Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Го Цюань-хая, по существу, отстранили от дел крестьянского союза. И стал он «барабанной палочкой без барабана». И вот как-то раз у него произошла схватка с одним из старост, которой и воспользовался Чжан Фу-ин, решив разом все покончить. Он созвал совещание и поставил вопрос о поведении председателя. Старосты наперебой начали осуждать Го Цюань-хая. Одни утверждали, что он разложился и не может быть больше председателем, другие открыто заявляли:

– Мы все поддерживаем революционного председателя Чжана. Требуем, чтобы председатель Го убрался из крестьянского союза!

Третьи совсем обнаглели:

– Пусть отправляется домой ребят нянчить.

– Да он же еще не женат, откуда у него ребятам быть! – рассмеялся кто-то.

– Женат или не женат, это никого не касается. Чего с ним церемониться. Пусть убирается из крестьянского союза – и все!

Некоторые, притворяясь благожелателями, советовали:

– Председатель Го, ты очень устал от работы. Не лучше ли тебе посидеть дома и отдохнуть?

Начальник района Чжан Чжун был в это время, как обычно, занят, и когда ему сообщили о распрях в крестьянском союзе деревни Юаньмаотунь, он не стал в них разбираться:

– А вы спросите самих крестьян. Как они решат, пусть так и будет.

Шайка Чжан Фу-ина этого только и ждала. Чжан поднял на ноги всех своих родственников и прихвостней. Он нашел себе преданного друга в лице некоего Ли Гуй-юна, который уговорами и угрозами привлек на его сторону своих родных и знакомых. Шайка хорошо подготовилась, и несколько голосов, раздавшихся в пользу Го Цюань-хая на общем собрании крестьян, бесследно потонули в оглушительном реве заговорщиков:

– Долой председателя Го! Хотим председателя Чжана!

Го Цюань-хаю не дали говорить и выгнали из крестьянского союза.

После того как Чжан Фу-ин заделался председателем, он посадил на все посты своих людей.

Старик Тянь, встретив как-то возчика Суня, шепнул ему на ухо:

– Вот уж, действительно, как говорится: «Каков царь, таковы и чиновники».

– Да, – вздохнул старик Сунь, – и не говори! – Но вспомнив, чем кончилось его выступление на совещании старост, возчик спохватился. – Это, старина Тянь, не нашего ума дело. Это дело казенное. Не все ли равно нам крестьянам: «Кто нами управляет, тому и налоги платим».

Го Цюань-хай переехал в развалившуюся лачугу у западных ворот, которую ему из милости пожертвовал новый председатель.

Шел холодный осенний дождь, а крыша лачуги была как решето. Куда ни ложился Го Цюань-хай, везде текло, отовсюду капало.

Когда прояснилось, изгнанный председатель попросил у соседа телегу и целый день косил траву. Заткнув травой дыры в крыше, он принялся перекладывать кан, чистить дымоходную трубу, мазать глиной стены. Через несколько дней в лачуге стало чисто, но было совершенно пусто. Го Цюань-хай зашел к старику Суню попросить на время чугунок. Возчик обегал всех своих приятелей и вскоре привез целый ворох вещей: посуду, котел для печи, бак для воды, красный лакированный столик, реквизированный у Хань Лао-лю. Вдова Чжао Юй-линя подарила новую цыновку, пастушок У Цзя-фу раздобыл где-то стекло, вставил его в оконную раму и оклеил по краям газетной бумагой. Жилье приобрело совсем благоустроенный вид, и в домике у западных ворот стало оживленно. Люди приходили сюда посоветоваться, потолковать о своих делах и по-прежнему называли хозяина председателем Го.

Когда Чжан Фу-ин проведал об этом, он распорядился прекратить сборища. Его милиционеры обошли деревню и припугнули крестьян:

– Того, кто будет называть Го Цюань-хая председателем, засадим в кутузку!

С тех пор слова «председатель Го» стали запретными. При посторонних они больше не упоминались, однако в тесном кругу люди продолжали их произносить. Го Цюань-хай каждый день ходил на поденщину. На еду денег хватало, а о другом он не заботился. Возвращаясь после работы домой, закуривал трубочку с голубым яшмовым чубуком, оставленную ему Чжао Юй-линем, ложился на чистый кан и смотрел через окно на ясные осенние звезды.

Новый председатель крестьянского союза начал свою общественную деятельность с того, что поставил названного брата Тань Ши-юаня старостой деревни Юаньмаотунь. Это был близкий родственник помещика Тана Загребалы, во времена Маньчжоу-го он служил младшим унтер-офицером в марионеточных войсках.

Ли Гуй-юна за его помощь во время выборов Чжан Фу-ин назначил делопроизводителем крестьянского союза.

Ли Гуй-юн доводился племянником Ли Чжэнь-цзяну и совсем недавно вернулся в деревню.

При японцах он служил в отряде противовоздушной обороны. Ему было приказано строго следить, не появятся ли над территорией Маньчжоу-го советские самолеты, а при их появлении немедленно докладывать начальству. После пятнадцатого августа Ли Гуй-юн не жил в деревне Юаньмаотунь, а околачивался где-то поблизости, но чем он занимался, никто не знал. Когда в Маньчжурии началось движение, известное под названием «рубки больших деревьев и выкорчевывания корней»[23]23
  То есть уничтожение феодального землевладения, подавление класса помещиков. (Прим. перев.)


[Закрыть], он вновь очутился в деревне Юаньмаотунь и показал себя достойным соратником Чжан Фу-ина.

Эта тройка – Чжан Фу-ин, Тань Ши-юань и Ли Гуй-юн, связанная одной веревочкой, заправляла теперь всеми делами. Для виду они проповедовали борьбу с помещиками, а на деле расправлялись лишь с теми, кто не мог от них откупиться.

Старосты поддерживали эту тройку, а крестьянам трудно было во всем разобраться. Кулак Ли Чжэнь-цзян отделался тем, что его поругали на собрании, но взять у него ничего не взяли. У Лю Дэ-шаня, который был значительно беднее Ли Чжэнь-цзяна и числился середняком, наоборот, конфисковали всех лошадей. Обобрали и некоторых других мелких собственников. Но конфискованное имущество и зерно между бедняками не разделили. Тройка распродала все, а на вырученные деньги открыла кооперативную лавку, в которую навезли чулок, одеколона, пудры и мыла. Каков доход лавки, никто из крестьян не знал, при дележе прибыли каждому досталось всего лишь по пятидесяти бумажных долларов, то есть двухдневный заработок поденщика. Но себя тройка, разумеется, не обижала и на вырученные деньги весело проводила время. У дверей крестьянского союза ставили милиционера и устраивали попойки с песнями и плясками под граммофон.

Ли Гуй-юн с виду был совсем неказист, однако хитростью превосходил всех, кто окружал теперь нового председателя. Он умел выходить из воды сухим, всегда сваливая вину на Чжан Фу-ина, но в то же время умел и угодить ему.

Бывшему содержателю харчевни давно приглянулась жена некоего Яна, жившего у северных ворот. Так как она была малорослой, а на лице сохранились следы от оспы, за ней утвердилась кличка Рябая Крошка. С того времени, как Чжан Фу-ин стал председателем, Рябая Крошка зачастила в крестьянский союз. Они подолгу болтали вдвоем и нередко засиживались до полуночи. После организации в деревне Юаньмаотунь женского союза Ли Гуй-юн подстроил так, что Рябую Крошку выдвинули в председательницы.

Женский союз расположился в восточной половине главного дома бывшей усадьбы Хань Лао-лю, и рядом с дощечкой «Крестьянский союз» появилась другая дощечка – «Женский союз».

Когда до крестьян дошло, что Рябая Крошка – председательница, они запретили дочерям и невесткам ходить в крестьянский союз. Перестали бывать там и вдова Чжао Юй-линя и Дасаоцза.

Рябой Крошке все-таки удалось сколотить «актив» из десятка женщин. «Сазан, говорит, ищет сазана, а черепаха – черепаху». Рябая Крошка подобрала себе таких же, как она сама. С этой свитой новоявленная председательница ходила по домам и убеждала женщин изменить старые обычаи. Это было не столько убеждение, сколько принуждение. Был издан приказ всем женщинам стричь себе волосы. К тем, кто не выполнял его, председательница являлась с ножницами. «Активистки» держали упорствующую женщину за руки и за голову, а Рябая Крошка производила намеченную операцию. По всей деревне пошел стон, из каждой лачуги неслись вопли.

Этим дело не ограничилось. Вскоре последовал новый приказ: женщинам моложе тридцати лет носить только белые туфли. Тогда женщины из бедных семей стали ходить босиком: у них не было ни белой материи, ни времени, чтобы шить себе такую обувь. Из-за этого тоже было пролито немало слез.

Так как Рябая Крошка и Чжан Фу-ин дошли до такой наглости, что перестали скрывать свои отношения, разразился скандал.

Взбешенный муж Рябой Крошки кинулся в крестьянский союз, чтобы посчитаться с Чжан Фу-ином. Но Ли Гуй-юн перехватил его на пороге и так избил, что тот еле ноги унес. Крестьяне, видевшие эту расправу, возмутились. По всей деревне пошли пересуды. Тогда на дверях крестьянского союза появилась надпись: «Без дела не входи!»

А если кто-нибудь и отваживался переступить порог, Ли Гуй-юн тотчас накидывался на него:

– Куда лезешь! Смотри, если что пропадет, ты отвечать будешь!

Затем на дверях рядом с этой надписью повесили другую, выполненную рукой того же неутомимого Ли Гуй-юна, которая сначала напугала людей: «Кабинет председателя по просвещению народа».

Вскоре все разъяснилось. Председатель решил проводить с ними «воспитательную работу». Крестьян в определенные дни сгоняли на большой двор. Из дверей союза появлялся Чжан Фу-ин и в течение нескольких часов излагал им что-то совершенно невразумительное.

Как-то раз притащили сюда и старика Суня.

После «занятий» председатель спросил:

– Все поняли, чему я учил вас сегодня?

Опасаясь, как бы все не началось сначала, крестьяне хором ответили:

– Поняли! Поняли!

Чжан Фу-ин подошел к старику Суню:

– Ты тоже все понял?

Возчик поднял голову:

– А кто же тебя знает, что ты такое говорил…

Все захохотали. Чжан Фу-ин разозлился и пнул сидящего на корточках Суня кожаным ботинком.

– Что же теперь делать? – в сотый раз спросил себя под утро председатель крестьянского союза, не спавший всю ночь.

Запели петухи. Чжан Фу-ин поднялся, решил обойти деревню.

– Товарищи, бригада приехала, – объявил он, войдя в первую лачугу. – Опять потребуют от нас продуктов, топлива. Нам невыгодно, чтобы они задерживались здесь надолго. Советую болтать поменьше, а то еще сболтнете лишнее, потом расхлебывай. Конечно, в нашем крестьянском союзе есть еще кое-какие неполадки, но неужели мы не договоримся друг с другом по-хорошему? Деревня, которая не показывает посторонним своих недостатков, – дружная и честная деревня. Ведь хорошая семья никогда не выносит сора из своего дома. Если вас о чем-нибудь будут спрашивать, вы молчите, как будто ничего не знаете…

Когда Чжан Фу-ин, обойдя деревню, возвращался домой, он увидел группы мужчин и женщин. Радостно возбужденные, они со всех сторон направлялись к крестьянскому союзу. Сердце председателя болезненно сжалось, а затем тревожно забилось.

Шел мелкий снег. Снежинки, падая на лоб Чжан Фу-ина, таяли и, словно капли пота, стекали по разгоряченным щекам.

II

Едва на востоке сквозь туманную пелену пробились бледные лучи зимнего солнца, большой двор бывшей помещичьей усадьбы заполнила шумная толпа. Всем не терпелось поскорее увидеть начальника бригады. Первыми порог крестьянского союза переступили старик Сунь и молодой Чжан Цзин-жуй, брат ушедшего в армию Чжан Цзин-сяна. Ему только что исполнилось девятнадцать лет. Был он высок ростом, силен и один справлялся с работой за двоих. Он отказался от помощи крестьян при посеве и уборке, на которую по закону его семья, как семья военнослужащего, имела полное право.

Когда возчик Сунь и Чжан Цзин-жуй вошли в комнату, Сяо Сян еще лежал на кане.

– Проспал станцию, начальник! – весело воскликнул Чжан Цзин-жуй, снимая с головы шапку из собачьего меха.

Он уже было подошел к кану, но возчик схватил его за руку и отдернул назад:

– Зачем будить! Пусть поспит немного. Недаром говорится, что самые вкусные вещи – это

 
Сон, когда заря видна,
Да хорошая жена,
Да пельмени из барашка,
Да тушеная курашка.
 

– Чего вы там про жену да курицу судачите? – спросил, потягиваясь, Сяо Сян.

Он приподнялся и накинул на плечи стеганую ватную куртку. Ноги были еще под одеялом.

Людей уже набралось столько, что в обеих комнатах крестьянского союза стало тесно.

Сяо Сян огляделся. Лица все знакомые, можно было и не стесняться. Начальник бригады спустил ноги с кана и начал обуваться.

– Жив, старина? Здоров? – весело обратился он к возчику.

– Да если бы я умер, моя старуха давно прибежала бы к тебе в уезд со слезами, – прищурив левый глаз, рассмеялся возчик.

Подошла вдова Чжан Юй-линя:

– Наш пастушок, услышав о вашем приезде, уж так обрадовался…

Мужчины и женщины принялись наперебой рассказывать, как они соскучились по начальнику и как ждали его приезда:

– Все надеялись: вот-вот приедешь…

– Еще когда зеленую кукурузу ели, – думали, что вернешься.

– Дождались осени, дождались зимы, а тебя все нет да нет. Так и порешили: уехал наш начальник Сяо в город и забыл про нас.

Сяо Сян тепло улыбнулся:

– Что вы? Как можно забыть? Никогда не забуду.

Он достал тазик и пошел за водой. На пороге, опершись спиной о косяк, молча стояла Дасаоцза. Волосы ее были обрезаны. Над черными, как вороново крыло, бровями нависала челка. Черные глаза неотрывно глядели на Сяо Сяна. Она, казалось, хотела спросить о чем-то, но он заговорил первый:

– Здравствуй, Дасаоцза. Бай Юй-шаня перевели в город Шуанчэнцзы. Работает он в милиции и очень по тебе скучает.

– Как бы не так… – процедила сквозь зубы Дасаоцза. – Уж чего-чего, а этого за ним не водится. Вышел за дверь – и забыл.

Начальник бригады только собрался ответить, как со двора донесся скрип колес. Он выглянул в приоткрытую дверь. Это Тянь Вань-шунь привез полную телегу дров. Старик вошел и почтительно поздоровался.

– Ты только приехал, начальник, дров у тебя, конечно, нету. Вот я и доставил. Топи себе, а кончатся, еще подвезу. Хорошего у нас в деревне немного, но зато дров хватает.

Несколько человек вышли во двор и сложили дрова под навес. Они растопили печь, кан нагрелся, и в комнате стало тепло. Хотя было время завтрака, домой никто не спешил. Люди пристроились кто где. Многие расположились на кане. Одни примеряли пальто и шапку Сяо Сяна, другие разглядывали его оружие.

Старик Сунь осторожно взял в руки новенький браунинг, дунул в него, понюхал и торжественно проговорил:

– Да… эта штука сделана по всем небесным законам.

– Каким еще небесным, суеверная ты башка! – перебил его Чжан Цзин-жуй. – При чем тут небесные законы? Это люди изобрели.

– А люди по каким-таким законам изобретают, по-твоему? – хитро ухмыльнулся старик. – Тебя послушать, так выходит, нет никаких небесных законов. А я вот возьму да спрошу. Скажи-ка мне, парень: когда Чжугэ Лян[24]24
  Чжугэ Лян – знаменитый китайский государственный деятель и полководец III века н. э. Его имя в Китае является нарицательным для обозначения талантливых людей. (Прим. перев.)


[Закрыть] нагнал на реку ветер, чтобы сжечь вражеские корабли, по каким законам он действовал? Не по небесным? А вот тебе, дурень, еще пример: жена Сюе Дин-шаня[25]25
  Сюе Дин-шань – известный полководец древнего Китая. Имя его жены Фань Ли-хуа окружено многочисленными легендами. (Прим. перев.)


[Закрыть], по имени Фань Ли-хуа, перенесла на другое место целую гору, перевернула море вверх дном и всю воду из него вылила. Это по каким же таким законам, неученая ты деревенщина?..

Чжан Цзин-жуй, видя, что старика не переговорить, замолчал и, склонившись над столом, стал рассматривать книги и газеты. Когда он раскрыл «Программу земельной реформы Китая», Сяо Сян с гордостью указал на нее пальцем:

– Вот это намного чудеснее небесных законов, старина Сунь. Называется земельный закон, то есть закон о разделе земли. Утвержден председателем Мао. Он обеспечивает людям хорошую жизнь. – Сяо Сян взял в руки брошюру и высоко поднял ее над головой. – Теперь, товарищи, мы с вами будем смело действовать по этому земельному закону и выкорчуем все корни феодализма. Если же мы не сделаем этого, переворот наш не будет доведен до корца… Ну, как вы здесь без меня жили? Продолжали начатое нами дело?

Все разом зашумели. Кто жаловался, кто бранился, кто иронически посмеивался. Когда шум несколько затих, старик Тянь возвысил голос:

– Уж такое здесь получилось, начальник, что и не поверишь! До того дошли, что в нашей деревне всякие бродяги разжирели, как помещики, а у нас животы опять подвело. Раньше работали своими мотыгами на помещиков, а ныне мотыги сменили на пики и жуликов охранять начали. Вот какие дела…

– Это правильно! – крикнул возчик. – Получилось у нас так, что убили мы зайца, а откормили ястреба.

– В прошлом году, – вставил Чжан Цзин-жуй, – хоть ватные куртки да штаны получили. Правда, они давно изодрались, еще когда на сопки ездили за дровами. А в этом году одно горе себе нажили. Даже семьям военнослужащих и то ничего не досталось. А помещики одеты так же тепло, как и прежде.

– Неужели они все еще сдают вам земли в аренду? – спросил начальник бригады.

– А как же? Конечно! Отдали нам несколько шанов плохой земли, а лучшие участки себе пооставляли и опять в аренду сдавать принялись. Сами же ни лопат, ни мотыг, ни серпов в руки не берут, – волнуясь, объяснил старик Тянь.

Дасаоцза решительно выступила вперед. Глаза ее вспыхнули. На переносице появилась глубокая суровая складка:

– Они землю себе оставили, говоришь? А я, старина Тянь, другое скажу. Если бы начальник Сяо не вернулся, розданные дома и земли помещики обратно бы себе позабирали.

– Правда! Правда, дочка. Ты сейчас просто золотые слова сказала… – потянулась на голос Дасаоцзы слепая старуха Тянь. Суетливо хватая людей руками, она пробралась к Сяо Сяну и, найдя его, быстро заговорила:

– Ты только послушай, начальник, спаситель наш! Как-то осенью зашла на этот двор младшая жена убитого помещика. Цзян Сю-ин ее зовут… Пришла и сказала моему старику: «Соблюдай чистоту во дворе». Он сперва даже не понял, чего ей от него надо. А она ему: «Разве не видишь, что на крыше нашего дома красные цветы расцвели, а на вязах у ворот – белые распустились». Старик мой поднял голову, глядит – верно, на крыше цветы. Он диву дался, а Цзян Сю-ин тут ему и объяснила: «Это нам небесное предзнаменование выходит. Наверно, скоро демократическая власть законы свои изменит и дома и земли обратно вернет».

– Зачем было слушать такие враки? – перебил старуху Чжан Цзин-жуй. – Разве может быть такое, чтоб на крыше цветы расцветали?

– Да я-то слепая… сама, конечно, не видела, а только мне старик сказывал, – как бы оправдываясь, отозвалась старуха.

– Это точно бывает, – поспешил вставить слово возчик. – Вот мне тоже не раз доводилось видеть цветы на крыше, красные-красные, как георгины. Помню, давно это было, на крыше дома Тана Загребалы распустились красные цветы. Дело, скажу, прямо удивительное…

– Да что же тут удивительного, старина? – рассмеялся Сяо Сян. – Ничего сверхъестественного в этом нет. Занесет ветром семена цветов на крышу, а на всякой крыше земля бывает. Попадут семена на землю, придет время, и из них вырастут цветы – вот только и всего. – Он ласково посмотрел на старуху Тянь и участливо спросил:

– Почему это вы со стариком переехали в другое место?

– Выгнали их со двора, – объяснил за нее возчик.

– Как выгнали? Кто?

– А кто хозяином деревни заделался, тот и выгнал! – злобно сплюнул Сунь.

Начальник бригады умышленно воздержался от расспросов о Чжан Фу-ине, ожидая, когда крестьяне сами начнут о нем рассказывать. Он насмешливо осведомился о здоровье помещиков Добряка Ду и Тана Загребалы.

– А как насчет земли? Поделили? – спросил он.

Старик Тянь, присев на край кана, тяжело вздохнул:

– Какое там поделили, начальник! С тех пор как этот пробрался в председатели, все вверх дном пошло. Он сразу всем сердцем к помещикам прильнул, а к беднякам спиной оборотился. Никакой борьбы с толстопузыми не ведет. В крайнем случае, и то для видимости, оштрафует кого-нибудь из них на восемьдесят или сто долларов и дело с концом. Зато с теми, кто пот свой проливает, борется вовсю. Вот, скажем, Лю Дэ-шань… Да ты его помнишь, начальник! Середняк он. Ушел этот Лю Дэ-шань в армию носильщиком, а Чжан Фу-ин, не долго думая, все его имущество забрал…

– Как же так получилось? – осторожно спросил Сяо Сян. – А ваш теперешний председатель – крестьянин? Кто он такой? бедняк? середняк?

– Он крестьянин только в феврале да в августе, когда в поле делать нечего.

– Так зачем же вы его выбрали в председатели? – сделал удивленное лицо начальник бригады.

– Да видишь ли, когда тут сводили счеты с помещиком Цуем, он вроде и заслужил.

– Это чем же?

– Ну два золотых кольца разыскал да шесть узлов разной помещичьей одежды.

– Выходит, сперва он был активистом? Что же с ним потом приключилось?

Языки развязались:

– А кто ж его знает? Сначала был человек как человек, а потом словно сдурел…

– Это враки: никогда он хорошим человеком не был…

– Да нет, был как будто ничего. А вот связался с Ли Гуй-юном, тот его и сбил с дороги.

– Брось ты! При чем тут Ли Гуй-юн? Ли Гуй-юн сам по себе собака, а Чжан Фу-ин без всякого Ли Гуй-юна – сволочь! Это он сперва активистом прикинулся, чтобы в председатели пролезть.

– А почему же он против помещиков выступал, громче всех кричал?

– Кричал? Кричать всякий может!

– Да будет вам языки чесать! – прикрикнул возчик на споривших. – Ты, начальник Сяо, меня спроси. Я тебе все по порядку выложу…

– Что же, выкладывай, старина.

– Я, старый Сунь, давно говорил этим бестолковым людям, что Чжан нехороший человек и нельзя его выбирать. Так меня не послушали…

– Постой, постой! – перебил Чжан Цзин-жуй. – Когда же ты об этом говорил? Я что-то такое не упомню. Чжан Фу-ин пинка дал тебе, ты и то словом не обмолвился.

Старика передернуло. Он считал этот случай самым позорным в своей жизни и страшно расстраивался, когда о нем напоминали. Гнев и обида закипели в сердце возчика, но он предпочел сделать вид, что не расслышал слов Чжан Цзинь-жуя, и тем же назидательным тоном продолжал:

– Так вот… меня, старика, не послушали тогда. Все в один голос кричали: «Этот Чжан Непутевый совсем изменился, за бабами бегать перестал, чем он не председатель?» А я один говорил: «Ни черта он не изменился и все такой же блудодей!» Мне не поверили. Ли Гуй-юну поверили! Вот и наплакались. Теперь всем ясно, кто правильно говорил: Ли Гуй-юн или я, старый Сунь. Есть такая хорошая пословица: «Сколько зайца ни запрягай, он коренной лошадью не станет».

– Это уж ты сам такую пословицу придумал, – поддел его Чжан Цзин-жуй.

– А тебе какое дело, сам или не сам? – огрызнулся возчик. – Туда же, молокосос, стариков учить! Я сказал заяц, а на самом деле Чжан Фу-ин просто мышь…

– А если он мышь, где же его нора? – рассмеялся начальник бригады.

Старик посмотрел на Сяо Сяна сначала серьезно, а затем, прищурив, по обыкновению, левый глаз, хитро ухмыльнулся:

– Я вот как думаю: если люди сами по себе живут и единодушия не имеют, их любой прощелыга обкрутить может. А обкрутит – вот и нора для такой мыши готова. Разве не так?

– Именно так, брат Сунь, – кивнул Сяо Сян.

Он обвел глазами притихших людей и вдруг задал вопрос, которого все ждали и вместе с тем боялись услышать:

– Где же ваш председатель Го Цюань-хай?

– Ты еще помнишь его? – вздохнул старый Сунь. – Он, бедняга, несчастный человек. Его выгнали. Пошел работать на поденщину…

– Только вчера уехал на сопку. Возит чужой лес! – добавил старик Тянь.

Давно уже прошло время, положенное для завтрака, а беседа все продолжалась. С возвращением начальника Сяо крестьяне снова воспрянули духом.