Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
– Я не знаю, ― шепчет она, и ни с того ни с сего ее лицо начинает стареть.
Жизнь медленно уходит из ее глаз, пока они не проваливаются в череп и темные глазницы не смотрят на меня в ответ. Ее кожа обвисает… растворяется. По комнате плывет вереница бессловесных нот, темных и диссонирующих. Похоронная песнь.
– Где ты? ― повторяю я.
– Слишком поздно. ― Одинокая слеза стекает из пустой глазницы. ― Слишком поздно… Слишком поздно.
Что-то жужжит у меня над ухом. Приземляется на лицо. Появляется еще, и еще. Мухи. Я отмахиваюсь от них, но их слишком много. Жужжание заполняет кабинет.
Вслепую я бросаюсь через стол, чтобы защитить девушку.
Нет. Ты не можешь получить ее. Только не она…
Сквозь гул пробивается звук проигрываемой пластинки. Время останавливается. Я стою за своим столом, там, где был с самого начала. Здесь тихо, как в могиле.
Я моргаю.
Мухи исчезли. Только птица порхает туда-сюда, тыкаясь в труп, который когда-то был девушкой, а теперь превратился в кучку пепла в форме человека.
Нет.
Я не могу дышать. Не могу говорить. Я могу только судорожно вдыхать и выдыхать, снова и снова, пока мое дыхание не превращается в легкий ветерок, который достигает девушки. Ее пепельные останки поднимаются клубящимся серым облаком, плывут к открытому окну и рассеиваются по миру.
Ушла.
Ее больше нет.
Синяя птица наблюдает за мной со своего места на краю стола.
Я открываю рот и кричу. Я кричу до тех пор, пока горло не начинает кровоточить, а легкие не разрываются, и когда я останавливаюсь, птицы уже нет.
Я опускаюсь в кресло и остаюсь в пыльных развалинах офиса. Один.
Время утекает.
Проходит вечность.
Я все еще не могу вспомнить ее имя.
Потом:
– Мне жаль.
Стоп.
Что это было? Это был голос?
– Сара? ― Имя срывается с моих губ, в горле словно перекатывается гравий.
С трудом я приоткрываю глаз, не более чем на щелочку. Передо мной вырисовывается размытый силуэт. Прямоугольник. Дверь?
Я прихожу в себя… кажется. Но я чувствую себя так, словно нахожусь под водой.
Когда я пытаюсь сесть, вспышка боли разрывает меня на две части. Воздух со свистом вырывается из легких, и меня накрывает волной головокружения. В ушах раздается стон. Это тоже больно.
Черт. Возьми.
– Мне так жаль, что это случилось с тобой.
Вот опять. Приглушенно.
– Сара. ― Это все, что я могу выдавить.
– Нет, я…
Я перестаю слушать. Я могу думать только о том, чтобы добраться до этой двери. Найти ее.
Найти ее.
Не давая себе времени на раздумья, я переворачиваюсь, пока не упираюсь ногами в пол. Не обращая внимания на боль в груди и скрежещущий звук за спиной, я, спотыкаясь, направляюсь к двери. Затем…
Резкий щелчок. Моя лодыжка дергается, выкручивается. Невыносимая боль.
– Ах, черт побери! Черт!
Я падаю лицом вперед. Сильно бьюсь о пол.
Из меня вырывается жалкий стон, когда я сворачиваюсь калачиком там, где упал.
И я снова слышу его. Тихий голос. Как у синей птицы.
– Сара. ― Боже мой… она здесь. Она здесь, и я не могу потерять ее снова. Я не могу позволить ей уйти. ― Не уходи. ― Слова звучат невнятно.
– Мне так жаль, ― повторяет она.
Но когда в комнате темнеет, я решаю, что, возможно, я вообще ничего не слышал.
Может, я не потерял единственное светлое пятно в своей темной, проклятой жизни.
Может быть, я не заперт в комнате неизвестно где, и не слушаю сожаления призрака.
Может быть, я мертв уже очень
долгое
время.
ГЛАВА 4
Иногда я задавался вопросом, ждала ли Сара, что меня когда-нибудь убьют, что, по словам Таннера, было лишь вопросом времени из-за моей «хронической тупости». Похоже, он был прав, и это меня бесит.
Здесь темно. Тихо.
Не знаю, почему я ожидал увидеть ангелов, если такое место и существует, то оно не предназначено для парней, как я.
Я пытаюсь пошевелить ногой, ровно настолько, чтобы проверить свое тело ― если, конечно, оно у меня еще есть. Острая боль пронизывает меня от пальцев до колена и распространяется дальше. Мой стон звучит как у зомби из мультфильма про Скуби-Ду.
Подождите…
Я испытываю слишком сильную гребаную боль, чтобы быть мертвым.
Потом подо мной что-то гремит.
Цепи?
Мне это не приснилось? Я подумал, что облажался и выпил бутылку водки, но нет… Этот мудак Дольф Ларссон избил меня до полусмерти. В мою шею воткнули иглу.
Теперь я здесь.
Здесь цепи…
Дверь…
Сейчас все складывается воедино, и…
Черт.
Паника накрывает с головой, но я не могу позволить ей взять верх.
Виктимология 101: как только ты теряешь самообладание, это тут же оборачивается для тебя проблемами. Не успеешь оглянуться, как окажешься одной из тех кричащих блондинок с большими сиськами, которых убивают первыми в каждом малобюджетном фильме ужасов.
– Ты очнулся.
– Что? ― Я машинально оборачиваюсь. ― О, Господи. Из меня вырывается хрип. Это чертовски больно.
Все, что я могу сделать, ― это лежать, тяжело дыша, что не помогает, поскольку моя грудная клетка, очевидно, была вывернута наизнанку, как футболка.
Пока я пытаюсь отдышаться, воцаряется тишина. Затем, как раз когда я решаю, что мне почудилось, я слышу снова:
– Ты… в порядке?
– О, черт возьми. Правда? Похоже, что я в порядке?
Ответа нет.
По крайней мере, у голоса ― женщины, где бы она ни была, ― есть чувство самосохранения. В хороший день я не очень-то разговорчив, а этот день ― полная противоположность хорошему.
Это полное дерьмо.
Но мне нужно сохранять спокойствие и позволить аналитической стороне взять верх.
Сначала я оцениваю свои травмы. Несколько ребер явно сломаны, из-за чего трудно сделать полный вдох. Плечо адски болит, но, поскольку я уверен, что оно было вывихнуто в драке, подозреваю, что кто-то его вправил.
Я подумаю об этом позже. Идем дальше…
Один глаз заплыл, но я все еще вижу, так что это положительный момент. Пальцы на ногах шевелятся, что тоже хороший знак. Несмотря на ощущение, что лодыжка прошла через мясорубку, скорее всего, у меня просто растяжение.
Плохой знак: на ней кандалы. Вот для чего цепи.
И что в итоге?
Я жив. И в полной заднице.
Морщась при каждом движении, мне удается приподняться на локте. Затем я осторожно двигаюсь, пока у меня не получается спустить ноги с кровати, на которой лежу. Потея и задыхаясь, я наконец-то сажусь.
Оцениваю обстановку.
Я нахожусь в небольшом помещении с четырьмя белыми стенами с вентиляционным отверстием под потолком. Если бы не облупившаяся краска, все выглядело бы почти как в больнице. Помимо кровати, здесь есть туалет и раковина. Единственная лампочка на потолке заключена в металлическую клетку, словно кто-то предвидел, что первым делом я разобью ее, чтобы использовать в качестве оружия.
Они были правы.
Стальная дверь без ручки ― вход только снаружи. Наверное, клавиатура. Ничего себе. Я смотрю на кандалы вокруг моей лодыжки. Они соединены с толстой цепью, прикрученной к полу.
Я прижимаю пальцы ко лбу. Я не знаю, что произошло после того, как я чуть не оторвал себе ногу, и как я оказался на этой кровати. Я не помню, как поднялся с пола.
Но я помню одну вещь. Я поднимаю глаза на мигающую красную лампочку в углу, где стена встречается с потолком. Издав глухой смешок, я поднимаю средний палец.
Сообщение получено, ублюдки.
Множество современных камер можно установить незаметно, а значит, мои похитители хотят, чтобы я знал, что они наблюдают. Интересно, есть ли звук…
Ни один из этих факторов не исключает того, что я в плену у заурядного серийного убийцы, но раз Дольф притащил меня сюда, можно с уверенностью предположить, что это та самая группа, которая ответственна за исчезновения десятков людей.
Похоже, я это сделал. Я проник внутрь.
К сожалению, я вошел не с той стороны. Вот что я получаю за то, что тороплю события, не успев…
Бип, бип, бип, бип.
С щелчком и свистом дверь распахивается. В проеме стоит пожилой мужчина.
Инстинкты кричат, все мое тело реагирует. Мышцы напрягаются, готовясь к удару. Велика вероятность, что передо мной человек, на которого я охотился последние два года.
Этот ублюдок покойник.
Двумя размеренными шагами он входит в комнату. Даже не проверяя длину своей цепи, я знаю, что он будет вне досягаемости.
– Отлично, наконец-то ты очнулся. ― На его лице появляется выражение извращенного восторга. ― Я умирал от желания встретиться с тобой.
Я воздерживаюсь от того, чтобы сказать ему, что именно это его и ждет. Хотя больше всего на свете мне хотелось бы вырвать эту цепь из пола и задушить его ею, мне нужно держать эту встречу под контролем, пока я оцениваю ситуацию. Мне еще многое предстоит узнать.
– Приятно наконец-то с тобой познакомиться. ― Он лезет в карман серых брюк, явно сшитых на заказ, и нащупывает какую-то безделушку в виде песочных часов, прикрепленную цепочкой к поясу. Размером почти с мобильный. Чертовски странно. В его руке материализуется водительское удостоверение. ― Мистер Форд.
Облегчение приятной прохладой разливается по моей груди. Слава богу, я не забыл поменять бумажник перед уходом ― мое прикрытие не раскрыто. А поскольку эта карта все еще у меня на руках, я могу решить, как разыграть остальные, пока не буду точно знать, с чем столкнулся.
Моя наблюдательность включается на полную мощность. Я был небрежен с Дольфом, но я не повторю ошибку дважды. Чтобы выбраться отсюда, понадобятся логика и стратегия, а это арсенал, на создание которого я потратил всю свою карьеру. Стараясь дышать ровно, я запоминаю детали, раскладывая их в голове по полочкам.
Судя по мелким морщинам и седым волосам, ему около пятидесяти-шестидесяти лет. Его челюсть тщательно выбрита. Однако самым поразительным атрибутом его лица являются глаза ― один жутко светлый, другой темный, как уголь.
Он худощавого телосложения, но я почти не сомневаюсь, что недостаток мускулов компенсируется жестокостью. И хотя он одет достаточно дорого, чтобы соперничать с любым респектабельным главарем мафии, я считаю, что он ― нечто совсем другое.
В его глазах вспыхивает любопытство, пока он рассматривает меня так же внимательно, как и я его.
Я демонстрирую бесстрашие или веду себя предсказуемо? Как бы отреагировал обычный мужчина, если бы его накачали наркотиками, избили и похитили? Он бы боялся за свою жизнь. Был бы растерян. Задавал вопросы и умолял освободить его. Я на мгновение задумываюсь об этом…
К сожалению, мой рот иногда делает то, что хочет, поэтому я скрещиваю руки на груди, насколько это возможно, и смотрю на него сверху вниз.
– Хотел бы я сказать то же самое.
С легким весельем он поднимает водительскую карточку, словно это чашка чая, и читает имя и адрес того, за кого я себя выдаю, со всем интересом незнакомца, читающего некролог.
– Наш общий друг, Дольф, сказал мне, что ты фрилансер и ищешь работу.
Я моргаю своим единственным глазом, как будто мне скучно, внутренне закипая от упоминания Дольфа, с которого я хотел бы медленно содрать кожу.
– Так уж совпало, ― продолжает он, словно я уже ответил, ― я бизнесмен, и у меня есть работа, для которой ты идеально подходишь.
– Как мне повезло.
– О, нет, в этом сценарии, безусловно, повезло мне. ― В глазах этого человека практически светятся знаки доллара. ― Так много кандидатов не подошли. А вот ты… Мой клиент будет очень доволен.
– Очень лестно, но, боюсь, мне придется отказаться.
– И боюсь, что от этого предложения нельзя отказаться, друг мой. Прошу прощения.
– Понял. Кто ты, черт возьми, такой?
– Ах да, где же мои манеры? ― Засунув мои права обратно в карман, он прижимает одну руку к груди. ― Я тот, кто определяет, сколько времени тебе осталось на этой земле.
– Я думал, что эта вакансия уже занята. Богом.
Он разглаживает ладонями жилетку костюма в серебристую полоску.
– Ты в сфере моего влияния, жить тебе или умереть ― решаю я. Я бы сказал, что Бог ― подходящее описание, раз уж ты упомянул его.
– Серьезно? Это психическое расстройство, знаешь ли. Вы с Чарльзом Мэнсоном… божества в своем собственном сознании. ― Не обращая внимания на боль, я заставляю свои губы изогнуться в презрительной усмешке. ― Если тебе интересно, это никогда не заканчивается хорошо.
– Большинство людей рано или поздно встают на колени, умоляя о пощаде. ― Он выглядит таким самодовольным, мне не терпится узнать, что нужно сделать, чтобы вывести его из себя. ― Посмотрим, сколько времени это займет у тебя.
– Поскольку я не планирую молиться в ближайшее время, не мог бы ты сказать, как к тебе обращаются на этой планете?
– Не сегодня. ― Веселье покидает его лицо.
– Не расстраивайся. ― Я знаю, что балансирую на тонкой грани, но ничего не могу с собой поделать. ― Это может происходить в преклонном возрасте. Дай знать, когда вспомнишь.
– Дольф забыл упомянуть о твоем восхитительном чувстве юмора. ― Он качает головой, один уголок его рта приподнимается, как будто он что-то понял. ― Я знаю, о чем ты думаешь.
– Конечно, знаешь. Ты же Бог. ― Если бы у меня не были сломаны ребра, я бы рассмеялся.
– Не нужно быть всеведущим, чтобы увидеть жажду убийства в глазах другого человека. Ты думаешь, что будешь тем, кто убьет меня. ― Он делает шаг вперед, и я почти поддаюсь искушению броситься на него и посмотреть, хватит ли длины цепи.
Почти.
Но я знаю, что произойдет.
Я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как ноют мышцы в плече.
– Тебе стоит приберечь эту искру для моего клиента, ― продолжает он. ― Он будет в восторге от такого вызова.
– Похоже, он веселый парень. Почему бы тебе не рассказать мне о нем? ― Как только я отрублю голову змее, я займусь его клиентурой.
Мышцы вокруг его рта подрагивают.
– Как бы мне ни нравилась наша беседа ― поверь, она весьма занимательна по сравнению с обычными мольбами и криками, ― я просто зашел поздороваться. Пока что.
– Верно, ты, должно быть, очень занят, пытая людей и тому подобное.
– Полагаю, скоро ты это узнаешь. ― Эти несовпадающие глаза сканируют меня с ног до головы. ― А пока, если тебе что-нибудь понадобится, Роджер будет более чем счастлив оказать помощь. ― Когда я поднимаю свою единственную подвижную бровь, он оглядывается через плечо. ― Роджер, подойди и поздоровайся с нашим гостем.
Из темного коридора выходит мамонт, его ноги расставлены на ширину плеч, руки сцеплены за спиной, а лицо лишено всякого выражения. Он похож на воина-людоеда, с которым я играл когда-то в видеоигре.
Он не здоровается.
– Он застенчивый, ― объясняет пожилой мужчина.
– Очевидно. ― Я могу только предположить, что Роджер ― это ответ на загадку, как я перебрался с пола на кровать прошлой ночью. Я представляю себе, как людоед несет меня, словно девицу в беде, и решаю, что не хочу этого знать.
Он просто еще одно препятствие, которое нужно обойти ― после того, как я разберусь с кандалами, дверью и тем фактом, что меня, похоже, снимают на камеру двадцать четыре часа семь дней в неделю. А пока мне нужно поддерживать разговор. Я все еще не узнал достаточно, чтобы разработать план.
– Подожди. ― Я окликаю мужчину, когда он выходит в коридор, заставляя его приостановиться. ― Этот твой клиент… Я скоро с ним встречусь?
– Пока нет, ― говорит седой мужчина. ― Но не волнуйся, когда придет время, я оставлю тебе что-то вроде сувенира. Прощальный подарок. Тогда ты поймешь.
Что это, черт возьми, значит?
Превосходство сочится из его пор, как нефтяное пятно. Его губы слегка приподнимаются с одной стороны.
Я видел слишком много таких, как он, этих бизнесменов, которые наживаются на других. Лишенных сочувствия. Они руководствуются нарциссической потребностью достичь цели, независимо от того, кто будет использован или растоптан в процессе. Они делают это ради денег и потому, что могут.
– Отдохни немного, ― добавляет он. ― Мой клиент ожидает, что ты будешь в отличной форме. И если я чем-то и известен, так это своим умением подбирать товары высочайшего качества.
Мои руки трясутся. Я в нескольких секундах от того, чтобы воспламениться самому, испепелить эту тюрьму, в которой бесчисленное множество людей содержат как скот, пока ждут, что кто-нибудь предложит подходящую цену. Я даже не могу ответить, я так…
Черт.
Может быть, я сам напросился на это, со своими самоубийственными миссиями и неудачным выбором жизненного пути. Но если я прав, и это тот человек, который похитил Сару…
Мысли о том, что она попала в ловушку этого кошмара, почти достаточно, чтобы сломать меня, а я не могу позволить этому случиться.
Если дерьмо, через которое я проходил все эти годы, и готовило меня к чему-то, то пусть я стану тем, кто остановит этих ублюдков. Кто-то должен это сделать, иначе кошмар никогда не закончится. Люди будут продолжать умирать. Правосудие никогда не восторжествует.
Это должен быть я.
– Не стесняйся помахать камере в углу, если тебе что-то потребуется, ― говорит он, направляясь к дверному проему. ― Роджер сейчас подойдет. ― Его тон вежливый, но я слышу скрытую угрозу.
За нами всегда наблюдают.
– Знаешь, на самом деле тебе очень повезло. Большинство из нас понятия не имеют, как покинут этот мир. Здесь же ты будешь точно знать, когда твое время подойдет к концу. ― Он оглядывается через плечо, прежде чем выйти в коридор. ― Даже Бог так не поступает.
В моей карьере было много имен. В полиции меня звали Портер. А потом ― мое лучшее прикрытие, Ник Форд. Маркус Мори убедил педофила проехать через три штата в отель, где его ждал несовершеннолетний подарок на день рождения.
Спойлер: вместо этого я отвез его прямиком в тюремную камеру.
Эндрю Бенсон мог достать любое запрещенное вещество, известное человеку, а Лайл, он же Фантом, был наемным убийцей.
С ним было весело.
Были и другие сомнительные с точки зрения морали личности ― все они служили для того, чтобы отсеять отбросы общества, пока жертвами не стали невинные. Я занял эту нишу благодаря детству, наполненному чувством вины, которое я не мог контролировать ― если послушать назначенного департаментом психолога, к которому меня заставили ходить, ― и я чертовски хорош в этом.
Я дрожу, но не от страха. Обычно я был на десять шагов впереди, готовый ко всему, а сейчас я просто… блуждаю в темноте.
Это выводит меня из себя.
Под защитой прикрытия я всегда чувствовал себя свободным и мог делать все, что нужно. Я ― это я, но не я. И, как выясняется, Ник Форд не менее смертен, чем Айзек Портер.
Теперь, когда смерть кажется неминуемой, я обнаружил, что мне не все равно.
Вот такие дела.
Тук, тук, тук.
– Николас? Ты здесь?
О, точно. По ту сторону стены женщина. И поскольку я не в настроении общаться с людьми, скоро она станет счастливой обладательницей моего вымещенного на ней разочарования.
– Я прикован к полу, как ты думаешь? ― В горле такое ощущение, будто я проглотил стекло.
– Я просто хотела…
– Я не хочу разговаривать, ― огрызаюсь я.
Долгое время стоит тишина, пока я не понимаю, что я идиот. Ведь эта женщина ― источник информации, и поскольку вряд ли мой похититель будет откровенен, она может быть всем, что у меня есть.
Черт.
Мне придется быть чертовски обаятельным, не так ли? Где чертов Таннер, который идеально справляется с общением с гражданскими?
На то, чтобы подняться на ноги, уходит пара минут, но мне удается сделать несколько шагов к голой стене. Посмотрев на нее с минуту, я стучу.
– Привет. ― Ответа нет, поэтому я жду минуту и пытаюсь снова. Мило. ― Если я напугал тебя раньше, мне… жаль.
Последнее слово застревает у меня в горле. На мой взгляд, извинения стоит приберечь для тех редких моментов, когда ты искренне намерен изменить свое поведение. В противном случае оно бессмысленно.
Поскольку я ненавижу обязательства, это слово не часто встречается в моем лексиконе.
– Я думала, ты не хочешь разговаривать. ― В ее тоне звучит настороженность.
– Да, но если бы ты меня знала, то не приняла бы это на свой счет.
– Все в порядке. Никто не бывает в хорошем настроении, когда приходит в себя в той комнате.
Это вызывает много вопросов. И поскольку я ― это я, я не задумываюсь, прежде чем перейти к полномасштабному допросу.
– Сколько именно людей прошло через эту комнату?
– Эм… не знаю. Слишком много.
– Ты с ним? ― Хотел бы я видеть ее, чтобы знать, соврет ли она.
– Что?
– Человек, который только что ушел. Ты работаешь с ним? ― Не зря я всегда играл роль «плохого полицейского».
– Н-нет. Не работаю. Я не…
– Тогда кто ты? Что ты там делаешь?
Молчание.
Вероятно, я слишком резок.
С глубоким вздохом я прислоняюсь спиной к стене и сползаю на пол. Вот почему я никогда не работал со свидетелями.
– Я не работаю с ним, ― наконец отвечает она. ― Я такая же, как ты.
– Конченный сукин сын, который только что совершил самую глупую ошибку в своей жизни?
Она издает тихий звук. Больше похожий на рыдание, чем на смех.
– Заключенная, Николас.
– Я не заключенный… ― Взглянув на кандалы, я проглатываю бессмысленное опровержение и уступаю. ― Зови меня просто Ник.
И тут она произносит слова, которые переворачивают мой мир с ног на голову:
– Привет, Ник. Я Эверли.
Это имя шокирует меня. Я слышал его всего один раз, но могу представить себе женщину, которой оно принадлежит, так же ясно, как если бы она стояла передо мной ― начинающая модель, ставшая безумно популярной в социальных сетях. Мужа застрелили, а девушка растворилась в воздухе.
Дело в том, что это случилось два года назад, как раз перед тем, как похитили Сару.
Черт возьми. Я уже почти потерял надежду.
Я втягиваю воздух через нос, но легкие не хотят наполняться, и прямо сейчас воздух кажется чертовски разреженным.
Я только что нашел Эверли Кросс.
ГЛАВА 5
Ник.
Когда-то у меня был парень по имени Ник. На втором курсе средней школы. Это было еще до того, как мне сняли брекеты, и я открыла для себя магию кондиционера для укладки волос, но Ник не заметил моей неловкости и принял в свои объятия тощую гуру насекомых с дикими волосами, что послужило толчком к роману длиной в год, который включал свидания с мороженым, учебу и танцы на выпускном вечере.
Он любил игуан и рэп.
А еще он любил вагину Мэгги Клаузнер.
Я ненавижу имя Ник.
Я жду, что он ответит на мое имя, но все, что я слышу, ― это оглушительная тишина. Я привыкла к тишине, поэтому на мгновение забываю, что я не одна.
Уставившись в потолок, я смотрю на тонкие неподвижные нити паутины в левом верхнем углу комнаты. Несколько месяцев назад паук каким-то образом забрался внутрь и поселился там, став моим соседом по комнате, пока не стало очевидно, что у него нет запасов пищи.
Он умер через несколько недель.
Но я все еще здесь.
Я издаю хмыкающий звук, а затем поворачиваюсь щекой к стене, чтобы услышать то, что может просочиться сквозь нее.
– Ник?
Он бурчит что-то неразборчивое, мужской тембр доносится до меня, когда я сижу в углу, подтянув колени к груди.
Часть меня не хочет больше ничего говорить, я не хочу знакомиться с мертвецом.
Но большая часть меня не может игнорировать ноющее чувство одиночества. Каким бы колючим ни казался этот парень, я предпочитаю разговаривать с ним через эту богом забытую преграду между нами. По крайней мере, он отвечает.
Вроде того.
Пока что это в основном яростное ворчание, множество ругательств и рычание.
– Меня зовут Эверли, ― повторяю я, не зная, услышал ли он меня. ― Ты…
– Люди, которые прошли через это место… Как долго они живут?
Я моргаю, ошеломленная допросом. Никто никогда раньше не спрашивал о других заключенных. Обычно натиск первых вопросов выглядит примерно так:
― Где я? Какого черта? Где я, черт возьми, нахожусь? Какого черта?
А потом раздается громкий стук, звяканье цепей, удары в стену и крики о помощи.
– Ты не спишь? ― Ник стучит по стене рядом с моей головой. ― Мне нужны имена.
Я грызу кожу вокруг ногтя, чтобы отвлечь свой рот от единственного, что он действительно хочет сделать.
Поговорить. Рассказать все.
Умолять его вытащить нас отсюда.
Но это бессмысленно. Если я начну говорить с ним, то узнаю его лучше.
А если я его узнаю, то он станет для меня еще одним человеком, по которому я буду скучать.
Но я не говорю об этом, потому что это угнетает, и я не хочу быть ответственной за пополнение постоянно растущего списка печальных новостей этого парня.
Я одергиваю подол своей белой ночной рубашки из хлопка и кружев ― одного из немногих предметов одежды, которые есть в этой странной комнате. Роджеру, похоже, нравится, когда я в ней, и я решила, что это потому, что он может видеть мои соски сквозь тонкую ткань.
– А это имеет значение? ― наконец отвечаю я, мой голос дрожит.
Он все еще постукивает по стене. Между постукиваниями проходит несколько секунд, и я думаю, не стучит ли он головой.
– Я бы не спрашивал, если бы это не имело значения. ― Слова вырываются сквозь стиснутые зубы.
– Подробности моего заточения не изменят твоей судьбы.
– Какова же моя судьба?
– Думаю, ты уже знаешь ответ.
Ник насмешливо хмыкает, в голосе звучит горечь.
– Я не собираюсь умирать в этой дыре.
У меня на глаза наворачиваются слезы, хотя я была уверена, что слез у меня уже не осталось.
– Все так говорят.
– Кто?
– Все заключенные, которые были до тебя.
Еще одно долгое молчание заполняет пространство между нами. Двадцать семь секунд, если быть точной.
– Сколько их было? ― Он повторяет вопрос, от которого я уклонилась в первый раз. ― Может ли кто-нибудь из них быть живым? Как ты?
– Я не знаю. ― Я прикусываю губу. ― И… я сбилась со счета, сколько их было.
Это ложь.
И, судя по всему, он это знает.
– Ты лжешь.
Моя грудь сжимается. Ровно сорок три человека было до него, и все сорок три подавились своими громкими обещаниями и бравурными словами.
Мы все обречены.
– Последней в этой комнате была женщина по имени Джой, ― говорю я ему.
Какая ужасная ирония. Наверняка ее мать назвала ее Джой, чтобы гарантировать ей счастье, но даже радость этого мира уязвима перед невообразимым злом.
– Джой, ― повторяет он, и в его тоне слышится насмешка.
– Да.
– Это почти так же плохо, как Эверли без буквы Б.
Мои слезы высыхают быстрее, чем роса под утренним солнцем, и я презрительно прищуриваю глаза.
– Она была доброй. У нее было большое сердце.
– А теперь она мертва.
Мои щеки вспыхивают, дыхание перехватывает.
Вот это да.
Этот парень ― полная противоположность радости во всех отношениях.
Я скрещиваю руки на груди, как будто это защитное движение может вытеснить его из моей атмосферы.
Джой стала моей подругой, как и все остальные, кто был до нее. Хотя я никогда не видела ее лица, она сказала мне, что у нее фиалковые глаза ― редкость, вызванная альбинизмом.
Она оставалась со мной в течение двух месяцев, пока Хранитель времени не решил, что ее время вышло, и не забрал ее у меня.
Он забирает что-то.
А потом забирает все.
Молчание длится еще несколько секунд.
– Скажи мне, почему ты здесь. ― Он с трудом выдавливает из себя эти слова, как будто разговор ― это архаичная практика, находящаяся за много световых лет от его рулевой рубки. ― Почему он держит тебя так долго?
Я обдумываю его вопрос, мои глаза прищуриваются.
– Я не говорила тебе, как долго я здесь нахожусь.
– Дольше, чем Джой.
Сглотнув, я опускаю подбородок и смотрю на свои отросшие ногти, слабые и обломанные на концах, с обкусанными кутикулами.
– Я ― товар. Мы все. Что-то подсказывает мне, что я ― фаворит.
– Скажи мне, что он забирает.
– На самом деле я не знаю, ― отвечаю я. ― Разные вещи. У каждого заключенного что-то свое, уникальное.
– А что он забирает у тебя, Беверли?
Я хмурюсь, поднимая взгляд.
– Эверли.
– Тебе не хватает буквы Б.
Точно.
Его цепь позвякивает. Тон его голоса низкий и глубокий, он напоминает мне Джаспера. Хотя мои воспоминания стали более размытыми, я не думаю, что когда-нибудь забуду уникальный баритон моего мужа.
Я часто сравнивала его с шоколадным трюфелем. Я любила шоколад. В основном потому, что он напоминал мне о глазах Джаспера, похожих на какао-масло, и бархатистых словах. Сладких и ласковых.
Лакомство, по которому я скучаю.
Поколебавшись, я наконец отвечаю.
– Я думаю, он забирает мои яйцеклетки.
Его цепь перестает звенеть.
– Яйцеклетки?
– Думаю, да. Он мне ничего не говорил. Я сама собрала детали воедино.
– Ну, насколько я знаю, у меня нет никаких гребаных яйцеклеток. ― Его смех звучит резко.
– Тогда это что-то другое. Уверена, скоро ты все узнаешь.
Я жду, что он еще скажет. Проходит сорок семь секунд. Я, как обычно, подсчитываю в уме время молчания. Время ― одна из немногих вещей в этом мире, которая может быть как союзником, так и врагом, поэтому я стараюсь использовать его силу во благо.
Я прожила еще сорок семь секунд.
– Кто еще? ― спрашивает он. Затем я слышу, как его руки упираются в стену рядом с моей головой, заставляя меня подпрыгнуть. ― Кто еще здесь был?
– Много людей.
– Мне нужны их имена.
– Я не…
– Сара? ― Его эмоции наполняются яростью, голос звучит как никогда близко. ― Здесь была девушка по имени Сара?
Я выпрямляюсь у стены, уставившись на чистое белое полотно. Мои мысли возвращаются в прошлое. Я вспоминаю голоса, истории, имена, крики и мольбы.
Сара.
Была Сара. Давным-давно, может быть, через несколько месяцев после того, как меня похитили. Она продержалась всего пару недель.
Боже, он знал кого-то из нас? Поэтому он здесь?
Это могла быть другая Сара. Часть меня задается вопросом, стоит ли мне сказать «нет»…
Это сделает ситуацию более терпимой для него? Или менее? И имеет ли это вообще значение?
– Говори, черт возьми. ― Звучит как приказ, почти как физический удар. ― Сара Карлайл. Она была здесь?
Я потираю виски указательными пальцами, прерывисто выдыхая.
– Возможно. Я здесь уже давно. Два года.
– Что с ней случилось? ― Его голос падает до отчаянного рычания. Что-то стучит по стене. Полагаю, его лоб. ― Где она сейчас?
– Люди приходят и уходят. Я мало что могу тебе сказать.
– Черт возьми. Ты должна что-то знать. ― Удар сотрясает стену между нами. ― Я приму все, что угодно. Просто скажи мне…
– Я не знаю. Я никогда не выхожу из этой комнаты. Прости.
Он бросает в пустоту еще одно проклятие, и в нем все еще слышна ярость, но к ней примешивается безнадежность, которая вызывает во мне чувство вины.
– Сара ― распространенное имя. Возможно, это не…
– Черт.
– Ник…
– Черт побери. ― Он бьет кулаком по стене. ― Я говорил им. Я, блядь, говорил им.
Я снова вздрагиваю, подаваясь вперед. Поворачиваюсь лицом к стене между нами, представляя его по другую сторону. У школьного Ника было детское личико и золотисто-русые кудряшки, этого человека я представляю совсем другим. Темные волосы, темные глаза, темная душа. Он, конечно, ведет себя не так, как остальные.
Но его боль такая же.
Разбитое сердце, гнев, смятение.
И вот, мое сердце слегка сжимается, еще одна болезненная рана пронзает орган насквозь, и ей суждено оставить свой неизгладимый шрам. Слеза скатывается по моей щеке, когда Ник обрушивает на меня град ударов, рыча от боли, его цепь звенит о кафельный пол.
