Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

Корнелий, прибывший в Рим несколько позже, описал ситуацию так, как он помнил ее. Отвечая на вопросы сенаторов, он говорил откровенно и прямо. Каждый из его ответов, казалось, бросал грязь на репутацию второго консула. Среди прочего он указал более точное количество погибших – свыше тринадцати тысяч убитых в бою и еще несколько тысяч скончавшихся от ран и заражения крови. На вопрос, касавшийся возможной некомпетентности Семпрония, Корнелий на удивление сенаторов сказал, что он ни в чем не винит своего коллегу. Причины, обеспечившие победу Ганнибалу, были слишком многочисленны для разумного объяснения. Ни один человек не мог бы создать такую ситуацию. Очевидно, здесь имело место вмешательство богов.

Не он один пришел к такому выводу. Вскоре в Риме начали циркулировать истории о чудесах, предшествовавших поражению у Требии, которые открыто предостерегали людей о недовольстве богов. Например, в Сардинии несколько кавалерийских офицеров сгорели при пожаре. Трое солдат в Сицилии были убиты молнией во время тренировок. В Принесте всего за неделю количество крыс увеличилось вдвое, а в Антиуме жнецы клялись, что срезанный ячмень оставлял следы крови на лезвиях серпов. В нескольких селах прошел град из раскаленных добела камней, достаточно больших, чтобы пробить голову зазевавшемуся человеку. И это были не просто слухи. Свидетели таких неординарных событий приезжали в Рим и докладывали о происшествиях Сенату. Совет Десяти проконсультировался с божественными писаниями. Согласно рекомендациям жрецов, горожане почти всю зиму воздавали подношения Юпитеру, Юноне и Минерве. Они участвовали в общественных пирах и выполняли различные ритуалы – например, осыпали цветами жертвенных свиней, закланных позже в честь Сатурна.

Прекрасно, думал Ганнибал. Пусть молятся до полного безумия.

Ранней весной к нему пришла весть, что новыми консулами были избраны Сервилий Гемин и Гай Фламиний. Сенаторы призвали их вести войну самыми жесткими мерами. Им следовало взять под контроль все маршруты через Апеннины и тем самым остановить продвижение Ганнибала на юг. Для них собрали два новых легиона. Еще два оставалось в Риме, два – в Сицилии и один легион защищал Сардинию. Кроме того, два легиона продолжали действовать в Иберии. Фламиний – новый человек в Сенате и первый в своей семье добившийся консульства – буквально горел желанием сражаться. Он решил незамедлительно покинуть город и начать кампанию без традиционных церемоний, которые отложили бы его поход до середины весны.

Эти новости тоже порадовали Ганнибала. С одной стороны, религиозный пыл, с другой – самонадеянный и нетерпеливый выскочка. О чем еще можно было просить у богов?

В дни, предшествующие первым проявлениям весны, командующий проводил совет за советом, расспрашивал разведчиков и рассматривал географические карты. Каждый маршрут становился предметом долгих обсуждений. Его главными целями были Рим и южные земли, где обитали союзники республики. Трудность заключалась в выборе пути. Они могли направиться к восточному побережью, взять или обойти Ариминум и спуститься вниз по Виа Фламиния прямо к Риму. Другой путь лежал через Апеннины к этрусскому городу Фесуле, откуда они могли начать путь к югу по разным тропам – не так прямо, как по Фламинии, но это был разумный маршрут, богатый фуражом и хорошо защищенный горами. Он привел бы их к сердцу полуострова. Еще они могли бы попытаться пересечь лигурийский хребет. Ганнибал считал подобный вариант почти невыполнимым, но, тем не менее, учитывал его в связи с возможным подкреплением, которое могло быть доставлено карфагенским флотом вдоль Тирренского побережья.

Как обычно, генералы приходили к нему с различными предложениями и свободно высказывали свои мнения. Бомилькар и Магон склонялись к наступлению на Ариминум, поскольку этот маршрут предполагал сражение с консулом Сервилием. Вся Италия открылась бы им, если бы они победили его. Махарбал и Карфало советовали остановиться на центральном пути, позволявшем быстрым всадникам охватывать большие территории и сражаться в стычках, в которых они превосходили противника. Бостару понравился трудный переход через хребет на пути к побережью. Он подчеркивал выгоды от встречи с карфагенским флотом. Мономаха вообще не волновало, какой маршрут будет выбран: каждый из них вел к римской крови и этого ему вполне хватало.

Однако ни один из вариантов не устраивал самого Ганнибала. Ему хотелось чего-то более хитрого и более запутанного – того, что смутило бы римлян и ввергло их в панику.

Когда он услышал, что среди всадников Махарбала имелся человек, который знал тайные тропы через близлежащие земли, он велел привести его к нему без промедления.

В середине теплого и приятного утра этот человек был вызван в палатку командира, в которой помимо Ганнибала в тот момент находились Магон и Силен. Молодой воин вошел вслед за Махарбалом, скромно склонил голову и молча уставился на земляной пол. Его исхудавшая фигура указывала на то, что он месяцами страдал от недоедания. Парень походил на пугало, с помощью которого крестьяне гоняли птиц с полей. Его одежда представляла собой коллекцию из шкур и мехов, едва защищавших от холода. Длинные и грязные волосы давно не знали ухода. Они не опадали на спину, а дыбились вокруг головы, как львиная грива.

– Его зовут Туссело, – сказал Махарбал. – Он с нами после Сагунтума. Хороший всадник, но я не могу сказать, откуда он знает эти края.

– Ты массилиот? – спросил Ганнибал.

Туссело кивнул.

– Откуда ты знаешь итальянские земли?

Не поднимая взгляда, Туссело ответил ровным и спокойным голосом:

– Я был рабом римлян и жил в этой стране двенадцать лет. Один из моих хозяев промышлял торговлей. Мы много путешествовали, поэтому я знаю территорию. Много мест и путей сохранились в моей памяти.

– Теперь, когда ты смотришь на Италию свободными глазами, она стала казаться тебе другой?

– Да, другой. И той же самой.

– Наверное, трудно возвращаться в страну, которая поработила тебя – особенно для массилиота. Твои соплеменники редко становятся рабами. Ты вернулся, чтобы отомстить?

Нумидиец ответил не сразу. Он прочистил горло и пожал плечами, не желая говорить. Но Ганнибал терпеливо ждет.

– Я не знаю, – наконец сказал Туссело. – Да, мое сердце пылает от гнева. Римляне нанесли мне большой урон, но не материальный. Его нельзя возместить. Я хочу отомстить, командир, но пока не нахожу слов, чтобы объяснить свои желания.

– Я не заставляю тебя подбирать слова, был бы ты уверен в своих поступках, – произнес Ганнибал. – Какую тайную тропу, ведущую на юг, ты знаешь?

Туссело объяснил, что к северу от Арретии проходила заброшенная дорога. Он указал ее на карте, которую генералы использовали при обсуждении маршрутов. Тропа вела прямо на юг от реки Арно и далее шла через болотистую местность. О фураже не могло быть и речи. На постоянно мокрой земле росли только водяные растения. Гнилые деревья, с затопленными корнями, уже много лет стояли голыми. Трава почти отсутствовала. В это время года дорога выглядела холодной пустошью, широкой полосой земли, часто уходившей под воду. Большую часть пути пехоте пришлось бы идти по колено в грязи. Туссело рекомендовал эту тайную тропу лишь по той причине, что никто из римлян не примет ее в расчет, когда их войска будут блокировать остальные дороги. Карфагенская армия могла бы просочиться в центр Италии за спинами двух легионов, направленных Сенатом, чтобы преградить ей путь.

– Мой хозяин однажды поехал по этой дороге, чтобы избежать сборщиков налогов, которые охотились на него, – рассказал Туссело. – Ион не прогадал. Но даже в середине лета земля там была мокрой и вязкой. Весной, наверное, будет еще хуже.

– Ты по-прежнему называешь его хозяином? – спросил Силен.

Туссело метнул на него сердитый взгляд, затем снова повернулся к Ганнибалу.

– Это просто слово, которым мне легче пользоваться. Истина в другом.

Магон подтянул к себе папирус с нарисованной картой.

– Судя по твоему описанию, дорога в болотах будет такой же опасной, как и горные перевалы.

– Именно поэтому люди и отказались от нее, – ответил Туссело. – Она самая малопригодная для путешествий. Но в случае удачи наша армия могла бы незаметно проскользнуть мимо двух консулов. Мы как бы исчезнем из мира в одном месте...

– ...и появимся в другом, – закончил за него Ганнибал.

Туссело кивнул. Он впервые посмотрел в глаза командира и добавил:

– Как по волшебству.

Наступила тишина. Через некоторое время Ганнибал отпустил нумидийца. Когда тот вышел из палатки, он спросил у Махарбала:

– Ты доверяешь ему?

– Я не знаю, откуда он пришел, – сказал Махарбал. – Но он никогда не давал мне повода усомниться в его верности. Я думаю, он действительно знает эти края. И мне кажется, что у него нет друзей среди римлян.

– Я тоже понял это по его глазам, – согласился Ганнибал. – Иногда меня поражает, как действуют боги. Я не узнал бы о тайной тропе без твоего человека. Тем не менее, у меня было чувство, что такой путь имеется. Мысль о нем стучала во мне, как барабан. Это часть нашей судьбы. Я верю, что боги послали парня к нам для того, чтобы указать скрытый путь, который мы прежде не видели.

– Или чтобы сбить нас с правильной дороги, – проворчал Магон. – Не все боги добры к нам, брат. Лично мне не хотелось бы потерпеть поражение, увязнув с армией в боло тах. Мы не переживем еще одного такого испытания, как переход через Альпы. Боюсь, твоя авантюра будет стоить нам слишком дорого.

– Иногда повороты наших судеб отмечаются неприметными указателями, – сказал Ганнибал. – Я вижу в нумидийце именно такой ориентир. Почему он вернулся в страну, поработившую его? Даже он не в силах ответить на этот вопрос. Его тайная тропа похожа на стрелу, выпущенную из темноты. Римляне не увидят и не услышат ее полет. Они просто почувствуют дрожь древка, когда стрела вонзится в их грудь.

Он повернулся к Махарбалу.

– Скажи Туссело, что на марше он должен держаться рядом со мной. Если нам будет сопутствовать успех, я первым поздравлю его. Если что-то пойдет не так... он узнает гнев нового хозяина.

Когда встреча закончилась, Ганнибал попросил Силена задержаться. Как только они остались одни, командир поднялся на ноги и зашагал вокруг стола. Он прочистил горло, затем коснулся шеи пальцами, сжал ими складку плоти и подергал ее.

– Ты верен мне?

Силен, встревоженный тоном вопроса, быстро встал и ответил:

– Я не могу препятствовать тем сплетням, которые распространяются обо мне, но моя верность тебе абсолютна. Неужели кто-то оговорил меня?

Ганнибал остановился. Он поднял голову и, повернувшись к писцу, пронзил его суровым взглядом.

– Нет, никто не оговаривал тебя. Мой вопрос продиктован тем, что я хочу попросить тебя об услуге. Эта миссия не оговорена нашим соглашением, но мне нужна твоя помощь. Дело касается моего брата Ганнона. Я только что узнал, что его отряд был уничтожен Гнеем Сципионом. Ганнона захватили и посадили в застенок в Эмпориях. Ты знаешь этот город?

Силен опустился на стул. Было видно, что новость стала для него тяжелым ударом.

– Он находится там уже долгое время, – продолжил Ганнибал. – Вести медленно доходят до нас. Когда я представляю себе, что мой брат в плену у них... зависит от их милости. .. моя кровь вскипает в венах. Ганнона нужно освободить. Я проклинаю себя за то, что не узнал о его заточении раньше. Мы могли бы дать за него любой выкуп, но я не верю, что римляне сделают мне такое одолжение. А ты как думаешь?

Грек прочистил горло и сказал:

– Им очень понравилась бы твоя просьба. Но нет, они не освободят твоего брата. Я удивлен, что они не переправили его в Рим.

– Он больше полезен им в Иберии. Они показывают его вождям различных племен. Унижая перед ними плененного Баркида, римляне стараются переманить моих союзников. Кто-то из них может поверить, что иберийцы с помощью легионеров способны сбросить в море Новый Карфаген и уничтожить все, что мы создали. И только после этого Гней Сципион отправит Ганнона в Рим, чтобы показать его народам Италии. Мы должны разрушить их планы. Ты знаешь магистрата Эмпорий, которого зовут Диодор?

Грек кивнул.

– Он муж моей сестры.

Какое-то время они оба обдумали возникшую ситуацию, и затем Силен спросил:

– Что я должен сделать?

* * *

Сапанибал ожидала Имаго Мессано в своем саду – в огороженном уголке, расположенном на дальнем конце их семейного дворца. Покои старшей дочери Дидобал не были такими роскошными, как в период ее брака с Гасдрубалом Красивым, но они по-прежнему соответствовали вкусам Сапанибал . Приемный зал переходил из дома в сад почти без границы между ними. Она сидела на каменном стуле под тенью нескольких высоких пальм. Вода вытекала тонкой струей из большого резервуара, скрытого за стеной, и вливалась в маленький пруд, который находился за ее спиной. Поросший камышом и водяными лилиями, он служил обителью для нескольких декоративных рыб и ужей, ставших толстыми и ленивыми от щедрости их хозяйки.

Она попросила Имаго о встрече по трем деликатным причинам. Во-первых, он был членом совета и, следовательно, лучшим источником информации, обсуждаемой там. Во-вторых, она знала его как человека, абсолютного преданного их семейству. Между прочим, это было редкостью среди нынешней карфагенской аристократии. В-третьих, он всегда относился к ней с почтением как к вдове героя и никогда не отказывал ее просьбам. Сапанибал не часто общалась с мужчинами до своего брака с покойным супругом. Иона не замечала большого интереса к себе в те годы, которые последовали за его кончиной. Она объясняла такую пустоту отношений особыми свойствами своего характера, высоким положением семьи и непревзойденной репутацией братьев. К тому же, Сапанибал не отличалась красотой. Учитывая эти обстоятельства, она дорожила дружбой Имаго и проявляла к нему явную симпатию.

Сапанибал не стала подниматься со стула, когда советник вошел. Наблюдая за ним, пока он шагал по полированным гранитным плитам в свободных развевавшихся одеждах, достаточно постаревший, чтобы неуклюжесть юности трансформировалась в степенное спокойствие, Сапанибал вдруг почувствовала, что ее пульс ускорился. Она давно обещала себе, что не будет показывать Имаго, насколько сильно он нравился ей. Она влюбилась в него еще в девичестве, и некая искра того раннего восторга сохранилась в ее сердце. Мессано не был воином, но под командованием ее отца он участвовал в подавлении мятежных наемников. Это требовало немалого мужества, поскольку те сражения были отмечены неописуемой жестокостью. Конечно, он знал, что означала бы власть разношерстной толпы вооруженных нищих – грабежи дворцов, насилие и ужасную смерть для всех аристократов. А он тогда был молод, его ожидала славная карьера. То, что он подверг себя опасности, подтверждало его отвагу, хотя с тех пор Имаго вел пассивный образ жизни. Впрочем, не так давно он еще раз проявил свой характер, дав Фабию Максиму достойный ответ, когда тот объявил Карфагену войну.

– Добро пожаловать, Имаго Мессано, – сказала она. – Спасибо, что ты решил порадовать меня своим визитом.

– Не за что, – садясь на стул, ответил он. – Мне приятно выполнять просьбы Баркидов.

Сапанибал предложила ему легкие закуски и освежающие напитки. Какое-то время она вела светскую беседу, расспрашивая советника о его здоровье и об успехах детей. В разговоре они оба избегали печальных упоминаний о его покойной жене. Затем Сапанибал попросила его рассказать о дебатах в совете. Прежде чем отвечать, Имаго пригубил лимонад, который принесла ему служанка. Мессано в наслаждении закрыл глаза.

– У меня пристрастие к горьковатым напиткам, – признался он.

Открыв глаза, Имаго взглянул на Сапанибал.

– Ты, конечно, знаешь о том, что приключилось с твоим братом Ганноном. Совет получил известие о его поражении в битве с римлянами и последующем пленении. Потеря десяти тысяч солдат – это не пустяк, а значительная неудача. Кроме всего прочего, она серьезно затруднила наше положение в Иберии.

Сапанибал почувствовала, как на ее затылке поднялись волосы.

– Насколько я знаю, у моего брата не было выбора. Римляне высадились в Эмпориях, и греки приняли их с радостью. Что ему оставалось делать? Он сражался, защищая наши интересы. Если бы совет заботился о своих генералах, то уже начал бы переговоры о его освобождении. Почему их не ведут?

Имаго задумался над ответом. Его руки были украшены тяжелыми кольцами с драгоценными камнями. Пока он, размышляя, барабанил пальцами по колену, кольца звенели почти как броня.

– Вряд ли римляне отпустят генерала из плена. Ведь он, вернувшись домой, на следующее утро снова выйдет на поле боя. По этой причине мы и не торгуемся с ними. Время покажет другие пути.

– Нет, не время покажет пути, а Ганнибал. Если Карфаген направит ему подкрепление, он снова станет непобедимым. Я не сомневаюсь, что тогда он сам освободит Ганнона.

Имаго вздохнул, демонстрируя свое отношение к женским фантазиям.

– Будем надеяться, что все так и будет. Я могу лишь сказать, что совет решил направить подкрепление в Иберию. Об Италии и речи не шло.

– А как же Ганнибал?

– Когда ситуация в Иберии стабилизируется, Гасдрубал сможет примкнуть к старшему брату.

Сапанибал вскинула вверх открытую ладонь. Это движение, словно трюк заклинателя змей, заставило Мессано умолкнуть.

– Советникам следовало бы проявлять большую дальновидность. Наша сила заключена в Ганнибале! Его успех в Италии будет гарантировать безопасность для Иберии. Но его необходимо поддерживать дополнительными отрядами солдат. Вы же не будете этого отрицать?

– Все очень сложно, моя дорогая, – сказал Имаго и улыбнулся, предлагая ей сменить тему.

– Только не для меня. Скажи мне, что тебе известно, и я укажу на ошибки в суждениях старейшин.

Имаго задумчиво помолчал, но затем, вероятно, решил, что женская сообразительность ему скорее всего по вкусу.

– Многие в совете не одобряют действий твоего брата, – ответил он. – Они боятся, что война поставит нас в опасное положение. Иберия едва управлялась под твердой рукой Ганнибала. Теперь, когда он воюет в Италии, иберийцы могут восстать против нашей власти. Тем более, что их вождям сейчас показывают плененного Ганнона. Совет боится, что римляне вытеснят нас из Иберии. И они волнуются за Карфаген. Им не хочется обнаружить у ворот пару римских легионов, если твой брат по каким-то причинам потерпит поражение.

– Между прочим, война была объявлена не Ганнибалом. Это решение принималось здесь, в Карфагене – причем тем самым человеком, с которым я сейчас разговариваю.

– Да, но... Наш народ консервативен. Мы не хотим завоевывать мир. И поэтому Ганнибал не нравится многим советникам. Они мечтают только о том, чтобы удержать остатки империи. Мы уже потеряли Сицилию, Сардинию и Корсику. Теперь бы удержать Иберию...

– ...которую завоевала моя семья, – напомнила Сапанибал .

Мессано поджал губы.

– Пусть так. Ив этом тоже заключается большая проблема. Лишь некоторые смогут переварить возвращение победоносного Ганнибала. Иногда ревность сильнее, чем разум. Ханноны, как никогда прежде, настаивают на мирном договоре. Они боятся, что твой брат добьется своей цели. Победа над Римом принесет нам баснословное богатство, но в то же время она обессмертит имя Ганнибала. Величие всегда создает врагов, Сапанибал. Ханноны ненавидят и боятся Ганнибала не меньше, чем боялись и ненавидели Гамилькара. Я говорю это для того, чтобы ты поняла, как трудно сейчас людям, преданным твоей семье. Мы должны проявлять большую осторожность.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты ошибался, – сказала Сапанибал. – Мой брат на века останется гордостью Карфагена. Просто советники не знают его. Для многих здешних людей он превратился только в имя. Напомни им о его заслугах. Заставь их гордиться Ганнибалом, а не завидовать ему.

– Наверное, мы с тобой по-разному понимаем природу людей.

– Тогда выступи на совете старейшин! Обратись к великой Сотне. Пристыди их памятью Гамилькара....

Теперь уже Мессано поднял руку и заставил Сапанибал замолчать.

– Твой брат имеет только нескольких сторонников в Сотне старейшин. Он представляет собой молодое поколение, и его слава тревожит стариков. Пойми, советники не воины. Они не рискуют жизнями за тех, кого любят. И они практически не верят в тех, кого выбирают лидерами. Из всех побед им нравятся лишь скромные и небольшие – там, где слава не отбрасывает тени. Ни один из них не хочет видеть Ганнибала, вознесенного великим триумфом до божественных высот. Они просто не позволят этому случиться.

– А ты, Имаго? Ты позволишь?

– Я с радостью буду бросать лепестки цветов на плечи твоего брата. Я первый поклонюсь ему при возвращении. Семейство Баркидов всегда считало меня другом. Я был верен твоему отцу и поддерживал его даже в те моменты, когда из-за своих успехов он обзавелся множеством врагов.

Сапанибал пригубила фруктовый напиток и вдруг заметила дрожь своих рук. Она торопливо поставила чашу на столик.

– Я уверена в тебе, Имаго. Мой отец часто рассказывал о вашей дружбе. У меня нет сомнений относительно тебя, но твои слова встревожили мое сердце. Если наши советники решили оставить Ганнибала без поддержки – в тот момент, когда он демонстрирует блестящие победы – то что они сделают, если он хотя бы раз споткнется?

– Молись, чтобы твой брат не спотыкался, – ответил Мессано.

Он отвел взгляд в сторону и, сменив тему, спросил о здоровье Дидобал. Сапанибал нехотя позволила беседе перетечь в другое русло. Тем не менее, она многое узнала и была благодарна Имаго. Она ответила, что ее мать чувствует себя хорошо. На вопрос о младшей сестре ее ответ был почти таким же. Поначалу Сапанибал удивил интерес Мессано к этой девочке, но он быстро пояснил свои мотивы.

– Насколько я знаю, ей нравится Масинисса, – сказал он. – Сын короля Гайи. Твоя мать уже дала согласие на их союз?

Сапанибал говорила с матерью на эту тему вчера вечером. Разговор получился нелегким. Он напомнил ей об интригах, которые привели к ее собственному несчастному браку. Конечно, союз с массилиотами принес бы Карфагену большую выгоду. Их царь обещал поставлять в армию прекрасно обученных всадников. Но она боялась, что сестра станет игрушкой в руках дикаря, который будет оскорблять и унижать ее по каким-то мелочным прихотям. Кто знал, что таилось за улыбкой этого парня? Она сказала Дидобал, что оба подростка еще слишком юные для супружеского союза. Мать согласилась и добавила, что будет лучше, если их брак благословит Ганнибал. Им нужно подождать момента, когда он вернется с войны.

Услышав это, Имаго усмехнулся и довольно серьезно ответил:

– Я молю богов, чтобы твоя сестра не ожидала слишком долго. Ганнибал может не успеть к решению этого вопроса. Масинисса прекрасный юноша. Ему предначертаны судьбой великие дела. Многие советники одобрили бы его брак с тво ей сестрой. Есть и такие, которые с радостью выдали бы замуж за него своих дочерей. Но Карфаген отдаст Софонисбу либо Масиниссе, либо тому, кто узурпирует его власть. В любом случае, твоей матери придется уступить. Нам, как никогда прежде, нужна стабильность на морском побережье. Если Рим пойдет войной на Карфаген, нашему городу понадобятся сильные союзники. И тогда Софонисба не минует ливийского царя Сифакса.

– А он-то тут причем?

– Разве ты не слышала о пире, который состоялся во время его последнего визита? Твоя сестра танцевала перед ним. Обычный танец, но царь слюни пускал от удовольствия. Сифакс весь вечер расспрашивал о ней. Он отвратительный развратник, но нам пришлось учитывать важность его персоны. Боюсь, он скоро натворит дел. Как ты знаешь, ливийский царь давно уже зарится на земли Гайи. Трудно сказать, чем все это закончится, однако я думаю, что твою сестру лучше выдать замуж за Масиниссу, чем за Сифакса. Прорицатели утверждают, что этот юноша сыграет большую роль в судьбе Карфагена. Они никогда не ошибаются. Поэтому запомни мои слова и передай их матери.

Имаго поднялся со стула и приблизился к ней. Он снова сменил тему беседы, а заодно и тон голоса.

– Ты хорошо выглядишь, Сапанибал. Похоже, африканское солнце пошло тебе на пользу. Я считаю великим блаженством быть рядом с тобой...

* * *

За всю свою несчастную жизнь Имко Вако не видел ничего хуже, чем болота у реки Арно. Прежде он думал, что горы являли собой ад изо льда и скал – самое гиблое и ужасное место на земле. Эти вершины, ущелья и перевалы снились ему в кошмарах на протяжении долгой зимы. Он просыпался с криками, зная, что тысячи душ навечно остались в ледяном плену. Имко ежедневно благодарил богов за то, что выжил в том чудовищном испытании, и он ни за что не повторил бы его заново в здравом рассудке.

Вот почему нынешний маневр Ганнибала казался ему отвратительным и почти личным оскорблением. Как он только мог послать их в эти топи? Имко встретил весну болезненным и жалким, утратившим былую красоту. Его тело пострадало от холода и снега. Он с ужасом наблюдал, как хирург отрезал ему зазубренным ножом обмороженный палец. Каким-то чудом эта операция не повлекла за собой инфекции, но Имко заподозрил, что полученная рана открыла проход для злых духов, которые теперь легко входили в его тело. Иначе откуда у него появилась лихорадка? А надсадный кашель? Возможно, в его груди разрасталась плесень. Легкие хрипели, из носовых проходов все время изливалась зеленая слизь. И если некоторым людям удавалось добывать себе приличную пищу, то у Имко просто не было сил искать питание для поддержания жизни. Он удовлетворялся пайковым рационом, состоявшим, в основном, из мяса павших вьючных животных. С тех пор как они разграбили Таурин, он не имел во рту ничего такого, что хотя бы мало-мальски походило на фрукты или овощи.

К весне его живот впал внутрь, а мышцы сморщились. Бедра, икры ног и предплечья болели весь день, но не от работы. Они ныли даже в моменты отдыха. Зубы шатались в деснах. Волосы, казалось, выпадали с неестественной скоростью. Зрение ухудшилось. Он мог видеть предметы достаточно ясно, но с трудом воспринимал все то, что передавали ему глаза. Например, он видел круп коня, однако по-прежнему шел вперед, пока животное не лягало его грязным копытом. Иногда он наступал на навоз и, поскользнувшись, падал, хотя прекрасно видел кучу на дороге. Он как бы не успевал просчитывать, какое влияние увиденный им факт может оказать на его жизнь.

К концу первого дня, проведенного в болотах, он понял, какими могут быть страдания. Ад не был замерзшим и твердым. Он представлял собой вездесущую сырость. Они брели в воде – иногда по колено. Илистое дно засасывало ноги. Солдаты не могли ни сесть, ни остановиться. Ни одного мгновения отдыха. Впрочем, он сразу догадался о подвохе, когда их подвели к болотам. Впереди пошли ливийцы – ветераны пехоты. Для первых нескольких тысяч из них грунт был еще твердым. За ними двинулись другие африканские отряды, включая тот, в котором находился Имко. Затем иберийские союзники, которые едва преодолевали размешанную грязь. Тыл замыкали галлы. Тысячи ног и копыт перемесили болото до пены. Последние солдаты шли по грудь в грязи, загребая ее руками и тщетно стараясь сохранить свою поклажу не запачканной.

Оценив их беды, Имко поблагодарил богов за свое африканское рождение. Он не вынес бы тех мук, которые выпали на долю людей с белой кожей. Возможно, галлы и заслуживали такого обращения, но он не понимал Магона и Бомилькара , которые следовали за ними с частью нумидийской кавалерии. Они мрачно ехали через топь, как облаченные в броню пастухи, гнавшие на юг серое стадо их армии. Похоже, Ганнибал, выбирая маршрут, руководствовался только собственным мнением.

Неприглядная местность соответствовала топи. Здесь росли только болотные растения: камыш и довольно толстая трава, покрытая коричневой кожицей. Над зловонной водой роились комары и мошки – большие, как слоны. Они коварно и подло налетали на людей густым облаком. Они лезли в рот и в нос, в глаза и уши. Ландшафт пятнали белесые скелеты давно погибших деревьев. Некоторые из них еще тянулись к небесам, другие лежали, словно сдались и упали от усталости. Перед похо дом генералы говорили, что армия пойдет по заброшенной дороге. Но, глядя через дымку тумана и облако насекомых, Имко не видел никаких явных признаков тропы. Он давно догадывался – и постоянно убеждался в этом, – что Ганнибал сошел с ума. Буйный демон, прокравшийся в тело командира, жирел на страданиях его солдат. Имко не был так глуп, чтобы делиться с кем-нибудь этим мнением, но в глубине души он безмолвно клеймил Ганнибала гневными тирадами.

Переход через болота продолжался всю ночь до рассвета. Отдыхать было негде. Всюду хлюпало, капало и сочилось. К тому времени, когда солнце снова поднялось над холмами, вереница людей перестала выглядеть организованной колонной. Сотни солдат переживали приступы лихорадки. Имко видел вокруг себя больных и умиравших воинов, ворчливых и стонущих людей. Иногда казалось, что армия сбилась с пути и пошла в неверном направлении. В последнее время Имко объяснял все беды вмешательством злых духов. Он даже замечал заразу – призрачное существо, которое переносилось по воздуху от человека к человеку и касалось людей длинными грязными пальцами. Ему часто приходилось пригибаться и уклоняться от этой оскверняющей твари, и со стороны он выглядел как безумец, отмахивавшийся от невидимых летучих мышей.

Единственными относительно сухими кочками были трупы вьючных животных. Чтобы немного передохнуть, солдаты садились на бока павших мулов или обхватывали шеи мертвых лошадей. Имко видел, как один мужчина лежал на двух козлах. Омерзительное и печальное зрелище. Он проваливался в грязь вместе с животными. Ноги, руки и ягодицы уже погрузились в жижу. Имко содрогнулся от отвращения, когда один из козлов приподнял голову и жалобно посмотрел на него. Увязшее в грязи животное молило о помощи. Его печальный взгляд казался прямым вопросом, обращенным к человеку. Зачем мы умираем, спрашивал он. Но Имко не знал ответа. Он продолжал идти. К вечеру он прошел мимо многих мертвых людей и животных.

На третий день он издали увидел Ганнибала. Командир ехал на спине единственного уцелевшего слона. Большое расстояние не позволило рассмотреть его черты, но другие солдаты кое-что подметили. По армии распространился слух, что Ганнибал подхватил лихорадку. Некоторые утверждали, будто он лишился зрения. Другие говорили о потере слуха. Странно, но эти новости лишь подталкивали Вако вперед. Если сплетни были правдивыми, то их поход в Италию достиг вершины абсурда. Имко не мог вообразить себе большей нелепости. Слепой и глухой Ганнибал вел их к Риму? Безумный командир специально ехал на слоне, покрикивая на солдат и придумывая разные уловки, чтобы не слышать ропота подчиненных и не видеть что происходит? Нет, это просто невозможно. Более разумным вариантом будет встреча с римскими легионами – без вождя и без путей отхода. Ни один генерал не сможет вести войну с удачей и неистовством Ганнибала. Потеряв командующего, они будут разбиты и уничтожены через одну-две недели. Абсурдность такого финала заставляла Имко идти вперед. Он стал свидетелем невиданного фарса. Какой рассказ о напрасных страданиях поведает он в подземном мире!