355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэн Абнетт » Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна » Текст книги (страница 35)
Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна
  • Текст добавлен: 8 августа 2020, 07:00

Текст книги "Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна"


Автор книги: Дэн Абнетт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

Им отодвинул стул и поднялся на ноги.

– Вам стоит задуматься об этом, дознаватель. О том, почему вы делаете то, что делаете.

– Я и так это знаю, – сказал Эйзенхорн.

– Шутка в том, что не знаете, бедный вы человек. А оно все тут, прямо перед вами. Истина глядит вам в глаза. Вы так поднаторели в поиске истины, но не можете найти ее в себе.

– И в чем же она, мастер Им? – рявкнул инквизитор.

– А вы посмотрите на себя, уважаемый, и скажите, как бы назвали такого человека?

Эйзенхорн настороженно поерзал в кресле. Он опустил взгляд на руки и увидел, как сильно они обгорели. Волдыри, контрактура, ожоги третьей или даже четвертой степени.

От огня, источник которого внутри.

– Уважаемый? – позвал Им. – Вы хорошо себя чувствуете? Выглядите обеспокоенным.

– Я… Я горю, – прошептал Эйзенхорн.

– Как в тот раз? – спросил Им.

– Что?

– Когда мы в прошлый раз сидели в этой комнате, вы загорелись. С головы до ног. Я был в ужасе. Тот огонь сжег вашу кожу и плоть, и на меня уставились глазницы с обгоревшего черепа.

– Это было не по-настоящему, – пробормотал Эйзенхорн.

– Верно, – согласился Им. – Это был трюк. Чертов проклятый трюк вашего псайкерского разума. Вы это сделали чтобы меня напугать, чтобы я струсил. И это сработало, Трон милостивый, как же хорошо это сработало. Жутчайшая вещь. Я так никогда и не смог забыть это зрелище. И не простил вас за испуг. Вы помните, зачем сделали это?

– Чтобы добиться ответа…

– Чтобы добиться ответа! – воскликнул Им. Он улыбнулся и открыл стеклянную крышку, под которой скрывался циферблат часов. – Вот именно. Вы хотели запугать меня до усрачки, уж простите за такие слова. Это было устрашение. Запугивание. Вы занимались этим всю жизнь. Вы делали это, чтобы докопаться до правды. Помните, что вы говорили по этому поводу?

– Н-нет, – ответил инквизитор, корчась от боли.

– Вы сказали, что страх делает разум проще, – напомнил Им. – Сказали, что столь сильная и чистая эмоция опустошает голову и устраняет все барьеры и иллюзии. Вы напугали меня, чтобы узнать скрытую внутри правду, найти ту часть меня, которая не может лукавить.

– Это такой прием, – сказал Эйзенхорн, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Он поднялся на ноги, обнаружил, что не способен твердо стоять, и сел обратно. – Стандартный прием в арсенале ордо. Просто обман разума. Огонь, который сжигает меня, реален.

Им согнул тонкую шею, уставился на циферблат и принялся переводить стрелки.

– Реален? – переспросил он, как будто потеряв интерес к разговору. – Разве? Посмотрите вокруг, посмотрите на комнату. Что тут реального? Это просто такой прием. Обман разума. Призрачный огонь, который должен прожечь все и добраться до правды. Чтобы… Как вы там говорили? Опустошить голову и устранить все барьеры и иллюзии. Страх, уважаемый, делает разум проще.

– Нет, – отрезал Эйзенхорн и глубоко вздохнул. Казалось, что даже то ничтожное количество света, что попадало в комнату, исчезло и в помещении стало еще темнее. – Это все Терзание. Антиген делает свое дело. Это галлюцинации. Сарк разработал модификатор, чтобы подготовить разум. Чтобы искоренить волю. Чтобы промыть…

– Нет, – мягко перебил его Им. – Оно работает не так. Оно не заставляет вас мыслить иначе. Оно заставляет вас думать правильно. Оно сжигает всю психологическую броню, рационализаторство и оправдания, которые человек накопил за свою жизнь, и показывает истину, которая все это время скрывалась внутри. Как и страх, оно упрощает разум.

Эйзенхорн опустил лицо на ладони, опершись локтями на край стола, и сконцентрировался на дыхании, чтобы унять боль.

– Я так устал от людей, которые утверждают, что я пересек какую-то черту, – тихо произнес он. – Это неправда, и эта… эта иллюзия не убедит меня в обратном. Вы – просто старое воспоминание, которое антиген Терзания использует как марионетку, чтобы я оболгал себя.

– Ну конечно. Вы не стали еретиком. И совершенно правильно это отрицаете. И именно эта абсолютная уверенность позволяет вам держаться против всех обвинений. Вы можете сколько угодно твердить, что не стали еретиком. Что бы там ни говорили ваши бывшие хозяева.

Эйзенхорн молча смотрел на старика.

– Настоящая правда, ради которой мы встретились в этой комнате, куда проще, – улыбнулся тот. – Вы сознáетесь мне?

– Я не понимаю, что…

– Тогда я сам все скажу, – заявил Им. – Варп всегда был внутри вас. С самого начала. Он взывал, а вы следовали за ним. Вы носите униформу инквизитора, чтобы приблизиться к нему, и убиваете всех, кто смеет соревноваться с вами за его внимание. Вы не стали еретиком, когда Инквизиция объявила вас таковым. Вы не превратились в еретика за годы, проведенные во мраке. Вы всегда им были.

Им снова улыбнулся Эйзенхорну – шире, чем прежде:

– Вы и сами должны понимать, что все дело в этом. Наверное, у вас бывает множество дел наподобие вашего. Вы сами пришли сюда. И знаете, что происходит в этой комнате. Вы всегда были еретиком, Грегор Эйзенхорн. Вам просто не хватало честности, чтобы осознать этот факт. Теперь вы знаете. Барьеры рухнули. Страх сделал ваш разум проще. Вы не можете притворяться.

– Нет! – отрезал Эйзенхорн, поднимаясь на ноги.

– Ну полно вам, не надо мне угрожать, – покачал головой Им. Он закончил переводить часы и закрыл циферблат. – Я мертв уже двести лет как. А вы, вы никогда и не жили. Вы не бродите во мраке. Вы и есть мрак. Для вас всегда было слишком поздно поворачивать назад. Это в вашей крови, этот огонь никогда не погаснет. Нужно это принять. Так вы говорили мне и сотням тысяч мне подобных. Примите свои грехи, и станет легче. Ноша спадет с плеч. Примите это. Варп – ваш единственный друг, и он ждет уже давно.

Эйзенхорн почувствовал, как пламя становится сильнее, вгрызаясь в плоть с новой силой.

– Это все обман, – упорствовал он. – Лихорадочный бред.

– Нет, – ответил Им. – Это истина, которую всегда больно признать. Покончите со своими муками, уважаемый. Примите себя тем, кто вы есть. Тем, кем были всегда. То, что придет на смену краткой вспышке боли… так прекрасно!

Эйзенхорн покачал головой. Огонь глодал его кости.

– Вы продолжаете считать варп своим врагом, – сказал Им. – Но это единственное, что по-настоящему реально. Единственная константа. Единственный друг. Цивилизации возвышаются и умирают. Империумы появляются и исчезают. А варп – остается. Склонитесь и позвольте ему забрать себя. Вы же всегда этого хотели.

Дверь с грохотом распахнулась.

– Сколько ты еще собираешься здесь торчать, Грегор? – спросил Тит Эндор. – У меня есть кое-какие планы.

Им фыркнул и посмотрел на часы.

– Ну наконец-то, – пробормотал он, – Мне уже начало надоедать все это.

Эндор вытащил короткоствольный автопистолет и выпустил четыре пули в старика. Им отлетел в камин и рассыпался на сотню тысяч глиняных черепков.

– Пойдем, – позвал Эндор, широко улыбаясь. – У нас еще есть время на побег. Всегда есть время на побег.

Он схватил Эйзенхорна за руку и потащил его из темной комнаты.

– Ты обожжешься, – сказал инквизитор, глядя на руку Эндора.

– Чего ни сделаешь для друга! – рассмеялся Тит. – Мы с тобой через всякое прошли. Ты же знаешь, что я всегда приду, если тебе нужна будет помощь.

– Даже из-за порога смерти?

Эндор остановился и развернулся к Эйзенхорну. Он положил руки на трясущиеся плечи старого приятеля и спокойно посмотрел ему в глаза.

– Ты сейчас о том случае? – спросил Эндор. – О том… деле? Я знаю, оно нас рассорило. Скажи, что ты простил меня. Ты должен был простить меня за все эти годы. Это не моя вина, ты же знаешь. Просто так сложились обстоятельства.

Эйзенхорн отвел взгляд. Он больше не мог смотреть в глаза Эндора. Он видел, как там, под стеклянистой поверхностью глазных яблок, извиваются тонкие черви.

Инквизитор огляделся вокруг. Огромная полная луна цвета пламени поднималась над пустынной равниной. Безбрежное небо синего цвета сверкало россыпью звезд. Песчаные дюны отливали желтым. На сотню километров вокруг не было ничего похожего на постройки.

– Это следующая стадия лихорадки? – спросил инквизитор.

– Что? – не понял Эндор.

Он двинулся вперед. При ходьбе из-под его сапог вырывались облачка желтой пыли.

– Еще одна часть…

– Слушай, Грегор, забудь, ладно? – сказал Тит. – Я тебя подвел, хотя не должен был. Мне жаль. Мы можем оставить этот вопрос в прошлом? Ну ладно тебе, я же пришел и вытащил тебя оттуда.

– Тебе не стоит со мной водиться, – произнес Эйзенхорн. – Я тебя уничтожу.

– Ты мне для этого не нужен, – фыркнул Эндор.

– Меня изгнали и объявили еретиком.

– Ну, ты всегда был немного себе на уме…

– Я серьезно, Тит. Ордосы отвергли меня.

– Меня тоже, если помнишь. Сказали, что я, ну, знаешь, ненадежен. Забрали мою розетту. Отправили на пенсию. Но какая разница? Я знаю тебя уже очень давно, Грегор. Я знаю, кто ты такой.

– И кто же? – спросил Эйзенхорн. Подул легкий пустынный ветерок, и пыль завертелась в воздухе, словно дым.

– Друг, – ответил Эндор, улыбаясь и пожимая плечами.

– Я никогда не был тебе хорошим другом.

– А, я привык к тебе и твоим особенностям.

– Я позволил тебе умереть, – произнес Эйзенхорн. – Думаю… Думаю, я знал, что ты болен. Подозревал. Знал, что вылечить не сумею, но мог найти тебя и сделать твои последние годы более сносными.

– Мог бы, да. Но давай говорить честно: это был бы уже не ты, верно?

– А что же тогда я?

– Трон святый! – расхохотался Тит. – Ты уже пустил слезу, а ведь мы еще даже не начали пить!

– Что?

– Пойдем! Я вижу, что тебя мучает жажда. Давай-ка затушим это пламя, а?

Впереди показались какие-то фигуры. Небольшая группа людей сидела на одеялах и мешках вокруг потрескивающего костра под фиолетовым небом в пустыне, освещенной звездным светом. Эйзенхорн слышал голоса и смех.

– Посмотрите-ка, кого я нашел! – объявил Эндор.

Все подняли глаза. Кто-то рассмеялся. Один из присутствующих передал Эндору бутылку.

– Как раз вовремя, – сказал Мидас Бетанкор, тыча в костер палкой.

Огонь горел в круге из древних расколотых камней. Языки пламени и искры плясали в ночи. Дрова потрескивали, будто насекомые в джунглях. Вишневая куртка Бетанкора в свете пламени казалась кровавым пятном.

– Еще пара часов, и у нас бы не осталось бутылок, – вставил Гарлон Нейл. Он лежал на спине на старом походном покрывале, опершись плечами на валун.

– Мне жаль, – сказал ему Эйзенхорн.

– Да я шучу, босс, – ответил Нейл. – Мы много принесли.

– Нет, мне жаль… – продолжил инквизитор. – Ты всегда был верен мне, Гарлон, а я позволил тебя убить. Грубая ошибка с моей стороны…

– Просто обстоятельства! – ободряюще вставил Эндор.

– Послушай, – Эйзенхорн продолжал разговаривать с Нейлом, – мне не стоило доверять Джафф. Это было глупо. Но и раньше, до того как ты по-настоящему умер, я столько раз подвергал тебя опасности. Ты мог погибнуть тысячу раз до того, как это на самом деле случилось…

– Трона ради, дайте ему уже выпить! – воскликнул Мидас.

– Он сегодня плаксивый, – согласился Эндор. – Очень плаксивый. Все время о чем-то грустно размышляет. Я просил его попытаться расслабиться.

– Получилось? – спросил Мидас.

– А когда оно получалось? – фыркнул Нейл.

– Вот, держи, – Кара Свол передала инквизитору бокал амасека.

– Кара, – произнес он.

Он так устал. Его силы подходили к концу. А все они выглядели такими молодыми.

– Рада снова тебя видеть, – ответила она.

Эйзенхорн взял бокал. Из-за пламени, охватившего его, алкогольные пары вспыхнули. Крохотные синие язычки пламени заплясали на поверхности напитка.

– Ты тоже мертва? – спросил инквизитор.

– В сущности, да, – сказала она. – Я шла по твоим следам. А эта дорога всегда ведет в одно и то же место.

– Кара…

– Да шучу я! Трон! Что с тобой сегодня?

– Кто-то умирает, – сказал некто, сидевший по другую сторону костра, – а кто-то остается калекой. Их жизни подходят к концу в любом случае. Так что это считается за одно и то же.

Гидеон Рейвенор смотрел на старого наставника сквозь языки пламени. Юный и красивый, он сидел вдали от остальных. Длинные черные волосы были собраны в конский хвост на затылке. Он поднял бокал:

– Твое здоровье!

Эйзенхорн попытался обойти костер и подойти ближе к старому товарищу, но огонь каким-то образом смещался, постоянно оказываясь между ними, – и Рейвенор следил за Эйзенхорном с другой стороны, сквозь огонь.

– Как странно движется пламя! – заметил Эмос, вставая рядом с Эйзенхорном. – Будто оно обладает разумом и стремится отделить одно от другого.

Он бросил короткий взгляд на Эйзенхорна и пригубил свой напиток.

– Не находишь, Грегор?

– Действительно, странно, – согласился Эйзенхорн, глядя на старого архивиста. – Ты помнишь Терзание?

– Которое? Их было так много.

– Терзание, Эмос. Чума Ульрена…

– Хм-м. Да. Архивное дело ордо за номером один миллион семьсот шестьдесят семь тысяч пятьсот шестьдесят три, доступ «тройной серафим». Реестр девятьсот одиннадцать. Введено рубрикатором Эдриком Калликом в…

– Ближе к сути, Эмос.

– Первый случай зафиксирован на Пиродии, – сказал архивист. – Примерно за тридцать-сорок лет до того, как началась вторая вспышка чумы в третий год Дженовингской кампании. Оригинальное исследование, проведенное специалистами Материа Медика, установило, что обе болезни вызывались различными формами одного и того же патогена. Лечению не поддавалось, и уровень смертности на зараженных мирах был невероятным. Благодаря работе ученого по имени Лемюаль Сарк выяснилось, что вирус представляет собой порождение Губительных Сил. Кроме того, его усилил Субъюнкт Валис, апотекарий Орлов Обреченности, одного из орденов Адептус Астартес, который и сам попал под разрушительное влияние болезни. Могло показаться, Грегор, что у чумы есть нечто наподобие самосознания. Разума. Ха-ха, прямо как у огня! Ты поэтому спросил?

– Просто… продолжай, Эмос, – сказал Эйзенхорн.

– Терзание овладело разумом бедняги Валиса, – старый архивист выдавал факты сплошным потоком. – Болезнь действовала его руками и защищала себя, одновременно распространяя свое проклятие. – Он поднял глаза на инквизитора и улыбнулся: – Не самая подходящая тема для задушевной дружеской беседы.

– Эмос, Терзание могло нести в себе инфекцию в форме идеи? Которая разносилась и передавалась бы в форме мыслей, а не только от тела к телу?

– Ну, полагаю, с некоторой натяжкой можно сказать и так… – пожал плечами архивист.

– А если бы из нее сделали модификатор? Антиген? Чтобы передавать только идею, без физических проявлений. Чтобы заражать мысли, но не тела.

– Грегор, я даже представить не могу, чтобы кто-то во всем Священном Империуме обладал талантом и средствами, чтобы сотворить такое. Даже самые одаренные магосы Материа Медика.

– Если только Терзание само не захотело этого, – продолжил рассуждать Эйзенхорн. – Взяло, к примеру, одаренного магоса Материа Медика и показало ему, как это можно сделать. Трансформировало его разум, чтобы он придумал необходимые процедуры.

– Я бы сказал, что вирусу пришлось бы трансформировать разум человека, лишь затем, чтобы тот захотел все это делать, – уточнил Эмос.

– Разумеется, – кивнул инквизитор. Как же в подобных условиях человек смог бы бороться с антигеном? Как бы он смог остановить скверну внутри себя?

– Боюсь, что никак, – покачал головой архивист. – Если уж Терзание сломило волю и иммунитет Астартес…

– Оно просто добирается до того, что уже скрыто в глубинах, – произнес Рейвенор, сидящий по ту сторону пламени. – Оно сжигает волю и обнажает то, что под ней. Истину, если говорить просто. Болезнь не делает из человека еретика. Она просто убирает все лишнее и выставляет напоказ того еретика, которым он всегда был.

Тит Эндор подхватил Кару, и они, заливаясь смехом, закружились в танце, игривом и жарком зендове, прямо на старых походных одеялах, разложенных вокруг костра. Музыки не было. Они танцевали под треск дров, размеренный ритмичный стрекот невидимых насекомых, тиканье старых часов, шелест беззвучных слов. Мидас хлопал в ладоши. Нейл открыл бутылку. Эйзенхорн проводил взглядом наемника, когда тот поднялся, обошел костер и наполнил стакан Рейвенора. Тот посмотрел на Нейла и улыбнулся. Они вместе посмеялись над какой-то шуткой.

– Преданность – занятная вещь, – сказал Натан Иншабель, усевшийся на камне поблизости. Он повернул к Эйзенхорну освещенное огнем лицо: – Правда ведь?

– Да, – ответил инквизитор.

– Она так сильна и вместе с тем непостоянна, – продолжил Иншабель. – Достаточно сильна, чтобы довести человека до гибели, но при этом столь непостоянна, что может переходить от одного человека к другому. И передаваться по наследству. На генном уровне, я думаю, как идея, которая не хочет умирать. И так преданность переживает человека и переходит, скажем, к его сыну или дочери. И этот ребенок тоже будет столь же предан и встретит такой же конец.

– Не совсем так, папа, – возразила Тэйя, сидящая на песке у ног отца. – Человек посвящает свою жизнь идее, идеалу. Ты служишь тому, во что веришь. Ты сам меня этому учил.

– Это он меня научил, – ответил Натан, указывая на Эйзенхорна фужером.

Тэйя Иншабель посмотрела на инквизитора своими фиолетовыми глазами:

– Это ведь правда, сударь?

– Я всегда считал именно так, – мягко ответил Эйзенхорн.

– Я умер за тебя, – сказал Натан. – Я стал мишенью, потому что ты был мишенью и, соответственно, все, кто находился рядом, попадали под прицел. По факту, я оказался наживкой. Как и вся твоя свита. Меня убили, чтобы ты вылез на свет. Ой, только не надо на меня так смотреть! Это неважно. Я тебя не виню. Наша работа – не из простых. Я пришел сюда не для того, чтобы бередить твое чувство вины.

– А оно у него есть? – рассмеялся Эндор, проносясь мимо вместе с Карой.

Натан хмыкнул и положил руку на голову дочери:

– Я так гордился, когда она пошла по моим стопам. Гордился наследием. Мое дитя поступило на службу ордосам. На службу тебе, как и я…

Он перевел взгляд на Эйзенхорна:

– Каков отец, такова и дочь. Она тоже стала наживкой. Гоблека знал, что делает, правда ведь? Он знал, как вытащить тебя из теней. Как сыграть на твоих чувствах.

– Да ладно тебе, Натан! – взревел Эндор, проносясь в обратном направлении. – У него и чувств-то никаких нет!

– Или все было наоборот? – спросил Иншабель.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Эйзенхорн.

– Ты послал ее за Гоблекой, – пожал плечами Натан. – Знал, что он выяснит, кто она такая. Семейные связи, наследие. Отец и дочь, давшие клятву верности старому ублюдку. Он не смог бы сопротивляться желанию убить ее и использовать как наживку. И выдал бы себя. Какой хитроумный способ заставить Горана Гоблеку из Когнитэ раскрыть свое местонахождение!

– Все было не так, – сказал Эйзенхорн.

– Нет, не так, папа! – закричала Тэйя.

– Он отдал ее медведю, – продолжил Натан, глядя старому инквизитору прямо в глаза. – Бросил в клетку, еще живую. Но, конечно, сначала он попробовал на ней антиген и смотрел, как она днями напролет вопит, переживая Терзание. Еще один провалившийся эксперимент. К медведям ее.

– Натан… – начал Эйзенхорн.

– Мой ребенок, Грегор, моя дочь. Ты использовал ее, чтобы потакать своей одержимости. Использовал и выбросил.

– Как и всех нас! – воскликнул Нейл, поднимая бокал.

Все присоединились к тосту и повторили слова наемника.

– Что же за человек так поступает с друзьями? – спросила Лорес Виббен, стоявшая на самом краю области, освещенной костром, и смотревшая в пламя.

– С друзьями – никто, Виббен, – сказал Мидас.

– У тебя ведь тоже была дочь.

– И я уверен, что она в любой момент может к нам присоединиться, – произнес Бетанкор, пригубив бокал. – Я прав, Грегор? Моя милая малышка Медея. Она ведь наверняка вскоре придет на вечеринку?

Эйзенхорн отвернулся от костра. Нестерпимый жар все еще жег его изнутри. Инквизитор ушел прочь от маленького лагеря в синеватый мрак ночной пустыни. Луна смотрела на него с небосвода. Из-за спины доносились смех и голоса.

– Грегор! – Тит Эндор бросился следом. – Грегор, куда же ты?

– Мне здесь не место.

– Не говори глупостей. Ты – главная причина, по которой все собрались, – заявил Эндор.

– Это все Терзание, – процедил Эйзенхорн. – Это глубинная скверна антигена вгрызается в мой разум. Бред. Коллапсирующие воспоминания. Разложение психики. Уничтожение воли.

– Эй, у нас у всех бывают плохие дни… – протянул Эндор. – Это не твоя вина, просто так сложились обстоятельства.

– Тит?

– Да, Грегор?

– Старик Хапшант…

– А что он? Да упокоит Трон его кости, – сказал Эндор и глотнул из бутылки джойлика, которую взял с собой.

– Почему он выбрал именно нас на роль дознавателей тогда, много лет назад?

– Потому что мы были самыми лучшими! – Эндор, дурачась, воздел руки и несколько раз проскакал вокруг Эйзенхорна.

– Тит, я серьезно.

– Он в нас что-то увидел, – пожал плечами Эндор.

– Ты знаешь, как он умер. Трон, уж ты-то слишком хорошо это знаешь. Мозговые черви разрушили его мозг. Его способность к суждению. Когнитивные функции. После смерти Хапшанта врачи сказали, что невозможно оценить, как долго паразиты обитали в его голове. Возможно, много лет, постепенно разрушая умственные способности. Он провел на службе намного дольше, чем следовало. Еще много лет после того, как ордосы должны были потребовать у него заявление об отставке.

– Что ты хочешь сказать? Что нас привлек к службе безумец?

– А если и так?

– Я думаю, что проверка при приеме на службу в ордо это бы выявила, – заметил Эндор.

– Но он действительно увидел в нас что-то, – продолжил Эйзенхорн. – В своем безумии, задолго до того, как проявились первые внешние признаки… когда его мозг еще не до конца умер.

– Да? И что же он такого углядел?

– Искру того, на что он охотился всю свою жизнь. Что-то похожее на Архиврага, с которым он сражался так давно и так рьяно, что больше не мог отличить свет от тьмы.

Эндор нахмурился:

– Я тебе не еретик, засранец!

– Нет, – покачал головой Эйзенхорн. – В худшем случае ты – гедонист, который никогда не воспринимал ничего всерьез. Тебе нравились власть, которую дает розетта, сила, возможности. А потом, конечно, тебя охватило твое собственное безумие.

Инквизитор посмотрел на оскорбленного товарища. В глазах Эндора все так же корчились черви.

– А кто же тогда ты? – ледяным тоном спросил Тит.

– Полагаю, это мне как раз и нужно понять, – сказал Эйзенхорн. – Сначала я думал, что мне пытаются промыть мозги, но это не так. У антигена Терзания нет какой-то конкретной задачи. Она просто разбирает человека на базовые составляющие, чтобы он мог увидеть себя со стороны. Именно так болезнь ломает его волю.

– Знаешь, ты говоришь несколько невнятно…

– Тит, я горю. Но ты этого не видишь. Хотя, может, и видишь, с такими-то глазами. Я корчусь от боли. Все мое тело горит с головы до ног, вплоть до самых костей. Боль такая сильная, что сейчас я ее уже почти не чувствую.

– Выпей, – предложил Эндор.

– Нет, спасибо, – отказался Эйзенхорн. – Тит, я всегда гнался за правдой. Всю свою жизнь. И теперь я думаю, что, вероятно, нашел ее. И она меня пугает. Возможность увидеть того, кто я есть. И кем всегда был. Гоблека и все другие Когнитэ – глупцы. Они хотят разрушений и страданий. Хотят уничтожать. Они просто хотели сделать мне больно. Но, боюсь, в их философии есть зерно истины. Гоблека сам все мне показал. Больше, чем сам понимал. Он попытался найти что-то такое, что меня сломит, но понятия не имел, что ждет его внутри.

– И что же это?

– Человек, такой же, как он, – ответил Эйзенхорн. – Нет, не так. Некто больший, чем он. Горан Гоблека – просто наемный убийца с амбициями, превосходящими его способности. Он нашел кого-то наподобие тех людей, которым служит. Лилеан Чейс. Короля-в-желтом.

Эйзенхорн посмотрел на Эндора:

– Как думаешь, может «желтый» означать «огонь»? Человека, который горит с головы до пят? Охваченного пламенем? Символическое имя для кого-то, кто сгорел и преобразился? Когда все, что этот человек думал о себе, превратилось в пепел, и осталась только истинная сущность.

– Грегор, по секрету скажу, что понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь.

Эйзенхорн разочарованно взглянул на товарища. Он попытался объяснить все простыми словами, но не смог ничего сказать. С губ слетали только сдавленные фрагменты не-слов. Эндор какое-то время удивленно разглядывал инквизитора, а потом его веки медленно опустились, и из глаз, извиваясь, поползли по щекам мелкие черви. Он замер, не шевелясь, там, где стоял.

Стрекот насекомых превратился в оглушительный шум, резкий и пронзительный, размеренные щелчки отбивали такт, будто механизм часов отмерял секунды.

– Время почти пришло, – сказал Рейвенор. Эйзенхорн поднял глаза. Он стоял в тени. Колоссальная арка Врат Спатиана возвышалась над головой. Голоса насекомых стали ревом толпы, заполнившей восемнадцатикилометровый проспект Виктора Беллума. Два миллиарда радостных голосов. Он слышал звуки шагов приближающейся процессии, рева танков и громоподобной поступи титанов. Инквизитор чувствовал, как от шума вибрирует диафрагма.

Трациан, улей Примарис. День Великого Триумфа. Рейвенор был одет в свою лучшую униформу и гордо нес на груди инквизиторскую розетту. Прямо над небольшим знаком клана Эсв Свейдер.

Врата Спатиана, построенные из глянцевого белого этерцита, были столь высоки, что даже титан мог пройти под их аркой. Рейвенор смотрел на колоссальную постройку. Он казался таким молодым и непобедимым.

– Вот оно, – произнес он с улыбкой. – Всего несколько секунд до момента трансформации.

Он перевел взгляд на Эйзенхорна:

– Моей в основном. Но и твоей тоже. Этот момент тебя изменит. Ты всегда был целеустремленным, но то, что произойдет здесь сегодня со мной, Грегор, определит все твои дальнейшие поступки. Ты обретешь бесконечные ярость и гнев. И они направят тебя на путь, ведущий во тьму, откуда ты уже не вернешься.

Рейвенор помолчал и заговорил снова:

– Хотя я буду пытаться вернуть тебя изо всех сил. Ты ведь знаешь, что́ они заставят меня делать, да?

– Охотиться на меня.

– Охотиться на тебя. Как на еретика. Это займет у меня годы, Грегор. И дорого обойдется нам обоим. И потом, наконец, мы столкнемся лицом к лицу в Городе Праха Короля, и все закончится.

– Как оно закончится, Гидеон?

– А ты как думаешь? – ответил Рейвенор. – Ученик в итоге всегда превосходит учителя.

– То есть… ты видишь будущее?

– Ясновидение, – признался Рейвенор. – Моя личная ересь. Грех с точки зрения ордосов. Это мой собственный путь во тьму. Я заперт в коробке и пытаюсь высвободить разум и увидеть… хоть что-то. Это станет моим проклятием и инструментом, с помощью которого ордосы вынудят меня выследить и прикончить тебя.

– Если ты видишь будущее, то скажи мне… Кто такой Король-в-желтом?

Рейвенор улыбнулся:

– А разве ты еще не догадался? Он всегда существовал. С самого начала бытия.

– Я боялся, что Король – это я. Что я каким-то образом стану им.

– А, и это тоже, – кивнул Рейвенор. – Да ладно, ты и так знаешь, кто ты такой. Забудь о будущем, Грегор. Ни один человек еще не нашел счастья, зная о грядущем. Прошлое – куда интереснее. Подумай хорошенько. Осталось всего несколько секунд. Подумай и узри себя. Рассмотри вероятность, что мастер Им прав.

– Нет, он…

– Просто признай себя тем, кем ты всегда был, – сказал Рейвенор, – Будет легче. Больше никаких сомнений. Никакой борьбы. Путь станет ясен. И мне тоже будет легче, когда придет время.

Он поднял глаза. Они оба слышали нарастающий вой авиационных двигателей, рассекавших воздух над проспектом. «Молнии», двенадцать штук. Цветочные лепестки медленно падали вниз.

– Вот оно, – сказал Рейвенор и протянул руку.

Эйзенхорн собирался ее пожать, но пальцы коснулись холодного металла. Теперь перед ним стояло бронированное кресло жизнеобеспечения Рейвенора.

– Трансформация, – протрещало из вокс-динамиков устройства, – Огонь. Перерождение.

Эйзенхорн почувствовал вспышку. Она была такой яркой, что весь мир исчез за пеленой ослепительно-белого света.

Потом пришло пламя. Пламя, ветер и ударная волна. Вся его одежда сгорела и осыпалась пеплом. Кожа запузырилась, отслоилась и упала на пол. Мышцы и сухожилия рассыпаюсь. Кости, черные от жара, изогнулись и разлетелись в воздухе.

Она взяла его за руку.

– Это все было так давно.

Елизавета.

Белое небо. Старые деревья дрожат на холодном ветру. Они качаются из стороны в сторону, а их листья шуршат, будто рой насекомых. Она ведет его через лес в темную долину.

– Ты никогда не замечал иронии в том, что единственная женщина… единственный человек, которого ты любил, была неприкасаемой? Парией, изгоем, неспособной к тебе притронуться?

– Была такая мысль, – признался Эйзенхорн.

– Скоро огонь угаснет, – пообещала Биквин.

– Слишком поздно, – сказал инквизитор. – Он сжег меня. Я покопался в собственном пепле и все понял.

– Так используй это, – произнесла она. – На самом деле ты не мог никого спасти, Ни меня, ни Гидеона, ни Мидаса… даже себя. Ты обречен, и так будет всегда. И все, кто рядом с тобой, – тоже обречены.

– Мне следовало остановиться давным-давно, – пробормотал он. – Магос был прав…

– Сарк?

– Нет, Драшер.

– Его я не знаю.

– Он – никто. Простой неудачник, хватающийся за свое ничтожное существование и оплакивающий свою участь. Но он сказал мне, что я зашел слишком далеко. Что я так и не понял, когда нужно остановиться. Он оказался весьма проницательным. Он, знаешь ли, сдался слишком рано и слишком легко, но интуитивно узнал во мне человека, который ошибся противоположным способом. Человека, который вышел за все разумные пределы, несмотря на просьбы друзей, а затем рухнул на обочине, оставшись в полном одиночестве.

– Я думала, у тебя нет друзей, – поддразнила инквизитора Биквин.

– Больше нет.

– Видишь, теперь тебя ничто не держит, – сказала она, – Можешь пройти последние несколько километров, не чувствуя обузы. Теперь для тебя ничто не имеет значения. Не используешь ли эту свободу для меня?

– Чтобы спасти тебя? – спросил Эйзенхорн.

Биквин покачала головой.

– Для этого уже слишком поздно, – улыбнулась она. – Часть меня. У меня есть… У меня будет… Сложно объяснить. Дочь, наверное. Это самое простое слово, но не совсем точное. Она – от меня, но в то же время – я. И тоже неприкасаемая. Ты уже сделал достаточно, Грегор. Забудь о Чейс и Короле. Если ты продолжишь пытаться их остановить, то проиграешь. У тебя не хватит воли, несмотря на все то, что, я знаю, у тебя есть… У тебя никогда не хватит воли, чтобы закончить это в одиночку. Поэтому сделай кое-что попроще ради меня. Спаси ее. Спаси ее от Короля до того, как он заберет ее к себе. Дай мне посмертие в ее форме.

– Где она?

– Родится через два года, – ответила Биквин. – Глубоко в Лабиринте, в тени Города Праха. Она будет жить на улицах Квин-Мэб.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю