Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

X

Теперь уже почти вся деревня поднялась на борьбу с помещиками.

Списки, составленные Добряком Ду, воочию убедили крестьян, что сопротивление врага не сломлено и он еще замышляет контрреволюционный переворот. Ненависть к помещикам усилилась. Бедняки в один голос заявляли, что нужно отнять у них оружие, иначе покоя людям не будет.

Снова день и ночь шли совещания. Поднялся настоящий ураган, который всей своей мощью обрушился на силы старого мира.

Однажды вечером, через несколько дней после того как были обнаружены списки, в правлении крестьянского союза зажгли большую лампу. В комнате стоял шум, люди с нетерпением ожидали, когда наконец приведут помещика Ду. Напрягая голос, старик Чу старался всех перекричать:

– Не добьемся – и не надо! Отправим в уездную тюрьму – и конец! Хлопот меньше будет.

Го Цюань-хай, посоветовавшись с активистами, послал Дасаоцзу и Лю Гуй-лань уговорить младшую сноху Ду, чтобы та сказала, где спрятано оружие. В этот момент раздались возгласы:

– Пришел! Пришел!

За окном блеснул свет фонаря, и через минуту милиционер втолкнул толстяка в комнату. Лицо помещика было бледно. Он пошатывался, с трудом держась на ногах. Два дня назад Добряк указал еще на три тайника с вещами, рассчитывая, что, отдав это имущество, он наконец избавится от расспросов об оружии. Но теперь от него требовали именно оружие – и ничего больше.

Лампа в клубах табачного дыма, плавающего под потолком, походила на луну в темных облаках.

– Старый черт! Всегда улыбаешься, а сам камень за пазухой прячешь! – крикнул кто-то из присутствовавших, обращаясь к помещику.

Немало выслушал в этот вечер Добряк Ду. Ему припомнили даже такое, о чем он уже давно успел забыть.

Наконец подошел Го Цюань-хай и стал терпеливо втолковывать помещику, что, если тот отдаст свой маузер, ему сбросят остаток долга крестьянам.

Добряк хотел было что-то сказать, но осекся и опустил глаза.

– Попробуй ты, может, у тебя выйдет… – шепнул председатель на ухо старику Суню.

Возчик подошел к помещику и решил сперва взять его лаской и уважением:

– Все мы добрые люди, и сердца у нас, как у Бодисатвы.

Помещик покосился на улыбающееся лицо своего бывшего батрака, на его прищуренный левый глаз и ничего не ответил.

– Послушай меня, – неторопливо продолжал старик Сунь. – Мы много лет связаны вместе: ты – хозяин, я – твой батрак. И что у тебя есть – мне все известно. Ведь у тебя еще при Китайской республике оружие водилось. Во время освобождения Маньчжурии был у тебя маузер. Скажи скорей, где он, отпустим тебя, и ты станешь честно трудиться.

– Да у меня же ничего нет. Что мне говорить?

– Ты опять за свое! – с укором сказал Сунь. – Да если бы у тебя не было оружия, чем бы ты стал охранять свои четыре башни?

Добряк Ду долго думал и наконец признался:

– Был у меня раньше один дробовик, а больше ничего нет…

– А где этот дробовик? – оживился Чжан Цзин-жуй.

– Давно сдал властям.

– Каким таким еще властям? – поинтересовался возчик.

– Еще во времена республики сдал…

– И почему это у тебя такая бестолковая башка? – воскликнул возчик. – Как ты не понимаешь, что только наша Восьмая армия и демократическое правительство могут называться настоящей властью?

Чжан Цзин-жуй, боясь, что Сунь опять заведет старую песню и разговор свернет в сторону, попробовал было вмешаться, но Добряк уже ухватился за последние слова возчика:

– Правильно, правильно, старина Сунь, у меня действительно бестолковая башка! Но в дальнейшем, я клянусь тебе, обязательно исправлюсь. Я отдал все золото, чтобы пойти за крестьянским союзом по революционному пути и служить народу…

Раздался хохот, посыпалась брань.

– Бросьте зубоскалить! – крикнул Чжан Цзин-жуй. – Добряк, если ты действительно решил исправиться, то мы это приветствуем. Но ведь, прежде чем идти по революционному пути, нужно сдать оружие.

– Соседи! Да откуда у меня быть таким вещам? Помилосердствуйте… – взмолился помещик.

– У тебя не только винтовки, но и маузер есть, – заметил старик Чу.

– Клянусь, маузера никогда не было.

– Нету, говоришь, маузера, – заговорил старик Чу, придвинувшись вплотную к помещику. – А что твой сын в сапог прятал? Короткоствольный маузер! Об этом вся деревня знает.

– Да у меня ничего нет, – снова нудно заговорил толстяк.

Старик Чу весь побагровел:

– Так-таки ничего и нет? Ладно! Будет нам с тобой канителиться. Веди его!

Чжан Цзин-жуй угрожающе щелкнул затвором. Добряк Ду так перепугался, что у него даже физиономия перекосилась.

– Мы давно уже все проверили! – крикнул Чу. – У тебя и винтовки и маузер есть! Раз ты их спрятал, значит решил контрреволюцию разводить. Что будем с ним делать? – обратился он ко всем.

– Вяжи его!

– Посадить в кутузку!

У Цзя-фу обеими руками толкнул помещика в спину.

– Ой, мама, мама! – вскрикнул Добряк Ду. – Не надо пугать! Не надо пугать… У меня одышка… Прямо в глазах потемнело!

Помещик повалился на кан. Его подняли, принесли воды и стали отпаивать.

Чжан Цзин-жуй ударил прикладом об пол и злобно выругался:

– Чего притворяешься? Если не скажешь – расстреляем, обязательно расстреляем!

Молчавший до сих пор Го Цюань-хай вынул изо рта трубку и миролюбиво заговорил:

– Ты лучше признайся, Добряк. Скажешь – всем неприятностям конец, а станешь запираться, только хуже будет.

Лицо Ду исказилось плаксивой гримасой:

– Что мне сказать? Ведь и золото и серебро – все отдал…

– Об этом мы тебя не спрашиваем. Если осталось, пользуйся сам, нам не надо. Только оружие отдай, – настаивал Го Цюань-хай.

Помещик снова в изнеможении свалился на кан и, задыхаясь, попросил еще воды. Когда его напоили, он прислонился к стене и медленно начал:

– В прошлом году, в мае, мой сын вместе со старшим сыном Хань Лао-лю Хань Ши-юанем приезжали ко мне из Харбина. То, что Хань Ши-юань привез маузер, – это истинная правда. Но то, что этот маузер был спрятан моим сыном, – сплошная ложь. Спрятал маузер Хань Ши-юань, с которым мой сын ехал в одном вагоне. Хань Ши-юань привез с собой женщину из публичного дома и поэтому не пошел домой, боясь, что его жена будет недовольна. Он остановился в моем западном флигеле. Хань Ши-юань частенько скандалил со своей девкой. Однажды вечером я услышал выстрел. Мы с сыном перепугались и подумали, что он ее убил. Но после этого они, как ни в чем не бывало, отправились охотиться на фазанов. Выстрелы долетели до гор, вблизи которых бродила банда Бэйлая. В полночь бандиты явились ко мне, связали Хань Ши-юаня, увели с собой и прихватили маузер…

– До чего же ты заврался, – с досадой сказал старик Чу.

Возчик переглянулся с Го Цюань-хаем:

– Гляди, как здорово придумал! Все на Хань Ши-юаня свалил, а сам оказался чистым, как новорожденный. Мастер плести небылицы, – рассмеялся возчик.

– Я сказал вам чистую правду. Можете проверить. Жена Хань Ши-юаня еще здесь, спросите ее. Если хоть слово приврал – пусть меня расстреляют.

– Давно проверили, – продолжал возчик. – Уж я-то все твои дела знаю. Ты думаешь, я, старый Сунь, совсем дурак!

– И кому он только врет? – возмутился Чжан Цзин-жуй. – Ведь твой сын был в банде вместе с Хань Ши-юанем и привез из Харбина целый воз награбленных вещей. Кто в то время мог бы проехать на телеге без оружия, когда по всем дорогам грабили и раздевали?..

– У Хань Ши-юаня действительно было оружие. Вещи тоже ему принадлежали, – настаивал Ду.

– Ты теперь все на мертвого свалить норовишь. И когда это Хань Ши-юань жил у тебя в западном флигеле? Никто этого не видел, а вот, что твой сын постоянно чистил оружие, сидя на кане, – все соседи видели. Я тебя опять спрашиваю: выдашь ты оружие или нет? – и Чжан Цзин-жуй вскинул винтовку.

– Послушай, Добряк, – обратился к помещику Го Цюань-хай. – Башка, видно, у тебя и в самом деле, что ивовый чурбан. Ничем ее не прошибешь. Так вот я тебе говорю: нам твоих слов больше не надо. Твоя сноха уже во всем призналась.

Жирное тело помещика так и затряслось. Лицо его все покрылось испариной, но и тут он не отступился:

– Соседи, да право же у меня ничего нет…

– Уведите его! – коротко приказал Го Цюань-хай милиционерам.

Один из них схватил Ду за шиворот, другой принялся вязать.

– Не надо, никуда он не убежит, – остановил их председатель.

Помещика вывели. Старик Сунь сорвался с места и кинулся следом:

– Осторожнее! Не давай ему подходить близко к вязам, а то еще, чего доброго, стукнется головой о дерево и кончится раньше времени.

– Без тебя знаем! Вечно суешь нос, куда не спрашивают! – рассердился милиционер.

Однако Сунь простоял на крыльце до тех пор, пока помещика не провели мимо вязов.

Светила луна. На свежем снегу остались беспорядочные следы трех пар ног…

XI

После допроса Го Цюань-хай вместе со всеми направился к усадьбе Добряка Ду.

Полная луна озаряла занесенную снегом деревню. Было морозно. Го Цюань-хай опустил уши своей шапки и спрятал руки в рукава. В это время в восточной комнате главного дома помещичьей усадьбы при тусклом свете масляной лампы женщины деревни Юаньмаотунь все еще допрашивали Пышку. Та пугливо озиралась по сторонам. Кругом были чужие ей, враждебные лица. В комнату набралось десятка два крестьянок. Некоторые пришли с детьми. Поджав под себя ноги, они расположились на кане и, дымя длинными трубками, кормили грудью малышей. Слепая старуха Тянь сидела возле стола и внимательно прислушивалась к голосам. За ее спиной стояла вдова Чжао.

Го Цюань-хай распахнул дверь, и клубы морозного воздуха на мгновение заполнили комнату. Навстречу ему поднялась Дасаоцза. Понизив голос, она заговорила:

– Сколько ни спрашиваем, ответ один: «Не знаю».

Го Цюань-хай посмотрел на Пышку.

– Вот что, – обратился он к снохе помещика, – все говорят, что ты знаешь, где оружие. Если не укажешь, а мы найдем, тебе плохо будет.

Пышка украдкой покосилась на Го Цюань-хая, чтобы убедиться, насколько серьезна эта угроза, и дрожащим голосом спросила:

– А если скажу, но вы почему-либо не найдете, что мне тогда будет?

– Ты только скажи правду, а найдем или не найдем, это уже не твоя забота. Винить не станем, – пообещал он и, чтобы положить конец ее нерешительности, добавил: – Утаишь – засадим в кутузку. Пожалеешь, да поздно будет.

– А если свекор меня прибьет?

– Не посмеет! – крикнул старик Чу.

– Мы тебя защитим, – вставила Дасаоцза.

– Наша Дасаоцза сделает, раз говорит, – раздался голос вошедшего в этот момент старика Суня.

– Если я скажу про оружие, вы примете меня в женский союз? – робко спросила Пышка.

– Если даже и не примут в союз, все равно прославишься, – дипломатично ответила Дасаоцза.

– Ладно, скажу…

Пышка сообщила, что сын Добряка Ду отдал две винтовки на сохранение ее брату, который живет в деревне Уцзя. Однажды, гостя у матери, она видела две новые японские винтовки, но куда их спрятали потом, не знает.

Го Цюань-хай велел Суню запрягать, а Лю Гуй-лань и Дасаоцзе собрать женщин, расставить их у всех ворот и никого не выпускать. Чжан Цзин-жую он приказал сторожить конфискованное имущество, свезенное в крестьянский союз, а сам с двумя милиционерами и Пышкой отправился в деревню Уцзя.

Над необозримыми снежными полями ярко горели звезды. По укатанной дороге сани летели, как птица. Немного отъехав, Го Цюань-хай спросил Пышку о маузере.

– Может быть, есть – только я не знаю, – ответила женщина.

– А из-за чего это ты все ссоришься со старшей снохой?

Пышка вспомнила о кольце, расстроилась и принялась честить Тощую Коноплю и ее мужа.

– Успокойся, – прервал ее Го. – Ты лучше скажи, знает ли про маузер Тощая Конопля?

– Конечно, знает! Ведь это ее с мужем дела. Без нее не обошлось.

Въехали в деревню Уцзя. Сунь подкатил к дому матери Пышки. Ворота были заперты. Пышка постучала. Когда ворота открыли, она быстро вошла в дом и, растолкав спящего брата, шепотом с ним переговорила. Молодой парень быстро оделся и вышел к саням.

– Идемте, – кратко бросил он.

Старик Сунь и Пышка остались ждать, а Го Цюань-хай с милиционерами направились к лесу.

Уже всходило солнце, рассыпая по снегу ослепительные золотые блестки. Пройдя около трех ли, они достигли небольшого пригорка. Провожатый остановился у поваленной сосны и разгреб ногами мягкий снег. Из-под снега показалась промасленная тряпка. Милиционеры вытащили сверток и развернули. В нем оказались две винтовки. Затворы, смазанные жиром, были в хорошем состоянии, но на стволах уже появилась ржавчина.

Неподалеку от того места, где были обнаружены винтовки, брат Пышки выкопал и патроны.

Когда возвратились в деревню Юаньмаотунь, наступало уже время завтрака, и над белыми крышами лачуг курился сероватый дымок. Он неподвижно стоял в тихом морозном воздухе.

Го Цюань-хай отослал старика Суня и обоих милиционеров отдыхать, а сам вместе с Пышкой направился к усадьбе Ду.

Придя в усадьбу, Пышка стала уговаривать Тощую Коноплю указать, где спрятан маузер. Та с презрением поглядела на невестку, вынула изо рта свою трубку и молча сплюнула сквозь зубы. Тогда за Тощую Коноплю принялись вошедшие следом Дасаоцза и Лю Гуй-лань. Пышку, присутствие которой было теперь бесполезно, Го Цюань-хай отослал спать.

Через час Тощая Конопля наконец призналась, что маузер спрятан под стогом соломы. Го Цюань-хай велел людям разобрать стог. Вскоре короткоствольный маузер принесли, но ударник и патроны разыскать не удалось.

– Где ударник и патроны, – подступила к Тощей Конопле Дасаоцза.

– Честное слово, не знаю. Спросите у свекра…

Го Цюань-хай в сопровождении нескольких активистов вошел в кутузку, где сидел Добряк Ду. Он показал ему маузер и спросил, где ударник и патроны, предупредив помещика, что запираться уже бессмысленно. Ду наконец сдался:

– Сложены в стеклянную посуду, залиты маслом и в таком виде закопаны в песке за северными воротами.

Его повели к указанному месту. Старик Чу выкопал бутыль и разбил ее. Потекло масло, и на снег упали патроны и ударник. Добряк Ду в изнеможении опустился на сугроб и, стыдясь смотреть людям в лицо, надвинул шапку на глаза.

Весь обратный путь он молчал.

Едва они подошли к деревне, навстречу им верхом на рыжем коне вылетел Чжан Цзин-жуй. Поровнявшись с Го Цюань-хаем, он осадил коня и крикнул:

– Приехали «выметалы»!

– Из какой деревни? – спросил Го Цюань-хай.

– Из деревни Миньсиньтунь.

Го Цюань-хай, бросив всех, пустился бегом к большому двору. Он не раз слышал о «выметалах» – батраках и бедных крестьянах, приезжавших из соседних деревень «выметать остатки феодализма». Но крестьяне деревни Юаньмаотунь в посторонней помощи уже не нуждались. Имущество у помещиков конфисковано, и остается найти только оружие. Какую же помощь могли оказать пришельцы? Если сами юаньмаотуньцы до последнего времени не знали, где спрятано оружие, то что могли знать о нем крестьяне других деревень? Их приезд лишь вызвал бы неразбериху и мог только испортить дело.

Го Цюань-хай рассчитывал задержать приехавших на шоссе и уговорить их вернуться восвояси, но было уже поздно. В ворота крестьянского союза под оглушительную музыку гонгов и барабанов уже въезжало более трех десятков саней. Председатель велел милиционеру немедленно скакать к Сяо Сяну: «пусть, мол, скажет, как быть», а сам поспешил на большой двор. Из саней со смехом и шутками вылезали мужчины и женщины.

Го Цюань-хай поздоровался и гостеприимно пригласил всех в помещение.

– Заходите, заходите, земляки. Здесь холодно. Пожалуйте греться.

Приехавшие ввалились в главный дом, а двор заполнили юаньмаотуньцы. Сбежалась вся деревня.

К Го Цюань-хаю подошел Чэн, председатель крестьянского союза деревни Миньсиньтунь:

– Слыхали, что вы здесь никак не разделаетесь с помещиком Таном Загребалой. В нашей деревне у этого паука тоже есть земля, и нас он также эксплуатировал. Вот и приехали помочь вам «вымести» его. Только мы просим, вы уж не выгораживайте злодея-помещика.

Последние слова настолько задели Го Цюань-хая, что он не сразу нашелся, что ответить.

– Ты ври, да не завирайся! Кто это тебе наплел, что мы собираемся выгораживать Тана Загребалу? – пришел на помощь Го Цюань-хаю старик Чу.

Ошеломленный таким приемом, Чэн безмолвно уставился на Го Цюань-хая. Оба председателя стояли друг против друга, не зная, как им быть. Вдруг из-за спины Чэна выскочил один из приехавших и запальчиво крикнул:

– Как же не выгораживаете, если он до сих пор живет у вас как ни в чем не бывало!

Го Цюань-хай уже успел прийти в себя и рассудительно ответил:

– Ты неправ, земляк. Тана Загребалу мы уже свалили, и больше ему не подняться.

– Если бы выгораживали помещиков, откуда бы у нас были вот эти штуки? – подступился к крикуну Чжан Цзин-жуй и потряс в воздухе новенькой винтовкой.

Старик Сунь, увидев такое множество людей с винтовками и пиками, перетрусил. Возчик хорошо помнил, что означало раньше слово «выметала». Так некогда называли шаманок, которые своими заклинаниями очищали дом от чертей. Во рту у старика сразу стало сухо, перед глазами поплыли радужные круги. Надо скорее уйти, а то и его, чего доброго, «выметут» как нечистую силу. Но, заметив, что «выметал» никто, кроме него, не испугался, возчик успокоился и даже вышел из своего убежища.

Го Цюань-хай увел председателя Чэна в соседнюю комнату. Он усадил гостя на кан и протянул ему свою трубку.

Председатели разговорились.

– Когда я отбывал трудовую повинность в Муданцзяне, я как будто тебя видел, – сказал Го Цюань-хай.

– И мне сдается, что встречались где-то.

– Тебя еще как-то японцы здорово избили.

– Верно! Был такой случай. Да и тебе, помнится, тоже досталось.

– Досталось, – согласился Го Цюань-хай. – Все натерпелись.

– Натерпелись… – подтвердил Чэн. – Чуть не перемерли.

Воспоминания о пережитом сблизили сердца этих людей, языки развязались. Вскоре Го и Чэн беседовали уже как закадычные друзья.

– То, что вы приехали помочь нам в борьбе с помещиками, – сказал Го Цюань-хай, – мы, конечно, очень приветствуем. Боюсь только, как бы у нас неразберихи не получилось. Ведь вы наших дел не знаете…

– Верно, не знаем, – согласился Чэн, – однако зачем же быть неразберихе? Я думаю, не плохо было бы созвать совместное собрание крестьян вашей и нашей деревень да потолковать. Как ты смотришь на это, председатель Го?

– Что ж, это будет очень хорошо, председатель Чэн…

На дворе в это время юаньмаотуньцы и миньсиньтуньцы нашли общий язык и начали выказывать друг другу внимание. Гости водрузили свое знамя рядом со знаменем крестьянского союза деревни Юаньмаотунь и загремели в гонги и барабаны, приветствуя хозяев. Юаньмаотуньцы притащили свои гонги, барабаны и трубы и подняли невообразимый шум, приветствуя, в свою очередь, гостей. Потом они пригласили женщин деревни Миньсиньтунь в западный флигель.

На земляном полу разложили большой костер, грелись, сушили одежду, курили трубки, и комната вскоре потонула в дыму. Лица разрумянились, сердца оживились. Полилась дружеская беседа. Лю Гуй-лань обошла односельчанок, составила хор, и женщины запели новые частушки:

 
Чан Кай-ши – чем дольше бой,
Прахом рассыпается.
А у армии Восьмой
Сила прибавляется!
 

Затем юаньмаотуньки захлопали в ладоши и попросили спеть сестер миньсиньтунек. Те тоже составили хор, но не успели они начать, как появился Го Цюань-хай и пригласил всех на собрание.

Открывая собрание, он обратился к односельчанам:

– Наши братья, бедняки и батраки деревни Миньсиньтунь, приехали помочь нам в нашей борьбе с помещиками.

– Приветствуем братьев миньсиньтуньцев! Благодарим их за посещение! – раздались дружные возгласы.

– А чем же мы их отблагодарим? – спросил Го Цюань-хай.

Наступила пауза. Наконец из дальнего угла подал спой голос старик Сунь:

– А мы тоже возьмем да и поедем к ним выметать империалистов с капиталистами!

Раздался дружный смех.

– Этого совсем не требуется, старина Сунь! – ответил возчику Го Цюань-хай. – Наши братья опередили нас и приехали покончить с Таном Загребалой. Но мы и сами уже с ним расправились. Если у него что и осталось, то говорить об этом уже нет смысла. Но так как уважаемые братья побеспокоились и приехали к нам в такую стужу, не отпустим же мы их домой с пустыми руками! Придется поделиться. Ведь Тан Загребала эксплуатировал и угнетал их так же, как и нас.

– У Тана Загребалы во дворе сложены две сажени дров. Пусть забирают с собой! – предложил старик Чу.

– Вот как! – раздались разочарованные возгласы приехавших. – Выходит: мясо сами съели, а кожу другим кинули…

– Мы думали, что вы нам поможете отнять у Тана Загребалы все, что он выжал из нас… – обратились к Го Цюань-хаю женщины деревни Миньсиньтунь.

Го Цюань-хай поднял руку:

– Не стоит шуметь и препираться. Бедняки миньсиньтуньцы и бедняки юаньмаотуньцы – одна семья. Неужели мы не уладим наши семейные дела по-хорошему? Если будем ссориться, наши враги толстопузые поднимут нас на смех. Ведь страна теперь наша, демократическая власть тоже наша, и мы должны делиться друг с другом. Пусть нам, юаньмаотуньцам, достанется немного меньше. Стоит ли говорить об этом? У наших братьев не хватает корма для лошадей, а во дворе Гана Загребалы стоят два больших стога соломы и припрятано около трехсот кругов жмыха. Хотя все это мы оставили для нужд нашего крестьянского союза, но не поскупимся и отдадим миньсиньтуньцам.

Поднялся председатель Чэн:

– Слушайте меня, люди деревни Миньсиньтунь! Вы же сами видите, что наши соседи относятся к нам, как к родным, и хотят выделить часть своего добра. Согласимся ли мы взять у таких же бедняков, как мы, это добро?

Миньсиньтуньцы подняли невообразимый шум.

– Не возьмем! Не возьмем! – кричали они. – Как можно! Нам не надо! Не станем обижать наших братьев!

В конце концов вопрос уладили, пойдя на взаимные уступки.

После общего собрания активисты обеих деревень устроили совещание. На нем было решено: принять в подарок от деревни Юаньмаотунь один стог соломы и сто кругов жмыха. Го Цюань-хай объявил, что посланный им к Сяо Сяну человек вернулся и привез ответ. Начальник бригады сообщил: конфискованное имущество помещика Тана Загребалы принадлежит крестьянам деревни Юаньмаотунь. Что касается движения «выметал», то это был опыт массовой работы уезда Хулань, который оказался успешным в районе Чанлина, где соответствовал времени и обстановке. В данном случае он неприменим. Но так как люди приехали с самыми добрыми намерениями, нельзя допустить, чтобы возникли какие-нибудь распри между двумя деревнями. Необходимо радушно встретить гостей, устроить им угощение и проводить с почетом.

– Долг гостеприимных хозяев, – сказал Го Цюань-хай, – мы уже выполнили. Обед готов, и хотя особенного у нас ничего, конечно, нет, однако каши хватит на всех. Время уже позднее. Солнце скоро сядет. Прошу дорогих гостей не побрезгать нашим скудным угощением!

После обеда миньсиньтуньцы свалили на сани солому и жмых и с веселыми песнями отправились домой. Юаньмаотуньцы, колотя в гонги и барабаны, проводили их за ворота. Было самое холодное время зимы. Вновь закрутила метель. Снег набивался в рукава и за шиворот, руки и ноги коченели, усы и бороды покрылись инеем и стали седыми.