Текст книги "Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)"

Автор книги: Дитмар Нойтатц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 53 страниц)

Для ряда комсомольцев участие в строительстве метро стало испытанием в узком смысле этого слова. На них были возложены дисциплинарные взыскания и наказания, которые можно было загладить только «испытанием на производстве». Чтобы добиться вновь полного признания, они вызывались на самые опасные работы или трудились с особым «энтузиазмом» ^{1289} .

Важную роль в ходе мобилизации и в работе играли личные связи, динамичные процессы в группах и честолюбивое стремление не уступить другим. Тех, кто собирался бежать со стройки, коллегам и друзьям, которым они симпатизировали, удавалось уговорить остаться ^{1290} . Нередко случалось так, что пара «энтузиастов» увлекала за собой других, и тем не оставалось ничего другого, как следовать за ними, если они не хотели рассориться с друзьями или чтобы над ними насмехались как над лодырями и слабаками. Типичной картиной была запись на строительство метро сплоченными комсомольскими группами и отправка на стройку строевым шагом с песнями ^{1291} или вызов на социалистическое соревнование одной комсомольской ячейкой другую с заявлением, что первой отправит определенное число комсомольцев на строительство метро ^{1292} . Некоторые, опасавшиеся этого шага или не уверенные в себе, давали таким образом себя убедить ^{1293} . «Когда на собрании хвалили бригаду Реброва, у нас появлялась зависть и желание во что бы то ни стало их побить. Все другое нас не интересовало», – описывал один из комсомольцев мотивацию своей бригады при строительстве железнодорожной ветки к каменоломням в Веневе ^{1294} .

В группе, особенно если она сама перед собой поставила сложную задачу, эти чувства могли усиливаться и облекаться в патетическую форму. В марте 1934 г. двести комсомольцев-метростроевцев отправились в Архангельск, чтобы на месте наладить застопорившуюся отгрузку древесины для Метростроя. Во время поездки они выпускали «Бюллетень», в котором можно было прочесть следующее: «Коллектив – великое дело. Он ломает жизнь, как сухую глину. Мы – творители лучших дней. Мы – кузнецы будущего. И вот поэтому сегодня нетерпеливо ожидаем Архангельск. Наши руки ждут работ. Отвечая на призыв московского комитета, мы заявляем: поставленные задачи перед комсомольским отрядом мы выполним с честью. Мы будем штурмовать лес, как штурмовали землю под Москвой. Пусть знают все метростроевцы, что их комсомольский отряд будет и здесь, на севере, четко выполнять боевые задачи» ^{1295} .

Среди отправившихся в Архангельск был, впрочем, и человек, который записался в поездку совсем по другим мотивам: он назвал себя «бродячей натурой» и поездку на Белое море рассматривал как приключение, сравнимое с одновременно проходившей экспедицией «Челюскина» ^{1296} . [139]139
  В феврале 1934 г. ледокол «Челюскин», отправившийся в экспедицию из Мурманска во Владивосток, был раздавлен льдами и затонул. Экипаж в составе 111 человек был спасен в ходе драматичной операции, длившейся до середины апреля 1934 г. и сопровождавшейся шумной пропагандистской кампанией.


[Закрыть]Мотив поиска приключений, очевидно, присутствовал и у других молодых людей, которые нарочно записывались на шахту, слывшую одной из самых опасных, где постоянно происходили прорывы грунтовых вод и обвалы ^{1297} .

Для части юношества, особенно выросшей в далекой провинции, Метрострой давал возможность наконец что-то испытать в жизни и обозначал переход к взрослению: «Мне было 16 лет, и я учился на слесаря. И еще ничего не пережил. И моя жизнь такая же обычная, как у моей матери, которая 20 лет живет в одном и том же городе. И что это за город! Хвалынск! Вдруг стало известно о строительстве метро в Москве. Это был удобный случай уехать отсюда. В Москву они и без того бежали. […] Молодежь бежала в Москву без ведома родителей, как когда-то мальчики, начитавшись “Тома Сойера”, бежали в Америку» [140]140
  Виноградская Софья. Обида [неопубликованная рукопись], б/д [1934-1935 г.] (ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 389. Л. 114). В этом литературном произведении Виноградская ведет повествование от имени юной девушки, отправившейся на строительство метро из Хвалынска, города на Волге, в 200 км к северо-западу от Саратова. Другие действующие лица в этом рассказе являются реальными личностями, работавшими на Метрострое.


[Закрыть].

И те, кто уже работал в Москве, отправлялись на строительство метро потому, что работа на заводе их не устраивала ^{1298}  или казалась просто скучной и им хотелось познакомиться с чем-то новым [141]141
  То же с комсомолкой Хомяковой, 1-я наклонная шахта (ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 322. Л. 213). «Все надо мной смеются: тебе не хочется работать спокойно, в тепле, как говорят, и сытно и хорошо, ты хочешь пойти копаться в земле. Но мне почему-то ужасно хотелось переменить работу. Тем более такое новое сооружение, как метро. Меня это просто заинтересовало».


[Закрыть]. Комсомолец Велигура уже в 1930 г. перешел со стройки на фабрику «Парижская коммуна», поскольку работа на стройке «действовала на нервы». Спустя два года «на нервы» ему стала действовать уже работа на фабрике, к тому же он рассорился с начальником цеха, что служило оправданием перевода на Метрострой ^{1299} . Молодая женщина, работавшая в областной администрации, испытывала чувство, что «там только сидят сложа руки и ничего не делают», и потому записалась на строительство метро. Когда она пришла на шахту 49, то была в ужасе, что и здесь люди «толпились без дела», а бригадир сказал, что ей пока ничего не нужно делать, и лишь когда появится начальник, надо изобразить перекапывание земли лопатой. После чего она прямиком отправилась с жалобой в партком ^{1300} .

На комсомольцев действовали и обычные материальные стимулы: энтузиазм проснулся у многих после того, как были сооружены собственные комсомольские бараки, образцово оборудованные, и едва они заметили, что на Метрострое можно неплохо зарабатывать ^{1301} . Из сообщений метростроевцев следует, что зарплата являлась решающим фактором притока или ухода рабочих, во всяком случае в определенных бригадах ^{1302} . Многие метростроевцы, прежде всего женщины, с гордостью заявляли, что сейчас они получают гораздо больше, чем на фабрике ^{1303} . Среди московских рабочих шли разговоры о том, что на метро можно заработать хорошие деньги ^{1304} .

Впрочем, для тех, кто принимал свою миссию на Метрострое близко к сердцу, вопрос об оплате не имел значения. Комсомольца Романова охватил гнев, когда он заметил, что сменный инженер не начинает работу, хотя все уже было готово: «Он думает, для нас главное, чтобы не было неоплаченного перерыва в работе. Верно, что перебой лишает заработка. Но не затем живем мы, и я в первую очередь. […] Прежде всего речь идет о метро, потом уже обо всем прочем. Мы сегодня заработали 14 рублей, задание по бетону не выполнено. Мы могли бы удовольствоваться зарплатой, но это заблуждение, крупное заблуждение Щербакова. Сознание того, что план бетонирования не выполнен, мучительно терзает душу» ^{1305} . К своей работе Романов испытывал прямо таки эротическое чувство, о чем стыдливо поведал в своем дневнике: «14 марта [1934 г.]. Я как-то склонен думать, что мне не поверят, если я скажу, что люблю бетон, как любят девушку. Об этом я ни с кем не говорил и не стану этого делать. Не хочу, чтобы надо мной смеялись из-за такой странной любви. Но это действительно так» ^{1306} .

В целом представляется, что политические и идеологические мотивы лояльности были менее решающими факторами по сравнению с личностными, такими как самосознание людей, динамичные процессы в группе, простой личный интерес или идентификация себя с поставленной задачей ^{1307} . Удивительная готовность к трудовым достижениям, которую часто демонстрировали люди в целом и молодежь в особенности, когда они воспринимали задачу всерьез и старались ее выполнить, вместо того чтобы снизить требования к себе, является феноменом, касающимся не только комсомольцев, но повсеместно наблюдаемым в повседневной жизни.

Насколько ощущались эти устремления и чувство счастья после одержанной «победы», а участие в строительстве метро для некоторых, очевидно, служило признаком возмужания, впечатляюще отразил в своем дневнике комсомолец Роженко, работавший в кессонной группе:

«22 декабря [1933 г.],

2 часа ночи. Усыпляющая усталость. Мы сейчас непрерывно 33 часа в шахте, почти без сна. Второй день бетонируем рабочую камеру кессона. Наша смена до сих пор впереди. Занять в шахте первое место, разве это не радость, черт возьми! Так мы становимся настоящими мужчинами. Я бы хотел, чтобы вся эта публика из секции мягких игрушек, «из-за письменных столов», «от пишущих машинок» пришла сюда, чтобы взглянуть на настоящих мужчин на ударной стройке, тогда бы они не выражали сомнений по поводу наших темпов. […] Все тело – сплошная рана. Руки разъедены бетоном. Невероятная боль в мышцах. Мои черные волосы стали от цемента серыми. Нельзя помыться. Скорее спать, спать, спать. […]

25 декабря.

Океан событий. Нет времени их записывать. Нет времени нормально выспаться. Сегодня мы, наша смена уложила 49 кубометров бетона! […]

27 декабря.

Бетон готов. Мы победили. Мы победили! Я хочу это громко и протяжно прокричать, чтобы все услышали. Победили! За шесть дней 700 кубометров! […] Иногда над Москвой светит солнце. Его лучи скользят по снегу, и тогда земля кажется мне серебряной. Я смотрю на землю, смотрю на людей, вижу и чувствую радость земли. Я сам врастаю в нее! Я врываюсь в жизнь, большую и светлую, которая становится громадной и сияющей» ^{1308} . [142]142
  Весьма похожее описание содержится в дневнике комсомольца И. Д. Хлебникова, шахта 8, запись от 5 марта 1934 г. (ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 457. Л. 194): «В моей грязной спецовке я иду по двору шахты, полный чувством комсомольской гордости. Эта грязная спецовка воодушевляет меня, делает меня смелее, жизнерадостнее, особенно в те дни, когда смена выполнила план, когда мы поднимаемся из шахты как победители в подземной битве с природой».


[Закрыть]

Подвиги молодых коммунистов уже исчерпывающе описаны в советской литературе ^{1309} . Они били все рекорды, своим головокружительным темпом подстегивали остальных рабочих, их бросали на самые тяжелые участки, там где речь шла об устранении аварий или преодолении отставания. Щитовая проходка под Театральной пл. также была делом комсомольской бригады. Самыми впечатляющими акциями стали строительство железнодорожной ветки протяженностью 7 км до каменоломен в Веневе, осуществленное 50-ю молодыми людьми за 20 дней, и посылка 200 комсомольцев в Архангельск на отгрузку леса для Метростроя весной 1934 г. ^{1310}

Комсомольцы в срочном порядке овладевали основами технического образования и проявили себя как в высшей степени мообильная группа, коль скоро речь шла о том, чтобы приспособиться к не раз в течение 1934 г. менявшимся квалификационным требованиям. Весной 1934 г. они работали проходчиками и бетонщиками, летом – изолировщиками и осенью – штукатурами и каменотесами. Старшие по возрасту инженеры, уже набравшиеся опыта на многих стройках или предприятиях, удивлялись этой способности. «Такого мы до сих пор не испытали ни на одной стройке, это была полная неожиданность для нас», – комментировал достижения комсомольцев главный инженер Гертнер ^{1311} . Если поначалу начальники шахт были настроены скептически по отношению к пришедшей с фабрик молодежи, то вскоре они стали предпочитать комсомольцев другим рабочим ^{1312} . Комсомольцев быстрее и чаще, чем других, назначали бригадирами ^{1313} . Многие сделали карьеру десятника, техника и в долговременной перспективе даже инженера ^{1314} .

Они полагались на собственную инициативу, когда речь шла о решении проблем, и при этом держались без всякого почтения к начальству. Все чаще случалось, что они игнорировали приказы инженеров, поскольку считали их неправильными, или по своей воле приступали к работам, которые им не хотели доверить ^{1315} . Если начальник не прислушивался к их предложениям и требованиям, они обращались к следующему по инстанции или в партком ^{1316} . «Мы сказали» […], «мы пошли» […], «мы решили» […] – типичные формулировки в интервью с комсомольцами:

«Нас хотели на штукатурные работы перевести, но мы говорили, что на этой работе не так интересно, а изоляция дело ответственное. Это было как раз после постановления Пленума о качестве работы, и мы решили, что мы обязательно будем там работать. […] Нашу бригаду хотели послать на камнедробилку, но нам это было неудобно, потому что мы кончали свою дистанцию. Перед начальником дистанции и секретарем комитета мы поставили вопрос, что мы начали свою дистанцию и мы хотим ее закончить. Нас оставили, и мы так и остались на изоляции» ^{1317} .

Когда на шахте 23 из-за нехватки цемента работа приостановилась, комсомольцы отправились к Абакумову, и, хотя он их прогонял, они продолжали сидеть у него под дверью, пока тот не поддался и послал цемент ^{1318} . Ничего необычного не было в том, что комсомольцы добровольно помогали при ликвидации последствий аварий, хотя у них был официальный выходной день ^{1319} . Если обстоятельства того требовали, некоторые работали почти до полного изнеможения.

«При укладке бетона мы однажды проработали три смены подряд, всего 25 часов, поскольку первую смену начали на час раньше. Часть комсомольцев не сумели выдержать трехсменную работу, уходили в медпункт, там нюхали валерианку. Отдохнув, опять приходили к бетономешалке. Комсомолки Овчинникова и Сударикова часа в 4 ночи почувствовали, что не могут больше – нет сил больше работать. И, когда я, как бригадир, предлагал им уйти домой, они ни в коем случае не соглашались и, зайдя в медпункт, передохнув минут 20-30, опять принимались за работу» ^{1320} .

Такое перенапряжение сил не находило полного одобрения начальства, поскольку начальники шахт и дистанций знали, что подобные достижения возможны только на короткое время, а следствием станут истощение и утрата здоровья рабочими ^{1321} . Комсомолка, много раз перенесшая производственные травмы, среди прочего по той причине, что приходила на стройку в больном состоянии, сообщала: «Я считала, что главная моя работа – это на метро, а вся моя личная жизнь отошла в сторону. Я уже перестала участвовать в семейных совещаниях, я находилась на метро день и ночь. […] Но я должна сказать, что у меня здорово расшаталась нервная система и с сердцем было плохо, так что меня комитет комсомола решил направить лечиться на курорт» ^{1322} .

Комсомольцы следили за достижениями и образом действий их коллег по работе и не только увлекали их своим примером, но и различными способами побуждали их лучше трудиться [143]143
  Ср. Гл. V. 5.


[Закрыть]. Они интересовались также происхождением рабочих и энергично участвовали в охоте на скрытых кулаков. Время от времени и в своих собственных рядах они обнаруживали тех, кто бежал от коллективизации в Москву и ударно, по-комсомольски, трудился, чтобы не привлекать к себе внимания. Но если их разоблачали, примерная работа помогала им также мало, как и заступничество товарищей. Последним приходилось считаться с тем, что выступление в защиту «кулацкого сынка» или «кулацкой дочери» для них самих чревато было исключением из комсомола или наказанием. Их могли заклеймить как «двурушников», «оппортунистов» и «носителей идеи перевоспитания кулака в комсомоле» ^{1323} .

Активные комсомольцы действовали с сознанием того, что за ними стоит абсолютная истина и законы истории. Даже если они оказывались в бригаде в одиночестве перед лицом явно строптивых рабочих, то не боялись пойти на конфликт. Это мужество, самоуверенность и готовность к столкновению служили важными факторами их успеха. Если принимать в расчет чисто количественный аспект, они были бы явным меньшинством без перспективы осуществления своих принципов, но тем не менее им удалось увлечь за собой большинство рабочих.

Самоуверенность комсомольцев, их претензия на то, что они все знают и могут лучше других, вела также к критике всех и каждого, постановке требований и подрыву авторитета начальства. По временам партийные секретари вынуждены были притормаживать комсомольцев, которые в своем юношеском рвении перехлестывали через край и обрушивались на собраниях и в многотиражках на ни в чем не повинных людей ^{1324} . На первой партийной конференции Метростроя в январе 1934 г. Матусов, тогдашний парторг, и секретарь комитета комсомола Шаширин поставили молодежь на место: комсомольцы не должны представлять себе, что только они хорошо работают. Им следует не просто критиковать плохую организацию труда и другие недостатки, возлагая вину на других, но и самим лучше бороться с этими упущениями ^{1325} . Шаширин помимо этого говорил о «классово-чуждых элементах, лентяях и пенкоснимателях», которые прокрались в комсомол, и требовал дать решительный отпор этим, по его выражению, «свиньям». Комсомольцев, которые плохо работали, прогуливали или симулировали болезнь, следовало более последовательно, чем раньше, исключать и выгонять из организации ^{1326} .

Особенно много комсомольцев «дезертировало» в первые месяцы после мобилизации на Метрострой, испугавшись тяжелой работы в шахтах или в кессоне ^{1327} . В декабре 1934 г. Шаширин так вспоминал об этом: «Выступавшие товарищи говорили, будто с самого начала все было в порядке. Это совсем не так. Вспомните, какие настроения имели место, когда молодежь пришла на шахту: многие не хотели идти в шахты, полагая, что эта грязная работа не для них. У нас есть множество заявлений комсомольцев об увольнении с Метростроя со ссылками на самые различные заболевания, семейные обстоятельства и т. п. Здесь была проделана, особенно зимой, значительная работа, чтобы побороть эти настроения. Сейчас они встречаются существенно реже» ^{1328} .

Комсомольцев, которые не отвечали ожидаемой модели поведения, публично клеймили позором на собраниях и исключали из комсомола. Сведения об этом немногочисленны, но на их основе можно заключить, что встречались молодые люди, которых из-за пьянства смещали с должностей бригадира и комсорга ^{1329} , или такие, кто во время перерывов в работе вел «подрывные разговоры». Один рассказывал товарищам, что все просто инсценировано, чтобы копировать заграницу, но метро так и не будет построено. Когда ему было дано слово на комсомольском собрании, он во всеуслышание заявил, что вместе со многими другими уйдет со стройки. После же того, как комитет комсомола установил, что его отец был крестьянином-середняком и имел много скота, этот молодой человек был исключен из комсомола ^{1330} .

Когда в январе 1934 г. партийное руководство распорядилось перевести комсомольцев из контор и канцелярий на шахты, «консервативный» комсомолец на одной из шахт собрал вокруг себя группу недовольных, не желавших оставить свои комфортные должности и работать под землей. На одном из собраний они заявили, что беспартийные сидят в канцеляриях или обслуживают машины, тогда как комсомольцев посылают «на рабство в преисподнюю». Двое из этой группы демонстративно бросили свои комсомольские билеты и заявили комсомольскому секретарю, что тот лишь агитировал, в то время как другие работали ^{1331} .

Б) Коммунисты

От взрослых коммунистов также ожидали, что они окажут воздействие на остальное общество и своим поведением послужат примером для других. «Массовая работа» являлась задачей каждого отдельного члена партии. Каждый в своем личном окружении, на рабочем месте или в свободное время должен был воздействовать на коллег, разъясняя им текущую политику или перевоспитывая «отстающие элементы» ^{1332} .

Биографии коммунистов Метростроя, относительно которых мы располагаем сведениями (почти все они были функционерами), схожи с жизнеописаниями комсомольцев, за исключением того, что члены партии в среднем были несколько старше (большая часть родилась между 1899 и 1905 гг., т. е. к моменту перевода на Метрострой они были в возрасте 28-34 лет), преимущественно еще до 1927 г. прибыли в Москву и отпечаток городской жизни у них был заметнее. 8 чел. (38,1%) вели происхождение из рабочих, 7 чел. (33,3%) были сыновьями крестьян и 5 (23,8%) – ремесленников. 13 чел. (61,9%) выросли в деревне. Данные об образовании в имеющихся биографиях слишком отрывочны, чтобы по ним делать выводы. Очевидно лишь, что пятеро (23,8%) обучались в институте, из них трое в Институте красной профессуры и один в Коммунистическом университете им. Свердлова. Выше по сравнению с комсомольцами была среди коммунистов доля сирот: 8 (38,1%) партийных функционеров выросли без родителей.

Таблица 23.

Общие черты биографий 21 коммуниста, занятого на Метрострое в качестве рабочих и функционеров ^{1333}

Почти все были обязаны карьерой членству в партии, либо непосредственно как партийные функционеры, либо благодаря тому, что получали возможность обучаться в партийной кузнице кадров, даже если всего несколько лет назад закончили начальную школу [144]144
  Стенограмма беседы с партийным секретарем Рыбаковым, шахта 31-32 (ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 7. Д. 307. Л. 72): Рыбаков, родился в 1898 г. в семье «пьяницы и люмпен пролетария», в течение 4 лет посещал школу, затем обучался слесарному и токарному делу ив 1915-1918 гг. работал на Тульском оружейном заводе. В 1918 г. начал карьеру в комсомоле, работал инструктором на курсах пропагандистов, состоял членом «комитета бедноты» (комбед). В 1921 г. вступил в партию, с 1922 г. работал партийным секретарем на металлургическом комбинате, с 1924 г. – секретарь райкома партии в Смоленской губ., в 1929-1921 – на Северном Кавказе, в 1931-1932 гг. обучался в Коммунистическом университете им. Свердлова и в 1932 г. стал начальником орготдела Фрунзенского райсовета Москвы. В конце февраля 1934 г. был мобилизован на строительство метро.
  Ср.: Стенограмма беседы с партийным секретарем Ольховичем, шахта 7-8, 16 ноября 1934г. (ГАРФ.Ф. 7952. Оп. 7. Д.306. Л. 28-32): Ольхович родился в 1900 г. в Екатеринославской губ. в семье сапожника, после окончания сельской школы работал кузнецом. В 1917-1921 г. служил в Красной армии и вплоть до 1926 г. состоял на комсомольской работе. В 1928 г. назначен секретарем партячейки в Днепропетровске, в дальнейшем инструктор райкома и партийный секретарь завода. Командирован в Москву в Институт красной профессуры, где проучился 10 месяцев, и затем назначен инструктором Краснопресненского райкома партии Москвы.
  Оба других студента Института красной профессуры имели основательное среднее образование: Матусов, секретарь парткома Метростроя в 1933-1934 гг., родился в 1901 г. в Нижнем Новгороде в семье рабочего, посещал гимназию, в 1918 г. вступил в партию, был сначала агитатором в Красной армии, затем секретарем городской организации комсомола, затем возглавил среднеазиатское бюро комсомола и отдел Агитпропа ЦК ВКП(б) в Туркмении. В 1930 г. обучался в Институте красной профессуры, но вскоре был командирован в Азербайджан в качестве главного редактора газеты «Бакинский рабочий». Спустя несколько месяцев вернулся в Москву на должность заместителя начальника орготдела Московского горкома партии, с августа 1933 г. назначен партийным лидером Метростроя (Ударник Метростроя. 13 окт. 1933. №200. С. 1).
  Балдон, партийный секретарь руководящего аппарата Метростроя, родилась в 1894 г. в крестьянской семье, в 1916 г. вступила в партию, в 1921 г. руководила латышской секцией при ЦК, в 1926 г. закончила Академию коммунистического воспитания и работала в пропагандистской группе ЦК. В 1928-1929 гг. она являлась членом Самарского городского комитета партии, в 1929-1930 гг. – председатель местной комиссии по чистке, в 1932 г. поступила в Институт красной профессуры, который вскоре оставила по болезни. С июня 1933 г. работала в партийном комитете Метростроя (там же).


[Закрыть].

У многих партийных секретарей за плечами была карьера функционера, в ходе которой их уже не раз «бросали» на разные места работы.

В количественном отношении члены партии на Метрострое не являлись заметной величиной. В середине июня 1934 г., по данным Московского горкома партии, на Метрострое трудилось около 2,5 тыс. коммунистов (из них 1830 членов партии и 673 кандидата), из них на шахтах и дистанциях 2066 чел. (1511 членов партии, 555 кандидатов) ^{1334} . [145]145
  Сведения по прочим объектам и по руководящему аппарату носят фрагментарный характер.


[Закрыть]Это составляло примерно 3,6% от числа всех занятых (примерно 70 тыс. чел.) на Метрострое или соответственно 4,7% трудового коллектива шахт и дистанций (43915 чел.). В начале 1935 г., по данным отчетов отделов кадров шахт и дистанций, числилось 1753 коммуниста, или 5% всех рабочих (35 тыс. чел.) ^{1335} . [146]146
  Некоторые шахты и дистанции не указали количество коммунистов, так общая их численность должна быть несколько выше.


[Закрыть]Им, впрочем, чаще, чем беспартийным, давали ответственные поручения и назначали начальниками трудовых звеньев, бригад, столовых или комендантами бараков. В случае если они являлись партийными секретарями или парторгами, им явно принадлежали ключевые позиции на строительных участках.

Но и тогда, когда они трудились в качестве обычных рабочих, коммунисты отвечали за успехи своей бригады или смены. По меньшей мере им поручались специальные задания, будь то выпуск стенгазеты, подготовка «встречного плана» ^{1336} или контроль качества работ. Порой парторги временно назначались на самые ответственные строительные объекты. Например, партком шахты 10-11 при закладке сложного котлована северного вестибюля станции «Охотный ряд» назначил сюда на две ночи специального парторга, в задачу которого входило любой ценой обеспечить соблюдение графика работ, причем не только с помощью агитации, но и наблюдая за тем, чтобы публично объявлялись нормы и результат их выполнения, вывешивались плакаты с данными, кто ударно трудится и кто работает плохо, а также чтобы не случалось перебоев в работе из-за бездействующего оборудования ^{1337} .

Задачи и образ действия коммунистов были весьма сходными с комсомольцами, причем – принимая во внимание более высокий средний возраст – идеального коммуниста характеризовали все же не столько «энтузиазм», сколько дисциплина, образцовая работа и примерное поведение в быту. Впрочем, известны случаи, когда и коммунисты по 48 или даже по 72 часа не покидали стройплощадку, несмотря на травмы или болезни (малярия) ^{1338} .

Членов партии, замеченных в недостойном поведении, остро критиковали в производственной прессе и на собраниях. К коммунистам подходили с более строгой меркой, чем к беспартийным. Многие устраивались на строительство метро в надежде, что будут здесь трудиться не рабочими, а в управленческом аппарате или функционерами. Сначала они отклоняли предложения отправиться на стройплощадку и лишь под давлением райкомов партии соглашались там работать ^{1339} . Членов партии, работавших плохо или уличенных в пьянстве и прочих прегрешениях, или вразумляли их партийные секретари, или исключали из партии ^{1340} .