрепя сердце, поддерживала с ними разг, обслуж. их за столом, за кот. и ей приходилось садиться. Млад. брат Ал. Аслан старался развлечь ее, забавлял всякими смеш. историями. Внешне он был полной противоположностью стар. брата. Это был невысокий стройный чернявый парень с живыми чер. гл. и веселым нравом. У него был столь заразительный дробный смех, что, когда он смеялся, Мад. при всей своей угнетенности просто не могла сдержать улыбку. Видя, что она ниче не ест, Ас. настойчиво угощал ее, подкладывая в тар. то того, то др, словно он здесь был хозяин, а она– гостья. Мад. на все его ухищрения отв. невеселой смущ. улыб. В ее сердце не было неприязни к этому смешливому добродушному парню, обращавшемуся с ней ласково, заботливо, как близкий род– к, как любящий брат. Но мысль о том, что он брат Ал, действовала отталкивающе. Зная, что ей не полагается наз– ть его по имени и не желая наз. так, как принято, она предпочитала никак к нему не обр. Заметив ее смущение, Ас, смеясь, разрешил обр. к себе по имени или же придумать для него прозвище. И тут же принялся расск. забавные истории относительно этого обычая, нередко ставившего нев. в затруднительное, нелепое, подчас просто дурацкое положение.