Текст книги "Мадина"

Автор книги: Доухан Балаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Доухан Балаева
Мадина

Июльский вечер мягко стелется над селом, постепенно погрузившимся в обычные на исходе дня заботы. Многоголосое стадо уже разбрелось по дворам, и некоторое время относительную тишину нарушает то нетерпеливо– требовательное, то жалобно– просительное мычание, доносящееся из дворов, где хозяйки по каким– то причинам не спешат к своим буренушкам с подойником.

      Мадина вошла в соседский двор, осторожно неся в вытянутых руках наполненную доверху банку. Навстречу, радостно повизгивая, бросился Дружок, большая черно– белая дворняга. Так и подмывало налить в стоявшую у конуры плошку молока, но от соблазна удержала мысль, что неудобно принести неполную банку.

      В небольшой уютной комнате, служившей хозяевам одновременно и кухней, и столовой, была одна тетя Люба. Поздоровавшись и оставив на столе банку, Мадина прошла к Наташе, встретившей ее задиристым:

      – Наконец– то! Уже час как Сережку за тобой посылала.

      – Почему сама не пришла, если так срочно? Ну, что у тебя? . . Говори скорее, не томи, – перешла на шепот Мадина, усаживаясь на свое излюбленное место – в угол дивана.

      – Вот! Справочник достала! Теперь начнем всерьез готовиться, – ликующим тоном объявила Наташа. Ее, от природы очень подвижную и жизнерадостную, в минуты возбуждения энергия так и распирала.

      – Издеваешься? . . От обиды, что лишена возможности разделить радость подруги, глаза Мадины наполнились слезами. Наташину веселость как рукой сняло. Она подсела к ней, обняла.

      – Мадиночка, да уломаем мы их! Ну неужели Муслим за тебя не заступится?

      – Брат– то написал. . . Но они ни в какую. . . после того случая из дома не хотят выпускать.

      – Это когда тот усатый коротышка выкрасть грозился? Но ты-то чем виновата! Ма– ам, мама– а! Вошла тетя Люба, вопросительно взглянула на сидящих в обнимку девушек. – Мама, ты что – не можешь уговорить тетю Тамару, убедить? Да я бы. . . знаешь, да я бы на ее месте просто сбежала от таких родителей! Ей же ну ничегошеньки не разрешают, кроме как работать.

      – Какая прыткая. Ты ее родителей не трожь, они люди не плохие. А насчет работы тебе бы не мешало с нее пример брать.

      – Да не обо мне же сейчас речь! . .

      – Не расстраивайся, Мадина. Магомет дома? Узнав, что соседа нет, тетя Люба ушла, пообещав помочь. Но Мадина знала, что переубедить маму совсем не просто. Она заспешила домой.

      Женщины сидели на кухне. Мадина молча прошла в свою комнату, неплотно прикрыла дверь, присела у самого порога на корточки и стала прислушиваться. Разговор первой возобновила тетя Люба.

      – Тамара, твое упрямство выводит меня. Знаешь ведь, как я к тебе отношусь, разве ж я могла бы тебе дурное советовать! Да пойми наконец– я ведь твоему родному дитю добра желаю. Ну вот скажи: у тебя легкая жизнь была?

      – Ох, зачем спрашиваешь? – тяжело вздохнула Тамара.

      – И дочери своей такую участь готовишь? Да она ж у тебя умница – дай ты ей выучиться.

      – Ее уже сватать ходят.

      – Не бойся, в девках не засидится, успеешь выдать. Вон сына– то своего отправила учиться, да еще в такую даль.

      – Так то ж сын. Почему Люба, никак понять меня не хочешь? Ведь не все, что можно вам, нам можно. Взрослая дочь в доме– это большая забота. Да и как ее одну в город отпускать?

      – Опять за свое! Ну почему одну? Она же с Наташей будет. Или дочку мою разбалованной считаешь? Или думаешь, что позволю ей беспутничать? – все больше распалялась тетя Люба. – Почему боишься с ней свою дочь отпускать? Господи, да сколько можно говорить об этом! Теперь я поняла, что ты ни меня, ни семью мою нисколько не уважаешь.

      – Зачем так говоришь Люба? – встревожено спохватилась Тамара, пытаясь удержать направившуюся к выходу подругу. Люба порывисто обернулась:

      – В жизни больше ноги моей здесь не будет! И не присылай мне больше ничего – не нужно мне от тебя ни макового зернышка. Не думала я, что ты такая. . .

      Тамара, в крайнем замешательстве разводя руками, беззвучно открывала рот, пытаясь вставить слово, но не находила, что сказать. Уже за порогом Люба остановилась и с обидой в голосе жестко, с нажимом проговорила:

      – В общем, так, подружка: если не одумаешься – и знать тебя более не хочу. Не желаю дружить с человеком, который меня ни во что не ставит.

      – Люба, подожди, подожди, зачем так? Ведь не я решаю. Отец не хочет. . . – нашлась наконец Тамара.

      – Это ты кому другому говори, а я знаю, что ты всегда сумеешь настоять на своем. Что ты захочешь– то и Магомет. . Подумай, Тамара – несколько смягчилась Люба, и пожелав спокойной ночи, заспешила к себе, оставив подругу в крайней растерянности.

      Мадина чувствовала, что мать очень расстроена, и лежа в темноте с открытыми глазами, с невольной жалостью думала: Тетя Люба всегда подавляет ее своим железным натиском. Но это правильно сказала. . Действительно, нани так умеет подготовить отца, так ему все преподносит, что он всегда решает, как она хочет. .

      Тамара долго ворочалась в постели. Я же не ее дочерью распоряжаюсь – чего она так. . А моей учеба ни к чему. Выйдет замуж – и с ученой будет то же, что с неученой. . В этом она была убеждена. Но не давала покоя мысль о том, что дружбе с Любой может прийти конец. Это очень огорчало, поскольку по душевной простоте своей угрозу Любы приняла всерьез.

      Перед мысленным взором возникли далекие дни их первого знакомства. В тот год они только вернулись на родную землю, к которой неодолимо тянуло, по которой мучительно тосковали все эти годы. Но неприветливой была это долгожданная встреча. В их доме, покинутом по злой воле черным февральским днем сорок четвертого, хозяйничали другие. Добиться его возвращения или хотя бы выкупить оказалось невозможным. Они были вынуждены вновь покинуть родовое село, ибо надежды на восстановление справедливости иссякли, а долго жить за околицей в наспех вырытой землянке с малыми детьми было невмоготу, и еще более мучительно было видеть, как в их родном дворе, где знаком каждый колышек, хозяйничают чужие.

      Не один год мытарств остался позади, прежде чем удалось обосноваться в селе близ Орджоникидзе, где купили на последние сбережения участок со стареньким домиком из двух комнатушек, в котором предстояло жить всей семье, состоявшей из восьми человек. Своих новых соседей Тамара узнала в первый же день. Когда выгружали вещи, в соседнем доме, отделенном невысоким штакетником, стояли мужчина и женщина, поглядывая в их сторону. Мужчина подошел к ним.

      – Выходит, соседями будем, – сказал приветливо, подавая Магомету руку. – С приездом вас. . меня Василием зовут, а это жена моя, Люба.

      – Да ты помоги им Василь, разгрузиться– то, – сказала та и улыбнулась Тамаре: – Если что понадобится – приходите, не стесняйтесь.

      А вечером, когда вконец измотанные дорогой и утомительными хлопотами по обустройству на новом месте они собирались ужинать, на пороге появилась Люба, неся кастрюлю:

      – Вот, соседка, накорми детишек. Вы ведь небось и приготовить не успели.

      Тамара испуганно замахала руками:

      – Что ты, что ты, забери! . . у нас есть. .

      Но Люба перебила ее, всем своим видом показывая, что возражать бесполезно:

      – Да не бойтесь, свиного здесь ничего нету. Знаю, что вы свинину не едите. Уж больно жаль детишек – вон какие они заморенные. . Детям горяченького нужно поесть, что ж вы их всухомятку– то кормить будете!

      Тамара вспомнила с какой жадностью дети ели душистый борщ и как от жалости к ним из глаз ее сами собой полились слезы. Ведь она уже давно в связи с затянувшимся переездом не имела возможности приготовить для них что– нибудь горячее. Чувством благодарности к этой совсем чужой женщине, проявившей заботу о ее детях, наполнилось сердце Тамары, встречавшей дотоле все больше отчужденность и недружелюбную, а то и откровенно враждебную настороженность со стороны местных жителей. И с того дня вот уже много лет они в случае необходимости по– соседски помогали друг другу, чем могли. Магомет вскоре устроился на завод, где слесарил Василий.

      Сколько раз Василий помогал им, когда строили новый дом! И частенько Тамара поминала: Не зря говорится: хороший сосед лучше далекого брата. . И вот теперь. . О Аллах, что же делать. . Видно, придется уступить. Авось не поступит. . Эта мысль несколько утешила ее.

      Наутро Мадина проснулась с неясным чувством ожидания чего– то важного. Это смутное ощущение тревожило, лишало привычного желания понежиться в постели. Она быстро встала, заправила кровать и вышла на кухню. Мать замешивала тесто. – Удивительно, что сама встала, не дожидаясь, пока подниму, – мельком взглянула она на дочь.

      – Приготовь творог для начинки. Мадина молча выполнила поручение, испытующе поглядывая на мать в надежде, что она заговорит о вчерашнем. – Что, пошла нажаловалась Любе? Против своей же матери ее в союзницы призвала? – бросила она на дочь осуждающий взгляд. – Твое счастье, что не хочу с Любой ссориться. Ничего не поделаешь. . А ты думаешь очень тебя там ждут? Как же. Им и своих хватает. Чем будут говорить, что дочь Тамары пыталась поступить и не смогла – лучше совсем не пытайся. Мадина тем временем поставила на огонь сковороду, налила масла. По словам матери, по тону она с радостью поняла, что лед тронулся.

      – Я подготовлюсь как следует, нани. Если и не удастся в этом году, в следующем поступлю.

      – Да поступишь, поступишь. . До следующего года обязательно поступишь, куда следует. . – кивая головой, многозначительно усмехнулась Тамара. Мадина взяла с перевернутого сита готовый чапильг, опустила в сердито зашипевшее масло.

      – Люди вон по нескольку лет подряд пытаются поступить.

      – Думаешь, мы бесконечно будем отправлять сватов ни с чем? Что про нас люди скажут? Мадина сзади обняла мать за плечи:

      – Нани, почему ты так спешишь от меня избавиться? Что ты делать– то будешь, когда без меня останешься? Как жить будешь? О– ох, мне заранее тебя жаль. . бедняжка. . – нарочито страдальчески вздохнула она.

      – Не дурачься, – не сдержала улыбку Тамара. – За сковородой вон смотри. А без тебя я стану делать то, что делают вовсе тебя не имеющие. . .

      После завтрака Мадина побежала к Наташе. Войдя во двор, на ходу достала из свертка дольку чапильга, бросила как всегда радостно встречавшему Дружку и заспешила в дом.

      – Кого вижу! – протянула Наташа, удивленная необычно ранним визитом подруги. – Что– то ты подозрительно сияешь! Выкладывай, что у тебя?

      – Вот! – Мадина с шутливой торжественностью преподнесла ей сверток в промасленной бумаге. – Ешь, пока совсем не остыли. Наташа положила сверток на стол, развернула.

      – У– у, опять Дружок в долю вошел! – притворно возмутилась она, но не принялась сразу за гостинец, как делала обычно.

      – А где ваши?

      – Мама в огороде возится, Сережка спит еще, а папа на работе – отчиталась Наташа, увлекая подругу в свою комнату. – Ну рассказывай, что тетя Тамара? . .

      – Представляешь, уступила все– таки.

      – Ур– ра– а! Наташа схватила подругу в объятия, закружила по комнате. Обе девушки с размаху плюхнулись на диван. – Я же говорила: мама все устроит. Сама знаешь – она тебя больше родной дочери любит, мне всегда в пример ставит, – с наигранной ревностью в голосе проговорила Наташа. – Все хорошо, что хорошо кончается. Пошли, теперь и перекусить не грех.

      Поравнявшись с окном, Наташа остановилась:

      – Смотри, смотри, – поманила Мадину. – Примирение состоялось!

      У невысокого забора, каждая со своей стороны, стояли Люба и Тамара, и улыбки на их лицах красноречиво говорили о том, что разговор они ведут самый дружеский.

      С этого дня подруги вплотную занялись подготовкой к экзаменам, попеременно друг у друга допоздна засиживаясь над учебниками. Мадина готовилась особенно тщательно, ибо прекрасно понимала: если не поступит в этом году – ее дальнейшая учеба вообще под угрозой. Решимость во что бы то ни стало поступить, переспорить свою судьбу прибавляла сил.

      Готовясь теперь по программе, с огорчением обнаруживала все новые и новые пробелы в знаниях, являвшиеся результатом нередких пропусков: мать оставляла ее дома каждый раз, когда считала нужным. Поздно ночью, лежа в постели, она мысленно перебирала пройденное за день, и если что– либо выпадало из памяти – тут же поднималась, хваталась за учебник и вновь ложилась, только повторив забытое.

      Перед входом толпилась молодежь. По лицам многих можно было безошибочно угадать счастливчиков, и Мадина смотрела на них с нескрываемой завистью. Она с тревожно замирающим сердцем пробралась к спискам, лихорадочно забегала по ним взглядом, от волнения не сразу сообразив, что фамилии расположены в алфавитном порядке и где следует искать свою. А спустя несколько минут неторопливо шла по залитому солнцем летнему городу, и бушевавшее в ее груди ликование выдавали большие темно– карие глаза, излучавшие откровенное счастье.

      Невольно поймала себя на том, что смотрит на окружающих с чувством собственного превосходства. 'Какое счастье, что никто не может подслушать мои мысли! Наверно, жалкой и смешной я показалась бы этим людям, многие из которых давным– давно достигли гораздо большего. . .

      Это только она знала, сколь большой победы добилась и чего она ей стоила. Но теперь все волнения позади. Мечта осуществилась.

      Родители были во дворе. Отец, увидев сияющее лицо дочери, улыбнулся:

      – Что у тебя там получилось?

      – Прошла я, воти! И Наташа прошла. – Мадина едва сдерживала рвущееся наружу ликование, стеснялась при отце бурно выражать свою радость.

      – Большое дело ты сделала – пренебрежительно усмехнулась Тамара. Она все это время втайне надеялась, что из затеи дочери ничего не выйдет, но сейчас поймала себя на том, что не только не расстроилась, но даже испытывает некоторую гордость. – Что ж, раз так получилось – пусть учится. Если бы это было плохо, люди бы не старались выучить своих дочерей. . – подумала она, а вслух деловито сказала:

      – Выходи помогать.

      Отец и младший брат Мадины – Мустафа вернулись вчера поздно вечером. Привезенное ими сено было как попало свалено на краю огорода, теперь предстояло сложить его в стог.

      Мадине как никогда работа доставляла удовольствие. Она чувствовала во всем теле упругую силу, старалась подцепить вилами как можно больше сена – ей все казалось под силу. Мустафа с высоты своего мужского превосходства весело подтрунивал над ее стараниями, посмеивался. Поводов для этого у него было предостаточно. Конечно же, у Мадины все получалось не так ловко, как у брата, хотя она и была старше на 3года. Мустафа, с детства приученный к физическому труду, работал по хозяйству почти наравне с отцом и очень гордился этим. Стог довольно быстро поднимался вверх, и подавать сено становилось все труднее. Улыбаясь неумелому усердию дочери, отец велел:

      – Мадина, ты только подноси, а подавать Мустафа будет.

      Но Мадине совсем не хотелось отступать. Когда очередной раз неудачно поданное ею сено почти целиком свалилось вниз, Мустафа, смеясь, бесцеремонно оттолкнул ее:

      – Иди, иди отсюда, муха! Делай лучше, что тебе говорят! . . Думаешь, если поступила в институт, то старших уже не надо слушаться? – важно прибавил он, несомненно причисляя к старшим и себя.

      – А ты думаешь, раз почернел как негр, так и командовать можешь?

      – Это ничего, что почернел, твоей пудрой отбелюсь.

      Мадина погрозила брату кулаком, опасливо взглянула на отца: не услышал ли? Но отец не обращал на них внимания.

      Когда работа была завершена и родители ушли в дом, Мадина и Мустафа еще долго сидели под стогом, привалившись к нему спиной. За время отсутствия брата Мадина успела соскучиться и теперь с удовольствием слушала его красочный рассказ о проведенных в горах днях. Косили они в труднодоступных местах, и он рассказывал о ночевках в шалаше, о том, как подчас приходилось работать над самой кручей.

Мадину отец тоже не раз брал с собой в горы ворошить сено, и теперь, слушая брата, она живо представила себе знакомую картину: отец рубит деревце, складывает на его ветвях аккуратную копенку, берется за основание ствола и, сильно откинувшись назад, подпирая собой копну и с видимым усилием тормозя ее скольжение вниз, осторожно спускается по крутой каменистой ложбине.

      Из– под его цепких, сильных ног то и дело срываются камни и устремляются вниз, и долго еще не затихает поднятый ими шум, гулким многоголосым эхом раздаваясь в горах. . .

      В такие минуты ее всегда охватывал ужас от мысли, что отец не сможет удержать копну и она вот– вот опрокинет его, увлечет вниз, вслед за камнями.

      От этого воспоминания Мадине стало не по себе, она поднялась:

      – Пошли, Мустик. Нани дважды звала нас.

      Мустафа, весело насвистывая, последовал за сестрой. Он был доволен, что сенокос завершен и остаток каникул сможет провести с друзьями.

      Забравшись в постель, Мадина с удовольствием вытянула усталое тело и, прежде чем уснуть, как обычно принялась перебирать в памяти события минувшего дня. Она наслаждалась сознанием своей победы. Не терпелось с кем– то еще поделиться радостью. И тут подумала об Ибрагиме, о котором в пылу вступительных страстей вспоминала не часто. Попыталась представить, какое впечатление на него произведет известие о ее поступлении.

      Познакомились они позапрошлым летом. В тот памятный день Мадина сидела у своей троюродной сестры Лиды и старательно подбирала новую мелодию на большой старинной гармони с выцветшей и облупившейся местами краской, с обитыми углами.

Гармонь эта бережно хранилась в семье, несмотря на столь неказистый вид: с ней было связано много приятных, дорогих сердцу воспоминаний о далекой молодости Фатимы – матери Лиды.

      Женщины и по сей день частенько вспоминают, что ни одна девушка не могла сравниться с ней в искусстве игры и ни один ловзар в округе не проходил без ее участия. За Фатимой иногда приезжали даже из отдаленных аулов – так звенела слава о ней, способной играть всю ночь напролет.

      Этому своему искусству Фатима была обязана тем, что, обладая самой заурядной внешностью, сумела очаровать лихого джигита – красавца, стать женой которого сочла бы за честь лучшая из красавиц Ингушетии.

      Чтобы заинтересовать дочь, Фатима купила ей новенькую, сверкающую рубиновым перламутром Казань. Однако нарядный внешний вид новой гармони оказался ее единственным преимуществом перед старушкой.

      А от врожденного равнодушия к игре Лиду не в силах была излечить даже превосходная во всех отношениях гармонь.

      Вот и тогда она пропадала где– то во дворе, в то время как Мадина тщательно отрабатывала мелодию. И, наконец, вошла в сопровождении высокого статного парня, который по– свойски улыбнулся юной гармонистке:

      – Добрый вечер! Так что будем танцевать? . .

      Мадина от неожиданности вскочила, вся вспыхнув, поставила гармонь.

      – Чего испугалась? Это же наш Ибрагим! Между прочим, он и твой родственник. И очень плохо, что ты своих родственников не знаешь – укорила Лида.

      – В том, что я его не знаю, не моя вина. Видно, такой уж он хороший родственник, раз мы с ним до сих пор не знакомы.

      – Я постараюсь наверстать упущенное. – Ибрагим прошел к столу, сел. – Садитесь. Сыграй нам что– нибудь, – дружески обратился он к стоявшей уже у порога Мадине. Но та, попрощавшись, ушла.

      С того дня Мадина не раз встречалась с Ибрагимом в доме Лиды, где иногда собирались под вечер одноклассницы с подругами, среди которых частенько бывали и Наташа с Валей, одноклассницей Лиды, и устраивали нечто вроде вечеринок. Фатима, женщина веселого нрава, с явной претензией на современность, поощряла эти невинные увеселения девушек, всячески добивалась их раскованности. А при соответствующем настроении пускалась в красочные пространные рассказы– воспоминания о далеком времени своей молодости, о курьезах, случавшихся во время шуточного сватовства, которое устраивалось в перерывах между танцами и где парни и девушки состязались в остроумии и находчивости, изощряясь в пикировке.

      Девки с превеликим удовольствием слушали ее, смеялись, а оставшись одни, тотчас же, озорничая, затевали забавную инсценировку.

Несколько девушек облачались в мужские костюмы– в ход шла одежда рослых отца и брата Лиды, в которой девки тонули– рисовали себе усы и с потешной важностью усаживались в ряд напротив выстроившихся у стены остальных девушек, с трудом превозмогающих смех.

И начиналось сватовство, во время которого комично разыгрывались услышанные от Фатимы случаи, сцены. Сватовство это то и дело прерывалось взрывами смеха, причиной которого чаще бывали не выдержавшие роли парни.

Потом начинались танцы, и каждая пара стремилась превзойти другую. Гармонисткой неизменно бывала Мадина, а дирижировала всем спектаклем Лида.

Не отставали от подруг и Наташа с Валей, которые танцевали своеобразно, подчас делая несвойственные национальному танцу движения, чем вызывали общий смех и возгласы: Опять с русским акцентом танцуете! . .

Но зато, когда переходили к современным танцам, роли менялись– здесь уже авторитет Вали и Наташи был непререкаем. К тому же Валя посещала кружок, и это она привносила новинки современного танца.

      Мадине больше всего нравились зажигательные цыганские танцы и оставшись дома одна, она упорно тренировалась перед зеркалом, пока не научилась потряхивать плечами, как цыганочки.

Обычно тихая и скромная, она неузнаваемо преображалась в танце, особенно когда расходилась в кругу подруг. Сама среда, где никого не нужно было стесняться, где каждый старался перещеголять другого, где никто не мог осудить за вольность, внутренне раскрепощала, и танцевала она самозабвенно.

Здесь только находила выход скрытая в тайниках ее души неодолимая тяга к самовыражению, к самоутверждению. Если в разгар веселья появлялся кто– нибудь из ребят, девушки мгновенно принимали чинный вид.

Ибрагим впервые застал такую вечеринку недели через две после первого знакомства с Мадиной. В тот вечер он приехал сюда с Бесланом, сыном Фатимы, учившимся с ним в одном институте, курсом ниже. Фатима встретила ребят во дворе и сразу позвала в летнюю кухню. – Почему в дом нас не ведешь? Не такой уж частый гость Ибрагим, чтобы его на кухне принимать, – спохватился Беслан, останавливаясь на полпути.

– Нашел гостя. . Чужой я, что ли? – Да я не хотела, чтобы вы помешали им. Только тут Ибрагим обратил внимание на доносившиеся из дома звуки гармоники. – Кто они такие, что мы им помешать можем? – остановился он.

– Небось опять Лидкины подружки– пренебрежительно бросил Беслан и потянул друга: – Пойдем лучше, я умираю от голода. – Так это девчонки там? – оживился Ибрагим. – Да что же ты, Фатима говоришь? Разве мы им можем помешать? Это же как раз то, что нам нужно! Или мы не женихи? . .

Приосанившись, он решительно направился в дом. Ибрагим отнюдь не страдал застенчивостью. Не обделенный вниманием женщин он ко всем представительницам слабого пола относился наигранно пренебрежительно, свысока. И когда мать, бывало, просила не тянуть с женитьбой, неизменно отшучивался: Еще на свет не появилась такая, на которой я женился бы. Так что придётся тебе подождать.

Однако столь нелестное мнение о женской половине человечества, которым он по– юношески бравировал, отнюдь не мешало ему частенько развлекаться в обществе ее представительниц. Вот и теперь его потянуло к ним.

Но Фатима увлекла его на кухню. Пока ребята ужинали, она сидела поодаль, изредка вставляя словечко в их неторопливую беседу и ожидая подходящего момента начать задуманный разговор.

Золовка давно просила ее подыскать для сына дев– ку, и вот она решила познакомить его с одной местной дев– ой, которая, по ее мнению, не могла не понравиться даже такому привередливому парню, как он.

      – Хорошо, что ты приехал именно сегодня– начала она. Я здесь дев– ку приглядела. Такая красавица, что уж она– то тебе непременно понравится. К счастью, она сейчас среди них. – О– о! Неужто такая красавица? . . Я вижу, вам не дает покоя моя свобода. Все ищут мне невесту! . . А почему ты раньше не сказала о ней? – проговорил Ибрагим, в перерывах между фразами отхлебывая из стакана чай.

– Напрасно смеешься. Между прочим, я далеко не уверена, что ее согласятся за тебя отдать, даже если тебе оч. этого захочется. У нее слишком гордые и богатые родители. Она у них един– ая дочь, и они ее намереваются выдать только в семью себе под стать, и обязательно за образованного. – Неужто и в самом деле такая принцесса? – протянул Ибрагим, обращаясь к Беслану, поскольку весьма сомневался в объективности женской оценки в подобных случаях. – Да, дев– ка что надо, – подтвердил тот. – Вот только. . . ставит она из себя больно много.

– – Просто дев– ка знает себе цену! Что в этом плохого? – недовольно взглянула на сына Фатима. – Э– э, друг, это не большая беда. Лишь бы она нам подошла, а там. . Уж мы ее гонор быстро обломаем. Заговорщически подмигивая другу, Ибрагим с нарочитым нетерпением поспешил в дом. Поднявшись на веранду, Фатима поманила его к освещенному окну. Сквозь тюлевую занавеску можно было беспрепятственно наблюдать за происходящим в комнате, оставаясь незамеченным. В комнате было 5– 6 девушек, одна из них играла на гармони, а две танцевали.

– – Это еще что за танец? Что– то не видел у нас такого, – прошептал Ибрагим. – Черкесский, – тихо отозвалась Фатима. – Да ты не туда смотри, а вон, видишь, справа от гармонистки сидит? . . Как только ребята вошли, гармонь смолкла и девки встали. – Добрый вечер. Бог вам не простит, что без нас веселитесь, – улыбнулся Ибрагим. Лида с радостным восклицанием устремилась к нему. – Однако подружки твои совсем не обрадовались. – Ибрагим озорно сверкал глазами в сторону сгрудившихся поближе к выходу девушек. – Тебе показалось, – засмеялась Лида.

Молодые люди сели, предложили девушкам занять свои места. – Устали сидеть, постоим немного– за всех ответила Роза. Она была старшей среди девушек и, как принято, взяла на себя роль их тамады. – А мы– то с тобой подумали было, что они тут танцевали весь вечер. – Ибрагим подмигнул Беслану. – Здесь чужих нет, – вступился тот. – Ибрагим из нашей семьи, и нечего его стесняться. К тому же он чел– к современный и вовсе не способен оценить вашу приверженность обычаям. – Кроме того, если уж вы такие ревнительницы обычаев, должны знать, что гостя принято всячески ублажать, – непринужденно начал Ибрагим, в свои годы порядком поднаторевший в подобного рода словопрениях. – А гость сейчас с большим удовольствием станцевал бы после того, как вы немного посидите с нами, разумеется.

девки расселись поочередно, в порядке старшинства. – Ну– ка, сыграй что– нибудь повеселее. За тобой еще и должок имеется– в прошлый раз ты сбежала, так и не сыграв ни одной мелодии.

– – Начинай, начинай, сестренка! Нечего тушеваться– подбодрил Беслан, видя, что Мадина сидит, словно сказанное не имеет к ней никакого отношения.

      Мадине оч. не понравился высокомерно– снисходительный тон, с самого начала принятый Ибрагимом в обращении с незнакомыми дев– ми. Но, чтобы ее упирательство не приняли за жеманство, взяла гармонь. Некоторое время все сидели молча, словно вслушиваясь в мелодию, и разглядывали друг друга.

Ибрагим бросал оценивающие взгляды на Розу, действительно оказавшуюся красавицей. Немного погодя он медленно встал во весь свой немалый рост, картинно подкрутил вовсе не нуждавшиеся в этом коротенькие черные усики, и приосанившись, прошелся по кругу, ястребом поглядывая на дев– ек, тоже поднявшихся с мест.

Девушки тайком пересмеивались, ожидая какой– нибудь новой выходки от гостя, явно старающегося развеселить их. Ибрагим остановился и с подкупающей улыбкой заговорил: – Я затрудняюсь выбрать из вас одну– вы все так хороши, что я не могу и не хочу, отдав предпочтение одной из вас, обидеть остальных. Пусть лучше Лида скажет, с кем мне танцевать. Лида, которой был известен замысел матери, назвала Розу. То приближаясь, то удаляясь, Ибрагим носился вокруг девки в стремительном танце, то и дело норовя неожиданно преградить ей путь. Но не так– то просто было застать Розу врасплох. Она из– под опущенных ресниц следила за его ногами и всегда успевала вовремя увернуться. Покружившись на месте, она, играя плечами и плавно изгибая руки, вновь уходила вперед. Роза была взрослой дев– кой и чувствовала себя уверенно. Она знала, что намного превосходит остальных дев– ек и внешностью, и нарядом, а потому и танцевала с видом чел– ка, не сомневающегося в своей неотразимости. Она изредка вскидывала на партнера откровенно кокетливые взгляды.

Наконец Роза заняла свое место. Ибрагим предложил девушкам сесть, но тут на середину выскочил Беслан: – Думаешь, кроме тебя никто здесь не хочет танцевать? . . А ну, давай мою! – с веселой решимостью кивнул он Мадине. Мадина заиграла любимую танцевальную Беслана, и тот, выгнув грудь колесом, с ходу лихо двинулся по кругу на носках. Сделав клоунский реверанс перед дев– ой лет 16– ти, он застыл в выжидательной позе, вызвав дружный смех. Едва пройдя круг, дев– ка встала на свое место, а Беслан, не сумев помешать ей, тут же пригласил следующую. Но и она так же скоро покинула его. Беслан разочарованно остановился: – Что за девки нынче пошли! . . Потанцевать как следует не с кем! Когда одни, небось пляшете, словно ведьмы на своем шабаше. . А сейчас– ишь какие смирненькие стали! Ну прямо ангелочки, – наседал он, зная, что те не обидятся, – это были соседские девки, с которыми он рос, можно сказать, в одном дворе.

Разошлись поздно вечером. Мадина вовсе не боялась пройти одна эти 2 квартала, освещенные светом чужих окон, но тем не менее была оч. рада, что провожает ее сама Фатима– знала, что она не только проводит до дома, но и зайдет посидеть, и тем самым избавит ее от необходимости оправдываться перед матерью за столь позднее возвращение. – Вам ребята не помешали? – заговорила по пути Фатима. – Мне нужно было познакомить Ибрагима с Розой– понижая голос до шепота, доверительно продолжала она.

– – Как ты думаешь, подходящая будет пара?

– – Очень даже подходящая.

      Роза любому парню понравится. Я еще не видела девки красивее– убежденно проговорила Мадина и, вздохнув, с легкой завистью прибавила: – И к тому же она всегда оч. красиво одевается.

– – О– о, ты не знаешь Ибрагима. Он обязательно находит какой– нибудь недостаток в дев– ах, с которыми его знакомят. Просто не спешит жениться, потому и выискивает у каждой пороки. – На Розе– то уж он захочет! Вот только она пожелает ли за него? . . Она себе цену знает. Еще поводит этих женихов за нос. – Недолго ей это удастся. – Вообще надо бы, няци, чтобы они почаще встречались. Тогда наверняка что– нибудь выйдет. – Это– то нетрудно устроить. Ибрагим частенько приезжает, а позвать Розу всегда повод найдется. – Представляю эту пару! . . – тихонько засмеялась Мадина. – Они оба такие. . Ибрагим ваш тоже ставит из себя слишком много– не хуже Розы. Тамара вышла им навстречу, поздоровалась с Фатимой, пригласила в дом и тут же, меняя тон, принялась сердито выговаривать дочери: – Ты что до полуночи не могла дорогу домой найти? . . Но Фатима отвела грозу: – Она не виновата– я ее задержала, чтобы вместе прийти, да завозилась по хозяйству. Сама знаешь, сколько непредвиденных дел возникает, как только соберешься выйти из дома.