Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Хоу остановился и вытер набежавшие слезы. Среди женщин кто-то всхлипнул. Это была Лю Гуй-лань, вспомнившая, как отец продал ее за долги в семью Сяо Ду. Сидящая рядом вдова Чжао тоже украдкой всплакнула.

– Да разве горе бедного холостяка все перескажешь?.. Одежда порвалась – сам починяй. Весной босиком ходи – кто тебе туфли сошьет?..

– Это уж точно, сосед, это истинная правда… – со вздохом поддержал Хоу один из холостяков. – Жизнь наша известная. Один и есть один. Вернулся с поля, как ни устал, апечь топи и обед готовь, а не то будешь есть холодную кашу, спать на нетопленном кане, и некому даже пожалеть тебя…

– Вот-вот, правильно! – оживился Хоу. – Да я уж со всем смирился. Что же поделаешь, коли мне холостяцкая судьба выпала? На все воля неба. И порешил я так: пусть останусь бездетным человеком, пусть после моей смерти некому будет принести жертву на мою могилу, пусть и мои досточтимые предки не пеняют за то на меня…[28]28
  По китайским религиозным верованиям душа умершего человека нуждается в пище и заботе. Человек, умерший бездетным, обрекает не только себя, но и всех своих предков на голодные мучения в загробном мире. (Прим. перев.)


[Закрыть]

– Чего ты понес, феодальная твоя башка! – оборвал его Чжан Цзин-жуй. – Какие там еще жертвы? Умер – и всему конец!

– Сейчас, правда, все у нас переменилось, – продолжал Хоу, будто не расслышав. – Сейчас земля есть, на еду хватает и можно даже подарки невесте послать… Только уж поздно: и годы ушли, да и виски побелели.

Он сорвал с головы рваную шапку из собачьего меха, пригладил пальцами седину на висках и, снова нахлобучив шапку, продолжал:

– Куда тут жениться? Да и на ком? В бедняцких семьях дочерей мало. А если бы и согласилась какая девушка пойти за меня, сам бы теперь не взял. Я уже одной ногой в могиле стою, разве допущу, чтоб девушка потом полжизни вдовой прожила… Одним словом, не хотел я жениться, а тут пришла ко мне эта женщина и осталась. Я ее гнал, а она взяла да легла спать. Что ж я мог с ней поделать? Теперь, когда вы мне это все разъяснили, я очень каюсь, конечно. Действительно, мы все ведем борьбу с помещиками, а я женился на помещичьей вдове. Конечно, я теперь прошу у вас прощения, однако что тут ни говори, а каша-то сварена. Прогнать ее? Прогнать не долго, а куда? Она, бедняжка, последнее время болеет… Вот и научите, как мне быть?

Никто не ответил Хоу на его вопрос. В комнате стало совсем тихо.

Сяо Сян подошел к столу, вполголоса посовещался с членами президиума и, выпрямившись во весь рост, шумно втянул в себя прогорклый от дыма воздух. Люди повскакивали с мест, окружили его. Все, в особенности женщины, ждали, что он скажет:

Начальник бригады улыбнулся Хоу и сказал:

– Действительно, что же теперь поделаешь?.. Уж раз так вышло, не гнать же на улицу… Гнать, конечно, нельзя…

У всех сразу отлегло от сердца. Женщины облегченно засмеялись, а мужчины подняли шум.

– Ладно, пусть уж так и будет, – примирительно говорили многие.

– Сразу в беднячку превратилась, – замечали недовольные.

– У наших братьев-бедняков сердца мягкие. Но бояться-то ведь нечего: никакой контрреволюции тут не будет.

– Да что и говорить! Наш брат из Восьмой армии – хороший человек, – добродушно ухмыльнулся возчик.

Сяо Сян серьезно ответил:

– Мы всегда снисходительно относились к тем, кто складывает оружие и не вредит народу. – Он обернулся к Хоу – Смотри же, старина, будь осторожнее и никогда не говори ей того, чего нельзя.

– Лучше всего, если хочешь быть нам полезен, никогда не говори с ней о делах крестьянского союза, – посоветовал Чжан Цзин-жуй.

– Конечно! Конечно! Неужели стану говорить? Что я тогда за человек буду? – замотал головой Хоу.

– Ладно, – сказал в заключение начальник бригады. – На этом покончим. Обрати серьезное внимание на ее настроение. На чьей она стороне: бедняков или помещиков. Нельзя доверять всему, что она говорит. Надо проверить, выяснить, действительно ли она любит работать или работает только в угоду тебе. Труд может изменить человека. Если она честно проработает три года, к ней не будут больше относиться, как к женщине из помещичьей семьи. Только не плетись у нее в хвосте. Нужно, чтобы она шла за тобой.

Все согласились с тем, что предложил Сяо Сян: не прогонять, а перевоспитать Ли Лань-ин.

После этого Хоу записали в один из последних разрядов. Ли Лань-ин тоже был выделен участок земли, но из имущества она ничего не получила.

Когда собрание кончилось, Хоу Длинные Ноги пригласил начальника бригады к себе. Сяо Сян охотно согласился: ему хотелось собственными глазами посмотреть, что за женщина жена Хоу.

Подходя к лачуге, он увидел Ли Лань-ин, которая, засучив рукава черного стеганого халата, кормила свинью. Женщина вскинула на гостя взгляд и снова низко склонила голову над корытом.

Комната была чисто прибрана. На кане, с краю, лежали аккуратно свернутые одеяла, а около них – тщательно починенная куртка Хоу. На окнах были наклеены искусно вырезанные красные цветы. Сяо Сян присел. Пришедшая за спичками Ли Лань-ин с тревогой взглянула на гостя, но, увидев его добродушную улыбку, успокоилась.

– Так вот, – обратился начальник бригады к Хоу, когда Ли Лань-ин вышла, – вывозить удобрение после праздников еще рановато, и твоей жене можно будет заняться каким-нибудь подсобным ремеслом. Что она умеет делать?

Ли Лань-ин, внимательно слушавшая разговор, стоя на кухне, вмешаться не посмела. За нее ответил Хоу:

– Может делать шляпы из камыша. Как только снег немного стает, я нарежу камыша и она примется за дело.

Когда они вышли во двор, начальник бригады сказал:

– Только бы она трудилась, тогда все будет хорошо. Но все-таки тебе следует быть осторожным. Может случиться, что после того, как этот ураган пронесется, она не захочет ни работать, ни жить с тобой. Женщины из помещичьих семей привыкли к праздной жизни.

– Этого она не посмеет, – уверенно заявил Хоу. – Перестанет слушаться – выдеру как следует, а если и это не поможет, выгоню совсем.

Сяо Сян засмеялся:

– Бить нельзя. Нужно убедить, перевоспитать… – И, помолчав, он добавил: – Ну вот, старина Хоу, ты наконец и женился, да и жизнь у тебя много лучше стала. Только не забывай о том, кому мы обязаны.

– Конечно, конечно! – заверил Хоу. – Я от всего сердца благодарю нашу коммунистическую партию. Если бы коммунистическая партия и председатель Мао не провели земельной реформы, я бы так и батрачил до гробовой доски и не заработал бы себе ни грядки земли, ни своего жилья, не говоря уже о жене. Не беспокойся, начальник Сяо. Я не Хуа Юн-си и никогда не забуду о том, кто дал нам новую жизнь.

Услышав эту фамилию, Сяо Сян вспомнил о Хуа Юн-си: «надо бы его проведать», и, распрощавшись с Хоу Длинные Ноги, направился к дому стрелка Хуа.

XX

Было туманно и безветренно; пушистый иней спокойно лежал на ветвях тополей, ивовых изгородях и плетнях из толстой гаоляновой соломы.

Когда начальник бригады, открыв калитку, вошел во двор Хуа Юн-си, две белые гусыни испуганно бросились прочь, а гусак, вытянув длинную шею, угрожающе загоготал и вразвалку, словно важная персона, с достоинством отошел в сторону, показывая всем своим видом, что готов вступить в бой с каждым, кто посмеет к нему приблизиться.

Двор был чисто выметен. За углом дома, вровень с крышей, возвышалась поленница. Посреди двора стояли большие сани, а около корыта ворочалась свинья с пятью поросятами. Бесхвостый петух, взлетев на стог соломы, воинственно прокричал и тут же скатился вниз.

Сяо Сян вошел в комнату. Вдова Чжан стояла возле печи. Клубы пара, похожие на белый дым, вырывались из-под крышки котла и заволакивали всю кухню. Хозяйка небрежно кивнула вошедшему, взяла ковш и отправилась за водой.

Хуа Юн-си вышел навстречу гостю и пригласил его на кан. Он стал совсем неразговорчивым и только глуповато улыбался, попыхивая трубкой.

В новом переделе земли Хуа Юн-си совсем не принимал участия. Люди ходили на собрания, обмеряли землю, а он, съездив на своей корове за дровами, сиднем сидел дома. Когда же за ним заходили и звали на собрание, он намеренно начинал ругаться с женой, показывая, что ему сейчас недосуг.

Как-то раз Чжан Цзин-жуй, встретив его на улице, спросил:

– Почему не ходишь на собрания?

– Ах… – вздохнул в ответ Хуа Юн-си. – Что вы, на самом деле? Разве можно все важные дела сваливать на нескольких человек? Пусть другие пока поработают. Мне, брат, не разорваться… – и со смущенной улыбкой пошел дальше.

Накануне Нового года при разделе мяса и пшеницы люди, вспомнив о его заслугах в боях с бандой Ханя-седьмого, выделили ему столько же, сколько и другим беднякам. Хуа Юн-си стало совестно. Он решил отказаться от своей доли и на вопрос жены, почему он не идет за продуктами, заявил:

– Если награда получена незаслуженно, она горька. Да нам с тобой и своей муки хватит.

– Но ведь так положено, – с недоумением возразила жена. – Отчего же не пойти и не получить? Я думаю, во всей деревне ты один такой дурак…

И не добавив больше ни слова, она взяла корзинку, отправилась в крестьянский союз и получила все сполна.

Хотя стрелок Хуа почти ни в чем не перечил жене, их мнения все же во многом расходились. Он, например, точно отличал свое от чужого. Она же имела другое понятие, считая: мое – это только мое, но и в чужом тоже есть моя доля.

Подчинившись сильному и решительному характеру жены, стрелок Хуа в конце концов стал послушно выполнять ее требования.

Однажды Го Цюань-хай заметил по этому поводу следующее:

– Наш старина Хуа сделался совсем ничтожным человечком. Он до того дошел, что и на мужчину перестал походить.

По характеру своему вдова Чжан совсем не походила на жену Хоу Длинные Ноги. Ли Лань-ин была робкой и уступчивой и делала все, что говорил ей муж. Работая с утра до ночи, она знала лишь свое хозяйство и в мужнины дела никогда не вмешивалась. Поэтому Хоу был в своем доме полным хозяином.

Вдова Чжан, напротив, была женщиной смелой, напористой и острой на язык. Переспорить ее Хуа Юн-си не мог и всякий раз, как только между ними возникали ссоры, терпел поражение. Она не позволяла ему уходить из дому и встречаться с людьми даже тогда, когда у него не было дел по хозяйству, и какие бы важные события ни происходили в деревне, супруги Хуа не интересовались ими.

Правда, в начале семейной жизни Хуа Юн-си пытался проявлять самостоятельность и ежедневно ходил в крестьянский союз, мало думая о домашних делах. И как только у жены не оказывалось сухих дров, а сырые дрова дымили, она, едва муж переступал вечером порог дома, накидывалась на него с бранью:

– Тебе кто больше нужен? Семья или крестьянский союз? Если крестьянский союз – пусть он кормит и тебя и твою семью. Другие женщины выходят замуж, чтобы мужчина кормил, одевал и заботился о них, а я, горемычная, вышла за тебя, чтобы ты шлялся где-то да ничего не делал для семьи! Придется мне, видно, найти любовника, который бы содержал и меня и тебя.

Это уж было слишком. Хуа Юн-си выходил из себя и отвечал бранью. Жена всплескивала руками, плакала и начинала собирать свои вещи. Хуа Юн-си, боясь, что она уйдет и оставит его в одиночестве, просил прощения. После долгих уговоров и раскаяния мужа она наконец соглашалась остаться и, всхлипывая, развязывала собранный узел, укоряя Хуа Юн-си в жестокости и коварстве.

Вечером, желая потуже натянуть узду, она делалась совсем нежной и приторно сладким голосом ворковала:

– Ты подумай только: кто же живет не работая? Неужели тебе еще не надоело бездельничать и бегать в этот крестьянский союз? Ты такой хороший человек, а работать не хочешь! Неужели у тебя хватит жестокости забросить дом и бедную семью? Ведь даже такой человек, как Конфуций, и тот всегда заботился о своей семье.

Хуа Юн-си начинало казаться, что жена совершенно права, а он действительно бездельник и негодяй, и, махнув рукой на крестьянский союз, он со рвением принимался за работу по дому. Активисты на все лады осуждали Хуа Юн-си. Один Сяо Сян никогда не отзывался о нем дурно. Он знал, что дело это вполне поправимо: нужно только пробудить человека ото сна, разжечь в нем угасшие силы. Именно за этим и пришел сегодня Сяо Сян к стрелку Хуа.

Они говорили долго. Начальник бригады был очень терпелив. Он заставил Хуа Юн-си вспомнить прошлое и убедил его, что прежние заслуги обязывают вернуться к той работе, которую он вел в деревне, что долг каждого человека трудиться на благо нового общества и что в этом труде – смысл жизни.

Хуа Юн-си внимательно слушал и не обращал ни малейшего внимания на жену, которая угрожающе хмурила брови, делая ему предостерегающие знаки.

Когда Сяо Сян кончил, Хуа Юн-си, опустив в раздумье голову, сказал:

– Ладно, начальник! Завтра же приду в крестьянский союз. Там и потолкуем обо всем.

Сяо Сян ушел довольный. Он вернул стрелка Хуа крестьянскому союзу. Теперь предстояло вернуть его партийной организации. Но с этим нельзя было спешить: нужно присмотреться к человеку, проверить его на работе…

XXI

Вернувшись к себе, в крестьянский союз, Сяо Сян присел к столу и принялся за письмо к заведующему орготделом уездного комитета партии.

«…Можно сколько угодно собрать сведений по интересующему тебя вопросу, – писал он, – но пока сам не расследуешь, до тех пор не поймешь его окончательно. Лишь после того как я сам побывал сегодня у Хуа Юн-си и побеседовал с ним, мне многое стало ясным. Семья, связывающая активиста по рукам и не дающая ему возможности развернуться, – явление довольно частое. Подобные случаи мне приходилось наблюдать и в деревне Саньцзя…»

Едва он успел закончить фразу, как в комнату вихрем влетела радостно возбужденная Лю Гуй-лань. Она была одета в зимний стеганый халат, на ногах соломенные туфли. Лю Гуй-лань отличалась от других деревенских девушек прежде всего тем, что одежда ее была хотя и проста, но аккуратно сшита и тщательно заштопана.

Быстро собрав исписанные листки, начальник бригады приветливо улыбнулся:

– Чему это ты так радуешься? Уж не самородок ли нашла?

Лицо Лю Гуй-лань раскраснелось от мороза, а грудь высоко вздымалась. Силясь сдержать душивший ее смех, она крепко зажала рот ладонью.

– Видно, и в самом деле что-то нашла, – рассмеялся Сяо Сян. – Ну, показывай.

– Да нет, ничего не нашла, начальник, ничего!.. – не выдержав, прыснула Лю Гуй-лань.

– Так чему же ты радуешься?

Она открыла было рот, но вдруг застыдилась и потупилась.

Начальник бригады внимательно посмотрел на девушку, желая понять, что ей от него надо, и спросил:

– Так в чем же дело?

– Надо кое о чем тебя спросить, – робко сказала Лю Гуй-лань и опять остановилась.

– О чем же?

Девушка подняла на него лукаво смеющиеся глаза и, тряхнув головой, откинула назад упавшие на лоб пряди:

– Тут одна женщина из нашего кружка просила узнать у тебя…

– Говори, я слушаю.

– …можно ли… значит…

– Да что можно?

– Ну, словом, можно ли ей развестись?..

Сяо Сян тотчас сделал озабоченное лицо. Лю Гуй-лань подождала, но так как он все еще продолжал молчать, спросила:

– Ну, ответь, можно или нельзя?

– Как тебе сказать… – заговорил начальник бригады, с трудом сохраняя серьезный вид. – Это, видишь ли, смотря по тому, кто и с кем разводится. Если, например, воспитанница из чьей-нибудь семьи пожелает развестись… – он помедлил, – …то ничего из этого не выйдет. Такой развод не разрешается.

Озадаченная Лю Гуй-лань опустилась на кан, и вся ее веселость мигом исчезла:

– Это почему же не разрешается?.. Значит… значит… вы обижаете девушек!..

– Почему? Мы никого не обижаем. Это девушка обижает свою будущую свекровь. Та ее кормит, одевает, заботится, а неблагодарная девушка…

– Я разве даром их кашу ела? – запальчиво перебила Лю Гуй-лань. – С одиннадцати лет работала на них и дома, и в поле. Мальчишке всего десять лет… старик – негодяй, а эта свекровь… Попробуй тронь ее только!.. Однажды кто-то слегка подстриг хвост ее рыжему коню, так она весь день ругалась. После этого соседи и те стали бояться заходить к ней в дом. Разве можно жить в такой семье? Лучше в колодец броситься. Ты, начальник Сяо, не знаешь, какая это семья, а говоришь! Сколько я хлебнула там горя за эти годы! Холодную кашу и ту не всегда ела, а горячую разве только по праздникам давали. Хорошей одежды никогда не носила. Как-то раз эта свекровь так ударила меня мотыгой, что я… Да что там говорить!.. Для чего же тогда люди переворот делали, раз все равно нельзя изменить свою несчастную жизнь? Остается мне, видно, только умереть. Конечно, кому какое дело до таких, как я! Умерла и все…

Из глаз ее брызнули слезы. Она вскочила и, закрыв лицо рукавом, кинулась к двери. Сяо Сян удержал ее и усадил на кан:

– Я же пошутил, глупенькая! Неужели ты могла подумать, что это правда? При демократической власти никто не может выдать девушку против воли или заставить ее жить с нелюбимым человеком. Сходи к оспопрививателю, пусть составит тебе заявление и пошлет его начальнику района. Тогда тебя и твою свекровь вызовут и расследуют дело. Если правда на твоей стороне, все будет в порядке.

Лю Гуй-лань взглянула на него с благодарной, счастливой улыбкой.

– Ну так… а теперь признайся мне, кого же ты любишь? – улыбнулся начальник бригады.

Девушка низко опустила голову и чуть слышно отозвалась:

– Этого нельзя сказать…

– Как так нельзя сказать? Тогда дело может осложниться, – снова сделал озабоченное лицо Сяо Сян.

– Неужели осложнится? – с тревогой спросила Лю Гуй-лань.

– А как же, обязательно осложнится.

– А если я тебе скажу, ты никому не расскажешь?

– Конечно. И предупреждать нечего.

Лю Гуй-лань вся вспыхнула:

– Сама я, видишь, неграмотная, и он мне под пару – тоже неграмотный…

– Это уж не старик ли Сунь? Он как раз ни одного иероглифа не знает. Не задумала ли ты развести его со старухой? – рассмеялся начальник бригады.

Девушка обиделась, рванулась с кана, но Сяо Сян опять усадил ее:

– Не спеши! Я хочу поговорить с тобой серьезно. Хороший ли он работник, тот, кого ты любишь? Каково его происхождение и что за человек? Если все как следует быть – найдем сваху и сразу же договоримся. Если нет – тогда и затевать не стоит.

Лю Гуй-лань покраснела до кончиков ушей и отвела глаза в сторону:

– Хорошо… скажу. Так вот слушай: он батрак. Если бы плохо работал, люди бы не выбрали его. А что за человек?.. – она весело рассмеялась и добавила: – Это вся деревня знает, что за человек… Для меня же он всем хорош… Мы с ним никогда не обидим друг друга, а больше ничего и не надо.

– Да кто же это такой? – притворно нахмурился Сяо Сян. – О ком ты говоришь?

– Да что с тобой, начальник? – с недоумением посмотрела на Сяо Сяна Лю Гуй-лань. – Лишнего хватил, что ли?

Сяо Сян был сегодня в отличном настроении. Ему хотелось шутить и дурачиться, и его очень забавляло смущение Лю Гуй-лань:

– Нет, совсем трезвый. Скажу тебе по правде: у твоего милого уже давно есть возлюбленная.

Лю Гуй-лань остолбенела:

– Есть возлюбленная?.. Кто же это такая? Из какой деревни? Скажи!..

– Нет, ты сперва скажи, кто он. Может быть, я еще и ошибаюсь.

– Не шути, начальник. Ты мне должен рассказать, в кого он влюбился…

Сяо Сян так и покатывался со смеху:

– Ты очень забавная девушка! Откуда же мне знать?

Раздался телефонный звонок. Сяо Сян подошел и снял трубку:

– Слушаю… да-да! Кто тебе звонил? Кто? Го Цюань-хай?

Щеки Лю Гуй-лань запылали огнем. Она придвинулась к Сяо Сяну и уставилась ему в рот.

На лице начальника бригады выразилось недоумение:

– Не разрешают? Позвольте, что не разрешают?.. Значит, работникам крестьянского союза производить аресты в городе не разрешается. Чтобы избежать недоразумений? Так, так… Что? Не понимаю. Громче! Не слышу!.. Сейчас! – Он встряхнул трубку. – Да, лучше… Понятно, понятно. Значит из милиции выдали документ и приказ… Погоди! Ты сам позвони в милицию и скажи, что нам во что бы то ни стало необходимо доставить этого человека сюда. Он в деревне Юаньмаотунь таких дел натворил, что мы тут никак не разберемся. Да и население должно собственными глазами видеть, как его будут судить. Договорись так: пусть они там дадут своих людей в помощь Го Цюань-хаю, арестуют этого разведчика сами и пришлют к нам на допрос, а для окончательного решения мы отправим его обратно. Позвони начальнику Чэну и передай мое мнение. Подожди еще! – Сяо Сян ухмыльнулся. – Вот какое дело: когда увидишь Го Цюань-хая, скажи ему, чтоб он скорее домой возвращался! Его здесь ждет приятное известие… Что говоришь? О… очень, очень приятное известие.

Сяо Сян повесил трубку и подмигнул Лю Гуй-лань.

– Так ты все-таки скажи: кого же, кого он любит? – допытывалась девушка.

Сяо Сян подошел к столу, сел и сделал вид, что задумался:

– Как тебе сказать?.. Любит он некую круглолицую девушку…

– Какую девушку?

– Ну, словом, девушку, которая известна в деревне Юаньмаотунь как воспитанница одной семьи. Фамилия этой симпатичной девушки – Лю, а имя – Гуй-лань…

– Лю Гуй-лань! Лю Гуй-лань!.. – крикнула со двора Дасаоцза.

Лю Гуй-лань поспешила на зов.

– Так вот ты, оказывается, где! – накинулась на нее Дасаоцза. – Я тебя повсюду ищу. Люди ждут нас, собрание пора начинать, а ты здесь!

– Не брани, не брани ее! – крикнул начальник бригады. – Мы с ней тут о жизни беседовали.

Дасаоцза, смеясь, вошла в комнату:

– О председателе Го, что ли? Ты, видно, сватом у них хочешь заделаться?

– Ну, это занятие более подходящее для старика Суня, – рассмеялся, в свою очередь, начальник бригады. – А как ты находишь, Дасаоцза, пара они или нет?

– А чем же не пара! Лучшей пары не сыщешь. Ну и повеселимся же мы на их свадьбе! – улыбнулась Дасаоцза и подмигнула Лю Гуй-лэнь.

Схватив друг друга за руки, они выбежали из комнаты и понеслись по двору, спугнув стадо гусей.

Издали доносился радостный смех молодежи.