Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Долой злодея Хань Лао-лю!

– Четыре человека потащили Цюнь-цзы, – снова заговорил старик Тянь, – привязали к стойке, там, где табак сушат… раздели донага и стали бить ивовыми прутьями… Кровь ручьями так и лилась…

Толпа заволновалась.

– Бей его! Бей! – закричали со всех сторон.

Под ноги Хань Лао-лю упал камень. У помещика затряслись колени. Люди только этого, казалось, и ждали. Накопившаяся за долгие годы ненависть вдруг сразу прорвалась в истошном крике сотен голосов:

– Убить его! Убить!

Кто-то подскочил к помещику и изо всей силы ударил его по лицу.

– Молодец! Хорошо! Еще дай ему!

Человек снова размахнулся. Из носа Хань Лао-лю брызнула кровь. Но увидев кровь, толпа притихла. На лицах женщин появилось сочувствие.

Хань Лао-лю открыл глаза. Перед ним стоял Ли Чжэнь-цзян. Ноздри его раздувались, волосы были взъерошены. Помещик сообразил, в чем дело, и еще ниже опустил голову, чтобы кровь полилась как можно сильнее.

Толпой овладело какое-то странное оцепенение, словно произошло что-то такое, чего совершенно не ждали. Хотя несколько голосов и выкрикнуло «бей!», никто не двинулся с места.

Старик Тянь, увидев кровь, попятился.

– Говори, старина Тянь, говори! – ободрил его Го Цюань-хай.

– Больше мне, председатель, говорить нечего, – пробормотал старик… – Сам видишь, как все обернулось…

Ли Чжэнь-цзян как будто нечаянно оттолкнул старика плечом и заслонил собой Хань Лао-лю. К Ли Чжэнь-цзяну подоспел белобородый.

– Тянь Вань-шунь целиком с тобой рассчитался за свою обиду… – торопливо, словно боясь, что его остановят, заговорил Ли Чжэнь-цзян. – Я тоже работаю на твоей земле, и мне тоже пора посчитаться с тобой. Вот я тебя ударил. Ты скажи теперь всем людям, понял ты, за что я тебя ударил, или не понял?

– Понял, понял… – смиренно подтвердил помещик.

Шмыгая носом с видом наказанного ребенка, он терся лицом о связанные руки, размазывая кровь, стараясь вызвать к себе сострадание. Он ясно видел, что враждебное возбуждение толпы уже улеглось, и в устремленных на него глазах читал любопытство, страх и даже участие.

Лиц, искаженных гневом и ненавистью, было, действительно, совсем немного. Некоторые почувствовали себя удовлетворенными и восхищались: «Крепко стукнул, молодец Ли Чжэнь-цзян!» Другие начали подбираться к воротам, чтобы при случае незаметно ускользнуть: как бы не впутаться в какое-нибудь дело и не нажить себе неприятностей.

Ли Чжэнь-цзян продолжал:

– В том году, когда ты был старостой деревни, японцы собирали битую посуду. Помнишь, ты пришел ко мне, а я сказал, что битых чашек у меня нету. Так ты все-таки стал требовать, где хочешь достань, а принеси, и еще мне денежным штрафом грозил. Вот и скажи: было такое дело или я, может быть, вру?

– Было, брат Ли! Истинная правда, – ответил Хань Лао-лю. – Да разве уж я теперь не сознаю, что человек я очень плохой и скверных дел за мной немало. А из-за чего это, дорогие соседи? Из-за того только, что на плечах у меня вот эта старая проклятая башка! Лишь она виновата в том, что я обижал и угнетал людей. Сейчас демократическое правительство проводит справедливую политику. Поэтому прошу у вас даровать мне милосердное прощение и сохранить мою ничтожную жизнь, чтобы я мог исправиться и искупить вину перед людьми. Если же я и в дальнейшем не исправлю своих ошибок, не буду работать на благо бедняков и не пойду по революционному пути вместе с начальником Сяо, пусть застрелят меня разрывной пулей!

– Ты далеко не загадывай! – оборвал Ли Чжэнь-цзян. – Мы таких речей от тебя немало наслушались. Тебе председатель Го велел, чтобы ты только дело говорил. Вот и скажи, что нам сделать с тобой за твои злодеяния. Выбирай! Чтобы тебя избили, оштрафовали, разделили твое имущество или упрятали в тюрьму?

– Да разве могу я выбирать? Не от меня это зависит, – Хань Лао-лю с трудом подавил радостную улыбку. – Пусть люди решат, чего они хотят. Ведь со мной, злодеем, уже не в первый раз борются. Мне просто неприятно, что я затрудняю наших товарищей из бригады и отрываю у них и у вас драгоценное время. Сердцу хотя и обидно, однако на судьбу жаловаться не смею. Делал ошибки, вот и расплачивайся теперь.

– Оштрафовать его на сто тысяч, и все тут! – закричал белобородый.

– Пусть отдаст еще те двадцать шанов земли, которые мы ему оставили, – прибавил Ли Чжэнь-цзян.

Присутствующие, перебивая друг друга, принялись обсуждать эти предложения. Одни кричали, что надо выгнать помещика из большого двора, другие требовали отправить его в уездную тюрьму, третьи возражали: раз оштрафуют и разделят землю, зачем же сажать в тюрьму?

Те, кому очень не терпелось уйти, сочли момент вполне подходящим и выскользнули за ворота.

Первым заторопился домой Лю Дэ-шань. Чжао Юй-линь остановил его:

– Ты куда?

– Видишь ли, старина Чжао, вчера зашел ко мне один родственник. Должно быть, выпили лишнего. Сегодня башка так трещит, что сил нет. Надо пойти домой, прилечь.

Многие сказались больными и тоже последовали за ним.

Возчик Сунь на этот раз не ушел, но и звука не произнес на собрании. К концу, когда школьный двор уже порядком опустел, он облюбовал себе местечко около стены и присел отдохнуть.

– Почему ж ты ничего не сказал? – спросил его подошедший Сяо Сян.

– Что ж говорить? И без меня уж там достаточно наговорили…

– А как по-твоему, с каким умыслом Ли Чжэнь-цзян ударил Хань Лао-лю?

Старик Сунь прищурил глаз и ухмыльнулся:

– Раз борешься со злодеем, как же его не бить?

– Ты думаешь, это он всерьез?

– Кто их там разберет? Они люди свои: один – хозяин, другой – компаньон, а «Историю троецарствования» оба наизусть знают. Если посчитать это за удар, то выходит, вроде как Чжоу Юй бьет Хуан Гая: один бьет, а другой только того и ждет, и оба довольны.

Сяо Сян прошел в первые ряды. Посоветовавшись с членами бригады, он подозвал Го Цюань-хая, Чжао Юй-линя и Бай Юй-шаня.

– Собрание на этом закончим, – объявил крестьянам Го Цюань-хай. – Погода сегодня хорошая, люди торопятся убирать пшеницу. Как же все-таки поступим с Хань Лао-лю? Вносите предложения.

Кругом зашумели.

– Посади его, потом будем разговаривать!

– Нет, нет! Пусть лучше кто-нибудь из его семьи принесет сто тысяч и уплатит штраф!

– И поручителя представит! – раздались голоса.

– А как все на это смотрят? – снова спросил Го Цюань-хай.

– Ладно, будут деньги и поручитель – отпустим помещика! – крикнул кто-то.

Остальные не возражали: людям хотелось скорее разойтись по своим делам.

– Старина Тянь, а ты как смотришь? – обратился Го Цюань-хай к Тяню.

Тот опустил голову и ничего не ответил.

– Так как же, старина?

Старик вытер рукавом нотный лоб и глухо ответил:

– Что же я скажу… у меня больше ничего нет. Как порешили, так пусть и будет.

XIII

Еще до обеда управляющий поместьем Хань Лао-лю внес сто тысяч штрафу, а Добряк Ду и Тан Загребала выступили поручителями.

Хань Лао-лю опять отпустили.

Деревенские активисты были озадачены и разочарованы. Когда они шли на собрание, сомневались в своей победе, а когда расходились, окончательно в ней разуверились. Все с тревогой спрашивали друг друга и самих себя: «Что же будет дальше?»

Люди были так взвинчены, что швыряли все, что попадалось под руку, нещадно били скотину и ссорились из-за пустяков. Некоторые не пошли в поле, завалились на каны и молча глядели в потолок.

Возчик Сунь чувствовал себя посрамленным. Уходя на собрание, он тоном, не терпящим возражений, заявил старухе, что на этот раз он и начальник Сяо наверняка покончат с помещиком… Домой возчика не тянуло: старуха опять станет посмеиваться и еще скажет по своему неразумию что-нибудь совсем обидное. Поэтому старик пошел в бригаду и без обиняков заявил:

– Ты меня уволь, начальник Сяо. Не могу я больше служить в активистах. Чин у активиста совсем маленький, а расстраиваешься прямо не по-человечески.

– Активист, – спокойно пояснил ему Сяо Сян, – не чиновник, а передовой человек, который ведет за собой других, смело действует и мужественно отвечает за свои поступки. Если не хочешь быть таким передовым человеком – дело твое, старина Сунь. Никакого отказа не требуется. Просто не приходи, и всё.

– Я, начальник Сяо, не про то: приходить или не приходить. Уж раз пошел с вами, не стану же теперь на полпути скидывать туфли и упираться. Только неладно у нас с тобой получилось. Что теперь будем делать?..

Начальник бригады постарался его успокоить и просил помочь:

– Обойди соседей, старина Сунь, побеседуй да растолкуй им как следует, что помещичья сила существует на свете много веков и за полдня ее, конечно, не уничтожишь. Чтобы разрушить эту силу, надо всем подняться на борьбу.

Лю Шэя был раздосадован не меньше старика Суня, но, взяв себя в руки, молчал. Он сидел на столе у окна и в десятый раз перечитывал какой-то роман.

Сяо Ван, убежденный, что помещика давно пора прикончить, предложил начальнику бригады:

– Сходи поговори с Чжао Юй-линем. Как он там думает: будем выводить Хань Лао-лю в расход? Или, может быть, на семена оставим?

Сяо Сян отрицательно покачал головой:

– Нельзя считаться с мнением только отдельных активистов. Надо, чтобы массы сказали свое слово. Надо их воодушевить на это. Чем шире развернем мы среди них движение, тем будет лучше. В борьбе за власть следует привлекать как можно больше народу. Недаром говорится, что сотня простых людей стоит одного гениального Хань Синя[19]19
  Хань Синь – китайский полководец II века до н. э. (Прим. перев.)


[Закрыть].

Сяо Ван, хотя сердце его и противилось освобождению Хань Лао-лю, на этот раз спорить не стал.

Начальник бригады тоже был расстроен. Наблюдая за крестьянами, когда они уходили с собрания, он видел на лицах смятение, безнадежность, неверие в свои силы. Но он никогда не отчаивался, был человеком настойчивым, привык добиваться решения самых трудных вопросов. Сяо Сян не терпел ни пустой болтовни, ни фантазерства, не любил он напрасной траты времени.

После ухода возчика он созвал короткое совещание членов бригады и, подытожив опыт работы последних дней, заявил:

– В дальнейшем такие собрания приобретут более ожесточенный характер. Нам следует быть внимательными и осторожными и в то же время как можно шире развертывать разъяснительную работу, тщательнее изучать положение в деревне, зорко следить за деятельностью врагов народа. Ты, Лю Шэн, отложи пока свою книжку в сторону и пойди разузнай, что поделывает Ли Чжэнь-цзян. А ты, Сяо Ван, не ворчи! Отправляйся лучше к Чжао Юй-линю. А я пойду к старику Тяню. Он кое-чего не досказал. Нужно заставить его выложить все, чтобы использовать этот материал против Хань Лао-лю. Будем заниматься каждый своим делом.

Взяв с собой Вань Цзя, он отправился к старику Тяню.

Тянь Вань-шунь резал на дворе солому и, завидев гостей, выбежал встречать их за ворота.

Дом старика был совсем еще новый, но западная комната, из которой помещик уже вывел своих лошадей, выглядела настоящей конюшней. Штукатурка обвалилась, двери были все изгрызаны. На полу лежал навоз. Мухи носились тучами. Для того чтобы здесь жить, надо было как следует все отремонтировать.

Тянь Вань-шунь пригласил гостей в восточную комнату. На кане сидела седая слепая старуха, одетая в залатанный голубой халат, и наощупь сучила конопляное волокно.

Старик Тянь с гордостью объяснил ей:

– К нам пришел начальник Сяо.

– А… а… начальник Сяо! – обрадовалась слепая.

Обернувшись на голос, она вся потянулась вперед, щуря мутные глаза, словно хотела разглядеть начальника бригады. Потом суетливо вытерла рукавом край кана и заботливо пригласила:

– Садись, товарищ, садись. Ты поистине наш благодетель и спаситель! Ведь как только вы приехали, помещик сразу же увел отсюда лошадей.

Она пошарила руками по кану и, нащупав Сяо Сяна, вполголоса заговорила:

– Этот Хань Лао-лю не человек, не человек!.. Это сам князь преисподней. Убейте его, освободите людей из-под страшной власти!

Старуха пошарила на полочке и достала коробку с табаком:

– Покури, покури, наш заступник…

Тянь Вань-шунь зажег пучок соломы и бережно, обеими руками поднес Сяо Сяну. Тот прикурил, стал расспрашивать про помещика и наконец упомянул об их дочери.

Старик остановил его глазами, умоляя не говорить об этом, но старуха уже услышала.

– Ты про дочку нашу спросил, товарищ? Она умерла, бедняжка, умерла…

Из глаз старухи потекли слезы.

Старик Тянь прикрикнул на жену:

– Смотри у меня! Начальник Сяо пришел навестить нас, а ты опять со своими слезами!

– Ах!.. – вздохнула старуха, вытирая глаза узловатыми пальцами. – Дочка моя – несчастное дитя…

– Пойдем, начальник Сяо, погуляем, а то начнет она плакать, так конца этому не будет, – предложил Тянь Вань-шунь.

– Вот уже три года плачет, – со вздохом сказал старик, когда они вышли за ворота.

– Отчего она ослепла? – спросил Сяо Сян.

– А кто ж ее знает! Может и от слез. Беда на нас свалилась… Был сын, и тот умер. Вот это уж действительно жалко. Вспомнишь, так тяжело станет, что и самому жить не хочется. Хотя бы дочка жива осталась, и то нам, старикам, было бы легче…

– А отчего дочь умерла?

– Пойдем, начальник, к северным воротам, там и поговорим.

Косые лучи солнца скользили по поверхности реки, и на воде трепетали ослепительные блики. У берегов река зеленела зарослями тростника. Цвели водяные каштаны. Над водой стремительно носились ласточки. В воздух поднимались цапли и, описав круг, снова опускались в камыши. На противоположном берегу пестрели возделанные поля, по этому берегу раскинулись заливные луга.

Тянь Вань-шунь привел своих гостей к маленькому холмику, затерянному среди густо разросшейся полыни. Это была могила Цюнь-цзы. Они присели на траву, и тут старик досказал последнюю трагическую главу жизни дочери.

Хотя помещик и увел Цюнь-цзы к себе, она наотрез отказалась стать его любовницей. Он пробовал действовать лаской, потом угрожал, но девушка осталась непоколебимой. Тут Хань Лао-лю узнал, что у нее есть жених, и его соглядатаи донесли ему, что человек этот скрывается в деревне и ведет работу в пользу антияпонской партизанской армии. Хань Лао-лю рассвирепел, стал требовать, чтобы Цюнь-цзы выдала жениха, и, так как она молчала, решил заставить девушку заговорить под пыткой. Ее раздели и привязали к столбу.

– А ее жених действительно был связан с антияпонской армией? – спросил Сяо Сян.

Старик Тянь оглянулся по сторонам и вполголоса ответил:

– Да, был… был… Цюнь-цзы, конечно, знала об этом, только она не указала места, где он скрывался, и даже под пыткой не назвала его имени.

– А как его фамилия?

– Фамилия его была Чжан Дянь-юань… И вот Хань Лао-лю бил и мучил Цюнь-цзы до полуночи, а потом прогнал. Не знаю, как она до дому добралась! Упала на кан, и уж не встала больше. Сначала только плакала да кричала от боли, а потом, смотрим, кровью харкать начала. Недели через две и померла.

– А где теперь Чжан Дянь-юань?

– В ту самую ночь она попросила меня предупредить Чжана, чтобы он уходил. И он ушел, а где теперь, не знаю. С той поры вестей о нем не было.

Они встали. Сяо Сян с грустью посмотрел на могилку, потом участливо похлопал старика по плечу и утешил как мог. Тронулись в обратный путь.

– Цюнь-цзы была примерной дочерью. Тебе надо отомстить за нее. Ты только не бойся, старина Тянь, – сказал по дороге начальник бригады.

– Да я не боюсь, чего теперь бояться…

Когда Сяо Сян и Вань Цзя подходили к школе, над домами и лачугами уже вился дымок. Люди готовили ужин. Сяо Ван и Чжао Юй-линь поджидали возвращения товарищей.

– Вот привел Чжао Юй-линя, – сказал Сяо Ван. – Беседовали мы с некоторыми активистами. Люди многим интересуются, а что делать, не знают. Надо бы с ними какие-нибудь собеседования проводить.

– Это дело хорошее. Вот сейчас и обсудим, – ответил начальник бригады.

Они совещались до поздней ночи. В заключение Сяо Сян поставил три основные задачи: расширить крестьянский союз и привлечь в него как можно больше новых членов; систематически проводить собеседования с бедняками, выявляя нужды населения, разъясняя смысл борьбы с помещиками и разоблачая врагов народа; организовать собственный отряд самообороны.

Вскоре кузнеца Ли избрали руководителем комитета безопасности. Бай Юй-шань отвечал теперь только за работу военного комитета. Ненадежного Ли Дэ-шаня вывели из производственного комитета. Место его оставалось не занятым – организация производства не являлась пока таким уж срочным делом.

Чжао Юй-линь внес предложение вручить полученные от Хань Лао-лю сто тысяч Ли Всегда Богатому, чтобы тот закупил железа и немедленно изготовил пики для бойцов отряда самообороны.

– Сегодня же ночью начну, – пообещал кузнец.

С этого времени днем в тени деревьев, а по вечерам почти в каждой лачуге стали собираться на собеседования группы крестьян. Если появлялся чужой, разговор разом стихал и приспешникам Хань Лао-лю так и не удавалось разузнать, что это были за собрания.

Собеседования проводили активисты крестьянского союза. На этих собеседованиях в тесном кругу созревали планы борьбы с помещиком. Активисты, проводившие собеседования, отчитывались в своей работе перед начальником бригады и председателем крестьянского союза.

Хань Лао-лю готов был заплатить любую цену, чтобы только узнать, что там говорилось. Но его приспешники и агенты не в силах были ему помочь. Им не удавалось проникнуть на собеседования. Кроме того, за некоторыми агентами было уже установлено наблюдение.

Лю Шэн случайно обнаружил, что между Ли Чжэнь-цзяном, Ханем Длинная Шея и белобородым стариком существует связь. Вышло это так. Проходя однажды вечером мимо деревенской кумирни, Лю Шэн заметил в ее окне слабый свет. Он завернул во двор и увидел через окно Ли Чжэнь-цзяна и Ханя Длинная Шея, которые оживленно о чем-то беседовали. Белобородый старик тоже был здесь. Установить, о чем шел разговор, Лю Шэн не успел. Они заметили, что во дворе кто-то есть, и поспешили выйти. Лю Шэн перебросился с ними несколькими фразами о погоде и состоянии здоровья, вернулся в школу и сообщил об этой встрече начальнику бригады.

Оказавшийся здесь кузнец Ли добавил:

– Они старые приятели. В ту пору, когда Хань Лао-лю был председателем временного комитета по поддержанию порядка, в доме, где помещалось прежде «Общество гармонии», начал работать комитет гоминдана. Этот Хань Длинная Шея и Ли Чжэнь-цзян частенько заглядывали туда. Там они, должно быть, и спелись.

– А Белая Борода тоже там бывал? – спросил Сяо Сян.

– Нет, Белая Борода раньше состоял членом другого общества, и его почтительно называли господином Ху.

– Надо строго следить за ними, – сказал Сяо Сян.

После этого случая за Длинной Шеей и Ли Чжэнь-цзяном была установлена слежка. Они уже не могли больше ничего выведывать у крестьян и должны были избегать открытых посещений большого двора. Так Хань Лао-лю потерял свои «глаза и уши».

Почва заколебалась под ногами помещика. Могучие стены и сторожевые башни, так долго охранявшие его дом, семью и богатства, перестали служить защитой. Они грозили развалиться и обрушиться ему же на голову. Хань Лао-лю испытывал такую тревогу, какой не знал никогда. Он не спал ночами, бродил до утра по пустынному двору и курил одну папиросу за другой.

XIV

В конце августа заканчивалась прополка, и, как говорят маньчжурские крестьяне, наступила пора «вешать мотыгу». Так как в этом году часто шли дожди, люди сидели дома и занимались разными делами: штукатурили стены, перекладывали каны, чинили амбары, готовились к осенней уборке.

Это было наиболее подходящее время для развертывания массовой работы. Однако положение оставалось неопределенным.

Вздорные слухи сеяли в сердцах крестьян тревогу и сомнения и поэтому собеседования проводились не так регулярно как раньше.

Бригада получила предписание уездного комитета:

«Развертывайте работу. Быстрее делите землю».

День и ночь происходили совещания. Сяо Сян за эти две недели так много работал, что ему некогда было даже побриться. Он похудел, лицо его потемнело от переутомления. Однако, несмотря на усталость и постоянные заботы, настроение его было по-прежнему бодрым.

На одном из последних совещаний начальник бригады решительно заявил:

– Надо сейчас же конфисковать у Хань Лао-лю и других помещиков землю, дома, скот и все раздать, сделать для крестьян как можно больше хорошего, чем больше и быстрее, тем лучше.

– А как быть с посевами? – спросил Лю Шэн.

– Посевы пойдут вместе с землей. Кому земля, тому и посев. Это совершенно ясно.

Была создана комиссия по разделу земли. Подсчитали количество людей, размеры посевной площади и определили: каждому едоку достанется полшана. Тому, у кого есть лошадь, нужно предоставить отдаленные участки, безлошадным – близлежащие.

Разбившись на группы, комиссия начала работу.

Группа, которой руководил Го Цюань-хай, образцово провела раздел земли, закончив его в пять дней. Члены ее вышли в поле вместе с крестьянами, выделили каждому участок и расставили вехи.

Но не все крестьяне поняли назначение этих вех.

– И на что нам такое нужно? – ворчал один старик. – Ведь мы односельчане. Не знаем разве, где чья земля находится?

– Вехи обязательно надо ставить, – втолковывал ему Го Цюань-хай, – а то придет время делить урожай, все и передеретесь.

Один старый батрак по фамилии Чу совсем отказался брать землю. Го Цюань-хай убеждал его целую ночь. Наконец Чу признался:

– Видишь ли, председатель, землю взять, конечно, хочется, земля – это наша жизнь. Как не взять? А все же боязно…

– Чего тебе боязно? – спросил Го Цюачь-хай.

– Не стану врать тебе, скажу начистоту. Боязно, брат! Бригада, я думаю, долго здесь не просидит. Придут гоминдановские войска да как отхватят нам головы по плечи, что тогда?

– Ты, старина Чу, не бойся. Бригада отсюда не уйдет, а если уйдет, ты ко мне приходи за подмогой.

– К тебе? А что же ты за крепость? – рассмеялся старик.

– Крепость не крепость, а вот если ты ко мне придешь, я – к другим беднякам, возьмемся за руки и такую организацию создадим, которая станет крепче чугунного котла. Чего нам бояться тогда? Ты слыхал, как председатель Чжао говорил: «Если бедняк помогает бедняку, они сильнее князя». Мы, бедняки, и есть настоящие князья Маньчжурии. Сумеют войска гоминдановского правительства добраться до нас – пусть добираются. Придет один – поймаем его, придут двое – поймаем обоих. Начальник Сяо всем объяснял, что Восьмая армия во Внутреннем Китае таким вот манером и разбила японцев.

Слова эти убедили Чу, но лишь наполовину. Го Цюань-хай понял это и вонзил острие своих доводов в самое чувствительное место:

– Сейчас, брат Чу, в Восьмой армии много людей.

– А сколько в ней? – оживился тот.

– Начальник Сяо говорит, что Мао Цзе-дун послал во Внутренний Китай и в Маньчжурию три миллиона солдат.

– Три миллиона?! – удивился Чу. – Вон какое дело! Что ж, председатель Го, я словам твоим верю. У меня в семье шесть едоков, давайте три шана хорошей земли.

– Дадим обязательно, но только хорошей-то уже нет.

Однако при разделе Го Цюань-хай выделил Чу наиболее близкий к деревне участок. Батрак был очень доволен.

Когда подводили итоги, начальник бригады отметил:

– Заместитель председателя Го сумел увязать раздел земли с воспитательной работой. В этом – основная причина его успеха.

В группе, которой руководил Братишка Ян, картина получилась совсем иная. Когда утром крестьяне пришли с вехами в харчевню, где жил Ян, он долго беседовал с ними на разные темы, не имеющие к разделу земли никакого отношения, и лишь под конец сказал:

– Так вот, ребята, значит бригада раздает всем землю, каждому по полшана. Понятно? Кому какая земля приглянется, такую и бери. Говорите, кому что?

Все молчали.

– Почему же вы молчите? Или зубы вам повырывали и вы рта раскрыть не можете? – проворчал обиженный Братишка Ян.

Прошло немало времени, прежде чем один из стариков поднялся и нерешительно проговорил:

– Если бригада раздает землю даром, чего же тут выбирать? Где дадут, там и ладно. Какие еще могут быть рассуждения?

– А если кто станет рассуждать за спиной? – спросил Братишка Ян.

– Ручаюсь, что не станет. И землю глядеть не надо, да и вехи ставить незачем.

– Братишка Ян, ты бы сам поделил. Чего попусту время терять?

– Ладно! – охотно согласился тот. – Если вы мне доверяете, так и сделаем. У кого лошадь – дадим подальше.

– Как скажешь, так и будет, чего там…

– Урожай с участка пойдет тому, кому земля достанется, но только смотрите, чтобы потом драки не было.

– Какая такая драка? Все односельчане. Неужели не поладим?

– Ну, тогда все. Расходись, ребята. У каждого есть дома дела, – милостиво отпустил их Братишка Ян.

– Правильно! Член комитета Ян действительно толковый парень, – решили крестьяне.

Они разошлись, а оставленные тридцать вех очень пригодились повару харчевни на растопку.

В тот же вечер Братишка Ян попросил своего хозяина зажечь керосиновую лампу и помочь ему в важном государственном деле. Они долго вполголоса совещались. Наконец Братишка Ян не выдержал и завалился спать, а хозяин харчевни до полуночи просидел за конторским столом.

Утром Братишка Ян, веселый и довольный, примчался в бригаду и подал Сяо Сяну поименной список.

– Землю вчера поделили. Кому что пришлось, здесь все написано, – отрапортовал он.

– Что-то быстро, – удивился начальник бригады.

Он с любопытством оглядел франтоватый прямой пробор на голове Яна, повертел в руках список и нахмурился:

– Ты кому же этот торговый счет составил? Разве это похоже на земельную ведомость? Кто писал?

– Хозяин харчевни писал по моим указаниям. Мы с ним все изучили как следует быть и…

– А сам-то ты грамотный?

– Немножко грамотный.

Начальник бригады прочел список и остановился на фамилии Чжан Цзин-сяна.

– Приведи мне сюда этого Чжан Цзин-сяна, – приказал он.

– Сейчас!

Пробежав полдороги, Братишка Ян остановился и задумался: «Как же быть теперь? Наделали дел! Бросить все и скрыться, что ли? Ладно, подучу парня. Он сговорчивый…»

Найдя Чжан Цзян-сяна, он заторопил:

– Иди скорей к начальнику Сяо. Поблагодари и скажи: землей доволен. А про вехи – ни слова! Понял? Главное – поблагодари…

– Не беспокойся, – обнадежил Чжан. – Обязательно поблагодарю.

Он прибежал, торопливо поклонился начальнику бригады и сказал, как велел ему Ян:

– Все благодарим начальника Сяо за землю. Моя семья, начиная с прадеда, своей грядки никогда не имела. Сейчас получили полтора шана. Премного благодарны.

– А хороша ли земля?

– Лучше и не надо, начальник. На каждом шане по девять грядок, ровная, как ладонь, и совсем близко. Такую, если бы и захотел, так не нашел бы, а тут задаром досталась.

– А где твоя земля? На каком расстоянии от деревни?

– Расстоянии?.. Расстоянии, можно сказать, недалеком. Пройди несколько шагов, тут она и есть…

– Да где, в конце концов? Чья эта земля была раньше?

– За северными воротами, там вот… на берегу речки. А была она помещика Ду.

– Так. Помещика Ду, говоришь?

– Его самого.

Начальник бригады, с трудом удерживаясь от смеха, достал из кармана список и громко прочел:

«Чжан Цзин-сян получил полтора шана земли из владений помещика Хань Лао-лю на равнине за южными воротами».

Все захохотали. Чжан Цзин-сян струсил, но, видя, что начальник бригады смеется, успокоился и чистосердечно признался:

– Я не виноват, начальник, не виноват. Это Братишка Ян научил: «Пойди, говорит, в бригаду, непременно поблагодари, а про то, что вехи не втыкали, молчи». Брат Ян! Брат Ян! – крикнул он.

– Подожди кричать. Твой Братишка Ян давно уже смылся! – расхохотался Вань Цзя.

– Как же такое получилось?.. – совсем растерялся Чжан Цзин-сян. – Выходит, что Братишка Ян, сняв туфли, по сухому месту прошел, а меня в грязь столкнул?.. Начальник Сяо, накажи как хочешь, только я ни при чем…

– Ладно, – миролюбиво ответил Сяо Сян, – ты действительно не виноват. Землю в вашей группе придется переделить заново. Вань Цзя! Сходи к председателю Чжао и скажи, чтобы он сам занялся этой группой.

Начальник бригады спрятал список и обратился к вошедшему седому старику:

– Чего тебе, старина?

– Да вот, начальник, все говорят, будто бригада скоро уезжает. Я и пришел узнать, так это или нет.

– Кто тебе сказал?

– Да вся деревня говорит…

– Старик, ты им всем передай, что бригада не уедет, а Восьмая армия никогда не побежит. Уедем только тогда, когда уничтожим помещичью силу в деревне и устроим крестьянам хорошую жизнь. Так и скажи, чтобы были спокойны.

Часа через два пришел Чжао Юй-линь. Вид у него был озабоченный.

– Прямо не знаю, что нам делать с этим Яном, – проговорил он, присаживаясь на корточки и раскуривая свою трубку. – Устроили мы совещание членов крестьянского союза и порешили было убрать его из комиссии, а он возьми и расплачься. Говорит, осознал ошибки и теперь исправится.

– А каково общее мнение членов союза? – спросил начальник бригады.

– Да общее мнение такое: Братишка Ян сам крестьянин и надо его простить на этот раз и посмотреть, исправится или нет. Не знаю, как ты распорядишься, начальник.

– Если это мнение всех, пусть будет так, – ответил Сяо Сян. – Только научи его работать. А ты-то сам взял себе землю?

– Я? Уж если я не возьму, то кто ж тогда осмелится взять?

Начальник бригады засмеялся:

– И не боишься, что гоминдановские войска отхватят тебе голову по плечи?

– Еще посмотрим, кто кому отхватит! – Чжао Юй-линь слегка стукнул прикладом об пол. – Когда такая игрушка в руках, гоминдановцами нас не запугаешь. Пусть сунется сам их американский дядюшка, все одно пути назад ему не будет!

– У тебя есть еще какие-нибудь дела ко мне? – спросил Сяо Сян.

– Нет, все, начальник.

– Тогда пойдем пройдемся.

Они вышли из школы и пошли по обочине дороги в тени деревьев. Солнечные лучи, проникая сквозь густую зелень вязов, ложились на землю причудливыми узорами. Южный ветер доносил аромат пшеницы и полыни. Конец лета – самое лучшее время в Северной Маньчжурии. Погода не холодная и не жаркая.

Чжао Юй-линь сорвал несколько яблочков с дикого ранетового дерева, положил одно в рот и даже зажмурился от удовольствия.

– Сейчас они самые вкусные.

Сяо Сян тоже попробовал. Яблочки были кисловатые, но приятные на вкус.

У колодца стоял человек и поил лошадь. Он почтительно приветствовал Чжао Юй-линя:

– Гуляешь, председатель Чжао…

Чжао Юй-линь с улыбкой наклонил голову:

– Да… прогуливаюсь…

Они пошли дальше. На гибких ивовых ветках качались и чирикали воробьи. Из-за тополей поднимался сероватый дымок. Было время обеда. По всей деревне пели петухи.

– Посидим, потолкуем? Мне как раз надо поговорить с тобой, – обратился к своему спутнику начальник бригады.

Они сели в огороде на кучу соломы. Чжао Юй-линь достал свою трубочку, набил ее и, искоса поглядывая на начальника, молча ждал.

Сяо Сян устроился поудобнее и завел разговор о вступлении в партию.

Они говорили долго.

В эту ночь Чжао Юй-линь не спал. В сердце вошла радость, которую не выразить никакими словами. Он уже чувствовал себя членом коммунистической партии. Это новое, неизведанное чувство было таким острым и волнующим, что сонливость как рукой сняло.