Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Я прочищаю горло, смотрю вниз на свои кроссовки, а затем поднимаю глаза на него.
– Я Пчелка. Ты…
Он поворачивается и уходит.
Я хмурюсь, словно приросшая к тротуару, и наблюдаю, как тени клубятся за его удаляющейся спиной.
Ну ладно.
Я заставляю свои замерзшие ноги двигаться и сосредотачиваюсь на неровных трещинах в асфальте, которые ведут меня прочь.
Один раз я оглядываюсь назад, через плечо.
Мужчина исчез. Растворился в ночи.
Сердце колотится сильнее, я ускоряю шаг и почти бегу, пока не сворачиваю за угол.
Но продолжаю чувствовать его присутствие.
Даже после того, как я закрываюсь в своей квартире, разогреваю тарелку с остатками еды и удаляюсь в спальню с бокалом красного вина…
Я не могу избавиться от ощущения, что эти глаза провожали меня до самого дома.
ГЛАВА 38
На следующей неделе я вползаю в свою квартиру в шесть утра, измотанная и сонная. Перед глазами все еще мелькают вспышки разноцветных стробоскопов, а ноги гудят от долгих часов, проведенных на сцене в туфлях на дурацких высоких каблуках.
Вздыхая от усталости, я тянусь вниз, чтобы расстегнуть свои украшенные драгоценными камнями шпильки. В процессе я замечаю что-то черное на столешнице, отчего резко выпрямляюсь и дергаю головой вправо.
На моей кухне сидит кот.
Смотрит на меня.
Я смотрю в ответ и дважды медленно моргаю.
Мррууу.
Животное выглядит гораздо менее потерянным, чем я.
А еще… у меня нет кота.
– Как ты сюда попал? ― спрашиваю я, словно ожидая ответа.
Тревога ― мой постоянный спутник дома, она заставляет меня спать большую часть ночей с кухонным ножом под подушкой, в постоянном ожидании вооруженных взломщиков, грабителей или серийных убийц, ломящихся в дверь. Меня лишили единственного места, где я должна чувствовать себя в безопасности, сделав его более незащищенным и уязвимым, чем любое другое.
Удивительно, но то, что взломщиком может быть кот, никогда не приходило мне в голову.
Я глубоко вздыхаю, хмуро глядя на животное, которое машет хвостом туда-сюда, сметая крошки со столешницы.
– Давай отправим тебя домой. У тебя больше шансов выжить с… кем-нибудь еще. ― Я медленно приближаюсь к загадочному коту и смотрю на красный ошейник на его шее ― Мистер Бинкерс.
Мистер Бинкерс лижет лапу, давая понять, что он уже дома. Я вздыхаю. Выселение моего нового соседа может оказаться более сложным, чем предполагалось. Несмотря на усталость, я набираюсь сил и уговариваю его подойти к открытой двери и выйти в коридор.
– Пойдем, кис-кис. Кыш. Адиос. ― Я издаю несколько мяукающих звуков и хлопаю в ладоши, подпрыгивая вверх-вниз, чтобы привлечь внимание.
Ура, коридор! Как весело!
Судя по бесстрастному взгляду, который я получаю, мистер Бинкерс считает меня идиоткой.
Мои плечи опускаются.
– Ладно, ― вздыхаю я, признавая поражение. ― Спи на моей столешнице. Может, от нее наконец-то будет какая-то польза. То есть, если не считать моих ежемесячных показательных выступлений в департаменте полиции Западного Лос-Анджелеса. В большинстве случаев это что-то из бакалеи и замороженные ужины.
Я сбрасываю туфли на каблуках и стягиваю с бедер юбку из искусственной кожи. Она падает на бежево-серебристое ковровое покрытие, затем я вешаю сумочку на крючок на стене и иду на кухню, чтобы достать из шкафа коробку глазированных черничных поп-тартов11. Я бросаю на мистера Бинкерса настороженный взгляд, когда откусываю кусочек ― черствые, приторные крошки слабая замена настоящих сладостей.
Мрруууу.
Я морщу нос. Отламываю кусочек и кладу его на столешницу рядом с котом.
– Приятного аппетита.
Зажав остаток печенья между зубами, я, одетая только в трусики и топ, подхожу к оттоманке и плюхаюсь на нее. Это предмет мебели цвета настоящей рвоты ― неприятного оттенка оранжевого, который никогда не вписывался в цветовую гамму, ― но это было воспоминание из детства, а мама собиралась отправить ее в мусорный контейнер.
Я увезла ее с собой, нуждаясь в чем-то привычном. Напоминании о доме.
Мой взгляд скользит к дальней стене и останавливается на десятигаллонном террариуме, в котором живет мой домашний тарантул, Фестус МакГаррити IV. Я поднимаюсь с подушки, чтобы проверить его, заглядываю внутрь стеклянного вольера и любуюсь миниатюрным миром внутри. Растения, камни и ветки аккуратно расставлены, имитируя естественную среду обитания паука. Он ползает по дну, лампа обеспечивает мягкое тепло. Затем я возвращаюсь к дивану и опускаюсь на него, закрывая глаза и запихивая в рот остатки поп-тарта. Он застревает у меня в горле, как комок жевательной резинки.
Теперь это моя жизнь ― непонятно откуда взявшиеся кошки, черствые пирожные, стриптиз и посттравматический синдром.
Засовывая руку между подушками в поисках пульта от телевизора, я слышу какие-то звуки из соседней квартиры. Голоса. Разговор доносится сквозь стену, отделяющую меня от одного из соседей. Я различаю низкий хриплый тон в сочетании с женским мучительным кашлем, но не могу разобрать ни слова.
Я стараюсь не обращать внимания на приглушенный диалог по ту сторону стены, потому что он напоминает мне о другой стене ― белой, исцарапанной моими ногтями и залитой моими слезами, слишком прочной, чтобы сломать ее хрупкими кулаками, книгами или кружевными ночными рубашками.
Однажды я попыталась оторвать со стены фарфоровую раковину, но моих сил оказалось явно недостаточно, и она не сдвинулась с места. Иногда мне снилось, как я отрываю ее, швыряю в стерильный барьер и проделываю достаточно большую дыру, чтобы пролезть.
Это не привело бы к свободе… но я оказалась бы рядом с ним.
И это похоже на одно и то же.
Что-то трепещет у меня в груди, когда голоса становятся громче.
Мне всегда кажется, что я слышу, как он шепчет мне на ухо. Он тень, призрак ― безликий образ, ставший осязаемым благодаря моей собственной вине и горю.
Я теряюсь в его последних словах, в тембре его голоса. Я представляю себе карие глаза, которые мне так и не удалось увидеть. Он часто преследует меня в моменты покоя, когда я размышляю о моей новой реальности, столь отличной от той, которую я себе представляла, мечтая выбраться из моей тюрьмы.
Не думаю, что он гордился бы мной.
Уверена, он был бы ужасно разочарован.
Я мысленно возвращаюсь к прошлой неделе, вспоминая мужчину, наблюдавшего за моим выступлением. Он курил и не сводил с меня глаз. Темные волосы, темные глаза. Молчаливый и неуловимый.
С тех пор я его не видела.
Той ночью, лежа в постели с маленьким голубым медиатором в руке, я думала, мог ли это быть он ― Айзек. Мои инстинкты отозвались холодными мурашками на шее.
Но я выкинула эту мысль из головы.
Это было неправдоподобно.
Мой Айзек никогда бы не исчез на целый год, чтобы потом найти меня и ничего не сказать.
Мой Айзек никогда бы не позволил мне поверить в его смерть после всего, что мы пережили вместе.
Мой Айзек не поступил бы так жестоко.
В мире миллионы темноволосых, привлекательных мужчин. Я видела их, я рассматривала их. И всегда жестоко ошибалась.
Чем скорее я смирюсь с его потерей, тем скорее перестану оглядываться через плечо, перестану видеть его на людных улицах, перестану удивляться, тосковать и задавать вопросы каждому незнакомцу.
Его больше нет, Эверли.
Я пытаюсь стряхнуть с себя побежавшие по коже мурашки и тянусь к мобильному телефону, когда звук уведомления эхом разносится по моей необычной квартире. Мой взгляд останавливается на новом текстовом сообщении, и я вздрагиваю. Все внутри меня съеживается, как быстро увядающие цветы, их оттенки становятся серыми.
Я моргаю, узнав имя, и задерживаю дыхание.
Эллисон: Я так по тебе скучаю. Пожалуйста, вернись домой.
Откинувшись на спинку дивана, я перечитываю сообщение полдюжины раз, борясь со слезами.
Иконка Эллисон сияет передо мной, на ней изображены мы двое ― с улыбками от уха до уха, щеки прижаты друг к другу, руки переплетены. У меня так и не хватило духу убрать ее. Воспоминания о том давнем дне в парке развлечений проносятся в моей голове, как ураган солнечного смеха, музыки и нерушимой дружбы.
Или мне так казалось.
Я просматриваю еще несколько пропущенных сообщений, несколько от мамы с ее ежедневными мудрыми советами. Она ― мое человеческое печенье с предсказаниями.
Мама: Мы должны отпустить жизнь, которую мы планировали, и жить той, которая нам дана.
Мама: Когда жизнь дарит тебе лимоны, приготовь текилу. Или три.
Мама: Не бывает плохих дней. Есть только усвоенные уроки.
Улыбка появляется на моих губах, когда я отправляю в ответ несколько сердечек.
Я продолжаю прокручивать сообщения и натыкаюсь на еще одно, отправленное вчера около девяти вечера.
Я замираю.
В горле встает комок.
Джаспер: Мы можем поговорить? Пожалуйста. Это важно.
Он никогда раньше не писал мне таких сообщений.
Как правило, это всегда была длинная череда извинений и исполненных чувства вины просьб о прощении. Каждое сообщение я игнорировала, каждое слово выкидывала из головы. Нет смысла поддерживать отношения ― мы развелись, и он с Эллисон. Я забрала деньги, доставшиеся мне при разводе, переехала почти за четыреста миль и собрала осколки своей разбитой жизни, стремясь начать все сначала.
Мне больше нет места в их мире.
Мой большой палец зависает над клавиатурой, пока я обдумываю свой следующий шаг. Любопытство терзает меня. Нерешительность завязывается колючим узлом в груди.
Мы можем поговорить?
Пожалуйста.
Это важно.
Закрыв глаза, я выключаю экран и бросаю телефон рядом с собой. Я достаю плед и сворачиваюсь калачиком на двухместном диване, позволяя усталости одолеть меня и надеясь, что сладкие сны не заставят себя ждать.
Самое важное сейчас ― пережить еще один день.
Проснувшись три часа спустя, сонная и голодная, я заглядываю на кухню в поисках своего нового пушистого компаньона.
Но его там нет.
Мистер Бинкерс исчез.
ГЛАВА 39
Куини чокается со мной своим бокалом, пока я пытаюсь успокоиться и готовлюсь к следующему выступлению. Прошла еще одна неделя, а я все еще не та бесстрашная танцовщица топлес, какой надеялась стать после двух недель выступлений перед пускающими слюни, потерявшими дар речи мужчинами.
Моя уверенность в себе возросла, но я задаюсь вопросом, смогу ли я когда-нибудь исцелиться полностью. Во время выступлений я надеваю парики, боясь, что кто-то из моих похитителей прячется в толпе и планирует схватить меня, как только я войду в свою темную квартиру.
Но я не могу прятаться вечно.
В этом и есть вся суть.
– Пенни за твои мысли, ― говорит Куини, проглатывая свой лимонный шот и ставя стопку на стойку бара.
Я потираю губы друг о друга.
– Надеюсь, у тебя много пенни.
– Полно. Обменяю на хорошие мысли.
Я улыбаюсь.
– Когда-нибудь становится легче? Ты нервничала, когда только начинала?
– О, дорогая, я занимаюсь этим уже очень давно. Я почти не помню те первые несколько недель.
– Да. ― Я киваю и смотрю на свои подрагивающие колени. ― Я не могу представить, что ты когда-нибудь волновалась. Ты всегда была уверена в том, кто ты есть.
– Как и ты. Та девушка, которую, как ты думаешь, ты где-то потеряла, та, которая была дерзкой и смелой… она все еще там. ― Она уверенно прижимает руку к моему колену, успокаивая дрожь. ― Ты никогда не теряла ее, ангелочек. Она просто сбилась с пути.
Я смотрю на нее, мои глаза затуманиваются.
– Ты думаешь, люди никогда не меняются?
– Не меняются? ― Откинувшись назад, она опирается локтем о спинку стула и наклоняет голову. ― Я думаю, что одни люди растут, другие регрессируют. Когда растут, они становятся лучшей версией того, кем они уже являются. А когда регрессируют, это значит, что они слишком напуганы, чтобы расти. ― Она пожимает плечами, поджав губы. ― Так что нет, я не думаю, что люди действительно меняются. Не в своей основе. Не в своей сущности.
Иногда Куини так напоминает мне мою мать.
Это милая фамильярность, которая заставляет меня улыбаться сквозь душевную боль.
– Спасибо, ― бормочу я, вертя полупустой бокал между пальцами. ― Ты всегда знаешь, что сказать в нужный момент.
– Я в этом не уверена. ― Она смеется. ― Я просто говорю то, что хочу и когда хочу. Слушатель сам должен извлечь из этого то, что ему нужно.
Я проглатываю остатки своего «Олд Фэшн», морщась, когда он обжигает горло. Достаю вишенку со дна бокала и обвожу взглядом переполненный бар, оценивая свою аудиторию на этот вечер. Я узнаю несколько лиц. Один мужчина бросает на меня похотливый взгляд, проводя языком по губам, что заставляет меня откинуться на спинку стула и поправить свой длинный каштановый парик.
Но прежде чем я полностью поворачиваюсь лицом к Куини, мой взгляд перехватывает кто-то еще.
Я оборачиваюсь, вытягивая шею над морем мужчин.
Мой пульс отбивает чечетку.
Это он.
Мужчина, куривший возле клуба две недели назад.
Он отводит взгляд, как только наши глаза встречаются, и я выпрямляюсь, поворачивая голову к Куини.
– Эй. Ты знаешь этого парня?
– Хм? ― Она хмурится, проследив за моим взглядом. ― Которого?
– Симпатичного.
– Это субъективно, дорогая. Мой третий муж был похож на садового гнома, который пережил слишком много бурь, и он мне очень нравился. По крайней мере, в течение нескольких лет.
Моргнув несколько раз, я чувствую, как у меня начинает гореть кожа, когда я смотрю через бар на темноволосого незнакомца, который уставился в свой бокал с прозрачной жидкостью со льдом.
– Тот, что в черной футболке. Широкие плечи. Темные волосы.
Она смотрит на него и прищуривается.
– Нет. Никогда раньше его не видела.
– Он был здесь в мой первый вечер, смотрел, как я танцую.
Куини бросает на меня недоуменный взгляд.
– Я тоже, как и половина этого заведения.
– Да, но… это было нечто большее. Я видела его возле клуба, когда уходила. В нем что-то было. Я пыталась с ним заговорить, но он ушел. Он был каким-то напряженным.
– Молчаливый тип ― редкая порода, которую я могу оценить. ― Она поднимается со стула и кладет на стойку двадцатидолларовую купюру. Поколебавшись, она смотрит на меня. ― Ты чувствуешь себя в безопасности? Это ведь не крик о помощи?
– Нет.
– Ты уверена? Скажи только слово, и я попрошу Лена выпроводить его задницу отсюда, если…
– Я в порядке, Куини. Серьезно. ― Может быть, моя интуиция ошибается, но, несмотря на мрачную напряженность, волнами исходящую от него, я никогда не чувствовала настоящей опасности. И до сих пор не чувствую. ― Это была просто странная встреча, вот и все. Я немного… заинтригована, я думаю.
– Попробуй поговорить с ним еще раз. Может, он как раз то, что тебе нужно.
– Что именно?
– Быстрый секс с горячим незнакомцем. Похоже, он подойдет. ― Сжав мое плечо, она наклоняется и добавляет: ― Это быстро снимет твою нервозность.
Моя кожа нагревается, внутри все гудит. У меня не было секса уже много лет. Ближе всего к близости я была в ту ночь с Айзеком через стену.
Непристойные разговоры.
Хлоя и Ник.
Полагаю, это делает меня лицемеркой, учитывая ситуацию с Джаспером и Эллисон. Я думала, что мой муж мертв, поэтому перешла черту в отношениях с мужчиной по другую сторону моей стены. Но я думала, что тоже умру. В то время это была моя единственная форма утешения. Человеческая связь.
Я не могу чувствовать себя виноватой из-за этого, больше нет места для самобичевания.
Мои щеки пылают, когда незнакомец снова медленно поднимает голову, и его пронзительные глаза останавливаются на мне. Он выглядит сердитым.
В воздухе потрескивает энергия. Странное чувство возникает у меня между ребер, царапает и колет.
Нет.
Остановись.
Это не может быть он.
В этом нет никакого смысла.
Я ищу то, чего нет, потому что нуждаюсь в этом. Мне нужно, чтобы это был он, чтобы я могла избавиться от чувства вины.
Куини исчезает в толпе, оставляя меня одну продолжать изучать таинственного мужчину. Несколько раз он отводит взгляд, но его глаза всегда возвращаются к моим. В нем есть притяжение. Магнетизм.
Собравшись с духом, я отставляю бокал и встаю со стула, разглаживая платье с фиолетовыми блестками и поправляя свою фальшивую челку. Мужчина застывает. Я продолжаю наблюдать за ним, чтобы убедиться, что он не убежит от меня снова.
Мне нужно его имя. Его голос.
Подтверждение или опровержение.
Я обхожу барные стулья, когда он бросает пачку денег на стойку. Мои глаза задерживаются на его профиле, все остальное расплывается. Я двигаюсь, уворачиваясь от людей и похотливых взглядов.
Но в тот момент, когда я уже почти дошла до него, меня хватают за руку.
Я подскакиваю на месте, поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с пожилым джентльменом в серебряных очках в тон его редеющим волосам.
– Извините, мисс. Я не мог не заметить, что вы сидите вон там. Вы сегодня выступаете?
Я испуганно моргаю.
– Я… Да, простите, мне нужно кое-куда…
– Как тебя зовут? Ты очень красивая. ― Его взгляд падает на мое декольте. ― Просто потрясающая, правда.
Высвободив руку, я потираю неприятное ощущение, оставшееся после его прикосновения. Затем я оборачиваюсь и замечаю, что занятый стул теперь пуст.
Он ушел.
Проклятье.
– Мне нужно идти. ― Взволнованная, я бегу прочь, проталкиваясь через множество маленьких групп, пытаясь понять, куда он исчез. Но его нигде нет. Разочарование охватывает меня после того, как я делаю три круга по клубу и никого не нахожу.
Это разочарование преследует меня на сцене час спустя.
Это делает мои шаги неуверенными, лишает энтузиазма и сковывает улыбку. Я разглядываю толпу, ищу его в океане похотливых лиц, но его там нет. Мне кажется, что я схожу с ума. Теряю рассудок. Зрители, кажется, не замечают моих промахов и расстроенного взгляда, и по окончании номера я ухожу со сцены с тремя сотнями долларов чаевых.
Но карманные деньги мало помогают заполнить пустоту внутри меня.
Когда я направляюсь в гримерку, чтобы освежиться и оставить деньги, Латте ловит меня за локоть.
– Привет, Пчелка. У тебя приватный танец в VIP-комнате. Он заплатил за час.
– Правда? ― Я перевела взгляд на лестницу, ведущую к ряду комнат. Последние несколько ночей мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы заслужить приватный танец. Это недешевое удовольствие, так что мне приходится много общаться и завязывать контакты. ― Вау, хорошо. Самое время удаче повернуться ко мне лицом.
– Теперь все, что тебе нужно сделать, это приземлиться на его. ― Она подмигивает. ― Пойди освежись. Он в розовой комнате.
– Женатик? ― удивляюсь я. Женатые мужчины обычно знают, чего хотят, потому что не получают этого дома.
Ее губы цвета какао растягиваются в улыбке.
– Не думаю. Кольца нет, ― говорит она. ― Он какой-то напряженный. Но очень горячий. Наслаждайся сменой обстановки.
Горячий и напряженный.
У меня по спине пробегает дрожь.
Нет.
Скорее всего, это не он.
Этот мужчина явно не хочет иметь со мной ничего общего.
Прежде чем Латте уносится прочь, я спрашиваю ее:
– Как он выглядит?
Она делает паузу.
– Хм. Темные волосы, немного лохматые на макушке и более короткие сзади. Не разглядела цвет его глаз, потому что была слишком занята подсчетом вен на его руках. ― Она обмахивается ладонями как веером. ― Порно с венами, реально.
Мое сердцебиение учащается.
– Высокий? Мускулистый?
– Крепкий, подтянутый, сексуальный и злой. ― Кивнув, она поднимает палец в воздух. ― Это, должно быть, тот парень. Повеселись.
Она убегает.
Мои нервы запутываются в липкую паутину, я на мгновение замираю, затем сворачиваю в гримерку, чтобы поправить волосы и помаду, нанести свежий слой дезодоранта и масло с феромонами на точки пульса. Я быстро подхожу к своему шкафчику и засовываю пачку денег, которую заработала, в браслет.
Пять минут спустя, все еще в коричневом парике и фиолетовом платье-футляре, я поднимаюсь по служебной лестнице к пяти VIP-люксам. Они различаются по цвету: розовый, фиолетовый, красный, черный и белый.
Розовая комната отделана чистым бархатом, от стен до диванных спинок и даже занавесок из бисера. Пурпурные и гвоздичные тона переливаются под яркими люстрами, а я, прочистив горло, опускаю мерцающую юбку своего платья ниже по бедрам.
Я задыхаюсь от предвкушения. Глубоко вздохнув, я поворачиваю к розовой комнате и подхожу к входу.
Бусины колышутся передо мной, как будто кто-то только что прошел сквозь них.
Я хмурюсь.
Шагнув вперед, я отодвигаю занавеску и заглядываю внутрь комнаты.
Никого.
Здесь никого нет.
Когда я вхожу, в комнате, слегка освещенной восковыми лампами, пахнет розами и ванилью, но остаточный аромат дыма и сандалового дерева щекочет мне нос. Пьянящая мужественность.
Замешательство заглушает всплеск адреналина, расправляя мои плечи, когда я выхожу из люкса и осматриваюсь, а затем направляюсь к противоположной лестнице. Я перегибаюсь через балкон, обхватывая пальцами железные перила, и вглядываюсь в шумный, переполненный зал.
У меня сводит живот.
Я замечаю его ― он стремительно движется по периметру клуба, что-то доставая из кармана.
Я хочу окликнуть его, но не знаю имени. Я хочу кричать, вопить, умолять его вернуться, спросить, кто он и чего хочет.
Перестать убегать.
Перестать прятаться.
Но он не оглядывается.
Держась за перила, я судорожно выдыхаю, глаза затуманиваются. Два слога вырываются сдавленным шепотом, когда я смотрю, как он выхолит в боковую дверь и исчезает в ночи.
– Айзек?
ГЛАВА 40
Какого черта я делаю?
Дверь за мной с грохотом закрывается, заглушая музыку внутри. Через несколько секунд я исчезаю в темноте, зажав сигарету между губами и вдыхая никотиновый дым так, словно это первый вдох за последние несколько дней.
– Черт… ― бормочу я на выдохе. ― Я почти сделал это.
Пристально глядя на выход, я жду, когда появится эта грива диких кудрей. В любую минуту она набросится на меня. Задаст тысячу вопросов, требующих ответов. Она будет изматывать меня, пока я не расскажу ей все, в чем не хочу признаваться.
Эту работу должен делать кто-то другой.
Это не должен быть я.
Это должен быть я.
Давление нарастает в моей груди, пока не становится трудно дышать. Причины, по которым я пришел, не включают в себя разговор с ней. Я мог бы легко держаться от нее на расстоянии вытянутой руки, и она никогда бы не узнала. Но наблюдать за тем, как она танцует ― источая эту опьяняющую сексуальность, владея своим телом, ― меня заводит. Настолько, что в минуту слабости я выложил шесть сотен за отдельную комнату и час ее времени.
А потом реальность навалилась на меня, и я исчез.
Я бы предпочел не анализировать это.
К тому времени, как моя сигарета превращается в обгоревший окурок, она так и не появляется.
У меня дрожат руки, как будто я целый год обходился без дозы.
Да. Я в полной заднице.
Каждый раз, когда она оказывалась рядом, я терял дар речи, так что главный вопрос заключается в том, способен ли я вообще говорить с ней так, как она ожидает. Мне нужна стена, чтобы вести интимную беседу с другим человеком?
Возможно.
Мысль о том, чтобы открыться без этого барьера между нами, вызывает у меня тошноту. Тогда это ничем хорошим не закончилось, так почему же сейчас должно быть иначе, когда я даже не уверен, что способен на такую связь?
Таннер считает, что прошедший год повлиял на мою психику, заставил меня немного свихнуться. Но это побочный эффект того, что я отрезал себя от общества и последовал за психопатом в глубины преступного мира.
Под землей есть лабиринт, где монстры процветают прямо под носом у общества. А на охоту вы идете туда, где живет ваша добыча. И становитесь похожим на нее. Возможно, если бы я был более сильным человеком, более привычным к свету, я мог бы одевать этот камуфляж на время, а на следующий день сбрасывать его. Но я был рожден во тьме, и когда она увидела, что я возвращаюсь домой, то раскрыла свои объятия и с радостью приняла меня обратно.
Мне стало еще труднее вспомнить, как существовать среди обычных людей. У меня никогда не получалось, а теперь я даже не знаю, с чего начать. Как завязать обычный разговор.
Что я должен сделать, подойти и представиться?
Возможно, она думает, что я ― то, что ей нужно, но не уверен, что ей понравится то, что она обнаружит.
Я достаю из пачки еще одну сигарету, погружаясь в пучину сожалений и ненависти к себе, когда что-то вибрирует у меня на бедре. Раздражение. Мой чертов телефон.
Мне не нужно гадать, кто звонит ― этот номер есть только у одного человека.
Достав телефон из переднего кармана, я подношу его к уху, не отрывая взгляда от облупившейся черной краски задней двери.
– Что?
– Перестань рычать. Ты бы скучал по мне, если бы я не звонил.
Мои плечи расслабляются.
– Я сказал одно слово. Как это может быть рычанием?
– Все дело в тоне, Портер. Ты говоришь, как рассерженный подросток.
Я бросаю окурок на землю и давлю его каблуком.
– Отвали, я работаю, ― бодро произносит мой голос.
– Преследование бывшей модели сложно назвать работой.
– Я ее не преследую.
– Скажи это запретительному ордеру, которым она тебя прихлопнет, если ты не объяснишься с ней в ближайшее время.
– Я выше этого. ― Я не говорю ему, что чуть не сделал это сегодня. Как рушится моя решимость каждый раз, когда я оказываюсь рядом с ней. ― Она не знает, что я здесь.
Да, я полон дерьма.
– Дай мне поговорить с ней. Или сам расскажи ей правду. Эта женщина не отпускает меня с крючка, потому что я не могу дать ей ответы, когда она чертовски хорошо понимает, что что-то происходит. Она не идиотка.
– Конечно, она не идиотка, ― огрызаюсь я. Моя жизнь была бы намного проще, если бы она была ей. Но тогда она не была бы Эверли, и я был бы к ней равнодушен. ― Мне не нужно, чтобы ты с ней говорил.
– Полегче, убийца. Это ее право ― знать, что она может быть в опасности. Кроме того, это позволит нам перевезти ее в безопасное место. Обеспечить ей хоть какую-то защиту.
– Я ― ее защита.
– Да, только именно из-за тебя она в опасности. ― Он говорит это тем мягким тоном, который использует, когда хочет сказать что-то, что мне не понравится. Но я уже знаю. Я играл с огнем. Обрушивал ад на своего врага. Думал, что мне больше нечего терять.
Я ошибался ― девушка за стеной стала чем-то большим, чем я предполагал, и он это знает. Эверли была для Винсента не более чем товаром ― пока я не стал рушить его империю.
Теперь она ― способ отомстить мне.
Я понял это, как только фотография попала в почтовый ящик Таннера.
Проклятье.
Пока я перебираю все возможные сценарии, решая, как лучше поступить, боковая дверь распахивается. У меня перехватывает дыхание, когда из нее выходит вышибала и оглядывается по сторонам. Он кивает через плечо, и появляется Эверли, ее волосы длиной до талии развеваются на ветру.
Черт, она ― нечто необыкновенное. Даже в уличной одежде и без макияжа она ― самая потрясающая женщина здесь. У меня белеют костяшки пальцев при мысли о том, сколько мудаков дрочили, думая о ней. У скольких она танцевала на коленях.
Черт. У меня проблема.
Продолжающаяся болтовня Таннера прерывает транс, в который я погрузился.
– Поскольку у меня нет специального сигнала, а ты не заморачиваешься с электронной почтой, тебе придется выслушать меня. Я подумал, что ты захочешь узнать, что проклятие твоего существования знает о твоем местонахождении. У меня есть запись с камеры наблюдения, где один из его шпионов следит за тобой… пока ты следишь за ней.
Я вздрагиваю. Я должен был заметить, что за мной кто-то следит.
– Он знал, что я приеду сюда, в этом и был смысл.
– Он надеялся, что ты приедешь. Он закинул наживку, чтобы выяснить это, и ты на нее клюнул.
– Какой я герой.
Эверли болтает с вышибалой несколько минут, кутаясь в легкую куртку, пока из облаков сыпется мелкая морось. По тому, как он жестикулирует, указывая на нее и ее телефон, становится ясно, что он пытается уговорить ее вызвать такси. Она не боится оставаться одна в темноте, не понимая, что я превратил ее в мишень.
Она просто хочет прогуляться под дождем.
Вот почему я сунул ей в сумочку перцовый баллончик, когда гримерка была пуста.
И все же она небрежно относится к своей свободе, как будто пережитое сделало ее невосприимчивой к трагедии. Мне хочется схватить ее на улице и уложить себе на колени, пока она не усвоит урок.
От одной этой мысли мой член становится наполовину твердым, что, блядь, совсем не помогает.
Сколько раз я представлял себе, как она лежит подо мной, разыгрывая ту сцену, которую я описывал ей в грязных подробностях, когда у нас не было никакой надежды воплотить ее в жизнь? Сейчас она тоже одинока, и от того, что она танцует топлес для кучки придурков, находясь вне досягаемости, мои яйца приобретают пятьдесят оттенков синего.
Но на нашем пути все еще слишком много всего. Слишком много причин, по которым мне действительно нужно закатать губу и держаться на расстоянии. Помимо того, что я не уверен, что смогу вынести отношения лицом к лицу, у меня еще бывают моменты, когда мне просто чертовски… горько. Как бы это ни было глупо, я все еще слышу имя ее мужа в своих снах.
Я доверился ей, а она выбрала другого мужчину.
Мужчину, который уже отвернулся от нее.
Иногда я не могу решить, хочу ли я трахнуть ее или заставить страдать.
Оба варианта принесут мне удовлетворение.
Таннер грубо прерывает мой внутренний конфликт.
– Меня беспокоит еще одна вещь. Почему он просто не убрал тебя, если ты у него на прицеле? Должно быть, ему нужно что-то еще.
– Это успокаивает.
– Стоит поразмыслить, однако.
– Действительно. ― Я подхожу ближе к Эверли и вышибале, прижимая телефон ближе ко рту. ― И я так понимаю, что после Амстердама больше нет никаких зацепок.
На заднем фоне приходит сообщение.
– Нет, ― говорит Таннер. ― Но я только что отправил фотографию парня, который следил за тобой.
Амстердам стал тем, что меня потрясло окончательно. Убедило изменить стратегию. Но это не закончится, пока я не сотру его с лица земли, а сейчас он решил поиграть.
Именно в Европе моя добыча перестала убегать и начала кусаться в ответ, играя в свои маленькие игры разума. Невинных жертв стало больше. Жертв, оставшихся после него.
Потом это стало личным.
Я находил тела в Бухаресте, Берлине и Амстердаме ― жертв, очень похожих на Эверли, Сару и, наконец, меня. После смерти последнего ― скромного механика и отца четверых детей, который не сделал ничего плохого, кроме того, что невовремя вышел из своего дома, ― я вернулся в Штаты, опасаясь того, что произойдет, если я надавлю на него еще больше.
На этот раз я ушел в подполье. Мне нужно было положить конец бессмысленным смертям.
Но я ошибся в своих суждениях ― Винсент любит игры больше всего, и он не хочет прекращать играть. Месяц спустя в электронном письме Таннера появилась фотография Эверли, за спиной которой отчетливо угадывался мост Золотые Ворота. Не было никаких сомнений в том, кто ее прислал, но на случай, если я засомневаюсь, в теме письма стояли эмодзи в виде песочных часов.
Тонко.
И вот теперь я здесь, слишком близко к тому, чтобы переступить черту, из-за которой не смогу вернуться. Конечно, я мог бы присмотреть за ней незаметно. Оставаясь невидимым. Но я не могу мыслить здраво, находясь так близко к ней. Я не могу…
