Текст книги "Царская Русь"

Автор книги: Дмитрий Иловайский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 54 страниц)

Протесты православных и колебание некоторых епископов задержали на время отправление Терлецкого и Потея для торжественного представления папе акта об унии. Наконец, они отправились в сентябре 1595 года. В то же время Сигизмунд III выдал манифест на польском языке; тут король говорил о счастливом окончании своих стараний привести пастырей Греческой церкви к соединению с Католической церковью под властью Римского апостольского престола; обещал и впредь стараться отечески привести к этому соединению тех своих подданных, которые от него уклонялись. В действительности, около этого именно времени усилились всякие притеснения православному исповеданию со стороны католических властей, духовных и светских. Наглядный пример тому, между прочим, представляет протестация, записанная в Львовском городском суде послами воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского, с православными князьями Ддамом Вишневецким и Кириллом Рожинским во главе. Эта протестация, или жалоба, говорит следующее: православным священникам города Львова, отправляющимся с дарами к больным, паписты запрещают проходить через рынок в облачении и с зажженными свечами; запрещают праздничные процессии с крестами из городских церквей в предместья. Учеников православных школ бьют и насильно таскают их в свои училища; слуг своих принуждают ходить не в церковь, а в костел; запрещают колокольный звон, который будто бы мешает говорить католическим проповедникам, и т. д. Из других известий и протестаций видим, что подобные притеснения совершались в королевских имениях и городах прямо по грамотам самого короля; причем иногда запечатывали церкви, выносили из них церковные облачения, силой препят-(гвовали справлять праздники по старому календарю; людей греческой веры устраняли от должностей и ремесел, отказывали им в судебных исках и т. п.

Потей и Терлецкий, 15 ноября прибывшие в Рим уполномоченными от лица всех епископов Западной Руси, разумеется, были там приняты с распростертыми объятиями. Их поместили близ папского дворца и роскошно содержали; пока обсуждались условия унии, привезенные ими документы переводились на латинский язык, а с латинского переводилось на русский новое обязательное для них исповедание веры, с прибавлением filioque (от Отца и Сына исходящего), с признанием папы наместником Христовым и согласием на все постановления соборов Флорентийского и Тридентского. Когда все было готово, 23 декабря 1595 года совершилось торжественное представление послов папе Клименту VIII в присутствии коллегии кардиналов, многих епископов, прелатов (в том числе церковного историка Барония), а также высших и придворных сановников, иностранных послов и пр. Когда в залу собрания ввели Потея и Терлецкого с их свитой, оба посла поцеловали папские ноги и стали на колена. Ипатий Потей, как знавший по-латыни, сказал о цели их посольства. Затем они подали свои грамоты, которые были прочитаны вслух и в подлиннике, и в переводе. После ответной речи папского секретаря оба епископа прочли исповедание веры, Потей по-латыни, Терлецкий по-русски, и поклялись, положив руки на Евангелие. В заключение церемонии послы вновь облобызали ноги его святейшества, а он обнял их и объявил, что принимает митрополита Михаила и всех русских епископов с их клиром и русским народом, подвластным польскому королю, в лоно католической церкви. Все спутники послов, духовные и миряне, также удостоились облобызать папские ноги. В память этого события была выбита медаль с изображением Климента VIII, сидящего на троне и благословляющего русских послов, и с надписью Ruthenis receptis. Потей и Терлецкий оставались в Риме еще около полутора месяцев, весьма чествуемые Климентом VIII и нередко сослужившие ему в храме св. Петра. Наконец 7 февраля 1596 года они отправились в обратный путь, снабженные многочисленными папскими посланиями к русским и польским епископам, к королю и сенаторам. Папа поздравлял всех с счастливым событием и высказывал желание, чтобы в Литовской Руси созван был поместный собор для торжественного провозглашения унии и принятия всеми русскими епископами нового исповедания веры.

Когда послы воротились в отечество, происходили приготовления к генеральному сейму в Варшаве. Православные вельможи и шляхта, с князем Константином Константиновичем во главе, воспользовались этим сеймом, чтобы подать королю протесты против Потея и Терлецкого, которые ездили в Рим, самовольно приняли там унию, а потому должны быть лишены своих кафедр. Православные сеймовые депутаты не ограничились подачей жалоб королю, а внесли свои протесты и в актовые книги Варшавского сейма. Подобные же протесты были внесены в актовые книги Вильны и по другим городам. Сигизмунд III, не обращая на них внимания, по окончании Варшавского сейма издал универсал, которым объявлял о совершившейся унии и разрешал митрополиту Михаилу Рагозе созвать собор в Бресте из духовных и мирян. Тем временем волнения, вызванные известиями об унии, распространялись по Литовской Руси; православные братства вооружались против епископов-униатов и перестали признавать их своими владыками. Особенно восстало виленское Троицкое братство против своего владыки-митрополита. Дидаскал этого братства Стефан Зизаний, отлученный митрополитом от церкви и осужденный королем на изгнание, не признавал своего отлучения и подал жалобу на Михаила Рагозу в Виленский трибунал, который послал ему позыв на суд, а Виленские православные граждане прямо начали разные враждебные действия против митрополита. Восточные патриархи также спешили отозваться на призыв о помощи со стороны западноруссов. Александрийский патриарх Мелетий Пигас прислал на имя Константина Острожского обширное послание с увещанием всех православных до конца пребыть твердыми в вере. Вместе с сим посланием он отправил своего протосинкела ученого Кирилла Лукариса. От Цареградской патриархии прибыл великий протосинкел Никифор, облеченный саном экзарха. Несмотря на королевское запрещение, оба эти мужа успели пробраться в Литовскую Русь и здесь они приняли непосредственное участие в знаменитом Брестском соборе^{94}.

Окружной грамотой митрополит Михаил Рагоза назначил быть собору всех православных в Бресте на 6 октября 1596 года. Этот собор, окончательно решивший вопрос об унии, по своим размерам и по своему значению, далеко оставил за собой все подобные съезды Западной Руси.

Уже с самого начала съезда произошло разделение ('го на две противные стороны: приверженцев унии и ее противников. Последняя сторона оказалась гораздо многочисленнее. Во главе православного духовенства явились: во-первых, два греческих экзарха, Никифор от Цареградского патриарха и Кирилл Лукарис от Александрийского; кроме них Лука, митрополит Велиградский, и два святогорских архимандрита, Макарий и Матвей: а во-вторых, два западнорусских епископа, Гедеон Балабан Львовский и Михаил Копыстенский-Перемышльский. За ними следовали киево-печерский архимандрит Никифор Тур, архимандриты Супрасльский, Дерманский, Пинский и другие, несколько игумнов, многие священники и монахи; так что число всех духовных православной стороны простиралось свыше ста. Кроме духовенства на этой стороне собралось и много мирян, в числе коих были некоторые сановники, послы от русских воеводств и поветов, от городов и важнейших братств. Во главе мирян стали известный ревнитель православия киевский воевода князь Константин Острожский с сыном своим Александром, воеводой Волынским, и князь Александр Полубенский, каштелян Новогородский. Зная, с кем имеют дело, и опасаясь какого-либо насилия от противной стороны, Острожский и другие вельможи прибыли в Брест с многочисленной вооруженной свитой из гайдуков, казаков, татар и даже с пушками, хотя созывная грамота запрещала приходить на собор с вооруженной толпой. К православным примкнули и местные протестанты. На униатской стороне было гораздо менее духовенства вообще; зато тут сосредоточилось большинство западнорусских иерархов, в числе шести, а именно: митрополит Михаил Рагоза, епископы владимирский Ипатий Потей, луцкий Кирилл Терлецкий, полоцкий Герман, пинский Иона Гоголь и холмский Дионисий Збируйский. Кроме них тут были три архимандрита: Лаврашовский, Браславский и Минский. К униатской стороне присоединились три католических епископа, назначенных сюда папой и королем, и конечно из наиболее потрудившихся для дела унии: арцибискуп львовский Димитрий Суликовский, бис-куп луцкий Бернард Мациевский и бискуп холмский Станислав Гомолицкий; при них находилось несколько иезуитов, в том числе известный Скарга. Мирян на этой стороне также было гораздо менее, чем на православной; во главе их явились в качестве королевских послов гетман литовский Христофор Радивил, канцлер Лев Сапега и подскарбий Дмитрий Халецкий. Духовные и светские вельможи этой стороны имели при себе также вооруженную свиту, но далеко не столь многочисленную, как сторона православная. Поэтому приверженцы унии, не надеясь на силу своих убеждений, с самого начала уклонились от общения с противниками и на их приглашения собраться вместе для предварительных совещаний отвечали отказом.

Когда наступил день 6 октября, митрополит со своими единомышленниками отслужил литургию в соборном храме Николая, а потом прочитал обычные перед открытием собора молитвы. В это время православные, не получив никакого уведомления от митрополита, не знали, что предпринять. Пытались они собраться в каком-либо храме, но все храмы нашли запертыми по распоряжению Потея, как местного владыки. Не желая прибегать к насилию, они решили собраться в одном частном доме (Райского), где была обширная зала, служившая молельной протестантам. Отсюда они посылали депутацию к митрополиту с приглашением открыть собор. Но депутация не могла добиться даже свидания с ним. Православные немедля устроили свой особый собора причем они разделились на две части, или на два кола: духовное и светское, или рыцарское. Маршалом рыцарского кола был выбран один из волынских послов, Демьян Гулевич; а духовное коло назначило для наблюдения за порядком заседаний двух протоиереев, Нестора Заблудовского и Игнатия Острожского. Общепризнанным главой, т. е. председателем, православной части собора был старший член его экзарх Никифор как заместитель самого цареградского патриарха; душою же собрания явился энергичный Гедеон Балабан. А председателем униатской половины вместо робкого, нерешительного митрополита Рагозы выбран католический арцибискуп Дмитрий Суликовский.

Второй день собора, 7 октября, также прошел в пересылках православной части с униатской и в бесплодных попытках добиться какого-либо ответа от митрополита. Наконец, Рагоза «с яростию» объявил посланникам, что никакого ответа им не будет. Между тем назначенные на собор от короля католические сановники, по просьбе бискупов, снеслись с князем Острожским и взяли с него слово, что он не прибегнет к вооруженной силе и что спокойствие собора не будет нарушено. Затем, когда таким образом взаимные отношения сторон достаточно выяснились, на третий день собора, 8 октября, было при-ступлено к более решительным действиям. К митрополиту и владыкам вновь послана была депутация от православных с приглашением прибыть на общее заседание: приглашаемые на сей раз прямо ответили, что они уже соединились с Западной церковью и то, что сделано, изменено быть не может. Со своей стороны, от униатской части собора прибыли королевские послы с иезуитом Скаргой и вызвали из зала заседания князей Острожских; к последним, по желанию собора, присоединились по нескольку лиц от обоих кол, а также владыки Львовский и Перемышльский с некоторыми священниками. Послы напоминали, как оба эти владыки прежде заявляли о своем желании принять унию, как сам князь Острожский не был против нее; укоряли православных в том, что они собрались не в церкви, а в еретическом доме и главой себе поставили Никифора, беглого Грека и союзника турок, а также в том, что дозволяют мирянам вмешиваться в соборные деяния. В заключение именем Бога, короля и отчества приглашали их соединиться с католиками. На это приглашение православные ответили, что готовы принять унию, но только в том случае, если она будет произведена законным образом, т. е. с согласия патриархов и всей Восточной церкви. После того православный собор занялся делом Стефана Зизания и других виленских проповедников, отлученных митрополитом, которых и разрешил от этого отлучения.

На четвертый день собора униатская сторона, вместе с католическими епископами, отправила в храм Николая торжественное молебствие о соединении церквей; после чего с амвона во всеуслышание был прочитан самый акт унии, подписанный митрополитом и владыками, вместе с тем исповеданием веры, на котором Потей и Терлецкий присягнули в Риме. А затем униатская часть собора предала проклятию и объявила лишенными сана епископов Гедеона и Михаила, архимандритов и прочих духовных лиц, отказавшихся от унии, о чем на следующий день выдана была окружная соборная грамота. Эти ее деяния завершились разными торжествами, пиршествами и веселием. Но в то же время и православная часть собора подвергла заочному суду Михаила Рагозу и единомышленных ему владык за отступничество и постановила над ними приговор, подписанный всеми членами духовного кола и торжественно объявленный председателем экзархом Никифором: митрополит и епископы-отщепенцы лишались не только архиерейского, но и всякого духовного сана. Приговор этот был немедленно сообщен митрополиту и епископам-униатам. Затем члены и духовного, и светского кола подписали торжественный протест против унии, обязались не признавать духовной власти униатских иерархов и постановили просить короля об отобрании церковных имуществ от осужденных, а также о назначении других епископов и митрополита.

Презрение к отщепенцам со стороны православных немедленно выразилось в некоторых листах, вкратце оповещавших о решении собора и, вероятно, развезенных в разные края членами этого собора, разъехавшимися из Бреста. Между прочим, тут говорится, что «митрополит Рагоза и владыки полоцкий Германко, володимерский Потейко, луцкий Кривилко, холмский Збиражко, пинский Ионище» как сначала тайком и скрытно бегали к римскому папе, отступив от святого православия греческого, так и теперь явно приложились (к папе). «За что от латынян в замке (Берестейском?) были чествованы и как медведи музыкой скоморошескою и тарарушками утешаны, или, вернее, осмеяны». «Они только сами одни отдались волку; а стадо, хвала Богу, в православии давнем вкупе осталось».

Последние слова выражали собственно надежды православных, а не действительность. Архиереи-униаты, покровительствуемые королем, остались на своих местах и получили полную возможность распространять дело унии в своих епархиях. Ближайшим следствием знаменитого Брестского собора 1596 года было распадение Западнорусской церкви на две части: униатскую и православную, дальнейшая борьба между которыми сделалась неизбежна. Эта борьба главным образом и обусловила развитие последующей истории в Западной Руси.

Король особым универсалом подтвердил окружную грамоту митрополита Рагозы о низложении епископов Львовского и Перемышльского; а экзарх цареградского патриарха протосинкел Никифор своей окружной грамотой, напротив, признавал означенных епископов теперь единственными архиереями в Западнорусской церкви, митрополита же и других епископов объявлял отверженными за их отступничество. Александрийский патриарх Мелетий Пигас, занявший около того времени кафедру Цареградскую, сначала в качестве местоблюстителя ее, а потом и патриарха, человек ученый, энергичный и вообще весьма достойный, подтвердил приговор Брестского православного собора и назначил своими экзархами для Западной Руси епископа Гедеона Балабана, архимандрита Кирилла Лукариса и князя Константина Острожского, которого увещевал не уставать в своих подвигах на защиту православия. В действительности, настоящим и деятельным экзархом явился епископ Гедеон. Любопытно, что, несмотря на неоднократно объявленные низложения, владыки той и другой сторон остались на своих местах. Хотя каноническая власть, издавна утвержденная за цареградскими патриархами, была на стороне православных, но без воли короля они не могли сместить иерархов-отщепенцев и на их место выбрать других. Зато и король, объявивший о низложении православных епископов, был связан присягой на pacta conventa, утверждавших свободу православного исповедания, а также не мог принимать решительных насильственных мер из опасения возбудить не только волнение, но и открытые мятежи со стороны многочисленной русской шляхты и всего русского народа, еще крепко державшегося веры своих предков. Уже на ближайшем генеральном сейме в Варшаве, в 1597 году, православные послы из русских областей настойчиво напоминали королю о pacta conventa и его присяге и защищала Брестский соборный договор. Поэтому Сигизмунд III свою бессильную злобу на православное духовенство выместил на председателе собора греке Никифоре, против которого представлено было нелепое обвинение, будто он не уполномоченный цареградского патриарха, а самозванец и турецкий шпион. По требованию короля князь Острожский проживавшего у него Никифора представил на суд сенаторский, но на этом суде не сумел его отстоять. Никифор был заключен в Мариенбургский замок, где потом и скончался, вероятно, не своей смертью.

Владыки-отщепенцы после Брестского собора принялись вводить унию в своих епархиях, но во многих местах встретили большие затруднения и явное неповиновение своей власти. Так, древний город Киев, эта колыбель русского православия, опираясь на своего воеводу князя Острожского, решительно отказывал в повиновении митрополиту Рагозе и не обращал внимания на королевские грамоты. Король распорядился, между прочим, чтобы оставшийся верным православию архимандрит Никифор Тур покинул настоятельство знаменитой Киево-Печерской лавры, которая со всеми ее имуществами передавалась в непосредственное ведение митрополита. Но архимандрит отказался исполнить это распоряжение. Неоднократно королевские чиновники пытались удалить архимандрита; но их встречали старцы с вооруженными казаками, гайдуками и монастырской челядью и не пускали в монастырь. Так, Никифор Тур до своей кончины и оставался настоятелем Лавры. Более успеха имел митрополит в главном городе собственно Литовской Руси, т. е. в Вильне; здесь духовенство не нашло во властях и жителях такой опоры, как в Киеве, и признало власть митрополита-униата. Только Святотроицкое братство продолжало сопротивляться ему, за что терпело разные притеснения. А во время богослужения в своей церкви, на Пасху 1598 года, братчики подверглись наглому нападению со стороны студентов иезуитской коллегии. В Слуцке, во время объезда своей епархии, митрополит едва не был побит камнями. Зато в Новогрудке, обычной своей резиденции, он не встретил почти сопротивления, потому что местный воевода Скумин-Тышкевич, прежде бывший усердным противником унии, поддался его убеждениям и перешел на ее сторону. Самыми же ревностными распространителями унии – как и следовало ожидать – были главные ее деятели, т. е. Потей и Терлецкий, которые в своих епархиях всеми мерами принуждали духовенство к ее приятию. Другие епископы далеко не были так усердны, а Герман Полоцкий не только не принуждал священников, но, как говорят, даже не скрывал сожаления, что сам согласился на унию. Вообще для униатских владык скоро началось некоторое разочарование в тех надеждах, которые они питали при своем отступничестве. На них но посыпались ни почести, ни богатые пожалования от Речи Посполитой; король и не думал давать им обещанные места в сенате наряду с латинскими прелатами. Они скоро могли убедиться в том, что до равенства в правах и почете с высшим латинским духовенством им далеко, что последнее смотрит на них свысока и даже с некоторым пренебрежением.

Меж тем в лагере православных Брестская уния произвела чрезвычайное оживление и большое наряжение сил для обороны своей церкви. Из духовных особенную энергию обнаружил в этом деле епископ Гедеон Балабан, который не только охранял от унии свои епархии, но и в других, униатских, епархиях входил в сношения с православными, ставил им священников и удовлетворял разным церковным потребностям в качестве патриаршего экзарха, на что епископы-униаты тщетно приносили свои жалобы митрополиту и королю. А из мирян наибольшую энергию в это время показал знаменитый ревнитель православия князь Константин Острожский. Между прочим, по его почину православные вошли в переговоры с протестантами о союзе против общего их врага латинян, сильных в особенности ревностным покровительством короля. Острожскому помогал в сем случае зять его, знатнейший из протестантских вельмож виленский воевода Христофор Радивил. Представители особых исповеданий, т. е. православного и евангелического, в мае 1599 года съехались в Вильне в доме князя Острожского. Кроме сего князя и его сына Александра из русских вельмож здесь были, сохранявшие еще православие, князья Сангушко, Корецкий, Горский, Вишневецкие и некоторые другие. Члены съезда заключили политическую унию с целью оказывать взаимную поддержку и защиту своим храмам и духовенству против папистов везде, где будет нужда, а также сообща действовать для того в сенате и на сеймах. Уния эта хотя и не принесла всех ожидаемых от нее плодов, по разногласиям вероисповедным, тем не менее она оказала свою пользу во многих случаях.

В том же 1599 году скончался униатский митрополит Михаил Рагоза. Преемником ему король назначил Ипатия Потея, т. е. самого энергичного из русских епископов-отщепенцев. Возведя его на митрополию, Сигизмунд III оставил за Потеем и прежнюю его Владимирскую епископию со всеми принадлежавшими ей имуществами, что сосредоточивало в его руках большие материальные средства, которыми он широко воспользовался для своего служения делу унии. Это дело пошло теперь значительно успешнее благодаря его энергии. Так, отправляя послушную грамоту слуцкому духовенству и призывая его к повиновению, он заключает ее угрозой: «помните, что я вам не Рагоза». Одним из первых деяний сего митрополита было изгнание из Вильны красноречивого проповедника и обличителя унии Стефана Зизания и отнятие Троицкого монастыря у Виленского братства. При этом монастыре он основал митрополичий коллегиум, или униатскую семинарию. Но попытка его, по смерти архимандрита Никифора Тура, завладеть Киево-Печерской лаврой потерпела такую же неудачу, как и попытка его предшественника благодаря заступничеству киевской православной шляхты.

Одновременно с борьбой западнорусского православия против унии на поприще всякого рода действий и мер, церковных и гражданских, закипела и борьба между ними в области мысли и письменности, т. е. в области литературной. Укажем важнейшие явления в этой сфере.

Во-первых, уже самый Брестский собор 1596 года сделался предметом повествований и толкований обеих сторон, следовательно написанных с разных точек зрения и различными красками. Вскоре после этого собора в следующем 1597 году появились два повествования о нем. Одно из них принадлежит перу иезуита Петра Скарги; оно издано на польском языке («Собор Берестейский») и на русском («Оборона синоду Берестейскому») и, конечно, прославляет собственно униатскую часть собора, а православную унижает и отрицает ее законность. Другое сочинение – православного автора, оставшегося неизвестным, – изданное на польском языке в Кракове, озаглавлено приблизительно так: «Эктезис или краткий обзор деяний поместного собора в Бресте Литовском»; оно посвящено преимущественно православной части собора, считая только ее истинным и законным собранием. Эти две книги немедленно вызвали ряд полемических сочинений в противоположных лагерях. Против Скарги в том же 1597 году в Вильне вышло обширное сочинение на польском языке (а потом и на русском) под заглавием «Апокрисис», т. е. ответ; автор его скрыл свое имя под псевдонимом Христофор Филалет. Любопытно, что в действительности сочинитель сей книги был не православный, а протестантский ученый писатель, некто Христофор Вронский, предпринявший оборону православия по поручению князя Константина Острожского и награжденный от него поместьями. Книга его отличается дельным историческим изложением и в то же время обнаруживает большие богословские познания. Задетые за живое успехом сей книги, сторонники унии в защиту ее выдали сочинение «Антиррисис или Апология против Христофора Филалета», по поручению Ипатия Потея написанное на латинском языке учителем его брестской школы неким греком Петром Аркудием (скрывшим свое имя под псевдонимом Филотея), потом переведенное на русский и польский языки. С православной стороны после Апокрисиса замечательными сочинениями являются: «Отпись» некоего острожского клирика, направленная преимущественно против Флорентийского собора, и «Пе-рестрога», принадлежащая перу одного львовского священника, в особенности обличающая тайные приготовления к унии и несправедливость папских притязаний.

Рядом с сими, так сказать, крупными писателями на полемической арене того времени появились и многие другие авторы. Распространенные в Западной Руси типографии быстро печатали их произведения; таким образом, горячие споры между православными и униатами или латинянами охватывали все грамотные слои западнорусского общества и возбуждали в них большое умственное оживление. Немалое участие в борьбе с унией и латинством в это время принимал сам канонический глава Русской церкви ученый патриарх Мелетий Пигас: он написал целый ряд посланий к князю Константину Острожскому и вообще к православной русской пастве, убеждая ее твердо стоять за свою церковь и обличая ухищрения противников. Послания эти печатались в Острожской типографии и распространялись в народе. С далекого Афона один западнорусский инок, Иоанн Вышенский, написал на родину тоже несколько посланий в защиту православия против унии. В одном из этих посланий, обращенном к епископам-отщепенцам, он, между прочим, обличает их такими словами: «покажите мне, кто из нас исполняет шесть заповедей Христовых: алчного накормить, нагого одеть, больного посетить и пр.? Не вы ли заставляете алкать и голодать ваших бедных подданных, носящих тот же образ Божий, как и вы? Где вы послужили больным? Не вы ли делаете и здоровых больными, бьете их, мучаете, убиваете? Постучись только в лысую свою голову, бискупе луцкий (Кирилл Терлецкий), сколько ты во время своего священства живых послал к Богу мертвыми, сколько изгнал из этой жизни, одних сечением, других потоплением, третьих палением огненным!.. Покажите мне, кто из вас отрекся мира и взял на себя крест Христов?.. Вот его милость Потей, хотя и каштеляном был, но только по четыре слуги волочил за собою, а ныне, когда бискупом стал, то больше десяти насчитаешь. Так же и его милость арцибискуп (Рагоза), когда был простою рагозиною, не знаю, мог ли держать и двух слуг, а цыне больше десяти держит. Так же и Кирилл, когда был простым попом, только дьячка за собою волочил, а как стал бискупом, догоняет числом слуг двух первых владык»^{95}.

ХV

Польщизна, казачество и еврейство

в Западной Руси

Постепенное ополячение дворянства. – Речь Ивана Мелешка. Взаимное отношение культур польской и русской. – Третий Статут. – Днепровские казаки, или Черкасы. – Дашкович. – Низовое, или Запорожское казачество – Походы в Молдо-Валахию. – Войсковое устройство со времени Батория. – Мятежи Косинского и Наливайки. – Еврейство в древней Руси и его прилив с запада. – Льготные грамоты Витовта. – Покровительство польско-литовских королей евреям. – Жалобы на них со стороны шляхты и горожан. – Количество и организация еврейского населения. – Характер и плоды жидовской деятельности по Кленовичу.

Если польское влияние издавна действовало в Западной России благодаря в особенности ополяченности династий Ягеллонов и непосредственному присоединению к Польше Червонной Руси с частью Подолии, то, понятно, как должно было усилиться это влияние со времени Люблинской унии, когда полякам широко отворены были двери в сокращенное великое княжество Литовское, а вся почти Юго-западная Русь, подобно Галиции, теперь вошла в состав земель Польской короны. Поляки получили право селиться в Западной Руси, занимать здесь земские должности и уряды, приобретать имения, наследовать и т. д. Ополячение началось, конечно, с высшего класса, т. е. с западнорусской и литовской аристократии, как сословия самого близкого к королевскому двору, которому оно поневоле старалось угождать, так как от него исходили все пожалования имениями, староствами и высшими урядами. Между семьями польских и литовско-русских магнатов начались частые брачные союзы, немало способствующие к их объединению, т. е. к принятию русскими семьями польских обычаев, языка и религии. Деятельное латинское духовенство в особенности пользовалось этими родственными связями для совращения знатных русских семей, и, как известно, с большим успехом благодаря в особенности поддержке все того же католического двора. А приняв католичество и польский язык, русская знатная семья скоро становилась польской по своим чувствам и воззрениям. Таким образом, к концу XVI века значительная часть западнорусской аристократии уже подверглась ополячению или была близка к нему.

За высшим классом следовало дворянское или собственно шляхетское сословие, которое желало сравняться в правах и вольностях с шляхтой польской, а потому охотно вступало с ней в родственные связи, перенимало ее обычаи и язык. Латинские ксендзы и тут усердно пользовались смешанными браками, чтобы происшедших от них детей крестить и воспитывать в католическом обряде. Такое постепенное ополячение русской шляхты, конечно, совершалось в особенности в областях ближайших к пределам польской народности, каковы Подляхия, Холмская и Галицкая Русь. В глубине же Белоруссии, Киевщины и Волыни масса земского, военнослужилого сословия еще сохраняло свою русскую народность; хотя и там чуждое польско-немецкое влияние уже сильно сказывалось в обычаях, одежде, языке, а вместе с тем в начавшейся распущенности нравов и стремлении к роскоши.

Выше мы видели, как московский перебежчик князь Курбский невыгодно отзывался о польско-русских нравах в 60-х или 70-х годах XVI столетия. Немного позднее по тому же поводу имеем любопытное свидетельство другого современника. Некий волынский шляхтич Иван Мелешко, впоследствии каштелян Смоленский, впервые являясь на Варшавском сейме 1589 года, сочинил для короля и панов радных приветственную речь (неизвестно впрочем, была ли она им произнесена). Тут он преувеличенно восхвалил времена Сигизмунда I, в укор Сигизмунду II, которому не желал простить отдачи ляхам Волыни и Подлясья, а затем несколько грубоватыми, но не лишенными юмора чертами изобразил разные перемены и нововведения, совершавшиеся на его родине.