Текст книги "Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)"

Автор книги: Дитмар Нойтатц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)

Уже в июле 1932 г. партком Метростроя отдал распоряжение секретарям партячеек назначить в бараки «квалифицированных организаторов бесед» и обеспечить «контроль за качеством проводимых в бараках бесед» ^{2157} . Впрочем, действительно пронизать весь Метрострой сетью организаций партии и комсомола удалось только весной 1934 г. К этому времени на большинстве шахт и дистанций комсомольские и партийные организации впервые окрепли настолько, что секретари знали, на кого могут опереться и целенаправленно распределяли эти силы. Кагановичу и Хрущеву приходилось неоднократно вмешиваться, чтобы ускорить этот процесс ^{2158} .

В принципе, каждому подходящему для этой цели коммунисту придавалась группа беспартийных, по большей части из членов бригады, где тот работал. Он отвечал за эту группу, обязан был ее «обучать», «прорабатывать», воспитывать, следить за тем чтобы она выполняла план, посещала занятия политучебы и закончила курсы техминимума. Ему вменялось в обязанность заботиться и об условиях жизни своих рабочих ^{2159} .

Если бригады проявляли строптивость или в течение долгого времени не выказывали признаков выполнения плана, руководители стройки и партсекретари прибегали к реорганизации. Прежде всего, если в бригадах обнаруживались единомышленники или родственники, которые устраивали совместные попойки, плохо работали, не участвовали в социалистическом соревновании и покрывали друг друга, то такие бригады распускали, рабочих увольняли и формировали новые с приписанными к ним коммунистами и комсомольцами ^{2160} . На ключевых участках, где возникали проблемы вследствие плохой работы или небрежного обращения с машинами, персонал целиком меняли на комсомольцев и коммунистов ^{2161} .

Если не намечалось благоприятных перспектив перевоспитания, находили обходной путь, собирая всех, «не придерживавшихся правильных взглядов» и мешавших своим бригадам выполнять план, в отдельные бригады и назначая часто одного из них бригадиром. Таким бригадам поручали тяжелые вспомогательные работы, они становились мишенью для насмешек остальных рабочих. Состав их постоянно сокращался, так как рабочих или увольняли за различные проступки, или они сами уходили со стройки ^{2162} .

Комсомольцы и коммунисты действовали также собственным примером. Образцовые комсомольские бригады должны были показать остальным рабочим, как правильно работать. Время от времени с этой целью устраивались настоящие показательные соревнования между комсомольскими бригадами, обставляемые и отмечаемые «митингами» в акционистском духе. Излюбленным поводом для организации таких инсценировок являлась проходка последних метров, разделяющих две штольни ^{2163} . Пример комсомольцев не ограничивался, впрочем, проведением показательных соревнований. Начальник 2-й дистанции придавал большое значение личному примеру. Рабочих следовало увлечь примером комсомольцев, задающих темп работы в их бригаде и не желающих отставать от других бригад:

«У нас было два вида рабочих, сезонники-строители, с одной стороны, и комсомольцы, ударники, с другой. Комсомольские бригады показывали, как надо драться за выполнение работ, и получалось своего рода соревнование между этими бригадами. Была у нас бригада землекопов Хазина, комсомольская московская бригада, и Еремина – бригада природных землекопов. И вот ереминская бригада все время бурила, копала, решив не давать Красное знамя комсомольцам. Эта борьба двух бригад дала очень хорошие результаты. Таким образом, мы имели все время соревнование московских комсомольских бригад и вербованных. Если какая-либо бригада была слабой, ненадежной, мы вливали туда несколько партийцев. И бригада начинала хорошо работать» ^{2164} .

Дополнительным стимулом служили веденные в 1934 г. знаки отличия – вручаемый лучшим метростроевцам «значок Кагановича» и переходящее Красное знамя. Борьба за обладание Красным знаменем велась на двух уровнях: внутри шахт и дистанций, а также между ними. С помощью этих символов партийные функционеры подогревали социалистическое соревнование ^{2165} . К тому же типу принадлежали методы повышения темпа с помощью принятия «встречного плана смены». Члены партии и комсомольцы повышали установленные плановые нормы смены, в которой они работали:

«Нам давали задания на каждый месяц и на каждый день в отдельности, что мы перед началом работы всегда обсуждали и выдвигали сменно-встречный. Чтобы осуществлять сменно-встречный на деле, нам приходилось делать правильную расстановку сил по способностям каждого. У нас был свой лозунг: “Не выполнил задания – не уходи из котлована”, и мы благодаря этому добились ежедневного выполнения своего задания. Мы заключали договора с другими звеньями и принимали на себя индивидуальные обязательства. Каждый товарищ брал на себя обязательства, и каждый месяц мы проверяли, как данный товарищ выполняет свои обязательства. Этим из месяца в месяц мы стали повышать свою производительность труда. Когда мы приходили на работу, то сначала смотрели доску показателей, всегда обращали внимание, сколько сделало то или другое звено, и брали обязательство, чтобы перекрыть в своей работе то, что сделало предыдущее звено» ^{2166} .

Некоторых рабочих и техников, которыми были недовольны из-за плохих показателей в работе, могли стимулировать возложением на них ответственности. Злостного хулигана и лодыря назначили начальником бригады электриков, поскольку тот был хорошим монтером, рассказывал секретарь комсомольской организации механических мастерских на шахте № 17. «Человек почувствовал, что на него возложили громадную ответственность, что он отвечает за бригаду и притом за самую худшую бригаду. Но через неделю мы видим совершенно другие результаты в этой бригаде. Этот испорченный тип показал такие результаты работы, которых до этого никто из нас не видел» ^{2167} .

Действенность мероприятий по повышению дисциплины, темпов, производительности и качества труда в значительной мере зависела от эффективности контроля за их исполнением. За первые два года строительства контроль был явно недостаточен. Прежде всего, ночные смены в отсутствие начальника шахты были фактически предоставлены сами себе. В ноябре 1933 г. ввели должность «дежурного инженера», который исполнял функции начальника шахты на время его отсутствия и был уполномочен принимать решения ^{2168} .

В течение 1934 г. партийной и комсомольской организации Метростроя удалось создать многоступенчатую систему контроля. Это был не просто контроль со стороны членов партии и комсомола над остальными рабочими, а неформальный обоюдный контроль рабочих в бригадах и группах. Неформальному контролю отдавали предпочтение, так как он легче позволял организовывать официально запрещенные сверхурочные работы и дополнительные смены: «Это было обычное явление. Если нам даже запрещали работать вторые смены, то бригадиры так организовывали работу своих бригад и так ставили вопрос об ответственности каждого работающего, что никем в нарядах то, что он работает, не проводилось, но каждый член звена вел учет в своем звене, так что каждый старался отработать вторую смену, чтобы никто не оставался в долгу у звена» ^{2169} .

Распространенным методом повышения качества являлась проверка произведенной работы следующей сменой или взаимная проверка двух строительных объектов. Дополнительно в горячих точках выставлялись посты «легкой кавалерии», которые следили, например, за тем, чтобы цемент был складирован сухим, песок просеян, а бетон замешивался по инструкции ^{2170} . «Легкая кавалерия» помимо того устраивала неожиданные ночные «рейды». На следующее утро появлялись листовки или номера многотиражек, где можно было прочесть, кого «кавалеристы» застали спящим на рабочем месте, или как без пропуска им удалось проникнуть на склад материальных ценностей и беспрепятственно вывезти грузовик со строительными материалами. Результатами таких «рейдов» становились по большей части увольнения и возбуждение уголовных дел прокуратурой ^{2171} .

В остальном главными задачами комсомольцев и коммунистов являлись постоянный контроль за работой и настроениями: в своей бригаде, обнаружение «чуждых элементов» и доклад о них по инстанции ^{2172} . Если у них появлялось опасение, что в ряды метростроевцев прокрались «кулаки», секретари парторганизаций запрашивали в сельсоветах справки о происхождении подозреваемых рабочих, после чего созывали собрание и с позором изгоняли «разоблаченных» ^{2173} .

По особым поводам парткомы назначали на шахтах и дистанциях «временные контрольные комиссии». В их задачу входило выявление «чуждых элементов» ^{2174} или контроль за сокращением чрезмерных простоев, опозданий на работу и прогулов. Контрольным комиссиям поручалось также сдерживать противодействие со стороны начальника шахты или дистанции, которые не соглашались с увольнением рабочих, крайне необходимых на стройке ^{2175} .

В апреле 1934 г. с созданием института «общественных инспекторов» появилась организация, зарекомендовавшая себя как весьма эффективная при контроле над качеством работ. «Общественными инспекторами» назначались лучшие ударники, по большей части комсомольцы, окончившие двухмесячные подготовительные курсы и сдавшие технический экзамен. Они проверяли качество бетонных работ и гидроизоляции, а также правильность эксплуатации машин и приборов. Результаты своих инспекций они заносили в «книгу качества работ». В этой книге отмечалось, когда и где данная бригада приступила к работе и в каком состоянии она приняла участок после предыдущей смены. Ведущие инженеры регулярно знакомились с этими записями и давали распоряжения по устранению недостатков. Партийные секретари также время от времени просматривали книги качества и принимали свои меры. «Общественные инспекторы» контролировали и исполнение этих приказов. Выписки из книг качества работ вывешивали в виде плакатов. Уважение к инспекторам питали не только рабочие, но десятники и сменные инженеры. Ответственные за грубое нарушение качества работ подлежали увольнению или по меньшей мере получали выговор ^{2176} . Инспекторы были уполномочены требовать проведения мер по устранению недостатков также от инженеров и техников. В случае конфликта они не были обязаны подчиняться сменному инженеру, начальнику участка или даже шахты, но составляли записку о расхождении во мнениях ^{2177} .

«Общественные инспекторы по качеству» выполняли свои функции в дополнение к основной работе. Они приходили задолго до своей смены, спускались в шахту, проверяли качество работ предыдущей смены и отдавали распоряжения по доделкам. Непосредственно перед началом рабочего дня они контролировали еще раз, действительно ли устранены недоделки. Если нет, соответствующая запись вносилась в книгу по качеству работ ^{2178} .

В первые недели своей деятельности общественные инспекторы привлекли всеобщее внимание. Со временем их активность снизилась, равно как и эффективность. Книга качества стала тягостным бременем, а некоторых инспекторов рабочие перестали воспринимать всерьез. Одна комсомолка разочарованно рассказывала, что рабочие смеялись, когда она спускалась в шахту, и кричали ей вслед: «Вот идет общественный инспектор!» Ее указания игнорировались, и девушке не оставалось ничего другого, как вносить замеченные недостатки в книгу ^{2179} .

6. Метрострой в системе командной экономики

Методы строительства Московского метрополитена можно по-настоящему понять только в контексте сталинской командной экономики. Метрострой функционировал не как обычное предприятие в условиях рыночного хозяйства, но был накрепко связан с государственными и партийными инстанциями. В последующем мы рассмотрим, какие ведомства и службы были заинтересованы в Метрострое, каким образом они намечали руководящие линии развития, вмешивались в строительные замыслы, а также придавали эффективность системе контроля и влияния. При этом выделяются три основные вида интервенций: определение основных направлений и условий работы, прямое вмешательство в руководство Метростроем и контроль над предприятием.

А) Основные направления и условия строительства: партийная верхушка и правительство

Решение о строительстве метро в Москве было принято не государственными органами, а Центральным комитетом коммунистической партии. Хотя в последующем предприятие перешло в ведение Моссовета, но в связи с особым престижем стройки и ее финансированием из союзного бюджета высшие партийные и правительственные инстанции еще несколько раз обращались к проблемам Метростроя.

В первой половине 1930-х гг. государственные ведомства в роли основного распорядителя были постепенно заменены партийными инстанциями. Все важные решения принимались партийной верхушкой. Собственно правительство, а именно Совет народных комиссаров (СНК СССР), который по конституциям 1924 и 1936 гг. являлсявысшим исполнительным и административным органом в стране, был тесно связан с Политбюро. В 1930 г. Сталин назначил своего доверенного в Политбюро Молотова одновременно председателем Совнаркома. Тем самым в будущем исключались любые конфликты, которые имели место при предшественнике Молотова Рыкове. С 1930 г. стали издаваться совместные декреты и постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б), которые по преимуществу обсуждались и формулировались в Политбюро. Совнарком имел право по немногим центральным вопросам издавать также отдельные декреты, которые задним числом утверждались в Политбюро. Заседания СНК СССР были скоординированы по времени с заседаниями Политбюро ^{2180} .

Распоряжения Сталина и его ближайшего партийного окружения по источникам можно проследить только в том случае, когда они оформлялись в решения Политбюро. Лишь фрагментарно документированы многочисленные указания или предложения, которые Сталин отдавал через свою канцелярию, в личной беседе или по телефону. Известно, однако, что данный стиль руководства играл весьма важную роль и в течение 1930-х гг. все больше заменял Политбюро как руководящий орган. Количество заседаний Политбюро с 1931 по 1935 г. сократилось с 61 до 16 ^{2181} . Между заседаниями решения принимались методом «опроса» мнений отдельных членов, а важные вопросы, кроме того, все чаще обсуждались и принимались в более узком кругу, а именно в комиссиях Политбюро ^{2182} .

По этим причинам высшее партийное руководство имело на Метрострой большее влияние, чем это следует из доступных протоколов Политбюро [253]253
  Хранящиеся в РГАСПИ протоколы заседаний Политбюро дают неполную картину деятельности партийной верхушки. Документы личной канцелярии Сталина, находящиеся в Архиве Президента РФ, исследователям не доступны. Центральные сюжеты политики, например в области внешней политики, вообще не отражены в протоколах Политбюро, которые перегружены массой конкретных второстепенных вопросов. (Decision-making. 1996. Р. 58).


[Закрыть]. Поскольку московский партийный лидер Каганович одновременно являлся в Политбюро второй по степени важности фигурой после Сталина и с 1934 г. отвечал там за средства сообщения, промышленность, комсомол и партийный контроль ^{2183} , его активность во время строительства метро можно рассматривать и как вмешательство Политбюро, учитывая к тому же, что Каганович регулярно обменивался мнениями со Сталиным, получая от того указания и советы ^{2184} . Когда Сталина не было в Москве, заседания Политбюро вел Каганович и он же часто формулировал принимаемые решения. Вместе с Молотовым Каганович занимал особое положение среди других членов Политбюро, что наглядно видно хотя бы из статистики посещения рабочего кабинета Сталина: в 1931-1936 гг. Молотов и Каганович бывали у Сталина намного чаще других членов Политбюро, которые следовали за этим дуумвиратом с большим отставанием ^{2185} .

Одно присутствие Сталина в Москве оказывало дисциплинирующее воздействие на московских партийных функционеров. Сотрудник аппарата Московского комитета партии в своих воспоминаниях отмечал, что должен был считаться с возможностью вызова к Сталину в любое время суток – и плохо приходилось тому, кого не заставали на рабочем месте ^{2186} .

Формальное участие Политбюро и СНК СССР в строительстве метро ограничивалось несколькими, впрочем, весьма важными решениями, которые не вторгались в компетенцию руководства Метростроя, но намечали общие направления и условия или касались конфликтов внутри руководства предприятием либо между Метростроем и правительственными ведомствами.

Совнарком в октябре 1931 г., после того как назначил Ротерта начальником Метростроя, утвердил устав организации и внес Метрострой в список «ударных строек» ^{2187} . 8 января 1932 г. Политбюро одобрило представленную Ротертом схему линий метро, дало зеленый свет дальнейшему проектированию, выделило на 1932 г. 40 млн. руб. и поручило Совету труда и обороны (СТО) зарезервировать 300 тыс. руб. на импорт оборудования ^{2188} . Через несколько дней Совнарком опубликовал постановление аналогичного содержания ^{2189} . Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) отдал распоряжение своим главным управлениям, секторам и распределительным организациям включить в свои квартальные планы материальные заявки Метростроя и обеспечить своевременные поставки ^{2190} .

В апреле 1932 г. Политбюро разрешило провести консультации с иностранными специалистами для прояснения спорных вопросов строительства ^{2191} . 23 мая 1932 г. последовало решение Политбюро об использовании открытого способа строительства на участке от Сокольников до пл. Свердлова (Театральной). Одновременно Политбюро позаботилось о том, чтобы Метрострою был отдан высший приоритет при распределении ресурсов ^{2192} . И это решение через пару дней было оформлено постановлением Совнаркома ^{2193} .

Когда осенью 1932 г. речь зашла об улучшении снабжения Метростроя, СНК подключил к этому делу СТО, который в свою очередь отдал распоряжение Наркомату тяжелой промышленности и, несмотря на его сопротивление, обязал Наркомат поставить оборудование на Метрострой за счет других объектов ^{2194} .

В 1933 г. строительству метро было посвящено только одно решение Политбюро: 20 марта 1933 г. был утвержден расширенный вариант схемы линий метрополитена и окончательно установлен способ строительства. Кроме того, был повышен уровень бюджетных ассигнований на нужды Метростроя, а Совету труда и обороны предложено учитывать жалобы Метростроя и выделять для стройки больше оборудования и стройматериалов. Московский комитет партии, Моссовет и Метрострой обязывались устранить недостатки в организации труда и финансовой дисциплине, которые проявились в 1932 г. ^{2195} Решение было дословно воспроизведено Совнаркомом в постановлении от 21 марта 1933 г. ^{2196} В ноябре 1933 г. СНК обязал все московские предприятия, имевшие грузовые автомобили, на два дня в месяц предоставлять их в распоряжение Метростроя ^{2197} .

В марте 1934 г. Политбюро подключилось в связи с острой потребностью Метростроя в цветном металле ^{2198} , в октябре 1934 г. утвердило в должности директора метро ^{2199} , а в феврале 1935 г. постановило создать правительственную комиссию по приемке завершенной очереди метрополитена ^{2200} . 5 марта 1935 г. решением Политбюро и вышедшим через два дня постановлением Совнаркома Метрострой в форме треста был передан в ведение Наркомата тяжелой промышленности, а сам метрополитен – в Наркомат путей сообщения ^{2201} . Политбюро и СНК заслушали 26 апреля 1935 г. отчет правительственной комиссии, утвердили акт приема и присвоили метро имя Кагановича. Сдача в эксплуатацию была намечена на 15 мая 1935 г., стоимость проезда в метро установлена в размере 50 копеек. Метрострою было дано распоряжение устранить все недоделки, упомянутые в акте правительственной комиссии ^{2202} . Наконец, в мае 1935 г. приняли решение об объеме второй очереди строительства ^{2203} .

Б) «Высшее руководство стройки»: Московская парторганизация и Моссовет

Принципиальной иной характер носили интервенции Московского городского и областного комитетов партии и Моссовета. При Кагановиче, который в апреле 1930 г. занял пост Первого секретаря Московского комитета партии (МК), в феврале 1931 г. – должность Первого секретаря учрежденного Московского городского комитета (МГК), в июле 1930 г. стал членом Политбюро, московская коммунальная политика была тесно связана с общегосударственной. Эта близость отразилась и в размещении инстанций: МК и МГК были расположены в одном здании с ЦК ВКП(б) по адресу Старая пл., д. 6. ^{2204}

Каганович был одним из самых энергичных партийных вождей, известным умением справляться с кризисными ситуациями и безусловной преданностью Сталину, которого тот множество раз посылал на участки, где наметились проблемы, и Каганович действовал там жестко и решительно. В период коллективизации он по поручению Центрального комитета не стеснялся применять прямое насилие и в 1932 г. депортировал население 16 казачьих станиц на Северном Кавказе ^{2205} . В годы «большого террора» он подписал 36 тысяч репрессивных актов ^{2206} и форсировал террор в своем новом ведомстве, Наркомате путей сообщения, который возглавил в 1935 г. <sup>{2207} , [254]254
  В 1961 г. в ходе десталинизации Каганович был исключен из партии и вплоть до своей смерти в 1991 г. проживал в Москве как персональный пенсионер.


[Закрыть]</sup>В 1933-1934 гг. Каганович являлся уполномоченным по партийной чистке, в 1934-1935 гг. возглавлял Центральную комиссию партийного контроля ^{2208} . Недостаток образования – он был обучен только ремеслу сапожника – Каганович восполнял интуицией, хорошим знанием людей и организационным талантом.

Из московской парторганизации Каганович сделал «ударную колонну, авангард», по его собственному выражению в речи на XVII съезде партии в 1934 г. ^{2209} , превратив Москву в громадную новостройку. Ключевые позиции в Москве он доверил своим преданным людям: Хрущева он знал с 1917 г. Тот в 1920-х гг. был заместителем начальника кадровой службы украинской парторганизации, которой Каганович руководил в 1925-1928 гг. В январе 1931 г. Каганович назначил Хрущева секретарем Бауманского райкома партии, в июле 1931 г. – Краснопресненского района, в январе 1932 г. – вторым секретарем МГК ВКП(б), где тот отвечал за строительство метрополитена. В январе 1934 г. Хрущев стал Первым секретарем МГК и одновременно вторым секретарем МК ^{2210} .

До весны 1935 г., когда Кагановича перевели в Наркомат путей сообщения, Хрущев был его своеобразным адъютантом, обладая весьма ограниченными собственными полномочиями. Он постоянно повторял «да, Лазарь Моисеевич», «верно, Лазарь Моисеевич», по свидетельству бывшего репортера «Вечерней Москвы» ^{2211} .

Булганин в годы гражданской войны был с Кагановичем в Туркестане и Нижнем Новгороде. До 1930 г. он руководил Московским Электрозаводом. В феврале 1931 г. Каганович сделал его председателем Моссовета. 21 партийный функционер, которые в 1930-1937 гг. занимали посты в парторганизации Москвы, раньше уже работали где-либо под началом Кагановича. К. Ф. Старостин, секретарь Сокольнического райкома партии и парторг МК по Метрострою, даже служил при Кагановиче в двух местах – в Нижнем Новгороде и на Украине ^{2212} .

В городском управлении свою политику Каганович проводил, разместив на решающих постах в Моссовете партийных функционеров из МГК и МК, так что Моссовет был тесно связан личными узами с парторганизацией, равно как МГК и МК между собой ^{2213} . На практике зачастую сложно было различить, исходит ли указание от председателя Моссовета, секретаря МК или из Центрального комитета. Подобно Совнаркому и Политбюро, МК и Моссовет с 1930 г. все чаще стали выпускать совместные постановления. МК и МГК давали Моссовету детальные инструкции. Сталин также лично принимал регулярное участие в московской политике ^{2214} . «Отцы города», как он шутливо называл Хрущева и Булганина, иногда обедали в кремлевской квартире Сталина, встречались с ним на театральных спектаклях и часто являлись по личному вызову вождя. «Мы чутко следили за каждым его словом и в точности исполняли все, что он нам поручал», – вспоминал позднее Хрущев ^{2215} . В 1934 г. в МК и МГК было представлено почти все Политбюро в МК заседали Каганович, Андреев, Ворошилов, Калинин, Киров, Куйбышев, Молотов, Ягода и Сталин; в МГК – Каганович, Ежов, Микоян, Молотов, Орджоникидзе и Сталин ^{2216} .

Члены политбюро, впрочем, едва ли могли непосредственно заниматься московскими делами, так что собственно работа в этой области сосредотачивалась в руках членов бюро МК и МГК. Последние, с одной стороны, зависели от высшего руководства, которое осуществляло формальный и неформальный контроль, а с другой стороны, эта тесная связь с Политбюро обеспечивала им при проведении политики высокий авторитет в нижестоящих инстанциях. Москва таким способом получала привилегированный доступ к ресурсам, а руководство города могло решать свои проблемы на самом высоком уровне ^{2217} .

Подобно Политбюро, в 1931-1935 гг. частота заседаний бюро и секретариата МК и МГК резко снизилась, поскольку все чаще вопросы решались отдельными членами парткома вне рамок заседаний. В 1931 г. бюро МК заседало каждые 10 дней, а секретариат раз в неделю; в 1935 г. бюро собиралось раз в 24 дня, секретариат – раз в 12 дней. В МГК картина была схожей ^{2218} .

План работы МК и МГК предусматривал регулярные доклады по отдельным отраслям промышленности. МК и МГК воздействовали через тресты, а также и прямо на уровне предприятия, помимо райкомов и заводских партячеек. Члены МК и МГК посещали московские предприятия, собирали на местах информацию, лично следили за деятельностью партийных организаций и управленческого аппарата. Иногда бригады МК по месяцам работали на проблемных предприятиях, вмешиваясь в процесс руководства ^{2219} .

За Метрострой в МГК отвечал Хрущев. Перегруженный множеством других дел, Каганович был не в состоянии осуществлять ежедневный контроль и руководство Метростроем, передав текущее управление Хрущеву, которому давал указания ^{2220} . Когда осенью 1931 г. на Метрострое наметился серьезный кризис и при продолжении строительства прежними темпами и методами нельзя было рассчитывать на скорое завершение первой очереди, Каганович решительно вмешался и создал в МК штаб технического персонала ^{2221} . Предположительно, Каганович даже ездил инкогнито в Берлин, чтобы осмотреть местный метрополитен ^{2222} .

Речь Кагановича 29 декабря 1933 г. и принятое одновременно постановление МК, МГК и Моссовета сигнализировали о наступлении фазы плотного контроля и влияния московского партийного руководства над Метростроем. В течение 1934 г. прямое вмешательство власти в дела предприятия постоянно усиливалось, наконец, зимой 1934/1935 гг. Каганович практически каждую неделю стал созывать производственные совещания с ответственными лицами ^{2223} . Ежедневную текущую работу он оставил за Хрущевым ^{2224} .

Каганович и Хрущев де факто действовали как высшее руководство стройкой. Все работники Метростроя должны были следовать их указаниям. Большинство вопросов строительства метро решали автономно МК и МГК, лишь в исключительных случаях предварительно проконсультировавшись в Политбюро или у Сталина. Метростроевцы называли Кагановича «первым прорабом», «главным инженером» или «лучшим ударником стройки» ^{2225} . На Метрострое возник настоящий культ личности Кагановича [255]255
  Ср. Гл. VII. 2Б.


[Закрыть]. Парторг Метростроя Старостин нарисовал сияющий образ энергичного Кагановича:

«Метрострой – стройка не обычного типа, на которой инженер получает указания от строительной конторы, с которой он никак лично не связан, руководителей которой он почти не знает или они не доступны. […] Московский комитет партии был руководящим штабом строительства, куда стягивались состоявшие в партии и беспартийные инженеры и рабочие, чтобы получить совет, поддержку или указание.

Когда решались важные вопросы строительства, возникали проблемы, в критические моменты, которые нередко становились поворотными пунктами в борьбе за строительство, метростроевцы шли в МК, к Лазарю Моисеевичу Кагановичу. Туда шли руководители Метростроя, туда шли командиры, парторги шахт и дистанций и на этих совещаниях, проводимых Лазарем Моисеевичем, всегда находили единственно правильное решение. Приходя с этих заседаний, люди приносили с собой мужество, твердую уверенность в себе, ясное представление о решении задачи и несгибаемую решимость выполнить задание наилучшим образом и в кратчайший срок» ^{2226} .

«Ближайшим помощником Кагановича на метро является товарищ Хрущев. Его знают все инженеры, бригадиры, ударники и ударницы, потому что он каждый день на стройке. Каждый день он дает указания, проверяет, критикует, подбадривает, дает конкретные советы начальникам шахт и парторгам, с реализацией которых нельзя тянуть. Рабочий кабинет товарища Хрущева превратился в кабинет одного из руководителей Метростроя, где как парторги, так и начальники шахт, инженеры и отдельные бригадиры детально разрабатывали позиции по выполнению смелых боевых заданий их испытанного вождя Кагановича» ^{2227} .

Даже когда в сентябре 1934 г. Каганович был командирован Центральным комитетом на Урал для организации уборки урожая, он посылал оттуда в МК и Метрострой телеграммы с указаниями, составленными на основе информации, которую лидер Метростроя черпал в газетах ^{2228} . Абакумов описывал деятельность политического руководства стройки в схожих со Старостиным выражениях:

«Мы, я и Ротерт, являемся основными хозяйственниками, основными инженерами. Мы не чувствуем себя так, что мы строители. Мы стараемся быть хорошими помощниками Московского Комитета партии и тов. Кагановича, потому что в Москве никто строить не мог бы один. Тут роль Лазаря Моисеевича, тов. Хрущева, Булганина чрезвычайно велика. Нельзя строить без этих товарищей, нельзя строить без Московского Комитета партии, нельзя строить без Московского Совета. Наивно было бы сказать, что можно такое сооружение построить 2-3 инженерам или нескольким хозяйственникам, что можно сооружение поднять в такой срок без такой сильной помощи.

[…] Разработанные нами графики тов. Каганович сам проверял, он устраивал заседания начальников шахт и дистанций. С каждым начальником персонально имел разговор, разбирал этот график. Затем его историческая речь 30-го декабря 1933 г., когда он на слете наших ударников мобилизовал нас на выполнение стоящих перед нами задач и когда он мобилизовал всю Москву на это дело, когда устраивались знаменитые субботники. […] С января месяца [1934 г.] тов. Хрущев и тов. Каганович неустанно работают над строительством метро. Сейчас такой период, когда Лазарь Моисеевич работает над архитектурной отделкой метро и над монтажом. Роль тов. Хрущева и инициатива его была очень большая. Все вопросы технического порядка нам приходится решать с тов. Хрущевым. Он также посещает метро, знает метро, и его знают» ^{2229} .

Булганин как председатель Моссовета хотя и являлся непосредственным начальником Ротерта, но играл второстепенную роль. Каганович поручил ему наравне с Хрущевым осуществлять контроль над строительством метро, но Булганин по здоровью плохо переносил микроклимат в шахтах, месяцами болел и перепоручил эту работу Хрущеву ^{2230} . Моссовет меньше отдавал указаний Метрострою, но создавал общие условия для работы: предоставлял для стройки земельные участки и дома [256]256
  Один начальник шахты сетовал, что неделями вынужден был бороться с раз личными организациями, которым принадлежала земля, отведенная для строительства. В Моссовете он в этом отношении большой поддержки не получил. Только после обращения его к Хрущеву земельные участки были выделены для нужд строительства (Стенограмма беседы с Рохваргером, начальником шахты 47-48, 28 октября 1934 г. // ГА РФ. Ф. Р-7952. Оп. 7. Д. 307. Л. 79). Главный инженер Штеклер также сообщал, что ему приходилось преодолевать сопротивление коммунальных трестов, не настроенных на совместную работу, пока не вмешался Булганин (то же с главным инженером Штеклером, 17 ноября 1934 г. // ГА РФ. Ф. Р-7952. Оп. 7. Д. 308. Л. 175).


[Закрыть], разрешал передать для нужд Метростроя столовые и бараки, выделял транспорт и занимался вопросами снабжения. Только на конечной стадии строительства, когда осенью и зимой 1934 г. сооружали вестибюли станций, Булганин стал много бывать на стройке, поскольку он отвечал за оформление площадей и улиц ^{2231} .