Текст книги "19-я жена"
Автор книги: Дэвид Эберсхоф
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)
VIII
19-я ЖЕНА
Пушка на экране
Я вроде как «Вау!»
– Джонни, проснись!
– Какого!..
– Мне надо вставать.
– А где мы?
Мы находились на парковке мистера Хебера. Цифры на вывеске банка на противоположной стороне улицы сообщали, что сейчас восемь часов утра и что уже 90 градусов. [64]64
90 градусов– по Фаренгейту, то есть 32° по Цельсию.
[Закрыть]Малыш сел, на лице у него остались морщинки от футона.
– У тебя есть чего-нибудь позавтракать?
Я кинул ему пачку пончиков в сахарной пудре, и он молча и осторожно принялся их есть, а я стал слушать утренний выпуск новостей. Через десять минут появилась Морин на желтой «хонде» с целым семейством плюшевых пингвинов у заднего окна. С минуту она сидела в машине, быстро проводя пластмассовой расческой по волосам. Я вылез из фургона и постучал ей в окно.
– Джордан! – охнула она. – Шут тебя возьми! Ты меня напугал.
– Извините, просто я только что обнаружил, что вы так и не дали мне копию полицейского протокола.
– Ладно, только дай мне секундочку – приземлиться. – (Что-то за моим плечом привлекло ее внимание.) – А это что такое?
Джонни с Электрой шли прямо на меня, оба тяжело дышали, прямо как… ну, как дышит собака.
– Это Джонни. Я за ним присматриваю… По-дружески.
Я отправил Джонни с Электрой обратно в фургон, но они не желали уходить. Мне пришлось дать каждому по тычку.
– Придурок, – сказал Джонни.
В конторе было темно и жарко. Морин ходила по помещению, включая свет, кондиционер и компьютер, одновременно объясняя, как перегружен в последнее время мистер Хебер. Наконец она подошла к стене из ящиков с документами и принялась перебирать папки в ящике с буквой «С».
– Нашла! Вот он. Сейчас скопирую. Только сначала – по-честному – что за история с Джонни?
– Просто сейчас ему некуда деваться.
– Если он сбежал, ты должен сообщить в полицию.
– Он не сбежал.
– Понятно, – вздохнула она. – Еще один пропащий сын. У меня просто сердце на куски рвется. А ты у Джима Хука не спрашивал? Он приют держит. Этот человек просто святой. Давай-ка я дам тебе его номер. – Морин постучала по клавишам и выдала мне инфу про этого мужика. Потом вложила полицейский протокол в папку для документов. – Он довольно элементарный, но – какой уж есть, – сказала она.
Протокол описывал место убийства почти так же, как это было сделано в «Реджистере». Тот, кто его заполнял, делал это педантично, измерив расстояние от двери до кресла, высоту брызг крови на стене и всякое такое. Имелась схема человеческого тела, на которой расследователь отметил, где пуля вошла в моего отца, и еще другая схема – со спины, показывающая рану, где пуля вышла. В самом низу последней страницы стояла подпись расследователя: Хайрам Элтон. Муж Куини. Ну вот, приехали!
Гораздо более интересными оказались два вопросика рядом с его подписью: «Были ли сделаны фотографии?» В маленьком окошечке «Да» красовалась галочка. «Завершено ли расследование?» – «Нет».
– Морин, а фотографии у вас?
– Какие фотографии? – (Я показал ей протокол.) – Сейчас проверю в папке.
Но в папке не оказалось никаких фотографий.
– А вы у мистера Хебера спросите?
– Что это она у меня спросит? – В дверях стоял мистер Хебер. Его изогнутые солнечные очки не позволяли увидеть, обозлился он или что. – Морин, что тут у вас происходит?
– Джордану понадобился полицейский протокол.
– Понятно. – Он двинулся было к своему кабинету, потом обернулся. – А о чем вы хотели у меня спросить?
– О фотографиях. В протоколе сказано, что были сделаны снимки.
– Я это знаю. Я их запрашивал, но они еще не пришли.
– Когда они придут?
– Должны скоро быть. Мы тебе позвоним, как только их получим. У Морин есть номер твоего сотового?
Мистер Хебер вполне мог бы носить предупредительный знак со словами: «У меня нет времени!»
– Перед тем как я уйду, я должен вам что-то сказать!
И я выпалил все, что узнал про Сестру Кимберли и про Пятую, про то, что одна из них солгала о том, где была Пятая в тот вечер, когда мой отец был убит.
Мистер Хебер снял солнечные очки и произнес «Хм». Всего-навсего – «Хм». И больше ничего.
– Разве это не подозрительно?
– Да, согласен. Эти их рассказы не вяжутся друг с другом.
– Как вы думаете, что это может значить?
– Не знаю.
– Выне знаете?
Не могу с уверенностью сказать, почему я вдруг решил, что он окажется способен воспринять это, запустить в какую-то свою мыслительную машину и выдать ответ, который – оп! – и выдернет мою маму из тюряги на свободу; только, кажется, где-то глубоко внутри я и правда ожидал именно чего-то такого.
– К сожалению, тут могут быть сотни самых разных причин, почему одна из них или они обе лгут. Однако, прежде чем ты двинешься хоть немного дальше, позволь мне дать тебе три небольших совета. Первый: люди в большинстве своем лгут. Второй: причина, по которой они лгут, чаще всего не имеет отношения к твоему делу. Третий: если ты не будешь осторожен, их более или менее невинная ложь может на самом деле сбить тебя с толку.
С этим Хебером была вот какая штука. Я никак не мог понять, чего он хочет: чтобы моя мать поскорее вышла из тюрьмы или чтобы я поскорее вышел из его конторы.
– Да ладно, – сказал я. – Не все же и каждый ходят повсюду и лгут без остановки.
– Нет, вовсе не все и каждый. Но тебя поразило бы, сколько лгунов всегда жужжит вокруг преступления.
Тут Морин пожала плечами.
– Боюсь, он прав, – сказала она.
Миль через пятнадцать от Сент-Джорджа Джонни прикончил всю еду, что была в фургоне. Он отер сахарную пудру с пальцев о колени, рыгнул, потом подумал и спросил:
– Куда едем?
– В полицейский участок Месадейла. Хочу попробовать сам получить те фотографии.
– У тебя что, совсем эта твоя гребаная крыша поехала?
– Остынь.
– Они же меня убьют!
– Не убьют.
– Ну ты и чудак! Я же этот город знаю вон насколько лучше тебя. Там же все как один вроде как шизанутые. – Он стукнул кулаком по щитку. – Останови свой гребаный фургон.
– Джонни, расслабься. Когда мы туда приедем, ты сможешь мне помочь.
– Если ты сейчас же не остановишь, я выпрыгну.
– Джонни, я знаю, что делаю.
– Я тоже. – Он подтянул свой мешок к себе на колени и, открыв дверь, сказал: – В тебе дерьма напихано под завязку, – и выпрыгнул наружу.
Это произошло так быстро, что я проехал еще полсотни ярдов, прежде чем смог остановиться. В окне заднего вида Джонни кувырком скатился с мостовой, крепко прижимая к груди мешок. Остановившись, он поднялся на ноги и вытряхнул песок из волос. Крутой малыш. И глупый. Я поехал задом по дороге, пока не поравнялся с ним.
– Залезай.
– Пошел ты!
– Гарантирую: я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось.
– А ты знаешь, что они мне сказали, когда меня вышвырнули? Сказали, если я когда здесь опять покажусь, кончится тем, что моя мама умрет. Так катись подальше за то, что повез меня обратно, и пусть твой гребаный фургон подальше катится, и твоя мать тоже, мне начихать на то, что с ней будет.
Он зашагал в направлении Сент-Джорджа, прижимая к себе свой маленький мешок, но ведь ему никак было не дойти пешком до города. Я снова поехал задом, пока не поравнялся с Джонни. Однако он все шагал по шоссе, а я все ехал задом наперед.
– Я не хотел тебя напугать. Ладно уж, давай залезай.
– Я никуда с тобой не поеду.
– Прекрасно. Что ты собираешься делать?
– Не твое гребаное дело!
– Слушай, ладно, не езди. Только дай мне тебя подвезти обратно в Сент-Джордж. Я высажу тебя, где захочешь.
Он все шагал по дороге, но вскоре произнес:
– Я с тобой не разговариваю.
– Джонни, ты ведешь себя как ребенок.
– А ты чего ждал? – Он вытер нос о плечо. – Я думал, ты крутой.
Мы продвинулись назад еще на двадцать ярдов.
– Эй, Морин рассказала мне про одно местечко, может, нам туда поехать?
Джонни остановился:
– Какое местечко?
– Есть один мужик – Джим Хук его зовут, он дом такой содержит…
Джонни снова двинулся вперед, а я снова сдал фургон задом.
– Ты его знаешь?
– Ты меня тоже уже вышвырнуть готов?
– Да нет, с чего ты взял? – Хебер был прав: люди все время лгут. – Слушай, вот что. Я тебя у кино высажу, а сам поеду в Месадейл. Когда вернусь, я тебя подхвачу.
– Только если ты пообещаешь вернуться.
– Обещаю.
Он поразмышлял над моим обещанием, поворачивая его и так и сяк, будто маленькое сокровище, найденное в песке.
– Идет. Только мне понадобится немного мелочи на сласти.
– Не проблема, – сказал я.
– И на попкорн.
– Я дам тебе пять долларов. – Я остановил фургон, и Джонни влез в машину. Электра приветствовала его, лизнув в нос. – Пристегни ремень.
– Как скажешь.
Следующие десять миль никто из нас не произнес ни слова. Когда мы подъезжали к Сент-Джорджу, мой сотовый снова ожил и показал, что есть сообщение. «Привет, Джордан, это Морин. Знаешь что? Те фотографии прибыли сразу, как ты ушел. Можешь забрать их в любое время».
МНОГОЖЕНСТВО: [65]65
Это было первое публичное признание Бригама Янга о многоженстве. Высказывая свои аргументы, он снабдил Святых Последних дней духовным/политическим оружием для защиты практики многоженства в течение последовавших сорока лет. (Прим. автора.)
[Закрыть]
ПРОПОВЕДЬ
Произнесена Бригамом Янгом в Молитвенном доме в Солт-лейке – Городе у Большого Соленого озера
29 августа 1852
Сейчас, после речи Старейшины Прэтта, я расскажу вам простым и понятным языком о том, почему мы верим, что многоженство есть установление священное и так будем верить всегда. Действуя в соответствии с нашей верой, вы неминуемо встретите тех, кто подвергнет сомнению ваше право на эту веру, тех, кто скажет вам, что такие действия вне закона. Я же скажу вам, что это онине понимают закона, и само собою разумеется, что они не понимают воли Господней.
Мы верим в многоженство, потому что так повелел Господь. Он возгласил об этом сначала Джозефу, а теперь и мне. Я не могу изменить Божье слово в угоду собственным нуждам, не могу я изменить Его слово и в угоду политике нынешнего дня. Божье слово есть слово Вечности, и таковым пребудет всегда. Человек, не согласный с нашей практикой многоженства, не соглашается с Богом. Его несогласие не есть несогласие с нами: это несогласие с его Творцом.
Мы обращаемся к авторитету Писания, ибо там, в Ветхом Завете, мы видим множество примеров, когда мужчина имеет много жен. Если мы принимаем Писание как выражение Истины Господней, тогда мы должны воспринять это как нечто неизменное и длящееся во Времени. Святые Последних дней явились, чтобы восстановить Божью Истину, как Он предназначил ее для человека. Весь христианский мир, начиная от папства и кончая многими восставшими чадами христианской церкви, сломя голову бросается в атаку на Истину Господню. Вместе с Джозефом – Его Пророком и со мной – последователем Джозефа Господь вышел восстановить Свои Истины, и мы совершаем это.
Кроме того, беря много жен, мы расширяем Его Царство. Мы осуществляем работу Авраама. Мужчина, женившийся на многих женщинах, и женщина, вошедшая в полигамную семью, совершают Божье дело: за свои дела они будут вознесены. Они ближе к Небесному Блаженству, чем мужчина, отвергающий это учение, или отвергающая его женщина. И так оно будет всегда.
Пусть все знают: я – сын Зеленых Гор Вермонта. Я возрос на глубоком понимании прав, данных всем нам конституцией нашей страны. Право на свободу совести, на свободу вероисповедания есть право, гарантированное всем гражданам. Оно включает и Святых Дезерета. Если вам встретится противник того, что я только что сказал, противник, не верующий ни в Истину Господню, ни в Авторитет Писания, ни в мое место как Его Пророка, тогда напомните вашему противнику о конституции нашей страны. Не может быть сомнения в том, что она открыто защищает наше право исповедовать свою веру, поскольку мы веруем именно так.
Братья и Сестры, действуйте безбоязненно и отстаивайте эти права, ибо они – наши и мы можем их потребовать!
Облепешенная женщина [66]66
«Облепешенная(вместо «облапошенная») женщина»– аллюзия на стихотворную пьесу Уильяма Конгрива «Невеста в трауре» (см. комментарий № 12). Игра слов построена на созвучии англ. прилагательных «scorned» – «пренебреженный, презираемый» и «sconed» – «презренный, презираемый за неряшество» (букв, «вымазанный в тесте» (scone – лепешка).
[Закрыть]
– От тебя несет! – сказал Джонни.
– От менянесет?!
Но он был прав: несло от нас обоих. Я свернул и поехал к бассейну. Конверт со снимками лежал у меня на коленях, но мне не хотелось открывать его вот так сразу. Думаю, я их боялся. Не крови, нет, с этим я мог справиться. Я просто не был готов к тому, что они могли мне сказать.
Городской бассейн привлекает публику самого разного рода. Старух с больными коленями, наширявшихся подростков, бездомных бродяг, прячущихся от жары. Думаю, мы с Джонни вполне подпадали под этот последний разряд.
– Это будет доллар семьдесят пять с вас, – сказала девушка за кассой, – и доллар двадцать пять с вашего брата.
Я не стал ее поправлять, боясь, что это может задеть чувства Джонни, но он пропищал:
– Он так просто, он не брат мне! – (Мой взгляд сказал ему: «Не будь балдой!») – А что? Ты ведь не брат.
Мы бросили свои полотенца на самую тихую полоску бетона. Джонни бросился в воду первым, прыгнув в бассейн пятками вперед. Он подплыл к четырем мальчишкам, державшимся за разделители дорожек. Понадобилось всего десять секунд, чтобы его приняли в компанию. Они затеяли под водой игру в пятнашки, и Джонни носился вплавь по всему бассейну, совершенно счастливый. И чистый. Он смеялся со своими новыми друзьями, рубя ладонью воду, как каратист, и пуская фонтаны брызг им в лица. И совершенно забыв обо мне.
В конверте было двадцать снимков – ксероксы, но довольно четкие. Они почти до деталей документально подтверждали мое собственное представление об этой сцене. На снимках была дверь в отцовский подвальный кабинет с переводной картинкой-предупреждением «ВХОДА НЕТ». Внутри – крашеный бетонный пол, драная вельветовая софа, в углу – сумка-холодильник. Кровать не застлана. Даже на не очень четком ксероксе можно было разглядеть, что простыни грязные. Потом – его письменный стол. Дверь двойного шкафчика для документов, компьютер и круглый пластиковый контейнер от маргарина, полный боеприпасов. Следующие за этими фотографии были более наглядны: компьютерное кресло отца с жеваной дырой в сетчатой спинке и мокрое от крови. Кровь на сухой штукатурке густыми пятнами, как грязь на брызговике. Фотография компьютерного экрана показывала его покерную партию и чат, так грубо прерванный пулей. Фактически там было целых три чата, так что нашлось кое-что, о чем в «Реджистере» не сообщалось. Тот, что пригвоздил маму, между Главойсемьи2004 и Мисс-из-Пустыни, и два других, которые показались мне вполне нормальными, то есть, я хочу сказать, в данных обстоятельствах.
Главасемьи2004: где в сент-джордже?
АЛБЛИЛ: ты зна Малибу-Инн?
Главасемьи2004: ага
АЛБЛИЛ: недалеко оттуда
Главасемьи2004: живешь одна?
На этом чат и закончился. А вам приходилось когда-нибудь задуматься: что, если бы все обернулось иначе? Что, если бы отец сидел вот так, ожидая в перегретом возбуждении ответа «совсем одна», или «муж уехал до утра», или «вдвоем с подругой», и его сердце так перевозбудилось бы от глупой мужской надежды, что вдруг разорвалось бы? Только представьте себе такое! Его голова упала на грудь. Тело остывает в подвале. Сестра Рита нашла бы его таким – умершим из-за глупого старого сердца. Все было бы теперь совсем-совсем иначе.
Второй чат был такой:
Конфетка НВАЗУТ: возраст?
Главасемьи2004: 47 на вид 39–42
(Вот вам, пожалуйста!)
Конфетка НВАЗУТ: женат?
Главасемьи2004: да
Конфетка НВАЗУТ: иди трахай свою жену
Главасемьи2004: лучше погляжу как ты ее трахнешь
Конфетка НВАЗУТ: а писка у нее горячая?
Главасемьи2004: зависит
Конфетка НВАЗУТ: ты мерзкий членонос
Вот это они могли бы выгравировать на его надгробном камне.
Джонни плюхнулся на мое полотенце:
– Дай поглядеть.
Однако я перевернул фотографии вниз лицом.
– Слушай, если я твой кореш, как же я смогу помочь тебе вытащить твою маму из тюряги, если ты не будешь мне все говорить?
– Ты мне не кореш.
– Я тебя тоже люблю, братишка. – Он резко перевернулся на спину и отвернулся от меня. Потом: – А я упоминал, что знал твоего отца?
– Ну и что?
– Я только хочу сказать, он у нас в воскресной школе уроки вел.
– Подумаешь, большое дело.
– Ага, ты, наверно, прав. Тут и говорить не о чем.
– Как это – не о чем?
– Да так. Не стоит в эти дела вдаваться.
– О чем ты вообще речь завел?
– Ты пойдешь в бассейн или что?
– Сначала скажи мне, о чем речь.
– Сначала иди поплавай – ты провонял насквозь.
Я несколько раз проплыл взад-вперед по дорожке, минуя трио девчонок-подростков, каждая из них в бикини поменьше, чем у другой. Одна из них крикнула подружке: «Ну ты и сука!» Здорово, ничего не скажешь.
Когда я вернулся к своему полотенцу, Джонни просматривал фотографии.
– Ты что делаешь?
– А эту видишь? – Он протягивал мне последнюю фотографию из пачки.
– Я ее видел. А теперь верни-ка их мне.
– Господи, ты только посмотри на него!
Это была единственная фотография моего отца. Главысемьи2004, обмякшего в компьютерном кресле, с закатившимися глазами и открытым ртом; одна рука вывернута под странным углом, словно клешня. Он выглядел древним старцем – плоть обвисла на костяке. Всего-навсего диабетический, страдающий от артрита старик с отекшими щиколотками, поглощающий виагру. Отчего же мы все так его боялись?
– Балда, это нехорошо. Я понимаю: он был козел и все такое, но он все ж таки твой отец.
– Что ты собирался мне сказать?
– Только что он вел у нас уроки про конец времен. Постоянно повторял, что конец скоро наступит. Приносил свою пушку в церковь и показывал нам, как будет сражаться с врагом до конца. Это было вроде как… противно.
– И все?
– Ага. Я ведь сказал – тут и говорить не о чем.
Я лег на спину и перекинул руку так, что она загородила мне глаза. А вам когда-нибудь приходилось задумываться, как вы оказались там, где оказались?
Потом я резко поднялся и сел:
– А что у него за пушка была?
– Кажется, «Биг-бой». А что? Это важно?
– Не знаю.
Мы прошли к интернет-кафе, где я всегда оставлял Электру. Там было довольно сонно, на продавленной кушетке пара ребятишек неторопливо потягивала кофе с молоком. Кафе называлось «Облепешенная женщина», и девушка-готка, которая там работала, была влюблена в Электру. «Кто тут моя любимая девочка?» – воскликнула она, как только мы вошли, и говорила она уж точно не обо мне.
Я принялся набрасывать мгновенное сообщение. Переписав текст несколько раз, сочинил сообщение, которое звучало дружески, но серьезно:
Привет, я знаю, вы как-то были в чате с неким Главойсемьи2004. Могу я задать вам несколько вопросов? Я его сын и пытаюсь кое-что выяснить. Он умер в тот вечер, когда вы чатились, фактически он был убит. Нам многое неизвестно, и я пытаюсь связать концы с концами. Понимаю, это странно, но это правда.
Джонни сел к компьютеру, прочел мою записку до половины, шевеля губами, и его лоб пошел какими-то закорючками.
– Что? – спросил я.
– Ничего. Я же ничего не говорю.
– Тебе кажется, это ее спугнет? Я хотел, чтобы поискреннее звучало.
– Это твое шоу, братишка.
Скорее всего, он был прав. Я составил мгновенное сообщение, которое мало о чем говорило, просто «Привет, хочешь початиться?», и отправил его АЛБЛИЛ и Мисс-из-Пустыни.
Девушка-готка спросила, можно ли дать Электре чайный кексик.
– За счет заведения, – добавила она.
Она напомнила мне Пятую, а это, в свою очередь, напомнило мне, что я должен снова с ней поговорить.
– Ох ты, блин! – произнес Джонни. – Тебе почта!
Сообщение пришло от АЛБЛИЛ, и она сразу взяла быка за рога:
«Ты симпатично звучишь. Фотка есть?»
– Гол!
– Джонни, а ну сядь!
– Постой, погоди минутку. Дай взглянуть, какую фотку ты ей отправляешь. – Он глянул на снимок, который я извлек из своего майспейсовского профиля. – Неплохо. Но ты здесь выглядишь как гей.
– А я и есть гей.
– Думаю, все равно – пошли. Посмотрим, что выйдет.
Секунд тридцать спустя она ответила: «Мило, хо встре?»
– Ну ты и тип! Для гея ты здорово петришь, как дамочек обрабатывать. Скажи ей, пусть тут с нами встретится.
– С нами?
– Ну да. Между прочим, я ведь всего-навсего ребенок. Она только глянет на меня разок и усекет, что ты приличный парень.
Джонни был прав. Примерно через час в дверь вошла женщина. У нее была такая – бледновато-пухловатая – внешность, при которой женщина выглядит одновременно молодой и уже в летах.
– Получай свою добычу, – прошептал Джонни.
– Веди себя прилично.
Я окликнул женщину:
– АЛБЛИЛ?
Казалось, она малость испугалась, когда увидела, что со мной Джонни.
– Должно быть, ты – Джордан? Вау! Ты выглядишь точно как на фотографии. Знаешь, большинство парней выглядят совсем по-другому.
– Я знаю. Садись. Хочешь чего-нибудь выпить?
Она пожевывала дужку солнечных очков и посматривала на Джонни.
– Не ожидала, что ты сына с собой приведешь.
– Он просто друг. Я некоторое время за ним приглядываю.
– Раз этот тупарь не собирается меня знакомить, я – Джонни.
Он протянул ей руку. И вот ведь какая штука: в такие моменты, как этот, когда его рука повисла в воздухе, маленькая и явно мальчишечья, – только тогда я вспоминал, как мало ему лет.
– Джонни, а ты не хочешь…
– Ага, дай мне несколько квотеров, я в видеоигры поиграю.
Я отдал ему всю мелочь из карманов, и он вприпрыжку помчался к стойке.
– Думаю, это означает, что ты любишь детей.
– Никогда не задумывался над этим, пока он рядом не объявился.
– И давно ты за ним приглядываешь?
– Всего пару дней. Слушай, АЛБЛИЛ…
– Александра.
– Александра?
– АЛБЛИЛ – мое экранное имя. Александра Любит Быть Любимой И Любить. Я романтик. Вероятно, мне не следовало бы выставляться напоказ вот так сразу, но тут уж ничего не поделаешь.
– Да все нормально. – Вот тут я и правда почувствовал себя паршиво. – Я должен тебе кое-что сказать. Я пригласил тебя сюда, потому что хотел задать тебе несколько вопросов.
– Стоп! Должна сразу сказать: можешь задавать мне любыевопросы. Я такой человек. Мне нечего скрывать. Так что давай уберем этот барьер с нашего пути. Я начинаю: мне тридцать шесть, в разводе, двое детей, но они живут у экс-мужа в Кингмене, и ты сам можешь видеть на мне все эти лишние фунты – они никуда уже не денутся. Я так рада, что ты детей любишь. То есть я хочу сказать, это все облегчает, иначе могла бы возникнуть проблема.
– Уф, это не совсем то, что я имел в виду.
– А знаешь что? Ты мне нравишься.
– Я тебе мейл отправил вот по какой причине…
По мере того как я объяснял ей, в чем дело, ее глаза все расширялись, пока не увеличились до размера покерных фишек.
– Обожемой! Убит? – Она вытянула бумажную салфетку из диспенсера и прижала к губам. – Постой-ка. Ты мне соврал.
– Я не хотел. Ты пойми: она же мать мне. – (У Александры был такой вид, будто она не знает, остаться ей или уйти.) – Ты хотя бы помнишь, что сидела с ним в чате?
– Не знаю. Я все еще в шоке. – Она обмахивалась салфеткой; Джонни был поглощен видеоигрой, его маленькие руки словно прилипли к джойстику. – Не знаю, что хуже: что твой отец убит или что ты мне соврал.
– Дело в том, что он был настоящий подонок. Уверен, он даже не сказал тебе, что у него более двадцати жен.
– Обожемой, еще того хуже!
– Ну да. Он ведь жил в Месадейле. Так как тебе кажется, ты его помнишь?
– Тут должна быть какая-то ошибка. Я всегда отказываюсь чатиться с женатыми мужиками. Я по этой дорожке уже походила. Дважды.
– Да он, вероятно, солгал тебе об этом. Вспоминаешь что-нибудь?
– Не знаю. Я хочу сказать, я и правда люблю иногда в покер сыграть, чтобы попрактиковаться. Два-три раза в год мы с подругами в Вегас отправляемся на уик-энд, и мне хочется в форме быть. Когда, ты сказал, это было? В субботу? В какое время?
– Около одиннадцати.
– Да, это вроде совпадает. Думаю, я была онлайн. Только не думаю, что запомнила твоего отца персонально. Бывает, что я беру чат с тем, кто на покер-тейбле появится. Знаешь, просто чтобы человека не обижать.
– Он мог сказать, что он очень религиозен.
– Тут они все так говорят.
– Может, он про грузовики говорил? Он обожал грузовики.
– Не оригинально.
– Он большой охотник.
– А кто – нет? Ой, подожди! Это не он ветеран Войны в Заливе, с такой странной болезнью?
– Нет.
Так мы и сидели, без всякой пользы обмениваясь вопросами мимо цели и ответами без промедления, еще несколько минут, но вскоре оба осознали, что их чат был слишком незначителен, чтобы остаться в памяти.
– Мне не хочется, чтобы ты думал, что я много времени трачу на чат, сидя онлайн, – сказала Александра. – Только, по правде, так оно и есть.
– Если ты что-нибудь вспомнишь, у тебя есть мой адрес.
– Дай мне твой номер тоже на всякий случай. – Александра записала его в пустой записной книжке.
Оказывается, Джонни все это время не спускал с нас глаз, потому что бросился к нам со всех ног от своей видеоигры.
– Вы ему помогли?
– В общем – нет.
Ее ответ прозвучал так, будто она приняла все это близко к сердцу. Колокольчик на двери позвякивал еще долгие секунды после того, как она попрощалась с нами.