Текст книги "19-я жена"

Автор книги: Дэвид Эберсхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

Глаз во тьме

Возвратившись в Сент-Джордж, я купил билет в многозальный «Кинотеатр-8» на первый попавшийся фильм. Спустился по проходу в переднюю часть зала, свертывая кусочек бумаги в небольшой клинышек. Отпер дверь запасного выхода и подпер клинышком язычок замка. Забрал Электру из фургона, и мы с ней пробрались обратно в зал. Казалось, она понимает, что я что-то затеваю: шла рядом совершенно беззвучно, держась очень близко ко мне. Я уселся во втором ряду у самой стены, Электра свернулась у моих ног. Шел фильм о двух детективах-напарниках, белом и черном. Предполагается, что отношения у них не сложатся, однако на самом деле они нравятся друг другу. Дальше они собираются ловить грабителя драгоценностей, который как-то связан с международным терроризмом, а потом вдруг выясняется, что черный парень – мусульманин, а белый – еврей. Я-то знаю… что? Тут я заснул.

Я проснулся, медленно припоминая, где нахожусь. Электра спала, прижавшись к моим ногам. Фильм подходил к концу, титры бежали вверх по экрану. Но зал выглядел гораздо более пустым, чем раньше.

– Вау! – произнес голос за моей спиной. – Ты, видно, здорово напился.

Обернувшись, я не разглядел ничего, кроме глаза, поблескивающего во тьме.

– Ты проспал целых два сеанса.

– А сколько времени? – Потом: – А ты кто?

– Джонни Друри. – Он произнес это так, будто мы знакомы.

– Ты тут давно?

– Много дольше, чем ты.

В зале зажигали свет, теперь я мог разглядеть этого парнишку. Он выглядел как любой мальчишка в Юте – блондинистый, голубоглазый, веснушчатый.

– Киношка закрывается, – сказал он.

– Закрывается?

– Чудной ты, уже почти час ночи.

Я включил телефон. Мальчишка был прав.

– А что, с тобой собака?

– Слушай, мне надо идти.

– Мне тоже.

Он пошел за мной вверх по проходу. Теперь, когда мы оба поднялись на ноги, видно было, что он совсем еще ребенок – двенадцать или тринадцать, из тех цветочков, что поздно расцветают, – только-только шагнувший в пубертат. Его бирюзовая открытая майка выставляла напоказ жилистые и сильные, но еще по-детски тонкие руки. В вестибюле никого не было, кроме тяжеловатой девушки в черной с желтым униформе кинотеатра, пылесосившей усыпанный попкорном ковер. «Собак нельзя сюда водить», – произнесла она, но видно было, что это ее не очень заботит.

Снаружи, на парковке, было все еще жарко – асфальт отдавал зной.

– Слушай, – сказал я, – я уезжаю.

– Ага, я тоже. – У него был такой мальчишеский голос, то высокий, то низкий, туда-сюда в одной и той же фразе. – Может, подбросишь?

– А где ты живешь?

– Ну, видишь ли, как раз сейчас я вроде как бы в промежутке нахожусь. – Парнишка произнес эту фразу так гладко, что я решил: он ее подхватил у кого-то другого. Он прошел за мной к фургону, практически не отставая ни на шаг. Невысокий – мне примерно до груди и, пари держу, весом не более ста фунтов. – Славный фургончик, – оценил он, тронув помпон на боку.

По правде говоря, машина эта – просто кусок дерьма, никто никогда ничего о ней и сказать не может, только спрашивают: «А что, эта штука еще бегает?»

– Могу высадить тебя на Сент-Джордж-стрит, – предложил я. – И с концами.

– Впечатляет. – Он не стал меня дожидаться, переполз через место водителя на пассажирскую сторону и принялся подпрыгивать на сиденье. – Пфу-у! Самый обалденный фургон из всех, что я видел.

– Пристегни ремень.

– А куда, ты сказал, ты едешь?

– Просто скажи мне, где на Сент-Джордж-стрит тебя высадить.

– Тут вот какая вещь. – Его голос понизился на целую октаву. – Я не возражал бы остаться с тобой на ночь. Только на одну ночь. И все. – Он говорил тоном, который явно позаимствовал из какого-то фильма. – Но никаких таких штучек, понимаешь, о чем я говорю? – Он подумал, что это ужасно смешно, хлопнул себя по тощим бедрам и захохотал, откинув назад голову, как малыш, смотрящий смешной мультик.

Но мы сидели в моемфургоне, и я не желал терпеть оскорбления от какого-то мальчишки.

– Нет, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Понимаешь, я не пидор. – И снова этот смех как от мультика.

– А я – пидор.

Мальчишка смолк. Он глядел на меня расширившимися глазами: не гоношись, мол. Потом улыбнулся:

– Понял. Очень смешно. Ну ты меня и развел на секундочку. Ха-ха. – Он опять замолк. – Погоди-ка, ты что, хочешь сказать, что ты всамделе гомик?

– Только потому, что ты сам об этом заговорил.

Он выхватил из штанов трехдюймовый кухонный нож и приставил к моей груди.

– Только тронь меня – я тебя прикончу.

Я понимал: он это не всерьез. Одним неспешным движением я забрал нож из мальчишьей руки.

– Что ты намерен с ним делать?

– Защищаться от извращуков вроде тебя.

– Выкатывайся из моего фургона.

– Пидор стебаный!

Он отщелкнул пояс, толчком открыл дверь и высунул наружу одну ногу. Мальчишка был так мал, что его ступня болталась в нескольких футах от асфальта. Но он не спрыгнул.

– Убирайся вон!

– Да пошел ты!.. – Но тут вот какая штука: это он произнес почти ласково. И остался сидеть, лицо его все как-то сморщилось, будто сломалось. – Я думал, ты крутой.

– Это ты ведешь себя не как крутой.

Он подвинулся чуть ближе к краю сиденья, но все не прыгал наружу.

– Слушай, я останусь с тобой на эту ночь, только ты должен обещать мне, что ко мне не притронешься.

– Малыш, а ну-ка, вон из моего фургона!

– Но почему?

– Потому что ты попросил тебя подвезти, а теперь обзываешь меня всякими нехорошими словами. А я больше не терплю ничего подобного. Потому и покончил с этими местами сто лет тому назад.

Малыш втянул ногу обратно в машину:

– Погоди минутку, ты чего, разве не тут живешь?

– Не-а.

– А тогда что ты тут делаешь?

– Долго рассказывать.

– Ты что, типа удрал отсюда или еще что? – Он захлопнул дверь, и лампочка в потолке погасла.

Тут я сообразил, в чем дело.

– А сам ты оттуда, откуда я подумал, да? – спросил я.

– Угу. – Мальчишка подтянул коленки к груди. – А трудно было справляться в одиночку? Я хочу сказать – посмотреть на тебя, так ты теперь просто богач. У тебя вон и телефон, и фургон имеются.

– Я не богач.

– А для меня – богач.

– Ты сказал, тебя Джонни зовут?

Он энергично закивал.

– Хочешь поесть чего-нибудь?

– Целиком и полностью. Только можно мне мой ножик обратно?

Через двадцать минут мы стояли перед Шевроном с пакетом разогретых в микроволновке буррито [36]36
  Буррито– маисовая лепешка с начинкой из мяса, сыра или бобов.


[Закрыть]в руках, поглощая их одну за другой.

– Теперь я знаю, кто ты, – сказал Джонни. – Только напомни мне, за что тебя вышвырнули.

– Застали наедине с одной из моих сводных сестер. А тебя за что?

– А я рок-группу слушал, «Киллеров», знаешь такую? И диск-то вовсе не мой был, а брата. Но поймали меня. А мне эти «Киллеры» и не нравятся даже.

Это не было истинной причиной. Они там отделываются от мальчишек, чтобы уменьшить конкуренцию. Когда молодых парней вокруг нет, старики могут всех девчонок к рукам прибрать.

Я вручил Джонни последнюю лепешку.

– А как ты здесь-то очутился?

– Меня сюда два Апостола привезли. Самая страшная ночь в моей жизни. Я все глаза выплакал, а они сидели впереди и делали вид, будто меня там вовсе нет. А я все спрашивал: за что вы со мной так поступаете? Я же еще маленький! Как мне жить одному? Только они со мной даже говорить не стали. Я всю дорогу на их шеи смотрел. Хотел им головы поотрезать. Был бы у меня нож получше, так бы и сделал. Потом они меня оставили на парковке у Пайонир-Лоджа.

– Когда это было?

– Полгода назад.

– И что ты с тех пор тут делаешь?

– Болтаюсь туда-сюда. Какое-то время жил в одном из бараков Батт-Хатс, потом отправился в Вегас. Только там мне не больно понравилось, так что я обратно сюда вернулся.

– А нож?

– Это мамин. Я его из кухни взял. У меня только одна ее вещь и есть. Смотри – она свое имя на бумажке написала и приклеила к ручке.

Джонни с гордостью показал мне надпись. Нескладными письменными буквами синего цвета на бумажке значилось «Тина». Его матери, скорее всего, и тридцати еще нет.

– Сделай мне одолжение – будь с ним поосторожнее.

Потом мы смотрели, как подъезжают к Шеврону машины, заправляются, водители забегают внутрь за сигаретами и визином. [37]37
  Визин– глазные капли для снятия усталости глаз и улучшения остроты зрения.


[Закрыть]

– А твоя мать вроде как в тюрьме, нет разве?

– А тебе откуда это известно?

– Так про это всем уже известно.

– Это не ее рук дело. Все считают, что это она, а она этого не делала.

Джонни приканчивал пакет картофельных чипсов, вытряхивая из него остатки прямо себе в рот.

– Когда я услышал о том, что случилось, я не так уж сильно удивился, – произнес он. – Там у них сейчас что-то странное творится. Что-то все время случается. Всякие слухи там ходили, перед тем как я уехал.

– Что за слухи?

– Типа мы все переезжаем в Техас, или в Мехико, или еще куда. А еще всякая муть про твоего отца.

– Какая муть?

– Ну, не знаю. Слухи про то, что он вроде хотел вместо Пророка стать. Всамделе-то я всего не знаю, просто слышал, что такое говорят. И еще всякое. Потому и не удивился, что его убили.

Я ничего не сказал. То ли малыш наслушался всякого дерьма, то ли и вправду знал что-то. Мы болтались по Шеврону примерно полчаса, пока менеджер не сказал нам, что хватит. Но он вежливо с нами обошелся, просто объяснил, что полиция следит за порядком на парковке и мы должны отъехать.

Я повернулся к Джонни:

– Куда?

– Это тебе решать.

– Давай поедем в Снежный каньон. Я знаю местечко, где можно припарковаться на ночь. Там должно быть прохладно.

– О'кей. Только никаких таких штучек.

– Вали отсюда.

– Шутка! Я думал, вы, геи, люди веселые, должны чувство юмора иметь! [38]38
  Гей( англ.gay) – как прилагательное означает «веселый, радостный, беспечный».


[Закрыть]

Мы выехали на шоссе 18. Дорога была темна, светила лишь луна да звезды. Джонни заснул, прислонившись головой к окну и открыв рот. Когда я припарковался, он покрутил головой из стороны в сторону, пробормотал что-то и снова заснул. Вот так, спящий, он и правда казался совсем маленьким. Трудно было представить себе, что хоть кто-то с бьющимся в груди сердцем может бросить Джонни. Я поднял его и переложил на футон. Укрыл простыней и свернул фуфайку – положить ему под голову вместо подушки. Лег позади него, закинув руки за голову. Электра свернулась между нами. Я не чувствовал себя усталым и долго смотрел на потолок фургона. Джонни похрапывал. Вовсе не громко, издавая лишь что-то вроде тихонького пыхтенья. Детишки не шумят во сне. Я размышлял о том, чем займусь с утра. Что Джонни известно на самом деле? Я долго думал об этом, потом погрузился в неглубокий сон.

VI
НЕБЕСНЫЙ БРАК

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА
Глава третья
Доктрина Небесного Брака и Смерть Джозефа Смита

Теперь, после того, как я описала религиозное обращение моей матери – Элизабет и отца – Чонси, а также их несгибаемую преданность Джозефу Смиту, рассказала об ужасах бойни в Хонз-Милле и долгом переходе из штата Миссури в Иллинойс; изложила, возможно слишком откровенно, историю подъема Нову и описала мир и покой, какой Святые обрели в этом городе; представив все это тебе, мой Терпеливый Читатель, я перейду теперь к сюжету, который, несомненно, с самого начала и привлек тебя к этим страницам. Это доктрина небесного брака, иными словами – многоженство.

Вечером 6 июня 1844 года Джозеф Смит посетил дом моих родителей в Нову. Он явился с новостями. Пророк стоял перед ними в гостиной, прочищая горло повторенным несколько раз, знакомым всем звуком «кх-гм». (Мой Скептический Читатель обязательно спросит: «Откуда миссис Янг известно все это?» Я отвечу ему: «Моя матушка говорила об этом всем домашним по меньшей мере раз в месяц на протяжении тридцати лет».)

«Я получил новое откровение», – начал Джозеф.

Элизабет не могла сдержать волнение сердца: для нее услышать об Откровении было все равно что услышать слова самого Бога.

«Господь повелел нам расширять Царство», – объяснил Джозеф.

«Ты хочешь сказать, что нам надо уйти из Нову?» – спросил его Чонси. Как всегда практичный, он не хотел снова бросать свое каретное дело. Ему уже пришлось сделать так дважды – в Огайо и в Миссури, и он часто говорил, что не хочет в третий раз пережить этот опыт.

«Мы пришли сюда, чтобы остаться, – сказал Джозеф. – Нову – это наш Сион. Царство должно разрастаться здесь».

Элизабет вдруг пришло в голову, что Джозеф еще не слышал ее новость. Поэтому она сообщила ему, что в сентябре ждет ребенка. «Если будет девочка, я назову ее Энн Элиза», – объявила она.

«Это благословение Господне, – сказал Джозеф. – А теперь я должен передать вам слова нашего Отца Небесного. Он повелел нам наполнить Землю Святыми, пополнить страны верующими».

Когда Джозеф говорил, его слова сопровождал тоненький свист. Источником служил отсутствующий зуб, потерянный много лет назад, когда на Джозефа напала разъяренная толпа в Огайо. Свист звучал словно звон маленького-маленького колокольчика.

«Но что же еще можем мы сделать?» – спросил его Чонси. Он напомнил Джозефу о двух новорожденных, потерянных во младенчестве, и о слабом здоровье Элизабет. Чонси знал, что ожидаемый ребенок должен быть у Элизабет последним.

«Я задал Отцу Небесному тот же вопрос, – ответил Джозеф. – «Что же еще могу я сделать? Скажи мне, Господь Милосердный, что должен я сделать, чтобы расширить Царство?» Через некоторое время смысл Откровения сделался ясным. Теперь я должен поделиться им с самыми верными из Святых, с такими как ты».

«У меня будет ребенок, – сказала Элизабет. – И если Господь пожелает, я буду рожать еще. И еще, пока Он не решит, что я не могу понести снова».

«Ты хорошая женщина, одна из лучших среди Святых. Потому я и пришел сюда, чтобы рассказать вам о том, что узнал».

С минуту Джозеф глядел в потолок, как бы давая понять, что его взгляд устремлен к Божьим стопам.

«Помните ли вы мои слова об Аврааме и Саре? – начал он снова. – Господь повелел Аврааму взять еще одну жену. Это не было по желанию Авраама, это не было по желанию Сары, но таково было веление Господа. И Сара сказала Аврааму, чтобы он взял себе в жены Агарь, хотя Сара сама была женою Авраама. Поступил ли Авраам дурно, когда сделал это? Совершил ли он прелюбодеяние? Нет, ибо так повелел ему Господь. – Джозеф замолчал, затем обратился к Элизабет: – Ты поняла меня, Сестра?»

До этого случая Элизабет множество раз приходилось слышать о брачных отношениях в семье Джозефа. Неверующие люди распускали языки, болтая неведомо что о невероятном количестве жен – о дюжине, двух дюжинах, некоторые говорили – даже более того. Элизабет никогда не прислушивалась к таким разговорам. Правда, она сама однажды видела, как Пророк в экипаже ехал – довольно интимно – с женщиной, которая вовсе не была миссис Смит. В другой раз она заметила, как он заходил в дом вдовы, миссис Мартин. И тем не менее Элизабет никогда не допускала, чтобы подобные свидетельства наносили ущерб ее вере. А теперь Джозеф пришел открыть, что эти слухи – правда. Случаи, свидетельницей которых она стала, на самом деле были результатом опрометчивости, а она защищала Пророка, когда его нельзя было защищать. Более того, Джозеф уверял ее, что эти деяния страсти были произволением Господним! Вообрази же, Читатель, потрясенность и смятение этой доброй женщины!

На долгое время в гостиной воцарилось молчание, пылающее вечернее солнце за окнами клонилось к закату. Элизабет, подняв глаза, обнаружила у окна двух своих малышей – Гилберта и Аарона, вглядывавшихся сквозь стекло, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своего обожаемого Пророка. Прижатые к стеклу, их розовые носы походили на два еще не распустившихся бутона. Элизабет жестом отогнала их прочь.

«Как вы понимаете, – сказал Джозеф, – мы должны принять произволение Господне».

Мысль о том, что ей придется с кем-то делить своего мужа, как это происходит у похотливых животных, делящих свое логово, отвращала Элизабет. Она не могла принять сказанное как истину. Сидя в своем кресле, она отвернулась, так как не могла более смотреть на Джозефа Смита.

«Сестра Элизабет, так скажите же мне, что вы думаете?»

«У моего мужа есть жена, – ответила она. – Я».

Наступил час сумерек. Гостиную заполнил серебристый сумрак. Лица Джозефа почти не было видно, лишь сияли сапфиры его глаз.

«Должен сказать вам, что поначалу я тоже воспротивился этому Откровению. Моя дорогая, нежная Эмма обратилась против него. Она не желала ничего подобного. Мы долгое время отвергали это. Много ночей мы молились, чтобы понять смысл нового Откровения. Теперь настало время принять Откровение, ибо оно – Истина. Поразмыслите, почему Господь хочет, чтобы мы приняли его. Подумайте о том, что Он предопределил для Святых Последних дней. Он избрал нас для того, чтобы мы населили землю в преддверии Судного дня. Наполнили страны верующими. Подготовили людей к…»

«Стой! – воскликнул Чонси. – Прекрати, ради бога! Мы не желаем никоим образом в этом участвовать».

После этого все трое долго молчали, взирая на угасающий в камине огонь. Прошло много минут, прежде чем Джозеф сказал, что ему пора уходить. Однако, перед тем как уйти, он сделал последнюю попытку.

«Я говорил то же самое. Я молил Господа изменить Его Установление. Это было единственное Откровение, о котором я молил, чтобы это было не так. Неужели вы полагаете, что я хотел этого? Это была Его воля, как и во всем остальном. Ваше огорчение меня не удивляет. Другого ответа я и не ждал. Но прежде чем я уйду, я должен попросить вас об одном…»

«Моя жена сказала «нет», – откликнулся Чонси. – Но даже если бы она сказала «да», я все равно никогда не согласился бы».

Решительность ответа Чонси сделала его еще дороже сердцу Элизабет. В этот момент она почувствовала к мужу любовь, превосходившую все, что она испытывала к нему раньше.

«Я понимаю, – сказал Джозеф. – И я прошу вас молиться о том, чтобы понять смысл Господней любви».

Когда Джозеф ушел, Элизабет и Чонси пали на колени. Они молились о понимании, но оно не приходило, ибо их возмущение этим Откровением не ослабевало. Чонси взял Элизабет за руку. В его пальцах она ощутила бушующий в нем гнев. Он чуть не сломал ей косточки.

«Завтра я пойду повидать его, – сказал Чонси. – Даже если придется целый день прождать, я все равно скажу ему: мы не можем выполнить этот приказ».

«Он говорит, это Божья воля».

«Нет. На этот раз Джозеф не прав. Он использует свою власть, чтобы прикрыть собственные грехи».

«Если Джозеф не прав в этом…» – начала Элизабет. Но не смогла закончить фразу: смысл ее был так тяжек, что его трудно было вынести.

«Пойду завтра и скажу ему, что ты отказываешься», – повторил Чонси.

«А если он скажет, что я неверующая?»

«А ты в это поверишь?»

Однако на следующий день исторические события предупредили попытку неповиновения Чонси. 7 июня 1844 года газета «Нову экспозитор» в самом первом выпуске каждый свой дюйм посвятила опубликованию правды о Джозефе Смите. Газета обвиняла его в «мерзостях и блуде». Самым изобличающим было то, что писали об этом бывшие Святые, мужчины, которые когда-то поверили в Джозефа и тем не менее вынуждены были признать его лжецом и негодяем. У каждого из двух главных издателей газеты – Уильяма Лоу и Роберта Д. Фостера – нашлось по особенно отвратительной истории о Джозефе. Лоу, главный экономический советник Смита, узнал, что Смит просил его жену – я имею здесь в виду жену Уильяма Лоу! – стать ему – то есть Джозефу Смиту – «духовной женой». Иными словами, в теологически завуалированной форме предложил женщине совершить прелюбодеяние! Роберт Фостер, подрядчик, однажды вечером вернулся домой и застал свою жену обедающей наедине с Пророком. Она призналась, что Пророк пытался убедить ее стать ему женой. Пророк, как они заявляли, соблазняет женщин по всему городу.

Нет ярости страшнее, чем ярость загнанного в угол зверя. Джозефа ранили разоблачения «Экспозитора». Многие годы преданные ему Святые пропускали мимо ушей слухи о прелюбодеяниях, о многоженстве, о том, что их Пророк слишком часто уступает вожделению. Теперь же это сделалось невозможным, ибо обвинения прозвучали из уст друзей. Лоу и Фостер были в Нову людьми хорошо известными, славившимися своей честностью и преданностью. В тот июньский день 1844 года, в красивейшем городе Нову, под высоким летним небом, не нашлось ни одного Святого, чью душу не окутал бы сумрак сомнения по поводу Джозефа Смита.

Джозеф ответил резким осуждением «Экспозитора» и людей, за ним стоявших. Однако на этот раз его опровержений оказалось недостаточно. Как представляется, он никогда и не предполагал говорить правду. Вместо этого он собрал городской совет, объявил «Экспозитор» нарушителем общественного порядка и послал своих людей уничтожить издание. Отряд «Легиона Нову» – личной милиции Джозефа, родственной печально известным Данитам, отправился к дому, где помещалась газета, разломал печатный станок и сжег все оставшиеся экземпляры «Экспозитора».

Следует заметить, что в это время противники Джозефа за пределами Нову уже выбрали его своей целью. Его теократическое правление в Нову давно раздражало политическую элиту по всей стране, возбуждая глубочайшую враждебность и подозрительность. По всему Иллинойсу главы церквей осуждали Мормонов и их лидера как осквернителей. После антиконституционного уничтожения «Экспозитора» у внешнего врага Джозефа появилась весомая причина для атаки. Под угрозой все большего укрепления власти Джозефа Смита губернатор Иллинойса не мог дольше терпеть соперника в лице Пророка Господня. Губернатор обвинил Джозефа в бунте и государственной измене и приказал его арестовать.

Новости об этих событиях привели Элизабет в полнейшее смятение. Она молилась о понимании: блуд ли это и мерзость ли, если это произволение Господне? Отец Небесный, подскажи мне!

Прежде чем отправиться в тюрьму, Джозеф с паперти нового храма обратился к своим последователям. Элизабет и Чонси стояли в толпе, слушая, как Пророк пытается защищаться.

«Газета лжет! – восклицал он. – Законодатели лгут! Губернатор лжет! А за ними, я предупреждаю вас, станет лгать вам и президент Соединенных Штатов! Покажите мне, где совершились все эти предполагаемые мерзости и блуд? Где, спрашиваю я вас? Где они? Если они здесь, я хотел бы сам их увидеть и сам их осудить, как могли бы и вы!»

Таковы были последние слова, которые Элизабет суждено было услышать из уст ее Пророка. Она силилась понять их смысл. Эти усилия привели ее к печальному выводу – она больше не исполнена веры в него, ибо теперь, когда Джозеф оказался в беде, она отрекается от него в пользу сомнения.

Пришел приказ Джозефу прибыть в тюрьму Картиджа. В полдень 24 июня Джозеф, вместе со своим братом и верным другом Хайрумом и с несколькими другими приверженцами покинули Нову, проехав низинами. Они понимали, какие опасности им грозят. Ненависть к Святым, и особенно к Джозефу, в последние дни необычайно возросла. По ночам стаи невидимых в темноте человеческих существ перерезали горло быкам Мормонов, поджигали их посевы. Стаскивали Мормонов с лошадей, угрожали их женам. Травили собак. В тот солнечный июнь атмосфера в Нову была губительно-мрачной.

Джозеф поехал в Картидж не сопротивляясь. Позже Эмма рассказывала, что он сказал ей: «Я иду, словно агнец на заклание». В Картидже он провел двое суток. Тюремщик, мистер Стиголл, перевел его вместе со всеми остальными из душного подземелья в помещение для должников на первом этаже, что открыло доступ убийцам, а затем в свою собственную спальню наверху.

Всем было совершенно очевидно, что жизнь заключенных в опасности. Я не уверена, что мы когда-нибудь достоверно узнаем, сыграл ли мистер Стиголл, живший в тюремном доме с женой и дочерьми, какую-то роль в убийстве; впрочем, это вряд ли возможно, ведь его дочери находились там во время нападения. Самого его не было на посту, когда явилась разъяренная толпа. Это случилось днем 27 июня. Толпа насчитывала от ста пятидесяти до двухсот мужчин, лица у многих были зачернены сажей. Они ворвались в тюремный дом, взобрались по лестнице и стали стрелять сквозь дверь спальни. Пуля попала Хайруму в лицо, около носа, Джозеф бросился на помощь брату, но тот был уже мертв. Скоро атакующие снесли дверь и вломились в комнату. Джозеф подбежал к окну – ему оставался единственный выход. До земли было двадцать футов. Он заколебался на подоконнике. Прогремели выстрелы: две пули ударили ему в спину. Стрелок, стоявший внизу, у колодца, выстрелил Джозефу прямо в сердце. Джозеф выпал из окна на землю. Уиллард Ричардс, свидетель и друг, утверждает, что последние слова Пророка были: «О Господи Боже мой!»

Страдания мучеников почти невозможно вынести. В первые часы, когда утрата еще свежа, сознание, что их Слава будет жива, не утешает. Мы говорим о мученикахИстории, но мы не можем достоверно знать, какие муки они испытывали в последние часы своей жизни. Они вступают в царство мифа, но нам не следует забывать, что это были такие же люди, как мы сами. Когда рвется их плоть, они кричат. Они страдают, как страдали бы и вы, и я, только более мужественно. Вспомните о Христе. И хотя теперь я стала противницей наследия Джозефа, я содрогаюсь, вспоминая о его муках.

После убийства Джозефа его враги в штате и по всей стране были уверены, что Святые поднимутся на отмщение. Они бежали, прятали детей и скот, страшась гнева Мормонов. Однако Святые никогда не платили насилием за насилие. Вместо этого они с достоинством мирно несли свою скорбь. Гроб с телом Джозефа установили в столовой большого дома. Элизабет и два ее сына часами стояли в очереди, чтобы пройти у открытого гроба и в последний раз увидеть историческое лицо их Пророка. Когда Элизабет увидела его, осознала глубину его сна и то, что она не увидит его снова до Последнего Дня, она разрыдалась.

Три года спустя, после переезда из Нову на Территорию Юта, моя мать написала «Свидетельство Веры». Она запечатала рукопись в гранитной шкатулке, которая была захоронена в фундаменте строящегося нового храма, с тем чтобы ее нашли будущие поколения Святых. Однако еще до того, как сделать это, она запечатлела первоначальный набросок своего свидетельства в Книге Мормона, которую потом отдала мне. Я приведу здесь цитаты оттуда, чтобы ее словами описать ее реакцию на смерть Пророка.

«Я не могла бы – ни тогда, ни теперь – найти должные слова, чтобы выразить всю сложность своей скорби. Моего Пророка больше нет, но его смерть освободила меня от выполнения его отвратительной просьбы. Говорил ли он правду в течение всей своей жизни, совершая ошибки лишь в последние ее дни? Не потому ли он пошел под вражеские пули? Или же его последние слова тоже были истинны и полны веры? Увидев в гробу его мертвое тело, я взмолилась к Господу, страшась, что это я явилась причиной падения Джозефа. Не была ли его гибель карой за мое сомнение? – спрашивала я. Не моя ли это вина? Я боялась узнать правду».

После того, что произошло, все лето Апостолы боролись друг с другом за то, кому же возглавить Церковь Святых Последних дней. В самый момент смерти Джозефа многие из них, включая Бригама, отсутствовали по каким-то делам, и проблема не разрешалась до 8 августа этого же года. В тот день, в десять часов утра, Брат Сидни Ригдон собрал все сообщество Святых в лощине к востоку от Храма. День был теплый и влажный, среди ветвей кружились, жужжа, мухи. Роща была недостаточно тенистой, многим пришлось укрываться в тени своих лошадей. Брат Ригдон надеялся стать главой Святых и просил их его поддержать. Он долго проповедовал им, в голосе его звучало искреннее страдание. Однако его выступление не убедило Святых в том, что именно он их лидер. За Ригдоном последовал Бригам, и, чтобы описать, как он выглядел, мне придется снова процитировать Свидетельство моей матери, ибо именно в этом пассаже она наиболее красноречиво говорит о загадочности веры.

«Когда Бригам взял слово, чтобы выразить, как он страдает, и высказать свою надежду на то, что он сможет возглавить нашу Церковь, он вселил надежду в наши сердца. Он начал говорить, как когда-то говорил Джозеф, как бы восприняв его голос и манеру речи, часто прочищая горло знакомым «кх-гм» и воспроизводя его особый присвист. Шло время, и Бригам становился все более похож на Джозефа, пока не стало казаться, что он не воспринял голос и выражения нашего возлюбленного Пророка, знакомые жесты его правой руки, движения его тела, но что на самом деле пламя души Джозефа перешло к Бригаму и Бригам стал теперь Джозефом! Во влажной летней дымке здесь, предо мной, происходило чудо. Я видела, как Бригам превращается в Джозефа. На возвышении, где раньше стоял Бригам, перед нами стоял наш возлюбленный Джозеф! Так же ясно, как эта страница сейчас передо мной, как появляются эти чернильные строки, появился перед нами наш Пророк.

Некоторые утверждают, что это была игра солнечного света или повлиял голос Бригама, разносившийся по лощине, словно голос призрака. Другие говорят, зной помутил нам рассудок или неугасшее горе исказило наши умозаключения. Я понимаю, почему они могли так говорить, и тем не менее пишу это сейчас, чтобы подтвердить: я знаю, что я видела. На моих глазах и на глазах всего сообщества Святых, в рассеянном свете дня, на краткий миг во Времени, Джозеф возвратился в мощное тело Бригама: эти двое были соединены Силой Господней! Чонси этого не увидел. Мой муж огорчается, когда я об этом говорю. И все же я знаю – это было на самом деле, знаю так, как знаю все остальное, ибо понимаю, почему это произошло. Джозеф возвратился, чтобы согнать мрак черного сомнения с моей души. Вот почему все так случилось». [39]39
  Автор хотела бы заверить, что многочисленные очевидцы оставили подобные же записи о необъяснимом видении и что Элизабет Уэбб была не единственной, увидевшей то, что невозможно было увидеть. Даже тридцатью – или около того – годами позже моя матушка все еще утверждает, что в тот летний день в Нову она пережила сверхъестественное явление.


[Закрыть]

К концу дня преемственность была установлена. Бригам Янг был объявлен лидером Святых Последних дней. Ему исполнилось сорок три года, и очень скоро он стал одним из самых влиятельных людей в Соединенных Штатах. Элизабет радовалась: ее опыт подсказывал ей, что это было предопределено. Через месяц, 13 сентября 1844 года, она родила крошечную девочку, явившуюся на свет с голосом вопящего ангела, – так мне рассказывали. Этим ангелом, разумеется, была я.