Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

– Ты не царевич, стоящий перед нами! И твой брат не царь! Отвечай мне как положено! Или я увижу тебя, остроумного глупца, прибитым гвоздями к распятию!

Зал загудел, выражая одобрение советнику. Похоже, некоторым старейшинам понравилась угроза. Какой-то более спокойный голос выразил удивление, что бравый генерал все время просит их о помощи. С ним согласился один из молодых Ханнонов:

– Твой брат не спрашивал нашего совета, когда начинал эту войну. Почему же он ищет нашей помощи, чтобы закончить ее? Его действия не санкционированы Карфагеном. Это война Ганнибала, и пусть ответственность за ее результат падет только на его голову.

– А как быть с той славой, которую принесет его победа? – спросил Магон.

Ответ пришел из другой половины зала. Хад даже не потрудился встать. Он говорил негромко, но его голос звучал авторитетно.

– Ганнибал получит по заслугам – за все, что ганнибалово, – сказал лидер совета. – Но давай говорить по существу. Ты, юноша, сказал, что привез нам какие-то доказательства. Покажи их нам.

Подумав немного, Магон кивнул. Момент для главного сюрприза действительно казался неплохим. Он громко объявил:

– Уважаемые старейшины. Ваши требования вполне оправданы. Я сейчас покажу, что привез для вас. Пусть будет по-вашему. Это подарок совету от моего брата, Ганнибала Барки, сына Гамилькара – чести и гордости Карфагена!

Постепенно повышая голос, он громко прокричал последние слова. Вероятно, это было сигналом, потому что через миг в коридоре перед залом совета послышался шум. Несколько обнаженных по пояс рабов, со стройными и красивыми телами, с трудом втолкнули в дверной проем тяжело нагруженную повозку. Она была накрыта черной тканью, скрывавшей под собой содержимое. Судя по форме, груз представлял собой высокую кучу каких-то небольших предметов. Магон подошел к повозке и схватил ткань рукой.

– Когда мы сообщили вам о величии нашей победы при Каннах, в ответ пришло множество вопросов. Вы выражали сомнения по поводу изложенных фактов. Некоторые из вас требовали цифры, доказательства или какой-то способ, чтобы вы, сидящие здесь за безопасными стенами Карфагена, могли понять, какие подвиги в вашу честь совершает армия Ганнибала. Но как перенести в этот зал наши победы на полях сражений? Как убедить вас в количестве уничтоженных врагов? Кто, кроме Ваала, знает точные цифры? Я мог бы рассказать вам о своих подсчетах, но вы, честолюбивые советники, все равно не поверили бы мне. Поэтому считайте сами! Эти предметы сняты с рук убитых римлян! Дар от Ганнибала с одного лишь поля при Каннах!

С грозным величием Магон сдернул ткань с груза. Почти одновременно с этим рабы наклонили повозку набок. Ее содержимое выплеснулось на каменные плиты звенящей лавиной. Сначала трудно было понять, что собой представляли предметы. В тусклом свете зала они мерцали и, падая на плиты, катились и подскакивали. По воле странного случая, ситуацию прояснил только один предмет из многотысячной кучи. Он выкатился дальше остальных. Блуждающий путь привел его к лавкам советников, после чего он развернулся и откатился по дуге назад. Магон подхватил его проворными пальцами и поднял над головой. Это было золотое кольцо, которое разрешалось носить только свободным жителям Рима. Одно из многих тысяч колец. Их количество казалось невероятным.

Советники затихли. Их молчание было еще более значимым после звона колец. Магон стоял и, лучась улыбкой, наблюдал за удивленным благоговением, появившимся на лицах старейшин. Они поняли смысл его слов. Молодой генерал забыл о сдержанности, которую так часто демонстрировал его брат. Он ничего не мог с собой поделать. Его улыбка растянулась от уха до уха.

Он не переставал улыбаться несколько дней, пока совет не назначил его командиром новой армии. Однако, несмотря на его рассказ и приведенные доказательства, они не позволили ему вернуться к Ганнибалу в Италию. Вместо этого Магона отправили в Иберию, чтобы он развил успех братьев. После всех сокрушительных побед, сказали ему советники, Ганнибал справится с римлянами и без него.

* * *

Осень после Канн прошла в странном угаре обжорства, словно битва дала начало огромному пиршеству, на котором каждый выживший участник спускал без жалости свои богатства, пил, кутил и куражился. Карфагенская армия покачивалась на приливной волне эйфории, и хорошие новости, приходившие почти еженедельно, только усиливали безудержное веселье. Первым большим муниципальным городом, признавшим их власть, стала Капуя. Эта столица Кампании имела старые счеты с Римом и давно обижалась на свое неравноправие. Горожане по общему согласию восстали против Республики, но выставили Ганнибалу несколько условий. Предупрежденные о мятеже римские чиновники, с их семьями и свитами, были хитростью собраны в банях – якобы для безопасности. Затем двери заперли на засов. Всех пленников обварили паром и удушили до смерти едким дымом. Уцелевших римлян выволокли из домов на улицы и забили камнями. Таким образом, жители Капуи окропили свой союз с Карфагеном жертвенной кровью.

Выдвинутые ими условия включали в себя объявление Капуи независимым городом, не подчиненным Риму и находящимся вне юрисдикции Карфагена. Этот пункт показался Ганнибалу слишком наглым, но он посчитал неразумным отклонять такой подарок судьбы. И тогда другие города последовали примеру Капуи. Калатия и Ателия перешли на его сторону. На юге взбунтовались племена гирпинов, лаканов и брутиев. Лигурийские наемники с северо-запада Италии согласились сражаться за плату в карфагенской армии. В отличие от своих галльских соседей, они имели легкое телосложение и быстрые ноги. Эти прекрасные копейщики шли в бой в одних шерстяных туниках, которые они носили круглый год независимо от сезонов и погоды. Чуть позже с севера пришла новость, доставившая Ганнибалу большое удовольствие.

После битвы при Каннах часть галльских бойев на крыльях триумфа отправилась домой на север. Они увидели, что Ганнибал действительно выполняет свои обещания. И они понесли эту новость своим соплеменникам – вместе с тюками военных трофеев, снятых с мертвых римлян. Кроме драгоценностей и оружия, их груз состоял из фаланг пальцев, ушей и зубов. Вернувшись в свои селения, они без труда убедили соплеменников восстать против римлян, которые все еще патрулировали их территории. Бойи всегда считались сильным, гордым и воинственным племенем, но прежде они не знали тактических хитростей и не умели координировать свои действия. Теперь же среди них появились воины, которые поняли, как нужно бить римлян. Они научились планировать организованные атаки и были способны вдохновлять людей и завоевывать их доверие.

Вскоре бойям стало известно, что римская колонна направляется к лесу, который они называли Литана. Галлы выбрали для западни самую густую часть чащобы. Узкую тропу окаймляли древние сосны – деревья большого обхвата и огромной высоты. Бойи, вооружившись топорами и зубчатыми пилами, приступили к работе. До прихода римлян они подпилили сотни деревьев, которые держались теперь на тонких щепках. Тем не менее для постороннего взгляда лес выглядел вполне обычным. Галлы, держа длинные мечи у ног, спрятались в папоротнике рядом с подпиленными деревьями. Они ждали условного сигнала.

Ничего не подозревавший Луций Постумий повел колонну через лес. Под его командой находилось два легиона и несколько союзных отрядов, собранных на побережье. Армия насчитывала около двадцати тысяч воинов, но в лесу им пришлось растянуться в длинную цепь. Как только последние римляне вошли в глубь чащи, галлы поднялись из укрытий и начали валить самые дальние от тропы деревья. Для этой цели у них имелись ваги и веревки, привязанные к стволам. Некоторые деревья падали просто от сильных толчков. Они валились на соседние подпиленные сосны, сбивали их и рушили другие деревья – и так далее, пока две волны падавших лесных гигантов не встретились в перекрестном хаосе. Римляне оказались в центре этого лесоповала. Кроны деревьев закрыли небо. Стволы давили людей и лошадей, разбивали повозки в мелкие щепки. Воздух наполнился хвоей и пылью, громким скрипом и гулкими звуками ударов. Птицы взлетали вверх и неистово кружились.

Некоторым легионерам удалось уцелеть в этом ужасном хаосе и выбраться из леса. Но они тоже погибли. Бойи ожидали врагов на окраинах чащобы. Ошеломленные солдаты выбегали на них и тут же, в наказание за свое изумление, падали наземь, с рассеченными головами и торсами, словно неуклюжие восковые фигурки. Галлы размахивали большими мечами и грандиозными широкими замахами сносили с плеч по несколько голов легионеров подряд. Консула Постумия раздели догола и подвергли жестоким унижениям. Затем бойи отрубили ему голову и сняли с нее скальп. Размягчив мозг едким отваром, они удалили его, затем позолотили внутреннюю часть черепа и сделали из него жуткий пиршественный кубок для подношения вина своим богам.

Ганнибал выслушал бойских гонцов, рассказавших ему эту историю, и отослал их обратно с похвалой и дарами. Затем он передвинул армию под стены Капуи, чтобы его люди насладились в течение зимы тем комфортом, которого они не видели годами. Некоторые из них вообще никогда встречали такой роскоши. Здесь всего было вдоволь: богатая пища, морские деликатесы, вино, текущее рекой, теплые постели и женщины, с радостью доставлявшие им удовольствия в обмен на деньги и военные трофеи. Командир позволил воинам веселиться на улицах и в притонах города, а сам занял виллу одного из своих богатых почитателей и начал создавать план кампании грядущего года. Именно здесь, окруженный лестью и изобилием, он получил письмо, сообщавшее ему об уничтожении Сципионов в Иберии. И буквально через пару дней к нему прибыл другой долгожданный посланник.

Лисент вошел в комнату и быстрым шагом направился к столу. Ганнибал узнал его по длинным темным волосам, ястребиным чертам лица и сильному подбородку. Он нисколько не изменился. Увидев командира, Лисент остановился и приветствовал его:

– Хвала богам, Ганнибал! Ты показал себя человеком столетий! Твои победы надолго останутся в истории мира. Позволь мне больше не называть тебя смертным человеком. Ты божество, явившееся к нам! Я склоняюсь перед тобой, твоими детьми и детьми их детей.

Македонец склонился по пояс, затем коснулся одним коленом пола, словно хотел упасть ниц. Ганнибал удержал его, поднял за плечи и обнял, как друга. Он не планировал этот жест, но энтузиазм посланника произвел на него впечатле ние. Знакомая внешность пробудила воспоминания о прошлой встрече. Как это было давно – в невинные дни, когда вся итальянская авантюра жила лишь в смутных планах, когда его окружали братья и живой Бостар.

– Значит, тебе понравилось? – с усмешкой спросил он.

– Да, но, что более важно, твои победы вдохновили моего царя. Когда в присутствии Филиппа произносят фразу, которая начинается или кончается именем Ганнибала, он тут же вскидывает голову. В твоем имени ему слышится похоронный звон по Риму. Допустим, кто-то скажет: «Ганнибал уколол палец о колючку!», а он вскакивает на ноги и радостно кричит: «Вы слышали? Ганнибал уколол палец о колючку! Значит, Рим обречен на гибель!» Я привез тебе много предложений от моего царя, но сначала дай мне выпить. Командир, ты не поверишь в те трудности, через которые я прошел, чтобы добраться до тебя. Дай мне воды, и я продолжу рассказ.

Под водой македонец, естественно, подразумевал вино. Ганнибал пил очень редко, но жажда Лисента заразила его. Компания грека была приятной и комфортной. Он сидел, пил вино и слушал его рассказ с веселым блеском в глазах.

Лисент поведал ему, как у побережья Писены на корабль обрушился шторм. Судно едва не затонуло. Край палубы погружался под воду почти при каждой волне. Трюм заполнила вода. Они уцелели лишь благодаря патрульному кораблю из Салапии, который взял их корабль на буксир. Делегация провела в местной крепости пять дней, пока магистрат выяснял цель их путешествия. К счастью, они везли с собой фальшивые письма, выражающие дружеские чувства Филиппа к сенаторам Рима. Чистая чушь о готовности помогать римской армии. Тем не менее эти письма успокоили магистрата, и он позволил им следовать дальше. Однако корпус их судна нещадно протекал. Осознав опасность, они попытались добраться до суши, но наскочили на риф, потеряли корабль и были буквально выброшены волнами на берег.

– Та ночь показалась нам воистину черной, – печально произнес Лисент.

Какое-то время он молча потягивал вино из кубка. Несколько струек, скользнув по его бороде, забрызгали нагрудную пластину, но он не стал придавать этому значения, словно считал, что некий беспорядок во внешности вполне позволителен для выражения искренней радости. Утолив жажду, он продолжил рассказ о долгом путешествии: о том, как они разбились на небольшие группы, как скрывались в лесу и дважды крали лошадей. Однажды ему довелось проехать в телеге торговца, но остальную часть пути он провел на ногах, шагая от заката до рассвета. В итоге он все-таки добрался до места, где сидел сейчас.

– Вот так я к тебе и попал, :– сказал Лисент. – Позволь повторить, что мой царь глубоко впечатлен твоими успехами. Ты возвел себя в ранг великих людей.

– А ты удостоил меня большой чести, Лисент Македонский.

Грек небрежно взмахнул рукой и ответил, что лишь констатирует истину. Затем он нахмурился и перевел взгляд со своих израненных рук на лицо командира.

– Я вижу, что слухи оказались верными, – сказал он серьезным голосом. – Эта война взяла с тебя свою долю. Мне понятны такие потери, мой друг. Пусть Рим не причинит тебе больше вреда...

Ганнибал кивнул.

– Хорошо, вернемся к делу. Я приехал, чтобы предложить тебе договор о сотрудничестве между нашими народами. Филипп хочет, чтобы римский кнут покинул Адриатику. Македония объединится с тобой против Рима. Мы начнем сражаться в Греции, но затем перенесем войну сюда. Весной следующего года мой царь высадится на итальянском берегу с двумя сотнями кораблей. Этого хватит, чтобы римляне обмочили свои колени.

Услышав обещание Лисента, Ганнибал так обрадовался, что не нашел даже слов для ответа. Перед внутренним взором командира появился огромный флот боевых кораблей, и от этого зрелища его пульс забился чаще. Отдельные части великого плана начинали собираться вместе.

* * *

После того как Сапанибал увидела Имаго Мессано в полуобнаженной компании Хада и Ханнонов, она посчитала его предателем. Он, в свою очередь, старался убедить ее, что по-прежнему поддерживает сторону Баркидов. По карфагенским обычаям, она не могла прогонять его, когда он приходил к ней в гости, и Мессано раз за разом доказывал ей свою преданность со страстью человека, спорившего перед советом. Он говорил, что вынужден проводить свое время в компании этих подлецов. Он не может поступать иначе, поскольку они являются представителями правящего класса. Помимо обсуждения военных тем, он ведет с ними разнообразные коммерческие дела. Его приглашают для решения многих вопросов. Причем, он не раз расшатывал укоренившиеся мнения, основываясь на намеках или предвидениях некоторых религиозных деятелей. Убеждать советников лучше всего в вечерние часы, когда их языки развязываются от вина и увеселений. Для достижения своих целей Имаго поддерживает тесные отношения с Хадом, так как недруги главы совета не получают доступ к важной информации. Но все эти факты не меняют убеждений его сердца. Он никогда не поступался ими.

Сапанибал слушала его с прищуренными глазами. Она говорила Имаго, что он опытный политик и всегда может поступать так, как считает нужным. Однако ему больше не следует ожидать ее полного доверия. Она не может скрывать от него своих чувств независимо от того, как он воспримет ее гнев. Мессано вертелся, как уж на раскаленной сковородке. Это нравилось ей. Вежливо и осторожно споря, она получала от него кое-какую информацию. Нечто подобное случилось летом через год после битвы при Каннах. Имаго выдал Сапанибал тайну, не подлежащую публичной огласке, так как эта новость могла подорвать светлый образ Ганнибала, сложившийся на родине. Кроме того, он спасал ее семью от вполне возможных пересудов и предвзятых мнений. Скандал мог получиться немалый.

После его предполагаемого предательства Сапанибал встречалась с Имаго не во внутреннем саду, а в гостевой комнате, где стояло несколько кушеток. Это был тусклый зал с торжественным убранством, замороженный и мрачный. Высокие колонны возвышались, как безмолвные солдаты. Свет от факелов перемещался между ними, создавая тревожные тени. Имаго раздражала формальность их встреч, но он принимал ее с выражением покорности, которое явно намекало на его нежелание выносить столь неприветливое отношение бесконечно долго.

– Этим утром я услышал не очень хорошие новости, – сказал он. – К нам пришло донесение из Рима... Твой брат отправил туда командира карфагенской кавалерии Карфало. С ним было несколько римлян, взятых в плен при Каннах. Он хотел получить выкуп и организовать передачу плененных легионеров. Но сенаторы приняли его неохотно и позже отказались от уплаты каких-либо денег. Они даже запретили семьям этих солдат выкупать их самостоятельно.

Сапанибал задумчиво посмотрела на Мессано. Ее волосы, туго стянутые на затылке, натягивали кожу лба и придавали ей молодую гладкость, хотя черты лица становились от этого излишне неподвижными и обретали сходство с маской.

– Как умно, – сказала она. – Ив то же время глупо.

Имаго на всякий случай кивнул, но до конца не понял, что она хотела сказать.

– На тех солдатах нет позора, – произнес он важно.– Им просто не повезло, что они имели глупого военачальника, приведшего их к поражению. По карфагенской традиции таких генералов распинают на крестах, а воинов выкупают у врагов. Но Рим не поступает подобным образом. Поэтому они из чистой досады отвергли тысячи солдат. Какой странный народ! Услышав донесение, Хад заявил, что это еще раз доказывает безуспешность действий Ганнибала.

– А что он понимает в войне? – проворчала Сапанибал. – Сегодня он называет черное белым, а завтра – белое черным. Это по его приказу Магон отправился в Иберию, а не в Италию к Ганнибалу. В следующем письме я посоветую брату просить у совета только то, что противоречит его желаниям, и тогда старейшины из ненависти к нему начнут действовать разумно.

Имаго рассеянно сжал зубами заусенец на ногте и оторвал его. Такое поведение выглядело слишком грубым для такого благородного человека. Похоже, он и сам заметил это. Сплюнув кусок кожи на ладонь, он прикрыл его другой рукой.

– Странно, что ты всегда злишься не на римлян, а на своих соотечественников.

– Я не могу повлиять на римский Сенат, поэтому берегу злость для тех, кто близок к моему родному дому. Ты хотел еще что-то сказать? Или мы можем завершить нашу беседу?

– Да, есть серьезная тема. И очень важная...

Имаго придвинулся ближе к ней и сел на край дивана. Его пятки подергивались, как у мальчишки, который спешил куда-то. Он повернул ладони вверх и протянул их к Сапанибал , указывая на свою открытость перед ней.

– Дело связано с твоей семьей. Точнее, с женой Ганнибала...

Он замолчал, но Сапанибал «подстегнула» его:

– Продолжай.

Слушая слова Имаго, она сохраняла свой строгий вид и ничем не показывала, что его история задевает ее до глубины души. Только веки немного дрожали. Ей не хотелось верить советнику, но, несмотря на бесстрастный вид, Сапанибал понимала, что он говорит ей правду.

Через некоторое время они направились к передней двери. Мессано замедлил шаг и прошептал:

– Сапанибал, когда же я смогу назвать тебя моей любимой? Ты знаешь, как я этого хочу. И ты слишком мудра, чтобы я скрывал от тебя свои желания. Не будь со мной так холодна. Я взрослый мужчина с большими возможностями. Моя любовь к тебе объясняется лишь тем, что я нашел в наших беседах ту глубину, которую никогда не испытывал в общении с другими женщинами. Не избегай меня, Сапанибал.

Они остановились на краю двора. Слуга отделился от стены – во всяком случае так показалось им обоим – и подошел поближе, готовый сопроводить гостя к воротам. Сапанибал ничего не ответила на последние слова Мессано. Она лишь прошептала:

– Спасибо за новость, которой ты поделился со мной. Я буду действовать так, как выгодно моему народу. Прощай.

Имаго снова попытался повторить ей последние фразы, наполняя их эмоциями, которые более подходили бы поэту. Лицо Сапанибал оставалось бесстрастным. Ничто в ее чертах не предполагало уступки в ответ на его признание. И все же, когда он двинулся прочь, она коснулась пальцами его предплечья. Мессано повернулся, словно хотел спросить о чем-то. Но она уже уходила, проклиная себя за этот жест.

Ей трудно было проверить сведения Имаго. Государственные законы и обычаи не позволяли аристократкам вести дела с торговцами и моряками. Но у нее не оставалось выбора. Она не хотела вовлекать Мессано в решение своих проблем. С другой стороны, Сапанибал не могла довериться прислуге. А вопрос был спешным и не терпел отлагательства. Она накинула на голову капюшон и вместе с полуголым рабом отправилась в город. Она специально выбрала для своего сопровождения самого сильного евнуха с впечатляющей мускулатурой и грозным видом. Миновав толпу торговцев, рабов и животных, нагруженных тюками и ящиками, они подошли к докам, где на прибрежных камнях стояли корзины с рыбой. Воздух был наполнен густым запахом гнили.

Имаго указал ей примерное время, когда корабль, отправлявшийся в Капую, собирался отплыть из карфагенской гавани. Он сообщил ей название судна и имя капитана, который согласился принять необычных пассажиров. Расспросив двух-трех моряков, Сапанибал нашла и корабль, и капитана. Последний оказался довольно симпатичным мужчиной. У него была ухоженная борода советника, сильный подбородок и широкая улыбка с полудюжиной выбитых зубов. Сапанибал встретилась с ним перед угольным складом. Она не стала называть себя, но ее осанка подсказала капитану, с кем он имеет дело. Сапанибал велела ему отказаться от пассажиров. Чтобы его помощь не осталась без награды, она удвоила сумму денег, которую он уже получил. За это она потребовала оказать ей одну услугу.

Сам корабль был вполне современным судном. Корпус и палуба блестели цветом белой кости, серебрившимся под безоблачным небом в соленых брызгах волн. Корабль имел не только парус, но и отверстия для весел, а также лавки, хорошо отполированные ягодицами гребцов. На корме располагалась каюта для пассажиров – небольшое строение, сбитое из тонких досок. Оно крепилось веревками к большим деревянным кольям, торчавшим из палубы. Чтобы открыть разбухшую дверь, капитану несколько раз пришлось дернуть за деревянную скобу. На полу внутри крохотной отсыревшей комнаты валялись мотки веревок, куски бревен и непонятные обломки.

Заметив отвращение на лице Сапанибал, капитан со вздохом заметил:

– Она не просила многого. Ия ничего не обещал. Можете оставаться здесь, сколько хотите.

Он ощерился и добавил:

– Только не слишком долго. Я скоро отплываю. Если вам ничего не нужно в Капуе, то постарайтесь покинуть корабль до выхода в море...

Сапанибал не удостоила его ответом. Она и евнух зашли в каюту. Женщина села на какое-то подобие кровати, а раб встал в стороне, пригнув голову под низким потолком. В этом и заключалось ее условие. Она ожидала прибытия странных пассажиров.

В каюте было жарко и душно как в бане, но вместо приятного запаха здесь стояла отвратительная вонь. Чувствовалось, что недавно на корабле перевозили домашний скот. Когда глаза Сапанибал привыкли к темноте, она рассмотрела рисунки, нацарапанные на досках, – непристойные фантазии моряков многих наций. Эти грубые сексуальные образы изображали мужчин и женщин с преувеличенно большими половыми органами. Основными мотивами поз были агрессия и подчинение. Почему разум мужчин всегда фокусировался на такой неукрощенной грубости? Разве подобное обращение соответствовало любви и вере женщин, нарисованных на этих досках?

Она подумала о покойном муже. Судя по ощущениям, коллекция образов затронула ее с удивительной силой. Она почувствовала жар в нижней части живота и какое-то томление, похожее на ностальгию. Гасдрубал Красивый отличался от Имаго. Он был гораздо красивее и привлекательнее советника: резкие и смелые черты лица, будто бы высеченные быстрыми взмахами клинка на мягкой глине; живой и красочный язык, способный убедить любого человека; улыбка плавила холод отчуждения; ум искрился интригами; память хранила мельчайшие факты, словно библиотека свитков. Сапанибал не могла соответствовать его уму. Рядом с ним она выглядела глупой. Ион лишал ее дыхания одним лишь озорным подмигиванием.

По крайней мере, так все начиналось. После свадебного пира он отказался от претензий на любовь. Это была деловая сделка, заключенная для обоюдной выгоды. Он женился на Баркидах, а не на ней. Слова, с которыми он сватался к Сапанибал , перестали слетать с его уст. Гасдрубал все чаще избегал ее. Он редко приходил в покои жены, а когда это случалось, то насиловал ее – быстро, жестоко и отвернув лицо в сторону, словно находил противным запах законной супруги. Она много раз видела его с другими женщинами. С ними он вел себя, как изысканный любовник. Таких способов и поз она раньше и представить себе не могла. Позже Сапанибал ограничила свое жизненное пространство двумя-тремя комнатами. Однако Гасдрубал специально устраивал свои встречи со шлюхами так, чтобы она видела их оргии. Он даже приводил других женщин по ночам в покои жены и будил ее смехом, стонами и похотливыми восклицаниями. Временами он резвился подобным же образом с мужчинами. Тем не менее ему удавалось отделять разврат от государственных дел. Ион всегда был любимцем Гамилькара. После смерти отца ее муж искусно и долго мстил иберийским племенам, а когда те взмолились о пощаде, он задобрил их подачками и серебром. Несмотря на изощренные издевательства, он не позволял угаснуть любви Сапанибал и не давал ей вырваться из его плена – даже теперь, через много лет после гибели.

Имаго Мессано не стал бы обходиться с ней, как Гасдрубал . Сапанибал знала и горевала об этом, потому что ей хотелось ответить на его чувства своей любовью. К сожалению, она не могла разорваться между двумя мужчинами. Юная девушка в ней все еще любила мертвого развратника. Она по-прежнему плакала ночами, вспоминая, как Гасдрубал Красивый срывал ожерелья с ее шеи и надевал вместо них железный ошейник рабыни. Как она будет смотреть на Имаго в постели? Куда спрячет свой страх? Возможно, он владел тем ключом, который выпустил бы ее на свободу. Но что если он просто добавит новые звенья в цепь, которую она носила на своей душе?

Она рассеянно смотрела на непристойные рисунки, когда услышала шум за дверью каюты. Сапанибал резко выпрямилась, сложила руки на коленях и скрестила ноги. Дверь с треском распахнулась и закачалась на кожаных петлях. В комнату хлынул ослепительный свет. Сапанибал пришлось прикрыть глаза ладонью. Затем она увидела фигуру, которая переступила порог и закрыла собой сияние солнца. Это была Имилце. У ее бедра стоял сын, с изумлением наблюдавший за своей тетей.

Сапанибал поднялась на ноги и посмотрела в лицо молодой матери. Она многое хотела ей сказать, но слова, как камни, упали куда-то в глубины ее сердца. Она выдержала взгляд Имилце, передав своей строгостью то, что считала нужным показать, а затем сказала:

– Пошли домой. На этом корабле нам больше нечего делать.

Пройдя мимо Имилце, она положила ладонь на затылок Маленького Молота, легким нажимом развернула его к двери и вывела на палубу. Она склонилась к мальчику и завела никчемный разговор, ощущая за спиной могильный холод. Ужасное молчание Имилце, бледность на ее лице, краткость собственных слов и малость того мгновения, которое потребовалось, чтобы разрушить чужие планы, – все это не ослабляло удовлетворения Сапанибал от выполненного дела. Хотя она заметила в себе и кое-что другое – злую радость оттого, что Имилце не увидит возлюбленного мужа и тоже будет страдать от одиночества.

Впрочем, она лишь выполняла свой долг, и ее поступок был всем на благо. Имилце увидит мужа после войны, но не раньше – по его, а не по ее усмотрению. Жена не должна таскаться за мужем по полям войны. Он либо вернется к ней, либо не вернется. Когда-нибудь Имилце свыкнется с этой мыслью.

* * *

Когда Публий Сципион услышал в Сенате весть о смерти отца и дяди, к нему повернулись сотни лиц. В Иберии творился хаос, а Рим был озабочен своими проблемами, поэтому новость потребовала многих уст и достигла его лишь через несколько месяцев. Ему хотелось вскочить со скамьи и схватить гонца за горло, назвать его лжецом и потребовать, чтобы он привел доказательства провозглашенной смерти. Но Публий не мог опозорить отца такой выходкой. Ему пришлось сжать челюсти и выслушать все без содрогания. Стараясь не выдавать своих эмоций, он встал и напомнил залу подвиги обоих героев.

Позже, вбежав в дом отца, он упал на колени в центре внутреннего дворика, сжал голову руками и заплакал. Вокруг него на стенах висели восковые образы его прославленных предков. Лица были скрыты под фасадами миниатюрных храмов. На каждом образе имелась табличка с подробным перечнем достижений: офицерские чины, победы, общественные звания. Последний раз он видел отца именно здесь. Корнелий по какой-то причине завел разговор о матери Публия, которая умерла много лет назад во время родов. Отец сказал, что эта женщина по-прежнему важна для него. Он знал, что любил ее недостаточно – не так, как хотел. Он восхищался ею, словно греческий поэт своей музой. Но если бы она жила до сих пор, он превратился бы в абсурдного романтика. Сенаторы назвали бы его изнеженным мужчиной, порабощенным любовью к женщине. И они были бы правы. Вот почему Фортуна забрала ее от него в тот день, когда родился сын.

– Только не смотри на меня так, – добавил Корнелий. – Ты уже взрослый, чтобы горевать о сиротской доле. Твоя мать так сильно хотела твоего рождения, что, когда роды пошли неправильно, она упросила хирурга вскрыть ей живот. Наши жизни в этом мире только мимолетные события. Многие поступки совершаются не по нашей воле, а ради чести семьи. Возможно, боги позаботятся о моей судьбе и позволят мне вернуться домой. А может быть, и нет. Не нам решать такой вопрос. Поэтому я напоминаю, сын, что все мои дела, владения и заслуги переходят к тебе. Ты должен добавить к ним свою долю и передать моим внукам гордый дух Сципионов. Все мы звенья одной цепи. Я не сомневаюсь, что ты станешь крепким звеном и сделаешь своих детей еще сильнее.