Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

Ответ был неочевидным – двусмысленным, противоречивым. Человек, который знал его по прошлым годам, увидел бы множество знаков физических лишений. Брови Ганнибала утратили повелительную складку. Они обвисли и превратились в два черных карниза над глазными впадинами. Слепой глаз притягивал к себе внимание. Темная сморщенная пленка будто голодала из-за невозможности видеть внешний мир. Широкий рубец поднимался по диагонали из-под нагрудной пластины вверх по шее до самого затылка. Предплечья и руки были покрыты сотней шрамов от порезов и ран. Когда его туника приподнималась достаточно высоко, на бедре проглядывал край зарубцевавшегося ранения, полученного при Сагунтуме.

Хотя эти раны притягивали взгляд Ваки, они тускнели с каждым следующим мгновением. Он слышал от некоторых лейтенантов, что молодые рекруты ворчали на мирный ход лета. Они считали, что победный ветер, прежде двигавший Ганнибала вперед, теперь изменил направление. Но молодые люди просто не сидели рядом с ним. Глаз командира по-прежнему мерцал энергией, которой хватило бы на оба ока. Он сидел с прямой спиной, мышцы рук и плеч были туго натянуты под кожей. Даже в такой неподвижной позе Ганнибал производил устрашающее впечатление. Казалось, что он в любой момент мог вскочить на ноги, выхватить меч и срубить кому-нибудь голову. Но в нем не тлели искры гнева. Он не сердился. Наоборот, командир излучал абсолютное спокойствие. Просто он был способен на все – в любой момент. Нет-нет, подумал Имко. Ганнибал все еще грозен. Он пострадал от ран, устал от долгой кампании, но его ум не потерял былой остроты. И атака на Тарент доказала это.

Не прошло и недели осады, как двое юношей, Филемен и Никон, прокрались из города и сообщили Ганнибалу, что большая часть жителей намеревалась перейти под его покровительство. Имко вместе с остальными офицерами присутствовал на переговорах. По словам юношей, римляне вели себя с их соплеменниками грубо и бесчестно. После Канн в Рим угнали многих важных тарентийцев. Сенаторы хотели гарантировать лояльность города. Но в прошлом месяце небольшая группа заложников бежала и направилась домой. Вряд ли это можно было считать предательством, однако Сенат, показав нервозность и раздражение, обвинил их в содействии врагу. Всех оставшихся пленников избили кнутами и сбросили с вершины Тарпейской скалы. Весть об этой расправе вызвала гнев тарентийцев. Город по-прежнему находился под охраной римского гарнизона, занимавшего крепость. Тем не менее юноши утверждали, что жители Тарента хотят изменить ситуацию. Они лишь просят карфагенян отнестись по-доброму к ним и к городу. Если Ганнибал обещает свою милость, то они откроют ворота.

Командир не торопился отвечать на их предложение. Он говорил через переводчика, хотя Имко понимал, что это делалось в основном для офицеров, не знавших латынь.

– Как же вам удалось выбраться из города, если римляне охраняют крепость? – спросил он.

Филемен, меньший ростом и более общительный, ответил:

– Тут все просто. Охранники знают нас в лицо. Они позволяют нам выходить за ворота и охотиться на кабанов. За это мы отдаем им часть добычи...

– Ты говоришь, что можешь выходить за ворота?

– Да, в любое время. Иногда наши охотники...

Ганнибал поднял руку и прервал его речь. После долгой паузы он задумчиво сказал:

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Ия благодарен вам за хорошую идею...

В течение двух следующих недель Филемен стал завзятым охотником. Он почти ежедневно выходил из города и возвращался поздно вечером, волоча за собой то оленя, то дикую свинью. Когда римляне привыкли к его вылазкам и к дарам свежего мяса, шпионы пустили по городу слух, что сильная болезнь приковала Ганнибала к постели, и что карфагенский военачальник стал серьезно опасаться за свою жизнь. В то же время командир велел отборным силам из десяти тысяч пехотинцев запастись четырехдневным пайком, пробраться ночью в ущелье, расположенное рядом с городом, и спрятаться там. Поздним вечером в назначенный день Ганнибал повел армию к боковым воротам. Внутри Никон убил кинжалом ничего не подозревавших охранников и пропустил Ганнибала в город. Карфагенские воины устремились следом за ним – тихо и скрытно.

Все это Имко увидел собственными глазами. Однако почти то же самое у главных ворот проделал Филемен. Ему следовало завести в город несколько тысяч ливийцев – вторую клешню карфагенского «краба». Он позвал охранников и попросил их открыть калитку в воротах. Юноша сказал, что на этот раз он добыл огромного кабана. Римские легионеры впустили его и трех ливийских солдат, переодетых пастухами, которые якобы помогали Филемену тащить тушу животного. Охранники склонились над кабаном, чтобы поглазеть на него, и это стало последней ошибкой в их жизни. Вскоре главные ворота были открыты, и ливийцы проникли в Тарент.

Когда в городе собралось не меньше двенадцати тысяч солдат, Ганнибал приказал солдатам обнажить оружие. Они без помех ринулись вперед по ночным улицам, в энтузиазме спотыкаясь о камни, едва сдерживая радость и шепотом советуя горожанам на всякий случай спрятаться в домах. Их клинки были направлены на римлян. Два заговорщика подняли крики рядом с бараками легионеров. Когда сонные солдаты выбежали, чтобы выяснить причину шума, их тут же убили.

В любом случае, хитрый план Ганнибала сохранил много жизней с обеих сторон. Он был гораздо лучше открытой атаки. Уцелели только римляне, запершиеся в крепости. Это фортификационное сооружение занимало сильную позицию на мысе, и его размеры были слишком большими для осады. Ганнибал приказал возвести стену между крепостью и городом, прорыть заградительный канал и оставить легионеров на волю судьбы. Он знал, что они могли получить подкрепление со стороны моря. Тарентийский флот оказался блокированным во внутренней гавани. Фактически город оказался отрезанным от помощи извне, а римляне сохранили ее возможность. Но Ганнибал преодолел и эту трудность. Он вывез флот из гавани. Солдаты установили корабли на телеги и сани, провезли их по улицам города и выгрузили на морском берегу. Горожане с изумлением наблюдали, как корабли проплывали перед их окнами по узким улочкам Тарента. Вот так проблема, которую люди считали непреодолимой, была решена Ганнибалом за несколько дней.

Через пару недель Метапонт и Турин признали его власть. Их примеру последовали и другие греческие города на юге Италии – все, кроме Регия. В руки Ганнибала перешло несколько больших портов. Теперь он мог наладить с Карфагеном транспортное сообщение. Удивительно, восхищался Имко. Труд одной ночи принес такие ощутимые плоды. Ганнибал не утратил свое стратегическое мастерство. Наоборот, он сделал его более тонким и отточенным.

* * *

Огромные волны, грохотавшие на атлантическом побережье, делали крохотным все, что Гасдрубал видел на защищенных берегах Средиземноморья. С тех пор, как предыдущей зимой его армия прибыла к устью Тагуса, он не уставал любоваться бурлящим пространством океана. С каждым веером брызг, с каждым перекатом сланцево-черных гребней воды оно говорило с ним о вечности. Во время зимних штормов он слышал низкое ворчание, которое, по рассказам местных жителей, было приглушенным ревом гигантов, сражавшихся друг с другом под волнами. Силен, который не успел уплыть к Ганнибалу и сопровождал Гасдрубала в походе, утверждал, что громкий шум имел другую причину. Он заявлял, что это был гул камней, катавшихся по дну океана. Местные вожди смеялись, тянули его за длинные уши и имитировали кривоногую походку грека, как будто это могло опровергнуть изложенную им теорию. В свою очередь, Силен с презрением относился к их рассказам о морских чудовищах – особенно когда они описывали существ, челюсти которых могли перекусить квинкверему, или тварей, чьи сотни щупальцев хватали бедных моряков и утаскивали их в морские глубины.

Однажды вечером во время пьяного веселья среди зарева тлевших костров в большом задымленном зале Силен начал рассказывать о стране, расположенной на дальнем юге от Карфагена – за холмистыми краями, поросшими кустарником, и за огромной безжизненной пустыней. Далеко на юге от Нубии, Эфиопии и Аксума обитало племя белых людей, которые так быстро сгорали под солнцем, что им приходилось проводить все дни в своих жилищах. Они скитались по подземным пещерам, чьи лабиринты тянулись в каждом направлении и распространялись под всеми известными странами. Эти дикари питались сырым костным мозгом нормальных людей. Те племена, которые знали о них, боялись, что однажды они выйдут на поверхность земли из расщелин и темных пещер и нападут на остальные народы.

Рассказ Силена был встречен общим молчанием. Черные глаза вождей остекленели от страха. Куртизанки накрыли головы треугольными платками. Мужчины торопливо зашептали молитвы. Некоторые из них окропили пол вином в дар небесным покровителям и с беспокойством осмотрели темный зал. Затем несколько знатных персон подтвердили историю грека. Один из гостей заявил, что однажды ночью встречал тех белых африканцев в Гадесе. Другой спросил у него, каких богов нужно ублажать, чтобы держать этих жутких существ в их пещерах... И тогда Силен согнулся вдвое от хохота. Он признался, что выдумал свой рассказ от первого до последнего слова. Неужели они теперь не понимают, как легко обмануть незрелые умы? А ведь он мог бы рассказать им о расе синих людей, которые спят в гамаках, подвешенных на звездах. Или о народе, чьи воины мочатся на большой палец левой ноги. Или о несчастных туземцах Африки, чьи цветастые и отвисшие задницы привлекают внимание бабуинов и возбуждают в них страстную влюбленность.

В тот вечер грек не обзавелся новыми друзьями. Но Гасдрубал был вынужден признать, что ему понравилась компания этих странных людей. Да и Силен служил постоянным развлечением, внося юмор в любую ситуацию. Впервые за несколько лет жизнь начала дарить Гасдрубалу радость. Конечно, он сильно скучал по Балле, но даже здесь имелась некоторая сладость. Гасдрубал знал, что она ждала его. Пройдет немного времени, и они вновь соединятся друг с другом. Его семя задержалось в ней прошлой осенью. Ежедневно принося подношения Астарте, он просил о мальчике – о брате для Маленького Молота в мирные дни после войны. Ганнон и Магон курсировали по стране, одерживая победы и нанося карательные удары по тем иберийцам, которые успели забыть предыдущие уроки. Да, они действовали слишком широко, но окончание войны теперь казалось ближе, чем прежде.

Учитывая это настроение, он едва поверил ушам, когда впервые услышал новости о Публии Сципионе. На миг он даже перестал дышать и обвис, словно опустевший кожух. Гонец в нескольких фразах обрисовал весь ужас ситуации и вогнал Гасдрубала в прежнее уныние, из которого его недавно вывели братья. Новый Карфаген захватили римляне! У империи вырвали сердце! Его дом, дворец кузена, мечты отца, столица, которую Ганнибал доверил ему, богатства нации, сотни торговцев, пленников и аристократов – все это забрали в один день. Лес Шлюхи сгорел в огне. Улицы обагрились кровью тех людей, которых он знал еще в юности. Страшная новость потрясла его до глубины души.

Он благодарил богов – карфагенских и иберийских – что в момент захвата Нового Карфагена Баяла находилась в оретанской крепости своего отца. Она принимала участие в свадьбе сестры. Здесь им повезло. Сознание того, что она могла быть схвачена, опозорена и изнасилована римскими солдатами, вызвал боль в его висках, трепет сердца в груди и дрожь пальцев. Хотя он знал, что этого не случилось, сама возможность подобного события наполняла его огромным страхом, доселе неизвестным ему. Война обрела новый и совершенно отвратительный оттенок. Он вдруг понял, почему мужья сражались иначе, чем холостяки. И, наверное, отцы тоже сражались подругому. Это неожиданное понимание и связанные с ним выводы породили стыд в его душе. Теперь ему было известно, что пережили мужчины, чьи судьбы он разрушил, чьих жен он сделал наложницами, чьих детей увел в рабство. В первые дни траура он едва не сошел с ума.

Однако, подобно многим лидерам, Гасдрубалу посчастливилось иметь умного и верного помощника, который проявлял свои лучшие качества в критические моменты, когда его вмешательство требовалось больше всего. Ноба намеренно не замечал печали генерала. Он никогда не упоминал о Балле, кроме тех случаев, когда писал ей письма вместо Гасдрубала. Он обсуждал с генералом только стратегические неудачи, вызванные потерей Нового Карфагена. Кроме того, он собирал тайные сведения о новом проконсуле Рима. Публий Сципион не только мастерски взял город, но и проявил особую проницательность в обращении с пленными. Он быстро продал за небольшие деньги захваченных в плен карфагенян, ливийцев и нумидийцев, а иберийцев отпустил на свободу. Он выказал большое внимание дипломатическим заложникам: детям и женам иберийских вождей. Публий одарил их подарками и велел им возвращаться к своим народам без злобы на Рим.

За пару недель после первой победы проконсул заручился поддержкой Эдеко, Индибилиса и Мандония – трех самых сильных вождей на полуострове. И вновь небольшие племена Иберии были подброшены в воздух, словно мячи. Гасдрубал не мог поймать их все, поэтому ему приходилось выбирать – какие хватать, а каким дать упасть в руки римлян. Прислушавшись к спокойному голосу Нобы, который шептал ему в ухо, Гасдрубал сорвал армию с места и направился в глубь страны. Он должен был незамедлительно остановить уничтожение своих союзников. Генерал послал гонцов к нескольким племенам и приказал вождям собраться в Оретанах. Кроме всего прочего, Гасдрубал надеялся увидеть там Баллу.

Армия двигалась быстро, без стычек с врагами, хотя и не в лучшем настроении. На третий день они вошли в город, о котором никто никогда не слышал. Место представляло собой скопление каменных хижин, разбросанных по широкой долине. Они уже издали выглядели необитаемыми. Тем не менее некоторые солдаты заявляли, что видели дым, поднимавшийся от кухонных очагов. Но когда силы Гасдрубала вошли в город, люди увидели разбитые крыши домов, осыпавшиеся стены, безмолвные комнаты и очаги, столь долго остававшиеся без употребления, что обугленные камни были начисто омыты дождями. Ни одного человека среди зданий, ни одного животного, никаких признаков жизни за несколько прошедших десятилетий. История города канула в лету... В тот же день солдаты с облегчением покинули это странное место. С тех пор Гасдрубал везде находил сообщения. Они были написаны белесой травой на земле или ржавыми мшистыми пятнами на скалистых склонах. О них говорил огромный валун размером с крепость, треснувший на четыре равные части. Казалось, что его уронил на землю какой-то гигант. Однажды вечером на небе появились облака с узором рыбьей чешуи. Они тянулись от горизонта к горизонту. Воспринимая эти таинственные знаки, Гасдрубал не мог интерпретировать их, и они наполняли его нарастающим страхом.

Когда он приблизился к землям оретанов, к нему прискакал гонец, якобы посланный Баялой. Суть его сообщения заключалась в том, что Гасдрубалу не следовало входить в поселение тестя. Он должен был свернуть на юго-восток и встретиться с женой в Бекуле. Гасдрубал обменялся взглядами с Нобой. Эфиоп поджал губы и проворчал, что ему не нравился такой поворот событий. Он попросил гонца объяснить ситуацию. Где Андобалес? У них имелись вопросы к нему. Карфагенская армия не свернет с пути по прихоти какой-то женщины – пусть даже Баялы. И разве вожди других племен не ожидали их прибытия?

Посланник ответил, что объяснения будет даны им в Бекуле. До города оставалось три дня пути. У Нобы все еще имелись вопросы. Он выставлял их один за другим с такой настойчивостью, что вскоре гонец отвернулся от него и обратился к Гасдрубалу.

– Баяла зовет тебя, командир, – сказал он. – Ты знаешь, что жители Бекулы верны тебе, как и во времена твоего отца. Баяла там. Она просит тебя поторопиться. Ты все поймешь, когда увидишься с ней.

Через три дня у ворот Бекулы гонец снова приблизился к Гасдрубалу и, остановив его, сказал, что хочет передать ему еще одно сообщение.

– Оно предназначено только для твоих ушей, – добавил он.

Когда охрана Гасдрубала отошла на несколько шагов, гонец прошептал:

– Андобалес сказал, что ты больше ему не сын.

Гасдрубал с изумлением посмотрел на него, затем нахмурился. Чуть позже он горько усмехнулся и снова нахмурился.

– Но почему? Разве я не женат на его дочери? Разве она не носит моего сына в своем чреве? Неужели он пойдет на поклон к Сципиону? Андобалес не так глуп! Вернись к вождю и передай, что ему не нужно быть холуем Рима. Я его семья! Он мой тесть. У нас кровное родство.

Посланник молча выслушал его слова. Как и все оретаны, он носил кожаную головную повязку, которую украшали птичьи перья. В порыве гнева Гасдрубал вырвал их из-под повязки. Но и это оскорбление не получило отклика. Когда генерал успокоился, мужчина тихо произнес:

– Подумай немного, и ты сам все поймешь. Поверь мне, ты больше не сын Андобалеса.

Не дожидаясь ответа, гонец вскочил на коня и помчался прочь от армейской колонны. Гасдрубал смотрел ему вслед и терзался вновь вспыхнувшей тревогой. Она стала еще сильнее, когда армия вошла в город. Отряд из десяти оретан промчался мимо Гасдрубала, даже не взглянув на него. Во дворце, предназначенном для Баркидов, он не получил обычного радушного приема. Прислуга и городские чиновники лишь смущенно шептались между собой. Затем он услышал крик Нобы. Охрана из Священного отряда пробежала мимо него, бряцая броней и вынимая оружие из ножен. Казалось, их черные плащи помутили его разум. Силен, который приехал во дворец раньше всех, чтобы предупредить Баялу, встретил Гасдрубала с вытянутыми руками. Он обхватил командира и что-то начал повторять – снова и снова, хотя Гасдрубал не слушал его. Он отшвырнул грека в сторону и растолкал толпу своих солдат, которые по какой-то причине преграждали ему путь в покои Баялы.

Заметив его приближение, стайка служанок, собравшаяся в спальне у супружеского ложа, рассыпалась по комнате. Баяла лежала навзничь на постели. Ее руки безвольно вытянулись по бокам. Платье было высоко приподнято на бедрах. На миг он удивился. Почему она лежала в такой позе? Почему в их спальне собралась толпа? Мысль, так и не созрев, увяла. Он направился к ней, окликая ее по имени, хотя уже знал, что Баяла не ответит. Силен снова оказался рядом и попытался оттянуть его прочь. Гасдрубал хотел оттолкнуть косолапого грека или даже ударить его. Но один взгляд на красный полумесяц, зиявший на горле Баялы, выбил из него весь гнев. Он упал на колени и пополз по полу, не отрывая взгляда от залитой кровью постели. Баяла была еще теплой. Она была еще теплой! Он прокричал эти слова, как будто в них был ключ к загадке. Затем его обхватило множество рук. Он видел лица Силена и Нобы. Все о чем-то говорили ему. Ну, как же они не могли понять, что Баяла была еще теплой?

Гасдрубал оплакивал смерть жены, истязая себя. Он бил себя в грудь, колотил кулаками по глазам и выкрикивал проклятия в ночное небо. Он жалел, что не послушал Баллу, когда она просила его не доверять ее отцу. Он клялся снести голову Андобалеса с плеч, как только появится возможность. Гасдрубал кричал, что лучше бы они никогда не встречались, и тогда он не тосковал бы о ней, и тогда бы его сердце не разрывалось на части, вспоминая о тысяче удовольствий, которые вдруг превратились в невыносимые пытки.

Его первым желанием было истребление оретан. Хотя гонец, направивший его в Бекулу, скрылся, Священный отряд перехватил убегавших наемных убийц. Только трое из десяти уцелели в сражении и сдались в плен. Один из них не поддался пыткам, но двое других заговорили перед тем, как умереть. Они клялись, что Баялу убили по приказу ее отца. Это означало непреложный факт: Андобалес оборвал все связи с Карфагеном. Отныне он стал союзником молодого проконсула. Гасдрубал возненавидел вождя с ослепляющей яростью. Он всегда презирал Андобалеса, но только теперь осознал, какой сильной была его антипатия. Он поклялся отнять у него жизнь. Его бывший тесть оказался мерзавцем и убийцей. Андобалес уничтожил свое будущее, надругался над красотой любви, убил ребенка, еще не видимого человеческому глазу. Он приказал рассечь прекрасную шею дочери. Он погубил родную плоть, которая не должна была знать боли. По его хладнокровному приказу Балле выпустили кровь. Какой, наверное, ужас она испытала... Какой страх в последние мгновения... Андобалес заслуживал худшей смерти, и Гасдрубал намеревался познакомить его с ней.

Тем не менее Ноба убедил его не нападать на иберийцев. Римляне находились слишком близко и могли ввязаться в сражение. Совет вождей, который созывал Гасдрубал, так и не состоялся. Местные племена либо склонялись к нейтралитету, либо спешили подружиться с Публием. Гасдрубал совершил бы большую ошибку, если бы атаковал врага в слепой ярости. А именно на это и рассчитывал Андобалес. Ноба умолял Баркида не доставлять хитроумному негодяю такого удовольствия. Они долго спорили по этому поводу. Временами дело доходило до драки. Генерал и его помощник набрасывались друг на друга и вкладывали свое раздражение в толчки и тычки, от которых человек, не привыкший к боли, согнулся бы вдвое.

В конце концов они вывели армию к широкому плато близ Бекулы – высокому и наклоненному плоскогорью с двумя террасами, поднимающимися с нижних равнин. Оттуда Гасдрубал наблюдал, как армия Публия приблизилась и предложила им битву. Карфагеняне быстро отступили на плато, не посмев сразиться с ними. Гасдрубал не менял позицию целую неделю. Возможно, он ждал братьев, надеясь, что они помогут ему одолеть римское войско. Но он не стал посылать к ним гонцов или каким-то образом ускорять события. Окружающий мир и угроза поражения бледнели в сравнении с бурей, бушевавшей в его груди. Вот почему он, не думая, контратаковал легионеров на нижней террасе. Его отряды встретились с силами противника, поднимавшимися на плато по левому склону. Затем, когда римские солдаты появились и справа, он почувствовал опасность, но проявил непростительную медлительность.

Из ступора его вывел Ноба. Он вернулся со второй террасы и без слов хлестнул Гасдрубала ладонью по щеке. Эфиоп был сильным человеком. Его удар едва не сбил генерала с ног. Силен, который стоял рядом, схватил командира за руку и не позволил ему вытащить меч из ножен.

– Ты сошел с ума? – прошипел Гасдрубал, вырываясь их объятий грека. – Как ты посмел ударить меня?

– Возможно, я сошел с ума, – ответил Ноба, – но ты сейчас похож на женщину в истерике. Печалься о своей возлюбленной в другое время. Ты еще найдешь себе девку с крепкой задницей, а сейчас нас могут уничтожить. Очнись и сделай что-нибудь!

– Я могу убить тебя за такие речи!

– Конечно, можешь, – согласился Силен.– Но только сделай это позже. Я считаю, что Ноба сказал тебе жестокую правду.

– Она была мне дороже жизни...

Ноба шагнул к нему так близко, чтобы его дыхание обожгло лицо Гасдрубала.

– Я знаю. Расскажешь мне о ней завтра. Или лучше на следующей неделе. Или по прошествии многих лет! Но сейчас командуй отступление!

И Гасдрубал прислушался к его совету. Боги дали ему хороших помощников. Под руководством Нобы лучшая часть его армии бежала. Слоны спустились вниз на дальней стороне плато по поросшему деревьями склону. Обоз – телеги и вьючные животные, нагруженные скарбом, – тоже благополучно выбрались на относительно ровную местность. Армия двинулась скорым шагом. Тылы все время забегали вперед. Походный марш грозил превратиться в беспорядочное бегство, но Ноба контролировал ситуацию. Он выкрикивал приказы, которые никто не смел оспорить. В конце концов им пришлось бросить повозки и салазки с грузом. Такая добыча была большим искушением и могла замедлить римлян, поскольку ни один легионер не стал бы оставлять другим такой завидный куш.

С наступлением ночи Публий прекратил погоню. Гасдрубал воспользовался этим и при свете тонкого полумесяца постарался максимально нарастить расстояние между армиями. Он почти не понимал, что происходило вокруг, и лишь изумлялся тому, как быстро его сильная позиция превратилась в ночное бегство. Однако когда движение и близкая опасность привели его в чувство, он принял твердое и окончательное решение. Хватит прозябать в Иберии! Сколько раз иберийцы предавали его народ? Сколько раз они убивали тех, кого он любил? Жену, зятя, отца и многих других. Он проклинал эту страну и плевал на нее. Он больше не мог выносить ее вида и запаха. Он больше не желал чувствовать, как она щекочет его ноги. Следующим утром Гасдрубал послал гонцов к обоим братьям, прося у них прощения и благословения. И еще он направил другого посланника, который со временем должен был добраться до Карфагена. Генерал сделал выбор, и пусть старейшины услышат его волю.

Гасдрубал Барка отправлялся походом на Рим.

* * *

На рассвете в назначенный день судно вышло в море из небольшого порта к северу от Салапии. Знаки были добрыми. Северо-восточный ветер раздувал квадратный парус. Они плыли все утро и пристали к берегу на дальнем отростке суши, который указывал на Грецию. Здесь они остановились на отдых, чтобы со следующим рассветом – при благоприятных условиях – промчаться за день через всю Адриатику. Учитывая расстояния, которые она преодолевала до сих пор, это путешествие не было длительным. И оно могло оказаться последним для Эрадны, так как судно было готово доставить ее вместе с небольшим богатством на родину, о которой она давно мечтала. Тем не менее в момент отплытия девушка не поднялась на борт корабля.

Сидя на берегу, Эрадна наблюдала, как судно отдалялось от нее, то поднимаясь, то опускаясь на волнах. Как только корабль миновал буруны и вышел в открытое море, весла поднялись из воды и замерли в воздухе, словно крылья без перьев. Капитан прошел по палубе. Его силуэт скользил по сиянию восходящего солнца. До нее донеслись обрывки его слов – приказы, унесенные вдаль легким бризом. Гребцы убрали весла. Команда установила парус, который тут же выгнулся под порывом ветра. Движение корабля стало более ровным, и судьбы его пассажиров больше не были связаны с ней.

Эрадна погрузила руки в песок и сжала в пальцах обкатанные камешки. Откинув прядь волос с лица, она закрепила ее за головную повязку. Ей не нравилось, когда мужчины или женщины смотрели на ее лицо, поэтому она редко выставляла его на обозрение миру. Обычно она воспринимала свою красоту как несчастье, но сейчас поблизости не было ни одного человека, и ей хотелось почувствовать прикосновение рассвета к своим щекам. Ее глаза сияли пугающей голубизной. Уголки сочных губ опустились вниз и слегка надулись. Крохотные песчинки на высыхающей коже цеплялись за плавно изогнутый нос, но они лишь подтверждали тот факт, что ее лицо было сделано из материала, общего для всех людей.

У каждого бедра и за спиной лежало ее имущество. В маленьком мешочке хранились монеты, которые она выменяла на собранную добычу. Другие мешки содержали предметы, необходимые для жизни: пищу и ножи, травы и постельные принадлежности, куски тряпок и иголки. Еще несколько дней назад у нее не было третьей части этих вещей. Они достались ей по наследству. На небольшом расстоянии лежал мертвый краб, которого Эрадна не заметила, выбирая место для прощания с кораблем. Удлиненное тело морского существа имело две мощные клешни, презрительно разбросанные смертью по бокам. Эрадна старалась не смотреть на него, но он каким-то образом был связан с ее решением, принятым в темный час прошлой ночи.

Решение далось нелегко. Оно шло вразрез с ее желаниями. Там, на борту корабля, она нуждалась в большей определенности. И Атнех почти удалось убедить ее. Когда она искала повод, чтобы остаться в Италии, старуха сбивала ее с небес на землю, как меткий лучник сбивает летящего голубя.

– Ты боишься моря? – спрашивала она. – Насколько я могу судить о тебе, ты вообще ничего не боишься. Ну, будет немного воды под тобой? Разве это сравнимо с бедами, которые жизнь показала тебе? Если бы боги захотели твоей смерти, то давно забрали бы тебя к себе.

Когда она не сошлась с торговцем в цене, меняя трофеи на монеты, Атнех дала ей затрещину и назвала реальные расценки. Когда Эрадна пожаловалась, что ни один из кораблей не пригоден для морского плавания, старуха нашла такое судно. И когда девушка предложила ей еще одну ходку за добычей, старуха покачала головой, отметая подобную глупость.

– Казилинум? – переспросила Атнех. – Забудь об этом. Еще один город? У тебя и так достаточно денег. Не дай мне увидеть, как ты превращаешься в дуру. Я понимаю, что с тобой творится, и это никак не связано с деньгами. Ты знаешь, что боги иногда играют с нами, как с куклами? Подумай о моих словах. Представь, что через твое сердце продета струна. Если ты чувствуешь, как она натягивается в одном или в другом направлении, то знай, что это каприз твоей глупости. Такие чувства не принесут тебе добра. Запомни мое предупреждение. В любом случае, я старая женщина. Ты не должна бросать меня в этом опасном путешествии.

В итоге Эрадна впитала в себя уверенность Атнех и укрепилась в решении отправиться через море в Грецию. Но когда она уже думала, что ее стезя жизни стала понятной, как никогда прежде... Когда она хотела ступить на этот путь с молитвой о том, чтобы он оказался правильным и привел ее к столь долгожданному счастью... Когда она поверила, что ее действительно ожидало будущее, о котором говорила Атнех... Старуха заболела. Она не знала, что свалило ее навзничь, но говорила, будто какая-то тварь поедает плоть тела изнутри. Боль наполняла всю ее грудь и впивалась пальцами в бреши между ребрами. Дыхание становилось все более тяжелым и поверхностным. К концу лунного цикла она извелась от хриплого кашля – настолько регулярного, что он походил на дыхание. Один болезненный приступ сменялся другим.

В середине ночи Атнех встряхнула запястье Эрадны и разбудила ее. Она хотела, чтобы девушка пообещала ей не становится дурой – чтобы она всегда помнила ее слова. Эрадна пыталась убедить ее, что умирать еще рано. Но старуха бросила на нее такой презрительный взгляд, что она почувствовала его через темноту. Атнех попросила ее вновь описать ту тихую жизнь, которую они вместе искали. Какое-то время старая женщина слушала, сотрясаясь от кашля и хрипло дыша. Эрадна думала, что ее слова успокоили Атнех, однако та неожиданно сказала:

– Я ничего не вижу!

– Потому что здесь темно. Сейчас ночь.