Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

III

После завтрака Сяо Сян созвал небольшое совещание своей бригады.

Сейчас все ее члены, кроме Вань Цзя, были новыми работниками. Опытных активистов, которые выдвинулись в ранее освобожденных районах, перебросили теперь в Южную Маньчжурию, где земельная реформа только начинала проводиться. Туда перевели и Сяо Вана, и Лю Шэна. Новую бригаду Сяо Сяна составляли выдвиженцы из тех деревень, в которых работа по переделу земли развернулась лишь год назад, и они не имели, конечно, необходимого опыта. Кроме того, большинство из них были неграмотны совсем или в лучшем случае только что заучили несколько десятков иероглифов. Но все они были молоды, способны, отважны, горели желанием работать, не страшились трудностей и отлично выполняли свой долг. Они принимали активное участие в последнем уездном совещании, на котором с начала до конца присутствовали Сяо Сян и еще два работника уездного комитета партии. Фактически это совещание представляло собой краткосрочный семинар по изучению «Программы земельной реформы Китая».

Сегодня Сяо Сян созвал членов своей бригады, чтобы обсудить новые методы работы среди крестьян. Сделав обстоятельный доклад, он предложил продолжать совещание, а сам вышел в соседнюю комнату.

Начальник бригады собирался навестить старых друзей, посмотреть, как они живут, побеседовать с ними и окончательно разобраться в действительном положении вещей в деревне.

Сяо Сян налил себе кипятку, сделал несколько глотков и прислушался к дискуссии, разгоревшейся в соседней комнате.

Кто-то горячо и убежденно говорил:

– Нам сперва нужно точно узнать, что думают крестьяне! Правильно ли будет, если мы станем их воспитывать, как родители воспитывают детей, то есть вести на поводу? Не будем ли мы таким образом работать за крестьян, не давая им самим развернуться, показать свои силы?

– Конечно, будем! – раздалось в ответ несколько голосов.

Сяо Сян улыбнулся про себя – способные ребята, уже во многом разбираются – и вышел из дому.

Ветер крепчал. Мелкий снег бил в лицо. Сяо Сян спустил уши заячьей шапки и завязал их под подбородком. Решив прежде всего наведаться к вдове погибшего Чжао Юй-линя, он пошел на юг, но она, как оказалось, переехала на северный край деревни, и ему пришлось повернуть назад.

Вдова Чжао Юй-линя жила теперь в одной комнате со вдовой Ли. Первая занимала северный кан, вторая – южный. Едва начальник бригады переступил порог, как к нему с радостным криком бросился Со-чжу:

– Дядя! дядя!

Он вцепился в гостя, подпрыгнул и начал взбираться ему на плечи.

– Со-чжу, вот погоди, я до тебя доберусь! Ты испачкаешь дядю! – прикрикнула на него мать. – Сейчас же слезай!

Но мальчик не слушался. Он знал, что мать слишком добра, чтобы наказать его, и крепко охватил руками шею Сяо Сяна.

Начальник бригады, смеясь, поставил Со-чжу на кан и присел.

Вдова Чжао встретила Сяо Сяна, как встречают самых близких родственников. Она вскочила, заботливо отряхнула снег с его пальто и шапки, попросила у соседки табак и трубку и принесла из печи уголек.

– Ну как, трудно тебе приходится? – спросил гость, с удовольствием затягиваясь.

– Почему трудно? Во времена Маньчжоу-го, когда надеть было нечего и в чугунке ничего не кипело, и то как-то жили. А теперь совсем не то! Чтобы сынишке кое-что справить, вот плету цыновки. Это мы сейчас всей деревней работаем…

– Они тебе разве не помогают?

– Ты о ком спрашиваешь? О крестьянском союзе? Союз нами не интересуется… У него своих дел хватает.

– И на новогодние праздники ничего не прислали?

Она горько усмехнулась и промолчала. Но вдова Ли не выдержала:

– Какие еще ей подарки! Все подарки снесены председательнице женского союза, этой Рябой Крошке. Подарки для семей военнослужащих у нас уже давно отменены.

– А кто же тебе воду носит? – поинтересовался начальник бригады.

И снова ответила вдова Ли:

– Когда председатель Го был в деревне, так каждый день приходил. Принесет воды, хворосту нарубит. Теперь он на сопке, и мы тут вдвоем все сами делаем. Вот и шапок у нас нету. Выйдем за водой, уж очень уши мерзнут.

– А ведь пастушок у тебя живет? Чего же его не посылаешь?

Вдова Чжао еще ниже склонила голову над работой, а вдова Ли задушевным тоном сказала:

– Уж такая она добрая. Жалеет сироту. Лучше сама сделает, чем его заставит. Мал еще, говорит. Все боится, как бы с ним чего не случилось. Мальчик теперь в школу ходит и среди ребят главным заделался. А она, знаешь, какая у нас добрая, не сыщешь такой. Вот погляди: свой сынишка босиком бегает, а пастушок давно обут.

Вдова Чжао молчала, проворно работая руками.

Сяо Сян взглянул на ее голову. В черных волосах уже серебрилась седина. Он подумал о том, сколько выстрадала эта маленькая женщина на своем веку. Беспросветна была ее жизнь и прежде, и как терпеливо она несет теперь тяжесть своей неизбывной тоски по умершему мужу…

И как бы уловив его мысль, вдова Ли со вздохом проговорила:

– Тяжело ей, бедняжке… тяжело… А такой уж характер: как бы ни было тяжко самой, все другим помочь старается. Вот и хозяин ее таким же был, себе ничего не надо, лишь бы у людей было…

Вдова Чжао крепко закусила нижнюю губу, но слезы все-таки хлынули. Женщина заслонила глаза рукавом и отвернулась.

Сяо Сян, чтобы отвлечь ее от горьких мыслей, завел разговор о цыновках. Вдова Ли объяснила, что их плетут теперь все женщины-беднячки и если наладить продажу этих цыновок в город, получился бы неплохой подсобный заработок. Однако ни Чжан Фу-ин, ни его Рябая Крошка ничего не хотят сделать для женщин деревни Юаньмаотунь. Сяо Сян согласился, что действительно надо организовать это полезное производство, и, посидев еще немного, ушел. Он боялся, как бы разговор не вернулся к Чжао Юй-линю и вновь не растравил все еще свежую рану.

Выйдя из ворот, начальник бригады встретил улыбающегося У Цзя-фу. Он был одет в черную стеганую куртку на вате и клетчатые ватные штаны. На ногах у него были искусно сшитые, очень красивые на вид теплые зимние туфли. Сяо Сян невольно вспомнил босоногого Со-чжу и подумал: «Действительно, среди сотни женщин не встретишь такую, как она, таким же был и погибший Чжао Юй-линь». Он с трудом сдержал подступивший к горлу комок и стал расспрашивать У Цзя-фу, как тот учится, кто у них учитель, и, сказав на прощание несколько ласковых слов, направился дальше.

Нужно было навестить Дасаоцзу. Сегодня утром, заговорившись с людьми, он совсем забыл про письмо Бай Юй-шаня, которое лежало у него в кармане. Надо поскорее обрадовать Дасаоцзу, и он быстро зашагал к дому у восточных ворот.

Жена Бай Юй-шаня тоже сидела за работой. Она была большой мастерицей в тонком искусстве плетения. Прежде, сбывая цыновки богатеям, она не очень-то старалась, зато теперь, когда делала их для своих крестьян, вкладывала в работу все свое уменье. Ее цыновки были не только изящными, гладкими, как зеркало, но и такими прочными, что служили очень долго.

С тех пор как Бай Юй-шань стал руководителем отряда самообороны, Дасаоцза с большой охотой выполняла все общественные задания. Если ей давали какое-нибудь поручение, она старалась выполнить его как можно лучше и добросовестнее. Ведь это жебыло для Восьмой армии, где служил ее муж.

Во всякой семье об уехавшем родственнике всегда думают и заботятся и обычно делятся этими думами и тревогами с близкими соседями. Помнила и заботилась о муже и Дасаоцза. Ложась спать, просыпаясь, сидя весь день за работой, она думала и тосковала о нем. Но не такая была эта женщина, чтобы с кем-нибудь делиться своей тоской. Как ни болело у нее сердце, никто ничего не знал.

– Дасаоцза, скучаешь о муже? – спрашивали ее соседки.

Она поднимала голову, и все видели безразличие, написанное на ее лице.

– Вот еще! Зачем это скучать? Я никогда не скучаю.

Но мысль ее была с ним неразлучно. «Как-то он там работает? Наверное, очень устает, бедный! Кто там заботится о нем, чинит его одежду? Наверное, старушка какая-нибудь? А вдруг совсем не старушка?.. Мало ли на свете девушек, молодых и красивых, и еще (чорт их там знает!) каких…»

Как только приходила эта мысль, Дасаоцза тотчас расстраивалась, хмурилась, кусала губы и начинала вполголоса ругаться.

Сегодня, когда Сяо Сян приближался к домику у восточных ворот, размышления Дасаоцзы как раз пересекли тот рубеж, за которым монотонно ноющая тоска превращалась в жгучее раздражение. Дасаоцза с сердцем рванула соломинку и сильно порезала палец. Кровь закапала на цыновку. Женщина злобно выругалась, схватила тряпку, перевязала рану и, вновь склонившись над работой, прошипела:

– Чума проклятая! С глаз долой – из сердца вон. Даже письма не пришлет, окаянный!

Во дворе залаяла собака. Дасаоцза спрыгнула с кана и бросилась к окну. Сяо Сян распахнул дверь. В комнату вкатились клубы морозного воздуха. Дасаоцза быстро спрятала руки в рукава.

– Начальник Сяо! Холодно!.. Скорее закрывай дверь!

Он с удовольствием потер одеревеневшие от стужи пальцы, закурил поднесенную трубку. Сказав несколько слов о ветрах и снегопадах в этом году, начальник бригады стал расспрашивать ее о положении в деревне. Дасаоцза отвечала односложно и, часто перебивая его, интересовалась: как живут люди в Шуанчэнцзы, далеко ли до этого города и сколько времени идет оттуда письмо. Имени Бай Юй-шаня она не упомянула ни разу.

Наконец Сяо Сян хитро ухмыльнулся и проговорил:

– Прислал, прислал тебе письмо твой Бай Юй-шань.

Он вытащил из кармана конверт и передал ей. Она схватила и с плохо скрываемым волнением начала вертеть его в руках.

– А что же он тут написал? Ты уж прочитай мне. Я неграмотная.

– Давай прочитаю, – рассмеялся начальник и разорвал конверт.

«Привет Су-ин!» – начал Сяо Сян. – Это твое имя, что ли?

– Мое, мое…

– А я даже и не знал. Ну ладно, слушай дальше.

«Я окончил партийные курсы в городе Хулане. Теперь перевели меня на работу в милицию в город Шуанчэнцзы. Сейчас я совсем здоровый. Недавно у меня разболелся глаз, да доктор вылечил. Еще пройдет два месяца, и будет новый год. Может быть, попрошу отпуск и приеду к тебе ненадолго. Как там у вас с урожаем в этом году? Все ли убрала с поля и все ли зерно сдала государству? Ты работай старательнее, а также активнее участвуй в борьбе с помещиками, смотри не отставай. С людьми ни в коем случае не затевай ссоры, о любом деле договаривайся по-хорошему, и еще одно – никогда не важничай.

Шлю тебе мой революционный привет. Бай Юй-шань».

Дасаоцза бережно взяла письмо и положила под одеяло.

Конечно, кто-то помог ему написать, но это неважно. Важно то, что мысли были его собственные.

Пока Сяо Сян сидел, Дасаоцза ни на минуту не переставала думать, куда лучше положить письмо, и как только начальник ушел, вынула письмо из-под одеяла, положила его в ящичек, на который ставилась лампа, но тотчас передумала: нет, здесь совсем не место для такого письма. Она внимательно оглядела комнату и наконец спрятала свое сокровище в сундук.

Лишь после этого Дасаоцза успокоилась. Довольно улыбаясь, она села на кан и принялась за работу.

На улице начальник бригады увидел Хуа Юн-си, поившего свою корову у колодца. Сяо Сян еще издали приветствовал его, но Хуа Юн-си ответил как-то сдержанно и потупил глаза. Они поговорили немного, и Хуа Юн-си предложил:

– Пойдем лучше ко мне. Уж очень большой сегодня ветер.

Они пошли. Сяо Сян посмотрел на корову и вспомнил:

– Ведь тебе в прошлом году досталась лишь одна конская нога.

– Досталась… А потом я целую лошадь купил…

– О!.. Да ты, я вижу, разбогател!

– Я не разбогател. У жены были скоплены деньги. Она мне и дала их.

– Так почему же у тебя оказалась корова?

Хуа Юн-си промолчал.

– Ведь для работы и перевозок лошадь больше годится, – допытывался Сяо Сян.

– Нет… – угрюмо отозвался тот. – Корова лучше. И ест меньше, и ночью вставать не надо. К тому же каждый год приплод давать может. Через год у меня будут уже две коровы. Если одна и подохнет, другая останется…

Сяо Сян знал, почему некоторые крестьяне предпочитают держать коров. На лошадей дают наряды. Он отлично понял, что названная Хуа Юн-си причина – простая отговорка, и рассмеялся:

– Ты сознайся лучше: не хочешь держать лошадь, чтобы не получать наряды на перевозки.

– Нет, зачем же… – начал было Хуа Юн-си, но умолк.

Сказать ему было нечего. Да он и вообще отвык говорить с людьми, потому что никуда не ходил, ни с кем не встречался.

С той поры как стрелок Хуа женился на вдове Чжан, жизнь его резко изменилась. Он все время сидел дома, делал только то, что ему говорила жена, и никто бы не смог его заставить предпринять что-либо без ее ведома.

Вся деревня знала, что верховодит в доме вдова Чжан. Началось с того, что она решительно запретила ему участвовать в общественной жизни деревни. Он попробовал было защитить свою самостоятельность. Произошла ссора. Вдова разозлилась и крикнула:

– Если ты хоть раз зайдешь в этот крестьянский союз, я заберу вещи и уйду от тебя!

Хуа Юн-си хотел ответить бранью. Но непреклонный вид вдовы сломил его. Он подумал: ему уже за сорок, стар не стар, но и не молод. Вот и полжизни прошло в одиночестве. Работаешь в поле до темноты, а вернешься домой усталый и голодный, и некому тебе ни ужин приготовить, ни чаю вскипятить. Если сам о себе не позаботишься, так голодным и ляжешь спать. И стрелок Хуа, опустив голову, покорился. Вдруг она и в самом деле возьмет да уйдет и он опять останется один-одинешенек!

Хуа Юн-си вышел из отряда самообороны и не являлся больше в крестьянский союз. Прежде чем начать какое-нибудь дело, он всегда советовался с женой и безропотно выполнял все ее требования.

Когда он купил лошадь, вдова Чжан сказала, что надо сменять ее на корову, а то от нарядов отбою не будет. Хуа Юн-си молча отправился к Ли Чжэнь-цзяну, отдал ему лошадь и взял взамен черную корову. На следующий день из крестьянского союза пришли к нему с нарядом. Он смущенно улыбнулся:

– Какой может быть наряд? Ведь у меня корова. Ходит она медленно, не запрягать же ее в одну телегу с лошадью?

Вдова Чжан часто бывала в гостях у жены Ли Чжэнь-цзяна, и они судачили целыми днями. Когда Чжан Фу-ин и Ли Гуй-юн пробрались в крестьянский союз и изгнали Го Цюань-хая, Хуа Юн-си был возмущен этой подлостью, но промолчал и на все махнул рукой.

Войдя во двор, Сяо Сян увидел вдову Чжан, которая кормила свинью. Она холодно кивнула ему и в дом не пригласила. Хуа Юн-си почувствовал себя неловко и поднял на Сяо Сяна умоляющие глаза. Начальник бригады, чтобы выручить Хуа Юн-си, сказал, что торопится и зайти в дом не может. Они поговорили некоторое время во дворе, и Хуа Юн-си проводил его до плетня. Расставаясь, начальник бригады заметил:

– Хуа Юн-си, не следует забывать, кто дал тебе новую жизнь.

– Как же можно забыть, начальник…

Вернувшись в крестьянский союз, Сяо Сян, не раздеваясь, присел к столу и извлек из полевой сумки пачку партийных анкет. Он разыскал анкету Хуа Юн-си, прочел свою рекомендацию. Прошло уже восемь месяцев, а Хуа Юн-си все еще числился кандидатом в члены партии.

Начальник бригады еще раз внимательно просмотрел анкету. Он вспомнил, каким героем показал себя стрелок Хуа в боях с бандой Ханя-седьмого. Нет, Сяо Сян не ошибся, что дал ему тогда такую хорошую рекомендацию, А сейчас этот Хуа Юн-си отказывается даже от выполнения нарядов на перевозки.

Сяо Сян решительно взял перо и там, где в анкете стояло слово «примечание», твердым почерком написал: «исключить».

Но он не положил анкету обратно в сумку. Держа ее перед глазами, Сяо Сян задумался. Ведь у Хуа Юн-си в те трудные дни, когда бригада начинала развертывать работу среди крестьян, были несомненные заслуги. Что же произошло с ним теперь? Собственно, ничего непоправимого не случилось. Он просто остановился в своем развитии. Но можно ли во всем винить его одного? Партийность для человека священна, и ему, Сяо Сяну, не дано права, повинуясь чувству, лишать человека этой святыни. Хуа Юн-си еще может одуматься. И начальник бригады приписал слово «временно». Надо будет подробнее разузнать об этом человеке, решить вопрос в районном комитете и только после этого представить партийное дело Хуа Юн-си на рассмотрение организационного отдела уездного комитета партии.

IV

Однажды после совещания новая бригада Сяо Сяна разделилась на группы. Члены ее, даже не пообедав, свернули свои тонкие одеяла и пешком в снежную метель разошлись по соседним деревням.

Сяо Сян остался с одним Вань Цзя, ожидая возвращения Го Цюань-хая. Он не раз подходил к его лачуге, но на дверях висел замок. Тогда начальник бригады обошел соседей и наказал, чтобы, как только они увидят Го Цюань-хая, тотчас же дали ему знать.

Когда Сяо Сян вернулся в крестьянский союз, главный дом бывшей помещичьей усадьбы был битком набит народом.

Чжан Цзинь-жуй снял с двери надпись «Без дела не входи», а возчик Сунь сперва злорадно плюнул на надпись «Кабинет председателя по просвещению народа», а затем изорвал ее на мелкие клочки. Теперь он почувствовал себя до некоторой степени отомщенным за пинок Чжан Фу-ина.

Люди деревни Юаньмаотунь опять воспрянули духом. Батраки и бедняки решили заново перестроить всю работу крестьянского союза.

После возвращения начальника бригады они уже не раз совещались об этом, и Сяо Сян разъяснял им «Программу земельной реформы», указывал, как надо бороться с эксплуататорами, но и сам не забывал учиться у людей. В комнатах крестьянского союза с утра до ночи толпился народ.

Старик Чу, который в прошлом году помог арестовать Хань Лао-лю, первым заявил:

– Земляки, нам разговаривать некогда. Что порешили, то и надо делать, а болтать попусту нечего.

– Верно! – согласились все. – С чего начинать будем?

– Давай начнем с проверки кооперативной лавки, – предложил кто-то.

– Что нам лавка! – возмутился возчик. – Не лавку надо проверять, бестолковые, а раньше всего арестовать это черепашье отродье Чжан Фу-ина!

– Ты все еще пинка забыть не можешь? – со смехом заметил Чжан Цзинь-жуй.

– Не шумите! – прикрикнул на них Сяо Сян. – Вам дело нужно делать и не горячиться. По-моему, для того чтобы окончательно свалить помещиков и завершить наш переворот, батракам и беднякам необходимо крепко объединиться и вступить в нерушимый союз с середняками. Не лучше ли будет сразу же создать бедняцкую и батрацкую организацию?

– Правильно! Правильно! – хором ответили присутствующие.

– Вот как раз и председатель Го Цюань-хай пришел! – крикнул кто-то из соседней комнаты.

Все разом повернули головы.

В дверях стоял Го Цюань-хай.

– Иди скорей сюда, – позвал обрадовавшийся начальник бригады.

Старик Сунь, расталкивая локтями толпу, загорланил:

– Разойдись, дай нашему председателю Го пройти!

Все расступились. Только теперь Сяо Сян разглядел худощавое лицо друга, обветренное и раскрасневшееся от мороза. Одежда его была сильно изодрана, и изо всех дыр вылезали клочья ваты. Издали Го Цюань-хай напоминал куст, покрытый распустившимися белыми цветами.

– Куртка у тебя – красивее не сыщешь! Да и штаны тоже, – весело рассмеялся начальник бригады.

– Го Цюань-хай, сегодня же вечером сними эту рвань. Я тебе починю. У меня есть кусок черной материи, – крикнула Дасаоцза.

Го Цюань-хай улыбнулся:

– Не выйдет, Дасаоцза. За ночь не управишься!

– Я помогу! – рассмеялась стоявшая за спиной Дасаоцзы девушка с длинными косами. – Мы вдвоем как примемся, ручаюсь, что к утру закончим…

Го Цюань-хай взглянул на нее. Это была Лю Гуй-лань. Он покраснел и опустил глаза. Его подтолкнули к кану.

– Залезай на кан, председатель! Здесь тепло. Отогрейся!

Го Цюань-хай сел рядом с Сяо Сяном и прислонился к теплой стене. Начальник бригады взял его за руку. Го Цюань-хай почувствовал дружеское пожатие и остановил на Сяо Сяне долгий благодарный взгляд.

Собрание продолжалось, а Сяо Сян, подвинувшись к Го Цюань-хаю, стал вполголоса его расспрашивать.

Собрание закончилось далеко за полночь. Люди поклялись продолжать решительную борьбу с помещиками и выбрали Го Цюань-хая председателем комитета бедняков.

Когда все разошлись, Сяо Сян стащил с Го Цюань-хая куртку и штаны и передал Вань Цзя:

– Иди к Дасаоцзе и попроси починить.

Дасаоцза и Лю Гуй-лань уже ждали Вань Цзя. Они напоили его чаем и, когда он ушел, расположились за столом возле масляной лампы.

Они провозились до петухов, а Го Цюань-хай тем временем лежал на кане рядом с Сяо Сяном и, укрывшись суконным одеялом, по порядку рассказывал о событиях, развернувшихся в деревне Юаньмаотунь после отъезда начальника бригады в город.

Когда в лампе затрещал фитиль, Сяо Сян поднялся, поправил его и, подлив масла, вернулся.

– А как в деревне обстоит дело с «гнилыми корнями» старого порядка?

– Корни-то вырвали, а корешки остались…

– Добряка Ду и Тана Загребалу так и не тронули?

– Как сказать, не тронули! Мы их здорово пощипали, но они все же целы остались.

– В город поступили сведения, что во многих деревнях обнаружено оружие. А как у вас?

– В соседних деревнях нашли винтовки, принадлежавшие Хань Лао-лю, а в нашей ни одной не оказалось.

– А как ты думаешь, у родственников Ханя могло еще остаться оружие?

– Давай подсчитаем, начальник. Когда Хань Лао-лю сколачивал свой отряд, он собрал по деревням и купил за свои деньги тридцать шесть винтовок и один маузер. Это я твердо помню. Хань-седьмой, когда ушел в горы, взял с собой двадцать винтовок. Несколько штук прихватили Ли Цин-шань и Хань Длинная Шея, когда бежали. Маузер тоже они унесли. Другие винтовки были найдены в соседних деревнях. А если что и осталось, так совсем немного.

– Может быть, у Тана Загребалы что-нибудь припрятано?

Го Цюань-хай весело расхохотался:

– Ну нет! Этот только до денег жаден. В колодец оступится, а слиток серебра из рук не выпустит. Жизнь свою потеряет, а деньги сохранит. Он ни за что не станет держать у себя винтовки. Он такой трус, что если штык увидит – помрет со страху.

– А у Добряка Ду?

– Вот это разговор иной. Добряк Ду только с виду смирен и богомолен, а на самом деле совсем не трус. Я так считаю: Хань Лао-лю был хитер, а Добряк Ду куда хитрее. В тот самый год, когда японцы захватили Маньчжурию, Ду был начальником отряда самообороны. Люди говорят: у него еще при старом режиме были и дробовики, и винтовки. Однако наверняка никто ничего не знает. Я думаю, у него и сейчас они должны быть.

Начальник бригады улыбнулся, довольный таким подробным отчетом, и, немного подумав, сказал:

– Так, так… председатель Го. Все правда. Да и как не быть у помещиков оружию. Его надо отнять. Лишь тогда бедняки и батраки почувствуют себя сильными и уверенными, когда в руках их врагов не останется оружия. Однако хотя этот вопрос и очень важен, сейчас заниматься им еще не время. Нужно, чтобы массы сразу увидели результаты своих усилий, чтобы переворот принес им ощутимые блага. Поэтому прежде всего нужно бороться за улучшение условий жизни людей. Нужно изъять у помещиков все ценности.

– Это само собой… – согласился Го Цюань-хай.

– А что за человек Чжан Фу-ин? – спросил наконец начальник бригады.

– Раньше был зажиточный, да все свое добро промотал. Когда захватил здесь власть, подобрал себе таких же крикунов, как сам. Ли Гуй-юн у него хитрый человек. Все сваливает на Чжан Фу-ина, а сам всегда в стороне. Поэтому некоторые люди думают, что только Чжан Фу-ин плох, и не знают, что Ли Гуй-юн такой же негодяй. У Чжан Фу-ина подлость наружу выпирает, а Ли Гуй-юн ее прячет. Женщины каждый день бегали к Чжан Фу-ину в крестьянский союз, а Ли Гуй-юн сам ходил к ним, и никто этого не знал. Поэтому в деревне и говорили: писарь лучше председателя.

– А с кем же водится Ли Гуй-юн?

– С младшей женой Хань Лао-лю.

– В прошлом году я что-то не встречал его.

– Ли Гуй-юна? Да он в прошлом году и не был в деревне. Только теперь вернулся.

– Откуда?

– А кто его знает. Одни говорят, будто из банды, которая по сопкам шаталась. Другие говорят – из Чанчуня.

Начальник бригады приподнялся и, опершись на левую руку, спросил:

– А кто это говорил?

– Старуха Ван, та, что у восточных ворот живет. Ли Гуй-юн частенько захаживал к ней… он, верно, и рассказал.

Сяо Сян спрыгнул с кана, накинул пальто и, подлив масла в лампу, присел к столу. Он быстро вытащил из кармана куртки блокнот и записал последние слова Го Цюань-хая. Хотя память у Сяо Сяна и была отличной, он все, что считал особенно важным, тотчас же записывал, следуя народной поговорке: «запись крепче памяти».

– А скрытые бандиты еще есть в деревне? – спросил он, снова укладываясь на кан.

– Что… что… – бормотал Го Цюань-хай, уже начавший дремать.

– Я спрашиваю: остались еще в деревне тайные бандиты?

– Тайные бандиты? – Го Цюань-хай с трудом открыл глаза. – Конечно… как же не остались!..

Сон сразу прошел.

Начальник бригады рассказал, как во Внутреннем Китае японские и гоминдановские агенты убивают людей из-за угла, распускают провокационные слухи, вредят на каждом шагу.

– А в Юаньмаотуне ходят какие-нибудь слухи?

– О приходе гоминдановцев уже не вспоминают. Болтают, правда, разное. Тут как-то на крыше дома Хань Лао-лю расцвели красные цветы, так все старики говорили, что демократические законы будут изменены.

– А кто распространял эти слухи?

– Говорят, будто младшая жена Хань Лао-лю, но точно не знаю.

– И что же, многие поверили в эти цветы?

– Старик Сунь и тот поверил.

– О старике я знаю. А молодежь верит?

– Кое-кто, может, и верит…

– Так вот что: это дело надо срочно выяснить. С тех пор как Ли Всегда Богатый ушел в армию носильщиком, комитет безопасности прекратил свое существование. Этого больше допускать нельзя. Мы обязаны не только вести борьбу с помещиками, но и обезопасить себя от тайных гоминдановских агентов. Помещики у всех на виду, а агенты действуют скрытно, и бороться с ними куда трудней. В борьбе с гоминдановскими агентами надо тоже опираться на массы. Если повсеместно поднять бдительность крестьян, тайные агенты не найдут лазеек. Кем, по-твоему, можно заменить кузнеца Ли?

Го Цюань-хай подумал:

– По-моему, Чжан Цзин-жуй для такого дела подойдет.

– Приведи его завтра, побеседуем.

Уже запели петухи. Масло в лампе выгорело. Огонь погас. Лед на стеклах делался все более прозрачным. Под крышей завозились воробьи.

Сяо Сян закрыл глаза, но, вспомнив о чем-то важном, снова открыл их:

– Ты спишь?

– Нет.

– Утром отбери винтовки у милиционеров. И расставь на посты надежных ребят. А что, если начальником сделаем старика Чу?

– Попробуем, посмотрим, что выйдет.

Оба умолкли и вскоре заснули.

Уже давно рассвело. Вань Цзя успел сходить и принести заштопанную одежду Го Цюань-хая, а они все еще спали.

Ветер стих. Небо было ясным. Оконные стекла сверкали под солнечными лучами.

Вань Цзя сидел у окна в соседней комнате и старательно начищал маузер куском красного сукна. Склонив голову, он мурлыкал песенку.

В двери показалось чье-то лицо.

– Кто такой? – поднял голову связной.

Незнакомец вошел. Это был человек невысокого роста и еще совсем молодой.

– Хотелось бы повидать начальника Сяо. Меня зовут Ли Гуй-юн.

Связной внимательно оглядел рваные штаны и куртку посетителя, вязаный шлем на голове и ухмыльнулся:

– Писарь бывшего крестьянского союза, что ли?

– Совершенно точно. Мне бы…

– Комиссар Сяо еще спит, – оборвал его Вань Цзя.

– Так… так… тогда я позже зайду.

Ли Гуй-юн осторожно вышел. Вань Цзя не двинулся с места и, продолжая чистить маузер, затянул прерванную песню.

Пришел возчик Сунь.

– Полезай на кан греться, – пригласил связной.

Старик залез.

– Зачем это Ли Гуй-юн приходил? – спросил возчик.

– На тебя жаловаться.

Сунь прищурился:

– На меня жаловаться? Я таких жалобщиков не боюсь. Я и к Чжан Фу-ину никогда не подлизывался. Этот Ли Гуй-юн свел Чжан Фу-ина с Рябой Крошкой, будто нитку в иголку вдел. Он, наверное, считает, что я не знаю. А я, старый Сунь, везде побывал, все повидал, и нет, брат, таких дел, в которых бы я не разбирался. Когда они тут хозяйничали, Добряк Ду и Тан Загребала дорогу в крестьянский союз хорошо знали. Для них чем смирнее человек, тем, значит, никудышнее. Чжан Фу-ин здорово на жандарма смахивал. Все перед ним дрожали, один я… не испугался.

– А тебе от него так ни разу и не досталось?

– Мне? Смешно даже! Посмел бы он меня тронуть!

– А вот люди сказывали, будто он тебя ногою пнул.

Лицо возчика перекосилось:

– Меня? И на кой чорт ты слушаешь всякое вранье! Хотел бы я поглядеть, кто бы из них посмел меня тронуть. Да я бы!.. Я тебе так скажу, если бы он меня стукнул, или, скажем… пнул, или еще чего… Я человек правдивый и все бы рассказал. Правда для старого Суня – не позор, а только слава.

Вань Цзя так громко расхохотался, что разбудил начальника бригады.

– Кто там? Что вам так весело? – спросил Сяо Сян.

– Да вот старина Сунь пришел, разные истории рассказывает.

– Проходи сюда, старина! – весело крикнул Сяо Сян.

Возчик вошел и присел к столу. Го Цюань-хай быстро оделся и, даже не позавтракав, отправился разоружать милиционеров.

– Как жизнь теперь, лучше? – спросил Сяо Сян, одеваясь.

Старик, расстроенный тем, что Вань Цзя так обидно расхохотался над его рассказом, сухо ответил:

– Густого нет, жиденького хватает.

– Ты все у чужих людей работаешь возчиком?

– А как не работать? Человеку можно отдыхать, рту отдыхать не положено.

– Старина Сунь, а земля тебе в прошлом году хорошая досталась?

– Хорошая, что ни посади – все вырастет…

Вань Цзя принес таз с водой и, взглянув на возчика, опять покатился со смеху. Но старику Суню было совсем не весело.

– Видишь ли, – начал он издалека, – тут Ли Гуй-юн приходил, говорят, будто жаловаться на меня собирался? Только ты, начальник, не верь. Я первый хочу на него жаловаться. Таких они тут дел натворили, прямо страх! Государство, сволочи, обманывали. В прошлом году приехал сюда один товарищ из района. Это, значит, чтобы проверить, как в нашей деревне идут дела, и с крестьянами побеседовать. Встретил его Чжан Фу-ин и говорит. «Вот беда! Все крестьяне в поле, а в деревне одни старики да старухи». «Ладно, и со стариками побеседовать можно», – ответил ему этот товарищ. А Чжан Фу-ин взял и подсунул ему старика да старуху. Старики эти, худого слова о них, конечно, не скажешь, да только старуха-то почти глухая, а старик подслеповат. Товарищ из района эту самую старуху и спрашивает: «Скажи, бабушка, остался у вас в деревне «недоваренный обед?» А она ему: «У нас все больше чумизу едят, а кукурузной-то каши нету». Районный товарищ опять спрашивает: «Есть ли у вас в деревне «рваные туфли»?» Это, ты сам знаешь, начальник, так у нас потаскушек называют. На этот раз старуха ясно расслышала, да только не уразумела. «Как, – отвечает, – не быть. Из поколения в поколение в старых туфлях шаркаем. Целых-то и в помине нету». Товарищ, конечно, махнул на нее рукой и к старику подступился. Да старик и сам уже вызвался. «Она, – говорит, – глухая. Ты лучше меня спроси, товарищ. Я тебе все расскажу». Тут Чжан Фу-ин, видя, что такое дело получается и старик действительно может многое рассказать, подхватил гостя – и в соседнюю комнату, а там на кане столик стоит, а на столике водка да закуска разная. Загляделся гость на такую снедь и про старика забыл. Тут такой пир у них пошел, что от усердного питья на винных чашечках вмятины остались.