Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)

Фабий проявил не меньшую решительность, чем африканские захватчики. Он строго придерживался выбранного курса действий.

Однажды вечером, когда Фабий, облегчив кишечник, вернулся в палатку, к нему из темного угла обратился молодой Сципион. Он сказал, что не может заснуть при мысли о страданиях, которые Ганнибал навлекает на их соотечественников. Фабий поискал ногой складную кровать и опустился на нее. Найдя удобную позу, он обдумал слова Публия, который никогда не выражал своего мнения о ходе кампании. В отличие от Варрона он вырос в уважаемом семействе и был хорошо воспитан отцом, серьезно относившимся к обучению сына. Приняв во внимание эти факты, диктатор решил удостоить помощника кратким ответом.

– Согласно распорядку дня мы должны сейчас спать, сказал он. – Тогда завтра нам удастся что-то сделать для освобождения захваченного города.

– Конечно, ты прав, – ответил Публий. – Но разве тебя не посещают подобные мысли? Ты не видишь кошмаров во сне?

– Нет, не вижу, – резко ответил Фабий, прерывая разговор.

Однако молодой Сципион никак не мог успокоиться.

– Я вижу мучения людей. Они, как картины, мелькают передо мной на тонком занавесе, за которым начинается реальный мир. Я по-прежнему вижу окружающее, но не могу забыть о зле, творящемся неподалеку. Мне грезятся лица мужчин и женщин, детей и стариков – так ясно, словно мы были знакомы. Они просят меня о помощи и напоминают мне о том, что каждый из них имеет только одну жизнь, которая, подобно хрупкому стеклу, может быть разбита Ганнибалом.

Фабий раздраженно перекатился на бок.

– Ты говоришь о каких-то поэтах, а не о сельских жителях.

– Иногда простые люди схожи с поэтами.

– Такие мысли не принесут тебе ничего хорошего. Ты должен выбросить их из головы. Вождь не думает о людях с жалостью: ни о чужаках, ни о своей семье. Вот что вы, молодое поколение, не можете понять. Я размышляю о более высоких вещах, недоступных твоему пониманию. Давай спать. Ты – мои глаза, а не рот!

Через неделю африканцы совершили новый дерзкий маневр. Ганнибал покинул Телесию, тайно провел армию через горы неподалеку от Самния, пересек Волтурн и спустился на равнины Кампании. Этот край был в цветении лета, богатый, как дельта Нила, не потревоженный войной и не готовый к внезапному вторжению врагов. Фабий послал гонцов, чтобы предупредить население об опасности. Однако он знал, что его усилия не исправят ситуации. Ганнибал захватил всю Фалернскую равнину. Кроме того, он оказался в нескольких днях пути от Рима.

Варрон пришел в ярость. Но Фабий по-прежнему контролировал холмы и возвышенности, твердо придерживаясь своей тактики и внимательно прислушиваясь к речам помощника, который неизменно находился за его спиной. Именно Публий первым заметил, что армия Ганнибала попала в кольцо горных хребтов и что это обстоятельство можно было использовать для блокады вражеских сил. Фабий переместил рассеянный взгляд на молодого Сципиона и осмотрел его, словно впервые увидел – хотя они неделями не разлучались друг с другом. Он попросил Публия развить свою мысль, и помощник еще больше заинтересовал его обстоятельными и разумными доводами.

* * *

Ганнибал осознал проблему еще до того, как его армия, насытившись грабежами, остановилась для короткого отдыха. Их не знавшее поражений воинство перемещалось по ита льянской земле и наслаждалось щедростью Кампании. Солдаты раздобрели от хорошей пищи, побед и легкодоступного секса. Многие из них обзавелись рабами и наложницами, которых они держали в обозе. Тысячи латинских юношей и дев несли их тюки с оружием и драгоценностями, с монетами, инструментами и священными предметами. За ними следовали стада коров. Каждый вечер сотни животных шли под нож. Лагерь пропах приятным запахом жареного мяса. Воины знали, что за их спинами находилась вражеская армия, но римские трусы боялись сражаться с ними. Ганнибал несколько раз выводил войска на поле, идеально подходившее для битвы. Он предлагал Фабию помериться силами, но диктатор сидел, сунув руки под толстые ляжки, и от страха ничего не делал. Африканцы даже представить себе не могли, что их добыча окажется такой обильной. Кампания была благословением для них, а легионы Фабия были, скорее, не противником, а вежливым эскортом. Тем не менее Ганнибал почувствовал беду, которая приближалась к ним с такой же неизбежностью, как новый сезон.

Он созвал генералов на совет и рассказал им о своих опасениях. Офицеры сверили по картам их нынешнюю позицию и прочитали пометки Ганнибала, пояснявшие преимущества расположения римских войск. Как только карфагенская армия вышла на равнину через узкий проход Калликулы, Фабий тут же захватил это стратегически важное место и снарядил на его защиту свыше четырех тысяч воинов. Такая плотность солдат в узком и длинном ущелье делала его практически непроходимым. Затем диктатор послал свою конницу к Террацинскому ущелью, где горы плавно спускались к морю. Виа Аппия тоже могла быть легко удержана небольшим контингентом войск. Фабий усилил гарнизон в Казилинуме и расставил заслоны на холмах, окаймлявших равнину. Его легионеры, перекрывавшие тропы, легко могли объединяться в большие отряды и при дневном свете видели все, что происходило на территории, захваченной карфагенской армией.

– Одним словом, мы в ловушке, – сказал Ганнибал. – Эта равнина хороша для летних набегов, но она не прокормит нас зимой. Было бы глупо располагаться в таких враждебных городах, как Капуя и Нола. Фабий хочет запереть нашу армию в долине. Вот почему он перекрыл все горные тропы и не сражается с нами. Он хочет оставить нас на зиму в истощенном краю. Что вы думаете по этому поводу?

По давно заведенному обычаю, каждый из генералов высказывал по очереди свое мнение и предлагал план действий – если не по убеждению, то хотя бы для того, чтобы Ганнибал услышал все разумные альтернативы и выбрал лучший вариант. Бомилькар настаивал на лобовой атаке и захвате прохода Калликулы. Махарбал предлагал бросок к Виа Аппия. Здесь имелось двойное преимущество: они могли занять выгодную позицию и уложиться в осенний сезон. Бостар с сомнением сказал, что на крайний случай их армия может перейти вброд Волтурн. Мономах раздраженно советовал переждать зиму на равнине. По его словам, у них было больше скота, чем они могли съесть.

Ганнибал молчал. Если он не соглашался с каким-то предложением, то не подавал виду. Впрочем, ему и не нужно было говорить, потому что Магон находил недостатки в каждом варианте. Римляне захватили все выгодные позиции. Пошлина смертей, которую армия заплатит, пробиваясь через проход, сделает их отряды фатально слабыми. Подобную глупость совершили персы под греческими Фермопилами, но в отличие от них карфагеняне не могли позволить себе потерю нескольких тысяч солдат. Их армия могла бы двинуться на юг, но череда ущелий растянула бы колонну людей на многие мили, что создало бы опасную возможность фланговых атак противника. Плюс ко всему, солдатам пришлось бы бросить свою добычу, а это подорвало бы их дух и отняло у них все, что они получили в течение войны. Кроме того, такое поспешное бегство продемонстрировало бы страх карфагенян и взбодрило римские сердца. Что касается реки Волтурн, то она представляла собой почти неодолимое препятствие в любое время года. Переход через нее стал бы гибельным для армии, поскольку римляне не преминули бы напасть на их тылы.

Магон вытащил кинжал из ножен и использовал его как указку.

– Что, если мы останемся в ловушке? Фабий имеет «Наций, Самний и Беневент. Он сможет пополнять припасы до бесконечности. Римляне будут лосниться от жира, а мы – чахнуть от голода. Эта равнина погубит нашу армию.

Ганнибал с кривой усмешкой посмотрел на Магона и шутливо сказал:

– Мой брат лелеет в своем сердце яростный пыл солдата. Но там же живет поэт и мечтатель. Я счастлив, что он объединяет в себе два этих начала.

Магон вскинул голову вверх и посмотрел на Ганнибала, не понимая его сарказма. Однако ирония на лице командира выглядела дружеской. Он просто подшучивал над младшим братом. Магон часто видел этот взгляд в своем детстве. Он улыбнулся и покачал головой, укоряя себя за вспышку гнева.

– Давай, рассказывай, что ты придумал, – произнес он с улыбкой.

И внемля его просьбе, Ганнибал объяснил хитрый план действий.

Через несколько дней карфагенская армия вновь вернулась к горной гряде, преграждавшей путь в Апулию. Пройдя по равнине до самых предгорий, они оказались перед крутыми склонами, возносившимися вверх сплошной стеной. Солдаты могли видеть заслоны римлян на высотах. Легионеры Фабия наблюдали за ними и ожидали атаки. Зарево от их костров освещало ночную мглу и демонстрировало численность отрядов, защищавших те или иные тропы. Самый широкий проход охранялся самым большим количеством, но диктатор не оставил без внимания ни один из возможных маршрутов. Группы легионеров подстерегали на тропинках африканских шпионов и гонцов, которые могли проскользнуть через первую заградительную цепь постов. Хотя многие воины тревожились из-за возникшей ситуации, Ганнибал увидел в ней только условия, которые ожидал здесь найти.

Вечером солдаты быстро поужинали и упаковали оружие и припасы в большие тюки. Закрепив их на спинах лошадей, ослов и даже коров, воины разошлись по ближайшей округе и собрали весь хворост, который смогли найти – упавшие ветви и кору сгнивших деревьев до пальца толщиной. Сложив все это в кучи у края лагеря, они пригнали несколько сотен специально отобранных быков. По приказу Ганнибала, пастухи заранее пометили самых крупных животных в стадах, реквизированных у крестьян в течение лета. Отбирались только сильные быки с широкими рогами, способные вытерпеть муки, которые были задуманы для них.

Помня о богах и духе своих людей, Ганнибал попросил Мандарбала освятить грядущее. Жрец воспринял поручение с большим энтузиазмом. Вырядившись в лучшую мантию, он начал выкрикивать священные слова, понятные только знатокам сакрального. Иногда он давал небольшие пояснения солдатам, наблюдающим за ним, но в основном перемещался среди животных и наносил ножом порезы на их плечах и шеях. Мандарбал хватал невидимое, пригибал вниз, вжимал в свое сердце или натирал им рукоятку кинжала. Он шлепал по рукам тех воинов, которые прикасались к быкам, и напоминал, что никто не должен осквернять их во время ритуала. Когда он закончил обряд, солдаты подумали, что выход из окружения был как-то связан с великой религиозной жертвой, которая должна была избавить их от врагов.

Как только Мандарбал удалился, Ганнибал лично продемонстрировал им следующую фазу приготовлений. Он отта щил одного быка к куче хвороста, затем своими руками уложил охапку веток между рогов животного, тщательно уравновесил ее и закрепил с помощью веревки. Вскоре на рогах быка появился головной убор из переплетенных палок и ветвей, испачканных смолой, которую обычно использовали для факелов. Отступив на шаг, Ганнибал осмотрел напуганное животное, чья голова тяжело пригибалась под грузом хвороста.

Магон, стоявший рядом с ним, сказал:

– Это будет мистическое зрелище.

Ганнибал не стал оспаривать его слова. Он приказал солдатам нагрузить подобным образом каждого быка. Веток для этого хватало.

Когда армия покинула лагерь, тонкий полумесяц почти не освещал равнину. Солдаты молча крались к предгорьям и затем вверх по дороге, ведущей к проходу. Лишь в первых рядах шло несколько факельщиков, а сразу за ними пастухи гнали стадо быков. Отряды пехоты двигалась следом. Неуклюжие в ночной темноте и нагруженные тюками с добычей, солдаты сбивали ноги о камни и наступали друг другу на пятки. Обозники, замыкавшие колонну, дрожали от страха, но не смели отставать от армии.

Дорога вела вверх по пологому склону к двум проходам в горах. Главный из них располагался выше. Нижний представлял собой узкую расщелину, которая являлась более предпочтительным выбором, поскольку Фабий расположил там небольшой отряд. Увидев костры римлян у обоих проходов, Ганнибал прошептал условную команду. Солдаты, которые несли горящие факелы, повернулись к людям, шагавшим за ними с незажженными факелами. Сначала появился один новый огонек, затем десяток других, а через миг уже сотни. Карфагеняне больше не таились. Из темноты проступили их фигуры, озаренные дрожащим желтым светом. Внезапно многие животные оказались в огне. Все случилось так быстро, что они даже не успели испугаться. Факелы, мелькавшие среди них, касались смолы и сухих ветвей, закрепленных на рогах быков. Через миг пастухи привели стадо в движение.

Быки, не понимая, что с ними происходит, рванулись вперед и, пригибая головы, помчались по дороге мимо темных кустов и деревьев. Им казалось, что они могут убежать от пламени, если будут бежать быстрее. Армия двинулась следом за стадом. Несмотря на то что животные мычали и наполняли ночь безумным ревом, люди перемещались очень тихо. Они покашливали в руки, щурились от дыма и старались дышать через рот.

Римские легионеры, заметив внизу приближавшийся поток огней, были сильно озадачены. Солдаты никогда не видели ничего подобного и не могли оценить количества огней и направления, в котором они двигались. Их пугали феерические звуки, разносившиеся в ночном воздухе. Часовые разбудили трибуна, который возглавлял охрану прохода. Тот послал сообщение Фабию. Но он знал, что ответ не поспеет вовремя и не отведет удар, какое бы зло ни приближалось к ним. Он должен был действовать. Не имея лучшего объяснения, трибун решил, что карфагеняне прорываются к нижнему проходу. А кого он еще мог винить? Африканцы могли использовать такой отчаянный маневр, чтобы атаковать более слабый пост и смести его прочь грубым натиском. Трибун приказал своим легионерам спуститься вниз и усилить размещенный там небольшой отряд. Это нелегко было сделать в темноте, но им следовало помешать атаке карфагенян, иначе они попали бы впросак.

Естественно, Ганнибал продумал такой ход. Увидев, что римские факелы перемещаются от верхнего прохода к нижнему, он приказал своим солдатам следовать за ним. Какое-то время они двигались за стадом горящих животных, а затем направились к верхнему перевалу, который оказался теперь почти незащищенным.

К тому времени, когда животные столкнулись с римлянами в нижнем проходе, они превратились в обезумевших зверей, чьи шкуры и плоть пылали в огне. Быки, подгоняемые дымом и болью, неслись на легионеров, словно чудовища, посланные Ваалом из бездны подземного мира. Они трясли головами, пригибали рога к земле, натыкались друг на друга и хаотично мчались вперед. Несколько солдат бросили в животных копья. Один или два из них подняли мечи, словно готовились в бою. Но большинство римлян побежали стремглав от приближавшегося стада. Они на бегу окликали товарищей и просили объяснить, что происходит. Им было невдомек, что в это время карфагенская армия, почти не встретив сопротивления, захватила верхний перевал.

Через несколько часов, когда небо посветлело и открыло серые черты ландшафта, Фабий, с помощью глаз молодого Сципиона, увидел хвост карфагенской армии, исчезавший в проходе Калликулы. Ему оставалось лишь отозвать патрули и заградительные отряды с занятых позиций и попрощаться с равнинами Кампании. Войска Ганнибала ускользнули от него, словно хвост змеи в ее норе.

* * *

Каждый раз, когда Сапанибал узнавала об отказах совета в помощи Ганнибалу, ее разбирала безмолвная ярость. Прошло столько времени, а он не получил никакой поддержки от страны, за которую сражался. Это было невыносимо. Неужели они не видели, как он был близок к победе? Поведение совета контрастировало с энтузиазмом населения. Простые люди считали Ганнибала национальным героем. Они восхваляли его в песнях. Поэты слагали стихи о его подвигах. Дети в уличных играх изображали Баркидов, сражавшихся с римскими легионами. Даже рабы гордились победами карфагенской армии. Ганнибал принадлежал всему народу и служил ему примером. Но это никак не касалось той кучки советников, которая сплотилась вокруг шофета Хада и братьев Ханнонов, издавна питавших ненависть к Барки-дам. Не важно, какими были его достижения. Они всегда находили в них недостатки. В крайних случаях советники скупо признавали его победы, но эта похвала тут же высыхала на их языках и превращалась в горечь.

Закаленная долгими годами самопожертвования, Сапанибал была разумной женщиной, не склонной проявлять эмоции на публике или вести себя неподобающим образом. Она старалась не афишировать свои мысли за пределами семейного круга, но ее печалило, что людей Карфагена намеренно вводили в заблуждение, в результате чего они могли лишиться империи. Вот почему Сапанибал решила бросить вызов врагам своего брата. Она не верила, что его союзники в совете обладали необходимым влиянием. Вступая в схватку, она понимала, что ей нужно вызвать интерес народа – здесь требовался скандал, о котором люди болтали бы на рынках и площадях. Она атаковала советников там, где они проводили большую часть своего времени – в их бане.

Сапанибал прошла мимо челяди у входа так быстро, что та даже не успела заметить ее и, тем более, остановить. В помещении было жарко. Глаза слезились от едкого запаха высушенных трав и густого тумана благовоний. Зал освещали чадившие факелы и небольшие костры, за которыми присматривали голые мальчики. Высокий потолок не создавал ощущения легкости, а лишь усиливал мрак. Многочисленные фрески на стенах изображали сцены битв и вакханалий. Лица черных богов еще больше подчеркивали зловещую атмосферу бани.

Мужчины, которых она искала, бездельничали на досуге. Увидав ее, Хад патетически закатил глаза. Он не потрудился сменить позу и запахнуть полы мантии на немощной груди. Складки ткани едва прикрывали его пенис.

– Что ты здесь делаешь? – спросил советник, сидевший за спиной шофета. – В мужской бане не место для женщин.

– Ине место для трусов, – ответила Сапанибал.

Она посмотрела на Хада.

– Может, тогда все и выйдем отсюда?

Хад нахмурил брови. Морщинистое лицо этого тощего мужчины вдруг стало почти неузнаваемым.

– Что за ерунда? – спросил он. – Ты пришла сюда, чтобы оскорблять меня? Я смотрю, женщины в семействе Баркидов такие же наглые, как и мужчины.

– Почему ты прошлым вечером настроил совет против Ганнибала? Он не просил у Карфагена помощи, пока не нуждался в ней! Ион не стал бы просить ее, если бы сомневался в победе. Ты хочешь, чтобы наша армия потерпела поражение?

– Что ты смыслишь в политике, женщина?

– Я знаю, что мои братья являются величайшим достоянием нашей нации. Я знаю, что гений Ганнибала приносит победы там, где никто не считал их возможными. Я знаю, что война была объявлена здесь! В Карфагене! Но вы слишком трусливы и завистливы, чтобы признать свою ответственность за это. Вы так боитесь славы моего брата, что хотите связать его по рукам и ногам?

– Эй, кто-нибудь! – вскричал Хад, осматриваясь по сторонам, словно обращался к людям, которых не мог отыскать. – Выведите отсюда эту сучку, пока я не разозлился. Мне уже хочется отшлепать ее по заднице и дать ей хорошую вздрючку. Она, конечно, не красавица, но лучше заниматься с ней сексом, чем слушать ее болтовню.

– После этих слов даже ты не уйдешь от ответа, – сухо и, как всегда, спокойно произнесла Сапанибал.

Хад осмотрел своих коллег. Его лицо скривилось в презрительном выражении. Не глядя на Сапанибал, он пожаловался им:

– Я уже устал говорить о Ганнибале. За всю свою историю наш Карфаген еще не знал такого самонадеянного и бестолкового человека. За исключением его отца. Только он превосходил сына в тупости и жадности.

– Ты сошел с ума, если говоришь подобные слова, – возразила Сапанибал. – Все, что делали Баркиды, шло на пользу Карфагену. Однако, выслушав тебя, я поняла, что Карфаген не собирается отвечать Баркидам взаимностью.

– А на что отвечать? Где доказательство его успехов? Почему он ничего не присылает в Карфаген, чтобы доказать свою преданность родине?

У Сапанибал даже отвисла челюсть.

– Преданность? Как он может послать вам что-то, когда ему приходится содержать целую армию? Он несет полное бремя...

– Ты говоришь, что эту войну объявил совет? – перебил ее Хад. – Но у нас не было другого выбора. Кровь Баркидов взбурлила. Твои братья своей наглостью вывели Рим из спячки. Что нам оставалось делать? Если бы мы отказались от ответственности за действия Ганнибала, римляне пленили бы его и лишили нас части империи. Вряд ли ты поймешь мои доводы, но мы согласились на эту войну только для того, чтобы защитить наши владения в Иберии. К сожалению, твой брат без согласования с нами предпринял свой идиотский поход и взвалил на нас целую кучу проблем. Вот что произошло.

На краю зала собралась целая толпа слуг. Эти тонкие немощные создания, похоже, были оскорблены вторжением Сапанибал. Однако они побоялись приблизиться к ней и поэтому послали за подмогой. Два евнуха вбежали в помещение с серьезными и грозными лицами. Сапанибал заметила их краем глаза и чуть позже услышала за своей спиной шлепанье босых ног на мокрых плитах пола.

– Не питай иллюзий, женщина, – презрительно растягивая слова, сказал Хад. – Будь на то моя воля, я отозвал бы

Ганнибала в Карфаген и обезглавил его. Тем самым я спас бы наш народ и обеспечил своим сыновьям спокойное будущее. Такой жест понравился бы Риму. К сожалению, сейчас я не в силах сделать этого. Хорошо, пусть твой брат покуражится еще немного. Но вскоре он доиграется и получит свое. Ни один человек не может дотянуться до солнца, не опалив свои руки.

Почувствовав приближение евнухов, Сапанибал прокричала:

– Не позволяй им прикасаться ко мне!

Ее голос был таким резким, что многие советники поморщились. Евнухи замерли, устремив вопросительные взгляды на Хада.

– Я уйду сама, как и пришла сюда, – добавила Сапанибал . – Хад, послушай меня и запомни мои слова. Придет время, когда дела моих братьев превзойдут любое земное величие. Настанет день, когда Ганнибал вернется в Карфаген как победитель Рима. И тогда я не хотела бы оказаться на твоем месте. Тебе нужно вырастить глаза на затылке, потому что у тебя больше нет будущего. Тебе придется смотреть только назад – на то, что уже было.

Она повернулась, отдернула локоть от протянутой руки евнуха и с присущей ей гордой осанкой покинула помещение. Она верила в свои слова и, позоря Хада, получала откровенное удовольствие. Ей удалось на время сравнять их позиции, но она поняла, что ничем не смогла помочь Ганнибалу. И, кроме прочего, ее огорчило еще одно обстоятельство. Хотя она не показала этого во время разговора, ее быстрый взгляд в сторону отметил присутствие другого советника, отдыхавшего в компании Хада. Это был Имаго Мессано. Он сидел у дальней стены с обнаженной грудью. Похоже, Карфаген стал логовом врагов, где каждый трусливый старейшина планировал убийство льва. Почему она никогда не задумывалась об этом прежде?

* * *

Силен провел в Эмпориях несколько недель. Он ежедневно встречался с Диодором, взывал к его мудрости и убеждал отказаться от нынешних римских подачек и принять те щедрые дары, которое предлагал ему Ганнибал. А ведь он просил самую малость – помочь освободить одного заключенного. Какой-то час труда, и Диодор станет богатым, как царь. Подобно извращенцу, который получает сексуальное удовольствие в отказе просьбам страждущих людей, Диодор ежедневно выслушивал шурина, твердил о своем уважении к Риму и Карфагену, но никогда не принимал чью-либо сторону. Иногда он облизывал губы, слушая посулы Силена. Ему нравилось описание роскоши и возможных утех, однако он не соглашался на конкретные действия. Он не хотел противопоставлять себя римлянам. И по этой причине Ганнон продолжал томиться в тюрьме.

Силен встретился с сестрой и попросил ее помочь. Однако она оказалась бесполезной для него. Согласно греческим обычаям, ее авторитет сводился лишь к ведению домашнего хозяйства. Она не могла говорить с мужем на посторонние темы – тем более настаивать на освобождении Ганнона. Через несколько недель Силен перестал навещать ее. Глядя на округлое лицо сестры, он понял, что их связывали вместе только воспоминания о покойных родителях. Ее не волновало, что в мире бушевали войны.

Поскольку дороги назад у него не было, он упорно продолжал гнуть свою линию. Будучи греком, Силен чувствовал себя вполне свободным в оккупированных Эмпориях. Он общался с римлянами на улицах и подслушивал их разговоры. Его особенно интересовали вести о войне в Иберии. Он сидел рядом с легионерами в банях – так близко, что мог вытянуть руку и коснуться их голой плоти. Подобным образом Силен узнал о небольших победах и поражениях Гасдрубала, о его браке с дочерью вождя и о планах римлян завершить войну к середине следующего года. Иногда он чувствовал на себе голодные взгляды солдат. Римляне не были благопристойными в любви. Как и все мужчины, они жаждали похоти, но в сексе походили на кроликов. Их любовь кончалась быстро и напоминала тяжелый труд. Силен обрывал их попытки сближения, демонстрируя им свое презрение и возмущение.

К счастью, не все в городе были врагами Ганнибала или друзьями римлян. Многие греки возмущались надменным отношением легионеров и их невежественными манерами пьяных пастухов, которые по странному капризу Фортуны добились такой невероятной власти. Силен не выказывал своих симпатий к африканцам, но, кружа по городу, выискивал людей, ненавидевших Рим. Так он натолкнулся на группу турдетан, примыкавшую к низшим слоям общества. Они не одобряли оскорблений, наносимых Ганнону. Каждый из них мечтал о поражении римлян. Ганнибал напал на Сагунтум, чтобы защитить их племя. Они проявляли преданность, столь необычную для иберийцев. Силен верил, что эти люди – в основном, воры и разбойники, – могли стать актерами в придуманной им пьесе. Но когда он изложил Диодору полный план действий, тот по-прежнему отказал ему в помощи.

– У меня есть люди, – убеждал его Силен. – Они перебьют охрану и сделают всю грязную работу. Тебе лишь нужно уточнить план побега: узнать, где содержится Ганнон, нарисовать подходы к камере и выяснить, как проводится смена часовых. Достань ключи от камеры и кандалов. Для человека твоего положения это проще простого.

– Меня тут же поймают, – сказал Диодор. – Ты убежишь с Ганноном, а я останусь здесь и испытаю на себе месть римлян.

Силен подошел к нему и сжал пальцами его плечи.

– Послушай, что я скажу. Перед набегом на тюрьму турдетаны узнают от меня, что нам помогает один из магистратов. Я назову им имя, которое ты укажешь мне. Они разнесут эту тайну по всему городу. Подумай сам. Когда народ услышит о побеге Ганнона, люди начнут трепать языками, но никто из них не будет обвинять тебя. Используя волну слухов, ты выступишь против своего конкурента. Он примет наказание, а ты продолжишь карьеру. Ты же политик. У тебя, наверняка, найдется враг, которого ты хотел бы увидеть распятым.

Несмотря на его настойчивость, Диодор по-прежнему боялся соглашаться. Силену хотелось написать Ганнибалу письмо и поведать о своих напрасных усилиях. Однако он понимал, что перехваченное сообщение могло стоить ему жизни. В отчаянии он начал молиться. Он призывал богов, которым не верил, и просил их доказать свое существование решительным вмешательством. Грек обещал им, что больше не будет высмеивать их, если они изменят положение Ганнона.

Однажды ранней осенью случилось нечто невероятное. Впрочем, это никак не повлияло на отношение Силена к богам, потому что он мог назвать человека, ответственного за сдвиг ситуации. Он, как обычно, сидел в приемной Диодора, дожидаясь встречи. Его голова шумела от выпитого прошлым вечером вина. Тем не менее обильное возлияние оправдало себя, и молодой студент, с которым он делил дешевое вино, поддался на коварство соблазна. Обрывки впечатлений и разговоров мелькали в уме Силена без всякой последовательности, но он знал, что ввел юношу в соблазн с величайшим мастерством. Он надеялся продолжить обольщение вечером с того самого места, на котором остановился.

Когда его наконец позвали, он нашел магистрата в его кабинете. Диодор просматривал свитки и сметы, разложенные перед ним на столе. Все шло своим чередом, как и много раз прежде, но в этот день магистрат выглядел немного подавленным. Его веки подрагивали от какой-то внутренней робости. Руки порхали над документами, как крылья встревоженной птицы. Он то и дело перемещал, сортировал, расправлял и снова скручивал свитки.

Силен в сотый раз начал свои увещевания. Он вновь заговорил о щедрости Ганнибала и о простоте поставленной задачи. Он еще раз перечислил победы карфагенян. Причем две из них действительно большие, потрясшие даже Рим. Силен хотел продолжить свою речь, однако Диодор прервал его.

– Ты сказал, две победы? – спросил магистрат.

– Не считая Тицинуса...

– Что Тицинус? При чем тут Тицинус?

– Это, конечно, небольшая победа, но ее нельзя игнорировать. Потом была Требия...

Диодор раздраженно всплеснул руками.

– Почему ты играешь со мной? Мы оба знаем, что мир изменился и что власть Рима поставлена под сомнение.

Силен не понял, о чем шла речь, но ответил спокойно, словно действительно играл с Диодором в кошки-мышки.

– Да... И тебе уже известно, как это получилось?

– Известно не хуже тебя! Твой обезумевший хозяин... Он превратил Италию в лавку мясника! Кругом резня и кровь! Я знаю, ты специально утаил от меня бойню у Тразименского озера, но не считай меня дураком.

– У Тразименского озера?

Диодор посмотрел на него и, увидев отвисшую челюсть Силена, еще раз сердито всплеснул руками. Но постепенно раздражение магистрата ослабло, поскольку его собеседник не скрывал своего смущения. Глаз политика четко отмечал любые перемены в настроении оппонента.

– Ты ничего не знаешь о Тразимене?

Силен никогда не слышал об этом местечке, но ему не хотелось показывать свою неосведомленность.

– Некоторые события в мире ускользают от моего внимания. О других я слышал в общих чертах.

Помолчав немного, он спросил:

– Может, ты расскажешь мне подробности, о которых я еще не знаю?

– Что толку говорить о деталях? Либо ты знаешь об этом сражении, либо не слышал о нем. Хотя в подобные рассказы верится с трудом. Твоему командующему удалось воспользоваться рельефом местности. Он устроил ловушку для легионов Фламиния и уничтожил всю его армию. Перебил, как цыплят, собравшихся в курятнике. Я не думал, что когда-нибудь услышу о таком фатальном поражении римлян.

Магистрат поднялся со стула, принес кувшин вина и чашу. Хотя день еще толком не начался, Силен тоже ощущал небывалую жажду. Он поднял кувшин и отпил прямо из него – достаточно много, чтобы хмель ударил в голову. Диодор забрал кувшин из его рук и вновь наполнил свою чашу. Какое-то время они молча передвигали кувшин туда и обратно. Каждый был занят собственными мыслями. Наконец Диодор взглянул на Силена и прочистил горло.