Текст книги "Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна"

Автор книги: Дэн Абнетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

От улыбающегося величавого создания, запечатленного на снимке Эуфратии Киилер много тысяч лет назад.

Перигелий

Спустя час после начала симпозиума стало очевидно, что не все уйдут отсюда живыми.

Я пришел посмотреть. Понаблюдать. Моя личность была скрыта под образом и документами археолога из Шурфата, местного университета. Мое лицо и фигура прятались под мантией ученого и пеленой лжи. Я смешался с академиками и учеными в галерее.

Это ложь. Я пришел не для того, чтобы смотреть. А чтобы увидеть его. Минуло уже много лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. Пятьдесят? Или, может, сто? Я сбился со счета.

Бадр Век скончался. Все началось именно с этого. Бадр Век, одиннадцатый сын одиннадцатого сына и последний известный отпрыск благородного рода, правившего островным государством Малефикер в течение тридцати поколений, умер. Я уверен, вы слышали об этом острове. Он находится в холодных зеленых океанах северного полушария Гудруна в субсекторе Геликан. Там мягкое лето и суровая зима, множество гор с заснеженными вершинами и геотермальных источников. Маленькие древние городки теснятся на крутых склонах потухших вулканов. В ясный день с северного побережья острова можно разглядеть зазубренные черные скалы континентального шельфа в трех сотнях километров отсюда, за гладью сурового полярного моря.

Дом Веков заседал в Верхней Легислатуре Гудруна, но никогда не входил в число самых могущественных и влиятельных семей планеты. Столетиями Малефикер жил за счет экспорта рыбных консервов, руды, добытой с морского дна, и геотермальной энергии. При этом у острова всегда была репутация прекрасного места для учебы. На территории горных городов процветали университет Шурфат, две академии, шесть музеев и четыре знаменитые библиотеки. Все это – благодаря ученому задору благородных Веков, каждый из которых был филологом-любителем.

А теперь умер последний из них – без сомнения, от глубокой старости, – и Малефикером будут править родственники Веков с материка – дом Корелов. Знаменитую библиотеку Бадра Века вот-вот разделят и передадут в специализированные хранилища Шурфата и нескольких других учебных заведений.

Всегда ходили разговоры, что в частной библиотеке Веков есть литература необычайно туманного содержания, и, как обычно в случаях со старинными частными коллекциями книг, Инквизиция направила посланника, чтобы он проконтролировал сортировку архива. С такими вещами никогда нельзя быть слишком осторожным. Даже если хозяин и не имел никаких злых намерений, в тысячелетней коллекции вполне могло оказаться что-то опасное, скрытое на задней полке.

Я видел колоссальные трагедии, произошедшие из-за того, что кто-либо, не зная этого, обладал богохульными трудами. Я видел, как страница из потрепанного манускрипта уничтожает планету.

Мы собрались в пустом доме, расположенном на одном из самых крутых горных склонов на острове. Стояла поздняя осень, и тонкая ледяная корка уже начала затягивать поверхность воды в заливе, а с запада надвигались первые бури. Стаи птиц кружили в небесах, готовясь к перелету. За ними можно было наблюдать через высокие окна. Слуги перебегали из одной насквозь продуваемой комнаты в другую, пытаясь сохранить тепло, исходящее от проржавевших отопительных труб, – Бадр Век позволил системам своего жилища чахнуть вместе с собой.

На симпозиуме председательствовал инквизитор Кирияк. Вместе со своим дознавателем Вориетом и тремя учеными он потратил три месяца на сортировку коллекции и теперь излагал выводы своим товарищам по ордо и приглашенной компании академиков. Восемнадцать книг уже были изолированы без каких-либо консультаций: по некоторым вопросам инквизиции не требуется спрашивать чьего-либо мнения. Тем не менее оставалось еще сто пятьдесят одно произведение, относительно которых могло быть принято решение о тщательном научном исследовании, а не строгом запрете. Ректор Манивар из Шурфата рьяно отстаивал именно такой вариант.

– Репутация Шурфата, – сказал он, поднявшись с места в самом начале симпозиума, – которая, смею надеяться, делает нас известными не только на Гудруне и в местном субсекторе, но и во всем звездном секторе Империума, очень сильно зависит от качества нашей коллекции. И эта коллекция, по сути своей, была собрана членами дома Веков, чья неугасающая и достойная восхищения любознательность позволила за долгие годы создать обширную и уникальную библиотеку. Понимая необходимость запрета доступа к некоторым произведениям ради блага общества, мы все же просим благородные ордосы не изолировать весь список. Его нельзя считать оскверненным полностью лишь потому что там теоретически могут оказаться одна или две опасные работы. Мы просим передать его в как можно более полном объеме в академические архивы Шурфата и иных учебных заведений, как на этой, так и на других планетах.

В целом я был солидарен с пожеланиями ректора. Я просмотрел список книг и не нашел в нем ничего, что требовало бы цензуры. Ограничение доступа ученых к подобным материалам нанесет ущерб нашей общей сокровищнице знаний.

Но, наверное, догадаться о моей точке зрения и так было несложно?

А еще мне нравился Шурфат. Нечто в холодном, суровом климате Малефикера определенно способствовало учебе. Многие из наиболее образованных членов ордо в нашем секторе в свое время посещали этот университет. Я и сам как-то провел здесь, среди книжных полок, девять месяцев жизни – много-много лет назад, изучая вопрос, связанный с визитом одного моего коллеги к кардиналу Элвары. И хотя мне так и не удалось найти ответов (а человек, о котором идет речь, давно умер), я все равно оценил атмосферу и качество обучения на Шурфате.

Инквизитор Кирияк тоже склонялся к тому, чтобы согласиться с пожеланиями ректора. Но он был молод и сейчас занимался одним из первых своих официальных дел. Он понимал, что за ним пристально следят старшие товарищи, и не мог показать себя слишком снисходительным. Ему нельзя было выставить себя радикалом.

Да, очень сильное слово: радикал.

На рассмотрение и обсуждение вынесли первый том из ста пятидесяти одного. Похоже, процесс будет долгим. Кирияк выбрал для встречи небольшую аудиторию на верхних уровнях к дворца-башни: мрачную комнату, отделанную деревянными панелями в коричневых тонах. Когда-то ее использовали для занятий по анатомии у студентов медике. Сидячие места поднимались амфитеатром от кафедры в центре. Ступенчатые уровни уходили вверх почти также круто, как скалы, на которых располагалось здание. Мы, гости, облокотились на деревянные перила и смотрели вниз, на освещенный газом помост, где ученые Кирияка в белых перчатках укладывали первую книгу на подставку, обтянутую пьезозаряженной нейтрализующей тканью. Дознаватель Вориет расставил обереги по периметру деревянного помоста. Охрана в помещений тоже присутствовала: служители Инквизиции в строгой униформе и несколько более помпезные солдаты дома Веков.

Кирияк начал доклад. Книга оказалась копией, снятой с копии «Чтений» Унация, в которой, конечно же, давно не осталось ничего из его печально знаменитых «стихов». Она, без сомнений, была совершенно безвредна, как разряженный пистолет. Меццопиктовые иллюстрации, однако, отличались мастерством исполнения и редкой техникой и могли пригодиться студентам факультета изобразительных искусств. Как только Кирияк закончил, ректор поднялся и сказал именно это.

Мэтры ордо казались безразличными. Я знал, что старый Карнот Вешер, монодоминант до мозга костей, не пойдет ни на какие компромиссы. Намерения Адрианны Корвал прочитать было намного сложнее, Псайбер-дрон этой элегантной женщины, исполненной достоинства, завис над страницами книги, которую медленно листали подчиненные Кирияка, и передавал изображение на ее оптические импланты. Заул Гагуач откровенно скучал. Я четко слышал, как он два раза спросил своего помощника, что местная кухня может предложить на ужин.

И еще, конечно, здесь был он. Безликий, непоколебимый и абсолютно нечитаемый. Едва ли будет слабостью признать, что внутри меня что-то колыхнулось, когда он появился на помрете; Когда-то, очень давно, мы были близкими друзьями. Его карьера пошла под откос из-за дела со Слайтом. И вместе с этой карьерой была разрушена область в окрестностях горы Келл в провинции Саррэ. На Гудруне и Юстисе Майорис тоже остались следы его работы. Я прекрасно понимал, что эти скромные следы – куда предпочтительнее, чем то, что могло произойти в случае его бездействия, но лорд верховный магистр Роркен был обязан принять меры. Служа Трону и Святым ордосам, моему старому другу пришлось смириться с репутацией отступника. Он спас, по самым скромным подсчетам, триллионы жизней, и все равно последствия были кошмарными. Чтобы продолжить работу на ордо в субсекторе Геликан, ему пришлось на время отказаться от официального статуса активного инквизитора и согласиться на роль советника при штабе.

Бестолковая растрата выдающегося таланта. Но, по крайней мере, как я слышал, он снова начал писать.

«Чтения», наконец, отправили на сравнительный анализ. Именно его голос решил судьбу книги, хотя он и сказал лишь простое «да», без каких-либо дополнительных комментариев. Я с радостью принял тот факт, что страх перед обвинениями в радикализме, страх действительно оказаться отступником, каким его заклеймили, не остановил его. Он знал, что правильно, а что нет. Например, понимал, что меццопикты должны храниться в какой-нибудь приличной библиотеке.

Ученые Кирияка вынесли и представили следующую работу. Ей оказалась «дефектная» копия «Девяти», изданная в тридцать девятом тысячелетии, когда при печати из-за технической оплошности случайно получились квазибогохульные изображения Императора.

Я находился в полной уверенности, что мы спокойно дойдем до пункта шестнадцать – брошюры с молитвами секты Технотов с очевидно еретическим подтекстом, – прежде чем возникнут какие-то серьезные споры или разногласия. На это бы потребовался, наверное, весь первый день. И в один из плановых перерывов или после вечернего этапа я мог бы воспользоваться шансом и поговорить с ним.

Но все случилось совсем не так.

Пока подчиненные Кирияка руками в белых перчатках переворачивали страницы «Девяти», в дальней части аудитории один из гвардейцев дома Веков, долговязый мрачный парень, неловко поежился. Его длинный зеленый плащ был подпоясан белым кушаком и обильно украшен золотой тесьмой, а на высоком серебристом шлеме красовался плюмаж из перьев океанского серокрыла. В руках он сжимал церемониальный боевой топор.

Я заметил, как гвардеец дернулся снова, и подумал, что, может, у бедолаги несварение или еще что-нибудь в этом роде, но гвардеец поднял топор и, недоуменно хмурясь, вонзил его в ближайшего стража ордо.

Удар перебил одну из жизненно важных артерий. Под силой внутреннего давления кровь хлынула фонтаном, едва не залив спины инквизиторов на помосте.

Поднялась суматоха, раздались крики, и собравшиеся тут же направили друг на друга оружие, но меня все это не особенно беспокоило. Несчастный гвардеец, с изумлением осознавший, что только что стал убийцей, изумился еще сильнее, когда понял, что сейчас убьют его. Приближенный кого-то из инквизиторов подскочил и расстрелял парня в упор. Тот упал на спину, выпустив из рук древко топора, который продолжил подергиваться в такт пульсу жертвы.

Беспокоило меня то, что я заметил за миг до удара, – едва различимый импульс психической энергии.

Стражник оказался всего лишь марионеткой. Чей-то другой разум использовал его, захватил контроль над его телом и заставил двигаться прежде, чем бедолага даже успел подумать о сопротивлении.

Это был сильный разум. И, что еще хуже, он умел распоряжаться этой силой.

Только одно существо в мире может быть более опасным, чем человек-псайкер. Это человек-псайкер, прошедший специальное обучение в Схоластика Псайкана.

Уж я-то знаю. Сам такой.

Агент, убивший гвардейца и замерший над телом с опущенным пистолетом, тут же стал следующим инструментом невидимого манипулятора. Он содрогнулся, развернулся и стал не целясь обстреливать галереи амфитеатра и сцену. Одного из ученых срезало шальной пулей, а Кирияк упал с простреленным бедром. Стражники – и местные, и из ордо, – которые бросились на помощь первой жертве и собирались скрутить первого убийцу, рассыпались.

Карнот Вешер был псайкером. Испачканный кровью, он вскочил с места и выкрикнул приказ стрелку – похоже, члену собственной свиты. Я дернулся от леденящего касания пси-усилия. Вешер отличался недюжинной мощью, но не очень ловко с ней управлялся. Его работа совершенно не походила на тот кинжально острый импульс, из-за которого все началось.

Стражник с пистолетом замер, подчиняясь крику Вешера. Он остановился и удивленно посмотрел на оружие, которое сжимал в руке так, будто первый раз его видел.

Неразбериха притупила у присутствующих способность анализировать ситуацию. Этот несчастный, ошеломленный псайкерской командой, больше не представлял опасности. Неизвестный разум двинулся дальше и уже сменил одного раба на другого.

Другой стражник дома Веков, на этот раз – в униформе капитана, опустился на колени рядом с первой жертвой переполоха и изо всех сил пытался облегчить бесславный уход бойца ордо. Внезапно он вздрогнул и выдернул алебарду из мертвого тела.

Капитан поднялся, не обращая внимания на красную лужу, растекающуюся под ногами, и развернулся к Вешеру, держа оружие так, будто собирался нанизать инквизитора на древко, как свинью на вертел.

Он убил бы старика на месте, если бы не две вещи. Вешер снова воспользовался даром и безумным голосом рявкнул слово запрещения. Стражник находился под слишком мощным контролем, чтобы такое воздействие сработало на полную мощь, и тем не менее замешкался. В придачу к этому его сапоги, украшенные бархатом и парчой, заскользили по натекшей крови.

Поэтому вместо груди Карнота Вешера длинный шип на навершии оружия с хрустом пробил левое бедро инквизитора и пригвоздил его к деревянному бортику галереи.

Раздавшийся крик был столь же впечатляющим, как и поток крови, хлынувший из раны. Все стражники тут же открыли огонь, и через секунду ни в чем не повинного капитана не стало.

Толпа глупцов! Разум врага уже скрылся.

Галереи амфитеатра быстро пустели. Встревоженные зрители спешно бежали в относительную безопасность боковых комнат и прихожих.

Я решил, что и мне пора уходить. Кровавая баня, устроенная на небольшом деревянном помосте, не просто напоминала гротескный спектакль в жанре пантомимы, но по сути и была спектаклем. Почти все самые могущественные и умные участники симпозиума находились на сцене, и атакующие намеревались сбить их с толку, отвлечь, полностью завладеть их вниманием.

Покушение организовали не на кого-либо из этих людей; Иначе зачем было начинать заваруху со стражника?

Я не сомневался, что истинная цель – я.

Каким-то образом некая организация узнала о моем визите. Я редко появляюсь в населенных или людных местах, но кому-то удалось разнюхать о сегодняшнем исключении.

Где же я просчитался? Чем себя выдал? Уже много лет я живу под чужими личинами, тщательно скрывая собственную. Где же ошибка? Какой фрагмент правды я не сумел скрыть?

Может, все дело в моем желании встретиться сегодня с ним? Может, здесь я просчитался?

И кто же это явился по мою душу?

Увы, тут есть над чем задуматься: я успел обзавестись уймой смертельных врагов.

И, конечно же, главный из них – общий для всего человечества.

Архивраг.

Покинув галерею, я начал подниматься по узкой и тесной деревянной лестнице. Пришлось протолкаться через беспорядочно мечущихся зрителей, пытавшихся добраться до выхода. Кто-то возмущенно закричал, когда я оттолкнул его, – очевидно, от страха, что следующим касанием, которое он почувствует, будет касание смерти.

Собираясь сюда, я спрятал в чехле на левом предплечье силовой нож, а в незаметной кобуре под мантией – автоматический пистолет «Тронсвассе». Но, разумеется, самым грозным оружием в моем арсенале было то, что пряталось внутри черепа.

Я добрался до коридора, проходящего под аудиторией, Пол здесь был сделан из полированного черного дерева и покрыт старыми коврами, а стены – облицованы лакированными панелями. Потускневшие от времени лица смотрели на меня со старинных картин, написанных маслом, в столь же старинных рамах. В коридоре толпились люди; сбежавшие с симпозиума – перепуганные ученые и филологи. При виде моей мрачной физиономии они поспешно ретировались.

Маскировка, в особенности та ее часть, которая обеспечилась непревзойденными древними технологиями создания иллюзорного облика, в нормальных обстоятельствах выручала меня. Я мог сидеть, стоять, ходить – и не привлекать внимания. Но теперь, в непрестанном быстром движении, никакие фальшивые аксессуары и костюмы не смогли бы скрыть мою фигуру и слишком механическую походку. Любому будет понятно, что я – вовсе не академик. Несмотря на прошедшие годы, я по-прежнему оставался все также высок и широкоплеч, как и раньше, а с последствиями травм справлялась аугметика. Сервоэкзоскелет на ногах невозможно было скрыть при беге, к тому же моя манера двигаться выдавала военную подготовку.

Надрывные крики Вешера все еще раздавались из аудитории над головой. Полагаю, в тот момент его коллеги как раз вытаскивали алебарду из его раздробленного таза.

Я почувствовал, как разум врага мелькнул где-то рядом, охотясь на меня и стараясь зацепиться за мою псионическую ауру, и вытащил пистолет из скрытой кобуры.

Очень вовремя.

По мне открыли огонь из дальнего конца коридора. Твердотельные боеприпасы выбили щепки из настенных панелей и остались торчать, будто пневматические заклепки. Ученые вокруг снова бросились врассыпную. На этот раз им не повезло оказаться между мной и стрелком.

Раздались новые выстрелы. Двое ученых, заметавшись в растерянности, попали под пули и рухнули на пол.

Не переставая перемещаться, я вскинул «Тронсвассе».

Один из нападавших прятался за стойкой с позолоченными шлемом и кирасой. Я выстрелил, промахнулся, но вынудил его броситься обратно в укрытие.

Второй противник, вооруженный крупнокалиберным пистолетом, скрывался с другой стороны коридора. Я заметил дульную вспышку, услышал свист пули, пролетевшей мимо, и выстрелил в ответ.

Думаю, я попал в кисть или предплечье. Послышался вскрик.

– Выходите! – рявкнул я, вкладывая в слова толику своего дара.

Хотя оба стрелка подчинялись чужой воле, чистый импульс псионической силы заставил их пошатнуться и на миг высунуться из укрытий.

Оба оказались стражами ордо, облаченными в характерные для свиты Гагуача черные комбинезоны. Вряд ли я сумел бы продержать их под контролем дольше нескольких секунд. Разумеется, они ни в чем не были виноваты, но я не мог позволить себе такую роскошь, как милосердие, и, не останавливаясь, выстрелил. Две пули – одна влево, другая вправо. Оба бойца упали на спину, с дырками во лбу.

Мне удалось добраться до конца коридора. Справа виднелась открытая дверь в комнату отдыха, а впереди – лестница вверх. Все ученые разбежались. До моих ушей по-прежнему доносились панические крики. Вешер все так же выл от боли, которой отныне суждено было терзать его до конца жизни.

– Кто ты? – спросил я, перезаряжая оружие; – Кто ты? Где ты?

А кто ты? ответил холодный резкий голос в моей голове. Так мог бы говорить острый как бритва клинок.

Я медленно развернулся, всматриваясь в двери и проходы.

– Кто ты? – повторил я, вкладывая немного силы в слова.

Кто ты? Я не ждал тебя. Не предвидел. Кто ты? Назовись.

Пси-усилие, вложенное в этот приказ, едва не заставило меня назвать вслух свое имя, но я сдержался. Значит, я все же был не целью, а непредвиденным элементом – фигурой, неожиданно появившейся на доске.

Я тебя знаю. Чую твой разум. Отступник. Знаменитый изгой. Твоя розетта потеряла силу много лет назад.

Мой противник обладал мощным разумом. Я давил на него все сильнее и сильнее. Мне было понятно, что он сильнее как псайкер, но сила – не всегда решающий фактор. Я надеялся обыграть его с помощью опыта и отточенной техники. Заставить его ошибиться. Разум незнакомца, похоже, был слишком молодым, чтобы знать всё трюки, которым я успел научиться со временем.

Но пробиться к нему оказалось непросто из-за постоянного движения. Гибкость его псионической структуры раздражала. Он как будто перетекал от одной марионетки к другой – или перелетал, как птичка, порхающая с ветки на ветку, – но при этом делал все очень точно и четко. Это были не просто хаотичные скачки между сознаниями.

Быстрый. Сильный и быстрый.

Я снова попытал удачу. Неизвестный разум ускользнул, но на этот раз мне удалось вырвать несколько слов из его ускользающего подсознания:

«Граэль Охр, Желтый король».

– Граэль Охр. Так тебя зовут?

Нет ответа.

– Желтый король… Король чего?

Нет ответа.

– Желтый обозначает трусость? Не хочешь отвечать?

Я надавил на него еще раз:

– Граэль Охр, скажи мне, кто такой Орфей? Почему это слово так ярко горит в твоем разуме?

Он ударил в ответ. Нестерпимое жжение охватило нервные соединения моего тела и аугметических систем, заставив меня хватать ртом воздух и опереться на стену. Все мои старые раны – все искусственные нейроны, с помощью которых я управлял своими внешними и внутренними имплантами, – наполнились фантомной болью: воспоминанием о ранах и хирургических вмешательствах.

Умно. Он попытался обратить против меня мои же страдания, чтобы вышвырнуть из своей головы.

Он скрылся. Откуда-то продолжали доноситься крики и топот отрядов стражи, бегающих вверх и вниз по узким деревянным лестницам. Я прохромал в комнату для отдыха и запер за собой дверь. Внутри было холодно и неуютно. Никто здесь сегодня не топил. Тусклый серый свет струился из высоких окон. Занавески и гобелены свисали, будто погребальные саваны. У стен стояли какие-то книжные шкафы и потрепанная мебель.

Нужно было присесть. Я изо всех сил пытался унять боль, которой он меня накачал. Этот Граэль Охр, кем бы он на самом деле ни был (а я уверен, что имя, которое я узнал, – всего лишь маска, псионический псевдоним), оказался жестоким и весьма умелым противником. Мне удалось выведать всего несколько слов и тот факт, что он не ожидал столкнуться с другим псайкером на симпозиуме.

Он разжег во мне забытую боль – фантомы всех ранений и травм, которые я когда-либо получал, и речь идет не только о телесных страданиях. Меня практически поглотило чувство утраты и потерь, горькие воспоминания. На миг перед мысленным взором всплыли лица, о которых я уже много лет старался не думать. Убер Эмос, мой давно погибший архивист. Незаменимый Мидас Бетанкор. Фишиг, до самого конца оставшийся верным себе. Тобиас Максилла и его полная притворного блеска жизнь. Елизавета Биквин.

Он пробудил их всех. Граэль Охр вызвал их и заставил терзать мои мысли в течение нескольких минут. Наконец боль стихла.

– Зачем ты пришел?

Я резко обернулся. Он был прямо у меня за спиной. Возможно, он тоже решил скрыться в этой комнате. А может, его привлекла псионическая вспышка. Темный силуэт, замерший у выходящих к морю окон, выглядел так, будто не хотел принимать никакого участия в происходящем.

– Ты узнал меня? – спросил я.

– Ну конечно. Даже когда маскировка еще работала, у меня были подозрения. То, что случилось, как-то связано с тобой? Я про сегодняшний кукольный театр и резню.

– Нет. Сначала мне подумалось, что кто-то решил воспользоваться моим появлением на публике, но, видимо, я переоцениваю себя. Я не был их целью. Имя Граэль Охр тебе что-то говорит?

– Нет.

– А Желтый король?

– Нет.

– Понятно…

Я задумался: не лукавит ли он? Трон его знает. У него не было причины говорить со мной откровенно. Уже много лет не было.

Я отключил иллюзию и показал ему свое настоящее лицо, покрытое шрамами и лишенное возможности выражать эмоции.

– Рад тебя снова увидеть, – сказал я.

Из вокс-динамиков кресла раздался шум, вероятно, означавший сардонический смех. На самом деле я не видел его, а он – меня. Ни один мускул, даже самый маленький, не шевелился на моем неподвижном лице. Ничто не могло сказать, что я действительно рад.

А он был просто креслом – массивная бронированная система жизнеобеспечения на гравитационной подвеске хранила беспомощные органические останки. Он смотрел на меня через оптические датчики и говорил с помощью вокс-системы. Толстые лицевые пластины кресла точно так же не могли передавать эмоции, как и мое лицо.

Похоже, он уже давно не следил за внешностью – на корпусе системы виднелись царапины и вмятины, краска отслаивалась; видимо, его больше не заботил угрожающий вид во время полевых операций.

На боковой поверхности кресла виднелись пятна свежей крови.

– Зачем ты здесь?

– Чтобы встретиться с тобой.

– Грегор, мы не виделись уже очень давно. И я не думал, что увидимся.

– Времена меняются, – ответил я.

– Как и люди. Ни ты, ни я больше не те, кем были когда-то. Мы оба стали отступниками.

– Тебя к этому вынудили обстоятельства.

– И это стоило мне карьеры. И, судя по ответу, тебя обстоятельства ни к чему не вынуждали. Ты и правда тот радикал, каким тебя описывают? Угроза уровня диаболус, за которой гоняются в пяти секторах?

– Кто я такой – неважно…

– Ты ошибаешься, – ответил он. – Но даже если ты невиновен, сейчас не время и не место это доказывать. Твоя репутация уничтожена. Не стоило тебе приходить.

– Я сам решаю, куда мне идти.

– И это всегда оказываются какие-то сомнительные места.

– Я пришел не доказывать свою невиновность, а встретиться с тобой.

– И именно поэтому тебя не должно здесь быть, – сказал он.

Раздалась стрельба. Наверху инквизиторы предприняли очередную попытку выкурить или убить псайкера.

– Ты мог бы все это прекратить. Сокрушить его, – сказал я.

– Нет.

– У тебя самый могучий разум на острове.

– Когда-то был.

– Ты не станешь использовать дар, чтобы восстановить здесь порядок?

– Пусть этим занимаются другие. Гагуач и Корвал прижали убийцу. Осталось всего несколько минут.

– Ни один из них не обладает достаточной силой.

– Но вместе они справятся.

– Так ты больше не используешь силы своего разума? – спросил я.

– Это было условие моего оправдания. Грегор, разбирательство длилось пятнадцать лет. Молох устроил страшный бардак.

– Не такой страшный, как собирался. И ты его остановил.

– Я согласился оставить полевую работу и прекратить использовать псионические способности. Теперь в моем распоряжении только крохотные импульсы, позволяющие управлять креслом и системой жизнеобеспечения. Больше ничего. Совсем. Даже телепатии.

– Почему? Ты же лучший в своем поколении!

– Но мое тело изуродовано, а репутация разрушена. Если взять мой разум и твое тело, то получится собрать почти полного человека. Почти.

Я отвел взгляд. Даже без мимики он понял, что задел меня.

– А ты стал более ранимым, – отметил он. – Я всего лишь пошутил, но тебя это резануло. Раньше ты не обращал внимания на подначки. Неужели ты так стыдишься пути, который выбрал?

Убрав пистолет в кобуру, я снова включил маскировку.

– Я пришел к тебе. Знаю, что прошло уже много лет, но речь идет о важном вопросе. Однако ты изменился, и в разговоре вряд ли есть смысл.

– Мне жаль.

– Я справлюсь с разочарованием.

– Нам нельзя работать сообща, – произнес он. – Нельзя, чтобы нас видели вместе или могли хоть как-то связать.

– Потому что я радикал? Диаболус?

– Потому что после Молоха меня поставили перед выбором, – ответил он. – Уйти от полевой работы и отказаться от псионики – или по поручению Святых ордосов выследить и поймать моего бывшего наставника, еретика Грегора Эйзенхорна.

Я не нашелся с ответом. Ради меня он выбрал заточение в кресле и отказ от способностей.

– А что до сегодняшнего инцидента с псайкером в доме Веков… – продолжил он. – Думаю, все из-за меня. Я нажил немало врагов. Молох, Куллин и остальные работали не в одиночку. Они входили в тайные ордены и братства, которые теперь хотят моей смерти. Но без псионики я им не интересен, поэтому они пытаются провоцировать меня. Уже не в первый раз. Им нужно, чтобы я снова воспользовался даром. В этом случае я снова стану целью, достойной усилий и мести. Все происходящее тут, с этим Граэлем Охром… скоро закончится. Покой восстановится. Уходи, Грегор. Уходи сейчас, прежде чем они перекроют выходы. Нельзя, чтобы тебя нашли тут. Говорю это и для твоей, и для моей безопасности.

Я кивнул и отвернулся.

– Тебе знакомо имя Орфей? – внезапно спросил он.

– Нет, – ответил я.

Еще один вокс-треск, обозначавший вздох.

– Тогда прощай, Грегор.

– Я и правда был рад повидаться, Гидеон.

С мягким гулом суспензоров кресло развернулось к окну. Рейвенор больше не смотрел на меня.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, – сказал он. Его вокс-устройство не выражало никаких интонаций.

Скрываясь под маскировкой, включенной на максимальную мощность, я выбрался из здания через задний ход и оказался на крутой лестнице, ведущей вниз по склону. Спустя час ходьбы по черным каменным ступеням мне удалось выйти на дорогу, ведущую к гавани. По ней я мог добраться до доков рядом с Шурфатским университетом, в которых меня ждал корабль, и покинуть Малефикер.

За моей спиной все еще раздавались редкие выстрелы. И, судя по ощущениям, опасный разум все еще был на свободе.

Ненавижу бежать с поля боя.

И, как в итоге оказалось, я и не бежал.