Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

После того как увели арестованного, начальник бригады приказал Чжан Цзин-жую арестовать гоминдановских агентов, которых назвал Хань Лао-у. Одновременно Сяо Сян отправил двух милиционеров в уездный город, вручив им протокол дознания и список агентов, проживающих в других местах. Он написал также начальнику милиции, предлагая передать список в провинциальное управление, чтобы там список размножили и разослали по уездам.

XXVI

Вечером Сяо Сян пришел на собрание, посвященное переделу земли. На лице его играла радостная улыбка. Он поднялся на кан и с воодушевлением заговорил:

– Товарищи! Земляки! Мы свалили помещиков. Помещики были нашими открытыми врагами, но у нас остались еще скрытые враги. Это агенты Чан Кай-ши и американских империалистов. Если мы не ликвидируем этих бандитов, они будут нам вредить. Несколько дней тому назад мы арестовали одного из них. Вы все знаете, что это родной брат помещика Хань Лао-лю. Мы допрашивали его в течение трех суток, но он все отрицал и, лишь услышав на собрании о разгроме чанкайшистских банд, наконец признался.

Раздались долго несмолкавшие рукоплескания.

– Он признался, что сначала был японским шпионом, а после пятнадцатого августа стал гоминдановским агентом. Побывал он и в нашей деревне, где с помощью своих друзей и родственников развернул преступную деятельность…

– Я давно знал об этом! – поспешил вставить старик Сунь.

– Ты все знаешь, только почему-то молчишь, – не выдержал Чжан Цзин-жуй.

– Перестаньте! – остановил их Го Цюань-хай. – Слушайте, что говорит начальник Сяо.

– Этот Хань Лао-у, – продолжал Сяо Сян, – сообщил нам, с кем он был связан в нашей деревне. Он признался и в том, что прежний председатель крестьянского союза Чжан Фу-ин был… – в этот момент Сяо Сян закашлялся от табачного дыма.

Кругом поднялся шум.

– Кем же он был? – спросили присутствующие: одни с любопытством, другие с затаенным страхом.

Сяо Сян улыбнулся:

– Хозяином своей харчевни.

По комнате прокатился дружный смех, и напряжение сразу разрядилось. Но некоторые все-таки продолжали допытываться:

– Так кем же он был в конце концов?

– Он был гоминдановским приспешником, а за его спиной стоял хозяин…

– Кто такой? – спросили сразу несколько человек.

– Племянник Ли Чжэнь-цзяна, всем известный Ли Гуй-юн. Этот Ли Гуй-юн – гоминдановский шпион, а Хань Лао-у – его непосредственный начальник…

Старик Сунь, не дожидаясь, когда Сяо Сян кончит говорить, спрыгнул с кана и закричал во всю мочь:

– Я сейчас же арестую эту собаку Ли Гуй-юна! Кто не трус, за мной!

– Только тебя и ждем, – рассмеялся Чжан Цзин-жуй. – Никак не поймем, почему ты медлишь?

– Если б ждали, пока ты соберешься, – еле удерживаясь от смеха, сказал председатель, – Ли Гуй-юн давно бы гулял по сопкам.

Снова раздались аплодисменты.

– Уже арестовали? – растерянно спросил возчик и, пристыженный, забился в угол.

– Председатель Мао, – продолжал с улыбкой Сяо Сян, – говоря о текущем моменте и наших задачах, указывал, что тылы Народно-освободительной армии теперь значительно укрепились. Мы видим это и здесь, в Маньчжурии. Наш командующий Линь Бяо одерживает на фронтах все новые победы, в чем лично сумели удостовериться Лю Дэ-шань и Ли Всегда Богатый.

– Да, большие победы! – подтвердил сидящий на кане Лю Дэ-шань. – Военнопленных так много, что все поезда забиты…

– Гоминдановским войскам, пусть даже у них крылья вырастут, не уйти от разгрома. Им остается только одно – восстать против своих генералов, капитулировать и сдаться в плен. А бандитов, скрывающихся в тылу, мы постепенно выловим. Теперь перед нами – новые задачи…

– Пора поднимать наше производство!

– Правильно говорите! – воскликнул начальник бригады. – Мы как раз и собрались сегодня, чтобы закончить передел земли. Когда мы это сделаем, народное правительство каждому крестьянину выдаст документ на владение участком. Земля – основа крестьянской жизни; каждый заинтересован в том, чтобы получить хорошую землю. Земля – не платье. Она не изнашивается и служит не только своему хозяину, но и его детям, внукам и правнукам. Я предлагаю прежде всего избрать комиссию. Займитесь этим сами, а я скоро вернусь.

Он вышел во двор. Там его уже ждал Чжан Цзин-жуй.

– Вот тебе сопроводительное письмо, – обратился к нему Сяо Сян, протягивая запечатанный конверт, – ты сам доставишь арестованных в уездный город.

Во дворе под охраной стояли связанные Хань Лао-у, Ли Гуй-юн и Чжан Фу-ин.

– Чжан Фу-ина развяжи. Он раскаялся во всем, – сказал начальник бригады и, попрощавшись с Чжан Цзин-жуем, вернулся в комнату, где продолжалось собрание.

Выбирали комиссию.

– Я предлагаю Суня! – крикнул старый крестьянин.

– Я выдвигаю Дасаоцзу! – подала голос жена Лю Дэ-шаня.

– Да не спешите вы! – вскочил возмущенный Чу. – Дележ земли – дело нешуточное, а вы стариков да баб выдвигаете.

– А что из того, что Дасаоцза женщина, – спокойно ответила жена Лю Дэ-шаня. – Она любого мужчину за пояс заткнет. Кроме того, она прежде каждый год полола помещичьи поля, и нет такого кусочка земли, которого она не знает.

– Дасаоцзу выдвинуть можно, – начал Сунь, – а меня не надо. Я разными другими делами занят, и мне недосуг, словом, не могу… Я вместо себя выдвигаю другого человека, которого вы почему-то забыли. Все его хорошо знают, он первый в нашей деревне человек и наш руководитель…

– Ладно! Можешь не продолжать! – прервали его крестьяне. – Выдвигаем и поддерживаем нашего председателя Го!

Затем выдвинули старика Чу и Ли Всегда Богатого. Последний предложил кандидатуру Лю Дэ-шаня, но это вызвало возражения. Первым запротестовал старик Чу:

– Да он же середняк, как его выдвигать!

– Что ж из того, что середняк? – спросил Ли Всегда Богатый. – Он теперь с нами заодно. Как побывал на фронте, совсем изменился, а кроме того, он лучше всех в деревне знает, где какая земля и сколько урожая можно с нее снять…

Никто не знал, можно ли допустить середняка к работе в такой комиссии, и все вопросительно уставились на Сяо Сяна. Тот поднялся с места:

– Надо спросить у Лю Дэ-шаня, присоединит ли он принадлежащую ему землю к общему фонду.

– Можно и присоединить… – не очень охотно согласился Лю Дэ-шань.

– Постой, постой, – обернулся к нему старик Чу. – Что это значит «можно»? Ты нам прямо скажи: хочешь ты или нет?

Лю Дэ-шань промолчал.

Сяо Сян понял Лю Дэ-шаня и деликатно посоветовал отложить этот вопрос, а пока заняться пересмотром уже произведенного в прошлом году раздела земли.

– А скажите, земля Тана Загребалы уже полностью разделена? – спросил начальник бригады.

– А сколько у него забрали? – поинтересовался Лю Дэ-шань.

– Девяносто шесть шанов, – сказал Го Цюань-хай.

Лю Дэ-шань отрицательно покачал головой:

– Нет… это не все. У него было не менее ста двадцати…

– Значит, ты считаешь, что он нас обманул? – спросил начальник бригады.

– Конечно, какие-нибудь участки да утаил.

– Утаил, утаил! – вскочила Лю Гуй-лань. – Я сама в прошлом году пропалывала его поле. Почему это у него грядки такие длинные, что одну грядку за полдня не обойдешь?

– Как? – удивился начальник бригады. – Разве он даже в прошлом году нанимал поденщиков?

– Конечно, нанимал, – подтвердила Дасаоцза. – А грядки действительно были длинные. И когда я в прошлом году у Добряка Ду работала, просто диву давалась, как еще много у него земли.

Это подтвердили и другие женщины. Теперь Сяо Сяну стало совершенно ясно, что у помещиков еще осталась земля. Дальнейшее обсуждение показало, что они отдали по большей части плохие участки. Кроме того, некоторым беднякам достались не только отдаленные, но и разбросанные в разных местах наделы. Старики Тянь, например, получили два участка земли: один у западных ворот, другой за речкой. Приходилось дважды в день переправляться на противоположный берег.

– А мы, например, – заметил Чжан Цзин-жуй, – такую землю получили, что ничего на ней не растет кроме сорняка, и самый близкий участок – в пяти ли от дома.

Наконец собрание вынесло решение: конфисковать все земли у помещиков и в соответствии с программой земельной реформы выделить им другие участки. Что касается наделов, принадлежавших середнякам, то тут вновь разгорелись споры, так как по положению эти наделы рекомендовалось не трогать.

Говорили, что это затруднит окончательный передел и что самое лучшее включить все земли в общий фонд, а затем дать середнякам новые участки, но, конечно, с таким расчетом, чтобы середняки не потерпели ущерба.

– Какая была земля, такую и дадим, только в другом месте. Зато наделим всех поровну, – заключил старик Чу и, обернувшись к Лю Дэ-шаню, который сумрачно молчал, окликнул его:

– Старина Лю! Каково твое мнение?

Вопрос, временно отложенный Сяо Сяном, требовал все-таки решения. Начальник бригады подошел к Лю Дэ-шаню:

– Ну как, Лю Дэ-шань, ты все еще колеблешься? Не хочешь – скажи прямо.

Тот помолчал немного и ответил:

– Начальник Сяо, если бы ты меня не спросил, я бы промолчал. Но теперь придется сказать. Мой небольшой клочок земли перешел ко мне еще от прадеда. Давно я работаю на этой земле и хорошо знаю, что она любят, а чего и нет. На моем участке – наше семейное кладбище. Там похоронены мои предки. Во время праздников, когда совершается поминовение усопших, не нужно далеко ходить с жертвоприношениями: все на своей же земле…

– Несознательный ты элемент! – побагровел от возмущения старик Чу. – На поминки ходить близко! Каково? Из-за своих могил другим людям неудобство устраиваешь! Ведь тебе за твою землю не худшую предлагают, только в другом месте, а ты со своими могилами! Знаешь, скажу тебе по совести: не хочешь менять – убирайся-ка ты с нашего собрания!

– Я тоже член крестьянского союза! – вспылил Лю Дэ-шань. – И ты не смеешь гнать меня!

– Какой ты член крестьянского союза? – закричал старик Чу. – Побыл маленько носильщиком в армии и думаешь, что герой! Видали такого? А когда в уборной прятался, тогда кем был?

Взяв себя в руки, Лю Дэ-шань спокойно ответил:

– Когда я в уборной прятался, ты тоже дома отсиживался, и не тебе меня укорять в этом. Что правда – то правда, был со мной этот случай. Однако откуда ты такой закон выискал, чтобы людям рты затыкать? Начальник Сяо объяснил нам, что бедняки, батраки и середняки – одна семья. По-моему, середняки о своих делах говорить тоже вольны. Если же не разрешаете говорить и участвовать в крестьянском союзе, я, конечно, уйду, не задержусь.

– Ты сиди, никто тебя не гонит, – пошел на попятную старик Чу. – Я тогда тоже уйду отсюда!

Опять, все разом заговорили. Одни взяли под защиту Лю Дэ-шаня, другие стали на сторону старика Чу.

Го Цюань-хай не выдержал и, подняв руку, крикнул:

– Тише! Пусть начальник Сяо разъяснит, как нам быть.

– Да-да! – подхватил старик Сунь. – Кто слово скажет, тот тухлое яйцо и родственник Хань Лао-лю.

Все сразу замолкли. Не из страха, конечно, перед угрозами возчика, а из уважения к Сяо Сяну.

– Товарищи, друзья! – начал он. – Политика нашей коммунистической партии состоит в том, чтобы укрепить союз бедняков с середняками. Середняки – равноправные члены нашей семьи. Мы вместе боремся за счастье нашей страны, вместе управляем ею и вместе трудимся над созданием нового, демократического общества. Если Лю Дэ-шань не желает присоединить свой участок к общему фонду, не будем принуждать его к этому. Лю Дэ-шань лучше многих знает здешние земли, да к тому же и считать умеет. Поэтому его участие в окончательном переделе земли мы должны только приветствовать.

И Сяо Сян первый захлопал в ладоши. Все подхватили, и комната наполнилась громом рукоплесканий.

После этого начальник бригады объявил собрание закрытым. О старике Чу он не сказал ни слова, чем тот был очень недоволен, а когда все разошлись, попросил его остаться и просидел с ним до поздней ночи.

На другой день выдалась на редкость ненастная погода. Выл и метался ледяной ветер, мокрый снег залеплял глаза. Но холод не испугал людей. На поля вышли четыре группы обмерщиков и сбежались толпы любопытных.

Старики Сунь и Тянь пришли первыми и проявили в этот день необычайную активность.

– Обмерять землю – это большое и ответственное дело, – поучал старик Тянь. – Глядите, как бы у вас не вышло ошибки, а то, чего доброго, получится, как в прошлый раз, когда Братишка Ян мерил…

– Осторожнее! – покрикивал старик Сунь. – Веревку прямо, прямо натягивай! Скривишь немного – и на две грядки ошибешься.

Пять дней делили землю. На этот раз работа велась очень тщательно. Собрание внимательно выслушивало желание каждого бедняка. Принимались, конечно, во внимание и происхождение, и заслуги.

Го Цюань-хай сидел, безучастно покуривая свою трубочку. Старика Суня это обеспокоило. Он считал себя лучшим другом Го Цюань-хая и ответственным за его судьбу.

– Председатель Го… – зашептал возчик, – чего же ты сидишь, словно мертвый? Скажи им, какой участок тебе нравится, не то подсунут какую-нибудь дрянь… Как ты тогда жениться будешь? Надо и о детях подумать…

Го Цюань-хай не ответил. Он думал сейчас о том, чему его учил Сяо Сян: коммунист должен служить народу и помышлять об общественном, а не о личном благе. Го Цюань-хай был целиком согласен с этим. Он понимал, что отвечает за всю деревню. Если работа будет хорошо налажена, каждый получит то, что он хочет, и если всем станет хорошо, то и ему, руководителю деревенской бедноты, будет тоже хорошо. Ведь интересы всего народа – это и его личные интересы. Иных интересов у него нет и не должно быть…

А старик Сунь рассуждал по-другому: плодородной земли за южными воротами ему все равно не видать. Эта язва старичок Чу и этот зубоскал Чжан Цзин-жуй его даже близко к ней не подпустят. Так пусть уж она достанется Го Цюань-хаю, тем более, что Го Цюань-хай – его закадычный друг и вообще человек, достойный всяческого уважения. Кроме того, и ему, старику, тут что-нибудь да перепадет, хоть какой-нибудь початок зеленой кукурузы.

Старик, кряхтя, забрался на кан и что было силы закричал:

– Тише вы! Сейчас наш председатель Го будет выбирать себе землю!

Люди сразу притихли.

– Он больше всех нас потрудился, – заговорили старики. – Ему во всем и первое место положено…

– Правильно! – ответило несколько голосов. – Пусть скажет, какая ему земля больше нравится.

– Ему… то есть нашему председателю Го, больше нравится за южными воротами, там где раньше были владения Хань Лао-лю! – вкрадчиво заговорил возчик.

– Да не слушайте вы старика, – поднял голову Го Цюань-хай. – Выбирайте себе. Я потом.

Но все наперебой принялись настаивать, чтобы председатель взял себе эту землю.

Го Цюань-хай задумался. Когда он был батраком Хань Лао-лю, он работал именно на этих полях, за южными воротами. Земля там действительно хорошая. И старик Сунь в конце концов прав.

Го Цюань-хай встал и поклонился, глубоко тронутый вниманием односельчан:

– Спасибо, земляки, спасибо, братья! В благодарность за ваше доброе отношение даю вам слово еще больше и еще лучше работать для общего блага.

Новый передел земли удовлетворил всех. Едва кончилось собрание, крестьяне рассыпались по полям ставить вехи. Ли Всегда Богатого завалили заказами. Он разжег свой горн и всю ночь громыхал молотом, выковывал лемехи для плугов и мотыги…

А во дворе крестьянского союза, за высокими стенами бывшей помещичьей крепости, стояла тишина.

Сяо Сян сидел один в большой опустевшей комнате. На душе у него было легко и радостно. Все, над чем трудился он в последнее время, успешно завершено. Пусть это один из этапов, но этап уже пройденный, этап завершенный, который открывает широкие перспективы, кладет начало новым дерзаниям и новым достижениям!

Сяо Сян встал, перешел к столу, на котором мигала лампа, вынул из бокового кармана перо и стал писать:

«Последовательное уничтожение сил феодализма, это, прежде всего, – последовательное разрушение феодальной экономики, которая несколько тысячелетий тормозила государственное развитие Китая. Класс помещиков опрокинут, земля роздана крестьянам. Разрешен первоочередной вопрос – вопрос о земле, заложен фундамент новой экономики. Крестьянство, совершившее под руководством коммунистической партии этот гигантский переворот, теперь безостановочно пойдет вперед. Я всегда помню слова товарища Сталина: «отсталых бьют». На протяжении последнего столетия нашей истории Китай все время били. Наши передовые люди, жертвуя своей кровью, жертвуя жизнью, боролись за то, чтобы положить конец страданиям китайского народа. Теперь под водительством председателя китайской коммунистической партии Мао Цзе-дуна мы скоро достигнем этой цели».

В глазах Сяо Сяна блеснули слезы.

Это был мужественный человек с непоколебимой волей и железной выдержкой. Он не заплакал даже тогда, когда, находясь на чужбине, узнал о том, в какой нищете умерла его мать. Сейчас же он плакал, не стыдясь своих слез. Это были слезы не печали и горя, а радости и удовлетворения, слезы человека и борца, посвятившего всю свою жизнь освобождению родного народа.

XXVII

К концу марта снег окончательно стаял и кое-где уже показались молодые нежно-зеленые побеги. Близилась горячая пора – время весеннего сева.

Сяо Сян, Го Цюань-хай и Ли Всегда Богатый целый день провели за столом, подводя итоги проделанной работы. Поздно вечером в сопровождении Вань Цзя начальник бригады ускакал в город. Ему надо было поспеть на расширенное совещание секретарей районных комитетов партии, которое должно было подготовить материалы для большого совещания секретарей уездных комитетов, созываемого в административном центре провинции.

Женщины деревни Юаньмаотунь усердно плели корзины для хранения зерна будущего урожая, отбирали семена для посева, шили и чинили одежду и обувь. Все торопились. До начала полевых работ оставались считанные дни, а тогда уже ни у кого не будет времени. Мужчины вывозили на поля навоз, ремонтировали инвентарь, собирали хворост, заготавливали дрова.

Становилось все теплее. Падающие с неба снежинки таяли, не достигнув земли. Дороги превратились в месиво невылазной грязи. Только и было теперь разговоров, что о том, как в этом году вскроется Сунгари: «по-военному», то есть внезапно, или же «по-граждански» – постепенно и незаметно.

Старик Сунь, вернувшись как-то из города, куда он возил дрова, уверенно объявил:

– В этом году «по-граждански» вскроется. Пока, конечно, не видно, но я-то, старый Сунь, знаю. Ручаюсь, урожай нынче будет очень хороший.

Крестьяне радовались. Повсюду шли оживленные разговоры, слышались звонкие песни. Каждую неделю в деревне Юаньмаотунь справляли чью-нибудь свадьбу, и весенний ветерок до самых гор разносил веселый рокот свадебных труб. Случалось и по две свадьбы на неделе.

Го Цюань-хаю отвели новый домик, и он уже успел в него переехать. Это было небольшое трехкомнатное строение с чистым двориком, принадлежавшее ранее Добряку Ду. Когда-то помещик сдавал его в наем.

Западную комнату заняли старики Тянь. Жизнь в большом доме требовала больших расходов на топливо, и они решили перебраться сюда. Го Цюань-хай расположился в восточной комнате.

О свадьбе Го Цюань-хая и Лю Гуй-лань говорили уже давно, и старику Суню покою не было от расспросов.

Судачили о ней и сейчас, греясь на весеннем солнце возле кузницы Ли Всегда Богатого.

– Вот это будет свадьба, – говорили крестьяне, – оба молодые, красивые, как на подбор!

– И родственников никаких нет. Хлопот меньше будет. Спокойная жизнь для человека – самое главное: и в семье хорошо, и работа спорится.

– А цепь размыкать будут?..

Из лачуги высунулась большая взъерошенная голова кузнеца с закопченным скуластым лицом:

– Об этом старика Суня спросите. Он у них сватом.

– Да вон он и сам бежит. Эй, старина Сунь! Тут люди интересуются: понадобится ли свинья?

– Какая еще тебе свинья? – удивился возчик. – Наш председатель ничего такого не признает. Он человек молодой. Это только в наше время требовалось. Я, например, сорок лет назад из-за проклятой свиньи чуть невесты не лишился. Хорошо, что теща оказалась доброй, а то не видать бы мне моей старухи и некому было бы пилить меня весь век.

– Да ты расскажи толком, как дело-то было. Пусть люди послушают, – подзадорил кузнец.

– Это можно, – осклабился возчик, довольный тем, что его просят. – Дело так было: теща сначала обязательно требовала свинью. А где бедняку свинью-то взять? У нас только и был один поросенок. Отец мой дал его свахе, отпустил ей два шэна проса, один шэн соевых бобов да бутылку водки в придачу. Приехала сваха с этими подарками к невесте, а теща, как увидела, так и разбушевалась: «Надо, – кричит, – две свиньи и две бутылки водки, а ты что принесла? Зачем тебя только мать родила и выкормила, если ты добрых людей обманываешь? Не умеешь сватать, не берись!» Сваха до того перепугалась, что сбежала, даже не отведав угощения. Однако, как ни ругалась теща, в конце концов все-таки смилостивилась. Когда собрались гости, она вывела из свинарника свою свинью, поставила ее, как следовало по старому закону, рылом на запад и приказала невесте, то есть моей благоверной старухе, опуститься на колени да поклониться три раза до земли. Один из гостей взял чарку водки и опрокинул ее свинье в ухо. Тут все дело в том, как свинья к этому, отнесется. Если она, скажем, только ухом пошевелит, значит молодым большое счастье суждено, а если головой начнет трясти – дело плохо, худая судьба ждет молодоженов. Однако с тещиной свиньей дело совсем чудно́е вышло. Она и ухом пошевелила и головой затрясла…

– Выходит, тебе и добрая и худая судьба выпала? – иронически спросил Всегда Богатый.

– А как же! Ты сам видел, сколько лет я работал возчиком и какая судьба у меня была! А вот пришла коммунистическая партия, и сразу все изменилось…

– Что за умная свинья у твоей тещи оказалась! – рассмеялся кузнец. – За сорок лет вперед всю твою судьбу предсказала.

В это время где-то неподалеку заиграли трубы.

– Слышите? В трубы уже дуют. Пора идти. Надо помочь нашему председателю.

– Вы ступайте, – засуетился старик Сунь, – а я еще забегу домой, мне переодеться надо.

И он рысцой пустился к дому.

Маленький дворик Го Цюань-хая был уже полон, а люди все прибывали и прибывали. Всем хотелось поздравить председателя, пожелать ему счастливой семейной жизни, долголетия и многочисленного потомства.

Старик Тянь радушно встречал гостей, поил чаем, угощал табаком. На лице его сияла такая искренняя улыбка, и был он так растроган и умилен, как будто женил собственного сына.

Посреди двора около столика сидели два трубача. Один дул в лабу, другой – в хаотун. Из кухни валил пар. Там, обливаясь потом, орудовали повара.

Над входом был наклеен огромный, вырезанный из блестящей красной бумаги иероглиф, обозначавший «радость». По бокам спускались две бумажные полосы, на которых были начертаны стихи.

Это было каллиграфическое творение оспопрививателя.

От дома Го Цюань-хая отъехала тройка, на которой торжественно восседали оба свата, а рядом с ними разместились музыканты.

Тишина, наступившая после оглушительного рева труб, показалась особенно приятной и умиротворяющей.

Невесту привезли только в сумерки. Лю Гуй-лань была одета в красную куртку и черные шелковые штаны. На ногах – туфли из красного узорчатого шелка, в волосы был воткнут пунцовый бумажный цветок. За телегой, на которой ехала невеста, следовала другая, со сватами и музыкантами. Сбруя на лошадях и кнуты, которыми размахивали возчики, были украшены развевающимися красными лентами.

Как только первая телега остановилась у ворот, ее мигом окружили гости. Все с таким любопытством разглядывали Лю Гуй-лань, словно никогда в жизни ее не видели.

– Ты только погляди, какая стала?! – восклицали гости. – Вот это красавица!

– Да ведь она же нарумянилась.

– Да нет, это просто от волнения раскраснелась. Стесняется!

Лю Гуй-лань сидела, опустив голову, и обиженно молчала. Ради чего выставили ее напоказ, сделали мишенью для насмешек? Ей глубоко чужды эти древние обряды и обычаи, зачем же ее заставляют быть их главной участницей? К тому же от неподвижного сидения у Лю Гуй-лань затекли и замерзли ноги. Она хотела было уже слезть с телеги, но сильная рука Чжан Цзин-жуя толкнула ее обратно. Парень широко улыбнулся и весело сказал:

– Не торопись! Скоро пригласят, а пока сиди и не горячись.

– Давайте же сюда воду, – распорядилась старуха Сунь.

Женщины принесли чашку с водой и подали невесте. Она очень удивилась: и так замерзла, зачем же еще пить холодную воду? Лю Гуй-лань попыталась отстранить протянутую ей чашку.

– Пей, пей! Ты должна выпить, – настаивала старуха Сунь. – Вода с сахаром. Надо, чтобы у тебя всегда во рту было сладко.

– А зачем у меня должно быть во рту сладко?.. – недоумевала невеста.

– Как это зачем? Не твое дело рассуждать и перечить старым обычаям, – строго ответила старуха. – У жены должен быть сладкий рот, чтобы она не грубила мужу.

Лю Гуй-лань это объяснение очень рассмешило, но не успела она опомниться, как ей запрокинули голову и вылили воду в рот.

Вскоре невеста примирилась с необычным для нее положением. Она чувствовала себя как во сне: такая легкость, была во всем теле. Вот только ноги словно деревянные… Скорее бы все это кончилось и ей позволили бы сойти с телеги.

Но тут принесли еще таз, наполненный водой.

– Вымой руки! – приказала старуха Сунь.

– А это зачем?

– И что ты все спрашиваешь… – проворчала старуха, но тут же объяснила: – Чтобы посуду потом не била!

Лю Гуй-лань опустила руки в воду и вытерла полотенцем, которое подала ей какая-то женщина.

«Теперь, наверное, уже все, и можно будет слезть», – с облегчением подумала невеста.

Но едва она спустила ногу, как снова принесли таз, теперь уже с горящими углями.

«Вот это хорошо, – обрадовалась Лю Гуй-лань, – можно будет погреть озябшие ноги».

– Куда ты к ногам-то его ставишь? Какая непонятливая! – рассердилась старуха Сунь. – Руки, руки грей, чтоб они у тебя всегда были теплые и проворные и за гостями бы хорошо ухаживали.

Послушно отогрев руки, невеста спрыгнула наконец с телеги.

– Что ты делаешь? – закричала старуха Сунь. – Не становись на землю, становись на цыновку, на цыновку становись!

Лю Гуй-лань только сейчас заметила, что от телеги через весь двор до самой двери дома были разостланы цыновки.

Как только она сделала несколько шагов, раздались крики:

– Председатель Го, председатель Го пришел!

Сердце Лю Гуй-лань радостно затрепетало, но, взглянув на Го Цюань-хая, она обомлела. На нем было новое драповое пальто и черная фетровая шляпа. Все это разыскал у кого-то для свадьбы старик Сунь. Поверх пальто крест на крест жених был перевязан шелковой лентой, такой же красной, как его лицо.

– Смотри-ка! – закричали гости. – Жених-то как покраснел! Еще больше невесты стыдится!

Жениха и невесту подвели к установленному посредине двора жертвенному столу, на котором в пяти блюдечках, расписанных красными разводами, лежали свиная печенка, свиное сердце, капуста, лапша и свежая рыба. Блюдца были расставлены в форме цветка сливы. На каждом блюдце красовался, кроме того, большой цветок, искусно вырезанный из красной бумаги. В деревянный ящик, до краев наполненный мелким зерном гаоляна, были воткнуты тонкие курительные палочки, испускающие благовоние.

Жениха и невесту поставили рядом лицом к воротам.

Смолкшие было разговоры опять возобновились. Старались говорить тихо, но так как говорили все разом, двор наполнился гулом.

– Ты только посмотри, что за цветы у нее на туфлях. Других таких туфель и не сыщешь!

– А красная куртка!

– Это с плеча помещичьей снохи. Широкая какая! И как это только Лю Гуй-лань по своей фигуре приладила!

– На то она и первая рукодельница в деревне.

– Она и оконные цветы вырезать большая мастерица, и всякую другую работу умеет делать.

– Старые люди говорят, что по обычаю невеста должна быть одета во все красное, иначе жизнь ее будет несчастной.

– Чего ж тянут-то? – спросил кто-то со вздохом.

– Свадебный обряд полагается начинать в полночь.

– Мало ли что полагается! Если полуночи ждать, невеста себе руки и ноги отморозит. Холод-то какой…

Старик Сунь, у которого не только замерзли ноги, но и разыгрался на морозе аппетит, заторопил:

– Пора приступать! Чем раньше управимся со свадьбой, тем скорее сын родится! Музыканты, начинайте!

Сопровождаемые оглушительным ревом труб, Го Цюань-хай и Лю Гуй-лань направились по цыновкам к дому. Группа молодых женщин поджидала их у дверей.

– Поглядим, поглядим, какой она ногой переступит порог, левой или правой.

– А что это означает?

– Если переступит правой, то первый ребенок у нее будет девочка, а если левой – обязательно сын…

Оттого ли, что было холодно и она сильно замерзла, или же по какой-то другой причине, но Лю Гуй-лань плохо понимала в этот миг, что творилось вокруг. Переступая порог, она слышала предостерегающие крики женщин: «Левую прежде ставь, левую!», но она так и не сообразила, чего от нее хотят, и не помнила, как очутилась в комнате.

Старуха Сунь кинула под ноги невесте мешок с зерном гаоляна:

– Полезай на кан, только прежде на мешок становись. Жених! Ты тоже иди сюда, к невесте.

Новобрачные сели рядом на кан, подвернув под себя ноги. Над их головами был растянут шелковый полог цвета огня.

Подошла молодая женщина с гребнем в руках и начала расчесывать невесте волосы.

Лю Гуй-лань отогрелась и почувствовала себя бодрее. Вспомнив все наставления старухи Сунь, она невольно улыбнулась и с любопытством огляделась вокруг.

Комната была убрана заботливыми руками вдовы Чжао. Под самым потолком висела большая лампа. На столе горели две толстые свечи красного воска, стояли чашечки и чайники, увитые красной бумажной бахромой.

На западной стене, где прежде обычно помещались таблицы предков, висели большие портреты Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ и Линь Бяо, а сбоку от портретов на продольных красных полотнах Сяо Сян в честь новобрачных написал такие пожелания:

 
Век прожить вам в мире и согласье,
Революцию доделать до конца!
 

– Поклонитесь же друг другу… без этого и свадьба за свадьбу не считается… – услышала Лю Гуй-лань шепот старухи Сунь.

Еле сдерживая улыбку, невеста отвесила жениху низкий поклон.

Дом наполнился веселой свадебной музыкой. Старуха Сунь вышла и сейчас же вернулась с двумя чарками водки. Одну она поднесла Го Цюань-хаю, другую – Лю Гуй-лань и велела им отпить по глотку, после чего она заставила их обменяться чарками и выпить все до дна.

В этот момент в комнату гурьбой ворвались подростки и окружили кан.

– Что вам здесь надо? – прикрикнул на них старик Чу. – Марш по домам, спать пора.

На этот раз возчик поддержал «вредного старикашку»:

– Чего торопитесь, еще успеете. У каждого из вас будет такой же день.

Мальчишки подняли хохот и, как ни уговаривали их старики, не уходили.