Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
– Мы думали, ты никогда не приедешь. ― В голосе Винсента звучит та же злоба, что и в его фальшивой улыбке. ― Правда, красавица? Твой парень впечатляет.
Убей его, убей его, убей его. Эта мантра поет в моей крови.
– Извините, я опоздал. ― Я обращаюсь к человеку, который уже сто раз подписал себе смертный приговор. ― Твои парни сделали все, что могли, но они хреново справляются со своей работой. Тебе следует их уволить.
Его губы сжимаются в гневную линию, глаза прищуриваются.
Я оскаливаю зубы в злобной ухмылке, жестом указывая на океан за спиной.
– О, подожди… Я уже позаботился об этом.
– Конечно, позаботился. ― Едва сдерживаемая ярость кипит под его непринужденным фасадом. ― К несчастью для тебя, я все еще одерживаю верх.
Эверли вздрагивает, когда он притягивает ее к себе, и зонтик вонзается ей в кожу.
Я позволяю себе за долю секунды осмотреть ее. Макияж стекает по лицу, спутанные волосы прилипли к коже, как и прозрачное платье, которое на ней надето. Вода капает с подола на туфли на высоком каблуке.
Она цела, но ее движения вялые, как будто она не полностью проснулась.
Наркотики.
Не тратя времени впустую, в моей голове начинают прокручиваться сценарии. Я взвешиваю варианты. Винсент все просчитывает, но в прошлом я уже достаточно раз выводил его из себя, чтобы его контроль ослаб.
На этот раз мне нужно сделать так, чтобы Эверли осталась жива.
Он еще крепче прижимает ее к перилам, доказывая свою правоту.
Нужно заставить его говорить.
Мой взгляд мечется между ними, не в силах оторваться от нее надолго.
– Ты в порядке, Пчелка?
– О, вы очаровательны. ― В его тоне сквозит снисходительность. ― Даже созданы друг для друга. За это вы должны благодарить меня.
– Да, ― невозмутимо отвечаю я. ― Спасибо.
– Теперь вы умрете вместе. ― Он хихикает. ― За это ты тоже должен благодарить меня. Не за что. ― От его насмешливого тона мне хочется вывернуть его наизнанку.
Я демонстративно оглядываю его с головы до ног.
– Ага. Чем именно ты собираешься меня убить? ― Я удивленно поднимаю брови, глядя на зонтик. Конечно, он не думает, что этой игрушки достаточно, чтобы прикончить меня.
– О… ну, конечно, моим острым умом. ― Он крутит зонтиком в воздухе и снова возвращает его к шее Эверли, буквально через секунду. ― Шучу, я предсказываю, что ты перепрыгнешь через перила и сам обо всем позаботишься. Акулы помогут. Ты выглядишь вкусным и мясистым, ты им понравишься. ― Он облизывает губы и издает отвратительный чавкающий звук.
Я смотрю на Эверли, устанавливая зрительный контакт, проверяя ее. Она выглядит смирившейся, но я знаю, что именно так она продержалась два года в его лаборатории ужаса и не сдалась. И сейчас я вижу, как вспыхивают ее глаза, в которых поровну решимости и паники.
Ты что-то задумала, Пчелка?
Мое внимание возвращается к нему, прежде чем он начнет что-то подозревать.
– И зачем мне это делать?
Этот придурок, блядь, не в своем уме.
– Потому что ты герой. И я готов поспорить, что ты достаточно самонадеян, чтобы думать, что сможешь доплыть до берега. К тому же, если ты этого не сделаешь, за борт полетит она.
– И я должен поверить, что ты не швырнешь ее за борт следом за мной, потому что…
– Я передумал, возможно, она слишком красива, чтобы умереть. Только если придется. А это зависит от тебя, друг мой.
Я пытаюсь незаметно осмотреться в поисках оружия.
Продолжай говорить, придурок.
Эверли выпрямляется. Я наблюдаю, как ее лицо становится ясным. Если я смогу удержать внимание Винсента на себе, у нее появится шанс сделать шаг. Отойти.
Мне нужно перетащить ее сюда, на мою сторону, где она будет в большей безопасности.
Давай, оттолкни его. Иди ко мне.
Если ему не за кем будет прятаться, с ним будет покончено.
Вспомнив, как этот ублюдок злится, когда ему не удается меня впечатлить, я пожимаю плечами, изображая беззаботность.
– Похоже, мы зашли в тупик.
– М-м-м, действительно, пресловутый тупик. Но, видишь ли, я ставлю на то, что ты лучший человек, чем я. Ты не позволишь ей умереть.
Мой желудок сжимается. В душу закрадывается сомнение.
– Я ничем не лучше. ― Слова застревают у меня в горле. ― Я обычный мужчина. А ты начисто лишен человечности.
Он безрадостно смеется.
– Неважно, у меня все равно есть то, что тебе нужно. ― Он переключает свое внимание на Эверли, грубо запуская руку в ее волосы и опуская ее на колени. ― А у тебя нет оружия. ― В его злобном взгляде светится порочность. Он широко ухмыляется, демонстрируя идеальные белые зубы. ― Не так ли, мистер Портер?
Стоя на коленях на палубе, Эверли начинает смеяться. Это маниакальный смех в стиле «я сейчас умру, и мне уже на все наплевать».
Винсент смотрит на нее сверху вниз, как будто видит ее в первый раз.
– Как ты и говорил… ― Эверли опирается на зонт, не обращая внимания на кровь, стекающую по ее шее. ― Быстро, как молния, она тянется к его талии и дергает. ― Оружием может стать что угодно, если подойти к делу творчески.
Она взмахивает рукой, как питчер для самого важного броска в игре, и я не понимаю, что летит в меня, пока не ловлю это.
И когда я вижу, что сверкает в моей руке…
Его драгоценность. Демонстрация силы.
Ты гениальная женщина.
Она рискнула, и я ее не подведу.
Я не подведу и Сару.
Не в этот раз.
– О, смотри. ― Я поднимаю песочные часы в воздух. Весь песок оказался на дне. Я злобно улыбаюсь ему. ― Твое время вышло.
Порыв ветра налетает на лодку. Плещут волны.
Мы раскачиваемся.
Из груди Винсента вырывается дикий рев. Его голова опускается, глаза сужаются, угрожая смертью.
Как в тот день, когда он разбил песочные часы в моей камере, я наблюдаю за тем, как его гнев поднимается на поверхность, пока он не срывается.
Он грубо толкает Эверли. Она падает на палубу.
Иди ко мне, ублюдок.
Я должен сдержать обещание.
Ярость побеждает логику, и он набрасывается на меня, как бык, держа зонт перед собой, как рапиру.
― УМРИ! ― кричит он, совершенно обезумев.
Адреналин бьет ключом, все вокруг замедляется. Мой взгляд обретает поразительную четкость, улавливая каждую деталь.
Эверли на четвереньках, решительные слезы смешиваются с дождем.
Искаженное выражение лица Леонарда Винсента, багрового от ярости.
Дождевая вода разлетается брызгами из-под его ботинок, когда он бежит на меня.
Так близко.
Безумие смешивается со злом в его разноцветных глазах.
СЕЙЧАС.
За мгновение до его удара я опускаю руку вниз, разбивая песочные часы о перила, а затем одним движением поднимаю вверх.
Тело Винсента врезается в мое.
Его крик резко обрывается.
Я ощущаю жгучую боль.
Из моего плеча торчит обломанная ручка зонта. Я стискиваю зубы, борясь с мучительным звуком, который она из меня вырывает.
В нескольких дюймах от меня глаза Винсента расширяются. Его рот беззвучно открывается.
Обхватив его за спину, я притягиваю его к себе.
Толкаю сильнее. Прокручиваю.
Зазубренное стекло вскрывает его яремную вену.
Кровь заливает мою руку, с каждым ударом сердца она льется все быстрее. Его взгляд встречается с моим, угольный и бесцветный, и он видит.
Он знает.
Мои глаза горят от соленой воды и брызг крови, но я держу их открытыми.
Я буду смотреть, как из тебя вытекает жизнь, ублюдок.
Легкие Винсента со свистом опустошаются, глаза распахиваются и закатываются назад.
С новым приливом сил я тяну вверх, распарывая осколком артерию. Вскрывая ее.
В конце концов, он всего лишь человек.
– Это за всех нас, ― шепчу я ему в щеку.
Его проклятая кровь ― моя награда, и я, черт возьми, буду купаться в ней.
Его тело обмякает.
Падает мертвым грузом.
Он мертв.
Все силы покидают меня. Я выдыхаю. По телу ползет онемение. Мы рушимся на палубу.
Затем появляется боль…
Облегчение.
Мои глаза закрываются. И больше ничего нет.
Чертовски…
Сладкое…
Ничто.
Все кончено.
Энергия покидает меня. Я могу умереть здесь. Вот так.
Возможно, я так и поступлю.
Я сделал это. Я закончил.
Здесь тихо. Так тихо.
Конец.
– Айзек.
Чьи-то руки касаются моего лица. Моего тела.
Мягкие, теплые руки. Они не дают мне уйти. Не отпускают меня.
С меня хватит. Отпусти меня.
– Айзек, ― говорит она. ― Я здесь, Айзек. Оставайся со мной. Вернись.
Мои легкие наполняются воздухом. В этом голосе ― жизнь. Этот голос ― песня сирены. Я чувствую…
Ее.
Она трясет меня.
Я открываю глаза.
Лицо Эверли нависает надо мной. Она в отчаянии. Плачет.
– Я здесь, ― всхлипывает она. ― Айзек. Я здесь. Все кончено. Останься со мной. Пожалуйста…
– Черт. ― Я приподнимаюсь на локтях, морщась и постанывая. Отталкиваю от себя труп.
Ладони Эверли пробегают по моему телу, заботливо избегая все еще пронзенное плечо.
Она здесь. Мы здесь.
С нами все в порядке.
Ее руки возвращаются к моему лицу, притягивая меня к себе. Она прижимается своим лбом к моему, а затем целует мой окровавленные губы.
Я все чувствую.
– Ты в порядке, ― хрипит она. ― Ты в порядке.
– Мы в порядке. ― Мой голос звучит словно издалека.
Мы прижимаемся друг к другу под дождем, посреди кровавой бойни ― вокруг нас растекается лужа крови, смешанной с дождем.
Все кончено.
Но здесь есть что-то еще. Кто-то. Не более чем шепот. Присутствие.
Эверли поднимает лицо к туману.
Она тоже это чувствует.
Мы не одни.
Посреди океана, под дождем, в крови нашего врага, стекающей струйками по моей коже…
Почему-то я знаю…
Сара смотрит.
ГЛАВА 51
― Вы заставили полицию Сан-Франциско сильно понервничать.
Таннер смотрит на меня с края кровати.
Благодаря своим навыкам оказания первой помощи в дикой природе и запасу антибиотиков я смог убедить Эверли позволить мне прийти в себя в ее квартире. Зонт не задел ничего жизненно важного, и я готов на все, лишь бы не попадать в больницу.
Согревая руки о кружку травяного чая, которую она оставила на прикроватной тумбочке, я вдыхаю слегка пряный аромат. В моих интересах постараться быть для нее лучшим пациентом, чем я был для медсестры Ребекки.
– Если бы им сошло с рук то, что они не нашли тело, я был бы рад.
Полицейский департамент Сан-Франциско обшарил все помещение после того, как я его эвакуировал, и нашел несколько туманообразующих машин, наполненных очень концентрированным раствором сероводорода. Тот самый «грандиозный финал», о котором Винсент говорил Эверли. Он планировал запереть всех внутри и дать им задохнуться, а сам отправиться в плавание по Тихому океану и исчезнуть.
Его мотивы оставались загадкой, пока Гаррисон не проверил отель, в который я чуть не зашел накануне вечером. Хотя мужчина, за которым я следила, уехал, он оставил все необходимое: промышленные стяжки, прикрепленные к стулу, транквилизаторы и видеоканал, настроенный на трансляцию показа мод. В прямом эфире.
Это была ловушка.
Ловушка, расставленная для меня.
Этот ублюдок собирался заставить меня наблюдать за тем, как все это происходит, как умирают все эти люди, включая Эверли, лишь бы доказать, что он победил. Большой гребаный шах и мат.
Если бы она не написала сообщение до того, как я вошел в номер мотеля, если бы я не оказался таким параноиком, что сбежал оттуда на следующее утро, ― каждая из этих жизней была бы на моих руках.
Я все равно не смог помочь Джасперу Кроссу, который всегда будет на моей совести. Может, он мне и не нравился, но он рискнул, чтобы я оказался на месте преступления.
Никто не должен был погибнуть рядом со мной.
Конечно, я сразу же позвонил своему бывшему напарнику, который сумел найти Эллисон Джеймс, целую и невредимую, в номере отеля за пределами Лос-Анджелеса. Один из наемников Винсента примотал ее скотчем к стулу и бросил, когда не смог связаться со своим боссом.
Взгляд, которым Таннер смотрит на меня сейчас, большинство людей не смогли бы прочесть.
– Полагаю, им придется довольствоваться залитой кровью лодкой и результатами анализа ДНК. Удобно, что у тебя под рукой оказался океан, чтобы легко избавиться от него.
– Да. Удобно. ― Я делаю глоток чая. Так все закончится, и я смогу исчезнуть с радаров без объяснений и нежелательного внимания.
Он поднимает бровь, что говорит о том, что он подозревает, что это еще не все.
– Как я вижу, мало что изменилось со времен нашей совместной работы в отделе. ― Он показывает на свою кружку. ― Ты же не думаешь, что она что-то сделала с моим кофе?
Я искоса смотрю на него.
– Я впервые вижу Эверли с тех пор, как она узнала, что не был откровенен с ней весь прошлый год. Она выглядит милой, но именно таких людей нужно остерегаться.
– О, Таннер. ― В комнату входит Эверли с тарелкой черничных кексов. ― Я никогда не думала, что ты говорил правду. К тому же, если бы я и собиралась что-то сделать, то только с тем кексом, который ты только что взял с тарелки.
Когда он возвращает кекс на тарелку, словно тот может его укусить, она протягивает его мне. Я запихиваю половину в рот, а она прижимается губами к моему лбу.
Он с негодованием качает головой.
– Это дело отняло у тебя последние три года жизни. Ты уже думал о том, что будешь делать дальше?
Эверли бросает взгляд в мою сторону.
– И правда. Теперь, когда Хранителя времени больше нет, ты…
– Леонард Винсент, ― говорю я, стиснув зубы. Тишина обрушивается, как удар молота, и они оба смотрят на меня. ― Так его звали. Леонард Винсент. Не Хранитель Времени, не какой-то титул, питающий его эго. Он был просто убийцей ― трусом, прячущимся за часами. А теперь он никто. ― Я перевожу взгляд на Эверли и наблюдаю, как к ней приходит понимание.
Она сглатывает и медленно кивает.
– Да. Ты прав.
Я беру ее за руку.
– И я понятия не имею, чем заняться. Наверное, частным сектором. ― Звучит ужасно.
– Ты не рассматривал вариант поиска беглецов? ― Таннер прочищает горло. ― Бэтмен бы одобрил.
Эверли вдруг становится очень интересно.
– Это то же самое, что и охота за головами?
Мы с Таннером вздрагиваем.
– Что? ― Они все еще существуют, я видела их по телевизору.
– Эти парни ― агенты судебных поручителей14, которые хотят казаться крутыми. Не обращая внимания на ароматный чай, я беру с приставного столика нетронутую кофейную кружку моего друга и отпиваю. ― Таннер говорит о независимых контрактах, которые правительство не признает.
– Звучит идеально для тебя.
Она не ошибается. Это позволило бы мне делать то, что у меня хорошо получается, реализовывать ту часть себя, которая, вероятно, всегда будет чувствовать, что мне есть что доказывать – что я полная противоположность тому злобному ублюдку, который меня создал. Потому что, несмотря на то, что общение с Эверли чудесным образом повлияло на мое психическое здоровье, детские травмы имеют свойство проникать в молекулярную структуру.
– Да. ― Я позволяю своей руке спуститься с ее плеча к заднице и сжать. ― Но это также опасно. И приходится много путешествовать. ― Раньше меня бы это не остановило. Но я не произношу вслух, что это работа для одинокого волка, которая лучше всего подходит, когда ты один. ― Я не знаю.
Я все еще одинокий волк?
С того дня в клубе, когда Эверли узнала, кто я такой, мы… ну, я не уверен, точно. Наслаждаемся друг другом? Исследуем то магнетическое притяжение, которое между нами существует? Но над нашими головами всегда нависала угроза. Из-за этого все казалось временным.
Но за последние двадцать четыре часа ситуация изменилась.
Мы тоже должны измениться, это неизбежно.
Что мы будем делать дальше? Чего она ожидает?
Черт, я начинаю потеть. Я тру шею.
Глаза Таннера на секунду прищуриваются, потом он смотрит на Эверли и снова на меня. На его лице отражается понимание.
Я не могу смотреть на нее. Она наблюдает за мной? Я моргаю Таннеру, как будто подаю сигнал S.O.S.
Зуд распространяется на мою грудь. От меня ожидают, что я «остепенюсь»? Хочу ли я остепениться? Знаю ли я, что, черт возьми, это значит ― остепениться?
Черт. Я не могу дышать.
– Айзек. ― Эверли застенчиво улыбается мне. ― Знаешь, я не ожидаю, что ты станешь другим теперь, когда он мертв.
Я просто смотрю на нее, беспомощный, потому что не знаю.
– Это было бы скучно. А ты… ― она наклоняется и целует меня, ее волосы падают занавесом вокруг моей головы, ― ты не способен быть скучным. Это одна из тех вещей, которые я в тебе люблю. ― Улыбка становится шире и теперь сияет на всем лице. Повернувшись, она выходит из комнаты, прихватив с собой пустые кружки.
О, Боже, комната кружится.
А еще мне очень хочется схватить ее и повалить на кровать, черт возьми.
На кухне раздается звон тарелок и шум воды в раковине. По крайней мере, у меня есть небольшая передышка. Я смотрю из окна спальни на линию деревьев, где я стоял не так давно, гадая, какой окажется ее квартира.
– Итак… ― Таннер хихикает. ― Когда свадьба?
– Отвали. ― Я свирепо смотрю на него. ― Как Шей?
Его лицо морщится.
– Прикуси язык. Я бы принял Эверли в любой день ― даже несмотря на то, что она была огромной занозой в моей заднице весь последний год.
Я пристально смотрю на него. Он из тех людей, которые не выдерживают давления.
Он сломается.
– Перестань так на меня смотреть, ― ворчит он. ― Шей ― это совсем другое дело.
– Ладно.
Он вздыхает.
– Она живет у какого-то придурка с судимостью. Я присматриваю за ней только потому, что все еще чувствую ответственность. К тому же, моя мама привязалась к ней. Конец.
– А. Это услуга маме. Точно.
– Перестань пытаться сменить тему, раздражая меня.
Я беру бутылку воды и делаю небрежный глоток.
– Я задал простой вопрос.
– Ага. Я буду твоим шафером?
– По-твоему, я похож на парня, готового к свадьбе?
– Только не говори мне, что ты собираешься водить за нос этого бедного, сногсшибательного ангела. Есть миллионы мужчин, которые уведут ее у тебя прямо из-под носа в одно мгновение. И даже не позаботятся о том, чтобы твой член еще мокрый.
У меня подскакивает давление.
– Тебе, мой друг, осталось каких-нибудь пять секунд до того, как придется бежать.
– Просто говорю. ― Его глаза довольно сверкают, как у придурка. ― Ты должен поступить правильно с этой девушкой. Она ― драгоценность.
– Хорошо, дедушка. В этом тысячелетии людям не обязательно быть женатыми, чтобы иметь долгосрочные отношения.
Его смех звучит чертовски торжествующе.
– Все, что я слышал, это то, что ты признаешь, что это отношения. И слово «долгосрочные».
Я бросаю в него бутылку с водой, забыв, что он когда-то играл в бейсбол.
– Наверное, это любовь. ― Голос Таннера затихает вдали.
– Да, ― рассеянно бормочу я, глядя в окно и замечая, что деревья начинают расплываться.
Может, это я угасаю? Может, какая-то часть меня отключилась. Я уплываю куда-то за линию деревьев, к горизонту, где нет ничего, кроме синевы.
– Подожди… ― Его голос доносится откуда-то издалека. ― Я пошутил, вроде как. Ты…
– Эй, мы можем поговорить?
Голос Эверли доносится до меня из дверного проема, и я так резко вжимаюсь в постель, что мое раненое плечо начинает пульсировать.
Черт.
– Таннер, ты говорил, что остановился в мотеле за углом? ― спрашивает она. ― Как насчет того, чтобы вернуться к нам позже?
– Да. Я ухожу. ― Он извиняется, быстро машет рукой и исчезает за дверью спальни. ― Я забираю последние кексы, ― кричит он, после чего входная дверь закрывается.
И вот я остаюсь наедине с женщиной, которая хочет поговорить.
– На улице красиво. ― Я приподнимаюсь на локтях, с трудом сдерживая напряжение в голосе. ― Думаю, свежий воздух пойдет мне на пользу.
– Ни в коем случае. ― Она перелезает через меня на кровать и обнимает за талию. ― Не знаю, кого ты пытаешься одурачить, но я вижу, как тебе на самом деле больно.
– Со мной все будет в порядке.
– Я вижу боль в твоих глазах, поэтому принесла это. ― Она раскрывает ладонь, показывая мне обезболивающие, затем берет воду, которую Таннер вернул на приставной столик после того, как я ее бросил, и жестом показывает, чтобы я проглотил их. ― И, кстати, если ты сейчас встанешь с этой кровати, я отправлю тебя прямиком в больницу. Не испытывай меня.
– Да, мэм. ― Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме тепла ее тела, прижимающегося к моему, и, не в силах сопротивляться, падаю обратно на подушки.
Ее голос становится более мягким.
– Послушай, я знаю, что это не самая любимая тема для разговоров, но я думаю, что нам пора обсудить ужасную тему чувств.
– М-м-м, у меня определенно есть какие-то чувства. ― Я приподнимаю бедра, чтобы убедиться, что она чувствует то же самое.
– Хватит меня отвлекать. ― Она легонько шлепает меня по бицепсу. ― Я слышала, что сказал Таннер. Теперь я хочу знать, что думаешь ты.
Что ж, пять секунд назад я думал, что я возбужден, а теперь я снова думаю, что меня тошнит.
– Нам обязательно выяснять это сегодня? Мы можем двигаться шаг за шагом. Посмотрим, как мы будем себя чувствовать завтра или на следующей неделе. ― Я сглатываю. ― Может быть, нам никогда не придется давать этому название. Однажды мы могли бы проснуться, и все прояснилось бы само собой.
Черт, почему я все еще говорю?
– Хм… ― Она задумчиво смотрит на меня, держась достаточно далеко от моего паха, чтобы я не мог легко перевести разговор на другие темы. ― Нет, мы не обязаны выяснять это сегодня, и да, мы можем делать это постепенно.
Слава Богу.
– Но тот факт, что ты пять раз произнес слово «мы» во время этого панического бреда, говорит мне о многом.
Я не знаю, что на это ответить.
– Правда?
– Да. Особенно если учесть, что это было связано с будущим. Похоже, ты думаешь, что у нас есть что-то, что ты не хочешь прекращать прямо сейчас.
– А ты ожидала этого от меня?
Она проводит пальцами по своему лбу и опускает их к щекам. Ее тело прижимается к моему.
Она выглядит… задумчивой? Полной надежды? Грустной?
Я не знаю, но на этот раз я не пытаюсь ее отвлечь.
– На самом деле я не знаю, о чем ты думаешь, Айзек. ― Ее глаза блуждают по моему лицу, изучая меня, словно она пытается сложить кусочки головоломки. Ее руки опускаются, одна из них легко касается моего сердца. ― Я не знаю, чего ты хочешь и что тебе нужно; останешься ли ты здесь или исчезнешь в ближайший час. Но я знаю, что от одной мысли об этом мне хочется плакать.
В ее голубых глазах мерцает блеск.
В моей груди, в том месте, где лежит ее рука, возникает боль, и это никак не связано с травмой.
– Как ни странно, я надеюсь, что тот факт, что ты, кажется, на грани срыва, ― хороший знак. ― Ее губы складываются в слабую улыбку. ― Если бы тебе было все равно, ты бы просто ушел, не оглянувшись. Не так ли?
– Да. Наверное, так и было бы.
– Тогда я буду считать это положительным моментом. ― Ее пальцы перебирают мои волосы, слегка поглаживая, успокаивая, спускаются к затылку, чтобы нежно размять там ноющие мышцы.
– Я не знаю, как это, Пчелка.
– Быть вместе? ― Она слегка хмурится. ― Это не так уж сложно. Мы делаем это прямо сейчас.
Вздохнув, я поднимаю здоровую руку, жестом приглашая ее прижаться ко мне.
– Между прочим, ты единственный человек, с которым я когда-либо думал об этом.
Она тянет свое лицо к моему, потираясь о мою щетину.
– Это хорошее начало.
Потолочный вентилятор медленно вращается над нашими головами, и я смотрю на него, не мигая, позволяя ему погрузить меня в гипнотическое состояние.
– Я просто не уверен, что тебе от меня нужно. Или что будет дальше.
Она тесно прижимается ко мне своим телом.
– Все отношения развиваются. Единственное, что нам нужно знать прямо сейчас, ― хотим ли мы жить дальше друг без друга.
Я смотрю ей в глаза.
– Я не хочу.
– Я тоже.
Я киваю.
Мы просто позволим этому развиваться.
Ее губы касаются моих, и я прижимаюсь к ним, соединяя наши рты. Моя рука путается в ее волосах, оттягивая голову назад. Затем я провожу языком по линии ее подбородка к шее, где прикусываю нежную кожу.
На меня снисходит озарение, которое должно было быть очевидным с самого начала.
– Я никуда не собирался уходить сегодня ночью, ― шепчу я ей в горло.
Она мечтательно мурлычет, ее глаза закрываются.
– Или завтра. ― Мои пальцы скользят между ее ног, вырывая у нее стон. ― Или на следующей неделе.
Или, возможно…
Никогда.
ГЛАВА 52
Пять месяцев спустя
Мои пальцы крепко сжимают руль, когда я смотрю вперед, наблюдая, как мамы с колясками скользят по свежезалитому асфальту, впитывая солнце Санта-Клариты. Вчерашний дождь закончился, но его след остался в сверкающих каплях, прилипших к ветвям деревьев под ясным голубым небом.
Я бросаю взгляд на бунгало Эллисон ― свежее оштукатуренное здание с коричневыми ставнями, расположенное в типичном для среднего класса районе. Это должно было стать воплощением ее мечты ― начать все с чистого листа. Хороший мужчина рядом с ней и надежда создать семью в обозримом будущем.
Но на лужайке перед домом уже висит табличка «Сдается в аренду», а эта надпись ― как пара металлических щипцов, сжимающих мое сердце.
Тяжело сглотнув, я глушу двигатель и выбираюсь из машины. Не знаю, чего я жду от сегодняшнего дня. С тех пор как пять месяцев назад все рухнуло на подиуме в Сан-Франциско, я видела Эллисон всего один раз, и это было далеко не сердечное воссоединение. Похороны Джаспера прошли как в тумане. Она была так убита горем, что я осталась в стороне, позволив себе лишь мимолетно обнять бывшую лучшую подругу ― но так крепко, что я до сих пор чувствую эти объятия, когда закрываю глаза и задерживаю дыхание.
Я ушла рано, планируя связаться с ней, когда пыль уляжется, но меня встретило радиомолчание.
В конце концов на связь вышла ее мать, сообщив, что Эллисон уехала в Южную Африку, чтобы пожить у своей тети, пока восстанавливается и разбирается с последствиями нашего общего ада.
Понятно. Я знаю, каково это ― хотеть спрятаться.
Я также знаю, что бегство ― это лишь повязка на рану, которая продолжает кровоточить. Рано или поздно все просачивается наружу, заставляя тебя встретиться с болью лицом к лицу.
Я иду к ее оливково-зеленой двери, и каждый шаг дается мне тяжелее предыдущего. Только что посаженные цветы вдоль дорожки кажутся яркими, почти вызывающими на фоне всего, что осталось недосказанным между нами. Я не готовилась к этому разговору и теперь жалею об этом. Раньше слова так легко лились между нами, но теперь они словно застревают где-то между ребрами и горлом. Подняв руку, чтобы постучать, я замираю на мгновение, прежде чем прикоснуться костяшками пальцев к дереву.
Дверь со скрипом открывается, и вот она.
Эллисон стоит в дверном проеме, ее рыжие волосы собраны на затылке в свободный хвост. Под глазами залегли тени, и она пытается улыбнуться, но не получается. Она будто стала меньше, как будто мир давит на нее со всех сторон.
Ее взгляд встречается с моим.
– Ты пришла, ― говорит она мягко, почти недоверчиво.
Я киваю, стараясь говорить спокойно.
– Конечно, пришла.
Напряжение между нами гудит, как невидимая проволока, натянутая до предела и готовая лопнуть. Но впервые после похорон мы стоим лицом к лицу.
Это начало.
Прежде чем тишина становится удушающей, я делаю шаг вперед, потому что не собираюсь позволять ей разрастаться.
– Могу я войти?
Она моргает раз, два. Затем она распахивает дверь пошире и отступает в сторону.
– Да… да, входи. Пожалуйста.
В гостиной повсюду разбросаны картонные коробки, они громоздятся на столешницах и обеденных стульях. Мои шаги гулко разносятся по почти пустому помещению, а взгляд останавливается на жемчужно-белом диване и примыкающем к нему столике. На меня смотрит фотография в рамке ― Джаспер и Эллисон улыбаются на залитом солнцем пирсе, их лица прижаты друг к другу. Ее волосы блестят и переливаются, а его рука покровительственно лежит у нее на плече.
Они выглядят счастливыми. Чистыми. Как будто мир еще не показал им свои зубы.
От этой картины я застываю на месте.
Я смотрю на коробки, каждая из которых помечена аккуратным черным маркером ― кухня, книги, спальня ― все это части жизни, которую она пытается собрать по кусочкам.
– Извини за беспорядок, ― говорит Эллисон, отходя в сторону. Она вытирает руки о джинсы, натянуто улыбается, переводя взгляд на фотографию на журнальном столике. ― Арендаторы въезжают в дом первого мая, и нам еще многое предстоит сделать. Наверное, мы могли бы встретиться в кафе или еще где-нибудь, но…
– Мне так жаль. ― Мои глаза наполняются слезами, от эмоций перехватывает горло. ― Это прекрасный дом.
– Да, ― выдыхает она, на мгновение замешкавшись. Эти слова трудно, так трудно произнести. ― Кто-то будет здесь счастлив.
Я смахиваю набежавшую слезу.
– А где твои собаки?
– Они побудут с моей мамой, пока я собираю вещи. Так проще уладить все дела.
– Ты переезжаешь к ней?
Легкий кивок.
– На некоторое время, во всяком случае. Мне нужно встать на ноги, а ипотека здесь оказалась слишком большой, чтобы покрыть ее на мою зарплату в банке. Я подумываю о том, чтобы найти что-нибудь подешевле. Не могу представить себе, как можно опуститься до еще одной квартиры. Собакам нужен двор, чтобы бегать, а я просто… ― Ее глаза затуманиваются, по лицу пробегает боль. ― Со мной все будет в порядке. Восстановление требует времени, ты же знаешь?
– Ты знаешь, что да. ― Я подхожу ближе, перекидывая свои длинные волосы через плечо. ― Если тебе нужна помощь с переездом, я могу прилететь в любое время. Я сама сейчас в процессе переезда. Мы купили дом, требующий ремонта, примерно в часе езды к востоку от Сан-Франциско.
– Мы?
– Да. ― Прочистив горло, я прикусываю щеку. ― Айзек. Он…
Все.
Но я не могу произнести это слово ― не хочется говорить о своем «всем», когда Эллисон собирает разбитые останки своего «всего».
– Он ― мужчина, с которым я встречаюсь, ― заканчиваю я, отводя глаза. ― Мы познакомились… в плену.
Ее глаза вспыхивают.
– Ого.
– Не совсем начало волшебной сказки, но все… хорошо. Действительно хорошо. ― Я жду, что она вздрогнет, отступит, замкнется в себе и застынет. Часть меня испытывает необходимость извиниться или хотя бы смягчить остроту моего неуместного признания. ― Я имею в виду, мы вроде как…
– Я так рада за тебя, Эв.
Мои глаза снова наполняются слезами. Ее слова звучат искренне, а на губах расцветает улыбка, сияющая, настоящая и честная. Я бросаю еще один взгляд на фотографию, ощущая, как чувство вины и облегчения борются в моей груди.
– Ты не одинока, ― шепчу я, слова выходят дрожащими, но подлинными. Мой взгляд возвращается к ней. Сердце колотится, я тянусь к ее руке, переплетая наши пальцы. ― Я здесь ради тебя.
Ее нижняя губа дрожит, когда она сжимает мою руку в ответ.
– Я тоже никогда не хотела, чтобы ты оставалась одна. Боже, я пыталась, я так старалась дотянуться до тебя, быть рядом, когда …
– Я знаю, ― хриплю я, и слезы начинают литься потоком. ― Я не была готова.
Вот почему это так болезненно.
Никто не был готов, никто не ожидал такого. Это выходит за рамки извинений и поверхностного напряжения. Мы уже не те же самые люди.
И все же… это так.
Я думаю о том, что однажды сказала мне Куини:
― Одни люди растут, другие регрессируют. Когда растут, они становятся лучшей версией того, кем они уже являются. А когда регрессируют, это значит, что они слишком напуганы, чтобы расти.
