Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)
Меня пронзает жалкая мысль ― скучаю по своим ночным рубашкам.
Не понимая, что это значит, я выкидываю это безумие из головы и сосредотачиваюсь на том, что предстоит. Я стараюсь оставаться в реальности. Сегодня будет хороший день.
Эллисон присоединяется к нам двадцать минут спустя, когда женщина-врач с седыми волосами дает мне инструкции. Она выписывает рецепт на антибиотики и обезболивающие, а затем говорит, чтобы я не напрягалась в течение следующей недели. Не поднимала тяжести, не занималась активной деятельностью. Я смотрю на нее, рассеянно кивая, но понимаю только каждое второе слово. Я в оцепенении, в тумане неизвестности.
– Я купила тебе новый телефон. ― После ухода доктора Эллисон протягивает мне мобильный, и ее лицо озаряет улыбка с ямочками. ― Я подумала, что он может тебе понадобиться.
Я смотрю на него так, будто это древняя реликвия, выкопанная из могилы.
– О. Спасибо.
– Я не очень разбираюсь в технике, но могу попробовать помочь тебе настроить его. Я запишу свой номер.
– Отлично. ― Я беру телефон и сжимаю его пальцами. Тягостный, инородный предмет. ― Я не уверена, что помню, как им пользоваться.
– Ты быстро вспомнишь.
Эллисон и мама непринужденно болтают рядом со мной, пока я присаживаюсь на край кровати и смотрю на вазу с цветами. Забрать их с собой? Кажется, им осталось недолго.
Впрочем, все когда-нибудь умирает.
Люди.
Мечты.
Любовь.
– Эверли?
Я смотрю на маму, медленно моргая. Мои мысли путаются, сменяются мрачными. Я не понимаю, что со мной не так. Это счастливый момент, самый лучший момент.
– Простите, я немного не в себе. В это трудно поверить.
Женщины обмениваются встревоженными взглядами, и мне это не нравится.
Со мной все будет в порядке. Я адаптируюсь, научусь снова жить в реальном мире. Мало кто может с уверенностью сказать, что выбрался из такого ада, как мой, целым и невредимым. Всем моим поврежденным частям нужно время, чтобы зажить. А это не происходит за три дня.
Я в порядке.
Я вздергиваю подбородок, когда в комнату входит еще один человек. Я задерживаю дыхание и смотрю на своего мужа. Он только что принял душ, на нем поло в черно-белую полоску, заправленное в отутюженные черные брюки. На ногах у него, как всегда, мокасины. Волосы уложены гелем и блестят в свете ламп, ни одна прядь не выбивается.
Джаспер замирает, оглядываясь по сторонам, словно ожидал, что я буду одна.
Атмосфера в комнате меняется.
Ощутимо.
Засунув руки в карманы, он смотрит на Эллисон, которая быстро отворачивается и начинает что-то набирать в своем мобильном телефоне.
Мама прочищает горло и отходит в другой конец комнаты.
Я хмурюсь. Внезапно я чувствую себя посторонней, единственной в комнате, кто не посвящен в секрет или только им известную шутку. Наступившая тишина тяготит меня, я встаю с кровати и перекинув хвост вперед, начинаю возиться с секущимися кончиками.
– Доброе утро. Наконец-то я ― свободная женщина. ― Никто не смеется. Никто не отвечает. ― Напряженная компания, ― бормочу я, натянуто улыбаясь.
Джаспер, наконец, слегка улыбается и идет в мою сторону, выглядя скованным и напряженным.
– Это важный день.
– Да. Я пытаюсь решить, что мне сделать в первую очередь. ― Я прикусываю губу. ― Все самое жизненно важное я уже сделала. Приняла душ. Почистила зубы. Съела желе. Думаю, следующее в списке ― чашка горячего кофе.
– Уверена, это можно устроить. ― Вклинивается мама. ― У меня дома есть твое любимое лакомство. Хрустящее арахисовое масло.
При этой мысли у меня текут слюнки, и аппетит, кажется, возвращается.
Джаспер подходит ближе, проводит рукой по своим собранным волосам.
– Я как раз направлялся в офис, когда узнал, что тебя выписывают. Я решил заехать и проводить тебя.
Мои губы дергаются.
– Так официально.
Его голос затихает, когда он оглядывается по сторонам, а затем снова смотрит на меня и сглатывает.
– Послушай…, наверное, тебе потребуется немного пространства, пока ты встанешь на ноги. Я знаю, что тебе тяжело. Я думаю, мы можем поужинать на следующей неделе и поговорить. Воссоединиться.
Мое горло гудит, как пчелиный улей.
– Конечно.
Это не то, чего я хочу.
Я хочу обнять его. Поцеловать его. Заснуть рядом с ним, чтобы биение его сердца усмирило мой беспокойный разум и унесло в залитые солнцем сны. Я хочу танцевать на кухне под аромат свежеприготовленного завтрака и есть китайскую еду на вынос у потрескивающего камина.
Но между нами пропасть. Старый шаткий мост, по которому я не могу пройти, не упав в глубокую темную воду. Все, что я могу сделать, ― это держаться изо всех сил, пока доски опасно шатаются у меня под ногами.
Я тянусь к нему. Мои пальцы обхватывают его запястье, и сердце замирает, когда он вздрагивает и отстраняется. Это кратковременно, но разрушительно. Смертельный удар по моему едва сшитому сердцу.
Раскаяние наполняет его глаза. Вспышка вины. Он пытается сгладить неловкость, опуская руку мне на плечо и извиняющимся жестом пожимая его.
Инстинкт заставляет меня перевести взгляд на Эллисон.
Я не знаю, почему.
Я замечаю, как напрягается ее поза, а на лице появляется странное выражение. Повернувшись к нам спиной, она склоняет голову и смотрит в свой телефон.
Я снова поднимаю взгляд на Джаспера.
– Что происходит?
Он вздрагивает, это непроизвольная реакция.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что все стало странно, когда ты вошел сюда.
– Тебе показалось. Просто нужно время, чтобы…
– Не делай этого. ― Паника захлестывает меня. Я сглатываю, пульс учащается от волнения. ― Что-то происходит.
Моя мама подскакивает к нам и вмешивается:
– Давай отвезем тебя домой, Эверли. Я хочу показать тебе новую пристройку. Маленькую солнечную комнату, которая…
Я отступаю назад.
– Пожалуйста. Кто-нибудь, скажите мне, что я упускаю. ― Мои зубы начинают стучать против моей воли. ― Кто-то умер? Этого не может быть ― все, кем я дорожу, находятся в этой комнате. ― В мире произошло какое-то трагическое событие? Апокалипсис?
Такое ощущение, что да.
Моя интуиция говорит мне, что что-то не так, что все не так. В легких ― осколки, в груди ― дыры, у ног ― кровь.
Джаспер качает головой и проводит рукой по лицу.
– Ничего страшного, ― выдыхает он.
Ложь.
Что-то точно произошло, и это что-то убьет меня прежде, чем у меня появится шанс жить по-настоящему.
Я знаю это.
Я чувствую это.
Я снова смотрю на Эллисон. Она все еще стоит ко мне спиной, но больше не занята своим мобильным телефоном. Он болтается в сжатом кулаке, а обе руки дрожат.
– Джаспер, ― шепчу я, поднимая глаза к его пепельно-серому лицу. ― Почему ты не хочешь прикоснуться ко мне? Не обнимешь меня? Не поцелуешь? Почему ты не носишь кольцо?
– Это просто… слишком быстро. ― Он снова качает головой, его адамово яблоко перекатывается в горле. ― Я не знаю, как это сделать. Что правильно, что неправильно. Это сбивает с толку… Это…
Мой взгляд мечется между моими любимыми людьми. Единственные люди, о которых я думала два года, что они ждут меня по ту сторону моей камеры пыток. Мой свет в конце темного, удушливого туннеля. Они что-то скрывают от меня.
Они предатели.
Уперев руки в бока, я делаю глубокий вдох, снова поднимаю взгляд на Джаспера и вижу его. По-настоящему вижу.
И мне кажется, что я знаю. Это обрушивается на меня, как ураган.
Я знаю, я знаю, я знаю.
Но я не хочу знать.
Чувство вины смотрит на меня темно-зелеными лужами.
Предательство.
Меня тошнит. Мой желудок сводит судорогой. Желчь обжигает горло, грудь словно разрывает.
– Нет. ― Это шепот, тихий вскрик, когда все внезапно становится кристально ясным. ― Нет…
Эллисон начинает плакать.
Моя мать стоит в стороне, прижимая руки к груди, по ее лицу текут слезы.
Подтверждение.
Джаспер берет меня за плечи и наклоняется, глядя мне прямо в глаза.
– Я не хотел, чтобы ты узнала об этом вот так. В его голосе ― мука, гравий и сера. ― Боже, Эверли, мне так жаль.
Я вырываюсь из его объятий и падаю на кровать. Меня трясет, я дрожу с головы до ног. Время искажается, зрение затуманивается.
Я слышу крик, и мне кажется, что это мой, когда в палату вбегают медсестры словно в черно-сером, лишенном цветов тумане. Руки тянутся ко мне, лица расплываются, к носу и рту прижимают кислородную маску. Мои рыдания приглушенно звучат в ушах, когда кто-то берет мою руку и сжимает. Моя мама. Она рыдает, ее горе смешивается с моим, и это все, что я чувствую.
Горе.
Невыносимое горе.
– Нет, ― кричу я сквозь маску, когда игла вонзается в мой локоть. ― Нет!
Мой муж.
Мой муж и моя лучшая подруга.
Они вместе.
Медсестра удерживает меня, пока другая возится с капельницей. Я бьюсь и кричу, рыдаю, слезы застилают мне глаза.
Я просовываю руку под подушку и сжимаю синий гитарный медиатор, сворачиваясь в клубок и содрогаясь от душераздирающей боли. Лекарства текут по моим венам, делая все возможное, чтобы успокоить мой агонизирующий разум. Это не может быть реальностью. Я променяла один кошмар на другой.
Когда мои крики ослабевают до всхлипывания, я вспоминаю как почувствовала, что потеряла его, пока успокоительные препараты уносят меня прочь. Я вижу это в совершенно новом свете, мой самый большой страх оживает в ярких красках.
Джаспер и Эллисон стали жить дальше. Оставили меня позади, как призрак, привязанный к месту, которое больше никто не посещает.
Теперь я понимаю ― мир не забыл обо мне.
Но они забыли.
ЧАСТЬ 2
ЖИЗНЬ ― ЭТО НЕОБРАТИМЫЙ ПРОЦЕСС, И ПО ЭТОЙ ПРИЧИНЕ БУДУЩЕЕ НИКОГДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОВТОРЕНИЕМ ПРОШЛОГО
– УОЛТЕР ЛИППМАН
ГЛАВА 33
На следующий день с перевязанной рукой и гудящей головой я следую за папой в его кабинет, горя желанием рассмотреть свое таинственное сокровище. Оно должно быть крутым ― я это заслужил.
В конце концов, вчерашнее приключение привело меня в отделение неотложной помощи с растяжением запястья, этой ужасной повязкой и легким обезвоживанием. Как бы мне ни хотелось сразу же по возвращении отправиться в лабораторию, мама и папа настояли на том, что я не в состоянии играть в детектива, пока не отдохну.
Закрывая за собой дверь, я слышу, как звук эхом разносится по светлому, стерильному кабинету, где пахнет латексом и научными экспериментами. Вся комната кажется серьезной, как место, где раскрываются вековые тайны.
И, стоя посреди нее, я почти уверен, что вот-вот разгадаю одну из них.
Папа осторожно, чтобы не повредить каркас, ставит шкатулку на свой массивный дубовый стол. Грязь падает с боков, осыпаясь на папки из плотной бумаги, но верхняя часть по-прежнему покрыта толстым слоем грязи.
Мой взгляд останавливается на буквах, вырезанных на дереве: FOREVER.
Определенно подозрительно.
В то время как моя младшая сестра больше заинтригована нитями паутины, свисающими со шкатулки, я сосредоточен на содержимом. Она старая, из тех вещей, которые пахнут сырым деревом и секретами. Миниатюрный гроб.
Я наблюдаю, как отец изучает ее, глаза слегка прищуриваются, как будто он анализирует данные, переключаясь туда-сюда между предметом и своими мысленными заметками, как будто собирает воедино кусочки головоломки, которые видит только он.
– Что, по-твоему, внутри? ― спрашиваю я, опираясь бедром о стол. ― Старые любовные письма? Драгоценности? Мумифицированное тело?
Шкатулка не настолько большая, чтобы вместить тело, но там может быть голова.
Может быть, бедренная кость или две.
Папа усмехается, затем бросает на меня косой взгляд и проводит рукой по копне своих вьющихся каштановых волос.
– Почему у меня такое чувство, что ты хотел бы, чтобы это было последнее?
– Потому что я твой сын, а у тебя самая крутая работа в мире.
Его выражение смягчается, на лице проступает задумчивость.
– Это не всегда так. ― Он потирает ладони и вздыхает, кивая на что-то в другом конце комнаты. ― Подай мне вон тот набор инструментов. Тот, что с мелкими алмазными насадками.
Я беру изящный кейс и ставлю его на стол.
Отец выбирает инструмент с тщательностью хирурга, устанавливая на место тонкий резец.
– Это поможет нам вскрыть замок, ничего не повредив.
Мой пульс учащается, когда инструмент оживает, его звук ― мягкое обещание открытий. Я завороженно смотрю, как папа проводит им по краю ржавого замка. Искры прыгают, как крошечные светлячки, а запах нагретого металла смешивается с запахом земли. Он делает паузу, чтобы оценить свои успехи, а затем аккуратно проходится еще раз.
С приятным щелчком замок открывается, и папа откидывается назад с торжествующей ухмылкой. Отложив инструмент в сторону, он поворачивается ко мне.
– Готов?
Большинство отцов, вероятно, захотели бы сначала сами заглянуть внутрь, опасаясь травмировать двенадцатилетнего сына отрезанным пальцем или коллекцией зубов, но только не папа. Может, он и не догадывается, что я с пяти лет тайком разглядываю его фотографии с места преступлений, но он знает, что я в курсе всех странных и неприятных подробностей его работы.
Я киваю, сердце колотится.
Наконец он открывает крышку, и из нее вырывается слабый запах плесени, словно призрак чего-то древнего. Внутри, укрытый тонким слоем истлевшего бархата, лежит…
Вау… что это?
Похоже на маленькие песочные часы, прикрепленные к потускневшей серебряной цепочке.
Стекло помутнело, и внутри что-то есть, но что именно, я не могу разобрать.
– Что за… ― Я вздыхаю и протягиваю руку, но вовремя останавливаюсь.
– Можно я потрогаю?
Отец некоторое время изучает песочные часы, а затем кивает.
– Аккуратно.
Я осторожно беру их в руки, цепочка ощущается инородной в моих руках. Песочные часы маленькие, и они кажутся странно… живыми.
– Песочные часы на цепочке? ― Я наклоняю их, наблюдая, как медленно пересыпается содержимое. ― Как ты думаешь, для чего они?
Папа наклоняется ближе, нахмурив брови.
– Может, декоративные, а может, ритуальные. Трудно сказать.
– Это жутко. ― Я слабо улыбаюсь, поднося их к свету. ― Но мне нравится.
Отец выпрямляется, его тон становится задумчивым.
– Давай не будем спешить с выводами. Я проведу несколько тестов и посмотрю, сможем ли мы выяснить их происхождение.
– Думаешь, они прокляты?
Папа усмехается.
– Будем надеяться, что нет.
Но когда он смотрит, как я беру в руки крошечные песочные часы, на его лице мелькает тень, короткая, но безошибочная.
Я уверен, что даже он не был готов к этой загадке.
ГЛАВА 34
Настоящее ― год спустя
Моя улыбка ярче полуденного калифорнийского солнца, когда я вхожу в участок с керамической тарелкой, завернутой в фольгу. Астрид встречает меня у стойки регистрации такой же улыбкой, как и у меня.
– Должно быть, наступил новый месяц. ― Она встает со своего кресла на колесиках и рассматривает спрятанные угощения. ― Он сейчас у шефа. Возможно, тебе придется немного подождать.
Я бросаю взгляд на свои воображаемые часы.
– У меня есть Kindle, много еды и я никуда не тороплюсь. ― Опустившись в кресло в приемной, я с довольным вздохом устраиваюсь поудобнее. ― Спасибо, Астрид.
– Есть какие-нибудь зацепки?
– Пока нет, но я терпелива.
– Таннер использует другое слово. ― Она поджимает губы и наклоняет голову. ― Неумолимая, да?
Осмотрев свои кутикулы, я беззаботно отвечаю:
– Несносная.
– Точно.
Проходит двадцать минут, пока я постукиваю ногами и насвистываю себе под нос, играя в телефоне, в то время как детективы и другие сотрудники прохаживаются мимо, помахивая мне и весело болтая. Когда Таннер открывает дверь и видит меня, сидящую в приемной с тарелкой брауни на коленях, его плечи опускаются. На его лице появляется раздражение, он качает головой и машет рукой в мою сторону, направляясь через все отделение к своему кабинету.
Я иду за ним, высоко подняв голову, черные туфли-лодочки стучат в такт моим шагам, а пирожные с двойной помадкой поблескивают в свете окна.
Поставив тарелку на его рабочий стол, я перекидываю локоны через плечо и с приятной улыбкой приподнимаю подбородок.
– Доброе утро.
Он пристально смотрит на меня.
– Точно.
– Не понимаю, почему ты всегда такой ворчливый. Я приношу тебе еду. ― Я пожимаю плечами, кивая в сторону тарелки. ― Твои коллеги меня любят.
– Это потому, что им не приходится иметь с тобой дело. Они только пожинают плоды твоих вполне достойных способностей к выпечке. ― Он опускает взгляд на тарелку, приподнимает фольгу и берет одно пирожное. Когда он откусывает большой кусок, на его пальцах остается сахарная пудра. ― Ты мастер манипуляций, Эверли Кросс.
– Теперь Мэйфилд. ― Я упираю руки в бока и вздергиваю бровь. ― Ты что, составляешь мой профиль?
– Просто констатирую очевидное. У тебя шило в заднице с момента нашей первой встречи, и теперь ты пытаешься вытянуть из меня ответы ― которых у меня нет, заметь, ― с помощью сахара и углеводов.
Он не ошибается.
Через две недели после того, как я переехала к маме, превратившись в сгусток душевной боли, я договорилась о встрече с детективом Таннером. Я надавила на него по поводу Айзека. Большую часть разговора он был непроницаем, но потом наступил момент, который я никогда не забуду, едва уловимая реакция.
Я упомянула Сару, сестру Айзека, и по его лицу пробежала тень.
Боли.
Чего-то личного.
Он моргнул, отгоняя то, что я уже заметила, и прочистил горло.
– Он рассказал тебе что-то о ней?
У меня перехватило дыхание. Я снова уставилась на него, пытаясь разглядеть что-то за его маской.
– Это ты мне скажи.
Таннер замолчал и быстро взял себя в руки.
– Послушай… мне очень жаль, но мы не нашли никаких следов его присутствия. Я верю тебе и не говорю, что ты выдумала этого парня, но мы тщательно обыскали то место. Все обнаруженные останки были идентифицированы. Его там не было. Если ему удалось выбраться, он исчез. Может, он сел на самолет и покинул страну. Сменил личность. Ты сказала, что у него их несколько, возможно, он мог быть каким-то мошенником.
Его слова звучали убедительно, но…
У меня сильная интуиция, и я доверяю ей больше всего на свете. В тот день я что-то увидела. Я почувствовала, как инстинкты зашевелились внутри. Таннер знает больше, чем говорит.
Теперь я поставила перед собой задачу докопаться до истины.
Я не уверена, защищает ли он меня и поэтому скрывает подтверждение его смерти, чтобы избавить от возможной душевной боли, или же за этим скрывается что-то более сложное. В любом случае, я упряма. Раз в месяц я проделываю более чем пятичасовой путь из Сан-Франциско в Лос-Анджелес и заезжаю в участок ― остановка на пути к дому моей матери.
Я приношу угощения. Я улыбаюсь.
Постоянное напоминание о том, что я никуда не денусь.
Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, в кабинет Таннера врывается другая женщина с коротко подстриженными рыжими волосами до плеч, татуировками на обеих руках и пухлыми алыми губами. Светло-зеленые глаза извергают огонь.
– Тебе нужно отступить, ― шипит она, проносясь мимо меня и упираясь обеими ладонями в его стол. ― Я серьезно.
Поза Таннера меняется, когда он видит ее, и в его взгляде появляется что-то новое. Сначала мягкость, но потом что-то более неуловимое.
– Я занят, Шей.
– Освободи свое расписание. Я подожду. ― Женщина смотрит на меня, как будто только что заметила мое присутствие. Она немного сдувается. ― Привет.
– Привет.
– Тебе он тоже доставляет проблемы?
Таннер обходит стол, берет ее за руку и выводит из кабинета.
– Наоборот. Сегодня у меня нет времени ни на одну из вас. ― Они выходят из комнаты, и Шей вырывает руку. ― Ты можешь записаться на прием у Астрид. Я буду свободна где-то в следующем году.
Похоже, я не единственная, у кого шило в заднице.
Рыжеволосая с раздражением смотрит ему прямо в лицо.
– Ты не имеешь права. Будешь и дальше вмешиваться в мои дела, и я превращу твою жизнь в ад.
– Не сомневаюсь.
– Я серьезно, Люк.
Таннер машет рукой коллеге-детективу, который подходит к нему с недовольным вздохом.
– Тебе нужно идти. Мы можем поговорить позже. Сейчас у меня встреча.
– Еще одна невинная жертва, которую ты домогаешься, я уверена. ― Она делает знак рукой детективу. ― Я ухожу. Не нужно посылать за мной своих телохранителей.
– Я бы никогда. ― Таннер скрещивает руки, в глазах вспыхивают эмоции. ― Только я надену на тебя наручники.
– Твоя влажная мечта. ― Улыбка появляется на ее губах, когда она смотрит на него своими нефритовыми глазами из другого мира. Затем улыбка превращается в твердую сталь. ― Держись от меня подальше, Люк.
Она стремительно удаляется, ее обтянутые кожей бедра и огненно-рыжие волосы покачиваются в одном ритме.
Таннер смотрит ей вслед, похлопывая рукой по бедру, и через мгновение возвращается с растерянным видом, потирая лоб двумя пальцами.
– Прости. Старая подруга.
– Выглядела очень дружелюбной.
– Ты собиралась уходить?
– Нет. Только что пришла. Расскажи мне, что ты знаешь.
Губы Таннера подрагивают, когда он делает глубокий вдох и опускается в свое рабочее кресло. Поворачивая его из стороны в сторону, он изучает меня, проводя подушечкой указательного пальца по губам.
– Ладно. Хорошо.
Мои глаза вспыхивают.
Меня захлестывает надежда, и я замираю, ожидая, что он скажет дальше.
– Знаешь, эти неоправданные, чрезмерные визиты действительно разожгли во мне азарт. Я нашел его ради тебя. ― Он открывает ящик, роется в нем и бросает на стол плотную папку.
– Не за что. Пожалуйста, никогда не возвращайся.
Потянувшись вперед, я спешу открыть папку, мое сердцебиение учащается втрое. Затем мои глаза прищуриваются от презрения, когда я вижу фотографию внутри.
– Ты мудак.
– Что? Почему? ― Он притворяется возмущенным. ― Это Айзек.
Я захлопываю папку.
– Айзек Морис Ноттингем ― старый человек. Ему явно за восемьдесят. Минимум.
– Девяносто один.
– Я тебя ненавижу.
– Ты сказала, что он, скорее всего, старше тебя. Я не из тех, кто исключает потенциального подозреваемого на основании того, как общество воспринимает разницу в возрасте. ― Откинувшись в кресле, он складывает руки на рубашке цвета хаки и улыбается с притворным обаянием. ― Его семья заявила о его пропаже около года назад. Сроки совпадают.
– Возможно, он задремал.
Безразличное пожатие плечами.
– Ну, он выделялся. Его нашли на лодке. Женщины любят мужчин с лодками.
– У него не хватает зубов.
– Зубы переоценивают. Лодки ― нет.
– Ты смешон. ― Задыхаясь, я смотрю на него с яростью в глазах. Он думает, что все это шутка. ― Ты делаешь из этого пародию. Это несправедливо.
Губы Таннера приоткрываются, чтобы что-то ответить, но ничего не выходит. Он молчит, и я готова поклясться, что на его лице мелькает тень вины.
– Эверли, мне очень жаль. Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
– Я хочу, чтобы ты сказал то, что знаешь. Скажи мне правду. Я не выдумала этого человека. Он был настоящим. Айзек, Ник, как там его звали. Айзек, его настоящее имя было Айзек. Темные волосы. Карие глаза. Грубоватый. Рост более шести футов, мускулистое телосложение.
Он вздыхает и отводит взгляд.
Я подхожу ближе к столу.
– Он не был моим воображаемым другом, он был моим настоящим другом. И если он мертв… пожалуйста, просто скажи мне. Я не могу жить, не зная об этом. Это ужасно и подтачивает меня изнутри. ― Мой голос дрожит. ― Достаточно того, что мой похититель все еще на свободе… Мне нужно, чтобы все закончилось.
Он проводит рукой по челюсти и почесывает щетину, его глаза светятся сочувствием.
– Я бы хотел добиться этого. Правда. Мы все еще выслеживаем Леонарда Винсента. Моя команда продолжает работать. Но пока это все, что я могу сказать.
Мой желудок сжимается, а в груди нарастает острая боль.
В голове мелькает имя ― Леонард Винсент. Когда Таннер впервые произнес его, я чуть не рассмеялась. Оно звучало слишком обыденно, слишком по-человечески. Не то что монстр, которого я называла Хранителем времени.
Я напоминаю себе, что он ушел, что он забыл обо мне. Он бизнесмен, худший вид самовлюбленного нарцисса, а я ― всего лишь ниточка в его паутине. Он не стал бы тратить время на поиски женщины, связанной с его черным рынком. Это слишком рискованно, слишком глупо, слишком… ниже его достоинства.
У меня перехватывает дыхание.
Я смотрю на Таннера несколько секунд, ожидая продолжения, ожидая чего-то еще. Я пытаюсь прочесть его, пытаюсь снять каждый слой лжи.
И я вижу это ясно, как день, прячущееся в глубине его карих глаз, полных сожаления.
Я не ошибаюсь.
Он точно знает, кто такой Айзек, и даже его хорошо натренированная маска детектива не может скрыть правду от моих врожденных инстинктов.
Когда-нибудь он сдастся.
Но пока этот день не наступил.
– Ладно, ― бормочу я, глядя себе под ноги и стискивая зубы. Я замираю на мгновение, прежде чем развернуться, и мои волосы развеваются, когда я машу ему через плечо. ― Увидимся в следующем месяце, детектив. Я принесу черничные булочки.
Несколько сотрудников ободрительно кричат.
Ворчание Таннера провожает меня до двери.
– Не могу дождаться.
ГЛАВА 35
Тем временем…
Она ждала меня в отеле в Бухаресте.
Я покупаю пачку «Честерфилд» в круглосуточной табачной лавке, когда мальчик лет восьми трогает меня за локоть, протягивает мне ключ-карту и указывает на здание через дорогу. Затем он убегает, оставляя меня решать, что это ― ловушка или что-то другое. По какой-то причине моя интуиция склоняется к последнему.
Это что-то другое.
С сильно бьющимся сердцем я пересекаю городскую улицу и вхожу в номер 238.
В мягком свете лампы, она бледная и хрупкая, одетая в черное кружево и распростертая, как подношение. Длинные бронзово-золотистые локоны, словно водопад, рассыпаются по краю кровати, окрашенные в мрачный красный цвет. С их концов на пол падают капли.
Кап, кап, кап.
Ее голубые глаза пусты, горло перерезано от уха до уха.
Я пересекаю комнату и поднимаю крошечную стеклянную безделушку, стоящую на приставном столике.
Затем я раздавливаю ее ботинком.
Свернуть шею гораздо сложнее, чем это изображают в кино. Та, что сейчас в моих руках, толстая и мускулистая, как и мужчина, которому она принадлежит. Не стоит усилий. Раздавить его трахею гораздо легче, а удушение не менее эффективно.
Но сначала…
– Возможно, ты меня не услышал. ― Я наклоняюсь и шепчу ему на ухо. ― Где они?
Он плотно сжимает губы. Я спрашиваю уже в третий раз. И это после того, как я раздробил ему одно колено, сломал руку, вывихнул второе плечо и разбил нос.
И все равно ничего.
– Тогда попробуем задать другой вопрос ― где твой босс? ― я упираюсь коленями ему в грудь, пока не слышу, как что-то хрустит, и разжимаю руки, чтобы дать ему вдохнуть.
Его голос похож на скрежет ногтей по меловой доске.
– Убей меня.
– Если ты настаиваешь.
Я всем своим весом наваливаюсь на горло, пока его лицо не становится багровым, и он не теряет сознание. Но я продолжаю. Когда сердце парня останавливается, я встаю и ухожу.
Милосердие осталось в прошлом.
Когда я начал свою миссию, я не планировал убивать кого-то, кроме своей конечной цели, но если вы работаете на гребаного серийного убийцу, следует смириться с высоким риском стать жертвой.
Как неоднократно предупреждал меня Таннер, это скользкая дорожка. С каждым разом играть роль палача становится все легче.
Наша маленькая игра в кошки-мышки началась, как только я покинул больницу. Используя собранную информацию о других объектах его международной сети, я начал наносить по ним удары, один за другим. Освобождал жертв, сжигал здания дотла, лишая его источника дохода.
Стоит быть честным ― на самом деле я бью по его эго.
Впервые я напал на его след в Бразилии, где он просочился из тени, как ядовитая слизь, которой он и является. Прочесывая континент, я следовал за слухами об американце в бегах, который подходил под его описание. Именно там я совершил ошибку, оставив выживших, которые работали на него. Они следовали за мной по нескольким континентам, пока мне это надоело и я не прикончил их.
Урок, мать его, усвоен.
Конечно, Винсент снова сбежал ― сначала в Африку, потом в Индонезию, а теперь в Европу. Ничего страшного, я все еще иду по его следу, попутно уничтожая его бизнес. Включая лабораторию в Калифорнии, я ликвидировал четыре его объекта, используемых для черного рынка, и не собираюсь останавливаться, пока его наследие не превратится в кучку тлеющего пепла.
Тогда я увижу, как горит и он.
Держа пистолет так, чтобы сначала стрелять, а потом задавать вопросы, я продвигаюсь по коридору, бесшумно ставя одну ногу перед другой. Достаточно малейшей оплошности, и мне конец. Главный этаж, возможно, и пуст, но есть еще подвал и верхний уровень, которые нужно проверить.
Дверь слева от меня приоткрыта, тусклый свет отражается от старого паркета. Не теряя концентрации, я заглядываю внутрь. Вниз ведет шаткая лестница, освещенная лишь одной голой лампочкой.
В подвал.
Я двигаюсь медленно, вздрагивая от каждого скрипа, пока не оказываюсь у подножия лестницы. В отличие от других мест, куда я проникал, здесь я не нахожу пленников ― ни живых, ни мертвых, ― но по запаху и разбросанным вещам я понимаю, что они здесь были.
Судя по вещам, в группе были дети. Такого я еще не видел.
Это выводит меня из себя.
Когда я выхожу из подвала и обыскиваю верхний этаж, я уже не так осторожен и двигаюсь не бесшумно. Я слишком взбешен.
Оказывается, это не имеет значения, потому что здесь только один человек.
– Да, сэр, их девятнадцать. ― Услышав чей-то голос, я скольжу вдоль стены в коридоре верхнего этажа и заглядываю в открытую комнату.
В небольшом кабинете, освещенном лишь светом компьютера, сидит невысокий, худощавый парень. С первого взгляда не видно никаких признаков оружия, и он слишком поглощен телефонным разговором, чтобы заметить, как я подкрадываюсь к нему сзади.
– Они в зоне ожидания возле доков. Лодка отплывает через два часа. ― Я смотрю через его плечо на экран компьютера и вижу адрес, за которым следует пронумерованный список имен, с указанием пола и возраста.
Я был прав. Это дети.
– Нет, никаких следов вашего парня. Вы уверены, что он выбрался из Джакарты?
Ах, Джакарта. Его парни чуть не добрались до меня там, но…
– Если ты говоришь обо мне, ― говорю я возле его уха, ― я выбрался из Джакарты.
Его последний вздох ― это тихий стон.
Прижав пистолет к его голове, я забираю телефон у него из рук и подношу к губам.
– На пятерых меньше, ублюдок.
Затем я нажимаю на курок и вешаю трубку.
Жар обжигает мне лицо, заставляя отступить на несколько шагов. Сирен пока нет, поэтому я позволяю себе задержаться, чтобы достать телефон и отправить сообщение, оставаясь в тени за пределами мерцающего оранжевого сияния.
Иногда приятно потратить минутку на то, чтобы насладиться военными трофеями.
Господи, я говорю так, будто мне место в одном из исторических романов Эверли.
В голове мелькают пропитанные кровью кудри и безжизненные глаза.
Я качаю головой и напоминаю себе, что это не…
Это была не…
Почему я просто не могу забыть?
Но теперь это чертовски опасная игра, и каждый уничтоженный мною объект поднимает ставки еще выше. Я должен найти этого ублюдка до того, как он сделает свой следующий ход. Потому что сейчас я играю с огнем.
