Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

XXII

После показаний старухи Ван начальник бригады установил, что Хань Лао-у, родной брат казненного по приговору народа помещика Хань Лао-лю, служивший во времена Маньчжоу-го в японской разведке, скрывается в настоящее время в одной из горных деревень уезда Юйшу.

Когда Го Цюань-хай и Бай Юй-шань прибыли в главный город провинции, они узнали о новом постановлении, которое запрещало крестьянам арестовывать людей не их уезда или проживающих в городе. Но Сяо Сян в своем письме и в разговоре по телефону категорически настаивал, чтобы командированным все же разрешили произвести арест по тем соображениям, что преступник должен быть судим в деревне Юаньмаотунь. Поэтому после соответствующего согласования Го Цюань-хая и Бай Юй-шаня пропустили в уезд Юйшу и дали им в помощь трех вооруженных милиционеров.

Так как в провинциальном центре произошла непредвиденная задержка, Го Цюань-хай уже начал тревожиться, как бы кто не предупредил Хань Лао-у о готовящемся аресте и не помог ему бежать. Не спокоен он был и за конфискованное имущество. Вдруг помещики, воспользовавшись его отсутствием, сожгут добро. Что тогда делать? Эти заботы совсем лишили парня сна и аппетита. Бай Юй-шань, напротив, был совершенно спокоен. Он с охотой ел и отлично спал.

Из провинциального центра друзья поездом добрались до уездного города, получили документы и, не теряя ни минуты, пешком двинулись в деревню. Деревня Каошаньтунь находилась в тридцати ли от города, и они достигли ее только в полночь.

Го Цюань-хай направил Бай Юй-шаня в местный крестьянский союз предупредить там о предстоящем деле, а сам с тремя вооруженными милиционерами поспешил к дому, в котором, как ему было известно, скрывается Хань Лао-у. Знал он и о том, что этот бывший японский разведчик – отличный стрелок, стреляет левой рукой так же хорошо, как и правой, и может их встретить огнем из двух маузеров.

Го Цюань-хай велел полицейским примкнуть штыки и зарядить винтовки. Он проверил свои карманы: все ли с ним, что нужно.

Дом стоял в уединенном месте, у подножья горы, фасад его был обращен на юг, а своей северной стекой он примыкал к горе, поросшей густым лесом.

Перед домом была открытая площадка. Ближайшие строения находились на расстоянии пятидесяти-шестидесяти шагов, и подойти к дому незамеченными было весьма нелегкой задачей.

При тусклом свете звезд смельчаки обогнули дом стороной и, не дойдя нескольких шагов, остановились и стали тихо совещаться. Крыша дома и стога сена были запорошены снегом. Кругом стояла морозная тишина.

Оставив одного милиционера позади дома, Го Цюань-хай с двумя другими направился к двери. Едва они приблизились к стогу сена, как во дворе поднялся лай. Тотчас же откликнулись собаки из ближайших дворов. Опасаясь, что предупрежденный лаем Хань Лао-у успеет подготовиться к сопротивлению или попытается бежать, Го Цюань-хай бросился вперед и сдавленным голосом приказал:

– За мной! Живей!

Он первым подскочил к калитке, сплетенной из ивовых прутьев, но она оказалась запертой. Собаки заливались. В доме началось какое-то движение. Го Цюань-хай выломил калитку прикладом, и все трое проникли во двор.

– Оставайтесь здесь! – распорядился Го Цюань-хай. – Я пойду сам. Если убьет, так одного меня.

Он подбежал к двери дома и изо всех сил ударил по ней прикладом. Дверь распахнулась. В кухне было темно. Из комнаты донесся шорох: кто-то вскочил с кана и зашлепал босыми ногами по полу. С винтовкой наперевес, открыв дверь ногой, Го Цюань-хай вошел в темную комнату. На кане кто-то шевелился, фигуры были отчетливо видны на фоне окна. Щелкнув затвором, Го Цюань-хай скомандовал:

– Ни с места!

Он сунул винтовку под левую руку, а правой извлек из кармана лучину и спички. Он уже хотел было чиркнуть спичкой, но вовремя сообразил, что его могут пристрелить, и приказал зажечь лампу.

– Спичек нет… – ответил из темноты женский голос.

Го Цюань-хай кинул туда коробку спичек. Кто-то подполз к краю кана, пошарил и зажег масляную лампу.

Мутный свет разлился по полу. На стенах и потолке зашевелились черные тени. На южном кане спиной к окну, вытянув ноги под одеялом, сидели две женщины, старая и молодая, мальчик и девочка лет семи-восьми.

Они не были испуганы, как будто давно ждали этого посещения и заранее приготовились к нему. Все молчали, опустив головы, и только девочка, как притаившийся в засаде зверек, неотступно следила за каждым движением вошедшего.

Го Цюань-хай, не опуская винтовки, приблизился к южному кану: мужчины там не было. Он обернулся: на северном кане лежала гора кукурузы. Го Цюань-хай быстро раскидал кукурузу штыком, под ней никого не оказалось. Он поднял крышку сундука. Сундук был туго набит одеждой и ватой. Здесь тоже никто не мог спрятаться.

Обыскав всю комнату, Го Цюань-хай подошел к окну и крикнул:

– Эй! Хань Лао-у убежал!

Милиционеры вошли в дом. Следом за ними появились Бай Юй-шань и председатель крестьянского союза с несколькими бойцами местного отряда самообороны.

В этот момент за картонным потолком что-то зашуршало и посыпалась пыль. Го Цюань-хай поднял голову и увидел в потолке дыру, в которой торчали голые пятки.

– Слезай! – приказал Го Цюань-хай, наведя на люк винтовку. – Слезай! – повторил он. – Стрелять буду!

Из дыры высунулись ноги. Человек медленно спустился на сундук. У него была толстая бычья шея и большая облысевшая голова. Лицом он походил на Хань Лао-лю.

Он был в одних штанах и летней рубахе, и его знобило от холода.

Прошло уже свыше года, как он устроился в этой гостеприимной деревеньке и жил спокойной, сытой жизнью. Ему удалось даже пробраться в местный крестьянский союз и заделаться в нем писарем. Он успел обзавестись здесь многочисленными друзьями, так как слыл человеком обходительным. Приехав в деревню и купив этот дом, Хань Лао-у прорыл вокруг канавы, чтобы при надобности использовать их в целях самообороны. Но никто на него не нападал, никто не тревожил. Совсем успокоившись, он закопал в лесу привезенные с собой маузеры и решил прожить здесь еще зиму. Весной, когда зазеленеет лес, легче будет решить, что делать дальше. Но зеленого леса увидеть ему так и не пришлось!..

Бай Юй-шань, сняв с пояса веревку, усмехнулся:

– Уж не взыщите, придется побеспокоить.

Хань Лао-у подтянул штаны и, тоже усмехнувшись, хрипло ответил:

– Чего там. Вяжи.

Он сам сложил сзади руки и повернулся спиной к Бай Юй-шаню.

Вдруг девочка, не спускавшая глаз с Бай Юй-шаня, кошкой спрыгнула с кана и вцепилась зубами ему в руку. Тот оттолкнул ее. Она упала на кан, но тотчас вскочила и без единого звука вновь кинулась на него. Мать, поймав ее за подол, стала оттаскивать. Девочка все так же молча рвалась из ее рук и только скрежетала зубами. Глаза ее сверкали, как раскаленные угольки.

Бай Юй-шань зажал кровоточащую рану и вполголоса выругался:

– Такая маленькая, а уже настоящая бандитка!

Го Цюань-хай с улыбкой подошел к растерянно стоящему посреди комнаты председателю крестьянского союза и проговорил:

– Уж простите, что сразу не зашел познакомиться. Спешил захватить его врасплох. Боялись, как бы он не сбежал.

– Ну, что поделаешь… – пробормотал председатель Чжан.

Он был совсем подавлен. Как теперь ему быть, как оправдаться перед районом? Ведь в его деревне обнаружен крупный бандит, который не только укрылся здесь от правосудия, но и пролез в крестьянский союз.

Когда все вышли из дому, председатель, как бы рассуждая сам с собой, сказал:

– Да… по правде говоря, он давно казался мне подозрительным. Главное, что никто не знал, откуда он пришел и кто таков… Было так много хлопот, что я действительно не имел времени проверить. Спасибо, что вы приехали и покончили за нас с негодяем. Зайдите пока в крестьянский союз погреться, а я дам распоряжение запрячь лошадей.

– Не надо, не надо, – запротестовал Го Цюань-хай. – Мы уж сами справимся. Зачем вас затруднять…

Го Цюань-хай подумал, что раз этот разведчик более года смог укрываться в деревне, у него, конечно, есть здесь друзья, доброжелатели и, как знать, может быть и сообщники. Поэтому Хань Лао-у следовало удалить отсюда как можно скорее, пока весть об его аресте не распространилась по всей деревне. Как бы кто-нибудь не попытался его выручить!

Го Цюань-хай приказал Бай Юй-шаню и двум милиционерам идти впереди арестованного, а сам с третьим пошел сзади, поминутно оглядываясь.

Когда отошли от деревни около ли, на обледенелой дороге послышались топот лошадиных копыт и покрикивание возчика. Группа, конвоирующая арестованного, замедлила шаг. Сани быстро приближались.

– Стой! Кто едет? – крикнул Го Цюань-хай.

– Из крестьянского союза деревни Каошаньтунь! – ответили из саней.

– Откуда бы вы ни были, стой! Вышлите сперва одного человека. Поглядим: кто такие.

Сани остановились, из них выскочил человек в рваной шубе. Он быстро подбежал к Го Цюань-хаю и, опасливо покосившись на винтовку, заговорил:

– Свои… Возчик я! Наш председатель велел запрячь сани и подвезти вас. Товарищи, говорит, устали, а до города еще тридцать ли будет…

Го Цюань-хай пристально оглядел возчика, затем подошел к саням. Они были пусты.

– Садись! – распорядился он.

Все уселись, и лошади помчались по хорошо укатанной дороге.

– Да… – протянул возчик. – Мы и не знали, что это за человек. Сказал, что родом он из Цзямусы, а зовут Ли Бай-шань. Ну из Цзямусы – так из Цзямусы, Ли – так Ли. Нам, конечно, следить за ним было не к чему. Человек как будто смирный и даже, можно сказать, обходительный. Крестьянскому союзу сам вызвался помочь. Мы тоже отнеслись к нему по-хорошему. Смутил нас, правда, один случай. Как-то раз его сынишка заспорил о чем-то с нашими ребятами. Озлился, что ли, на них и выпалил: «Если я, Хань, кого-нибудь обманул из вас, пусть гром меня разразит на этом месте!» Мой мальчонка тоже был при этом и стал пытать его: «Как, разве твоя фамилия Хань, а не Ли?» Тот, конечно, сразу на попятную. «Нет, – говорит, – моя фамилия Ли, это моей мамы фамилия Хань». Посудачили мы, что бы это такое могло значить, и забыли. В ту пору сводили счеты с помещиками и недосуг было чем другим заниматься. А вышло так, что приютили злодея. Председатель сказал: большого бандита мы приголубили…

– Еще какого… – буркнул Го Цюань-хай. – Японский разведчик.

– Какая беда! – вздохнул возчик. – Уж спасибо вам, что разыскали его. Все наши люди очень довольны будут. – И, обернувшись к арестованному, он усмехнулся: – Так как твоя фамилия будет: Ли или Хань?

Восточный край неба опоясала серая полоса. Она постепенно расширялась, светлела, затем быстро начала розоветь и наконец заполыхала пламенем.

В придорожных деревнях запели петухи. Холодный утренний ветер пронизывал насквозь.

Сани въехали в уездный город, залитый ослепительным утренним солнцем.

Го Цюань-хай отпустил милиционеров и пошел оформлять документы. В тот же день он и Бай Юй-шань посадили пойманного разведчика в поезд и повезли на восток. Добравшись до своего уездного города, они наняли сани и во весь дух помчались в деревню Юаньмаотунь.

XXIII

Едва сани с арестованным показались в западных воротах, вся деревня высыпала навстречу.

– Дайте дорогу! – закричал Чжан Цзин-жуй.

Но толпа плотной стеной загородила шоссе. Лошади остановились.

Из рядов вынырнул маленький У Цзя-фу и, с любопытством оглядев арестованного, воскликнул:

– Точь-в-точь наш Хань Лао-лю: и глаза, как горох, и лысина та же!

К саням протиснулся старик Сунь:

– Ой-ой! Никак наш почтенный господин Хань Пятый в роде? На чем же этот господин изволил приехать? На машине или, может, верхом?

Хань Лао-у обвел взглядом столпившихся крестьян. Сердце его забилось, он весь побледнел. Однако, собрав все силы, он попытался улыбнуться и шутливо ответил:

– Вместо соболя зайца изловили…

Ханя довезли до пустой холодной лачуги и посадили под замок. Люди долго не расходились. Окружив во дворе Го Цюань-хая и Бай Юй-шаня, они засыпали их вопросами.

Когда возчик Сунь услыхал, что крестьянский союз деревни Каошаньтунь дал сани, он даже умилился:

– Гляди-ка, какие хорошие люди.

Двор понемногу пустел. Чжан Цзин-жуй подозвал У Цзя-фу, и они договорились, что днем Хань Лао-у будет охранять молодежь, а ночью – народная милиция.

Го Цюань-хай и Бай Юй-шань отправились в крестьянский союз, где Сяо Сян с активистами подсчитывал земельные участки и скот, конфискованный в последнее время. Он радостно встретил вернувшихся и сразу же отослал их спать. Бай Юй-шань попрощался и ушел, а Го Цюань-хай подсел к начальнику бригады и, улучив момент, вполголоса спросил:

– Секретарь уездного комитета передал мне, что ты будто бы велел поскорее возвращаться, так как меня ждет какое-то приятное известие…

Сяо Сян улыбнулся:

– Верно. Очень даже приятное. Но ты прежде отдохни. Поговорить всегда успеем…

– Нет, ты уж сейчас скажи, а то я все равно не засну.

Сяо Сян похлопал председателя по плечу:

– А если я скажу, ты и вовсе спать не будешь. Ложись, ложись скорее. На тебя смотреть страшно, такой у тебя утомленный вид. – И не уделяя больше внимания Го Цюань-хаю, начальник обернулся к старику Чу: – Давай обсудим. Значит, ты считаешь, что прежде всего надо позаботиться о том, чтобы заштопать дыры. Это правильно, старина, очень правильно. Давай подумаем: за какие же дыры следует приняться в первую очередь?

– А вот тебе, хотя бы к примеру, пастушок У Цзя-фу. У него нет даже одеяла. Чем не «дыра»?

– «Дыра», и даже большая, – согласился Сяо Сян.

Го Цюань-хай отошел и прилег на кан. Он не спал уже две ночи подряд. Лицо его пожелтело, и весь он осунулся. Некоторое время Го Цюань-хай прислушивался к разговору за столом, но две бессонные ночи дали себя знать: он быстро уснул.

Лю Гуй-лань, не сводившая с него заботливых глаз, воспользовалась тем, что внимание окружающих было отвлечено, и украдкой накинула на спящего одеяло.

Дасаоцза встретила Бай Юй-шаня с нескрываемой радостью, тотчас принесла ему умыться и, присев около стола, начала рассказывать всякие новости. Она не стала расспрашивать его о делах, по которым он ездил, ей не терпелось поскорей сообщить, что Лю Гуй-лань влюблена в Го Цюань-хая и уже отправила заявление начальнику района о разводе.

– Ну и что начальник района, развел? – спросил Бай Юй-шань, с удовольствием оплескивая водой крепкую грудь и мускулистые руки.

– Еще бы не развел! Ведь мальчишке-то всего десять лет. А Го Цюань-хай для нее муж самый подходящий, лучше и не надо. Чем не пара! Оба работящие и характерами схожи. Лю Гуй-лань только того и ждет, что́ скажет Го Цюань-хай. Как по-твоему, любит ли он ее?

Бай Юй-шань не ответил. Он достал из полевой сумки зубную щетку и, засунув ее в рот, спросил:

– А кто у них сватом?

– Начальник Сяо назначил старика Суня, а тот говорит, одного свата мало, надо двоих…

– Кто же будет вторым?

– Старик Чу. Давай лучше подумаем, что мы им подарим к свадьбе.

– Что ты предлагаешь?

– По-моему, надо что-нибудь купить. Деньги дарить не следует, полученные вещи – тоже. Они из конфискованных и для подарка не годятся…

– Ладно, – сказал Бай Юй-шань, – можно будет сделать им хороший подарок. Я съезжу в город и куплю новогодние плакаты: дележ помещичьего имущества и контрнаступление Объединенной демократической армии.

Дасаоцза весело расхохоталась:

– Ну можно ли так смешить людей! Да ведь это же свадьба, а ты… контрнаступление армии!

– Чего ты покатываешься, отсталая твоя башка! – обиделся Бай Юй-шань. – Не будь этого контрнаступления, не бывать и свадьбе. У нас сейчас лозунг: «Все для фронта». Не борись мы за этот лозунг, вновь бы здесь второе Маньчжоу-го образовалось. Могли бы тогда бедняки жениться?

Дасаоцза смутилась и перестала смеяться:

– Это правда. Пусть будет по-твоему. Однако нужно же все-таки купить какую-нибудь вещь.

– Придет время – посмотрим. Готов у тебя обед?

– Сейчас сварю пельмени, а ты пока полежи немного.

Она вышла в кухню. Бай Юй-шань прилег и тотчас же уснул. Услышав храп, Дасаоцза вернулась в комнату и осторожно прикрыла мужа одеялом.

Тем временем в комнату крестьянского союза набилось много народу. Старики Чу и Сунь так раскричались, что разбудили крепко спавшего Го Цюань-хая. Он встал, протер глаза и подошел к людям, толпившимся вокруг стола. Лю Гуй-лань, ни на минуту не покидавшая Го Цюань-хая, легонько дернула его за полу куртки и, указав на западный флигель, вполголоса проговорила:

– Иди туда. Там совсем тихо.

Го Цюань-хай отрицательно покачал головой.

– Нет, больше спать не хочется… – И он протиснулся к столу.

– Надо делать так, – рассуждал старик Чу, – как сказал наш начальник Сяо. Сперва дадим тем, у кого совсем ничего нет, заштопаем дыры…

– А середнякам, которые нуждаются, тоже дадите? – спросила жена Лю Дэ-шаня.

– Бедняков с середняками нельзя равнять: бедняки вовсе ничего не имеют, – ответил старик Чу, – однако если окажутся такие середняки, у которых сейчас в чем-нибудь нужда, тоже дадим. Зерна нет – дадим зерно, нет одежи – дадим одежу. Конфискованного имущества у нас сейчас больше, чем в прошлый раз, значит и скупиться нечего. Заштопаем сперва самые большие дыры, а потом уже всех оделять будем. Кто против такого предложения?

Никто не ответил, а старик Сунь спросил:

– Ты говоришь: у кого чего не хватает, то тому и дашь? У меня вот много чего не хватает. Вожжей, к примеру, нет, уздечки – тоже, телеги и совсем не предвидится, словом, того, что нужно, как раз и нет. Можешь ты отпустить мне все это в первую очередь?

Старик Чу подумал:

– Сбрую дадим, а насчет телеги не взыщи. У нас всего-навсего десять телег. Мы еще так порешили, – продолжал старик Чу, – семьям погибших – нуждаются они или не нуждаются – повысить норму. Передвинем их в списке на одну ступень. Вдова Чжао, к примеру, числилась у нас по первому разряду, а теперь будет на особом месте. А семьи, которые совсем ничего не имеют, передвинем в первый разряд.

– А вот Осла Ли на какую ступень собираешься передвинуть? – спросил возчик. – Ведь у него тоже ничего нет.

– Как быть с ним, прямо не ведаю, – озабоченно развел руками Чу. – Пусть сам скажет. Осел Ли, ты здесь?

– Здесь, здесь, – ответил голос из дальнего угла, – да мне равняться с другими не приходится. Пусть уж люди присудят. К моему положению любая ступень подходит.

– Осел Ли повинился во всех своих грехах. Зачислим его во второй разряд, – предложил возчик.

– Верно, верно! – поддержал старик Тянь. – Во второй разряд записать можно.

– К какому же старуху Ван причислить?.. – задумался Чу.

– У старухи Ван большая заслуга. Поэтому можно ее и к первому, – предложил Тянь.

– Да как ты ее туда причислишь? Она никогда в крестьянский союз не заходит. Совсем пассивная, – возразил Чу.

– Нет, что ни говори, а на этот раз у нее большая заслуга, – настаивал Тянь. – Не расскажи старуха Ван о Хань Лао-у, так бы и гулял этот разведчик на свободе.

– Что там говорить! Зачислим ее в первый разряд! – поддержали старика Тяня со всех сторон.

Кто-то внес предложение в первую очередь снабдить многосемейных. Но так как батраки и бедняки в большинстве случаев имели мало детей или были холостыми, предложение вызвало длительные споры. Наконец все согласились с Сяо Сяном, который выступил в защиту многосемейных.

– У нас есть еще такое предложение, – объявил старик Чу, – самым бедным выдать одежу покрепче и лошадей.

– Вот это правильно! Но только чтобы возчикам дали лошадей в первую очередь! – закричал обрадовавшийся старик Сунь.

– И всегда-то ты вперед лезешь, – упрекнул старика Чжао Цзин-жуй.

– Не шумите! Пошли делить! – скомандовал Чу.

Возбужденная толпа хлынула во двор.

Сяо Сян задержал Го Цюань-хая. Тот присел на кан и закурил свою трубочку:

– Так какая же все-таки весть меня ждет?

На худощавом лице начальника бригады появилась теплая, ласковая улыбка.

Они были дружны уже более года, но работа никогда не оставляла им времени для беседы о личных делах. Го Цюань-хай считал своего друга мудрецом, человеком высокой идеи и больших деяний, знавшим лишь одни общественные интересы. Председателю казалось, что у начальника Сяо не было ни личных желаний, ни личных дел. Но в улыбке, которая все ярче разгоралась сейчас на лице Сяо Сяна, Го Цюань-хай улавливал что-то совсем необычное, какую-то новую проникновенность и задушевность. Он с радостным удивлением смотрел на это преобразившееся лицо и с затаенным дыханием ждал слов друга.

Начальник бригады давно оценил способности молодого батрака, выделял его из всех, считая самым лучшим активистом района. Сяо Сян обладал особым качеством определять людей, которое никогда его не обманывало. Он поставил себе целью воспитать из Го Цюань-хая настоящего коммуниста, подготовить его к ответственному посту секретаря райкома. У этого батрака были все данные: безупречное социальное происхождение, честность, ум, работоспособность, смелость и выдержка. В числе первых активистов деревни Юаньмаотунь его приняли в коммунистическую партию, и он уже успел получить закалку на партийной работе. «Надо дать ему политическое образование, – думал Сяо Сян, – расширить кругозор, и из него выйдет отличный секретарь райкома». Сяо Сян вспомнил, что Го Цюань-хай после смерти отца жил одиноко. «Человек не может быть все время один. Ему необходима хорошая, преданная и понимающая его женщина – друг. Ему нужно обзавестись семьей и зажить счастливой жизнью».

Сяо Сян не ответил на заданный вопрос. Улыбаясь все той же проникновенной, так поразившей собеседника улыбкой, он сам обратился к Го Цюань-хаю:

– Скажи-ка мне, друг, хотел бы ты иметь свою семью?

Го Цюань-хай мгновенно вспыхнул и сделал вид, что занят своей трубкой.

Сяо Сян подсел к нему и тихим голосом заговорил:

– Девушка хорошая и тебе как раз пара, работящая, мастерица на все руки…

Го Цюань-хай продолжал молчать.

– Сватами будут старики Сунь и Чу. Ну, чего же ты молчишь?

– Сплетен не оберешься, начальник…

– Каких сплетен ты боишься? Женитьба, семья – это дело необходимое и законное.

– Пойдут разговоры, что председатель крестьянского союза только свои интересы соблюдает…

– Никто ничего про тебя не скажет… Ну как, договорились? А теперь пойдем посмотрим, как имущество делят.

На школьной площадке собралась почти вся деревня. Толпа образовала плотное кольцо, в центре которого громоздились горы одеял, одежды, мехов, тканей, обуви и всевозможных домашних вещей.

Рядом сидел оспопрививатель с грифельной доской в руках. На доске были написаны фамилии крестьян, которым полагалось получить вещи. Первой оспопрививатель назвал фамилию вдовы Чжао.

От толпы отделилась маленькая скромная женщина, по лицу которой блуждала растерянная улыбка. Сотни глаз устремились на нее. Женщина была одета в темно-синий стеганый халат, а на ногах в знак траура были белые туфли.

– Все еще в трауре! – с уважением заметил кто-то.

– Вот это настоящая жена! – подхватила шепелявая старуха.

– То-то и оно… – прошамкал старик с трясущейся бородкой. – Не то, что нынешние. Ни стыда, ни совести. Не успеет муж глаза закрыть, у нее уже новый на примете.

– Правильно, дедушка, правильно говоришь, – поддержали женщины. – Такая жена была небом подарена нашему брату Чжао Юй-линю за его доброту.

Вдова Чжао остановилась перед грудой одеял, взяла первое попавшееся в руки и уже было направилась дальше, как внимательно наблюдавший за ней старик Чу крикнул:

– Постой, постой! Что же ты взяла! Бери получше.

– Я не одна, другим тоже хочется получить хорошее, – ответила она.

– Тетушка, бери, не отказывайся, раз люди велят, – посоветовал У Цзя-фу.

Вдова ласково улыбнулась мальчику:

– Советчик мой дорогой, хорошо и это.

Она взяла для Со-чжу шапку из собачьего меха, пару зимних туфель, поношенную детскую куртку и штанишки.

– И зачем только тебе такая рвань! – не вытерпел старик Чу. – Давай я выберу.

– Пусть сама выбирает! Чего ты суешься? – сказал кто-то из толпы.

– А ты молчи! – огрызнулся старик. – Она вдова нашего погибшего брата. Мы обязаны ей помогать.

Он переворошил гору и вытащил пару лучших одеял:

– Держи! Это для тебя, а это для Со-чжу. – Потом старик мигом накинул на плечи вдовы черный зимний халат, на него – летний из зеленого узорчатого шелка, сунул в руки детскую енотовую шубку и лисью шапку.

Вдова Чжао, не зная куда деваться от стыда, низко поклонилась и, счастливая, отошла в сторону.

– У тебя, старина Чу, глаз острый! – пошутили из толпы.

– Что значит острый? Для себя выбирал, что ли? Вот ведь завистники! – с сердцем сплюнул старик и велел оспопрививателю читать дальше.

Оспопрививатель выкрикнул фамилию Го Цюань-хая.

Го Цюань-хай, сделав вид, что раскуривает трубку, махнул рукой:

– Что выделят, то и ладно. Сам выбирать не стану.

– Стесняешься, так давай я тебе выберу! – предложил возчик.

Он вытащил из груды вещей каракулевую шубу и накинул себе на плечи, выбрал одеяло, завернул в него отрез темно-синего сукна, прихватил красный шелковый полог. Со всем этим имуществом он направился к Го Цюань-хаю.

– Полог-то зачем взял? – удивился Чжан Цзин-жуй.

– Это, брат, теперь самая необходимая для нашего председателя вещь, – ухмыльнулся возчик. – Придет время, и тебе такая штука тоже понадобится.

– У Цзя-фу! – раздался голос оспопрививателя.

Когда пастушок оказался перед грудой одеял, у него захватило дыхание. Он никогда в жизни не имел собственного одеяла, а тут они переливались разноцветными шелками. И одно лучше другого! У Цзя-фу заранее решил, что выберет не самое красивое, а самое крепкое и теплое. Он долго перебирал одеяла, гладил их, мял в руках.

– Эй, помоги кто-нибудь нашему пастушку, а то он до утра не выберет! – крикнули из толпы.

Старик Чу быстро отыскал широкое и прочное одеяло и бросил его У Цзя-фу. Тот, очень довольный, направился к вороху обуви.

Уже приближался вечер, и кто-то предложил допускать к вещам по нескольку человек сразу.

Лю Гуй-лань выбрала красную свадебную куртку и сундук, крышка которого была расписана замысловатыми разводами.

– Приданое готовишь, дочка? – тихо спросил подошедший старик Сунь.

Девушка залилась краской и сделала вид, что не поняла:

– Что ты говоришь?

– А ты что прикидываешься? – засмеялся возчик. – Кто твой сват? Я – твой сват, а ты даже не поблагодарила… Вот видишь, как хорошо, что мы здесь с начальником Сяо революционный переворот учинили. Раньше девушка и за дверь выйти не смела, не то что приданое себе выбирать. Раньше она, сидя в комнате, только мечтала о молодом парне, а чтобы, скажем, встретиться с ним или поговорить – это ни в коем случае! Браки только родители затевали, а свахи устраивали. Сколько из-за таких реакционных порядков вреда получалось. Подуют в трубы и принесут невесту в свадебном паланкине. Жених выйдет ее встречать, а она или глухая, или горбатая, или хромая окажется. Вот и майся с такой всю жизнь. Подсовывали даже слепых на оба глаза. Невесты, конечно, тоже слез лили немало, и сердце у них так и колотилось. Никто не знал, каков жених окажется, все ли у него будет в порядке.

Старик все больше воодушевлялся, лицо девушки все гуще краснело, а окружившие их люди все сильнее покатывались со смеху.

Вдруг возчик замер с открытым ртом. На него из-под гневно сдвинутых седых бровей глядели колючие, как иглы чертополоха, глаза его старухи.

– Ты, старый дурень, с ума, что ли, спятил… – прошипела она.

Скоро наступил вечер. Старый Сунь вернулся домой в самом веселом расположении духа. Около дома он увидел красный лакированный гроб. На крышке у изголовья крупными иероглифами было вырезано пожелание многих лет загробной жизни и благоденствия.

Сунь опрометью кинулся в дом.

– Зачем выбрала такую штуку? – закричал он.

Старуха мрачно улыбнулась и процедила сквозь зубы:

– А что же, на тебя надеяться, что ли? Когда умру, завернешь меня в цыновку да выкинешь в поле волкам на растерзание…

Старик Сунь не ответил и вообще ни слова не сказал в этот вечер. А на следующий день, встав с петухами, вышел во двор с топором, поплевал на руки и принялся рубить гроб.

Разбуженная грохотом и треском, старуха выскочила на улицу и вцепилась в реденькую бороденку мужа. Разразился такой скандал, какого еще никогда не бывало между супругами. Сбежавшиеся соседи долго не могли их разнять.

Когда растрепанную и причитающую старуху удалось все-таки под руки увести в дом, возчик рассудительно объяснил собравшимся свое поведение:

– Я велел ей взять себе шубу, а она, отсталый элемент, на гроб позарилась. Ведь ей, как и мне, немногим более шестидесяти. А так как скоро революция везде победит и всем людям можно будет жить до ста лет, то зачем же за сорок лет до смерти гроб себе готовить? Ну раз уж она приволокла эту реакционную штуку ко мне на двор и показала тем свою несознательность, то я и решил: ладно, на поделки пригодится. Я вот из этих досок смастерю пару скамеек. Придут люди в гости – будет им хоть на чем посидеть.