Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

Поскольку его армия не занималась грабежами и разрушением селений, она быстро нагнала римлян. У стен разбитого горшка несчастий, который некогда был торговым городом Сикка, Ганнибал послал нескольких солдат в разведку. Они вернулись через два дня и рассказали ему странную историю. Почти всех их поймали конные массилиоты. Когда воинов привели к Публию, один из его генералов по имени Лаэлий вынул меч из ножен. Солдаты ожидали привычной судьбы для захваченных в плен разведчиков и думали, что им отрежут руки и языки, а затем отпустят на свободу. Но консул засмеялся и велел Лаэлию убрать меч подальше. Ж естом руки Публий приказал помощникам развязать карфагенских солдат и, назвав их гостями, сказал, что если Ганнибалу хочется выяснить какие-то сведения о римской армии, то он сам им все покажет. После этого консул лично сопровождал их по лагерю и давал изумленным разведчикам время, чтобы они могли оценить количество людей, которых видели, – что они, собственно, и сделали.

Закончив доклад, разведчики смущенно потупились, словно хотели сказать нечто большее, но не могли набраться смелости.

– Что еще? – спросил Ганнибал.

– Прости меня, командир, – ответил один из ливийцев, – но Публий велел нам спросить тебя, могут ли его шпионы прийти в твой лагерь и осмотреть его для честного обмена информацией.

Ганнибал послал этого солдата обратно к римлянам. Он дал отрицательный ответ, но сказал, что хотел бы встретиться с Публием, чтобы обсудить с ним условия мирного договора. Не дожидаясь реакции консула, он продолжил подготовку к битве. Разведчики Махарбала изучали местность, разделявшую две армии, а Ганнибал, опираясь на их доклады, планировал расстановку отрядов. Вскоре стало ясно, что Публий выбрал для битвы широкую равнину к востоку от Замы. Это было правильное решение. Ландшафт идеально подходил для открытого сражения. Ни у одной из сторон не намечалось никаких территориальных преимуществ и возможностей для скрытых засад. Действительно честное место для поля боя. У Ганнибала не было повода для возражений.

Странно, но ему хотелось избежать этой битвы. Он чувствовал, как пальцы другого человека мягко подталкивали его в спину и вертели им в разные стороны по своему желанию. В прошлом командир нашел бы способ, чтобы перехватить контроль над ситуацией. Но сейчас он не видел решения этой проблемы. Публий использовал те выгоды, которые Ганнибал имел в Италии. По этой причине командир и предложил переговоры. Совет Карфагена требовал, чтобы он уничтожил римлян. Но если старейшины поверят, что их единственный шанс на приемлемое окончание войны зависит от переговоров о мире, они возложат на него любые полномочия. Возможно, такой вариант и был необходим для двух сторон. Они встретятся, договорятся о завершении бойни, а затем он вернется домой и станет простым семейным человеком. Ганнибал направил к консулу второго посла.

Тем вечером, войдя в палатку, чтобы доложить командиру о согласии Публия на предложенную встречу, Джемел нашел его спящим за столом. Ганнибал сидел на стуле, вытянув вперед одну руку, словно хотел взять какой-то предмет. Секретарь окликнул его по имени, но, заметив упавшую голову и ровное дыхание, тут же умолк. Однако командир уже открыл глаза. Он не отшатнулся, не дернулся и не подал вида, что удивился появлению Джемела. Он просто поднял голову, повернулся к помощнику и посмотрел на него долгим взглядом.

– Я вспомнил, как целовал слюни на подбородке сына, – сказал Ганнибал. – На свете нет ничего более мягкого, чем щеки ребенка рядом с уголками губ. Мне хотелось бы снова поцеловать его. Но если я когда-нибудь увижу юного Гамилькара , то, наверное, даже не узнаю его.

– Узнаешь, – ответил Джемел. – Он твой сын. Мой первенец родился от турдетанки, но он все равно был моей точной копией.

Ганнибал нахмурился.

– У тебя есть ребенок?

Джемел кивнул.

– У меня их три. Два сына от турдетанки. Я не знаю их судьбы, но их мать надежная женщина. Они остались в Иберии. А моя младшая дочь родилась от брутианки. Они путешествуют со мной. К несчастью, девочка тоже похожа на меня.

Взгляд Ганнибала перемещался с одного предмета на другой. Однако командир был погружен в свои размышления.

– Как странно, – сказал он. – Почему мы с тобой никогда не говорили на эту тему?

– В наших беседах мы обсуждаем другие вопросы, командир. Более важные. И именно поэтому я пришел к тебе сейчас. Сципион согласился на встречу с тобой. Она может состояться завтра на поле боя между двумя армиями.

– Он согласен закончить наш спор не битвой, а словами?

Джемел неловко пожал плечами.

– Я не могу судить об этом. Командир, с тобой все в порядке? Если хочешь, мы отложим разговор на утро.

Ганнибал поднялся из-за стола и подошел к секретарю. Он положил ладонь на плечо Джемела, мягко встряхнул его и устало улыбнулся.

– Ты спрашиваешь, все ли в порядке со мной? Мы прошли вместе долгий путь, и ты стал для меня таким же добрым другом, каким был Бостар. Я помню утро после Канн, когда ты занял его место. У тебя был встревоженный взгляд. Ты стоял очень прямо и докладывал мне отрывистыми фразами. Такими мгновениями может гордиться любой офицер.

– Некоторые люди утверждают, что я по-прежнему говорю в такой манере.

– Да, говоришь. Но я уже привык. Мне жаль, что мы редко беседовали как друзья. Это была моя ошибка. Ты примешь извинения от Ганнибала?

Джемел, смутившись еще больше, кивнул головой. Этот жест можно было принять и за согласие и за отрицание.

– Хорошо. Направь Сципиону мое подтверждение. Мы встретимся завтра. Для отсрочки нет причин.

В ту ночь Ганнибал спал как убитый. Проснувшись перед рассветом, он по привычке начал обдумывать речь, которую хотел произнести перед армией. Вскоре он понял, что ему не нужно было заучивать слова, пришедшие на ум. Командир чувствовал в них истину, а истину не репетируют. Приняв это решение, он расслабился и вышел из палатки, чтобы полюбоваться рассветом.

Силы Ганнибала спустились по склону холма и остановились на северной границе Замских полей. Перед ними простиралась широкая и плоская равнина, чья поверхность напоминала грубо обтесанный камень. Римская армия находилась на южном крае этого пространства. Легионы построились в боевые формации. За шахматным строем когорт поднималось несколько холмов, похожих на стадо зебр, галопирующих по континенту. Ганнибал вышел вперед и зашагал к врагу без оружия и без охраны. Даже Священный отряд не сопровождал его. Сзади шагал один только переводчик. Этот египтянин, искусный во всех языках Средиземноморья, тоже не имел оружия. Ганнибал не хотел брать его с собой, но таким было условие Публия, с которым ему пришлось согласиться.

Сципион направился к нему таким же образом – одинокая фигура на фоне огромной массы людей. Рядом с ним шел переводчик. Какое-то время из-за искажений, вызванных волнами зноя, эти два человека выглядели очень маленькими, но когда они приблизились к стульям, заранее поставленным посреди бесплодного поля, их рост и пропорции пришли в порядок. Ганнибал, недовольный тем, что зрение сыграло с ним шутку, начал разговор довольно резко – еще до того, как они сели.

– Мы не сможем говорить спокойно при таком ослепительном свете, – сказал он на латыни. – Ты не против, если я позову одного раба с опахалом? Даю слово, что он придет без оружия.

Публий явно не ожидал ни таких слов, ни тона, ни языка. Ему потребовалось время, чтобы скрыть удивление.

– Зови кого хочешь.

Ганнибал велел своему переводчику привести раба, после чего два полководца сели на стулья под небольшим углом друг к другу. Их разделяло не больше трех шагов. На Публии были офицерские доспехи. Бронза выпуклой нагрудной пластины блестела свежей полировкой – почти оттенками золота. Пустые ножны крепились к алой ленте, пересекавшей торс наискось. Над шлемом поднимался пышный плюмаж из конского волоса, выкрашенный в тот же цвет. Оценив юный возраст соперника, Ганнибал воздал хвалу богам. Перед ним был молодой человек! Широко расставленные глаза, острый нос и тонкие губы, плотно сжатые от ожидания, – не слишком симпатичное лицо, не такое свирепое, как у Марцелла в миг его смерти, и не злобное, как у многих римских пленников. Впрочем, даже при полном спокойствии в нем чувствовался сильный интеллект.

Ганнибал понял, что пора начинать разговор. Он так и сделал, открыв рот и высказав на латыни свои давние мысли.

– Странно видеть тебя так близко, – произнес африканский командир. – Я воевал против твоего отца и многое знал о твоем дяде, но никогда не встречался с ними, как с тобой сейчас. Ия не боялся их, как тебя. Публий Сципион! Победитель Иберии... победитель равнин... Я так много слышал о твоих подвигах, что ожидал увидеть человека, зацелованного богами или демонами. Воина с огнями смерти в глазах. Но в тебе этого нет, и ты моложе, чем я думал.

Ганнибал повернулся и посмотрел на переводчика, который привел с собой раба. Обнаженный мужчина – судя по белой коже, амбрианец – снял с плеча две большие пальмовые ветви, используемые для создания тени. Он опустил древки опахал на землю, прижал их к торсу и наклонил таким образом, чтобы тени упали на обоих полководцев. Ганнибал пожалел о том, что беседа велась на латыни. Это предполагало ненужное убийство раба, поскольку амбрианец обязательно поймет и запомнит их слова.

Почувствовав прохладу, Ганнибал продолжил разговор со Сципионом:

– Фортуна много лет питала ко мне благосклонность. Когда я вторгся в твою страну и начал выигрывать битву за битвой, она стала взимать с меня плату за это. Сначала она забрала мой глаз, затем увела с собой лучших друзей и товарищей и позже отняла у меня братьев... одного за другим. Я никогда не проигрывал в открытых сражениях, но, к сожалению, Фортуна не дала мне окончательной победы над твоим народом. Теперь, когда я решил поговорить с римским консулом и завершить войну мирным договором, она вновь проявила свою доброту, направив меня к тебе, а не к кому-нибудь другому. По крайней мере, мне лестно общаться с тобой. И разве это не странно? В первой битве я сражался с твоим отцом, а в последней могу встретиться с его сыном.

Командир сделал паузу. Публий – возможно, не намеренно – кивнул, признавая странность сложившейся ситуации. Он вежливо слушал африканца, но изгиб его губ указывал на то, что запас терпения уже иссякал. Ганнибал улыбнулся. Публий тоже мог рассказать ему о своих потерях, однако он не захотел признавать общее сходство их судеб. Ганнибал молча одобрял это упрямство.

– Я говорю с тобой начистоту и прошу от тебя того же самого. Никто не узнает о нашей беседе. Здесь нет свор богачей, которые правят нашими странами. Мы сами можем решить вопрос об окончании войны. Давай отложим гордость в сторону и обсудим проблему разумно. Мне такой подход приятен, потому что у меня почти не осталось гордости. Но, судя по твоему взгляду, ты еще не прошел тех уроков, которые война показала мне. Ты похож на того меня, каким я был у Требии, у Тразимена и при Каннах. Молодые люди домогаются побед, а не мира. Я знаю это по себе. Такова разница между старыми и молодыми воинами. Но если завтра мы столкнемся в битве, то ни ты и ни я не выйдем победителями. Мы с тобой сыновья Фортуны. Как кто-то из нас может превзойти другого? Возможно, ты даже погибнешь. Это будет настоящей трагедией, потому что ты зашел очень далеко. Прислушайся к моим словам, и давай закончим войну сегодня – без новых потерь, исчисляемых тысячами судеб. Итак уже умерло слишком много храбрых солдат, которые шли за нами в бой. Остальные заслуживают жизни. Зачем им погибать на этом поле завтра?

Ганнибал тяжело вздохнул и продолжил:

– Я предлагаю тебе мир. Мы можем завершить войну сегодня же. Клянусь, я приложу все усилия, чтобы совет Карфагена одобрил это решение. Рим может оставить себе все, ради чего я начинал эту кампанию. Сицилия останется вашей. Сардиния и все острова между нашими странами. Кроме того, я аннулирую любые притязания на наши бывшие владения в Иберии. Эта богатая и прирученная нами страна станет частью вашей империи. Мой народ ограничит себя африканским континентом. Мы не будем отстраивать флот и нападать на римские владения. Мы не будем возражать против неизбежной экспансии Рима, которая с каждой новой провинцией сделает вас еще сильнее. Карфаген усмирит свои амбиции. Оставь мой народ в покое – в привычной для нас простоте, – и взамен мы перестанем доставлять беспокойство Риму. Вот что я предлагаю тебе, Публий Сципион.

Римский консул выслушал его, ничем не показав своего отношения к произнесенным словам. Когда Ганнибал замолчал, Публий осмотрел его долгим взглядом. На его висках и бровях проступали капли пота. Они накатывали друг на друга и скользили вдоль волос под нижнюю челюсть, оставляя после себя влажные полосы.

– Ты ошибся насчет моего характера, – наконец сказал Публий. – Я не считаю себя непобедимым. Мне всегда казалось, что ты можешь одолеть меня на поле боя, но сейчас, глядя на тебя, я вижу, что поражение окутывает твою голову, как женский платок. Ганнибал, ты для меня был и будешь учителем. Однако я не могу принять твои условия. Я не царь своего народа, а только его представитель. Ия знаю, что сенаторы не примут того мира, который ты предлагаешь. Перед твоим возвращением в Африку я начал вести переговоры с советом Карфагена. Возможно, тогда я мог бы согласиться на выдвинутые тобой условия, но не теперь, когда твои старейшины перестали общаться со мной и послали тебя сделать за них всю грязную работу.

– Если условия были честные в ту пору, то они остались такими и сейчас, – возразил Ганнибал. – Мир не мог измениться за две-три недели.

Публий склонил голову набок и с вызовом посмотрел на Ганнибала.

– Ты просил меня говорить честно. Так знай! Я верю, что если наши армии сойдутся в сражении, я разобью тебя.

– Другие тоже так думали, – ответил Ганнибал.

– Тем не менее во мне живет такая уверенность. И еще я думаю, что твоему народу нельзя доверять, каким бы ни был мирный договор. Если Карфаген удержит контроль над Африкой, то завтра вы снова станете богатыми, а послезавтра захотите возобновить войну с Римом. Я заключил союз с Масиниссой Массилиотским. С его помощью я разделался с Си-факсом и узнал этот край. Он теперь царь Нумидии и добрый друг Рима. Как видишь, у меня появились здесь союзники, интересы которых я должен учитывать при заключении мирного договора. Если ты хочешь выслушать мои требования, то они таковы. Карфагену будет позволено жить по своим обычаям и законам. Но вам придется отказаться от всех владений и земель вне ближайших окрестностей вашего города. Вы вернете Масиниссе все территории, некогда принадлежавшие его предкам. Вам будет запрещено воевать с кем-либо без разрешения Рима – в Африке и в других местах. Мы заберем ваши корабли, транспортные суда и обученных слонов. Тренировать новых боевых животных вы больше не сможете. Кроме того, на Карфаген наложат штрафные санкции. Я не знаю точной суммы. Она будет подсчитана позже, и вы будете выплачивать контрибуцию около пятидесяти лет, если не больше. Вам придется вернуть всех пленников, рабов и дезертиров...

– Как долго ты будешь продолжать этот список? – спросил Ганнибал.

– Лично я заберу с собой сотню заложников из детей твоего народа. Из знатных семей старейшин, генералов и даже одного от Баркидов.

Раб слегка изменил позу – то ли от усталости, то ли от последних слов консула, которые он только что услышал. Его грудь блестела от пота. Время от времени, теряя сцепление с кожей при мягких движениях рук, перемещавших опахала, капли пота падали на песок. Ганнибал смотрел на темные точки, остававшиеся после них на земле, и усмирял свой гнев. Хотя он сохранил бесстрастный вид, последнее требование едва не вывело его из себя. Ему пришлось конвульсивно вдохнуть и медленно выдохнуть перед ответом.

– То, что ты предлагаешь, неприемлемо. Старейшины казнят меня, если я принесу им такие условия. Они никогда не согласятся на подобные требования. Их ненависть к Риму горит, как яркий огонь. Похоже, ты ищешь не мирных соглашений, а предлог для...

Ганнибал позволил фразе повиснуть в воздухе. Моргнув здоровым глазом, он продолжил свой ответ:

– Я вижу, дело не в условиях. Неужели ты настолько глуп, что привносишь в политику личную месть? Она не вернет тех, кто погиб. Она лишь опозорит их память. Значит, мы будем решать наш спор в грохоте оружия?

Публий усмехнулся – без особого веселья, но с мрачным юмором.

– Неужели Ганнибал начал презирать войну? В моей стране никто не поверит этому. Конечно, я привношу в наш спор личную месть! Война стала для меня личным делом с тех пор, как твоя нога ступила на итальянскую землю. Ты ведь знаешь, что с тобой сражались не только римляне. Причинив вред одному латинскому народу, ты превратился в нашего общего врага. Я с радостью сражусь с тобой в завтрашней битве. И если я погибну, мое место займет другой. А ты можешь сказать то же самое?

Ганнибал промолчал.

– Мы все ходим под смертью, – продолжил Публий. – Тот, кто думает иначе, просто тешит себя иллюзией. Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты недооцениваешь нынешнюю ситуацию. Результат этой войны предрешен. Ни один шторм не отвратит победу от Рима. Ты знаешь это. Мы сразимся завтра только для того, чтобы решить, на каких условиях сдаваться Карфагену – на честных и справедливых или не очень. В любом случае Рим победит.

Ганнибал поднес руку к лицу и сжал подбородок. Его пальцы скользнули выше, прижав дрожащее веко слепого глаза.

– Тогда мы обманем ожидания людей, которые пошли за нами.

Консул поднялся на ноги и с усмешкой ответил:

– Один из нас точно обманет их ожидания.

* * *

На следующее утро Ганнибал не стал подбадривать армию вдохновляющей речью. Он не нашел поощрительных слов, которые бы не использовал прежде. Ему не хотелось, чтобы его фразы оказались обманом простых солдат. Если бы командир мог говорить с ними честно, он попросил бы их сра жаться храбро и без оглядки – не ради награды, а для продолжения карфагенской истории. Сражаться во имя того, чтобы позже кто-то смог остановить войну. Сражаться, чтобы затем покинуть поле боя и вернуться по своим домам. Сражаться, чтобы семья Ганнибала не превратилась в римских пленников. Это был такой же важный повод, как и предыдущие. Публий говорил ему правду. Война стала их личным делом. Но командир не желал признаваться в этом армии.

Когда Ганнибал поднялся на командный пункт, расположенный на склоне холма за спинами солдат, он даже не был уверен, что его армия действительно принадлежит ему. В уме крутилась унылая мысль, что у него осталось лишь несколько доверенных офицеров. Первую линию фронта, состоявшую из галлов, балеарцев и лигурийцев, возглавлял генерал по имени Гасдрубал. Но то был только тезка его брата. Вторую линию командир собрал из ливийцев, мавров и балеарцев, оставшихся от войска Магона. Среди них виднелись отряды африканских рекрутов. Он узнавал их по цвету кожи, но почти не помнил имен офицеров. В третьей линии стояли его ветераны – карфагенские и ливийские пехотинцы, прошедшие с ним сверху вниз по Италии. К сожалению, их осталось меньше, чем ему хотелось бы. Этим несокрушимым ядром командовали Мономах, Исалка и Имко Вака. Ганнибал был благодарен им, но сейчас ему не хватало тех, кто ушел в мир иной. Он уже не видел ни одного из своих братьев, хотя их судьбы переплелись неразрывными нитями. Они делили одну кровь, одни и те же чресла, один и тот же мир, одно и то же материнское молоко. Но теперь их больше не было с ним, как не было и Бомилькара, с его несгибаемой силой, как не было Бостара, с его невероятным умом и памятью. На правом фланге расположился отряд карфагенской кавалерии, но ими командовал не Карфало, а другой человек. И как бы сейчас пригодился грек Силен, который раньше нашептывал в его ухо похабные шутки? Он даже не мог призвать к темным чарам Мандарбала, поскольку жрец покинул его в Гадрументе и направился в Карфаген для выполнения священных ритуалов. Он чувствовал себя одиноким и отстраненным от своих солдат. Мечта его жизни уже перестала соответствовать их желаниям. Они сражались под его командованием ради победы над врагом, а он хотел мира и покоя.

Впрочем, приступ меланхолии в день битвы не принес бы пользы. Он снова взглянул на поле и осмотрел позицию врага, выискивая детали, которые могли бы потребовать изменений в его собственной тактике. Римская формация была типовой: широкая передняя линия пехотинцев в три манипулы глубиной, затем ряды ветеранов и далее резервные триарии. На западном фланге размещалась итальянская кавалерия, ведомая Лаэлием – доверенным другом Сципиона. Восточный фланг состоял из контингента нумидийцев, которым командовал Масинисса. Ганнибалу показался странным шахматный порядок в размещении манипул, но он оставил его без глубокого анализа.

При виде врагов, пошедших в атаку, он выпрямил спину. Когда копейщики начали обмениваться залпами дротиков, ему показалось, что он уже переживал этот момент в своей жизни. Сцена боя имела разительное сходство с прежними сражениями. Ганнибал и раньше наблюдал за такими перемещениями масс, и каждый раз ему удавалось менять ход битвы на свой лад. Возможно, он снова сделает это. Две армии были приблизительно равны по численности – около сорока тысяч воинов в каждой. Многие из его бойцов участвовали в сражении впервые. Некоторые из них не знали Ганнибала и не совсем доверяли ему. Но каждый из них понимал, что стояло за победой или поражением. Ив основе всего был серьезный стратегический план. Ряды солдат располагались с особым умыслом; каждый отряд играл свою роль, тайно назначенную Ганнибалом. Слоны, которых он разместил на передней линии, от небольшого дуновения Фортуны могли создать перевес в самом начале сражения.

Поймав уголком глаза какое-то движение, он обратил на него внимание. Пока копейщики обменивались залпами, кавалерия на правом фланге во главе с Махарбалом устремилась вперед и вскоре перешла на полный галоп. Изумленный Ганнибал повернулся к сигнальщику и прокричал смущенному воину, чтобы тот протрубил приказ о прекращении атаки. Но он уже знал, что никакие сигналы не помогут. Ему пришлось отменить свое распоряжение и дать другое указание. Трубач передал сигнал, который успокоил армию: ситуация не изменилась, сообщал им командир; не нужно ломать ряды и отступать; все под контролем. Ганнибал снова посмотрел на отряд Махарбала. Он подумал, что вспыльчивый генерал решил осуществить какой-то хитроумный план. Но командир не видел смысла в его атакующем маневре, и он не понимал, почему Махарбал не рассказал о нем на военном совете.

С римской стороны навстречу коннице Махарбала помчались нумидийцы Масиниссы. Два отряда сближались с такой скоростью, словно хотели врезаться друг в друга на полном скаку и разорвать противников в клочья. Но в последний момент – прямо перед столкновением людей и коней, зубов, копыт и копий – обе группы всадников развернулись и слаженным движением поскакали бок о бок, вообще не сражаясь, а наоборот, сливаясь, как две реки, в одно течение. Даже с расстояния Ганнибал услышал их улюлюканье, слетавшее с перекошенных подбородков. И тогда он все понял. Махар-бал и его люди перешли к Масиниссе – к их царю. В этом была логика. Они были массилнотами.

Ганнибал отдал новые приказы. Он оттянул часть карфагенской кавалерии на левом фланге, отвел ее за армию и приказал занять освободившуюся позицию. Это был правильный ответ, но, наблюдая за маневром, командир с трудом приходил в себя от потрясения. Тот факт, что он не предугадал грядущего предательства, ошеломил его. Ганнибал так долго сражался вместе с Махарбалом, что не учел перемен его симпатий после прибытия в Африку. Это была непростительная ошибка огромного масштаба. Таких промахов он прежде не допускал. Но у него не было времени на подобные размышления. Римляне продолжили атаку.

В ответ командир велел ввести в сражение боевых слонов. Когда они двинулись вперед, он отдал приказ передней линии приготовить копья. Ему было трудно управлять новобранцами на расстоянии, но он хотел заставить их выпустить хотя бы один залп снарядов в ту брешь, которую слоны пробьют в римских рядах. Однако прежде чем трубач успел дать условный сигнал, Ганнибал пережил второе потрясение за это утро.

На полпути к легионерам многие из слонов остановились как вкопанные. Другие, дрожа от страха, трясли головами и меняли направление. Звук пришел чуть позже, поэтому Ганнибалу потребовалось время, чтобы услышать взрыв звуков, встретивший слонов. Римляне, все как один, создали невообразимую какофонию. Почти каждый солдат передней линии нес с собой трубу или горн. Легионеры дули в них что было мочи. Остальные воины кричали в унисон по особым сигналам, подаваемым когортам, поэтому их рев пульсировал и перебегал с одного края войска на другой. Многие из них били мечами и копьями по щитам, по нагрудным пластинам и шлемам. Слоны, особенно молодые, никогда не слышали такого шума. Они не понимали, что за зверь к ним приближался и с какой стороны.

Как только первые слоны подошли на расстояние броска, сотни пилумов полетели в них, вонзаясь между глаз животных, попадая в уши, в открытые рты, впиваясь в тела, когда гиганты побежали. Многих из слонов охватила паника. Они повернулись и помчались прочь, добавляя свой безумный рев к беспорядочному грохоту. Около тридцати животных взломали вражеские ряды, но за ними их встретили широкие проходы между плотно сбитых манипул. Вот что было странного в шахматном порядке. Отряды располагались таким образом, чтобы часть их могла уйти в стороны с пути слонов. Они просто располагались в линии. Не встречая преграды, слоны бежали по траекториям минимального сопротивления и, как их ни убеждали погонщики, они выбирали проходы, а не скопления людей. Некоторых животных намеренно загоняли туда пиками и копьями. В них летели камни, дротики и пилумы – причем в таком количестве, что слоны спотыкались и падали, ревели и вопили. Слезы капали с их длинных ресниц. Шкуры были утыканы стрелами, словно подушки для иголок. Более смелые солдаты начали подходить к ним, доставать до боков и выдергивать копья, чтобы использовать их еще раз.

Пока на римской стороне солдаты расправлялись со слонами, карфагенское войско понесло свои первые потери. Несколько слонов вернулись с поля и помчались назад через ряды пехотинцев. Они топтали людей, словно большие валуны с ногами и хоботами. Слева четыре слона рассекли строй кавалерии, вызвав там полное смятение. Масинисса тут же воспользовался этой ситуацией. Его конница возникла в пыльном кильватере слонов и атаковала карфагенских всадников, сгоняя их с поля боя. Последовав его примеру, Махар-бал и Лаэлий напали на конные отряды, защищавшие правый фланг карфагенской армии. Отвлекая нумидийцев, конница Ганнибала поскакала наискось к северу. В следующий час кавалерия не играла большой роли в сражении.

Римляне вновь двинулись к первой оборонительной линии противника. У них почти не осталось снарядов, но Ганнибалу не удалось извлечь из этого выгоды. Его отряды рекрутов не метали копья залпами, как он надеялся, а старались попасть в отдельные цели – причем с малым успехом. В конце концов легионеры приблизились к ним и начали кромсать, пронзать, блокировать удары и снова кромсать, блокировать и пронзать тела неопытных воинов. Ударами щитов они сбивали противников с ног и убивали их мечами. Племенные отряды Ганнибала пытались сражаться с ними различным образом, однако они не могли противостоять безжалостному единообразию римского штурма. Пока галлы размахивали длинными мечами, римляне вонзали копья в их голые торсы, рассекали связки на ногах и срубали головы упавших на колени воинов. Юркие лигурийцы сражались очень хорошо на близкой дистанции. Короткие мечи мелькали в их руках. Они приподнимались и приседали, делая в водовороте движений высокие и низкие выпады. К сожалению, смертельные удары были у них редкостью. Многие африканцы умело сражались копьями, но каждый из них бился в одиночку, а на них шла непроницаемая стена хорошо обученных легионеров.

Ганнибал не удивился, когда его первая линия начала дробиться. Сначала дрогнул один солдат, затем еще несколько, и, далее, большая группа воинов отступила ко второй защитной линии. Они надеялись выйти в тыл армии для отдыха. Но внезапно солдаты обнаружили, что вторая линия не пропускает их, несмотря на крики, ругань и негодование. Их встречали мрачные лица. Копья и мечи сдерживали напор. А затем римляне вновь напали на них сзади, и им пришлось продолжить сражение. Таков был приказ командира. Нечестный и предательский? Да! Но обстоятельства не позволяли другого выбора.

Довольно долго римляне бились, стоя на трупах солдат первой линии. Ливийцы, мавры и балеарцы из армии Магона сражались со свежими силами и отчаянным задором. Очень дисциплинированные, они на какое-то время остановили продвижение легионеров. Но как река собирает силы и в конце концов прорывает дамбу, так и инерция римского войска прогнула вторую линию. Когда она сломалась, солдаты с изумлением поняли, что им тоже не позволят отступить. Третья линия не пропустила их с той же непоколебимой суровостью, с какой они отбросили своих предшественников. Они погибли в сражении, упираясь спинами в стену копий своих соратников.

Когда римляне столкнулись с ветеранами, Ганнибал подумал, что может переломить ход битвы. Уставшие легионеры в первых атакующих рядах буквально выкашивались ливийскими ветеранами. Его офицеры проводили медленное отступление, заманивая римлян на полосы трупов. Они заставляли противника карабкаться на кучи мертвецов, поскальзываться на лужах крови и спотыкаться о трупы. Огромный урон, наносимый пехотинцами Ганнибала, заставил дрогнуть легионеров. Во всяком случае, он изменил коллективную психологию солдат.

Однако Публий видел эти перемены не хуже Ганнибала. Он отозвал своих людей назад. Несмотря на кровавую ярость, они услышали его приказ, переведенный на язык горнов. Более того, они беспрекословно подчинились ему. Легионеры отходили организованным строем, высоко поднимая ноги и осторожно переступая через мертвые тела, оружие и внутренности. Они производили перегруппировки, передавали друг другу команды и находили свои места в строю. Солдаты уплотняли ряды, переводили дыхание и протирали глаза от пота и сочащейся крови.

Когда они снова пошли в атаку, их манипулы выглядели так, словно битва только что началась. Обе армии столкнулись с громким лязгом – щит о щит, броня о броню. Ветераны встретили их как равных, с таким же вооружением и адекватными приемами. Это столкновение послало вибрирующий звук во всех направлениях, как будто сотни горных козлов одновременно вступили в поединки с другими самцами. Начиная с этого момента между обеими сторонами было полное соответствие. Каждый воин танцевал со своим противником злобный танец смерти. Казалось, что армии пожирали друг друга. Ганнибал не видел всей картины боя. Пыль застила поле. Брызги крови взлетали вверх и падали вниз, как темный дождь. Однако, судя по общему упорству масс и по ровному шуму битвы, он мог сказать, что исход сражения еще не был предрешен. Где-то там свирепый Мономах жертвовал жизни врагов ненасытному Молоху. Исалка со смехом подбадривал курчавых гетулийцев. Имко показывал магию боя. Возможно, боги благословят этого красивого парня и вновь вознесут его в лучах славы как героя битвы. Возможно, если они продержатся достаточно долго, консул отзовет своих людей назад. Он побоится сесть на мель в глубинах Африки, оставшись с горсткой воинов, не способных защитить его. Каждое проходящее мгновение увеличивало шанс того, что оба полководца признают битву ничейной и разойдутся по-хорошему. И тогда, конечно, они с консулом достигнут соглашения о мире. Он даже даст ему немного больше, чем обещал. Этот вариант казался настолько возможным, что Ганнибал задумался о том, как лучше сберечь своих ветеранов.