Текст книги "Книга Жизни"
Автор книги: Дебора Харкнесс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)
Ученый. Вампир. Воин. Шпион. Принц.
Ассасин.
Впрочем, такая ли тайная? Мэтью постоянно говорил мне, что он убийца, однако я считала это неотъемлемой частью вампирской природы. Да, он убивал, обороняясь, убивал в сражениях и ради собственного выживания. Но мне и в голову не приходило, что Мэтью совершал убийства по воле своей семьи.
– Никак ты об этом не знала? – В голосе Верены ощущалась злоба; холодные глаза внимательно разглядывали меня. – Не будь Мэтью искусен в своем ремесле, кто-нибудь из нас давным-давно показал бы ему его место.
– Верена, в семье каждый из нас исполняет какую-то роль. – Голос Мэтью был полон желчи. – Эрнст знает твою? То, как все начинается между мягкими простынями и мужскими бедрами?
Верена молнией метнулась к Мэтью. Ее пальцы согнулись, превратившись в смертельно опасные когти.
Вампиры отличались быстротой движений, но магия была быстрее.
Потоком ведьминого ветра я припечатала Верену к стене и держала ее там, не подпуская к Мэтью и Болдуину. За это время Мэтью заставил брата что-то пообещать ему и разжал руку.
– Благодарю, ma lionne. – Эти слова Мэтью произносил всякий раз, когда я совершала смелый или отчаянно глупый поступок. – Подержи пока, – сказал Мэтью, протягивая мне нож Верены.
Затем он помог Верене встать. Галлоглас остановился возле меня.
– Ну и ну, – пробормотала Верена, вновь оказавшись на ногах. – Теперь я понимаю, почему атта восторгался твоей женой. Но я бы никогда не подумала, что ты, Мэтью, можешь запасть на такую женщину.
– Времена меняются, – лаконично ответил Мэтью.
– Несомненно, – буркнула Верена, оценивающе косясь на меня.
– В таком случае ты исполнишь обещание, данное деду? – спросил у нее Галлоглас.
– Там видно будет, – уклончиво ответила Верена. – У меня в запасе есть несколько месяцев.
– Время пройдет, но ничего не изменится. – Болдуин смотрел на меня, едва сдерживая неприязнь. – Учти, Верена: признание жены Мэтью одной из нас будет иметь катастрофические последствия.
– Я уважала желания атты, когда он был жив, – сказала Верена. – Я не смею игнорировать их сейчас, когда его нет с нами.
– Нас должно утешать то, что Конгрегация уже выслеживает Мэтью и его пару, – усмехнулся Болдуин. – Кто знает? Возможно к декабрю их не будет в живых.
Окинув нас презрительным взглядом, Болдуин покинул библиотеку. Верена, виновато посмотрев на Галлогласа, потащилась следом.
– Итак… встреча завершилась благополучно, – усмехнулся Галлоглас. – Как ты себя чувствуешь, тетушка? Сияния у тебя прибавилось.
– Ведьмин ветер сдул мое маскировочное заклинание, – сказала я, пытаясь вернуть его на место.
– Пока Болдуин в замке, тебе лучше не сиять, – посоветовал Галлоглас.
– Болдуину нельзя знать об истинной силе Дианы. Мне пригодилась бы твоя помощь, Галлоглас. И помощь Фернандо тоже.
Каких-либо подробностей, касающихся этой помощи, я не услышала.
– Мне не привыкать. Я наблюдаю за тетушкой всю ее жизнь, – буднично произнес Галлоглас. – И прекращать наблюдение не собираюсь.
Стоило ему произнести эти слова, как непонятные фрагменты моего прошлого вдруг обрели предельную ясность. Казалось, я наконец-то нашла недостающие куски пазла и положила их в нужные места. В детстве я часто чувствовала, как существа нечеловеческой природы наблюдают за мной. Подталкивающие взгляды, характерные для демонов, покалывание во всем теле, если я оказывалась в поле зрения ведьм. И холод среди жаркого дня, если ко мне приглядывался вампир. Одним из таких наблюдателей был Питер Нокс – враг моего отца. Колдун, явившийся в окрестности Сет-Тура, поскольку искал нас с Мэтью. Убийца Эм. И Галлоглас – этот двуногий медведь, которого я любила, как брата. Неужели мы с ним впервые встретились только в XVI веке, а прежде никогда не встречались?
– Ты наблюдал за мной?
Глаза наполнились слезами, и я принялась моргать, не давая им пролиться.
– Я обещал деду оберегать тебя от бед. Ради Мэтью. – Синие глаза Галлогласа потеплели. – Дед оказался прав. Ты была сущим бесенком: лазила по деревьям, бегала по улице наперегонки с велосипедами. Могла и в лес уйти, никому и полсловечка не сказав. Как родители с тобой справлялись – ума не приложу.
– А мой отец знал?
Я не могла не задать этот вопрос. В елизаветинском Лондоне отец был в восторге от могучего шотландца. Мы с Мэтью наткнулись на моего отца случайно. Оказалось, он регулярно совершал экскурсии в прошлое. Думаю, даже в современном Массачусетсе отец сразу бы узнал Галлогласа. Такого великана не спутаешь ни с кем.
– Я делал все, чтобы не попадаться ему на глаза.
– Галлоглас, я же не об этом спрашиваю. – У меня все лучше получалось извлекать крупицы сведений из вампирской полуправды. – Отец знал, что ты наблюдаешь за мной?
– Я намеренно показался Стивену перед тем, как он и твоя мама в последний раз отправились в Африку, – признался Галлоглас, и его голос понизился до шепота. – Я думал, это его поддержит… Словом, когда он поймет, что больше тебя не увидит, его успокоит мысль, что ты не оставлена вниманием. Ведь ты тогда была совсем маленькой. Представляю, какие внутренние мучения испытывал Стивен, думая о том, как долго тебе еще идти до встречи с Мэтью.
Ни Мэтью, ни я не знали, что Бишопы и де Клермоны годами… даже веками трудились ради нашей успешной встречи. Филипп, Галлоглас, мои родители, Эмили.
– Спасибо тебе, Галлоглас, – хрипло произнес Мэтью.
Как и я, он был удивлен откровениями сегодняшнего утра.
– Не стоит благодарности, дядя. Я делал это с удовольствием.
Галлоглас несколько раз кашлянул, маскируя свои эмоции, и тоже ушел.
В библиотеке установилась гнетущая тишина.
– Черт! – пробормотал Мэтью, запуская пальцы в волосы.
Я хорошо знала этот жест, показывающий, что у моего мужа закончилось терпение.
– Что нам теперь делать? – спросила я, пытаясь восстановить равновесие.
После неожиданного появления Галлогласа оно было изрядно нарушено.
Мэтью не успел ответить. За дверью послышалось деликатное покашливание, после чего она открылась.
– Прошу прощения, милорд, что нарушил ваше уединение. – В дверях стоял Ален Ле Мерль, давний слуга Филиппа, бывший одно время его оруженосцем.
В одной руке Ален держал старинный сундук с серебряными инициалами «Ф. К.» на крышке, в другой – небольшую конторскую книгу в зеленом коленкоровом переплете. Его доброе лицо и волосы с проседью ничуть не изменились. Передо мной был тот же Ален, которого я впервые увидела в 1590 году. Наряду с Мэтью и Галлогласом он был еще одной неподвижной звездой в моей переменчивой вселенной.
– Что случилось, Ален? – спросил Мэтью.
– У меня дело к мадам де Клермон, – ответил тот.
– Дело? – нахмурился Мэтью. – А оно не может обождать?
– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном произнес слуга. – Знаю, милорд, времена нынче непростые. Но сир Филипп был непреклонен и велел мне как можно скорее передать мадам де Клермон ее вещи.
Вслед за Аленом мы вернулись в нашу башню. То, что я увидела на письменном столе Мэтью, заставило меня забыть о событиях последнего часа. Я стояла затаив дыхание.
Записная книжка в коричневом переплете.
Вышитый рукав, ветхий от времени.
Драгоценные камни, стоящие нынче баснословных денег: жемчуг, бриллианты и сапфиры.
Золотой наконечник стрелы на длинной цепочке.
Два миниатюрных портрета, не утратившие за века яркости красок.
Письма, перевязанные выцветшей красной лентой.
Серебряная крысоловка с гравированной надписью, немного потемневшей от времени и грязи.
Позолоченный астрономический инструмент, достойный украшать стол императора.
Маленькая шкатулка, изготовленная колдуном из ветки рябинового дерева.
Коллекция старинных предметов не была обширной, но их значимость превосходила сотни старинных безделушек. Эти предметы являлись своеобразной летописью восьми месяцев, проведенных нами в прошлом.
Дрожащей рукой я взяла со стола и открыла записную книжку. Мэтью подарил мне ее вскоре после нашего появления в Вудстоке поздней осенью 1590 года. Тогда ее переплет был новеньким, а страницы – белыми. За века он успел покрыться пятнами, да и бумага пожелтела. В прошлом, покидая Олд-Лодж, я спрятала книжку на верхней полке кабинета Мэтью, служившего и библиотекой. Однако экслибрис, помещенный внутри, сообщал, что нынче моя книжка принадлежит какой-то библиотеке в Севилье. На форзаце значилось: «Manuscrito Gonçalves 4890». Кто-то (наверняка это был Галлоглас) вырвал самый первый лист. Помнится, я тогда пыталась освоить гусиное перо, выводя свое имя и щедро ставя кляксы. Чернила просочились и на соседний лист, однако список монет Елизаветинской эпохи, имевших хождение в 1590 году, был вполне читабельным.
Я перелистала другие страницы. Улыбнулась рецепту снадобья от головной боли. Я училась его готовить, делая напрасные попытки стать настоящей женой Елизаветинской эпохи. Короткие записи о повседневных событиях пробудили сладостные и одновременно грустные воспоминания о Школе ночи. Часть страниц я заполнила описанием каждого из двенадцати знаков зодиака. Там было еще несколько рецептов, а в конце – список вещей для нашего путешествия в Сет-Тур. Я услышала тихий мелодичный звон: прошлое и настоящее соединились. В углах холодного камина едва заметно мерцали голубые и янтарные нити.
– Как эта книжка оказалась здесь? – спросила я, стараясь не выпадать из настоящего.
– Давным-давно мастер Галлоглас отдал ее дону Фернандо. Когда дон Фернандо в мае приехал сюда, он попросил вручить книжку вам.
– Чудо, что все эти предметы дожили до наших дней. И как тебе удавалось столько лет прятать их от меня?
Мэтью взял со стола серебряную крысоловку. Помнится, он поддразнивал меня, когда я заказала крысоловку одному из лучших часовых мастеров Лондона, который дорого брал за свою работу. Мною тогда двигало желание переловить всех крыс, разгуливающих по чердаку нашего дома в Блэкфрайерсе. Месье Валлен сделал крысоловку в виде кошки, у которой двигались уши, а на носу сидела крошечная мышь. Мэтью намеренно нажал пружину, и острые кошачьи зубы вонзились в его палец.
– Мы делали то, что от нас требовалось, милорд. Ждали. Молчали. И не теряли веру, что время снова приведет мадам де Клермон в Сет-Тур. – В уголках рта Алена застыла грустная улыбка. – Если бы сир Филипп смог дожить до этого дня…
При мысли о Филиппе у меня заколотилось сердце. Должно быть, он знал, какую злобу и неприятие вызову у них я – их новая сестра. Тогда почему он поставил меня в столь трудное положение?
– Диана, ты не устала? – спросил Мэтью, беря меня за руку.
– Нет. Просто воспоминания нахлынули.
Я взяла миниатюры, запечатлевшие нас с Мэтью в изящных нарядах Елизаветинской эпохи. Портреты написал Николас Хиллиард по просьбе графини Пемброк. Они с графом Нортумберлендом вручили нам эти миниатюры в качестве свадебного подарка. Вначале они были друзьями одного Мэтью, равно как и члены Школы ночи: Уолтер Рэли, Джордж Чапмен, Томас Хэрриот и Кристофер Марло. Вскоре большинство из них стали и моими друзьями.
– Миниатюры нашла мадам Изабо, – пояснил Ален. – Она каждый день внимательно просматривала газеты, ища ваши следы. То есть искала что-нибудь необычное, выделяющееся из общего потока событий. Когда мадам Изабо увидела объявление о продаже миниатюр на аукционе, то послала мастера Маркуса в Лондон. Вот там он и познакомился с мадемуазель Фиби.
– А это рукав от твоего свадебного платья. – Мэтью дотронулся до ветхой ткани, проведя пальцем по вышитому рогу изобилия – традиционному символу богатства. – Никогда не забуду, как ты спускалась по холму в деревню. Пылали факелы, а дети расчищали заснеженный путь. – Его улыбка была полна любви и удовлетворенной гордости.
– После свадьбы многие деревенские мужчины предлагали мадам де Клермон свое ухаживание на случай, если вы устанете от нее, – усмехнулся Ален.
– Спасибо, что сохранили для меня всю эту зримую и осязаемую память. – Я повернулась к столу. – Ведь так легко поверить, будто наше путешествие в тысяча пятьсот девяностый год – плод моих безудержных фантазий и в действительности мы там никогда не были. Но вещи оживляют то время, делают его реальным.
– Сир Филипп полагал, что у вас могут возникнуть такие мысли. Но есть еще два предмета, на которые я хочу обратить ваше внимание, мадам де Клермон.
Алан подал мне расходную книжку. Она была плотно перевязана веревочкой, а узел прикреплен к обложке кусочком воска.
– Что это? – спросила я, беря книжку.
Толщиной она значительно уступала расходным книгам в кабинете Мэтью, где отмечались финансовые операции ордена Рыцарей Лазаря.
– Ваши счета, мадам.
– Я думала, моими финансами занимается Хэмиш. Он оставил мне кучу документов на подпись.
– Мистер Осборн ведает финансовой стороной вашего брачного контракта с милордом. А это средства, которые вы получили от сира Филиппа.
Взгляд Алена задержался на моем лбу, на том месте, которое Филипп пометил своей кровью, удочеряя меня.
Испытывая любопытство, я сломала печать и открыла книжку. В нее периодически добавлялись чистые страницы, для чего приходилось менять переплет. Первые записи были сделаны на плотной бумаге XVI века и датированы 1591 годом. Среди них – сумма, врученная мне Филиппом в качестве приданого: 20 тысяч золотых венецианских цехинов и 30 тысяч серебряных рейхсталеров Священной Римской империи. Деньги эти не лежали мертвым грузом, а постоянно куда-то вкладывались, чтобы приносить более выгодные проценты. На них покупались дома и земли, которые тоже приносили доход. Все эти не слишком понятные мне операции методично фиксировались аккуратным почерком Алена. Я перелистала книжку, дойдя до последней страницы. Она была совсем новенькой и представляла собой нечто вроде окончательного финансового отчета, датированного 4 июля 2010 года – днем нашего приезда в Сет-Тур. Увидев сумму в строке доходов, я выпучила глаза.
– Простите, что не сумел порадовать большей суммой, – торопливо произнес Ален, приняв мою реакцию за недовольство. – Я вкладывал ваши деньги наравне со своими, но более прибыльные и, следовательно, более рискованные вложения потребовали бы одобрения сира Болдуина, а он не подозревал о вашем существовании. Как вы понимаете, ему было незачем раньше времени знать о вас.
– Ален, я даже не представляла, что настолько богата.
Подписывая со мной брачный контракт, Мэтью перевел на мое имя весьма значительные средства, но сумма, указанная в книжке, превосходила их в несколько раз. Филипп хотел, чтобы я, как и все женщины семьи де Клермон, была финансово независимой. Мой свекор – живой или мертвый – всегда добивался желаемого. Этим утром я получила подтверждение.
– Спасибо, – сказала я Алену, откладывая книжку.
– Был рад вам услужить, – ответил он, поклонился, а затем что-то достал из кармана. – И наконец, сир Филипп велел передать вам это.
Ален вручил мне довольно неказистый конверт из тонкой волокнистой бумаги. На нем было выведено мое имя. Полоска клея давным-давно высохла, но клапан конверта надежно удерживали застывшие капли черного и красного воска. К одной из них была прикреплена древняя монета – особый знак Филиппа.
– Сир Филипп трудился над этим письмом более часа, а когда написал, заставил меня прочитать ему вслух. Он хотел удостовериться, что в письме есть все, о чем он хотел сказать.
– Когда? – хрипло спросил Мэтью.
– В день его смерти, – ответил Ален, явно встревоженный завершающим этапом своей миссии.
Мое имя было написано неровным дрожащим почерком. Так мог писать либо глубокий старик, либо кто-то настолько ослабевший, что перо его плохо слушалось. Передо мной было наглядное подтверждение чудовищных страданий, перенесенных Филиппом. Я провела пальцами по буквам своего имени. Достигнув последней буквы, я ощупала поверхность конверта, стараясь вытянуть из букв то, что они скрывали. Вначале появилась маленькая черная лужица, которая быстро приобретала очертания мужского лица. Оно еще сохраняло прежнюю красоту, хотя было искажено болью. Я помнила мудрые рыжевато-коричневые глаза Филиппа, искрящиеся юмором. Сейчас на месте одного темнела пустая глазница.
– Ты не говорил мне, что нацисты ослепили твоего отца на один глаз.
Я знала о зверских пытках, чинимых над моим свекром, однако и представить не могла, до какой степени простирались зверства нацистов. Лицо Филиппа было изранено. Хвала судьбе: пять букв моего имени не могли дать более детальный портрет. Я осторожно коснулась щеки Филиппа. Изображение пропало, оставив на конверте чернильное пятно. Тогда я щелкнула пальцами, сотворив маленький вихрь. Когда он перестал бушевать, буквы на конверте заняли прежние места.
– Знаете, мадам де Клермон, сир Филипп часто говорил с вами о своих бедах, – тихо продолжал Ален. – Особенно когда боль становилась нестерпимой.
– Говорил с ней? – оцепенело спросил Мэтью.
– Почти ежедневно, – кивнул Ален. – Чтобы никто случайно не подслушал, он велел мне удалять всех из той части замка, где он лежал. Мадам де Клермон дарила сиру Филиппу утешение, как никто другой.
Я перевернула конверт, провела пальцем по выпуклостям древней серебряной монеты.
– Когда Филипп добавлял к письмам монеты, адресаты их потом ему возвращали. Лично. Тогда как я смогу это сделать, если он покинул наш мир?
– Возможно, ответ ты найдешь в письме, – предположил Мэтью.
Я осторожно извлекла монету, затем вскрыла конверт и достала сложенный лист бумаги – настолько хрупкий, что мне было боязно его разворачивать.
Мои ноздри уловили слабый запах лавра, фиг и розмарина.
Взглянув на письмо, я мысленно поблагодарила свой опыт чтения самых трудных и неразборчивых почерков. Освоившись с написанным, я стала читать письмо вслух.
Диана!
Не позволяй призракам прошлого лишать тебя радости будущего.
Спасибо, что держала мою руку.
Теперь ты можешь ее отпустить.
Твой отец по крови и клятве,
Филипп.
P. S. Эта монета – плата паромщику. Скажи Мэтью, что я буду ждать твоего благополучного прибытия на нашу сторону.
Несколькими последними словами я буквально поперхнулась. Потом они прозвучали еще раз, отразившись от стен.
– Значит, Филипп ждет, что я верну ему монету.
Я представила, как он стоит и ждет, пока Харон не перевезет меня на другой берег реки Стикс. Наверное, рядом с ним будут стоять Эмили и мои родители. Я закрыла глаза, прогоняя мрачные картины.
– Как понимать его слова: «Спасибо, что держала мою руку»? – спросил Мэтью.
– Я пообещала твоему отцу, что в тяжкие дни не оставлю его одного, а буду рядом с ним. – Мои глаза наполнились слезами. – Как я могла забыть об этом?
– Не знаю, любовь моя. Однако тебе удалось сдержать свое обещание. – Мэтью наклонился, поцеловал меня и заглянул через плечо на строки отцовского письма. – А Филипп, как всегда, сумел оставить последнее слово за собой.
– То есть как? – спросила я, вытирая мокрые щеки.
– Он оставил письменное подтверждение, что удочерил тебя добровольно и с радостью. – Длинный белый палец Мэтью коснулся хрупкого бумажного листка.
– Потому-то сир Филипп и хотел, чтобы мадам де Клермон как можно скорее все это получила, – согласился Ален.
– Все равно не понимаю, – пожала я плечами.
– Драгоценные камни, сумма твоего приданого и, наконец, отцовское письмо – все это весомые доказательства. С ними ни детям Филиппа, ни даже Конгрегации уже не заявить, что Филипп удочерил тебя насильно, против своей воли.
– Сир Филипп хорошо знал своих детей. Часто он не хуже любой ведьмы предвидел их будущее, – кивая, подтвердил Ален. – Не буду мешать вашим воспоминаниям.
Поблагодарив Алена, Мэтью дождался, когда его шаги затихнут, потом внимательно и встревоженно посмотрел на меня:
– Это не сильно по тебе ударило, mon coeur?
– Ничего, я справлюсь, – ответила я, глядя на стол.
Там было разложено прошлое. Вот только где взять ясное будущее?
– Пойду переоденусь, – сказал Мэтью, чмокая меня в щеку. – Я недолго. Потом спустимся на завтрак.
– Не торопись, – ответила я, добросовестно изображая искреннюю улыбку.
Когда Мэтью ушел, я потянулась к золотому наконечнику стрелы. Вспомнила, как Филипп настоял, чтобы я надела его на свадьбу. Тяжесть наконечника действовала успокаивающе. Металл быстро нагрелся от моего прикосновения. Я перекинула цепь через голову. Острие наконечника замерло у меня между грудей. Его грани успели стереться и не царапали кожу.
В кармане джинсов что-то зашевелилось. Сунув руку, я достала связку шелковых нитей. Нити прядильщицы. Они вместе с нами переместились из XVI века. Но если рукав свадебного платья выцвел и истлел, если выцвели ленточки, которыми были перевязаны мои письма, то нити были яркими и крепкими. Они переплетались и танцевали вокруг запястий, словно яркие змейки. Их сплетения давали новые оттенки, чтобы через мгновение вернуться к первоначальным цветам. Затем нити поползли к голове и добрались до волос, словно что-то там искали. Я осторожно их вытащила и спрятала в карман.
Мне была уготована участь прядильщицы. За короткое время я научилась плести сложные узлы заклинаний. Но смогу ли я когда-нибудь понять хитроумные узоры паутины Филиппа де Клермона, которую он сплел больше четырехсот лет назад, принеся кровную клятву и сделав меня своей дочерью?
Глава 4
– Ты собирался когда-нибудь рассказать мне о своей роли ассасина в семье де Клермон? – спросила я, протянув руку за грейпфрутовым соком.
Я завтракала на кухне, где Марта накрыла стол. Мэтью сидел напротив и молча смотрел на меня. Он сумел тайком провести сюда Гектора и Фаллона. Собаки прислушивались к нашему разговору, но еще больше их интересовала еда, расставленная на столе.
– И услышу ли я об отношениях Фернандо с твоим братом Хью? Меня растили две женщины, которые были не просто близкими подругами. Не стоило скрывать от меня такие сведения из боязни, что я могу их осудить.
Гектор и Фаллон посмотрели на Мэтью. Как и я, они ждали ответа. Мэтью продолжал молчать. Тогда собаки вернулись к созерцанию еды.
– А Верена показалась мне симпатичной, – сказала я, намеренно провоцируя мужа.
– Симпатичной? – изогнул нависшие брови Мэтью.
– Ну, за исключением ножа, который она таскает за голенищем, – уточнила я, довольная, что моя стратегия сработала.
– Ножей, – поправил меня Мэтью. – Ты видела лишь один. Второй спрятан у нее на поясе, а третий – в лифчике.
– Никак Верена успела побывать в герлскаутах?
Похоже, теперь был мой черед удивляться. Увы, ответить Мэтью не успел. В кухню черно-синим вихрем влетел Галлоглас, а за ним – Фернандо. Мэтью тут же вскочил на ноги. Собаки тоже поднялись, но он указал на пол, и псы немедленно легли.
– Доканчивай завтрак и потом сразу в башню! – приказал Мэтью, прежде чем исчезнуть. – Собак возьми с собой. Вниз не спускайся, пока я не приду.
– Что случилось? – спросила я у Марты, оглядывая внезапно опустевшую кухню.
– Болдуин в замке, – ответила она, сочтя такой ответ достаточным.
– Маркус! – вырвалось у меня.
Я вспомнила: Болдуин явился сюда, чтобы повидаться с сыном Мэтью. Я вскочила со стула. Собаки последовали моему примеру.
– Где Маркус?
– В кабинете Филиппа, – хмуро ответила Марта. – Сомневаюсь, что Мэтью хочет видеть там и тебя. Не исключено кровопролитие.
– Мне к такому не привыкать.
Сказав это, я оглянулась и нос к носу столкнулась с Вереной. С ней был высокий, худощавый пожилой джентльмен. Я сразу отметила его добрые глаза. Пробормотав извинение, я попыталась их обойти.
– Куда это ты собралась? – спросила Верена, загораживая мне путь.
– В кабинет Филиппа.
– Мэтью велел тебе идти в его башню. – Глаза Верены сощурились. – Он твоя истинная пара, и ты должна повиноваться ему, как добропорядочная жена вампира.
Она говорила с легким немецким акцентом. Пожалуй, нет. Ее акцент был странной смесью, вобравшей особенности немецкого языка Германии, Австрии и Швейцарии.
– Как же вам всем не повезло, что я ведьма.
Пожилой джентльмен с едва скрываемым любопытством наблюдал за нашей перепалкой.
– Диана Бишоп, – сказала я, протягивая ему руку.
– Эрнст Нейман. Я муж Верены.
Его акцент указывал на уроженца Берлина.
– Зачем препятствовать Диане, Schatz?[11] Пусть идет вслед за мужем. И тебе стоит поторопиться. Я же знаю, как ты не любишь пропускать ожесточенные споры. Я подожду в гостиной вместе с остальными.
– Хорошая мысль, любовь моя. Они вряд ли посмеют упрекнуть меня, если эта ведьма сбежит из кухни.
Верена с нескрываемым восхищением посмотрела на мужа и наградила его долгим поцелуем. Хотя по внешнему облику она вполне годилась Эрнсту во внучки, чувствовалось, что они горячо любят друг друга.
– Иногда мне в голову приходят хорошие мысли, – сказал он, озорно подмигивая ей. – А сейчас, пока Диана не сбежала и ты не погналась за ней, скажи: мне стоит вооружиться ножом или пистолетом на случай, если кто-нибудь из твоих братьев впадет в буйство?
Верена задумалась.
– Думаю, тесака Марты вполне хватит. Им смогли остановить Герберта, а его шкура намного толще, чем у Болдуина или Мэтью.
– Вы ходили с тесаком на Герберта? – Мне все больше нравился Эрнст.
– Ну, это, пожалуй, преувеличение, – сказал Эрнст, слегка покраснев от смущения.
– Боюсь, Фиби пытается разводить дипломатию, – вмешалась Верена. Она развернула меня в направлении кабинета. – С Болдуином дипломатия не проходит. Нам пора.
– Если Эрнст берет нож, я возьму собак.
Я щелкнула пальцами и быстро пошла по коридору. Гектор и Фаллон побежали следом, виляя хвостами и тявкая, словно мы отправлялись на увлекательную игру.
Площадка третьего этажа, где находились комнаты большинства обитателей замка, была забита встревоженными зрителями. Натаниэль, Софи с Маргарет на руках и очумело распахнутыми глазами, Хэмиш в его великолепном шелковом халате с шотландским орнаментом и наполовину выбритым лицом и, наконец, Сара, явно разбуженная общим шумом. Лицо Изабо выражало откровенную скуку, словно такие события происходили здесь постоянно.
– Отправляйтесь все в большую гостиную! – велела я, подталкивая Сару к лестнице. – Эрнст тоже туда подойдет.
– Даже не знаю, почему Маркус слетел с катушек, – сказал Хэмиш, убирая полотенцем крем с невыбритой щеки. – Болдуин позвал его в кабинет. Вначале разговор был вполне спокойным, а потом они начали кричать.
Тесный кабинет Филиппа был полон вампиров. Тестостерон зашкаливал: Мэтью, Фернандо и Галлоглас соперничали, стараясь занять место поудобнее. Болдуин восседал в виндзорском кресле, положив ноги на стол. Кресло раскачивалось на задних ножках. Маркус стоял по другую сторону стола, упираясь в столешницу. Его лицо было красным. Рядом с ним находилась и Фиби Тейлор – его истинная пара. Эту невысокую худенькую девицу я увидела в день возвращения, но помнила смутно. Сейчас она пыталась играть роль рефери в споре между главой семейства де Клермон и великим магистром ордена Рыцарей Лазаря.
– Пестрое сборище ведьм и демонов, которое ты здесь собрал, нужно немедленно выгнать из замка! – заявил Болдуин, безуспешно пытаясь обуздать свой гнев.
Кресло под ним качнулось и с грохотом опрокинулось на пол.
– Сет-Тур принадлежит Рыцарям Лазаря! Я великий магистр ордена, а не ты. И мне решать, кого собирать под крышей замка! – выкрикнул в ответ Маркус.
– Остынь, Маркус, – произнес Мэтью, беря сына под локоть.
– Если ты не будешь неукоснительно выполнять мои распоряжения, Рыцари Лазаря останутся лишь в воспоминаниях!
Болдуин поднялся. Теперь оба вампира стояли нос к носу.
– Хватит мне угрожать, Болдуин, – сказал Маркус. – Ты мне не отец и не хозяин.
– Зато я глава этой семьи! – Свои слова Болдуин подкрепил звучным ударом кулака по столу. – И тебе, Маркус, придется меня слушаться либо пожинать плоды своего бунтарства.
– Ну почему бы вам обоим не сесть и не обсудить ваши дела спокойно и обстоятельно? – спросила Фиби, делая весьма смелую попытку разделить двоих вампиров.
Болдуин зарычал на нее, требуя не соваться. Маркус тут же бросился к дядиному горлу.
Мэтью резко оттащил Фиби в сторону. Девицу трясло, но больше от злости, чем от страха. Фернандо развернул Маркуса и с силой вытянул его руки по швам. Тяжелая рука Галлогласа легла Болдуину на плечо.
– Не задевай его, – сурово произнес Фернандо, когда Маркус попытался вырваться. – Иначе ты уже никогда не вернешься в этот замок.
Через несколько тягостных мгновений Маркус нехотя кивнул, и Фернандо отпустил его, однако остался стоять рядом.
– Эти угрозы просто абсурдны, – уже сдержаннее произнес Маркус. – Рыцари Лазаря и Конгрегация много лет сохраняют близкие отношения. Мы следим за их финансовыми делами, не говоря уже о наведении порядка среди вампиров. Я уверен…
– Ты уверен, что Конгрегация не рискнет покарать семейство де Клермон? Не вторгнется в святилище, каким всегда оставался Сет-Тур?.. Увы, Маркус, они уже вторгались, – покачал головой Болдуин. – И на этот раз Конгрегация не намерена ограничиваться устрашающими маневрами. Они давным-давно ищут повод распустить Рыцарей Лазаря.
– Они повели себя так, потому что я предъявил Ноксу официальное обвинение в смерти Эмили? – спросил Маркус.
– Отчасти. Конгрегация никак не смогла переварить твои требования аннулировать завет.
Болдуин бросил Маркусу пергаментный свиток. Три восковые печати, свисавшие с нижней части, качнулись, явно недовольные столь грубым обращением с важным документом.
– Мы еще раз обсудили твое требование. И снова отвергли его.
Это коротенькое «мы» разрешило для меня давнюю загадку. Завет был подписан в XII веке. Тогда же возникла и Конгрегация. И на протяжении почти тысячи лет одним из трех вампиров, входящих туда, всегда был кто-нибудь из де Клермонов. Вплоть до сегодняшнего дня я не знала, кто это. Оказалось, Болдуин.
– Скверно уже то, что вампир вмешался в свару между ведьмами, – продолжал Болдуин. – Требование репараций за смерть Эмили Метер было глупостью с твоей стороны, Маркус. А твои продолжающиеся нападки на завет непростительно наивны.
– Что произошло? – спросил Мэтью.
Он поручил Фиби моим заботам. Чувствовалось, он был отнюдь не рад увидеть меня здесь.
– В апреле Маркус и другие члены его маленького отряда бунтовщиков призвали прекратить действие завета. Маркус объявил, что семья Бишоп находится под непосредственной защитой Рыцарей Лазаря, втянув в это и братство.
Мэтью сердито посмотрел на сына. Я не знала, то ли поцеловать Маркуса за его усилия защитить мою семью, то ли отчитать за мальчишеский оптимизм.
– В мае… Ты знаешь, что произошло в мае, – продолжал Болдуин. – Маркус расценил смерть Эмили как враждебный акт, совершенный членами Конгрегации с целью спровоцировать открытый конфликт между ведьмами и вампирами. Он полагал, что в обмен на перемирие с Рыцарями Лазаря Конгрегация согласится пересмотреть его прежнее требование об аннулировании завета.