Текст книги "19-я жена"

Автор книги: Дэвид Эберсхоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

– А помнишь, как ты любил праздновать день рождения? – продолжала мама. – Я прямо вижу, как ты, совсем маленьким мальчиком, ждешь в очереди, с бумажной тарелкой в руках, чтобы получить порцию торта. Ты всегда был таким хорошим ребенком, Джордан, всегда таким спокойным и добрым.

– Если совсем честно, то это одно из самых дурных воспоминаний о моей жизни.

– Что? Почему же?

– Ведь праздновался день рождения Пророка.

– Я знаю. Но это и делало праздник таким веселым.

– Веселым?! Мам, нас заставляли праздновать наши дни рождения в его день рождения! Ты что, не понимаешь, какой это изврат?

– Ну, не знаю. Мне кажется, это хорошо, когда все празднуют вот так, вместе.

Я заставил себя сдержаться:

– О'кей, мам. Давай не будем.

– Не будем – что?

– Ворошить прошлое.

Она помолчала.

– Прости. Я не хотела тебя огорчить.

– Слушай, мам, прежде чем я уеду, хочешь, я принесу тебе что-нибудь?

– Ты уже уезжаешь?

– Мне далеко ехать.

– Но ты не можешь так уехать! Мне нужна твоя помощь!

– Чем я могу тебе помочь?

– Мне надо, чтобы ты поговорил с мистером Хебером.

– О чем?

– О том, когда я смогу отсюда выйти.

– Тебе, наверное, лучше самой поговорить с ним об этом.

– Я говорила с ним. А он ответил, что ничего не может сказать по этому поводу. Что для меня совершенно неприемлемо.

Знаете, как это бывает: пока вы далеко от матери, вы по ней скучаете, а стоит вам ее увидеть, она в ту же минуту может довести вас до бешенства. Умножьте это чувство в миллион раз.

– Мам, я хочу тебя вот о чем спросить. Почему сейчас?

– Почему сейчас – что?

– Я хочу сказать, после всех этих лет. Что-то должно было произойти. Ты всегда казалась такой уверенной во всем. Когда в ту ночь ты со мной прощалась, ты сказала, что должна поступать по воле Господа, что бы Он ни повелел.

– Это верно. Конечно, мне не хотелось вот так покинуть тебя. Но я знала – это Господь меня испытывает – Пророк так мне и сказал: «БеккиЛин, это тебе испытание – испытание от Господа». Я сделала это не потому, что не любила тебя, – так захотел Бог – ради тебя и ради меня. Я думала, ты поймешь.

– Ты знаешь, как я это понимаю: все это – дерьмо собачье. Все, что касается того места, начиная с самого Бога, за ним – Пророка и моего отца. Так что, когда я прочел о том, что случилось с отцом, о том, что ты сделала, я готов был вроде как возблагодарить Бога – она наконец проснулась.

– Про то, что я сделала? Погоди минутку… Ты что, искренне думаешь… Ты в самом деле веришь, что я убила твоего отца?! Ох, Джордан, нет! Нет-нет-нет! Как мог ты такому про меня поверить?

– Как я мог такому поверить? Но ведь ты в тюрьме, мама!

– Я могу понять, что полиция ошиблась, но ты?..

– Сестра Рита очертила это вполне доходчиво.

– Сестра Рита? – Мама сжала кулачок. – Так вот, чтобы ты знал: я не убивала твоего отца. Он был моим мужем. Я была его женой. Зачем, ради всего святого, было мне его убивать?

Мне в голову могло прийти не менее миллиона причин. По правде говоря, я и не подумал, что мама могла быть невиновна.

– Клянусь жизнью Пророка, я не убивала твоего отца.

Довольно странно признаваться в этом, но ее отрицание вины меня разочаровало.

Да я и не поверил ей – ни на секунду не поверил.

– Тогда кто убил?

– Откуда мне знать? Кто-то из жен. Но это была не я.

– А что сказал твой адвокат?

– Не думаю, что он мне поверил. Сказал, ему придется перепроверить множество свидетельств, прежде чем он сможет выстроить свою стратегию. Я сказала ему – я не убивала, вот и вся ваша стратегия. И я все время повторяю себе, что на самом деле ничего этого со мной не происходит. – Она снова повторила: – Этого не происходит. – Тут она спрятала лицо в ладонях, чтобы поддержать силы. Потом снова подняла голову. – О Джордан, разве это не чудесно, что ты здесь? Что вот так взял и приехал ко мне?

– Думаю, да.

– Это чудо.

– Мама!

– Я молила Отца Небесного привести тебя ко мне, и Он это сделал.

Ну вот, все по новой!

– У меня серьезные сомнения по этому поводу.

– Джордан, ну как же ты не видишь? Была серьезная причина, чтобы он велел мне отослать тебя прочь. Чтобы ты мог вернуться и помочь мне, когда я больше всего в этом нуждаюсь. В то время мы ничего об этом не могли знать, но теперь я понимаю. Посмотри сам: вот ты жил себе в Калифорнии, вел – я в этом уверена – очень деятельную жизнь, и вдруг тебе случилось прочесть про меня в… прочесть в… это как называется – Паутина или Сеть? – я слышала, это вроде и так и так называют.

– Паутина. Сеть. Не существенно.

– О'кей. В Паутине. И что-то подсказалотебе поехать и помочь мне. Разве ты не видишь? Если бы ты был по-прежнему в Месадейле, ты не смог бы мне помочь. Таков был Божий промысел с самого начала. Если уж это не доказательство, не знаю, что еще может им стать.

– На это я даже отвечать не собираюсь.

– Тогда скажи мне: почему ты просматривал нашу местную газету именно в тот день?

– Не знаю. Я время от времени читаю ее онлайн, просто чтобы посмотреть, что тут у вас происходит. Но каждый раз, как я это делаю, я впадаю в депрессию.

– Вот видишь! – Она прижала пальцы к стеклу, их кончики стали плоскими и белыми. – Бог повелел тебе прочитать Паутину именно вчера. Если бы не Бог…

– Господи, мам, брось нести эту хреновину про Бога. Я не поэтому сидел в Сети. Я чуть ли не полжизни провожу онлайн. Когда же ты наконец освободишься от всего этого дерьма?

– Джордан, не смей так со мной разговаривать!

– Мам, прости. Просто я во все это больше не верю. – У меня перехватило горло. – Совсем не верю больше. – Я повесил трубку и вытер глаза.

Это ж надо! Я вовсе не собирался расклеиться. В ту ночь, много лет назад, когда водитель грузовичка меня высадил, я дал себе клятву, что никогда больше не стану плакать из-за этого. А сейчас у меня глаза стали мокрые, и не было тут никаких бумажных платков или салфеток, только красный пластиковый табурет, и желтый пластмассовый телефон, и стеклянная стена, и целая дюжина ревущих младенцев. Вот дерьмо!

– Мне надо ехать.

– Нет, Джордан! Мне нужна твоя помощь!

Я секунду помолчал, чтобы понять, что это означает.

– Я посмотрю, можно ли договориться о встрече с твоим адвокатом.

После этого я повесил трубку. Сквозь стекло увидел, как шевелятся ее губы: «Еще одно». Я снова взял трубку.

– Да?

– Мне так жаль, что пришлось это сделать, прости меня. У меня не было выбора. Я только надеюсь, что теперь ты поймешь.

– Можешь больше ничего не говорить.

– Ты должен понять – то было единственной причиной, почему я так с тобой поступила.

– Мам, слушай, ну ладно. Это так давно было.

– Я люблю думать, что ты мог слышать мои молитвы. Я понимаю, тебе теперь не нравится говорить о таких вещах, но это правда. Я могла засыпать по ночам только потому, что знала: ты слышишь, как я молюсь о тебе.

Губы у мамы потемнели и вспухли, она положила трубку и расплакалась. Охранница подошла сзади и протянула ей пакетик носовых платков. Я видел, как мама сказала ей спасибо, а офицер Кейн ответила: «Не за что, не торопитесь». Она была полновата, форма обтягивала ее бедра, и выглядела она так же грозно, как пожилая женщина, сказавшая вам «здрасте» в супермаркете.

Мама снова подняла трубку:

– Ты поможешь мне? Я знаю, ты мне поможешь.

Я сказал, посмотрю, мол, что можно будет сделать. Она кивнула. Тогда мы оба повесили трубки. Некоторое время я не мог двинуться с места. Она тоже сидела неподвижно, только ее руки дрожали на стойке. Потом дрожь стихла, и ее руки лежали там, за стеклом, маленькие и белые, словно пара крохотных, забытых кем-то перчаток.

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА
Вступительная статья
миссис Гарриет Бичер-Стоу

Когда впервые я услышала о рабском положении женщин Юты, я, как многие американцы, усомнилась в достоверности этих рассказов. Все эти истории о богохульствах, воспоминания об оскорблениях и злоупотреблениях и гнев отступников, критикующих свою церковь и тех, кто ее возглавляет, несомненно, были преувеличены или, во всяком случае, являлись отклонениями от нормы. Ведь в мое время я встречалась и находилась в переписке с некоторыми членами Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней, иначе говоря – с Мормонами, и многие из них стояли неуклонно и твердо против рабства. Мои друзья-Мормоны производили на меня впечатление людей прямодушных и искренних, рациональных и хорошо информированных, людей, для которых образование и предпринимательство столь же важны, как и религиозный долг. Казалось, их величайшей страстью было стремление исповедовать свою веру в условиях свободы. По моему тогдашнему мнению, рассказы о нестерпимых унижениях в семьях никак не могли согласовываться с теми Святыми мормонской церкви, которых я знала как в лицо, так и по их письмам. Враждебность, которую Мормоны породили в столь многих людях – так мне тогда представлялось, – была вызвана всеобщим неведением об их обычаях и широко распространенным страхом перед их тайными ритуалами. Что касается меня, то я сама давно уже считаю, что нам, американцам, следовало бы дать Мормонам возможность исповедовать свою веру открыто и спокойно.

Однако вот уже довольно долгое время подобные истории все продолжают доноситься, словно злобный сирокко, из этого царства пустыни то от одной жены многоженца, то от другой, да и от многих джентльменов тоже. И каждая история подтверждает широко распространившееся впечатление о тяжком бремени брака для столь многих женщин Государства медоносных пчел. Неужели действительно возможно, что эти истории – правда?

Впервые я встретила миссис Бригам Янг в Бостоне в феврале нынешнего, 1874 года, когда она говорила о своей Судьбе с кафедры баптистского храма Тремонт-Темпл. Ее простой, без претензий, рассказ и свойственная ей от природы привлекательность заставили меня поверить, что она слишком мало выиграла и слишком много выстрадала, столь откровенно говоря о полигамии. Мне стало ясно, что она скорее предпочла бы жить в уединении со своими двумя сыновьями, чем вести жизнь крестоносицы, истицы, а теперь, с выходом этой книги, еще и писательницы. Ее жизнь – жизнь дочери, родившейся в полигамной семье, и жены в полигамном браке – заставила эту женщину испытать разнообразные варианты жестокого института многоженства, и она почувствовала себя обязанной открыть обществу, каков этот институт на самом деле. Мне также стало ясно, что у нее просто не оставалось выбора. Ее противостояние многоженству стало ее новой верой, его упразднение – спасением ее души.

Когда завершилась наша первая встреча и теперь, после того как я прочла ее мемуар, я пришла к убеждению, что многоженство должно потерпеть столь же сокрушительное поражение, какое десять лет тому назад потерпело рабство. И то и другое суть пережитки варварства. Мы были правы, победив в первую очередь рабство, теперь же нам следует нацелиться на его близнеца. Многие считают, что это проблема Мормонов, точно так же, как в течение многих лет рабство считалось проблемой южных штатов. На самом же деле это проблема, касающаяся всех нас – как граждан государства, как народа. Наша реакция на моральное и духовное порабощение женщин и детей Юты определит нашу собственную Судьбу на грядущие годы. Если в вас еще живы сомнения по поводу истинных унижений жены многоженца или ее детей, рекомендую вам прочесть следующую за сим повесть.

Хартфорд, сентябрь, 1874 г.

Церковь, отец, дом, его жены

Я отыскал фамилию мистера Хебера между табличками дерматолога и ортопеда. Внутри, в приемной, мелькало нечто расплывчато-синее, поливавшее папоротники.

– Вы, видимо, Джордан. А я – Морин. Мистер Хебер сегодня немного запаздывает с делами – вы себе не представляете, что у нас тут в середине дня творится, после того как он в суде побывает, но я знаю: он по-настоящему рад, что вы позвонили. – Тут она замолчала. – Минуточку… Кто. Это. С вами?!

– Электра. Надеюсь, вы не против? Слишком жарко, чтобы ее в машине оставлять.

– Еще бы не жарко! – Она с легкостью гимнастки присела на корточки и поцеловала Электру в нос.

Мое первое впечатление от Морин – мормонская бабушка. Мысль эта была не такой уж приятной. Не то чтобы я испытывал активную неприязнь к мормонам, дело в том, что они испытывают активную неприязнь ко мне. Морин была высокая и крепкая, в ее ширококостности явственно виделась первопроходческая стать. Волосы она убирала наверх воздушной массой кудряшек – очевидный результат еженедельного посещения салона красоты. Вся ее одежда была ярко-синего цвета: широкие брюки, блузка в тон и вязаная накидка, застегивающаяся у горла.

– Мистер Хебер вряд ли надолго задержится, он уже заканчивает разговор по телефону. Как закончит, я в ту же минуту дам вам знать.

Она поспешила к своему столу, а я принялся листать журнал «Энсайн». [11]11
  «Энсайн»( англ.ensign) – «Знамя».


[Закрыть]Понадобилось не более секунды, чтобы обнаружить в нем статью – я цитирую – «О преодолении однополого влечения». Прошу повращать глазами! Я сменил журнал на еженедельник «Ю. С. Уикли». Пока читал про голливудских каскадеров, Морин успела напечатать пять писем, принять семь сообщений и добраться до дна корзинки «Входящие».

– Обожемой, – произнесла она довольно усталым тоном. Тут огонек на телефонном пульте погас, и она снова взбодрилась. – Опля! Он положил трубку! Быстрей, пойдем к нему, пока он снова за нее не взялся.

Когда Морин вела меня по коридору, я сказал, что ее прическа хорошо смотрится.

– Спасибо, – ответила она, – я ее как раз сегодня утром сделала.

По ее улыбке можно было понять, что ей уже давно никто таких комплиментов не говорил. Роланд утверждает, что каждой женщине в жизни нужен хоть один гей: «Милый, ведь только мы даем себе труд заметить завивку!»

В конце коридора Морин бедром толкнула дверь в кабинет:

– А вот и мы!

Я знаю – это несправедливо, но мое первое впечатление о мистере Хебере – «Мормонский придурок!». А его первое впечатление обо мне, скорее всего, «Пропащий сын!», так что мы квиты. Ему, вероятно, лет семьдесят пять, на голове – сугроб белоснежных волос, а глаза водянистые – таким трудно довериться. На стене несколько фотографий: мистер Хебер в разных уголках мира кладет мяч для первого удара на гольфовом поле.

– Джордан Скотт, приятно познакомиться. Не могу выразить, как меня обрадовал ваш звонок. Удивил, да, но притом и обрадовал. – (Я извинился, что привел с собой Электру.) – Слишком жарко, чтобы оставлять ее в машине? Поверьте, я это понимаю. Моя жена нашего Йорки и на пять минут в вэне не оставит. А теперь, Джордан, прежде всего я хочу сказать вам, что мне очень жаль вашу маму. И папу. Я сожалею о случившемся. Если я хоть что-то могу сделать – я имею в виду, для вас, – надеюсь, вы дадите мне знать.

Я намерен избавить вас от моих мысленных комментариев, шедших боковой врезкой вдоль его текста, но вы, вероятно, уже догадались, что этот тип нравился мне все меньше и меньше.

– Вы не могли бы сказать мне, что все-таки будет с моей матерью? – спросил я.

– Бог ты мой, он сразу к делу – такие люди мне по душе. Ладненько, присаживайтесь. Как я понимаю, вы к нам прямо из тюрьмы. Скажите-ка мне, как вы ее находите?

– Очень расстроена. И растеряна. Кажется, она не понимает, что происходит.

– Я делаю все возможное, чтобы самому суметь в этом разобраться.

– В газете все правильно написали?

– Насколько я могу судить. Вот, взгляните на это. Только что доставили. – Он помахал папкой с бумагами. – Протокол баллистической экспертизы. На винчестере обнаружены ее не очень ясные отпечатки. Имеются и другие, но ее отпечатков очень много.

– Другими словами, она глубоко в дерьме?

– Это ваши слова, не мои. Тем не менее – да.

Он вышел из-за стола и присел на его краешек, поближе ко мне. – У вас, видно, все наглухо закрыто, там, в вашем Месадейле, верно?

– Послушайте, мистер Хебер, мне не больно хочется влезать во все это. Просто скажите мне, что ожидает мою мать. И вам не нужно подслащивать мне пилюлю. Мы с ней… Мы не так уж близки.

– У меня создалось именно такое впечатление. Я так понимаю, что вы покинули дом довольно давно. «Пропащий сын» – так, кажется, ребят вроде вас называют?

Ненавижу это прозвище, но в Месадейле так и называют нас, мальчишек, которых Пророк вышвыривает из общины.

– Да, что-то вроде того.

– Наверняка эти несколько лет были для вас не такими уж легкими.

– Да уж, невезенья хватало. Но знаете, дела наладились, теперь все хорошо.

– Вы не хотели бы рассказать мне, что произошло с вами? Из-за чего вас отлучили?

– По правде, я не понимаю, какое отношение это имеет к тому, что моя мама в тюрьме.

– Я пойму, если вам тяжело об этом говорить.

– Мне не тяжело. Только дело-то вот в чем – я думаю, это не имеет отношения к тому, почему я здесь.

Мистер Хебер сжал мое колено:

– Джордан, мы в этом деле играем в одной команде, о'кей? Нам придется доверять друг другу. Этот вопрос так или иначе вскоре возникнет. Прокурор обязательно задастся таким вопросом, ведь если ваша мать оказалась способна вот так бросить вас, когда вы были совсем мальчишкой, она, по всей видимости, способна также и убить вашего отца.

– Это все гораздо сложнее.

– Нисколько не сомневаюсь.

Вот так мистер Хебер и добился, что я выложил ему все про то, как моя мамочка вытащила меня посреди ночи из постели и отвезла на шоссе, а там сказала, чтобы я убирался с глаз долой.

– Это Пророк велел ей так сделать.

– А ваш отец? Он не попытался ее остановить?

– Мой папочка? Он, скорее всего, сидел у себя в подвале и бухал до обалдения.

– Что же привело к этому?

– Да ерундовая причина была. – Я прямо поверить не мог, что рассказываю Хеберу про все это… я ведь почти никогда про это не говорю… и вот – на тебе, пожалуйста! – Я одну из моих сводных сестер за руку держал, девочку по имени Куини. [12]12
  Куини( англ.queenie) – зд.: королевочка.


[Закрыть]Куини было не настоящее ее имя, но я звал ее только так. Мы ничего такого не делали, только там, в Месадейле, девочкам и мальчикам не полагается так себя вести. А мы с ней однажды просто разговаривали, и я, сам не знаю почему, просто взял ее за руку. Отец нас заметил и донес Пророку. Ну и все. То есть я хочу сказать, это правда, да-да, мама оставила меня там, на дороге, и всякое такое, только ведь в Месадейле им впаривают всю эту чушь, вроде что ты пойдешь в ад, если не будешь поступать, как захочет Пророк. И они же верят в это, моя мамаверит в это. Е… Ох, извините… Блин, я и сам раньше верил. Поэтому она в одну прекрасную ночь – хлоп! – и выкидывает меня на дорогу; ускоренная перемотка вперед на шесть лет – и вот я здесь.

Мистер Хебер и Морин молчали. Трудно решиться что-то сказать, после того как услышишь такую историю. Потом они оба решились. Оба сказали, как они сожалеют. Все всегда это говорят: «Ох, мне правда так жаль!» Терпеть этого не могу! Только посмотрите на Хебера и Морин – в глазах у обоих полно такого, чего мне вовсе не хотелось видеть. И как все это вдруг превратилось в день сострадания?

– Да это просто стандартная полигамистская трагедия, чего тут было плакать да рыдать, – сказал я.

Большинство тех, кто про это знает, считают, что меня выставили из-за того, что я гей. Но мне только-только исполнилось четырнадцать, и я был из тех цветочков, что поздно расцветают. Я вообще не знал, что такое гей. Роланд обожает читать обзоры в женских журналах. Он говорит, я взял Куини за руку из психологически противоположных побуждений. Я так не думаю. Я взял ее за руку, потому что мы с ней дружили, а мне было одиноко.

– Послушайте, я приехал только затем, чтобы выяснить, что грозит моей матери. Она одна, и ей необходим кто-то, кто мог бы растолковать ей всю правду. Так что валяйте выкладывайте, что ее ждет. Пожизненное, да? Или чуть меньше, если выйдет досрочно?

Мистер Хебер не ответил.

– О'кей, досрочного не будет.

Молчит.

– Если на то пошло, скажите мне. Я выдержу. На самом деле я не удивляюсь. Не знаю, может, она и в самом деле этого заслуживает.

– Вы мне нравитесь, Джордан. Вы искренни и понимаете, что факт – это факт. Я вижу: вы действительно хотите знать правду… Понимаете, не все этого хотят. Заявляют, что хотят, но, когда дело доходит до дела, оказывается, что нет. Поэтому я намерен сказать вам все, что мне известно. Боюсь, для вашей мамы все складывается не так уж хорошо. Меня очень тревожит то, что ее сочтут виновной. – Он заколебался, но лишь на мгновение. – И приговорят к смерти.

– К смерти?

– Мне очень хотелось бы быть более оптимистичным. Но моя работа требует, чтобы я был реалистом.

– Вы уверены?

– Я редко бываю уверен. – Мистер Хебер обошел стол и вернулся на свое место. – Я надеюсь немного оттянуть ее процесс. Дайте нам немного времени, чтобы разобраться, что там у вас в Месадейле на самом деле происходит. Ведь она не в вакууме его убила – это единственное, что мне достоверно известно. Это не было простой бытовой ссорой. Мне нужно поместить это преступление в определенный контекст. А тем временем, возможно, федералы приподнимут свои задницы и займутся вашим так называемым Пророком. На мой взгляд, так судить следует этот культ, а не вашу маму. Вот почему я так рад, что вы мне позвонили. Я надеюсь на вашу помощь.

– На мою помощь?

– Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о Месадейле, провели меня по всем его закоулкам, показали, какой для вас была жизнь в этих закоулках, что это за Пророк, каков он, что у вас за церковь, каким был ваш отец, его дом, его жены, все-все про Перваков, что можете мне рассказать.

– Да я там целых шесть лет не был!

– Вы знаете гораздо больше, чем знаю я.

Думаю, мне стоило это сделать. Это помогло бы вытащить занозу вины, тревожившую меня с той минуты, как я оставил мою мать одну за тем толстым пластом стекла.

– О'кей, что вы хотите знать?

– То, что вы сами считаете наиболее важным. Только, боюсь, не прямо сейчас.

– Не прямо сейчас?

– Я хочу, чтобы это было сделано тщательно: мы посидим, обсудим все подробно, убедимся, что мы обговорили все основные моменты. А сейчас Морин отведет вас обратно к своей конторке и отыщет несколько часиков, чтобы мы могли по-настоящему побеседовать. – Он извлек позолоченный мячик для гольфа из корзинки для бумаг и принялся катать его на ладони.

– Вы что, смеетесь?

Электра встала и насторожила уши. Ей надо было помочиться.

– Жаль, что сегодня у меня нет больше времени, но я же узнал, что вы в городе, всего полчаса назад. Морин, отведите его в приемную и организуйте что-нибудь, ладно? Воткните его куда-нибудь поближе.

В мгновение ока она была уже на ногах.

– Пошли, – сказала она. – Взглянем на этот клятый календарь.

– Минуточку, – возразил я. – Мне не с руки вечно торчать в Сент-Джордже. У меня в Калифорнии работа. Хорошая работа (вранье) и квартира. Мы проживаем не в кузове моего фургона.

Электра зевнула: вроде она уже слышала все это раньше. Морин остановилась в открытых дверях. Мистер Хебер перелистал несколько страниц в рабочем блокноте. Сегодняшняя встреча закончилась – это было так ясно!

– Джордан, мы оба хотим одного и того же. Вам придется мне поверить.

Но тут есть одна проблема: в департаменте веры у меня всегда было туговато с успехами.