Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Го Цюань-хай пригласил гостей к обеду.

Для женщин стол накрыли в западной комнате. Распоряжались там вдова Чжао и старуха Тянь.

– Вот как теперь все просто стало… – говорила старуха Тянь, – а раньше-то сколько всяких хлопот было. Свиней приходилось колоть да еще до свадьбы всем подарки посылать. Откуда беднякам взять столько денег…

– Верно, верно, тетушка, – соглашалась вдова Чжао. – Теперь куда лучше. Каждый жениться может. Никаких стеснений нет. Все эти старые обряды да обычаи…

– А по-моему, старые обычаи вовсе не так уж плохи! – перебила старуха Сунь. – Они и семью укрепляли и от всякого баловства людей удерживали. Без обрядов какая же свадьба!

– После переворота, тетушка, люди по любви стали жениться, а не по принуждению, как в наше время, – заметила вдова Чжао.

Старуха Сунь согласилась, что жениться по любви – дело хорошее и похвальное, однако доказывала, что без обрядов все же никак нельзя: любовь – любовью, а человеческие законы – законами.

Мужчины собрались в соседнем доме. После сытного обеда они расположились на канах и вели веселую беседу, покуривая трубки и щелкая семечки.

Возчика вновь попросили рассказать о его женитьбе и о том, что наворожила ему когда-то тещина свинья. Старик Сунь с большой охотой исполнил просьбу. Когда возчик дошел до того места своих воспоминаний, где свинья предсказала ему одновременно и хорошую и дурную судьбу, старик Чу прикинулся удивленным:

– Как же так, сосед? Уж не напутал ли ты чего-нибудь по старости? Точно ли тещина свинья ухом пошевелила? Ведь раньше, помнится, ты говорил, что тебе одна бедность судьбой назначена и потому, мол, ты и разбогатеть не можешь.

– Что было раньше, то прошло, – возразил возчик, – теперь совсем другое. Ты все, язва, придираешься. Воробей, и тот каждый год гнездо меняет. Так же и судьба человеческая. Сейчас все изменилось, вот и судьба людей изменилась.

– Все теперь стало намного лучше, – согласился старик Тянь, – вот хотя бы, к примеру, то, что каждый жениться может.

– Правильно, правильно! – выпятил грудь старик Сунь. – Вот не будь у меня моей старухи, я сейчас бы женился на девушке, у которой земля есть!

– А ну, позовите сюда скорей его старуху! – закричал Чу. – Пусть послушает, какие он тут речи ведет…

Ночь была уже на исходе, а гости все еще продолжали веселиться. Вдруг снова зазвучали трубы. Все высыпали во двор, освещенный разноцветными фонариками.

Завершался свадебный обряд. Молодожены прощались с гостями, кланялись, благодаря за оказанную честь, и подносили каждому по паре пельменей.

Когда последний гость покинул двор, уже в третий раз пропели петухи и на востоке занималась заря.

XXVIII

Спустя три недели после свадьбы председателя Сяо Сян вновь прибыл в деревню Юаньмаотунь. На этот раз у него было особое задание.

Начальник бригады приехал прямо во двор крестьянского союза. Спрыгнув с седла, он тепло поздоровался с вышедшим ему навстречу Го Цюань-хаем:

– Женился? Ну, поздравляю. Выходит, опоздал я на свадьбу? Жаль… Небось, теперь жену и за дверь не выпускаешь и работать ей запретил?

– Что ты, начальник, – покраснел от смущения Го Цюань-хай. – Лю Гуй-лань руководит женщинами. Они плетут соломенные шляпы для работы на полях. Летом без шляпы в поле не будешь работать. Шляпы всем нужны. Мы их плетем и меняем в соседних деревнях на зерно и солому, а то после прошлогоднего наводнения у нас многого недостает.

– Ладно, об этом после, – остановил его Сяо Сян. – Что касается зерна и кормов, государство, может быть, окажет поддержку. Сейчас у меня другое дело. Очень срочное и важное. Прежде всего хочу посоветоваться с тобой. Работа, проведенная в уезде, в частности в районе, а особенно в деревне Юаньмаотунь, получила хорошую оценку. В прошлом году мы разгромили банду Ханя-седьмого, изъяли у помещиков ценности и оружие, это всем известно. Ошибки, допущенные по отношению к середнякам, имевшие, кстати сказать, место и в других районах Северной Маньчжурии, мы исправили быстрее, чем это сделали там. Однако кос в чем мы все же отстали. Надеюсь, ты понимаешь меня?

Го Цюань-хай сразу сообразил, что заставило Сяо Сяна так срочно приехать. Не торопясь, председатель набил трубку, закурил и только после этого ответил:

– Да, перед армией мы в большом долгу.

– Догадлив! – улыбнулся начальник бригады. – Ну как мы поступим?

– Сколько людей требуется на этот раз?

– Ты мне прежде скажи, сколько уже ушло в армию?

– Тридцать девять человек.

– Для такой деревни, как Юаньмаотунь, это не мало, но надо больше. Если мы сумеем еще столько же завербовать, догоним другие деревни. Вот, например, в Чанлинском районе уезда Хулань за одну неделю в армию записалось свыше тысячи молодых парней. Составили из них целый батальон, который так и называется «Чанлинский резервный батальон». Вот это слава!

Го Цюань-хай молча продолжал курить.

– Что, трудно? – спросил Сяо Сян, присаживаясь рядом.

– Да, нелегко… – с расстановкой ответил Го Цюань-хай. – Сам понимаешь: только что получили землю, дома, лошадей… Хочется ли расставаться со всем этим?

– Я понимаю, что нелегко, но ведь нужно. Соберем активистов, посоветуемся, а потом созовем общее собрание. В уезде Хулань устраивали беседы в каждом доме, а затем жены разговаривали с мужьями, отцы агитировали сыновей, младшие братья – старших. Результат получился очень хороший.

– Что ж, можно и у нас попробовать этот способ, – оживился Го Цюань-хай. – Сейчас скажу, чтобы предупредили активистов.

Он вышел, но тотчас же вернулся:

– Да… вот еще какое дело: Чжан Цзин-жуй, Дасаоцза и вдова Чжао просят принять их в партию.

– А ты беседовал с ними?

– Беседовал. В отношении Дасаоцзы могу сказать, что Бай Юй-шань, когда приезжал в отпуск, многое ей объяснил.

– И что же она говорит?

– Говорит, что хочет вступить в коммунистическую партию для того, чтобы довести революцию до конца.

– Так! А Чжан Цзин-жуй?

– Он искренне считает, что без коммунистической партии китайские крестьяне ничего не могли бы сделать, и каждый честный человек обязательно должен быть членом коммунистической партии. Вдова Чжао рассуждает так: муж был партийцем, и если она не последует примеру мужа, это будет преступлением перед его памятью. Говорит, что не боится смерти и что никакая работа ей не страшна, что хочет потрудиться для блага народа…

– Хорошо, мы их вызовем и обстоятельно побеседуем с каждым в отдельности, а сейчас, – нетерпеливо сказал Сяо Сян, – сейчас…

– Есть и еще один человек, – перебил его председатель, – тоже просится в партию…

Начальник бригады сразу догадался, о ком идет речь, но не выказал этого:

– Кто?

– Лю Гуй-лань…

Сяо Сян хорошо знал традиции китайской крестьянской семьи: достаточно одному из ее членов вступить в партию, как вся семья начинает сочувствовать революции.

– Ладно, – заключил он, – как только покончим с делами армии, займемся приемом в партию. А пока собирай активистов и устраивай совещание.

Вся деревня пришла в движение. Беседы в семьях, совещания активистов и общие собрания следовали одно за другим. Однако в армию записалось всего три человека: Ли Всегда Богатый, Чжан Цзин-жуй и старик Чу. Последнего, разумеется, в счет принимать было нельзя. Ему перевалило за шестьдесят, и его все равно бы вернули обратно.

С записью Чжан Цзин-жуя получилось осложнение: мать со слезами бросилась в крестьянский союз и просила оставить сына.

Сяо Сян был подавлен. Он надеялся, что деревня Юаньмаотунь покажет себя образцовой и по вербовке добровольцев в армию станет примером для всего уезда, и вдруг такая неудача!

Чтобы успокоиться и обдумать создавшееся положение, он вышел на улицу и медленно направился вдоль шоссе.

День был облачный. Солнце то проглядывало сквозь облака, то вновь скрывалось.

Выйдя за южные ворота, начальник бригады увидел детей, которые собирали из-под снега дикие съедобные коренья. Среди детей был Со-чжу. Сяо Сян подозвал его и поднял на руки.

– Что ты тут делаешь, малыш? – спросил начальник бригады у раскрасневшегося мальчугана.

– Мама велела набрать диких кореньев. Она сказала, что сделает вкусные пирожки.

В этот момент солнце опять скрылось за облаками. Со-чжу поднял голову и запел:

 
Солнце! Солнце! Из-за туч
Покажи свой светлый луч!
Если выйдешь, улыбнусь,
Низко в землю поклонюсь!
 

– Оно всегда меня слушается, когда я запою эту песенку, – с серьезным видом сказал мальчик. – Вот увидишь, сейчас покажется.

Но как Со-чжу ни старался, солнце не слушалось.

– Нет, способ твой ненадежен, – покачал головой начальник бригады.

Со-чжу засмеялся и убежал, а Сяо Сян повернул обратно в деревню.

По шоссе тянулись подводы, груженные навозом, а навстречу им, со стороны гор, двигались телеги с дровами и хворостом. Над пожелтевшими крышами крестьянских лачуг поднимался еле заметный дым.

В маленьком дворике молодой парень, одетый в дорогую шубу, кормил рыжую лошадь. Он был так увлечен своим делом, что не заметил проходившего мимо начальника бригады. Сяо Сян не стал отвлекать его от работы. В соседнем дворе женщина в новой красной куртке с таким же увлечением колола дрова.

Сяо Сян пошел дальше. Всюду люди были заняты своими делами: плели шляпы и цыновки, готовили корм, чистили лошадей. Они чувствовали себя уверенно, сознавали свою силу. Они знали, что завтрашний день будет для них таким же спокойным и счастливым, как и нынешний. Им казалось, что ничто в мире уже не может нарушить эту новую жизнь. Про войну они забыли.

Вечером Сяо Сян созвал общее собрание крестьян деревни Юаньмаотунь. Открывая собрание, Го Цюань-хай сказал:

– Страна теперь в руках бедняков, батраков и середняков. Мы должны защищать ее от всех, кто является нашими врагами, от гоминдановских реакционеров и американских захватчиков, которые хотят снова закабалить наш народ. Чан Кай-ши еще не разбит, и нам с вами еще рано успокаиваться, думать только о своих личных делах. А что станет с нами, если вернутся старые порядки?

Все молчали.

Дасаоцза сорвалась с места и горячо заговорила:

– Не будь я женщиной, давно бы записалась в армию! И как это только можно спокойно сидеть по домам, когда другие кровь проливают?

– А землю, что же, бросить прикажешь? – ответил ей молодой парень.

– Зачем же бросать! – продолжала Дасаоцза. – Не бросать, а защищать ее надо! А мы, женщины, будем за вас работать на полях. Ручаюсь, что каждую вашу грядку обработаем.

– Правильно! – поддержал ее У Цзя-фу. – Вот и нас, подростков, использовать надо. Мы будем полоть, воду носить, хворост собирать. Двое подростков – одного взрослого заменить могут.

После собрания записалось еще пять человек, но и этого было мало, потому что требовалось не меньше сорока.

Сяо Сян снова созвал активистов и опять до позднего вечера обсуждал с ними, как быть дальше.

В полночь, когда активисты уже разошлись, в правление крестьянского союза прибежала Лю Гуй-лань.

Сяо Сян, успевший уже задремать, встал и зажег лампу. Бросив взгляд на молодую женщину, начальник заметил, что она бледна и встревожена.

– Где Го Цюань-хай? – взволнованно спросила Лю Гуй-лань.

– Как, разве он еще не вернулся? – удивился начальник. – Го давно уже ушел. Может быть, завернул к кузнецу Ли. Сходи к нему, узнай. И нечего зря волноваться, небось, не потеряется.

Лю Гуй-лань побежала к кузнецу. По дороге она оглядывала все дома, но двери всюду были заперты, за окнами стоял мрак. Лачуга кузнеца Ли тоже оказалась на запоре, и оттуда не доносилось никаких звуков.

– Ли Всегда Богатый, открой! Не видал ли ты Го Цюань-хая? – крикнула Лю Гуй-лань в окно.

Ей пришлось несколько раз повторить последнюю фразу, прежде чем кузнец проснулся. За окном наконец послышался заспанный голос:

– Это ты, Лю Гуй-лань? Что с тобой случилось? Мужа, что ли, потеряла?

Женщина совсем расстроилась. Где же он в конце концов? Может быть, они разминулись, пока она ходила в крестьянский союз, и он уже успел вернуться домой? Лю Гуй-лань со всех ног бросилась к своему домику.

После совещания Го Цюань-хай зашел к старухе Ван. У нее, как известно, было двое сыновей, и председатель надеялся, что хотя бы один из них да запишется в армию. Он стал уговаривать старуху, чтобы та повлияла на своих сыновей.

– Видишь ли, председатель, – отозвалась старуха Ван после долгого молчания, – двое-то их – двое, да у младшего нога кривая, и его все равно не возьмут, а старший, как и ты, только что женился… – Старуха многозначительно умолкла и, украдкой взглянув на покрасневшего Го Цюань-хая, продолжала: – Ведь ты, председатель, сам только что женился, и мне ли тебе доказывать, как трудно расстаться с молодой женой.

Го Цюань-хай так и не понял, зачем старуха Ван все это ему рассказывала, и ушел от нее ни с чем. Домой возвращаться не хотелось, и он бесцельно побрел вдоль шоссе. Дойдя до школы, председатель остановился. Оспопрививатель, замещавший уехавшего учителя, уже спал. Го Цюань-хай вошел в пустой темный класс и, присев к столу, задумался.

Он, конечно, понимал, почему люди не шли в армию. Все были привязаны к своей земле, своему хозяйству, а более всего – к своим семьям, да и сам он в этом отношении не лучше других. Разве он показал пример?

Ему вспомнился Чжао Юй-линь: сильный, мужественный и благородный человек, который, не задумываясь, отдал жизнь за общее дело. А ведь у Чжао Юй-линя тоже была жена. Был даже сын и еще воспитанник. Да… дело не только в старухе Ван. Остальные думают так же, как и она. И он, председатель Го, теперь никого не может убедить, не может увлечь за собой. А почему? Понять не трудно! «Привязался к своей семье, сам сидишь на месте, а нас подбиваешь». Правда, в глаза ему никто этого не говорил, но думали так, пожалуй, многие…

Откуда же взялась Лю Гуй-лань? Неужели она нашла его? Да, стоит рядом, смотрит ему в глаза и улыбается своей детской улыбкой. «Что ты надумал? – спрашивают ее глаза. – Ведь мы прожили с тобой всего двадцать дней». Улыбка сходит с ее лица. По щекам катятся крупные слезы. Лю Гуй-лань бросается к нему. Он чувствует ее нежные руки. Вдруг слышится легкий шорох, что-то мягко падает на стол, и после этого сразу раздается звон…

Это откуда-то спрыгнула кошка и опрокинула на столе чернильницу.

Го Цюань-хай вздрогнул и открыл глаза. Кругом никого. Он один в пустом классе.

«Эх, парень! Ты, видно, совсем забыл, что ты коммунист! Женился и решил, что тебя уже ничто не касается. Забыл, кому мы все обязаны своим счастьем. В армию итти не хочешь. Выходит Лю Гуй-лань связывает тебя по рукам и ногам, как вдова Чжан стрелка Хуа».

Го Цюань-хай заткнул трубку за пояс, встал и вышел.

Не успел еще Сяо Сян погасить лампу после ухода Лю Гуй-лань, как на пороге показался Го Цюань-хай.

– Откуда тебя принесло? – весело спросил начальник бригады. – Что там у вас стряслось? Объясни, в чем дело?

Го Цюань-хай не ответил. Он присел на край кана, задумчиво вынул трубку и закурил. Сяо Сян, стоя перед ним, терпеливо ждал.

– Комиссар! – торжественно объявил Го Цюань-хай. – Я иду в армию.

Это было настолько неожиданным, что Сяо Сян даже присел:

– Ты?

– Да…

– Так… А кто же будет в деревне работать?

– Выберите кого-нибудь другого: кузнеца Ли, Чжан Цзин-жуя. Мало ли людей? Заменить меня некем, что ли?..

И председатель решительно направился к двери.

– Не спеши! Надо еще поговорить!.. – крикнул ему вдогонку Сяо Сян.

Но Го Цюань-хай был уже за дверью.

Сяо Сян бросился за ним:

– Да постой же ты, подожди!

Но председатель уже скрылся в ночной темноте.

Сяо Сян вернулся в комнату и долго не ложился спать. Он думал о Го Цюань-хае, которого воспитывал два года, желая сделать из него со временем хорошего секретаря райкома партии. «Такими людьми не бросаются… Но ведь армии как раз и нужны такие люди… Я тоже хорош, нечего сказать… Подбираю себе работников, а о войне и позабыл. Эх, комиссар, комиссар! И до чего же ты стал похож на деревенскую бабу, которая дальше своего носа ничего не видит!..»

Сяо Сян погасил лампу, лег и попытался заснуть. Но думы гнали сон.

«Го Цюань-хай прав. Он стоек, суров и беспощадно требователен к самому себе. В таких людях нуждается армия. Мы обязаны выбирать для нее самых лучших, самых надежных людей из рабочих и крестьян. Так поступает и партия, посылая на фронт самых преданных коммунистов… А ведь он всего двадцать дней, как женат, и Лю Гуй-лань будет плакать… Го Цюань-хай прав, безусловно прав…»

XXIX

Го Цюань-хай вернулся домой следом за Лю Гуй-лань.

На столе мигала масляная лампочка. Лю Гуй-лань сидела расстроенная. Услыхав во дворе шаги, она повернулась к окну.

– Кто там? – с тревогой спросила она.

Но Го Цюань-хай не ответил и молча вошел в комнату.

– Почему ты не спишь? – спросил он раздеваясь.

– Я тебя всюду искала. Куда это ты девался?

Го Цюань-хай присел и, грея руки над тазом с углями, искоса поглядел на жену.

«Сразу объявить или подождать, пока она успокоится?» – подумал он.

– Лошадь накормила? – спросил Го, чтобы оттянуть время и собраться с мыслями.

Она виновато улыбнулась:

– Забыла. Я так расстроилась, что тебя нет…

Го Цюань-хай встал и направился в конюшню.

– Погрелся бы прежде, – остановила его жена. – У тебя только и забот в жизни, что о лошади…

Председатель любил лошадей, а к своей особенно привязался. Как бы ни было трудно с кормами, он всегда доставал жмых и вставал ночью в любую погоду, чтобы накормить лошадь. Конюшня у него всегда была убрана и надежно укрыта от непогоды.

Сейчас он не рассердился на жену, которая забыла подбросить лошади корму. Наоборот. Это оказалось даже кстати: ему хотелось самому пойти в конюшню и подольше побыть с лошадью. Кто знает, когда он увидит ее снова, да и увидит ли?

Когда Го Цюань-хай подошел к конюшне, ему показалось, что там никого нет. Он распахнул дверь и заглянул внутрь. Лошадь лежала у дальней стены, а возле нее копошилось что-то блестящее.

– Иди скорей сюда! – радостно позвал жену Го Цюань-хай. – Смотри! Ожеребилась.

Жена поставила на пол котелок с картошкой и, как была босиком, выбежала во двор.

– Где, где жеребенок? – запыхавшись от волнения, спрашивала Лю Гуй-лань.

– Ты почему босиком бегаешь? – с укором заметил муж. – Ступай обуйся.

– Это тебя не касается, – отмахнулась она. – Где жеребенок?

Жеребенок барахтался и силился подняться. Весь мокрый, он дрожал от холода.

Го Цюань-хай оборвал пуповину и, укутав жеребенка старым мешком, бережно понес его в комнату.

– Клади на кан. Ему холодно, бедненькому, – суетилась Лю Гуй-лань.

На кане жеребенок возобновил попытку подняться. На момент ему удалось встать, но ноги разъехались в стороны, и он снова повалился.

Это так рассмешило Лю Гуй-лань, что она своим громким хохотом разбудила соседей. Прибежал старик Тянь.

– A-а… вон оно что! А я-то ничего и не слыхал… Да какой же красавчик! – Старик потрогал рукой кан. – Да разве же так можно? Совсем ведь кан холодный. Растапливай, растапливай скорей! Погоди, вот здесь ему будет теплее, – решил Тянь, укладывая жеребенка на ворох кукурузных листьев.

Лю Гуй-лань отправилась в кухню и, присев на корточки, стала растапливать печь. Вспыхнувший огонь ярко осветил ее раскрасневшееся лицо и коротко остриженные волосы.

Подождав, пока печь разгорится, Лю Гуй-лань подложила дров и вернулась в комнату.

Го Цюань-хай вытирал жеребенка тряпками, а старик Тянь, глядя с умилением на новорожденного, рассказывал:

– Мать его, которую Фан отдал за долги Добряку Ду, считалась у помещика лучшей лошадью. Так что этот жеребенок хороших кровей. Ты только посмотри на копыта. Лошади с такими копытами – лучшие бегуны. Годика через два надо будет его и к работе приучать.

– Это уж ты, старина Тянь, будешь на нем работать. Ведь он тебе обещан, – улыбнулся Го Цюань-хай.

– Нет, я не возьму.

– Как же так? Я никогда не беру своих слов обратно.

– Спасибо тебе, председатель, а только я все равно не возьму. Как можно!.. Тебе самому понадобится…

– Ну, об этом после поговорим. А впрочем, и говорить нечего. Дело решенное.

Го Цюань-хай обернулся к жене:

– Вот тебе, Гуй-лань, мой наказ: когда этот жеребенок сможет обходиться без матери, привяжешь его в конюшне старика Тяня, запомни.

– Хорошо, запомню… – послушно ответила жена.

Когда старик ушел, Лю Гуй-лань спросила у мужа:

– Уже подходит время вывозить навоз на поля, как же мы без лошади обойдемся?

– Попросишь у кого-нибудь из соседей. Теперь все с лошадьми и никто не откажет… Мы с тобой все жеребенком любуемся, а о матери-то совсем и позабыли. Поди подсыпь ей гаоляна в корыто да жмыха прибавь, чтоб молоко скорее появилось.

Когда жена, задав лошади корму, вернулась обратно, Го Цюань-хай сидел возле жеребенка и расчесывал его гребнем.

Лю Гуй-лань прилегла, но спать не хотелось, и она принялась вслух мечтать о том, как заживут они в этом году. Что прежде всего надо будет обзавестись собственной телегой. Что скоро опоросится свинья и можно будет продать поросят. Что необходимо подумать и об огороде: посадить побольше лука и овощей.

– Ты говорил, что любишь сладкий картофель. Я уже просила старика Тяня достать хороших семян. Он обещал. Теперь у нас с тобой своя земля и можно сажать все, что тебе нравится…

Го Цюань-хай молча покуривал и думал о том, какой удар он должен нанести всем ее мечтам…

Лю Гуй-лань взяла жеребенка на руки и, качая его, как качают детей, гладила по мягкой бархатной спинке.

– Спи, моя крошка, спи, – прошептала она и тут же залилась звонким смехом, но вдруг, вспомнив что-то, умолкла и покраснела до кончиков ушей:

– Го Цюань-хай… Я забыла сказать тебе, что…

Муж не понял и удивленно спросил:

– Что с тобой?

Она еще гуще покраснела и, запинаясь, ответила:

– Я… у меня… Не знаю, в чем дело? Может быть, я заболела… только думаю… – Она уткнулась лицом в гриву жеребенка и замолчала.

Наступила пауза.

– Старик Сунь уверяет, – снова заговорила Лю Гуй-лань, – что Сунгари вскроется в этом году «по-граждански» и урожай должен быть хорошим. Вместе со стариком Тянем мы засеем пшеницей три му и намелем столько муки, что, когда опять настанут новогодние праздники, будем целые две недели варить пельмени… – Она легонько шлепнула жеребенка. – Ты не болтай, не болтай ногами, малыш! На тополях, – продолжала она, – всюду почки появились и даже лопаться стали. Скоро и цветочки распустятся. Пастушок говорит, что на сопках снега уже нет и дикая яблоня начала распускаться. Да! Он вчера принес тебе в подарок какую-то палку. Говорит, что это барбарис.

Она достала из-под цыновки длинную желтоватую палку:

– Вот, возьми. У Цзя-фу уверяет, будто из коры барбариса делают лекарство, которое понижает жар в теле, а кроме того, если из него вырезать палочки для еды, то они, случись в пище какой-нибудь яд, сразу же начинают дымиться. «А так как он боролся с реакционерами и они на него злы, – добавил при этом У Цзя-фу, – и от них можно ждать любого вреда», то эти палочки сослужат тебе службу. И верно, подмешают, чего доброго, какой-нибудь яд. Выстругай из этого палочки, а то я очень боюсь за тебя…

– Какая же ты у меня глупенькая! – нежно улыбнулся жене Го Цюань-хай. – Откуда ты такие небылицы берешь? Что лекарство из этого дерева снижает жар, я тоже слыхал, но что сделанные из него палочки могут обнаружить в пище яд – это детские сказки…

– Совсем не сказки! – перебила жена, но, заметив, что муж досадливо морщится и безуспешно порывается начать какой-то разговор, она на мгновение остановилась:

– Ты что-то хочешь сказать?

– Хочу идти в армию.

Лю Гуй-лань всплеснула руками, и жеребенок упал.

– Что такое?

– Хочу записаться добровольцем в армию.

Подойдя вплотную к мужу, она посмотрела на него испуганными глазами:

– Ты шутишь?

– Зачем шутить? Уже договорился с начальником Сяо.

– Неужели он тебя отпустит? – все еще не верила Лю Гуй-лань.

– Почему же нет?

– А как же работа в крестьянском союзе?

– Выберут другого.

Теперь она уже поверила, но все ее существо восставало против этого решения. Как же отпустить мужа, ведь она и полдня не могла прожить без своего Го. Если его не было рядом, ей недоставало чего-то самого главного, чего-то такого, без чего жизнь казалась невозможной.

– Так… хорошо… иди… – прошептала она и посмотрела на жеребенка, который снова делал безуспешные попытки встать на ноги. Лю Гуй-лань обняла его и залилась горючими слезами.

– Не плачь, – обратился он к жене, когда они наконец улеглись спать, – я не могу видеть твоих слез. Ты только послушай меня. Ведь немало людей записалось в армию. Я тоже должен это сделать. Разобьем бандита Чан Кай-ши, тогда я вернусь к тебе. Начальник Сяо говорит, что Чан Кай-ши скоро будет разгромлен, а начальник Сяо все знает.

Но Лю Гуй-лань, уткнувшись лицом в плечо мужа, продолжала всхлипывать.

– Ну чего же ты плачешь? Ну разве тебе будет приятно, если нас с тобой назовут отсталыми? Неужели ты этого хочешь?

– Я не буду плакать, – прошептала Лю, стараясь удержать слезы. Но они не слушались ее и катились из глаз, словно бусинки с разорванной нитки. – Я знаю… я знаю… ты прав… – всхлипывала она. – Меня не надо уговаривать, но пойми, как тяжело мне с тобой расстаться… Мы так мало прожили вместе, и ты уже уходишь…

– Впереди у нас еще долгая жизнь, – утешал Го Цюань-хай свою жену.

Наконец Лю Гуй-лань вытерла глаза и глубоко вздохнула:

– Как мне жалко, что я не мужчина. Пошла бы вместе с тобой на фронт.

– Дома у тебя найдется много работы. Давай лучше подумаем, что еще нужно успеть сделать по хозяйству. Ведь завтра на собрании я запишусь в армию.

– О домашних делах не заботься. У нас все есть. Вот только не знаю, на сколько времени ты уходишь…

– Чан Кай-ши и его американским хозяевам долго не продержаться. Самое большее – два года.

– А когда ты думаешь отправляться? Надо же тебя успеть собрать в дальний путь.

– Дня через два-три… Ты опять за свое? Перестань же плакать! И какие же вы, женщины, слабые! Слышишь, уже петухи запели. Скоро вставать. Да, совсем забыл, ведь я твою просьбу передал начальнику Сяо.

– Какую просьбу?

В голове Лю Гуй-лань настолько все перепуталось, что она ничего не помнила.

– Ты же просила принять тебя в партию.

– Да, просила. И что же начальник ответил? – оживилась она. – Достойна я или нет?

Го Цюань-хай с улыбкой посмотрел в ее заплаканные глаза, ласково погладил по голове и тоном, каким разговаривают с детьми, сказал:

– Может быть, и достойна, только плачешь много. Будешь так сокрушаться и слезы лить, окажешься недостойной. Видывала ты когда-нибудь коммуниста, который бы все время плакал?

– Ну хорошо, хорошо. Я больше не буду.