Текст книги "Ураган"

Автор книги: Чжоу Ли-Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Приведите Ду. Мы еще спросим его кое о чем, – распорядился Го Цюань-хай. – А ты, Дасаоцза, сходи с ней… с Лю Гуй-лань, в западный флигель и потолкуй с женщинами.

Милиционер привел помещика.

– Долго мне еще перекатывать тебя туда-сюда, тухлое черепашье яйцо? Давай золото! – накинулся он на Добряка.

– Ведь вы же все сундуки вытряхнули, что еще может быть у меня?

– Желтенькое и беленькое куда спрятал? Скажешь ты наконец, – подступил к нему возчик Сунь.

– Да откуда у меня такие вещи, старина Сунь? Погляди сам на эти тряпки. Разве похоже, что у меня есть золото и серебро?

– Постой! Постой! – оборвал его Сунь. – Ты мне голову не морочь. Я-то все знаю. Твоя жена носила золотые кольца. У одной снохи золотые серьги были, на другой – толстые золотые браслеты, сам видел. А еще у твоей жены золотые шпильки торчали в волосах. У тебя самого золотые часы есть, да и в слитках золото найдется. Ты меня из терпения не выводи, а то плохо тебе придется!

Осведомленность бывшего конюха смутила помещика, но он тотчас же вывернулся:

– Продал, давно все продал. Ведь с десятого года Кандэ налоги и поборы, сам знаешь, как выросли. Я с той поры обеднел, хуже погорельца стал жить.

– Пойдем со мной! – приказал Го Цюань-хай.

Они вышли в смежную комнату. Толпа последовала за ними.

– Теперь ты наш должник, – рассмеялся Го Цюань-хай. – А раз платить не хочешь, придется тебе за долг поработать. Раньше ты нами распоряжался, теперь мы тобой распорядимся. Перетащи-ка эти сундуки и ящики. Да проворнее!

Добряк Ду с готовностью принялся за работу и хотя весь вспотел, но очень старался. Го Цюань-хай зорко следил за каждым его движением. Когда дело дошло до бочки с помоями, стоявшей в кухне, Го Цюань-хай уловил на лице помещика замешательство.

– Помилуйте, эту погань-то зачем трогать? – дрогнувшим голосом спросил Ду.

– Ничего, ничего. Что велят, то и делай.

Добряк Ду обхватил бочку, но сделал вид, что не может сдвинуть ее с места. Го Цюань-хаю это показалось подозрительным. Он отстранил помещика и сам сдвинул бочку. Под ней обнаружилась только что вскопанная земля. Го Цюань-хай попытался разрыть ее ногой, но она была мерзлой и не поддавалась.

– Напрасно пробовать. Что там может быть? – с тревогой, но стараясь улыбнуться, сказал Ду.

Го Цюань-хай взглянул на побледневшего помещика и успокоительно проговорил:

– Да, действительно, чему тут быть.

У Добряка Ду отлегло от сердца.

– Пусть разразит меня гром, если я что-нибудь утаиваю от вас…

Бочку вынесли во двор и опрокинули. В ней ничего не оказалось.

– Я же говорил, а вы не верили! – просиял Ду. – Я в самом деле, как погорелец. Эти проклятые гоминдановские реакционеры! Сколько людей они разорили!..

Не обращая внимания на помещика, Го Цюань-хай вонзил в замерзшую землю щуп. Го даже побагровел от усилий, но щуп не шел. Принесли лопаты. Когда землю разрыли на глубину одного чи, лопата звякнула о железо.

– Нашли! Нашли! – закричал старик Сунь.

Со всех сторон в кухню прибежали люди, даже охрана, приставленная к семье помещика. Все напряженно следили за взмахами лопат. Наконец вытащили лист железа. Под ним оказались доски, а под досками – глубокая яма, из которой пахнуло сыростью.

У Цзя-фу зажег лучину и осветил яму. Там стояли сундуки, ящики, были навалены мешки. Старик Сунь спрыгнул в яму.

– Давай сюда еще кого-нибудь! Посвети! Тут тьма!

– Посторонись! – крикнул милиционер и прыгнул вслед за Сунем.

Один за другим они вытащили из ямы тридцать сундуков, ящиков и мешков. Чего только в них не было! И шелк, и атлас, и бархат, и сукно, енотовые и лисьи шкурки, шапки из выдры. Одного сатина оказалось свыше тысячи аршин.

– Вот это мы нашли, так нашли! – отряхиваясь, хвастливо приговаривал Сунь.

Добряк Ду молча ушел в восточную комнату, тяжело опустился на кан и закрыл лицо руками. К нему подошла жена и, трясясь всем телом, села рядом.

– Что же вы делаете? – запричитала она. – Разве так можно! Оставьте нам хоть какую-нибудь мелочь…

– Заплати девять тысяч даней зерна, ничего не тронем, наша крестьянская власть – справедливая. Лишнего не возьмем, а раз задолжал – изволь расплачиваться, – назидательно сказал возчик.

– Старина Сунь! – позвал его Го Цюань-хай. – Не время разглагольствовать. Складывай все эти вещи в сани да вези в крестьянский союз. Один не управишься, скажи, чтобы еще запрягали.

У других помещиков в этот день тоже нашли немало вещей, и с обеда до самого вечера по шоссе тянулись сани, наполненные конфискованным добром.

Старый Сунь нагрузил на свои сани целую гору мешков и ящиков так, что самому ему места не осталось. Важный и гордый, он шел рядом, помахивая кнутом и покрикивая на лошадей:

– Ну, вы! Поторапливайтесь!

Если малознакомый человек спрашивал его, откуда вещи, старик лукаво щурил глаза и коротко отвечал:

– От «погорельца».

Но когда Суня останавливали люди, к которым он питал особое расположение, возчик покровительственно снисходил до объяснений:

– «Погорелец» – это Добряк Ду. Хитер фокусы показывать. Не будь меня и председателя Го, месяц бы копали, ничего бы не нашли. Теперь революция скоро победит.

Он взмахивал кнутом и степенно кричал на своих лошадей:

– Ну, живей! Поторапливайтесь!

VII

О нахождении тайника в доме помещика Ду стало тотчас известно всей деревне. В домах и дворах других помещиков заработали лопаты и кайла крестьян, словно поднимая целину.

К вечеру группа старика Чу на огороде Тана Загребалы обнаружила под сугробом большую яму, в которой оказалось двадцать сундуков.

Всю ночь напролет мелькал огонь лучин в помещичьих дворах.

На рассвете второго дня к Го Цюань-хаю, остававшемуся в усадьбе Ду, пришел Вань Цзя.

– Комиссару Сяо, – сообщил он, – передали из бригады, работающей в деревне Уцзя, о проделках помещичьих жен. У них нашли кольца на пальцах ног. Комиссар Сяо советует обыскать всех женщин из помещичьих семей.

Го Цюань-хай подозвал Дасаоцзу:

– Иди-ка сюда. Есть хорошее поручение.

Дасаоцза улыбнулась и кликнула из соседней комнаты Лю Гуй-лань. Но та отказалась явиться, и Дасаоцзе пришлось привести упирающуюся девушку за руку.

Ничего не подозревавший Вань Цзя удивленно спросил:

– Что с ней такое? Почему она упирается?

– Ничего особенного, – вынув изо рта трубку ответил Го. – Дасаоцза просто дурачится. Ну хорошо, Дасаоцза, довольно шутить, есть более важные дела, которые нам, мужчинам, к сожалению, трудно выполнить. Тут нужны твои руки.

И он рассказал о предложении Сяо Сяна.

– А ну, мужчины, выходите отсюда! Оставьте нас одних. Лю Гуй-лань! Приведи сюда женщин! – скомандовала Дасаоцза.

Мужчины вышли. В комнате остались одни лишь женщины. Когда Лю Гуй-лань привела помещичьих жен, сестер и других родственниц Ду, Дасаоцза, сдвинув сурово брови, пригрозила:

– Говорите сейчас же, где золото, не то худо будет!

– Какое еще тебе золото? – огрызнулась старуха Ду. – Откуда у нас, крестьянок, золото…

– Если нет золота, отдавайте золотые кольца, – рассердилась Лю Гуй-лань.

– Откуда у нас такие вещи?

Дасаоцза оглядела сноху Добряка Ду, худую, как стебель конопли, за что та прозывалась Тощей Коноплей, и спросила:

– Куда девала золото твоя свекровь? Ведь она припрятала его для младшего сына, и тебе оно все равно не достанется…

– У нее нет золота, – отрицательно покачала головой Тощая Конопля, – чего ты меня подговариваешь? На деньги, какие у нас случались, мы покупали землю, а золота никогда не имели.

Тогда Дасаоцза обратилась с тем же к жене младшего сына Ду.

Этой толстухе, по прозвищу Пышка, едва минуло девятнадцать лет.

– А я откуда знаю, куда его спрятали? – хихикнула Пышка.

Свекровь и Тощая Конопля окинули ее злобными взглядами. Та сразу изменила тон:

– У нас нет золота. У нас никогда никакого золота не было. Если появлялись лишние деньги, покупали землю, и все тут!

Все говорили одно и то же, только на разный манер. Крестьянки громко смеялись.

– Чего вы там покатываетесь? – крикнул из соседней комнаты старик Сунь.

– Все равно тебе не скажем, – ответила Дасаоцза и, сделав строгое лицо, обратилась к старухе Ду: – Если ты не признаешься, мы все равно своего добьемся. Снимайте-ка туфли да полезайте все на кан!

Женщины послушно выполнили приказание. Дасаоцза и Лю Гуй-лань тщательно осмотрели ноги, заглянули даже в туфли, но ничего не нашли.

Отойдя в сторону, активистки стали советоваться. Вскоре Лю Гуй-лань направилась прямо к Тощей Конопле:

– Снимай одежду!

Та притворилась, что не расслышала.

– Что ты сказала?

– Одежду, говорю, снимай!

Тощая Конопля не двинулась с места.

– Не хитри, снимай скорей!

– Сама не снимешь, так мы с тебя стащим, – пригрозила Дасаоцза. Она подошла и стала расстегивать ей пуговицы.

Женщина побледнела и взвизгнула:

– Не смей меня трогать…

– Ну, скорей, говорят тебе! Чего мешкаешь? – прикрикнула на нее Лю Гуй-лань.

Старуха Ду соскочила с кана и бухнулась на колени:

– Добрая девушка! Какой стыд и срам! Будда разгневается и нашлет на всю твою семью болезни.

– Здесь что-то неладно. Пословица говорит недаром, что если человек залезает на кан в туфлях, значит у него рваные носки, – сказала Дасаоцза.

Тощая Конопля, когда ее раздевали, визжала и плакала, а старуха твердила:

– Да ничего же у нас нет! Дасаоцза! Девушка! Не гневите милосердного Будду!

– Восьмая армия ни в богов, ни в чертей не верит! – возразила Лю Гуй-лань.

Наконец, когда был развязан пояс, что-то выпало, блеснуло при тусклом свете масляной лампы и со звоном покатилось по полу.

Лю Гуй-лань подняла два золотых кольца.

– Есть! – крикнула она. – Поглядите, что здесь такое.

Мужчины, с нетерпением ждавшие у дверей, ворвались в комнату и окружили Лю Гуй-лань.

– Где нашла? – спросил старик Сунь.

Девушка не ответила.

– А тебе зачем знать? – рассмеялась Дасаоцза. – Где бы ни нашла – все ладно.

Возчик взял кольцо и, вытянув руку, стал рассматривать с видом оценщика закладной конторы.

– На золото вроде не похоже. Это бронза. Золото на вкус сладкое, а бронза – горькая. Сейчас попробую. Я только на язык возьму, сразу скажу, – и сунул кольцо в рот.

Слух об этой находке разнесся по деревне с той же быстротой, с какой разнеслась весть о тайнике Ду. Вскоре золото стали находить и в других помещичьих усадьбах. Золотые вещи были спрятаны в печах, нанизаны на прутья плетней. Серьги находили вмерзшими в лед оконных стекол. Кольца оказывались зашитыми в штаны, под подошвы туфель, надеты на пальцы ног. Но всеми этими хитростями невозможно было обмануть бедняков.

Только за пять дней в деревне Юаньмаотунь собрали свыше трех фунтов золота. Золотые браслеты и кольца нанизывали на нитки и складывали в сундук.

Сани, запряженные парами, непрерывно везли зерно, жмых, тюки материи, одежду и сельскохозяйственный инвентарь. Большой двор правления крестьянского союза быстро наполнился всяким добром. Восточный флигель заняли под склад. В западном флигеле устроили амбар. Но так как он не мог вместить всего, часть отобранного зерна ссыпали в кучи прямо во дворе.

Сяо Сян принял в правлении крестьянского союза прибывшего из Харбина корреспондента газеты «Дунбэйжибао». Они вместе вышли во двор, осмотрели извлеченные из ям и подвалов богатства и сфотографировали Го Цюань-хая, стоящего возле самой большой кучи кукурузы. Начальник бригады сообщил корреспонденту:

– Найденное золото крестьяне решили продать. На вырученные деньги они купят лошадей и необходимый инвентарь. Мы согласились с этим решением народа. Главная цель земельной реформы – подъем сельскохозяйственного производства.

На другой день после отъезда корреспондента Сяо Сян тоже собрался в путь. В деревне Юаньмаотунь все шло хорошо, и начальник бригады решил отправиться в деревню Саньцзя, которая находилась у подножья гор. Там работа еще не была закончена и требовалось его присутствие. Деревенские активисты во главе с председателем крестьянского союза проводили Сяо Сяна и Вань Цзя. Перед тем как расстаться, начальник бригады обратился к Го Цюань-хаю:

– Тебе, председатель, теперь нужно переехать в помещение крестьянского союза и быть особенно бдительным, чтобы вражеские элементы не подожгли конфискованное добро.

Он тепло попрощался со всеми и сел в сани. Лошади весело побежали по укатанной дороге.

VIII

Го Цюань-хай перебрался в правление крестьянского союза и разместился в восточной комнате, где жил прежде.

Уже семь суток люди деревни Юаньмаотунь почти не спали, но никто не чувствовал усталости. Вечером восьмого дня к Го Цюань-хаю зашел Тянь Вань-шунь, который работал в группе старика Чу.

Они разговорились и вспомнили, что помещик Ду до оккупации японцами Маньчжурии был подрядчиком в долине реки Вэйцзыхэ и вывез оттуда немало слитков серебра.

– Они у него, должно быть, еще остались. Но как добиться, чтобы он сам их отдал, – в раздумье говорил Го Цюань-хай.

– Давай разыщем старшего сына Ду и расспросим его, – посоветовал старик Тянь.

– Это какого сына? – поднял голову председатель.

– Покойной жены Ду. Его мачеха с детства невзлюбила, всячески мучила, и ему пришлось уйти. Сейчас он живет у восточных ворот. Потолкуй с ним, может, что и выйдет. Надо только его угостить.

– Это чем же?

– Парень любит выпить…

– Ладно, попробую, старина Тянь.

Го Цюань-хай зашел в кооперативную лавку, купил две бутылки водки и фунт бобового сыра. Он сам приготовил закуску и пригласил к себе сына помещика.

Го Цюань-хай пил мало. Подвернув под себя ногу и покуривая трубочку, он внимательно приглядывался к гостю, который опрокидывал чарку за чаркой и чем больше пил, тем разговорчивее становился. Когда гость осушил обе бутылки, Го Цюань-хай принес третью.

Вскоре сын помещика расплакался, потому что, напившись, всегда начинал плакать и жаловаться на то, как обижала его мачеха, как плохо кормила и в каком тряпье ему приходилось ходить.

– Поверишь ли… поверишь ли, председатель Го, как тяжело! Зимой того года, когда развалилось это чортово Маньчжоу-го, у меня даже обуви… даже обуви на ногах не было, а она заставила меня, понимаешь, свиней кормить. Я себе тогда все пальцы на ногах отморозил. Собственный ее сын еще спал на кане, а мне надо было уже жмых рубить, чтобы этим… лошадям, словом, дать. Так эта старая свинья стала меня всякими словами обзывать… «Дитя, говорит, еще спит, а ты, негодяй, стучать в комнате собрался!» Да это еще в детстве было, а потом… Сколько я от нее натерпелся! Когда умерла моя жена, я еще совсем молодой был, а она, ты только подумай, председатель, женить меня вновь так-таки и отказалась… Она, конечно, очень хитрая, эта старая свинья, но и я, председатель Го, кое-что понимаю. Ты не смотри, что я сейчас пьян. И пью я, председатель Го, просто с горя… А все-таки понимаю, что из отцовского имущества мне ничего не достанется. Ты вот сейчас сводишь с ними счеты, а мне их не жалко… Мне, понимаешь, как есть ничего не жалко! Ты хороший человек, председатель Го… Я всех хороших людей люблю! А эту старую сволочь ненавижу…

– А ты скажи мне… – попросил Го Цюань-хай. – У твоей мачехи есть собственные деньги?

– Как же, конечно, есть!

– А кому она собирается их отдать?

– Кому? Моему младшему брату.

Го Цюань-хай вынул трубку изо рта:

– Так тебе значит ничего не достанется?

– Ничего, председатель Го, не достанется…

Го Цюань-хай придвинулся к нему и, понизив голос, спросил:

– А ты знаешь, где у них спрятано золото и серебро?

Гость тупо смотрел на хозяина невидящими глазами. Рука, державшая рюмку, качалась, и водка текла по пальцам.

– Золото, серебро, говорю, где спрятано? – повторил председатели.

– Золото?.. Это уж, брат… не знаю… не знаю.

– А серебро?

– Серебро?.. Слыхал, как старая свинья наказывала, чтобы сходили на сопку да поглядели под дикой яблоней.

– Чего поглядели?

– Как че…го?.. Не разрыл ли кто…

– Под какой дикой яблоней?

– Это тоже, председатель… тоже не знаю… не знаю…

Выпроводив гостя, который долго и прочувствованно благодарил за угощение, Го Цюань-хай созвал совещание группы, на котором решили, что председатель и старик Сунь займутся Добряком, а Дасаоцза и Лю Гуй-лань допросят женщин.

Помещик продолжал отпираться.

– Вы же сами видите, – со слезами на глазах повторял он, – что у меня, бедняка, ничего больше нет. Ведь все забрали, все как есть забрали. Клянусь Буддой! Пусть гром меня разразит, пусть стану я бездомной собакой в своем будущем перевоплощении, пусть небо лишит меня всего потомства, если у меня хоть что-нибудь осталось…

– Ты лучше не запирайся, – уговаривал его старик Сунь. – За тебя уже другие сказали. Твой же собственный сын честно во всем признался председателю.

Добряк Ду вздрогнул, и в морщинах его лица появилась испарина.

Го Цюань-хай пошептался о чем-то со стариком Сунем, и возчик спросил:

– А что ты закопал под дикой яблоней? Думаешь, мы не знаем!

– Я не понимаю, что ты говоришь…

Возчик прищурился:

– Я тебя спрашиваю, что ты под дикой яблоней закопал?

Добряк Ду украдкой покосился сначала на старика Суня, потом на Го Цюань-хая, чтобы удостовериться, действительно ли они что-нибудь знают или просто хотят его разыграть.

– Если пойдешь с нами и укажешь, где зарыл, этим подтвердишь свою искренность, – заметил Го Цюань-хай. – Твои младшие сыновья скрылись, а старший – пьяница и недоумок. Кому ты оставишь свои драгоценности? Ведь не захватишь же их с собой в могилу? Не скажешь, все равно найдем – и тогда за тобой еще одно преступление будет… Ладно, – обратился Го Цюань-хай к возчику, – раз он не хочет добровольно рассказать, требовать не станем. Уведи его и позови сюда старшего сына.

Подгоняемый возчиком, Ду поплелся к выходу, но, дойдя до двери, обернулся:

– Чего он вам наговорил?

– Кто наговорил? – спросил Сунь.

– Мой сын?..

– Он сказал… да… да… он так и сказал…

Го Цюань-хай подмигнул возчику, и старик тотчас же переменил тон:

– А кто тебе сказал? Ничего он нам не говорил…

– Ровно ничего, – подтвердил Го Цюань-хай.

– Не беспокойся, чего волнуешься? – пробормотал старик Сунь.

Но Добряк Ду не на шутку обеспокоился. Подмигивание Го Цюань-хая и бормотание возчика совсем сбили его с толку. Он потоптался на месте и уже было перешагнул порог, но вдруг остановился:

– Ладно. Сегодня я устал, а завтра сходим.

Го Цюань-хай, боясь как бы помещик не передумал, сразу ухватился:

– Зачем же завтра? Лучше сегодня сходим.

Добряк Ду тяжело сел на кан и опустил голову:

– Верно вам говорю. Так устал сегодня, что с места двинуться не могу. Пойдемте завтра…

– Ничего, я мигом сани подам! – обрадовался возчик.

Он скрылся и вскоре въехал во двор на санях, запряженных тройкой лошадей.

– Выходи, Добряк, садись! – крикнул возчик, вбегая в комнату.

Он подхватил помещика и проворно вывел его из дому, усадил в сани. Го Цюань-хай и милиционер взяли с собой лопаты и кирки.

– Куда ехать?

– За южные ворота…

– Вмиг доставлю! – пообещал Сунь.

Вьюга все еще завывала. Сухой снег со свистом бил в лицо. Когда выехали из южных ворот, перед глазами открылась беспредельная равнина. Дорогу занесло снегом, сани попали в яму и опрокинулись. Люди вывалились в мягкий снег, но никто не ушибся. Отряхнулись, снова сели и поехали дальше.

Когда добрались до леса, Добряк Ду слегка толкнул возчика в спину. Тот придержал лошадей и помог Ду сойти. Помещик отправился на поиски и вскоре остановился возле дикой яблони, на коре которой была сделана зарубка.

– Здесь… – показал он пальцем и, вернувшись к саням, сел и обхватил голову руками.

Милиционер рубил киркой замерзший снег, а Го Цюань-хай разбрасывал его лопатой. Земля была твердой, как камень. А снег все валил и валил, засыпая одежду и шапки людей пушистым белым покровом. Вдруг из ямы вместе с землей вылетел блестящий комок.

– Вот он, слиток серебра! – радостно крикнул Сунь.

Выкопали еще четыре. Го Цюань-хай и милиционер с любопытством разглядывали клад. Оба они были молоды и никогда не видывали таких слитков, похожих на старинные китайские чарки или куски свинца с двумя ушками по бокам. Отлиты они были очень грубо, со множеством раковин и щербинок.

– Это такая невидная штука, что, выбрось на дорогу, – никто не возьмет, – разочарованно сказал Го Цюань-хай.

– Свинец и все тут… – согласился милиционер.

Старик Сунь взял слиток и, осмотрев его, с видом большого знатока постучал по нему ногтем:

– Скажут тоже! Ты послушай, свинец разве так звенеть будет? Раньше, еще при старой династии, я много таких слитков перевидал, да только все они не мои были!

IX

В правлении крестьянского союза шло собрание бедняков и батраков деревни Юаньмаотунь. Так как стояли сильные морозы, на земляном полу разложили большой костер. Комната была полна дыму. Люди чихали, кашляли и терли кулаками слезящиеся глаза.

Старик Сунь, размахивая руками, с увлечением рассказывал, как нашли под яблоней слитки серебра.

Вдруг примчался запыхавшийся У Цзя-фу и что-то шепнул на ухо Го Цюань-хаю.

– Ладно, – ответил Го Цюань-хай и подозвал Дасаоцзу:

– Сходи и разузнай, в чем там дело у Добряка Ду.

– К женщинам?

– Да.

– Хорошо. Идем, Лю Гуй-лань.

Когда они вошли во флигель, где разместились женщины из семьи Добряка, здесь уже собралось достаточно любителей поглазеть на семейные скандалы.

Тощая Конопля, багровая от злости, сидела на кане, поджав под себя ноги, и нещадно дымила трубкой.

При появлении Дасаоцзы и Лю Гуй-лань она вытащила трубку изо рта, смачно сплюнула сквозь зубы и закричала на младшую сноху:

– Все из-за тебя, только из-за тебя!

– Нет, из-за тебя! – огрызнулась та и непристойно выругалась.

– Из-за тебя, повторяю! Ты тут всем хочешь верховодить. Помнишь, как в декабре ты не позволяла кан перекладывать?

– А что из того, что не позволяла? Его все равно взяли да и переложили!

– Конечно, переложили! Неужели отец будет считаться с твоими фокусами.

Дасаоцза насторожилась. Потом, очевидно сообразив что-то, она схватила Лю Гуй-лань за руку, и обе поспешили в союз.

– Тут что-то есть, что-то есть! – повторяла Дасаоцза, задыхаясь от волнения. – Надо как можно скорее сообщить председателю. Зачем это Добряку понадобилось зимой кан перекладывать?

Выслушав Дасаоцзу, Го Цюань-хай нахмурился:

– Ты права, тут что-то неладно…

Наступило молчание.

– Старина Сунь! – вдруг крикнул Го Цюань-хай.

Возчик нехотя поднялся и вразвалку подошел:

– Слушаю тебя, председатель.

– Надо у помещика Ду кан в восточном флигеле осмотреть.

– Зачем его осматривать? Я уже давно осмотрел.

– Но ведь ты не разбирал его?

– Нет, чего не было, того не было…

– Придется разобрать. Женщин надо будет перевести в другое помещение.

Они взяли нужные инструменты и в сопровождении нескольких активистов направились к дому помещика.

Перебранка уже затихла, и любители семейных скандалов нехотя расходились по домам, Тощая Конопля лежала на кане, продолжая дымить своей трубкой, а ее противница качала в соседней комнате люльку.

Го Цюань-хай велел женщинам перебраться в западный флигель, а сам вскочил на кан и принялся простукивать каждый кирпич. Когда он добрался до стены, звук в одном месте показался ему более глухим. Го Цюань-хай выломал в этом месте несколько кирпичей, за которыми оказалась небольшая ниша, и извлек оттуда металлическую коробку.

Столпившись возле кана, активисты окружили председателя. Он открыл коробку. В ней лежали золотые серьги, броши, шпильки, а на дне – пачка каких-то документов.

Го Цюань-хай снова послал за Хуа. Тот немедленно явился. В руках оспопрививателя были счеты. Он захватил их, полагая, что председателю вновь понадобятся его бухгалтерские услуги.

– Скорей полезай сюда! Прочти нам, что тут такое написано! – крикнул Го Цюань-хай.

Хуа нацепил очки и, небрежно взяв в руки документ, рассмотрел его и вернул обратно.

– Купчая крепость на землю еще времен Маньчжоу-го, – важно изрек он и протянул руку за двумя другими листами, исписанными мелкими знаками.

– Тут написано нижеследующее, – объявил оспопрививатель. – «Восьмого августа 1946 года бандит Сяо Сян вместе со своей бригадой принудил меня отдать бездельникам пятьдесят шанов унаследованной мною от моих предков земли, за которую я получал законную аренду. Земля моя была роздана: Ли Чан-ю, Чу Фу-лину, Тянь Вань-шуню, Чжан Цзин-сяну и Сунь Юнь-фу (конюху)…»

Не успел Хуа докончить последнее слово, люди зашумели, как вода, прорвавшая плотину. Громче всех кричал старик Сунь:

– Это же контрреволюция! Сукин сын, даже мою фамилию прописал! Как он посмел, собака!

– Еще бандитом обзывает спасителя наших бедняков! – крикнул старик Тянь.

– Да ведь этот Ду – предатель! – продолжал бушевать возчик. – Он во времена Маньчжоу-го был начальником отряда самообороны и вместе с японцами ходил на сопку ловить партизан. Он говорил, что это хунхузы.

Пришел старик Чу. Возчик, торопясь, рассказал ему о находке и добавил:

– Ты, брат, тоже попал в этот список.

– Ах он негодяй! – рассвирепел Чу.

– Кстати, куда делся Добряк? – неожиданно спросил Го Цюань-хай.

– Притворился бедняком и поехал на сопку дров себе нарубить.

– Ловить его не станем, – сказал Го Цюань-хай, – но и разгуливать ему не позволим.

– Давай же поступим так, как в старину поступали, – предложил возчик, – если какой-нибудь негодяй нарушал установленный закон, то чертили на земле круг и ставили в него преступника. Железной решетки хотя и нету, а за черту выйти не разрешалось. Вот и стой себе в круге.

– Правильно придумал, старина! Устроим нашим помещикам такое же наказание, – зашумели вокруг.

– Внимание! – воскликнул Го Цюань-хай. – Есть еще одна бумага. А ну, Хуа, что в ней написано?

Оспопрививатель обстоятельно изучил бумагу и наконец проговорил:

– Это – «Список кадров крестьянского союза деревни Юаньмаотунь». Внизу примечание: «Кадрами у них называют чиновников коммунистической партии». Вот кто числится в списке: Чжао Юй-линь, Го Цюань-хай, Ли Чан-ю, Бай Юй-шань, Чжан Цзин-сян…

Хуа долго читал перечисленные помещиком фамилии активистов, затем огласил фамилии крестьян, получивших конфискованное помещичье добро. В списке значилось: кому достались лошади, какой масти и какого возраста, кто получил гаолян, бобы, соевое масло.

Когда Хуа кончил, старик Сунь подошел к нему и вполголоса спросил:

– А среди активистов разве моей фамилии не значится?

– Не значится. То, что тебе досталась одна конская нога, – это значится. – Оспопрививатель заглянул в список: – Одна нога рыжего коня… так, что ли?

– Так, так, это все правильно… А про то, что я начальника Сяо привез, разве ничего не написано?

Оспопрививатель неторопливо снял очки, и на его темном лице появилась улыбка:

– Правильно. Помещик про это написать забыл. Не расстраивайся, я могу приписать.

Го Цюань-хай подозвал Чжан Цзин-жуя, передал ему найденные документы и велел сейчас же свезти их к Сяо Сяну и спросить, как поступить с помещиком.

Чжан Цзин-жуй скоро вернулся и привез от начальника бригады письмо. В нем говорилось, что нужно созвать собрание бедняков и батраков, огласить эти списки и послушать, что скажут люди. Бить, однако, Сяо Сян запрещал. Активисты обязаны приостанавливать всякое самоуправство. Если помещик Ду составлял подобные списки, то вполне вероятно, что у него имеется также и оружие. Нужно заставить помещика указать, куда он его спрятал.

Го Цюань-хай созвал собрание, которое затянулось до глубокой ночи. В сердцах людей гнев клокотал так же сильно, как и в день суда над Хань Лао-лю.

Старик Чу требовал немедленно выгнать всю семью помещика Ду из усадьбы и поселить их в лачугу: пусть, мол, отведают горькую бедняцкую долю. Посмотрим, как они тогда станут заниматься контрреволюцией!

Чжан Цзин-жуй добавил, что так надо было бы поступить и со всеми другими помещиками.

– Все согласны с таким предложением? – спросил Го Цюань-хай.

Грянул гром рукоплесканий. Некоторые тут же стали собираться, чтобы как можно скорее выбросить помещиков из их домов.

– Подождите! – остановил Го Цюань-хай. – Дело вот еще в чем: если помещики составляют такие списки, у них может оказаться и оружие. Что касается Ду Шань-фа, вся деревня знает, что он имел связь с бандой и являлся начальником отряда самообороны. А если у Ду Шань-фа найдется оружие, – спросил Го Цюань-хай, – и он откажется выдать его нам, что тогда с ним делать?

– Будем бить, пока не скажет!

– Выцарапаем ему глаза, чтоб он, если у него даже и останется оружие, не видел, куда стрелять.

Го Цюань-хай рассмеялся и покачал головой:

– Нет, так не выйдет! Кто пустит в ход кулаки, тот нарушит политику председателя Мао. Сперва следует допытаться: есть ли у этого Ду оружие.

– Чего там еще допытываться, – вмешался возчик. – Я вам так скажу: в том самом году, когда выгнали японцев и гоминдановская банда пришла сюда, сын Ду и старший сын Хань Лао-лю приезжали домой. Я своими ушами слышал, как они стреляли во дворе. А из чего они, спрашивается, стреляли?

– Вот это улика! – воскликнул Го Цюань-хай. Созовем собрание и допросим помещика.