Текст книги "Гордость Карфагена"

Автор книги: Дэвид Энтони Дарем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Сидя на встревоженных конях, братья Баркиды наблюдали за их приближением. Гасдрубал мрачно выругался и предложил вступить в бой, поскольку у них не было другого выбора. В ответ Ганнибал покачал головой. Уже смеркалось. Солнце опускалось за холмы. Командир приказал армии отступать и сражаться, отступать и сражаться. Он бросал в бой обученные отряды, а затем, нанеся максимальный ущерб, заменял их рекрутами, вооруженными пиками, и небольшими отрядами мавров, виртуозно владевших копьями. Слоны раз за разом наводили хаос среди карпетан, но Ганнибал не отпускал их далеко.

Когда вечер превратился в ночь, оказалось, что иберийцы Ганнибала бились лучше всех. Это удивило не только карпе-тан, но и многих ливийских ветеранов. После захода солнца и приостановки сражения карфагенская армия начала возводить укрепления для временного лагеря. Ганнибал велел солдатам разыграть большой спектакль, со множеством шумов и криков, чтобы показать противнику их готовность к длительному бою на следующий день.

К концу первой четверти ночи Ганнибал и его разведчики повели пехоту и большую часть кавалерии на пять миль выше по течению реки. Они двигались тихо и незаметно, прикрываясь кустами и деревьями. Найдя узкую тропу, их отряд спустился к реке и перешел ее вброд – благо лунный свет был таким ярким, что освещал своим призрачным сиянием речные камни и склоны холмов, вычерчивая серебристые полосы на черной воде. Обратный путь к вражеской армии пришелся на самые темные часы ночи после захода луны – перед рассветом. На следующее утро, когда варвары проснулись, они нашли карфагенян за своими спинами, на другой стороне реки. Это вызвало среди них панику, споры и торопливые обсуждения.

– Смотри, – обращаясь к брату, сказал Ганнибал. – Про-сто наблюдай за ними.

Какие бы решения ни приняли вожди племен, их усилия не привели к организованным действиям. Карпетаны собрались у воды, выкрикивая проклятия и называя карфагенян жалкими трусами, женщинами и собаками. Ганнибал велел своим людям молчать, наблюдать и ждать приказов. Их спокойствие разъярило варваров еще сильнее. Один солдат вошел по колено в воду, метнул копье, но оно не долетело до цели. Наконечник ударился о валун. Древко заскользило по земле и остановилось у ног ливийского пехотинца. Тот поднял оружие, осмотрел его и проверил балансировку. Затем он отшвырнул копье в сторону, как бесполезный предмет.

Неизвестно, что послужило поводом для атаки – возможно, именно этот поступок. В любом случае, толпа варваров бросилась вперед. Один фланг их воинства направился к броду. Другие, увидев храбрость соплеменников, тоже начали переправу. Вскоре неровная линия солдат, бредущих по пояс в воде, достигла середины потока. Ганнибал продолжал молчать, выжидая, пока первые ряды противников не одолеют глубокое место и не выйдут на отмель. Затем он приказал мавританским копейщикам приготовиться к бою. Прошел еще один миг, и он велел им изготовить оружие. Когда первые карпетаны уже шли по колено в воде, Ганнибал взмахнул рукой. Трубы проревели оглушительный сигнал, и тысячи дротиков взлетели в воздух. Варвары не могли спастись от их града. Они держали щиты под неверными углами, над головами или вовсе опущенными в реку. Дротики пронзали их туники и кожаные нагрудные пластины. Железные наконечники дробили кости черепов, вырывали суставы из плеч, вонзались в воду и находили там бедра и гениталии. Второй залп наполнил воздух шумным свистом снарядов, после чего копейщики уже вели обстрел в произвольной манере, находя цели по своему усмотрению.

Ганнибал взглянул на брата и сказал, не обращаясь ни к кому в частности:

– Мне нужен более опытный враг, а не это ничтожество.

Карпетаны продолжили атаку и, в конце концов, поредев числом, перенесли сражение на карфагенский берег. Два их фланга отважно бросились в бой. Несмотря на ярость и задор, они промокли и устали. Их противниками были свирепые ливийцы, мускулистые черноглазые демоны, которые сражались в небольших, защищенных щитами фалангах, ощетинившись тяжелыми копьями. Эти образования походили на живых существ, чьи тысячи рук заканчивались железными острыми пальцами. Ганнибал стегнул коня и помчался вперед, рубя мечом врагов и подбадривая криками сво их людей. Гасдрубал последовал за ним и через несколько мгновений спас ему жизнь, убив карпетана, который едва не вонзил копье в шею командира. Но братья не долго оставались в гуще битвы. Ганнибал галопом выехал на командную позицию и прокричал сигнальщикам очередной приказ.

Трубы издали протяжный зов, и внезапно позади карпетанского войска донесся ответный сигнал. За спинами варваров появились слоны. Погонщики, сидевшие на их холках, гнали животных из старого лагеря в тыл малоопытных варваров. Повернувшись и увидев огромных зверей, которые неслись во весь опор, карпетаны с ужасом поняли, что их ожидает неминуемая гибель.

Жеребец Ганнибала покружил на месте и закрутил головой, как будто осматривал что-то, застрявшее в его зубах. Командир похлопал его по темени между ушей и крикнул брату сквозь шум кровавой резни:

– Ты видишь? Видишь истину перед собой? Эти люди всегда будут под нами. Они не смотрят в прошлое и не пытаются создать что-то новое. Они лишь хватают то, что падает им в руки, и цепляются за это веками. Карпетанам никогда не сравняться со мной. Они останутся такими, какими были, или умрут, освободив свое место для других народов. Запомни этот миг, Гасдрубал! Теперь начинается твоя работа. Отправляясь войной на Рим, я оставлю Иберию в твоих руках. Начиная со следующего года ты не только получишь власть над многими народами, но и сможешь приручить их к нашему миру, превращая иберийцев в солдат Карфагена. Сегодня мы убиваем их. Завтра будем нанимать в свои войска. Приручи этих варваров, Гасдрубал, и мы установим мир по нашим меркам.

Утром Ганнибал направился в Сагунтум. Он позволил брату привезти домой весть о победе над несколькими городами и селами, по глупости пославшими своих мужчин на верную смерть. Нога командира ужасно болела после тягот преды дущего дня. Он ехал во главе Священного отряда и, казалось, намеренно наказывал себя во время путешествия, подолгу оставаясь в седле, пока боль нарастала и доводила бедро до полного изнеможения. Ганнибал часто думал об Имилце, и это расстраивало его так сильно, что почти лишало радости от недавней победы. Теперь, через день-два, битва при Тагу-се казалась ему далеким воспоминанием в рассказе другого человека.

И даже возвращение в Сагунтум не улучшило его настроения. Хотя Ганнибал прибыл в лагерь темной ночью, он тут же понял, что осадные работы нисколько не продвинулись. После всех недель его отсутствия сцена, освещенная луной, ничем не отличалась от той, которую он видел, отправляясь в поход. Командир нашел Ганнона в его особняке и вызвал на площадку перед домом. Гнев наполнил его такой яростью, которую он редко чувствовал вне битвы. Когда он задавал свои вопросы, его губы находились в двух дюймах от лица Ганнона. Чего брат добился своим управлением? Почему прошли три недели, а ему даже нечем похвастаться?

Ганнон не стал отвечать на вопросы. Вяло кутаясь в ночную одежду, он хронологически перечислил то, что было сделано. Если он и был напуган вспышкой брата, то никак этого не показал. Ион даже не вздрогнул, когда Ганнибал велел ему замолчать.

– Ганнон, – спросил командир, – что ты отдашь мне, если я завтра отобедаю в городе? Похоже, ты работал в темпе улитки, потому что нежился в этом доме. Не думаю, что наш отец одобрил бы такое поведение.

Он сел на табурет и попытался успокоить боль в ноге.

– Мне сказали, что тебя обеспокоили какие-то знамения.

Речь брата была такой быстрой, что Ганнон едва разобрал отдельные слова.

– Разве отец не учил тебя замечать лишь те знаки, которые направляют нас вперед? Если ты и разгневал богов, то не своими поступками, а бездействием. Мы должны уничтожить Сагунтум, Ганнон. Вот как мы отблагодарим богов! Победой в их честь! Нам нужно завершить кампанию на этой неделе. Мы бросим на город все наши силы. Он должен быть стерт с лица земли. Вспоминая о Сагунтуме, люди будут называть мое имя и говорить, что через меня свершалась воля Ваала. Будь уверен, мы скоро завершим осаду! И сделаем это в тот день, который я назначу!

* * *

Имко вошел в павший город иначе, чем в осажденную Арбокалу. Сначала ему пришлось карабкаться по высокой деревянной лестнице на площадку осадной башни. Над его головой поднималось несколько солдат, и он видел под собой других людей. Вака неистово перебирал руками и ногами. Все его тело горело от жажды битвы. Прежде чем он понял, что достиг края площадки, его толкнули вперед, и он почувствовал себя будто выплюнутым из гигантского рта. Юноша опустился на верхний уровень стены, но сила инерции заставила его и солдата перед ним сделать пару шагов, пролететь двадцать футов в воздухе и упасть на нижнюю площадку. Имко подумал, что это конец, но провидение снова помогло ему. Он врезался ногами в спину разбившегося товарища и, таким образом, смягчил падение. Поднявшись с земли, Имко присоединился к штурмующим отрядам, как будто в тот момент он точно следовал избранному плану действий.

Карфагеняне атаковали защитников города с яростной силой, которая потрясла обе стороны. В первые моменты боя оружие было бесполезно. Они столкнулись лицом к лицу, нос к носу, подбородок к подбородку. Однако уже через мгновение Имко махал мечом, нанося удары и уклоняясь от копий. Он повалил одного из противников, раздробив ему клинком коленную чашечку. Он хотел убить его ударом, направленным вниз, но промазал и только вторым тычком вонзил меч под подбородок мужчины. Из рассеченного горла хлынула кровь. Он услышал, как дыхание воина с хриплым стоном вырвалось из раны. Другой житель Сагунтума замахнулся на него пикой. Имко пригнулся. Наконечник чиркнул по шлему, и сражавшийся рядом ливиец вонзил копье прямо под мышку иберийца. Шлем скособочился, но у Ваки не было времени поправить его. Он продолжал биться, немного ослепленный с левой стороны – благо, продвигаться приходилось правым боком. Какое-то время юноша находился в самой гуще боя. Затем его оттеснили к флангу, и он понял, что не умрет в этот день. Волна эйфории наполнила его уверенностью в том, что какой-то бог благоволил ему. Наверное, враги почувствовали это. Когда его боковые удары начали походить на взмахи косы, они расступились в стороны.

Вскоре он бежал по улицам вместе с другими карфагенскими солдатами, выбивая ногами двери и преследуя небольшие группы горожан. Приказ Ганнибала был простым и ясным. Им полагалось убить всех мужчин. Теперь это стало их единственной заботой. Захватчики вламывались в дома и подолгу не выходили оттуда. Они кричали, переворачивали мебель, искали обитателей. Мужчин и стариков убивали, женщин насиловали, детей забирали в рабство. Другие солдаты занимались грабежом, наполняя тюки добычей: украшениями и драгоценностями, железной посудой и серебряными столовыми приборами. Кто-то из них уже тащил за волосы пленников. Имко увидел группу безоружных молодых людей, которых конвоировали на рыночную площадь. Солдаты подталкивали их ударами. Один из горожан умолял о снисхождении. Он говорил о своих дружеских чувствах и невиновности, указывал на других и перечислял их преступления против Карфагена. Его действительно могли бы пощадить, но один из горожан ударил предателя в челюсть, и тот упал на землю, отхаркивая кровь.

К полудню Имко начало тошнить от человеческих страданий, Надеясь передохнуть в одиночестве, он вошел в небольшое здание, замыкавшее извилистую улицу. Какое-то время он стоял на пороге, осматривая комнату. Дом уже ограбили и разорили. Ни один предмет не находился на своем старом месте, ни одна ваза не оставалась целой. Вака устал. Его руки и ноги онемели от напряжения. Одежда и открытые части тела были забрызганы кровью. Тишина комнаты замкнулась вокруг него. Он почувствовал смущение от вторжения в чужие владения. Стыд окутал его, словно шаль, упавшая на плечи. Ему даже показалось, что он услышал чьи-то обвинения. Однако, прислушавшись, Имко понял, что слова звучали внутри него. Царапающий горло крик раскручивался, как спираль. То был вой без слов – в каком-то отношении более примитивный и честный, чем эмоции, которые сражались в нем друг с другом. Он не мог управлять ими. Ему просто требовался момент покоя, чтобы собраться с силами и оттолкнуть от себя угрызения совести.

Его мысли прервал приглушенный кашель. Он пошел на звук и заметил лодыжку, свисавшую из дымохода над очагом. Положив мешок с добычей на пол, Имко дернул за ногу. Из трубы в золу упала девочка лет одиннадцати, перепачканная сажей, с длинными и, наверное, никогда не стрижеными волосами. Ее заплаканные глаза, сиявшие в белых кругах на закопченном лице, были наполнены ужасом. Она потянулась пальцами к Имко, словно хотела расцарапать его щеки. Но он шлепнул ее по рукам и прижал локти девочки к бокам. Встряхнув ее, как куклу, он крикнул, что просто хочет спросить. Когда малышка наконец затихла, Имко тоже замолчал, хотя и не ослабил хватки на ее руках.

– Ты последняя? – спросил он. – У тебя была семья?

После краткой паузы он сам ответил на вопрос.

– Конечно была. У каждого из нас есть семьи – у победителей и побежденных.

Девочка смотрела ему в лицо, пытаясь понять смысл его слов, но она не знала карфагенского языка. Снаружи послышались отчаянные крики. Он увидел в окно, как солдаты вытолкали пинками на улицу дряхлого старика, требуя, чтобы тот сказал, где прячутся его дочери и внуки. Они угрожали насадить его на древко копья, если он не покажет им тайное убежище. Имко не разобрал его ответа, но, очевидно, старик обругал и проклял своих мучителей. Имко и девочка не шевелились, прислушиваясь к крикам, пока расправа над старым человеком не закончилась. Солдаты двинулись дальше.

– Я хочу, чтобы ты села, – сказал Имко.

Он придвинул ногой упавший стул и поставил его прямо. Ослабив хватку, он заставил девочку сесть, затем отпустил ее и, отступив на шаг, осмотрел свою пленницу. Она была симпатичная. Имко понял это, несмотря на ее перепачканное лицо, дрожащий подбородок и слегка косые глаза. В ней ощущалось что-то нежное и привлекательное. Ее тело выглядело детским, но уже не было плоским. Возраст позволял использовать ее в постели, продавать другим или одалживать взаймы. Он обошел малышку и постоял какое-то время за ее спиной, решая, как поступить с ней. Внезапно Имко представил, как много страданий жизнь приготовила для этой девочки. Ее плечи были слабыми и тонкими, но их хрупкость привлекла бы многих. Полупрозрачная кожа едва прикрывала скелет. Наверное, она голодала последние месяцы. И это тоже делало ее желанной для некоторых извращенцев. Волосы девочки ниспадали на плечи. Он мог видеть биение артерии на ее шее. Подняв руку, Имко прикоснулся к ней пальцами. Девочка молча отодвинулась, но он шепотом велел ей не шевелиться. Ее сильный пульс наполнял его тело теплом и трепетом. Биение показалось ему немного прерывистым, однако Вака не обратил на это внимание. Он думал о тех, кто получит выгоду от ее страданий. Еще до окончания месяца она пройдет через руки сотен мужчин. Ее приучат к побоям и заразят болезнями. Она будет гнить изнутри душой и телом. Но сейчас в ней было столько свежести! Она печалилась. Да. Она оплакивала своих родителей. Конечно! И все же ее кошмар еще не начался. Он, управляемый божественной рукой, мог направить ее жизнь по-другому. Многие люди сочли бы подобный поступок благородным и великодушным даром. Но почему же он испытывал такое сожаление?

Едва решение окрепло в его уме, он понял, почему пульс девочки показался ему странным. Отдернув пальцы от артерии, Имко рассек ее шею скользящим ударом меча. Малышка упала со стула, и он выскочил на улицу. Оставив разграбленный дом за спиной, он быстро зашагал к открытым городским воротам. Ему навсегда запомнился тот миг, когда он осознал, что прерывистый ритм был результатом слияния его и ее пульса. Прикосновение пальцев объединило их тела. Жизнь связала их вместе. За последние годы он стал закаленным солдатом. Но в нем по-прежнему жил брат и ребенок, который любил своих сестер – все еще добрый и нежный в каком-то уголке сердца. Он молился и надеялся, что девочка приняла его поступок правильно – как странный, но великодушный дар сострадания.

* * *

Когда весть о разграблении Сагунтума достигла римского Сената, несколько участников собрания вскочили на ноги с призывами к незамедлительному провозглашению войны. Валерий Флак встал со всеми и в пылу энтузиазма немедленно изложил свой план атаки – причем так полно, словно прорабатывал его долгое время. Другой сенатор указал, что им следовало разобраться с Карфагеном значительно раньше. Ганнибал зашел настолько далеко лишь потому, что некоторые граждане поставили свои личные интересы в Галлии превы ше нужд народа. Небольшая группа сенаторов ободрительно закричала, поддерживая его недовольство, но остальные попытались перевести спор ближе к теме: «У Рима есть враг. Сейчас не время для наветов на соперников по власти».

От нескольких уважаемых избранников поступила просьба не совершать поспешных действий. Кто-то предложил направить другого посланника: пусть какой-нибудь сенатор отправится в Карфаген и спросит раз и навсегда, действительно ли план Ганнибала одобрен советом старейшин города. Если карфагеняне ответят утвердительно, то вопрос будет решен окончательно. Пусть потом никто не говорит, что Рим начал войну по собственному почину. Сейчас они должны продемонстрировать справедливость римского правосудия. Это первоочередная задача! А затем их армия будет быстрой как сокол. Несмотря на горячие споры, данный план был принят до окончания дня. Послом и представителем Сената избрали Фабия Максима.

Дипломатическая делегация отправилась в путь при хорошей погоде. Ни в небе, ни на море не наблюдалось зловещих знамений. Казалось, даже природа осознавала важность предстоящих переговоров. В сырые дни Фабий страдал от артрита. Его зрение также оставляло желать лучшего. Одно плечо было выше другого – результат старой травмы, – но за пределами собственного дома он неплохо скрывал этот недостаток. Черные волосы, украшавшие его в юности, поблекли до тусклой серости. После многих лет сражений он гордился своей сединой как знаком мужества. Почтенный возраст усиливал его авторитет. Это стало одной из причин, по которой Фабия избрали главой миссии. Его наделили правом задать один решающий вопрос, принять ответ и отреагировать достойным образом.

Карфагеняне встретили их вежливо, и город предложил им все услады южного гостеприимства. Однако Фабий отверг увеселения, испросив лишь встречи с советом. Он не собирался тратить время зря. Через некоторое время его провели в центр зала, который выглядел более мрачным, чем римский Сенат. Помещение освещалось не лучами солнца, а большими факелами, закрепленными на стенах. Воздух был сырым и благоуханным от булькавших чанов с особыми травами. Из-за плохого зрения Фабий почти не видел людей, к которым обращался. От благовоний у него першило в горле и в носу. Но он стоял, гордо выпрямив спину, и притворялся, что рассматривает лица своих оппонентов. Сенатор попросил ответить на один вопрос: действовал ли Ганнибал по собственному безрассудству, напав на Сагунтум, или он был послушным орудием воли Карфагена. С разных мест раздались крики, встречные вопросы и различные утверждения. Но Фабий молча ожидал.

Тогда некто Имаго Мессано призвал других к тишине и поднялся, чтобы дать ответ. Он вежливо заметил, что неважно, как действовал Ганнибал – исходя из государственных приказов или по собственному усмотрению. Важно лишь исполнение законов и соответствие существующим прецедентам. В то время когда заключался договор между Римом и Карфагеном, Сагунтум не состоял в союзе с Римом. Более позднее соглашение, подписанное Гасдрубалом Красивым, не могло считаться законным, поскольку оно не было подтверждено советом и, следовательно, не являлось официальным документом. Поэтому Карфаген не собирался уступать желаниям Рима.

– Покорение Сагунтума является нашим внутренним делом и не имеет отношения к Риму, – с улыбкой подытожил Имаго. – Такова позиция Карфагена.

Фабий выбрал простое решение. Он приподнял полу тоги и, зажав материю в кулаке, посмотрел в суровые лица советников. Ему хотелось, чтобы все увидели его жест. Он сжимал ткань так крепко, что костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– В этой руке я держу мир или войну, – сказал римский сенатор. – Я могу подарить карфагенскому народу и то и другое, но только от вас зависит, что именно вы получите.

Осмотрев посла снисходительным взглядом и вызвав тем самым одобрительный смех других советников, Имаго пожал плечами.

– Мы примем все, что даст нам твое римское сердце.

И тогда Фабий разжал кулак и выпустил ткань тоги в жесте, который ясно давал понять, что предлагало Карфагену римское сердце. Когда он повернулся и направился к выходу, советники в унисон закричали, что принимают его дар и что они будут сражаться до конца. Таким образом, вторая война между Карфагеном и Римом была одобрена самым сердечным согласием.

* * *

Завершив осаду Сагунтума, Ганнибал распустил иберийские отряды по домам, чтобы те провели зиму с семьями и вернулись к нему весной, готовые отправиться в поход к вечной славе. Однако сам командующий и его генералы почти не отдыхали. Иногда членам семьи казалось, что Ганнибал вообще не возвращался с поля боя. Он неделями жил в тренировочных лагерях, а когда бывал дома, то с утра до ночи проводил советы и встречи, на которых составлял сезонные планы, диктовал письма иноземным лидерам и заслушивал донесения разведчиков. Задуманный им проект представлял собой огромную путаницу военных, географических, культурных и денежных вопросов. В расчет принимались тысячи деталей, включая расстановку политических сил в различных племенах, комплектацию обозов с припасами и амуницией, обсуждение морских маршрутов и физического состояния слонов.

Он тренировал ливийских ветеранов до изнеможения. Их поднимали раньше зимнего рассвета и отправляли в дальние походы при полном обмундировании, с полевыми кухнями, животными и осадными орудиями. Они карабкались к горным вершинам, увязая в снеге по колено и взбираясь по скалистым склонам. С помощью веревок солдаты поднимали вверх вьючных животных, чьи ноги и бока были смазаны жиром. Ливийцы дивились тому, как их дыхание оставляло в воздухе следы. Они постепенно привыкали к холоду. Из Карфагена по морю доставили новую партию слонов – в основном, из лесистых холмов Северной Африки. Они были меньше слонов из южной саванны и уступали в размерах азиатским породам, но каждое животное представляло собой четырехногий безжалостный таран. При умелом обращении погонщиков они могли выкашивать ряды врагов. Один их вид мог проложить дорогу через орды варваров, населявших земли между Иберией и Римом. Кроме того, Ганнибал нанял несколько отрядов балеарских пращников. Его восхищала прицельная точность их бросков и то, как они превращали небольшие камни в смертельные снаряды, летевшие с огромной скоростью. По его распоряжению часть иберийского войска была отправлена в Африку для защиты Карфагена, а взамен ему прислали нумидийцев и ливийцев, которые должны были оберегать Иберию в отсутствие Ганнибала. Он надеялся усилить верность воинов, удерживая их вдали от родных мест, подальше от соблазнов пустынь и от карфагенских властителей. Командир направил послов в племена, чьи территории он планировал пересечь – к грубым галльским и кельтским народам, с которыми ему хотелось бы дружить, а не вести сражения.

За несколько дней до того, как зима Средиземноморья ослабила хватку на Новом Карфагене, Ганнибалу доставили подробную карту тех территорий, через которые он собирался вести войска на Рим. Уединившись в своих покоях, он расстелил пергамент на столе и склонился над ним. Альпы на карте выглядели зубчатой линией пиков, напоминавшей изогнутый шрам. Несколько обозначенных перевалов не сопровождались указаниями о высоте, рельефе и наличии фуража. Для выбора маршрута ему не хватало сведений. А как относиться к рассказам о пронзавших небо горных пиках, о вековых льдах и лавинах, при которых снег и скалы стекали вниз стремительным потоком, похожим в одно мгновение на воду, а в следующее – на застывший монолит? И как слоны перенесут подобные условия? Некоторые погонщики утверждали, что животные погибнут от холода. По мнению других, толстая кожа должна была защитить их от низкой температуры. Он слышал, что во льдах на севере находили бивни и скелеты могучих зверей. Они были гигантами. Если эти существа вырастали там до таких больших размеров, то, возможно, климат не представлял собой столь страшной угрозы для слонов, как полагали люди.

Названия племен – при условии, что их написали правильно – основывались на природных чертах тех мест: вольки, кавары, аллоброги, трискастины, турины, ценоманы... Интересно, какими они были людьми? О некоторых из них он слышал по давно наведенным каналам общения. Например, инсабры и бойи враждовали с Римом и проявляли интерес к его планам вторжения. Другие племена были знакомы ему только по названиям, слухам и очевидным выдумкам. Поговаривали, будто белокурые существа, обитавшие в холодных регионах, имели бледный цвет кожи и выглядели как мраморные статуи. Они отличались от обычных людей высоким ростом и лютой свирепостью. Эти варвары пили кровь убитых героев и украшали свои лачуги костями и черепами врагов. Они сражались с дикой отвагой, не боялись смерти и без колебаний отдавали жизнь в обмен на славу. По рассказам странников, они шли в бой почти обнаженными, надевая только штаны, чтобы прикрыть свое мужское достоинство. Какая странная причуда – стыдиться мышц, волос и плоти на собственных бедрах и гениталиях! Ганнибал не знал, насколько точными были эти сведения, но он понимал, что ошибки в них могли являться отклонениями от еще более странных и невероятных истин.

Стоя над картой, он чувствовал румянец на щеках. При всей своей информативности рисунок не позволял принять адекватного решения. Пером, нарисовавшим контуры Альп, водила лишь одна рука. Это был не действительный мир, а только смутные и неполные его очертания. Но вскоре придет день, когда Ганнибал сам оценит реальность этих гор и обитавших там народов. Он почувствует острые камни под своими сандалиями и осмотрит вершины, покорившиеся ему во время марша. Он увидит глаза варваров, почувствует запах их дыхания, пожмет им руки в дружеском союзе или прольет кровь в сражении с врагами. Какое странное мгновение! Тысячи жизней начинали зависеть от планов, которые он сейчас выстраивал из воздуха в спокойном уединении. Жаль, что в этот миг рядом с ним не было отца, который разделил бы его восторг. Командир решительно изгнал такие мысли из ума. Неопределенность и сожаления были оковами, которые ограничивали действия людей.

Когда он снова склонился над картой, в дверном проеме появилась Сапанибал. Постояв мгновение в молчании, она переступила порог и кивнула слуге, ожидавшему у входа. Раб склонил голову и выскользнул из комнаты, оставив двух родственников наедине. Это была их первая встреча с глазу на глаз в нынешнем году.

– Надеюсь, я не помешала тебе, брат, – промолвила Сапанибал .

Ганнибал поднял голову и обернулся. При виде сестры его лицо несколько раз изменило выражение. Сначала он встретил ее суровой хмуростью военачальника. Затем на его губах заиграла снисходительная усмешка брата, а затем пришла честная усталость, которую он показывал лишь нескольким людям в мире.

– Мне многое мешает, сестра, но ты всегда желанная гостья.

– На самом деле я пришла как посланница твоей возлюбленной супруги. Она тревожится о тебе и боится, что ты можешь простыть на своих зимних тренировках.

Ганнибал улыбнулся и покачал головой.

– Она боится за меня сейчас, когда я просто готовлюсь к войне? Вы, женщины, странные создания. Вы с гордостью провожаете меня на сражение, но тревожитесь о каком-то малом недуге.

– Небольшие неприятности часто приводят великих людей к печальной кончине. Поверь мне, не одна Имилце волнуется о твоих чрезмерных нагрузках.

– Чрезмерных нагрузках? – вскричал Ганнибал. – О чем ты говоришь, сестра? Чтобы спланировать грядущую кампанию, мне нужно думать день и ночь. Просто ты привыкла жить в штиле. Иди и посмотри, как делается буря!

Он поманил ее к столу.

– Несмотря на свою красоту, эта карта очень неточна и изобилует пустыми пространствами, которые мне придется заполнить смертью многих солдат. Ты знакома с моим планом?

– Мне не позволено участвовать в военных советах, – ответила Сапанибал. – До меня доходят только домыслы и слухи.

Ганнибал сомневался, что осведомленность его сестры столь ограничена. Тем не менее, он начал с простых объяснений:

– Я намечаю наземную атаку. Так как римляне разрушили наш флот во время последней войны, они считают, что находятся в полной безопасности. Природные преграды кажутся им неодолимыми. Наша армия не может переплыть через море. А с севера их защищают Альпы и Пиренеи. Так, по крайней мере, думает Рим. Мои осведомители сообщают, что наши враги намерены вести войну по своим правилам. Они ожида ют, что я буду укрепляться здесь, в Иберии – сидеть и ждать, когда они одержат надо мной победу. Это их ошибка.

Он замолчал и посмотрел на стол. Сапанибал язвительно спросила:

– Мой брат решил изменить карту мира? Убрать все то, что не устраивает его?

– Карта останется такой, какая есть, – ответил Ганнибал. – Этой весной мы пройдем вдоль побережья Средиземноморья, ранним летом пересечем Пиренеи, в июле приблизимся к Роне, а осенью перейдем через Альпы. Я задумал долгий и трудный поход, но он вполне возможен. Вся его сложность в том, что мы будем первыми. Вспомни о подвигах Александра, когда он вновь и вновь совершал невообразимые поступки. Что скажешь о моем плане?

Сапанибал засмеялась.

– Командир интересуется мнением женщины в вопросах войны?

Ганнибал молча смотрел на сестру, ожидая ответа. Среди детей Гамилькара она была старшей и, несмотря на слабый пол, равнялась брату по уму и мудрости. Они оба знали это. Сапанибал приучила Ганнибала к уважению с самых ранних лет, когда превосходила его в физической силе. Даже в юности во время бойцовских поединков она, обладая стройной длинноногой фигурой, время от времени побеждала его эффектными бросками. Двенадцатилетняя девочка в первом цветении ранней женственности ни в чем не уступала девятилетнему мальчишке. Ганнибал не забывал об этом. Его почтительность оставалась неизменной и в спорах, и в согласии. Поэтому, да, он интересовался ее мнением и знал, что она могла дать ему толковый совет.