Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Они шли по болотам четыре дня и три ночи. В какой-то момент Имко понял, что его ноги больше не проваливаются в грязь. На четвертый вечер похода он вышел из воды и, упав на сырую землю, почувствовал под собой твердый грунт. Утро пятого дня показало ему страну, называвшуюся Этрурия. На этот раз Имко с легкостью воспринял все, что увидели его глаза: холмистые земли, сочные пастбища и красивые селения, утопавшие в цветении весны. С благословения Ганнибала они могли грабить их вволю.

* * *

Разрешение на мародерство было больше, чем наградой для армии. Оно, прежде всего, являлось необходимой мерой для восстановления сил и духа воинов. Кроме того, Ганнибал хотел занять солдат каким-нибудь делом, пока он боролся с недугом, подхваченным на болотах. Он не ослеп, как утверждали слухи. Ине оглох. Тем не менее его левый глаз страдал от сильной инфекции. Ганнибал впервые в жизни чувствовал такую зловещую силу внутри своего тела. Она, как червь, пожирала его глазное яблоко, оставляя в нем безжизненные дыры. Она проедала путь к центру мозга, превращая мир в бесформенный хаос. Синхал предупредил его, что болезнь может распространиться на другой глаз и даже глубже. Хирург делал промывания, накладывал мази, а на ночь вспрыскивал под распухшие веки бесценные капли морской воды, которым полагалось держать роговицу влажной и тем самым способствовать ее возвращению в естественное состояние. Он заставлял Ганнибала пить травяные чаи, предназначенные для восстановления здоровья. Он принуждал командира лежать лицом вниз, чтобы зло потеряло хватку и выпало из глаза. Но, казалось, ничего не могло обуздать проклятую инфекцию.

К процессу лечения подключился и Мандарбал. Ганнибал знал, что жрец чувствовал себя не у дел с самого начала кампании. Хотя он выполнял ритуалы жертвоприношений на каждой стадии похода и толковал знамения среди ливийских и нумидийских солдат, Ганнибал не консультировался с ним в военных вопросах. Зачем командиру спрашивать мнение, которое он не стал бы принимать? Связь с богами придала бы глупым и мрачным советам жреца излишний вес, и они могли бы помешать его усилиям. Но в данном случае речь шла не о войне. Поэтому Ганнибал попросил Мандарбала пооб щаться с богами относительно его здоровья. Тот провел несколько молитв и ритуалов, призывая богов изгнать болезнь туда, откуда она взялась. Жрец разрезал шеи у трех козлов, молодой телки и зрелого быка, предложил их кровь божествам, которые, по его мнению, были в ответе за болезнь командира, однако никакого улучшения не последовало.

В принципе, Ганнибал без всякой мистики знал, откуда появилась болезнь. Она возникла из болотной грязи, когда конь взбрыкнул ногой и капля жижи попала ему в краешек глаза. Он рассеянно потер веко. Какой-то острый кусочек ила вонзился в зрачок, резанул по оболочке глазного яблока, и началось заражение. Командир понимал, что он уже никогда не будет таким, как прежде. Болезнь не имела отношения к перепадам температуры, постоянной влаге, насекомым, лихорадке и запаху смерти, витавшему в воздухе. Она пробралась в него из недр болота.

Заброшенная дорога оказалась не такой уж страшной, как он ожидал. Все беды, пережитые армией, он предусмотрел заранее. Количество смертей не удивило его. Потери находились в разумных пределах, еще раз доказав, что он почти не ошибался в прогнозах подобного рода. Его тревожил лишь тот факт, что он тоже попал под удар судьбы. Ему вспомнилось, как немногим больше года назад он стоял перед Имилце , демонстрируя ей свое безупречное тело. Он с усмешкой вспомнил, как однажды в шутку сказал Сапанибал, что ни холод, ни любые земные обстоятельства не смогут нанести ему вред. Теперь на его бедре ветвился шрам от копья. Тело ослабело от борьбы со злыми духами холода. Его зрение перестало адекватно воспринимать окружающий мир. Он чувствовал пределы собственных физических сил. Некоторые люди, глядя на его дела, считали, что он подгонял Фортуну плетью, словно мула. Ганнибал был не против такого смелого сравнения, но он знал, что его отношения с Судьбой отличались опасным непостоянством.

В тот вечер, когда армия вышла из болот, он провел совет с генералами. На протяжении всей встречи Магон смотрел на него с угрюмым изумлением. Он не произнес и двух слов, но перед тем, как уйти в свою палатку, младший брат пожелал поговорить с Ганнибалом лично и наедине. Как только офицеры попрощались с ними, он высказал свои мысли без стеснения и мягкости.

– Как это могло случиться? Ты почти ослеп! Ты не видишь меня! Во всем виноват нумидиец! Мы вырвем у него глаза за то зло, которое он навлек на тебя! Ганнибал, нужно что-то делать. Не поддавайся болезни! Ты слышал, что говорит Мандарбал ? Он верит, что только человеческие жертвоприношения могут успокоить богов, покаравших тебя.

Взглянув на огорченное лицо брата, Ганнибал вдруг нашел ответ, который так долго искал. Он понял, что все это время боролся с сомнениями относительно собственных сил. На его губах заиграла усмешка. Магон, сам того не осознавая, помог ему вернуть былую уверенность в себе.

– Наши солдаты погибают в мою честь ежедневно, – ответил командир. – Если бы человеческие жертвоприношения приносили мне здоровье, то я был бы уже бессмертным. Неужели Ганнибал не может получить какую-нибудь рану?

– Это не рана! Твоя болезнь не от копья или стрелы! Это проклятие, наведенное нашими врагами...

Ганнибал покачал головой.

– Перестань! Ты слышал былину о генерале Багоре? Мне рассказал ее отец. Я только один раз слышал эту историю, но отец считал ее правдивой. Один из капитанов Багоры, бравый и крепкий воин, славился своим умелым обращением с копьем. Он стал героем ранних войн с ливийцами еще до той поры, как овладел первой женщиной. Но однажды на поле боя он наступил на человека, который показался ему мертвым. А этот враг был живым. Он вскочил на ноги и одним ударом меча отрубил правую руку отважного воина. Рана залечилась быстро, но капитан уже не мог продолжать свой ратный труд. Он отказался от должности и отверг предложение стать наставником рекрутов. Когда его вызвали для объяснений к генералу, он пожаловался, что считает себя бесполезным. Он не мог держать копье! Боги предали его, хотя он посвящал им свои подвиги. И тогда, не говоря ни слова, Багора вытащил меч и отрубил капитану вторую руку. Герой упал на колени и, с трудом говоря от боли, попросил генерала пояснить его поступок. Знаешь, что ответил ему Багора?

Магон покачал головой.

– Теперь ты точно бесполезен для меня, сказал он. Но не из-за потери первой руки и не потому, что я лишил тебя второй. Ты стал бесполезным для меня в тот момент, когда назвался таковым. Ты так и не понял, что боги презирают людей, жалеющих себя.

Ганнибал прочистил горло и поднял подбородок. Помолчав немного, он добавил:

– Магон, я не хочу презрения богов. Ия прошу тебя больше не сожалеть о телесном ущербе – моем или твоем. В ранах нет хулы для нас. Спасибо, что напомнил мне об этом.

Утром второго дня после их появления в Этрурии разведчики принесли Ганнибалу свежие новости. Римский легион под командованием Фламиния расположился лагерем близ города Арретиума. Времени на подготовку к битве почти не оставалось. Весть о присутствии карфагенян могла достигнуть консула за несколько дней, если только он уже не знал об этом. Обдумывая следующий маневр, Ганнибал вспомнил о Туссело. Нумидиец сопровождал его на всем пути через болота. Они иногда обменивались парой фраз, но поскольку маршрут точно соответствовал описанию Туссело, Ганнибал обычно размышлял о чем-нибудь другом. Теперь он почувствовал необходимость поговорить с этим человеком.

Когда Туссело вошел в палатку, командир тихо хмыкнул, давая понять, что заметил посетителя. Ему только что удалили гной, сочившийся из глаза. На пальцах остались капли едкой желтой слизи. За свою жизнь он видел много всего, что вытекало из тел солдат, но его удивляло, откуда в человеческом глазе могло появляться столько жидкости. Он вытер пальцы о тунику.

– Из-за тебя я потерял половину зрения, – сказал Ганнибал.

Туссело не стал оправдываться.

– Если бы я мог вырвать себе глаз и заменить им твой, то сделал бы это без колебаний.

– У меня опытный хирург, но даже он не произвел бы такую пересадку. Хотя в твоем предложении есть доля соблазна. Мой брат считает, что в отместку за свой недуг я должен вырвать твой глаз. Я мог бы носить его на шее, как кулон, в знак того, что мое возмездие равно той силе, которая поразила меня в око.

Ганнибал подчеркнул угрозу дальнейшим молчанием. Наконец Туссело сказал:

– Если хочешь, можешь забрать себе мой глаз.

– Ганнибал не станет тешить свое тщеславие из-за какой-то раны. Я позвал тебя, чтобы поблагодарить за тот путь, который ты показал. Мы оказались там, где мне хотелось быть. Перед нами вся Италия. Ее легионы остались позади. Все, как ты сказал. Подойди, присядь и взгляни на карту.

Он указал нумидийцу на стул, стоявший по другую сторону походного стола. Туссело сделал, как ему велели. Какое-то время его светло-коричневые глаза блуждали по карте Италии, затем он поднял голову и вопросительно посмотрел на командира.

– Этот рисунок отличается от той страны, которая сохранилась в моей памяти, – сказал он.

– Тогда опиши мне ее словами, чтобы я мог найти ловушку, скрытую в ландшафте. Помоги мне придумать план битвы, и этим ты сделаешь свою жизнь очень ценной для меня.

Нумидиец долго не раздумывал. Он тут же открыл рот и начал говорить. Слова слетали с его губ плавно и ровно, как будто он цитировал заученный текст. Ганнибал откинулся на спинку стула, закрыл глаза и вдруг понял, что инфекция пощадила вид мира по другую сторону век. В его воображении все оставалось четким и красочным. Он слушал рассказ африканца и узнавал страну глубже, чем при изучении различных карт, которые во многом уступали описанию Туссело.

В тот же вечер к нему пришел врач и после долгого осмотра подтвердил печальную истину, уже известную Ганнибалу. Его глаз умер. Отныне ему было суждено смотреть на мир только единственным оком. «Ладно, – подумал он. —Я принимаю это». И тогда он почувствовал, что время отсрочек прошло. На следующий день его армия двинулась вперед, сея хаос пожарищ и разрушений. Повернувшись спиной к римским легионам в Арретиуме, Ганнибал пошел на Фесулу – укрепленный город, который он взял с наскока и изнасиловал в буквальном смысле слова. Мужчин и юношей убили, над женщинами безжалостно надругались, детей разогнали пинками по холмам. Его воины взяли все, что могли унести, остальное сожгли. Армия направилась на юг, повторяя трагедию Фесулы в других городах и поселениях. За ними простиралась черная пустыня отчаяния. В этом походе Ганнибал не проявлял ни малейшей жалости. Чтобы закончить войну, ему требовались сотни тысяч смертей, поэтому он решил пополнять свой счет ежедневно. В то же время террор создавал у римлян миф о превосходстве африканцев и подгонял их к поиску средств, способных остановить кровопролитие.

У города Кортона его разведчики доставили весть, которую он терпеливо ждал. Фламиний погнался за ними. Его легионеры преследовали карфагенскую армию в дикой спешке, боясь, что они вообще не настигнут добычу. Римляне вновь проглотили наживку.

* * *

Оказавшись ближе к западному побережью, чем к восточному, Силен нашел безвестную рыбацкую деревню чуть ниже города Аскул и лишь оттуда вышел в море. Вся его миссия требовала жесткой конспирации без каких-либо ссылок на Карфаген и без использования африканских кораблей. Второе условие, хотя и замедляло путешествие, имело положительный аспект. Римляне, прежде не любившие море, в последнее время проявляли интерес к военному кораблестроению. Силен не хотел плыть на судне, которое могло попасть под атаку их трирем.

Несмотря на секретность миссии, его трижды останавливали римские патрули. В первый раз Силен назвался торговцем из Гераклеи, якобы продававшим кожаные изделия по всему Адриатическому побережью. На вопрос, не рискованное ли это дело, учитывая нынешнюю войну, он ответил, что не сомневается в победе Рима над африканскими врагами и что после их разгрома плоды его отважного труда должны были принести ему столь долгожданное богатство. Когда он продемонстрировал образцы своих товаров и предложил солдатам скидку, ему разрешили следовать дальше.

Второй раз, в порту Сиракуз, он не стал называть профессию, а просто дал несколько уклончивых ответов. Вся его зрелость прошла в этом городе. Не мудрено, что по произношению римляне приняли его за местного жителя. Силена отпустили, взяв штраф за нарушение порядка. Он снова оказался в городе, который считался чудом зодчества. Именно здесь находилось такое архитектурное диво, как музей – обитель многих знаний и искусств, собранных в разных частях мира. Ему захотелось отвлечься от своей миссии, векарабкаться на знакомые холмы и осмотреть дорогие сердцу места или найти старых друзей и поделиться с ними рассказами о том, что он видел за последние годы. Его тянуло в компанию греков – так сильно, что сжимало живот от желания. Глядя на плоды греческих рук и ума, он не мог понять, почему связал свою жизнь с другим народом. Возможно, он совершал очередную глупость.

Когда он стоял на площади, размышляя о странностях судьбы, к нему подбежал один из портовых рабочих и сообщил, что корабль, который мог бы отвезти его в Эмпории, отправляется в плаванье нынешним вечером. Силен наградил мужчину за добрую весть и попросил его договориться о пассажирском месте на судне. Несмотря на все желания, томившие сердце, он должен был выполнить свое задание. Здесь побуждающим мотивом была не столько верность Ганнибалу, сколько его личные чувства. Хотя он ничего не сказал командиру, новость о пленении Ганнона потрясла его до основания. Если бы в тюремных застенках оказался любой другой Баркид, Силен бы тоже опечалился. Но Ганнон ему нравился. Это трудно было объяснить, однако он всегда находил нечто прекрасное в том, что остальные считали пороками и недостатками Ганнона. Его угрюмый характер сулил Силену особые наслаждения. Суеверный страх Ганнона перед знамениями и божественными символами заставлял грека улыбаться, вспоминая о собственных богохульствах. Он никогда еще не встречал человека, столь серьезно относившегося к жизни, стоявшего так близко к величию и не получавшего от этого радости. Ганнон не впечатлял своим мужеством, как Ганнибал; он уступал Гасдрубалу в красоте и Магону – в манерах. Но Силен не мог противиться себе. Ему нравился этот молчаливый воин. Он хотел бы иметь такое будущее, где они могли бы вместе проводить свой досуг согласно их природе и глубине отношений.

* * *

Ничто не казалось столь позорным для римских глаз, чем широкая панорама сельской местности и деревень, сожженных подлыми захватчиками. Преследуя карфагенскую армию через всю Этрурию, Фламиний ужасался картинам, которые открывались его взгляду. Как африканцы оказались к югу от него? Откуда они пришли? Новость, переданная ему разведчиками, вызывала шок и удивление. В каком-то смысле Ганнибал уже превзошел его в искусстве стратегии. Ловким маневром он проскользнул мимо него без сражений и стычек. Вслед за изумлением нахлынул гнев, и Фламиний не стал тратить время напрасно. Он отправил в погоню два легиона.

Преследование тоже выглядело странным. Если прежде Ганнибал старался действовать незаметно, то теперь он намеренно оставлял следы своего передвижения по стране. Они были записаны на лицах людей и поднимались к небу клубами черного дыма от тысячи пожарищ. Среди римских офицеров распространился слух, что карфагенский военачальник находился под покровительством новых богов и что его невозможно было победить. Нелепые бредни несли в себе семена сомнений. Фламиний решил доказать их абсурдность и не дать им перерасти в открытый страх.

Однажды вечером он приказал развести большой костер. Встав спиной к огню и осмотрев красные лица солдат, он произнес судьбоносную речь. Неужели они сами не видят, что вторжение африканцев является лишь новым вариантом варварских набегов? Когда римляне впервые столкнулись с галлами, они тоже верили, что им противостояли непобедимые воины, посланные богами для разрушения их цивилизации. Эти желтоволосые дикари, дробившие кости ударами больших дубин, казались бесчисленной ордой гигантов, нахлы нувшей с севера. Легионеры, встретившие их, бежали в ужасе, бросая оружие. Галлы вошли в опустевший Рим, и только в Капитолии осталась кучка солдат, которая отчаянно и храбро удерживала крепость. Варвары грабили страну так же по-скотски и злобно, как это делал теперь Ганнибал.

– Тем не менее мы по-прежнему здесь! – продолжил Фламиний – И мы правим не только Италией, но и другими странами мира. Кому мы обязаны этим? Простому гражданину Рима, который изменил ход истории. Я говорю о Камилле – таком же великом человеке, как и Цинциннат. Он ненавидел галлов и советовал людям: «Посмотрите на этих дикарей. Они не боги и не демоны. Они не вестники изменчивого рока. Галлы люди, такие же, как мы, но только хуже нас. У них нет дисциплины. Они спят на открытом воздухе и не возводят укреплений. Насытившись пищей, вином и женщинами, они валятся на землю и спят». Камилл увидел галлов такими, какими они были на самом деле. Он показал другим, что их можно побеждать. С отрядами копейщиков Камилл прокрался ночью в лагерь варваров. Римские воины тихо прошли между храпевших дикарей и, рассредоточившись повсюду, напали на галлов. Они резали им глотки, и те, пробуждаясь от пьяных снов, находили себя в жерле адской мясорубки.

Фламиний развел руки в стороны, словно хотел обнять все войско, стоявшее перед ним. Его силуэт выделялся на фоне яркого пламени.

– С той памятной ночи римляне больше не боятся варваров. Давайте не будем забывать урок наших предков. Мы – это Рим! И мы не боимся захватчиков! Нам нужно лишь вспомнить о нашей великой истории и вписать в нее триумф очередной победы!

На следующий день во время завтрака разведчики доложили ему, что Ганнибал направляется к Перусии, от которой он, вероятно, собирался совершить бросок на юг. Услышав эту новость, Фламиний обрадовался. Лучших условий для сражения и быть не могло. Очевидно, Ганнибал не знал, что он попал в капкан. Его окружали две консульские армии – легионы Фламиния и войска Гемина, торопливо приближавшиеся с юга. Какой идеальный план! Ему благоволили боги. Если он предпримет решительные действия, то обезглавит Ганнибала и принесет его голову в Рим на кончике копья. Город встретит его триумфальными приветствиями беспрецедентных масштабов.

Сгорая от нетерпения и демонстрируя подчиненным свою решительность, Фламиний оставил завтрак недоеденным. Он вскочил на ноги и побежал к коню, выкрикивая на ходу приказы и распоряжения. Офицеры едва поспевали за ним. Армия срочно должна была выступить в поход. Вестовые направлялись к Гемину с просьбой оказать поддержку кавалерией. У них появилась уникальная возможность сдавить врага в тисках обеих армий.

– А затем, – вскричал Фламиний, – мы волею богов уничтожим их всех до последнего солдата!

С этим легковесным заявлением он попытался запрыгнуть на коня – прямо с земли, без помощи стремени. Такой трюк обычно исполняли верховые акробаты, да и то не все из них. Как назло, когда консул подпрыгнул вверх, скакун отпрянул в бок и чуть назад. Описав малый круг, он вырвал поводья из рук всадника. Эта череда движений закончилась покоем: конь смиренно стоял в нескольких шагах от Фламиния, а тот лежал в грязной луже и озадаченно разглядывал свою испачканную одежду.

Такой печальный инцидент явно был плохим предзнаменованием, но консул отмахнулся от рук, предлагавших ему помощь, и сердито проворчал:

– Я просто поскользнулся! Можно подумать, что никто из вас не падал с лошади!

Затем, словно желая еще больше рассердить Фламиния, один из офицеров доложил, что консульский штандарт заст рял в земле и что его никак не могут вытащить. Под хохот и шутки собравшихся зевак, не желавших помогать в высвобождении штандарта, молодой солдат ругался и пыхтел от усилий, стараясь выдернуть застрявший шест. Грунт в этом месте действительно был плотным и утрамбованным, но многие воины находили это происшествие неестественным. Казалось, что сама земля удерживала их от дальнейших действий.

Однако Фламиний, возведя очи к небу, спросил у пролетавших туч, была ли у какого-нибудь консула армия, менее склонная к битвам и ратным подвигам. Он велел выкопать штандарт из земли и объявил начало похода. Проигнорировав дурные знамения, он решил проверить репутацию врага в бескомпромиссном сражении. И он сделал это через три дня у Тразименского озера.

* * *

Если бы год назад кто-то сказал Эрадне, что ей до сих пор придется следовать за карфагенской армией, она бы только рассмеялась в ответ. Но пришла весна, и она передумала покидать обоз. Эрадна все еще носила на груди мешочек с сокровищами, однако их было недостаточно для полного счастья. Худо-бедно она пережила долгую зиму вместе с жалкими остатками обозного люда. Собравшись в группы и банды, они помогали друг другу, делились пищей и фуражом, хотя собранные предметы и ценности по-прежнему оставались личной добычей каждого из них. Некоторые группы состояли полностью из галльских женщин, сопровождавших своих мужей. Небольшая банда Эрадны насчитывала пятнадцать человек. Интересно, что даже такое малое количество людей делало ее жизнь более безопасной, чем в тот период, когда она путешествовала в одиночку. Их разношерстная компания включала в себя мужчин и женщин, молодых и старых. В конечном счете ей удалось отвадить от себя ярых воздыхателей и войти с ними в дружеские отношения. Ее авторитет среди обозников объяснялся тем, что она своим умом улучшила их существование и обеспечила им покровительство многих офицеров.

Как и в любой другой армии, скот, предназначенный для пищи, передвигался у карфагенян своим ходом. Раньше за ним приглядывала целая орда рабов, слуг и юношей, мечтавших стать воинами. Но после перехода через Альпы их число значительно уменьшилось. Многие из уцелевших ребят были рекрутированы в солдаты. Ганнибалу требовался каждый доброволец – и не доброволец. Вот Эрадна и подумала: а почему бы уход за животными не передать обозным мародерам? Она изложила эту мысль огромному кельтиберу, который возглавлял их банду. Тот высказал это предложение секретарю Ганнибала, и карфагенянин по имени Бостар согласился отдать армейских овец, коз и коров под опеку оборванных и голодных обозников. Они не получали денег за свои труды, но им оставляли плохие части убитых животных – что тоже оказалось большим подспорьем. И, кроме прочего, им даровали право на первый сбор трофеев в той великой битве, которая вскоре должна была сделать их богатыми людьми.

Однажды вечером, когда армия прошла через ущелье и спустилась в долину к озеру, Эрадна поняла, что их время пришло. Никто никогда не предупреждал мародеров о военных планах и не давал им указаний. Они сами оценивали ситуацию по косвенным признакам. Обозники загнали стадо коз и бычков на высокий травянистый холм. Отсюда открывался вид на всю долину. Нижние пригорки терялись в тенях, но воздух над ними сиял от янтарных эманаций солнца. Берег озера изгибался широкой неровной дугой, пропадал за скалой и снова появлялся чуть дальше. За тонкой полосой прибрежной гальки начинался сравнительно ровный ландшафт. Он плавно переходил в ложбины и холмы, поросшие кустами и деревьями. Затем уклон возрастал и поднимался вверх к каменистому кряжу, который царствовал на этой стороне долины. Узкое ущелье, через которое прошли войска Ганнибала, было одним из двух проходов к озеру. На дальнем конце долины имелось схожее ущелье. Чтобы достичь широкого поля у озера, армия должна была сформировать узкую колонну, пройти через проход и растянуться на большое расстояние в тех местах, где у нее почти отсутствовали возможности для маневров.

Большая часть карфагенской пехоты расположилась в центре дальнего конца равнины. Казалось, что утром Ганнибал собирался предложить римлянам битву по всем воинским канонам. Однако местность сама по себе не позволяла двум армиям сближаться в боевом порядке. Эрадна понимала, что в построении африканцев скрывалась какая-то хитрость. Кавалерийские отряды занимали позиции рядом с выходом из ущелья, но они прятались за многочисленными холмами, отмечавшими эту часть долины. Пращники и легкие пехотинцы размещались небольшими группами по всей длине широкого пространства у озера. Они направлялись к холмам и ложбинам. Через некоторое время Эрадна больше их не видела.

Не в силах заснуть от нервного напряжения, она ожидала всю ночь и смотрела на звезды, такие нежные и близкие, что их можно было коснуться рукой. Но ей не хотелось тревожить их покой. Она вспомнила, что небесные огни – это души покойников. Ей рассказала об этом одна старая женщина, однако она не могла подтвердить свои слова. Девушка верила, что ее отец тоже находился где-то там. Она пыталась различить его по вздорному характеру, но звезд было много, и все они походили друг на друга. Если бы старуха говорила правду, то каждый вечер рождались бы новые звезды и вскоре ночь стала бы светлее дня.

Она ненароком заснула и при пробуждении отметила, что ее крепкий сон прервался из-за какого-то странного звука. Ее одежда отсырела от ночных озерных туманов. Холод прикасался к телу влажными пальцами и вызывал неприятный озноб. Небо над головой стало белесым, с высокими перистыми облаками. Звезды вернулись туда, где они прятались в дневные часы. Хватка сонной полудремы едва не закрыла ей глаза, но Эрадна снова услышала звук, который разбудил ее. Это был гул, доносившийся из-под земли. Она вскочила на ноги, окликнула других обозников и побежала к тому месту на вершине холма, откуда открывался вид на долину. От увиденного зрелища у нее перехватило дыхание.

Протяженная дуга берега и широкая равнина от озера до горного хребта были скрыты теперь под покрывалом густого тумана. На склонах кряжа полосы белой мглы оставались только в нескольких ложбинах, но большую часть долины окутывал саван непроницаемой дымки. Тем не менее Эрадна видела проход в горах, через который шла римская армия. Легионеры, судя по всему, покинули лагерь перед рассветом, надеясь пораньше добраться до озера. Они двигались плотной колонной и шагали в ногу, создавая ритмичный вибрирующий звук. На другом конце равнины Эрадна различала лишь смутные движения темной массы. Там размещалась пехота Ганнибала. Похоже, римляне еще не заметили противника. В любом случае, они торопливо маршировали вперед. Эрадна наблюдала за колонной, пока ее передняя часть не погрузилась в туман.

О дальнейших событиях она могла догадываться только по звукам. Эрадна представляла себе, как карфагенская армия молча пряталась за холмами и прислушивалась к топоту римских солдат. Люди Ганнибала терпеливо ждали. Затем тишину нарушил крик. Чей-то голос громко произнес два слова, которые надолго повисли во влажном воздухе. Следом раздался рев галльских труб, и тысячеголосый вопль веколыхнул все окрестности. Она воображала картины, в которых карфагенские воины выбегали из укрытий, вклинивались в узкую колонну римлян и окружали небольшие отряды. Почти невидимые, они прекрасно знали местность, которую подробно изучили прошлым вечером. Для римлян их противник казался стеной звуков, внезапно возникшей из тишины и в пустом пространстве. Многие из них не успели даже вытащить оружие. И у них не было времени, чтобы сформировать колонны и получить приказы центурионов. Ливийские пехотинцы материализовались перед ними из тумана, как демоны, выпрыгнувшие из кошмара. Они рубили, пронзали, выпускали стрелы и метали копья. Сырой воздух гудел от снарядов.

– Какой бог пирует здесь сегодня?

Голос, задавший этот вопрос, напугал Эрадну. Она совсем забыла о своих компаньонах. Обернувшись, девушка увидела старуху, с которой она познакомилась нынешней зимой. Обычно эту мудрую женщину мало что впечатляло. Ее вопрос не предполагал ответа, поэтому все промолчали. Обозники с тревогой осматривали долину, раскинувшуюся внизу. Несмотря на крики, звон оружия и звуки труб, симфония битвы казалась им странно приглушенной. Эрадна знала войну не хуже любого солдата. Она понимала, что ратный труд мужчин, убивавших друг друга, был чередованием тишины и шума. Плоть не издавала громких звуков, когда ее пронзали копьем. Обрубленные руки тихо падали на землю. Солдаты, поскользнувшись в лужах крови или запутавшись в кишках, лишь шептали хриплые проклятия. Железные шарики, выпущенные из пращей, впивались в плоть со звуком не громче бульканья гальки, упавшей в неподвижную воду.

Зная это, Эрадна прислушивалась больше нутром, чем ушами. Она пыталась уловить некие признаки того, что римлянам удалось перегруппироваться. Однако ничто не указывало на упорядоченные звуки в хаосе битвы. Похоже, римлян просто убивали или кромсали на куски. Она видела это в своем воображении, хотя знание мира шептало ей, что подобное абсолютно невозможно. Солдатам Рима не полагалось умирать так легко. Ганнибал уже устроил им однажды резню. Второй раз такое не могло повториться.

Она не знала, сколько времени прошло. В какой-то момент земля будто вздрогнула. Женщина, стоявшая рядом с Эрадной , схватила ее за руку, и обе они замерли, гадая, что еще подстроил Ганнибал. Их сердца забились быстрее при мысли о том, что он действительно использовал в битве божественную силу. Когда пятна тумана рассеялись, их взглядам открылась широкая гладь озера. В одно мгновение туманные черты вдруг обрели сводящую с ума ясность. В воде у берега что-то происходило. Казалось, огромная стая рыб пенила поверхность во многих местах у прибрежных камней. Эрадна даже подумала, что существа из водного мира поднялись посмотреть на битву. Возможно, они были призваны чьей-то молитвой или их рассердил столь ранний шум.

Однако через миг она разобралась в происходивших событиях . Брызги шли от рук и яростных пинков солдат, сражавшихся в воде. Несколько сотен римлян попытались уплыть на другой берег. Они торопливо сбросили шлемы и доспехи, швырнули в сторону оружие и вошли по пояс в воду. Нумидийские и кельтиберийские всадники помчались к ним, срубая головы, вскрывая мечами животы, словно скорлупу орехов. Лучники доставали стрелами самых дальних пловцов, и те один за другим шли ко дну. Противоположный край озера находился слишком далеко, поэтому десятки солдат, испугавшись смерти в темных глубинах, повернули обратно к берегу. Едва они приблизились, кавалеристы убили их, раскрасив прибрежные камни темными пятнами крови. Тем временем туман рассеялся и приоткрыл долину. Взглянув на последствия бойни, Эрадна содрогнулась. Зрелище оказалось еще более отвратительным, чем она предполагала.