Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
– Нет… нет, пожалуйста. У тебя есть сердце, я знаю. Ты можешь поступить правильно. Я никому не скажу. Я… ― Тень отступает, растворяясь в черноте, а я хватаюсь обеими руками за волосы. ― Роджер, пожалуйста!
Тяжелая дверь захлопывается.
Он ушел.
Он оставил меня здесь гнить.
Я опускаюсь на неумолимый пол и сжимаюсь в комок, обхватив руками колени и опустив голову. Время тянется мучительно медленно.
Я начинаю считать секунды.
Я считаю вслух, мой хриплый, сорванный голос напоминает мне, что я все еще здесь, все еще дышу, все еще способна пережить это.
Пятьдесят два, пятьдесят три…
Моя рука нащупывает черствый кусок хлеба, и я откусываю от него, считая между укусами.
Одна тысяча восемьдесят семь…
Я думаю о Нике.
Айзеке.
Кем бы он ни был.
Я представляю, как он выглядит, пытаюсь представить лицо по его хриплому, мужественному голосу, в котором часто слышна скрытая уязвимость. Он не защищен от этого. Ему тоже больно.
Но он сказал монстру забрать меня.
Интересно, он уже забыл обо мне?
Его образ расплывчатый: размытое лицо с темными глазами и темными волосами.
Красавчик.
Уверена, он красив в своей суровой, неприступной манере. Высокий. Мускулистый. В то время как Джаспер носил облегающие брюки и шелковые галстуки, всегда безупречно ухоженный, я представляю Ника совсем другим. Потрепанные джинсы и футболки, лохматые черные волосы. Он ― хаос. Беспорядок. Кошмар, замаскированный под мечту.
Десять тысяч тридцать девять…
Мои глаза начинают закрываться, и все звуки затихают. Даже мой голос растворяется в небытии, когда яркие образы вспыхивают в моем сознании ― люди в черных плащах преследуют меня. Ритуал крови и огня. Сверкают кинжалы, горят факелы, а я лежу, привязанная к деревянному столу, обнаженная, и Хранитель времени с улыбкой нависает надо мной.
Я ― жертва.
Спустя какое-то время я просыпаюсь на холодном полу.
Я потеряла счет секундам, поэтому начинаю сначала.
Один, два, три…
Я шевелю пальцами ног и думаю о пауке. Интересно, рядом ли он, следит ли за мной.
Но я больше не чувствую его.
Даже он покинул меня.
ГЛАВА 12
Я мечусь по мизерному количеству квадратных футов, на которых я вынужден сейчас существовать, и цепь гремит, волочась за мной по плитке.
Пять, десять, сто тысяч шагов, ― с каждым шагом в моей голове звучит заклинание.
Что. За. Хрень.
Кланк, кланк, кланк.
Что. За. Хрень.
Я официально сошел с ума.
Он назвал меня Айзеком.
Айзеком.
Меня.
Время расплывается. Я не знаю, как долго это происходит. Как долго я хожу. Туда и сюда.
Туда
и
сюда.
Моя лодыжка почти отваливается, но я продолжаю ходить, пока моя ходьба не превращается в жалкое подобие ковыляния. Мои мышцы зудят от необходимости пробежать несколько миль, к черту травмы. Мой мозг не в состоянии обрабатывать информацию, когда я просто сижу, как бесполезный засранец.
Поэтому я бреду дальше. Туда-сюда.
Пойманный.
Пойманный и одинокий.
Это место превратило меня в пресловутого тигра в клетке, и я клянусь, что разорву глотку своему гребаному надзирателю, когда он в следующий раз окажется в поле моего зрения.
Пятьдесят тысяч кругов по моей камере ― больше или меньше, не знаю, ― и я продолжаю повторять все, что он сказал. Мое имя, подробности той ночи, когда исчезла моя сестра, отчаянные звуки, которые издавала Эверли, когда он тащил ее…
Но сначала она назвала мое имя.
Интересно, Сара звала меня по имени? Звала и звала, а я так и не пришел.
Как гадюка, моя рука поднимается и врезается в стену.
– Черт.
С той стороны нет ответа. И не было весь день.
Подняв цепь на уровень плеча, я швыряю ее в стену, проклиная монстра, который держит нас здесь, потерю всего, что имеет значение, и свое жалкое гребаное существование.
Цепь падает на землю, не нанеся никакого урона. И я делаю это снова.
И еще раз.
Этот пустой белый барьер словно провоцирует меня.
Я поднимаю руку и кладу ее на стену. На ладони уже начали проступать синяки. Я не знаю, сколько времени я колотил по этой стене, как обзывал его и чем угрожал. Но я помню, какой звук она издала, когда я остановился.
Если бы не зловещие рассказы Эверли о том, что она непробиваемая, я бы, наверное, прорвался. В конце концов, она достаточно тонкая, чтобы разговаривать, и это был бы не первый раз, когда я пробиваю дыру в стене. Но дело в том, что мы не знаем, что находится между этими безобидными на вид плитами, а еще одна травма не поможет мне сбежать.
И если бы мне удалось прорваться… что тогда?
Перед глазами возникает видение: я, натянув цепь до предела, выхватываю ее у этого ублюдка в фиолетовом костюме и сажусь на матрас, держа ее над головой. Вне его досягаемости.
Моя собственная обреченная версия Кинг-Конга и Фэй Рэй.
Я и Беверли без буквы ― Б.
Обычно меня это забавляло, но сейчас в этом нет ничего смешного, и все, что я мог бы предпринять, только усугубило бы ситуацию. Эверли рассказала мне об одном из мужчин, который изо всех сил пытался разрушить стену. Но у него ничего не вышло.
Спойлер ― теперь он мертв.
Думаю, это можно сказать обо всех. Кроме нее. Похоже, она единственная, кто избавлен от безвременной смерти в этой адской дыре, и то лишь потому, что у нее свой особый кошмар.
Он не причинит ей вреда. Нельзя держать девушку в живых два года, чтобы потом убить ее из-за вспышки гнева.
Она слишком много стоит.
Больше, чем Сара, очевидно. У меня чуть голова не взорвалась, когда он сказал это о ней.
― В итоге она оказалась бесполезной для меня.
У меня щемит в груди.
Все, что, как мне казалось, я понимал, перевернулось с ног на голову в течение нескольких минут, и теперь я понятия не имею, что происходит.
Он назвал меня Айзеком, а не Ником.
Айзек ― детектив, расследовавший серию исчезновений.
Айзек, чья младшая сестра ждала, когда он заберет ее в ту ночь, а потом была похищена перед кофейней, где выступала в тот вечер.
Она была здесь.
А теперь ее нет.
Я дышу неглубоко, неровно, хрипло. В боку у меня колет. Перед глазами все плывет. Только когда я начинаю шататься, понимаю, что у меня гипервентиляция. Я на грани потери сознания.
Я наклоняюсь вперед, упираюсь лбом в стену. Дыхание замедляется, но мысли продолжают метаться.
Крутятся, крутятся, крутятся. Словно водоворот, стремятся затянуть меня.
Он знает.
Этот гребаный похититель, торговец людьми, убийца знает, кто я такой. И я не понимаю, что это значит.
Я не знаю… Я не знаю, я не знаю, я не знаю, я не знаю.
Я уверен только в одном. В чем я клянусь этой стене, Саре и девушке, которая больше не болтает со скоростью мили в минуту из соседней камеры.
Я убью этого ублюдка.
Я убью его ради всех нас.
ГЛАВА 13
На следующее утро Роджер вталкивает меня обратно в комнату, и я падаю на колени со сдавленным криком, ослабевшая и опустошенная, дверь за мной захлопывается. Его тяжелые шаги эхом разносятся по коридору, затихая вдали.
Ублюдок.
Моя грудь тяжело вздымается при каждом вдохе, тело вялое и усталое. За последние тридцать шесть часов я съела только кусок хлеба, да и тот вместе с грязью и мышином пометом.
Замерев на полу, я впиваюсь пальцами в блестящую плитку, благодарная за то, что не вижу своего отражения.
Я уверена, что мои голубые глаза потускнели до серого цвета.
Цвет лица стал пепельным.
Волосы ломкие. Лицо изможденное.
– Ты там цела?
Я замираю.
Медленно поднимаю подбородок и смотрю вверх.
В горле образуется жгучий комок. Это больше, чем муки жажды, больше, чем гематомы дневной давности от моих душераздирающих криков. Я смотрю на белую стену рядом со мной, моего главного врага, желая лишь разбить ее на куски, превратить в руины и сжечь дотла.
Эта проклятая стена.
Она отделяет меня от всех остальных мужчин и женщин, прошедших через это место. Моих спутников в смерти. В трагическом переходе.
Друзей.
А сейчас она отделяет меня от него ― мужчины, которого я хочу задушить.
Ураган гнева проносится сквозь меня, я вскакиваю на ноги, бросаюсь к разделяющей нас стене и бью по ней кулаком.
– Да пошел ты!
– Я приму это как «да».
– Что, черт возьми, с тобой не так? ― Мои глаза пылают огнем, язык извергает ярость. Я расхаживаю взад-вперед, руки сжаты в кулаки, кровь бурлит, сердце колотится от негодования. ― Ты сказал ему забрать меня. Что это, черт возьми, не имеет значения.
Его цепь звенит, скользя по гладкой плитке, как будто он идет к стене.
– Я знал, что он не причинит тебе вреда. Ты слишком важна. Драгоценный товар.
– А ты ― мудак.
– Это не откровение.
– Не могу поверить, что ты так легкомысленно отнесся к моей жизни, ― бурчу я в ответ, на глаза наворачиваются обжигающие слезы. Я все еще расхаживаю по комнате, вибрируя от остатков страха. Моя рука снова бьет по стене, потому что лучше я буду испытывать эту ярость, чем облако поражения, обрушившееся на меня. ― Он мог убить меня.
– Мог, но не стал бы. ― Он делает паузу. ― И не убил.
– Это к делу не относится.
Я слышу, как его руки упираются в стену в нескольких дюймах от моего лица, заставляя меня вздрогнуть.
– Тогда в чем же дело? ― Его голос звучит как никогда близко. Как будто это осязаемая вещь, которую я могу протянуть руку и потрогать. ― Ты злишься, потому что я не снес стену голыми руками? Не продолжил обзывать его? Угрожать его жизни, когда я, как животное, прикован к этой чертовой цепи?
Мои губы жалобно дрожат, моя борьба иссякает. Я смахиваю с глаз пряди немытых волос и моргая, смотрю на стену, пока моя ярость не угасает.
Он прав. Я действую на эмоциях, и это станет моей гибелью. Эмоции ― это чувства. А в этой мрачной дыре чувства ― не что иное, как гильотина, приближающаяся к моей шее.
Судорожный выдох срывается с моих губ облаком смирения.
Ник не может мне помочь, только я сама могу себе помочь.
Ник.
Сглотнув, я опускаю взгляд на испачканные пальцы ног, а затем снова поднимаю глаза.
– Почему он назвал тебя Айзеком?
Молчание.
Я так и знала.
Подойдя ближе к стене, я заставляю свой голос звучать мягче.
– Айзек.
Опять тишина.
– Это ведь твое имя, не так ли? Твое настоящее имя?
– Неважно. ― В его словах слышится скрежет, словно камни трутся между зубами.
– Имеет значение.
– Почему?
Я прижимаю ладонь к поверхности, к тому месту, где вибрирует его голос. Мой лоб опускается следом, и я глубоко вздыхаю, позволяя своему неуместному напряжению раствориться.
– Наши имена ― это все, что у нас осталось.
– Такая поэтичная. Фраза прямо из исторического романа.
Он уклоняется.
– Это правда.
– Правда в том, что мне быстро все наскучивает. У меня есть разные личности на каждый день недели. Эндрю Бенсон. Маркус Мори. Лайл Дженкс. Этот четверг просто оказался днем Ника.
Мои губы кривятся.
– Лайл?
– Не стоит недооценивать Лайла. Он крутой.
– Нет.
– Ладно, может, я преступник. Давай не будем делать из мухи слона.
Честно говоря, это меня не удивило бы. Но…
– Попробуй еще раз.
Проходит несколько секунд, а затем я слышу глухой стук, говорящий о том, что он устраивается поудобнее у стены. Я тоже прижимаюсь к ней спиной, ожидая продолжения, пока тереблю грязный подол моей ночной рубашки.
– Ладно, ― смягчается он, дергая свою цепь. ― Некоторое время назад я занимался расследованиями. В тот день, когда я оказался здесь, у меня произошла неприятная стычка не с тем парнем. Оказалось, что он работает на этого эксцентричного, самодовольного придурка. Тот парень знал меня как Ника, так что я решил продолжить изображать его. А потом я очнулся здесь… ― Замолчав, он испускает вздох разочарования. ― Похоже, я не так умен, как мне казалось.
Я обдумываю его объяснение. Звучит правдоподобно, но он что-то недоговаривает.
– Звучит сомнительно.
– Да, но очнуться прикованным к полу в доме развлечений злого близнеца Алана Камминга, и слушать эротические отрывки из дрянных, устаревших порнографических книг в исполнении модели, считавшейся умершей, тоже звучит сомнительно. Но вот я здесь.
Мои губы подрагивают.
Туше.
Я прислоняюсь спиной к стене, волосы спутанным занавесом закрывают лицо.
– Айзек… ― бормочу я. Имя слетает с моих губ без усилий.
Мне нравится.
Его тон становится ниже, демонстрируя то уязвимое состояние, в котором он так не любит находиться.
– Тебе не нужно говорить это таким тоном.
– Каким?
– Мило и ласково, как будто это твое новое любимое слово. ― Его тон становится резким. ― Это просто имя.
– Это хорошее имя. Напоминает мне об Исааке Ньютоне, ученом. ― Я поворачиваю голову в сторону, испытывая любопытство. ― Тебя назвали в его честь?
– Нет. ― в его голосе горькое раздражение. ― Это скорее отсылка к Библии, которую я не оправдал.
– Твои родители были религиозны?
– Моя мать была, когда-то. Я стал ее наказанием за то, что ее осквернил дьявол. Она возненавидела меня с момента моего зачатия.
Я медлю.
Слишком многое нужно прояснить.
Я уже собираюсь настоять на большем, но тут меня осеняет другая мысль.
– Кем была Сара?
Наступает долгая пауза, и я понимаю, что он не собирается отвечать.
– Ты задаешь много вопросов, Пчелка8.
Пчелка.
Что-то трепещет у меня в груди, когда я слышу, как он снова называет меня этим прозвищем.
Трепетание. Небольшой пируэт.
Но тут же в голове возникает метафорическая гильотина, сверкающая серебром и острыми, как бритва, краями, поэтому я прижимаю ладонь к сердцу, чтобы унять этот трепет.
– Ты хотел поговорить. Она была твоей девушкой? ― интересуюсь я. ― Женой?
– Если я заставил тебя поверить, что в глубине души я романтик, то приношу свои извинения.
Вздохнув, я вытягиваю ноги.
– Сестрой?
В ответ ― тишина. Ни звона цепи, ни ворчания, ни презрительных вздохов. Несколько секунд проходит в такт биению моего сердца, пока я жду звука его голоса.
Хоть чего-то.
– Она была… ближе всего к надежде.
Я откидываю колючее одеяло, запутавшееся между лодыжками. Мне неспокойно. Я на взводе. Лампы погасли, сигнализируя о наступлении ночи, и теперь комната залита приглушенным красным светом моей лампы полного спектра.
Будучи таким извращенным психопатом, мой похититель, очевидно, заботится о плотности моих костей. Нельзя допустить, чтобы я зачахла раньше, чем из моей матки будут извлечены все дорогостоящие фолликулы.
Я переворачиваюсь на бок и смотрю на стену. Шуршание матраса ― единственный звук, нарушающий зловещую тишину. Несмотря на то, что эти условия похожи на пляжный курорт «все включено» по сравнению с местом вчерашнего ночлега, я никак не могу устроиться поудобнее. Сон не приходит, возможно, потому, что я слишком боюсь жутких кошмаров, готовых наброситься на меня, как только я закрою глаза.
Подперев щеку рукой, я смотрю на красную перегородку рядом с собой.
– Айзек?
Тишину нарушает тихий звон.
– Хм…
– Мне не спится.
– Поздравляю, теперь и мне тоже.
Я падаю обратно на кровать, испуская вздох, от которого мои распущенные кудри взлетают вверх.
– Хочешь поиграть в игру?
– Нет.
– Двадцать вопросов или что-то в этом роде. Ты же любишь вопросы.
– Не так сильно, как спать.
– Никогда-никогда?
Айзек ворчит что-то бессвязное, его цепь дребезжит все громче, когда он вертится. Он раздражен. Мне все равно.
– Конечно, ― отвечает он тоном, более плоским, чем сдувшийся воздушный шарик. ― Никогда еще я не хотел заснуть так сильно, как сейчас.
Я поджимаю губы, накручиваю прядь волос на указательный палец, а затем переворачиваюсь на спину.
– Отлично, ― говорю я, засовываю пальцы ног под одеяло и устремляю взгляд вверх. ― Спокойной ночи.
Потолок словно оживает от движущихся теней. Черные и алые силуэты. Я щурюсь, скучая по потолочному вентилятору из красного дерева над моей кроватью. Я следила за вращающимися лопастями, пока не проваливалась в мир снов, а рука Джаспера обхватывала меня за талию и прижимала к себе.
Я скучаю по этому. Мне так многого не хватает.
По мере того как проходят минуты, скука нарастает, заставляя меня нервничать. Я сажусь, собираю свою копну волос и перекидываю ее через одно плечо, чтобы заплести косу. Я закрепляю ее блестящей сиреневой лентой для волос, подаренной мне Роджером. Но это занимает всего две минуты, и мне снова становится скучно.
Я вздыхаю.
Перегнувшись через матрас, я тянусь за книгой, зная, что едва смогу разобрать слова при таком тусклом освещении.
Чтение помогает, когда мой мозг не хочет отключаться.
Я перечитывала эти книги бесчисленное количество раз, но всегда находила в них что-то новое. Иногда я представляю себя на месте главной героини. Знатной дамой эпохи Регентства, бедной девушкой из маленького городка или русалкой, плывущей в шторм.
Я готова оказаться где угодно, только не здесь.
Но когда переворачивается последняя страница, я возвращаюсь в эту камеру пыток. В эту одинокую, пустую камеру. И в этот момент мне всегда становится хуже.
Я приподнимаюсь, прислоняюсь спиной к стене, и подношу книгу прямо к лицу. Слова расплываются и путаются, пока я пролистываю главу, наполненную эротической сценой.
Нежные ласки, расплавленный жар, пьянящие стоны. Пульсирующие стержни и влажные центры.
Мой нос морщится.
Прикусив губу, я опускаю книгу на колени и поднимаю взгляд.
– Ты скучаешь по сексу?
Долгая пауза.
Чем дольше она тянется, тем больше я сомневаюсь в себе.
Но я не стесняюсь своего вопроса, и не похоже, что мне когда-нибудь придется смотреть в глаза этому мужчине. Что-то подсказывает мне, что он тоже не стесняется.
Наконец он отвечает:
– А ты?
В его тоне есть намек на улыбку. Если бы только он мог проявить свои первоклассные способности по уклонению от ответов, чтобы вытащить нас отсюда.
– Да.
– Продолжай.
– Я читаю сексуальную сцену.
– Как ты читаешь в темноте?
– У меня есть светодиодная лампа, ― говорю я ему. ― Это лампа для выработки витамина Д ― правда, не стеклянная. Теперь я живу здесь, и в моем мире нет солнца.
Цепь Айзека начинает двигаться, когда он приближается к стене, вновь заинтригованный сменой темы. Типичный мужчина.
– Почитай мне.
Я опускаю взгляд на страницы и морщусь, просматривая короткие абзацы, наполненные каменной эрекцией, ноющими ядрами и трепещущей грудью.
Разве груди трепещут?
– Я не знаю. ― Захлопнув книгу, я бросаю ее на матрас и откидываюсь назад. ― Не думаю, что это твоя чашка чая.
– Мм. А какой, по-твоему, мой любимый?
– С виски или бурбоном. Эти персонажи предпочитают пить чай с теплым нежирным молоком.
Я слышу тихий смешок, доносящийся из-за стены.
– А какой чай любишь ты?
Меня охватывает нерешительность. Я подтягиваю ноги, скрещиваю их и упираюсь головой в стену. Мои щеки вспыхивают, пока я обдумываю ответ.
– Используй свое воображение.
Он отвечает не сразу.
Я уверена, что он сейчас фантазирует обо мне, и от этой мысли у меня учащается сердцебиение.
Я флиртую?
Чувство вины наполняет мою грудь. Я думаю о Джаспере. Его нежных прикосновениях, ласковых объятиях, любви, сочащейся из каждого слова, из каждого мягкого поглаживания его руки. Он лелеял меня. Обожал меня. Но что-то темное, предательское внутри все еще требовало большего.
Я бы отдала все, чтобы снова оказаться в его объятиях и ценить то, что у меня есть.
– Расскажи мне историю, Пчелка.
Голос Айзека становится хриплым, низким, насыщенным подтекстом, что вызывает покалывание внизу живота. Что-то давно умершее, сморщенное и гнилое.
– Готов поспорить, что ты сможешь придумать что-нибудь получше ванильных приключений Алессандры и Чедвика, ― добавляет он.
Сглотнув, я притворно обижаюсь.
– Я не буду вести с тобой пошлые разговоры.
– Дико разочаровывает.
В его низком голосе есть поддразнивание, но даже это не избавляет меня от странного чувства, которое пульсирует в груди и животе.
Я ненавижу это.
Я принимаю это.
– Хорошо. ― Я сжимаю подол своей ночной рубашки двумя руками и прерывисто выдыхаю. ― Была одна девушка. Ее звали… Хлоя.
– Опиши ее.
Нервная энергия течет по моим венам, но не та, что вызывает страх. Не та тревога, которая преследует меня здесь, когда я слушаю крики и страшные стоны, которые эхом разносятся по коридорам и леденят мою кровь.
Это другое… это трепет предвкушения.
– Она известна своими пышными волосами, ― говорю я. ― В большинстве случаев это просто катастрофа, но ей идет. Она не блондинка, но и не шатенка. Золотисто-русый цвет, я думаю. Ее кудри волнами рассыпаются по спине. Она миниатюрная, но сильная. А глаза у нее голубые.
– Какие голубые?
– Не знаю… просто голубые.
– Итак, она маленькая, у нее не каштановые, но и не светлые волосы и просто голубые глаза. Понятно.
– В твоей интерпретации мои описательные способности звучат очень слабо.
Тихий удар, и я представляю, что он улыбается.
– Продолжай.
Волнение возвращается, я закрываю глаза и выдыхаю через нос.
– Она замужем за замечательным мужчиной. Самым лучшим. Она ― его мир, а он ― ее. Романтика прямо из сказки.
– Но… ― подсказывает Айзек.
– Но она всегда хотела немного большего.
– Хлоя любит извращения.
Я фыркаю, моя кожа пылает.
– Ты постоянно перебиваешь.
– Ты покраснела?
– Нет.
– Покраснела.
– Прекрати пытаться читать меня через стену. ― Хлопнув ладонью по перегородке, я тянусь за одеялом, как будто могу скрыть румянец на коже от того, кто меня даже не видит. ― Я собираюсь снова попытаться заснуть.
– Ты не можешь. Я уже завелся.
Мои щеки вспыхивают еще жарче, когда я укутываюсь в одеяло, натягивая его до подбородка. Я понятия не имею, что я вообще делаю. Признаваться в своих фантазиях совершенно незнакомому человеку? Да еще и неисправимому.
Я сошла с ума.
Но опять же… я потеряла все остальное.
Что значит потерять что-то еще?
Я снова закрываю глаза и представляю себе Айзека, прислонившегося к стене прямо за моей спиной. Ждущего продолжения.
– Ну… у Хлои было нетрадиционное воспитание. Ее отец умер, когда она была младенцем, оставив после себя новорожденную и мать-одиночку. У ее мамы были мечты, амбиции. Больше всего она любила танцевать. Это был ее любимый способ самовыражения.
Я делаю паузу, ожидая, что он скажет. Но он молчит.
– Ее мать какое-то время работала официанткой, пока низкая зарплата и мизерные чаевые не перестали ее устраивать. Когда Хлое исполнилось семь лет, ее мама сменила работу. ― Я тереблю обтрепанный край одеяла, сосредоточившись на торчащих ниточках.
– Она стала стриптизершей.
Он молчит. Слушает.
– Хлоя никогда не обижалась на мать за это. Напротив, она была как бы… вдохновлена. Она равнялась на маму, ценила ее целеустремленность и сильную волю. Ее матери часто не было дома ― она приходила поздно вечером, отсутствовала по выходным. Но то время, которое они проводили вместе, было драгоценным, наполненным любовью и вниманием. Можно подумать, что ее мать не говорила дочери правду ― грязный секрет, скрытый в тени, ― но это было не так. Ее мама была гордой и не испытывала стыда. Когда Хлоя подросла, она начала задавать вопросы. Мама всегда отвечала на них правдиво. Хлоя чувствовала себя уверенно. И хотя она никогда не хотела танцевать сама, она уважала выбор своей матери.
Я замолкаю и жду грубого комментария, но не слышу даже звона цепи.
– В любом случае, я думаю, что секс просто стал обыденной вещью в ее детстве. Это никогда не было табу. А когда Хлоя стала взрослой, сама мысль об этом стала захватывающей. Волнующей.
Я прикусываю губу, размышляя, сколько еще я могу ему рассказать. Эти подробности ― личное дело каждого. Даже Джаспер не понимал глубины моих чувств, а я никогда не хотела, чтобы между нами что-то изменилось. Я боялась, панически боялась, что он увидит меня не в том свете и отдалится от меня.
Айзек шевелится за моей спиной, его цепь звенит по плитке.
– Итак… ты хочешь сказать, что Хлоя выросла и устроилась на работу в респектабельный секс-клуб в качестве горячей доминатрикс, с хлыстом, наручниками и…
Ну вот и он.
– Нет. Боже, нет.
– Точно. Она была помешана на страпонах.
– Ты невозможен. ― Я снова бью ладонью по стене, несмотря на улыбку на моих губах. ― Хлоя влюбилась. Она готовилась к экзамену в винном баре. Каждую пятницу вечером она занималась в одиночестве с бокалом красного вина. И тут появился Джейсон. Он был красив, обаятелен, умен и проницателен. Он знал, что нужно сказать и как покорить ее. Между ними мгновенно возникла связь, которая привела к предложению руки и сердца год спустя в том же винном баре. Это было воплощением мечты. Как из фильма. ― Когда Айзек молчит после моих слов, я прижимаюсь к стене.
– Ты все еще со мной?
– Я весь внимание. ― Он прочищает горло. ― Днем Хлое нужен милый джентльмен, который будет обращаться с ней как с королевой, баловать ее цветами и сладкими серенадами. Но ночью она жаждет мужчину, который потребует, чтобы она встала на колени, и он мог схватить ее за волосы и засунуть свой массивный член ей в горло, называя ее своей хорошей девочкой.
Мои глаза увеличиваются вдвое, а кожа пылает.
Я открываю рот, чтобы ответить, но не могу вымолвить ни слова.
Айзек постукивает по стене.
– Я что-то не так сказал?
– Это… ― Я сглатываю ком в горле. ― Очень наглядно.
– Тебе стоит записывать. ― Он делает паузу, чтобы перевести дыхание, и новая волна напряжения заполняет комнату. ― Но ведь я прав, не так ли?
– Ты… ― Почесав руку, я замечаю, что моя кожа вновь окрасилась румянцем. А может, это просто свет лампы. ― Ты не ошибаешься.
– М-м-м. Я так и думал. ― Еще одна пауза. ― Хорошо. Итак, Хлоя ― она привязана к этому браку, в котором царит любовь, но нет огня. Она беспокойная, раздражительная. Не знает, как рассказать о своих потребностях Джастину.
– Джейсону.
– Конечно. Этот Джейсон не понимает ее. Не видит ее так, как она хочет, чтобы ее видели. ― Его цепь слегка позвякивает, но достаточно громко, чтобы заставить меня подпрыгнуть. ― И вот однажды появляется новый парень, который дает Хлое именно то, что ей нужно. Давай назовем его… Ник.
– Мы не будем называть его Ником.
– Может, тогда назовем его Айзеком?
У меня во рту становится сухо, как в пустыне.
– Ник подойдет.
– Отлично. Итак, этот парень, Ник. Допустим, он ростом около шести футов трех дюймов9, спортивного телосложения, питает слабость к миниатюрным женщинам с пышными волосами и умелыми губами. Она привлекла его внимание ― то есть, его взгляд ― и точно знает, чего она хочет. Ей нравится грубость. Грязный и развратный секс.
Мое сердцебиение учащается, я облизываю губы.
Боже, я почти чувствую, что я… снова я. Молодая, горячая, сильная женщина.
В этом есть что-то освобождающее ― говорить с этим безликим незнакомцем, не чувствуя осуждения или порицания.
Это раскрепощает.
– Как он выглядит? ― Мой голос хриплый, мысли путаются. ― Цвет волос? Глаза?
– Темно-каштановые волосы. Лохматые, всегда в беспорядке. Глаза карие, светлее, чем волосы.
– Такие, в которых при правильном освещении видны золотистые искорки?
– Да, конечно.
– Чисто выбрит?
– Редко. Растительность на лице меняется в зависимости от настроения.
Я мысленно рисую его портрет.
И понимаю, что он не так уж далек от того образа, что я себе представляла.
– Уверена, он привлекательный, ― добавляю я.
– Возможно, он слышал это пару раз.
– Неужели женщины за ним в очередь выстраиваются?
Кажется, он размышляет над этим.
– Выстраиваются в очередь, конечно. Остаются рядом? Нет, черт возьми. Это может тебя удивить, но Ник не очень любит людей.
– Шокирует.
– Да. ― Он произносит это слово так, что я задумываюсь, не влияет ли это на него тоже. ― Но Хлоя другая. Она ― дикая карта… она интригует его.
Мое дыхание становится поверхностным, пульс учащенным.
– Правда?
– Мммм… Он только и думает о том, как бы она выглядела, распростертая под ним, с задранной задницей, привязанная к столбикам его кровати.
Я не могу дышать.
Весь кислород словно туго завязанный узел застрял в горле.
– Что бы он сделал? Если бы она была с ним?
– Ты мне скажи. ― Его голос понижается. ― Что нужно Хлое?
Мои веки закрываются, и я пытаюсь сделать глубокий вдох.
– Клюквенный сок.
– Что?
– Клюквенный сок, ― повторяю я. ― Потом. Хлоя хочет, чтобы после секса ее всегда ждал стакан холодного клюквенного сока.
Айзек хмыкает.
– Хорошо. Ник легко подстраивается.
– Отлично. ― Я вдыхаю, пытаясь собраться с мыслями. ― На чем мы остановились?
– Ник привязал Хлою к кровати.
– Что будет дальше? ― Мой голос такой тихий, почти шепот, что я думаю, услышал ли он меня. Интересно, хотела ли я, чтобы он услышал.
– Он забирается на матрас позади нее, проводит рукой по восхитительной голой попке и спрашивает ее… Хлоя?
Пауза.
Я задерживаю дыхание.
Молчание затягивается.
Он ждет ответа?
К счастью, прежде чем я забываю об осторожности и отвечаю за Хлою, он продолжает. Тихий интимный тон заставляет меня почувствовать его дыхание у моего уха, когда он спрашивает:
– Ты была хорошей девочкой сегодня?
ГЛАВА 14
Я представляю ее, ночная рубашка задралась до бедер, грудь вздымается в предвкушении того, что Ник сделает дальше. Прислонившись спиной к стене и широко расставив колени, я погружаюсь в свои фантазии.
Я оказывался в разных ситуациях, но и представить себе не мог, что буду сидеть, прикованный цепью к полу, и рассказывать грязные истории девушке, чей образ в бикини разжигал эротические мечты бесчисленного количества мужчин.
Конечно, есть и худшие способы скоротать время…
– Ответь мне, Хлоя. ― Придав своему голосу угрожающий тон, я позволяю требованию повиснуть в воздухе. Каждое слово в нашем разговоре ― вызов. Эверли утверждает, что секс ее не пугает, почему бы не проверить ее границы?
Да, черт возьми, я собираюсь повеселиться.
В моем горле раздается рычание, полное мрачных обещаний.
– Как ты думаешь, почему он связал ее?
– Ох. ― У нее вырывается прерывистый вздох.
– Все верно. ― Мои пальцы впиваются в бедра. ― Ник знает, что делать с такой девушкой, как Хлоя… девушкой, которая годами мечтала о мужчине, который знает, как с ней обращаться.
Я позволил себе на мгновение представить, как прикасаюсь к ней. Эта гладкая, обнаженная кожа, как я могу заставить ее гореть под моими руками. Какой цвет она приобретет от каждого щипка, шлепка и грубой ласки. Возможно, мне нечего предложить в эмоциональном плане, но я без проблем могу помочь даме быстро и грязно погрузиться в ее самые темные фантазии.
Она ничего не говорит, и я продолжаю, позволяя себе фантазировать вслух.
– Он встает на колени между ее раздвинутых ног и проводит рукой по ее заднице. Затем его пальцы опускаются ниже, чтобы проверить, стала ли она влажной от предвкушения.
Должно быть, она еле сдерживается после стольких лет.
– Это так, Эверли? ― не могу удержаться от вопроса. ― Хлоя мокрая для него?
– Может быть… немного. ― Тон ее голоса стал ниже, страстное желание сочетается с легким намеком на застенчивость. Я практически слышу, как румянец заливает ее щеки. ― Да.
Идеально.
– Немного, да? ― усмехаюсь я. ― Тогда ладно. Он проводит пальцами по этому влажному месту, пока она не начинает дрожать, затем тянется вперед, сжимает в кулак ее волосы, наматывает их на пальцы и тянет, пока она не выгибается дугой назад настолько, насколько позволяют ремни на ее запястьях. Ты все еще не ответила мне, ― шепчет он, а затем обрушивает на нее серию шлепков по заднице и бедрам. Сильных и быстрых.
