Текст книги "Необратимость (ЛП)"
Автор книги: Челли Сент-Клер
Соавторы: Дженнифер Хартманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
– Отлично. ― Его руки обхватывают мои запястья. ― Давай найдем ее вместе, а потом я отвезу тебя в больницу. Мы поймаем этого парня. Я обещаю. Он ушел в лес, в самую глушь, я отправлю команду прочесать местность.
– Нет. ― Вывернувшись из его хватки, я отступаю. Я и так уже потерял слишком много времени. ― Неважно, что со мной будет. Мне все равно. Нет, если он останется на свободе. Он убил Сару, Таннер. Она была здесь, и он убил ее. ― Моя грудь вздымается. ― Мне нужно идти.
Я оставляю его стоять там, надеясь, что он сделает так, как я прошу. Переходя на бег, от которого у меня трещат кости и подгибаются колени, я устремляюсь к линии деревьев.
Ничто не удержит меня от моей миссии. Я должен сдержать обещание.
– Портер! ― в последний раз зовет Таннер. ― Айзек!
Но меня уже нет.
ГЛАВА 29
Проходят часы.
Кажется, что это часы. Каждый из них болезненно растягивается, как упругий шар горя в моей груди. Я смотрю на Джаспера сквозь прутья. Он прислонился к решетке, его плечо прижато к правой стороне клетки, а грудь медленно вздымается и опадает.
– Как ты думаешь, что они с нами сделают? ― спрашивает он, пока я бесцельно рисую большим пальцем ноги узоры на пыльном полу. ― Будут пытать? Расчленят? ― Он наклоняет ко мне лицо и хмурится. ― Тот человек в серебристом костюме… он показался мне творческим типом. Сатанинский ритуал, кислотные ванны, средневековые методы пыток. Что-то такое извращенное. ― Поежившись, Джаспер добавляет: ― Скафизм. Он еще практикуется?
Я морщу нос.
– Не думаю.
– Может, они продадут нас тому, кто больше заплатит, и мы станем цирковыми артистами.
Последний час я рассказывала ему подробности своего плена.
Про уколы, потерю сознания.
Роджера.
Книги, сувениры, жестоких медсестер и доктора с глазами-бусинками и крысиными ушами.
Крики. Ужас. Других жертв.
Я изо всех сил уклоняюсь от темы Айзека, сообщая ему лишь незначительные подробности. Не знаю почему, но Айзек кажется мне слишком личным, как лелеемый секрет. Я рассказываю ему только то, что он был последним заключенным по ту сторону моей стены.
Я не говорю, что так и не увидела его лица.
И я не говорю ему, что его лицо ― это единственное, что я хотела увидеть больше всего за последние пару месяцев. Больше, чем я жаждала вдохнуть свежий воздух и почувствовать солнечные лучи на своей коже.
Но я понимаю, что это к лучшему, что я так и не смогла выяснить ни цвет его глаз, ни текстуру его волос, ни линии его челюсти. Если бы я увидела его лицо, я бы съела себя заживо. Выпотрошила изнутри.
И тогда от меня ничего бы не осталось.
Я нужна Джасперу прямо сейчас. Ему нужно, чтобы я была сильной, спокойной и бдительной. Я научилась жить с такой болью. Это продолжалось два мучительных года.
Его слова доходят до меня, когда я прислоняюсь спиной к клетке. Наше будущее предстает в мрачных красках, но вряд ли что-то может быть хуже, чем это.
Хуже, чем мое собственное чувство вины.
– Я не знаю, ― бормочу я. ― Я никогда не думала о том, чтобы стать артисткой цирка.
– Мм… Звучит как самый приемлемый вариант.
Сомневаюсь в этом.
– Невозможно понять, что будет дальше. Это место непредсказуемо.
Он смотрит на меня, в его зеленых глазах отражается смесь тоски и отчаяния.
– Как ты справлялась? Психологически?
Резонный вопрос.
По правде говоря, я сама не знаю. Люди даже не представляют, на что они способны, пока их не бросят в преисподнюю без защиты, без подкрепления и без выхода. Когда ты прижат спиной к стене, ты опираешься на нее, чтобы устоять на ногах. Когда твоя жизнь проносится перед твоими глазами, ты превращаешь это мелькание в свет ― свет в конце туннеля. Ты принимаешь каждый день таким, какой он есть, зная, что это еще один шанс пробиться на другую сторону.
Никто никогда не готовится к худшему сценарию. Но инстинкты выживания ― наше величайшее оружие, оружие, которое бездействует, пока мы не сталкиваемся с невообразимым.
И тогда мы начинаем бороться.
Мое дыхание выравнивается, когда я закрываю глаза и шепчу:
– У меня не было другого выбора.
Время идет.
Пятьдесят семь секунд.
Голос Джаспера звучит все дальше с каждой секундой, пока, в конце концов, я не засыпаю. Изнеможение уносит меня в кошмары, охваченные огнем, и слышу, как Айзек зовет меня по имени, как пламя лижет стены и с потолка рушатся обугленные балки.
Я в ловушке.
Моя кожа плавится, волосы горят.
– Эверли, ― зовет он неразборчиво. Он произносит мое имя, как вступительные аккорды мрачной увертюры. ― Ты ищешь не там.
Я иду на его голос, пробиваясь сквозь стену густого дыма. Я двигаюсь как в замедленной съемке, мимо меня проносятся огненные полосы, все охвачено пламенем.
Я не могу найти его. Я не могу…
Вот.
Тень движется. Это он. Я не вижу его лица… но я чувствую его.
Утешение. Забота.
Айзек.
Сквозь мерцающий жар тянется рука. Его рука тянется к моей. Наши пальцы наконец-то соприкоснутся. Больше никаких стен, никаких барьеров. Я тянусь, тянусь, тянусь…
Но его рука распадается.
Превращается в пепел в тот момент, когда мы соединяемся.
Я открываю рот, чтобы закричать, но ничего не выходит. Мои слова тоже превратились в пепел. Все превратилось в пыль и обломки. Уже слишком поздно.
Его голос ― последнее, что я слышу, прежде чем резко вынырнуть в реальность.
Но это не голос Айзека, выкрикивающего мое имя.
Это голос Джаспера.
И я чувствую не огонь… я чувствую дым.
Мои веки трепещут, когда запах дыма наполняет мой нос, и облако страха снова накрывает меня.
– Эверли, проснись! ― В отчаянии кричит Джаспер. ― Эверли!
Я резко выпрямляюсь, мои глаза широко распахиваются. Джаспер стоит на коленях, обеими руками сжимая решетку, и смотрит на дверной проем. Проследив за его взглядом, я едва не задыхаюсь, когда вижу, как в комнату проникают серые клубы.
С ревом и визгом срабатывает сигнализация.
Боже мой!
Я опускаюсь на четвереньки и начинаю дергать за решетку.
– Помогите! Кто-нибудь, помогите нам!
Никто нас не слышит. Никто не идет на помощь.
Это самый худший сценарий ― тот, который я никогда не рассматривала. Медленная, мучительная смерть, когда я сгораю заживо, а эхо криков моего мужа преследует меня до последнего вздоха.
Нет, нет, нет.
Меня охватывает паника. Я дергаю и дергаю за решетку, но безрезультатно. Просунув руку между прутьями, я тяну за висячий замок, пока мои пальцы не начинают кровоточить.
Хранитель времени.
Он не позволил бы мне умереть здесь вот так. Я ― его товар. Я все еще нужна ему.
– Помогите! ― кричу я, задыхаясь от дыма. ― Помогите нам!
– Господи… Господи. Эверли, что нам делать? ― Джаспер повторяет мои действия, пытаясь открыть свой замок. Не получается. Бесполезно. ― Черт!
Небольшое прямоугольное окно открывает мне вид на коридор. По другую сторону от него мерцают оранжевые языки пламени. Здание охвачено огнем, и мы в ловушке.
Обречены на смерть в этих клетках.
Из моих глаз брызжут слезы. Я поворачиваюсь к Джасперу и подползаю к нему так близко, как только могу.
– Джаспер…
– Эверли. ― Его глаза блестят от ужаса и раскаяния. ― Я только что вернул тебя. Я не могу потерять тебя снова. Я отказываюсь.
– Джаспер. ― Мой голос дрожит сквозь стон отчаяния. Я сжимаю прутья решетки и плачу. ― Расскажи мне историю.
Он в нерешительности приоткрывает губы. Быстрое покачивание головой говорит мне, что у него нет слов.
Джаспер бросает взгляд на дверной проем, на его лице потрясение.
– Пожалуйста, ― умоляю я дрожащим шепотом. Я стою на коленях. ― Поговори со мной.
Сделав долгий вдох, он прижимается лбом к решетке и закрывает глаза.
– Давным-давно… жила-была женщина. Сидела в винном баре со стопкой бумаг и блокнотов, разбросанных по столу, зажав карандаш зубами. Я сразу обратил на нее внимание. Ее голубые глаза, пышные волосы, красивое лицо. Я должен был узнать ее имя. ― Он сглатывает стон. ― Я должен был узнать ее.
Я киваю, зажмуривая глаза, из них текут новые слезы.
– Продолжай.
– Сначала она не хотела со мной разговаривать. Она была занята своим эссе о жуках.
– Жук-бомбардир. ― Я заставляю себя рассмеяться сквозь слезы, когда по коридорам разносится тревожный звон. ― Когда ему угрожают, он может с поразительной точностью выбрасывать из своего брюшка кипящую ядовитую химическую смесь.
– Именно так. ― Дым густым облаком заполняет помещение. Джаспер кашляет, прежде чем продолжить. ― Я сказал: ― Такая красивая девушка, как ты, должна быть на рекламных щитах, а не прятаться в винном баре, изучая защитные механизмы жуков.
– Я сказала, что мне нравятся жуки.
– Я сказал, что мне нравишься ты. ― Он посылает мне грустную улыбку, его глаза слезятся от горя и дыма. ― Я дал тебе свою визитную карточку. Месяц спустя ты подарила мне свое сердце.
Я кашляю сквозь слезы, мои легкие горят.
– Джаспер, я…
Дверь распахивается. Раздаются голоса.
Мое сердце выскакивает из груди.
– Сюда!
Я вскакиваю на ноги и ударяюсь головой о верхнюю часть клетки. Джаспер зовет, размахивая руками, когда в комнату врываются люди в огнеупорных костюмах.
Я не могу в это поверить.
Я сплю.
– Помогите нам! ― кричит Джаспер. ― Вытащите нас отсюда!
Болторезы срезают висячие замки.
Мой. Джаспера.
Мы свободны.
Когда я выползаю из клетки, меня поднимают на ноги.
Я чувствую себя оцепеневшей. Живой.
Кашляя и задыхаясь, я бегу к мужу, когда один из мужчин перехватывает меня, поднимает на руки и выносит через открытую дверь. Джаспер идет за мной, опираясь на пожарного, чтобы не упасть. В коридорах полыхает пламя, а мои глаза застилают дым и слезы. Впереди выход. Свобода. Это все, чего я хотела, чего жаждала, к чему стремилась…
– Подождите! ― умоляю я, вырываясь из хватки мужчины. ― Айзек. Мы должны найти Айзека!
Он держит меня крепче, его голос звучит глухо сквозь защитную маску.
– Мы выводим всех, мэм. Сохраняйте спокойствие.
Но я не могу оставаться спокойной. Айзек может быть все еще внутри этого горящего здания.
– Нет, пожалуйста, нам нужно вернуться. ― Я вырываюсь, умоляю. ― Пожалуйста! Мы должны вернуться!
Он не отвечает и продолжает идти вперед.
Я оглядываюсь назад и вижу, как Джаспер закрывает рот и нос передней частью рубашки. Он шагает вперед, прижав подбородок к груди. Сигналы тревоги оглушительны. Мои отчаянные призывы заглушаются шумом.
– Айзек!
Может, он уже выбрался.
Может быть, он уже на свободе.
Боже, пожалуйста…
Когда мы оказываемся на улице и вдыхаем теплый мускусный воздух, я зажмуриваю глаза ― нас встречает слишком яркий, слишком интенсивный вихрь полицейских огней. Уткнувшись лицом в плечо мужчины, я делаю первый за два года вдох, наполненный запахом природы.
Я глотаю его. Смакую его.
Я делаю это снова, поднимая лицо к ночному небу, не открывая глаза. Легкий ветерок ласкает мою кожу. Мои волосы развеваются. Громкие звуки окружают меня, но я теряюсь в этом моменте. Что-то такое простое, такое обычное, такое чистое… что-то, что я больше никогда не буду принимать как должное.
Я встаю на ноги, все еще держась за руку пожарного, чтобы сохранить равновесие. Я приоткрываю один глаз, но из-за мигающих полицейских огней это больно. Слишком ярко. Прижав ладони к глазам, я несколько минут привыкаю к новой обстановке.
Затем мои веки медленно открываются. По одному. В поле зрения попадает толпа людей: спецназ, полицейские, пожарные, шланги, машины скорой помощи.
Где Айзек?
Джаспер хватает меня сзади.
Я издаю хриплый крик, когда он заключает меня в объятия, и вдыхаю еще один запах, который больше никогда не приму как должное, ― его. Остатки дубового одеколона и шампуня с ароматом чайного дерева атакуют мои чувства, смешанные с дымом и потом.
Я рыдаю, прижимаясь к его груди, обвивая руками шею и притягивая ближе.
– Эверли… Боже мой. ― Он целует мои волосы, гладя обеими руками мою спину. ― Я с тобой, детка. Я рядом.
Прижимая его к себе еще крепче, я целую шею над воротником. Он обхватывает мое плечо одной рукой и слегка отодвигает, скользя взглядом по моему перепачканному сажей лицу. Я вижу выражение неподдельного благоговения, он морщит лоб, губы приоткрываются.
Я ошеломленно смотрю на него.
Он постарел.
Его глаза выглядят по-другому.
Обняв ладонями его лицо, я провожу большими пальцами по его слегка заросшей щетиной челюсти.
– Я думала, ты умер, ― хриплю я, и слезы льются с новой силой. ― Я не надеялась, что смогу снова прикоснуться к тебе.
Что-то поднимается в нем, наполняет его глаза.
Мука.
Он тяжело сглатывает.
– Я думал, ты умерла. ― Длинные пальцы перебирают мои спутанные волосы. ― Я верил в это. Эверли, я…
Его слова обрываются, когда подходит офицер и берет меня за локоть.
– Мисс, нам нужно отвезти вас обоих в больницу. Скорая ждет.
Меня отрывают от Джаспера, и я оглядываюсь по сторонам. Широкий участок травы и сорняков огорожен густыми деревьями. Никаких других зданий не видно. Мы в какой-то глуши.
Мои глаза отчаянно ищут.
Я ищу кого-то. Безликого человека.
Голос.
Двоих мужчин в наручниках ведут к полицейской машине. Позади меня женщина рыдает в руках у офицера, ее ночная рубашка разорвана в клочья, кожа покрыта сажей и кровью.
Офицер тащит меня к машине скорой помощи. Я продолжаю напряженно оглядываться по сторонам, надеясь заметить мужчину с темными волосами, в джинсах и темно-синей футболке. Но я его не вижу.
Когда мои ноги догоняют офицера, я поднимаю глаза на человека в форме.
– Вы спасли человека по имени Айзек? ― Я пытаюсь вырваться, но он держит меня за запястье. ― Он был в плену, как и я. Я не могу его найти…
– Все выбрались, мисс.
Ложь.
Не все.
– Пожалуйста, я не могу его найти. Я…
Подходит второй мужчина, похожий на детектива. У него русые волосы и теплые карие глаза. Он встает перед нами, останавливая меня вытянутой рукой.
– Могу я узнать ваше имя? ― спрашивает он.
– Я… ― Мой разум словно в тумане, в мире грез. ― Эверли. Эверли Кросс.
В его взгляде мгновенно вспыхивает узнавание.
Он знает меня. Из новостей. СМИ.
Но он больше ничего не говорит, лишь коротко кивает мне, прежде чем переключить внимание.
– Подождите… подождите, нет, пожалуйста. Я ищу кое-кого! ― Я кричу в его удаляющуюся спину. ― Мне нужно найти Айзе…
– Сюда, пожалуйста, ― прерывает меня офицер.
Детектив исчезает в хаосе. Безнадежность наваливается на меня, когда двери машины скорой помощи открываются и из нее выкатывают каталку.
Мне не нужна каталка. Мне нужно знать, что он выжил.
Я не могу оставить его здесь.
Не могу.
Джаспер берет мою руку в свою, переплетая наши пальцы.
– Все в порядке. ― Он успокаивающе сжимает мою ладонь, наблюдая, как на моем лице отражается агония. ― Они найдут твоего друга.
– Я… я не могу его бросить. Джаспер, ты не понимаешь, я…
– Все будет хорошо. Твоя мама встретит нас в больнице. Теперь все в порядке. ― Наши пальцы разжимаются, и я отстраняюсь от него. ― Ты едешь домой.
Домой.
Слезы текут по моим щекам, когда я смотрю через плечо Джаспера на охваченное пламенем здание. Дым поднимается к небу, образуя на усеянном звездами полотне графитовые спирали. Я чувствую жар на своей коже.
Огонь. Люди. Джаспер.
Тепло.
Но по спине у меня пробегает холодок. Зубы стучат. Я обхватываю себя обеими руками, дрожь охватывает меня от пальцев ног до макушки.
Я мечтала об этом моменте каждый день на протяжении двух лет.
Годы.
Каждую секунду я представляла себе именно эту сцену.
Свобода. Безопасность. Спасение.
Плохие парни проигрывают.
Я выигрываю.
Но когда меня усаживают в машину скорой помощи, рядом со мной мой муж, и впереди у меня вся жизнь…
Я чувствую поражение.
ГЛАВА 30
Я щурюсь от мириад мигающих огней.
Камеры щелкают без остановки.
Но я не на подиуме. Я не в студии с профессиональными фотографами и загримированными моделями. Никаких вечеринок, шампанского, дорогих платьев и блестящих туфель на высоких каблуках.
Я сижу в кресле-каталке и меня везут по тротуару к дверям больницы, а репортеры устроили засаду. Приложив ладонь ко лбу, я оглядываюсь по сторонам. Они повсюду.
Это ослепляет.
– Эверли Кросс!
– Как вы себя чувствуете?
– Миссис Кросс! Что с вами случилось?
– Где вы были?
– Это был трюк для СМИ?
Последний вопрос заставляет меня вскочить. Врач скорой помощи хватает меня за плечо, толкает обратно вниз, но я сопротивляюсь и вырываюсь. Я несусь к морю камер, шлепая босыми ногами по тротуару.
– Мэм, давайте зайдем внутрь, ― обращается ко мне врач скорой помощи.
Я игнорирую его. Негодование сжигает мою кровь, когда я смотрю на нетерпеливые лица. На меня направляют микрофоны.
– Сделайте, пожалуйста, заявление, ― говорит брюнетка с аккуратным пучком, красными губами и в черных очках.
Я медленно моргаю. Осознавая вопрос.
У меня сводит живот, тело слабеет. Меня начинает лихорадить, но ярость придает сил.
– Это был не трюк. ― Все умолкают, слышны только щелчки камер. ― Меня держали в плену. Меня использовали и оперировали ужасные люди. Монстры.
Начинают сыпаться вопросы.
– Кто они были?
– Как вы выжили?
– Есть ли другие жертвы?
Прежде чем я успеваю ответить, Джаспер оказывается рядом со мной, оттаскивая меня подальше от слишком ретивой толпы.
– Эверли, пойдем. Ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь. ― Он уводит меня от толпы, прикрывая своим телом от ослепительных вспышек фотокамер. ― Сейчас не время для заявлений.
– Они… они думают, что я притворялась.
– Пусть. Это не имеет значения.
Меня возвращают в кресло и завозят внутрь через автоматическую дверь. Джаспер отпихивает свою коляску и берет меня за руку, поддерживая, пока я еду по коридорам, а сердце колотится где-то в горле.
Он проводит рукой по своему грязному лицу, а затем переключает внимание на меня.
– Уверен, у тебя тоже есть вопросы.
Мои глаза наполняются слезами, когда я сжимаю его руку.
– Я видела, как в тебя стреляли. Ты не двигался, едва дышал. Мне сказали, что ты мертв.
– Мне казалось, что так и было. Я едва выжил. ― Качая головой, он смотрит на свои дрожащие ноги и сглатывает.
– И долгое время я жалел, что пуля не забрала мою жизнь, потому что я не мог представить себе жизнь без тебя.
Наши глаза встречаются на мгновение, пока меня везут по коридору.
– Сколько времени тебе понадобилось на восстановление?
Его челюсть сжимается от боли.
– Вечность, ― мрачно отвечает он. ― Но теперь ты вернулась, так что, возможно, конец не за горами.
Мы снова сжимаем руки, повторяя ощущения в моем сердце.
Когда мы приближаемся к моей палате, я оглядываюсь по сторонам в поисках темноволосого мужчины. Я замечаю кого-то, лет тридцати, с черными, как смоль, волосами до плеч. Мои глаза вспыхивают, я резко поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть его.
Он смотрит на меня.
И я понимаю, что это не он.
Он слишком худой, слишком низкий. И глаза у него не карие.
Надежда покидает меня.
Вскоре меня закатывают за голубую занавеску и устраивают в небольшой палате. Мою ночную рубашку заменяют новой, из колючего хлопка с полупрозрачными пуговицами. Джаспер придвигает стул к моей кровати, и я ныряю под одеяло, стуча зубами. Адреналин иссякает, оставляя меня лишенной всех сил, и я чувствую, как в крови бушует лихорадка. Боль пронзает низ живота, заставляя меня с шипением подтянуть колени к груди.
– Эверли. ― Голос мужа звучит успокаивающе, когда он хрипло произносит мое имя. Он обхватывает мою ладонь двумя руками и наклоняется, упираясь подбородком в сжатый кулак.
Мои веки трепещут, пока я пытаюсь сосредоточиться и побороть боль. Медсестра подходит к моей кровати, возится с аппаратами и проводами. Я почти не чувствую, как игла вонзается в мою руку.
– Я скучала по тебе… так сильно. ― Я чувствую, что отключаюсь. Я не хочу уходить. ― Не оставляй меня.
– Я никуда не уйду.
– Ты тоже скучал по мне? ― От истощения мои слова еле слышно. ― Я держу Джаспера за руку. Это мой якорь.
– Больше, чем ты думаешь.
Его слова ― фон для прекрасных снов.
Я жива.
Я здесь.
Я свободна…
Через некоторое время я просыпаюсь с ощущением, что нахожусь в своей камере с белыми стенами. Лампы дневного света над головой режут мне глаза, пока я пытаюсь стряхнуть с себя дымку сна и вздохнуть полной грудью. Я слышу писк приборов. Шуршание. Тихий шепот.
Голос.
– Милая?
Мои глаза распахиваются, сердце делает сальто под ребрами. В поле зрения появляется панельный потолок, и я боюсь посмотреть налево. Я боюсь, что этот пузырь лопнет и я окажусь… там.
Теплые пальцы переплетаются с моими.
Воспоминания возвращаются ко мне.
Это реальность.
Она реальная.
– Мама? ― Я поворачиваю голову и смотрю на свою маму. Моя красивая мама, со слезами на глазах. Золотистые волосы с вкраплениями серебра собраны в свободный пучок. Морщинки обрамляют ее запавшие глаза, когда она смотрит на меня в ошеломленном изумлении. ― Мама…
Она бросается ко мне, прижимаясь всем телом.
Мы плачем вместе. Два года сдерживаемых слез.
Мои хрупкие руки обхватывают ее тело, пока она дрожит надо мной, ее горе и любовь увлажняют изгиб моей шеи. Она прибавила в весе.
Она потрясающая.
– О, Эверли. ― Она целует меня в ключицу, прежде чем оторваться от меня. ― Я причиняю тебе боль? Боже, прости, я…
– Нет, ты не делаешь мне больно. ― Мой голос низкий и надтреснутый. ― Я не могу поверить, что ты здесь.
Она держит меня на расстоянии вытянутой руки, изучая каждое проявление эмоций на моем лице.
– Моя малышка, ― шепчет она. ― Ты жива.
Я восторженно киваю ей, снова заливаясь слезами.
– Я жива.
– Я никогда не сомневалась в этом. Ни одну чертову секунду. ― Слегка встряхнув, она снова обнимает меня, и мы остаемся в таком положении. Грудь к груди, сердце к сердцу. Я позволяю ее жизненной силе согреть меня. Материнская любовь. Когда спустя несколько минут она встает на ноги, то обхватывает мои щеки ладонями, разноцветные кольца и безделушки впиваются в мою кожу. ― Посмотри на себя, милая. Просто посмотри на себя.
Моя нижняя губа подрагивает.
– Я выгляжу иначе?
Я даже не взглянула в зеркало.
Я похудела, это я точно знаю. Но мои глаза все еще голубые? Или они потускнели до жалкого серого оттенка? Мои волосы поредели? Выпали? Моя кожа, должно быть, выглядит нездоровой. Я не думаю, что узнала бы себя.
– Ты выглядишь идеально.
Я расплываюсь в улыбке, впервые с тех пор, как моя рука в последний раз была прижата к стене. Моя мама здесь. В этот момент у меня есть все, чего я могла желать, и даже больше.
Она придвигается ближе к кровати и снова берет меня за руку.
– Ты не обязана ничего рассказывать. Не сейчас. ― Большой палец проводит по моим костяшкам. ― У тебя есть столько времени, сколько тебе нужно.
Время.
Мне не нужно больше времени.
Все, что мне нужно, ― это прямо сейчас.
Я рассказываю ей все. Все, что помню об ужасающих событиях моего плена у Хранителя времени и его злобных приспешников. Пересадка яйцеклеток. Мужчины и женщины, которые появлялись по ту сторону стены только для того, чтобы затем исчезнуть.
Мама всегда была лучшим слушателем. Она говорила мне, что все, чего по-настоящему хочет человек, ― это быть услышанным. Поэтому она превратила это в искусство, в свой особый язык любви. В ее молчании есть утешение, и оно подпитывает мои слова и истории, пронизанные болью.
Когда мои силы иссякают, а голос становится хриплым, она забирается на мою маленькую кровать и обхватывает меня за талию. Я опираюсь на подушки и смотрю на ее пальцы, которые гладят мою руку от запястья до локтя. Моя мама обожает украшения. Кольца, браслеты, ожерелья. На ее указательном пальце появилось новое украшение, которое привлекает мое внимание. Оно в форме стрекозы.
– Что это? ― Я с любопытством прикасаюсь кончиками пальцев к золотому кольцу с лазурью.
Она смотрит на него и шевелит пальцем.
– Оно напоминало мне о тебе. О твоей любви к насекомым. ― Она улыбается. ― Стрекозы символизируют стойкость и перемены. Это помогало мне держаться. Быть рядом с тобой.
Я киваю, и на глаза снова наворачиваются слезы.
– Я никогда не верила, что ты умерла, Эверли. ― Она поднимает подбородок, взгляд встречается с моим. ― Никогда. Потеряна, да… но не ушла. Я бы знала. Я бы это почувствовала.
У мамы сильная интуиция.
Она любит природу, камни, благовония.
Когда я испытывала стресс, она говорила мне постоять босиком на траве. Когда мне было грустно, она советовала обнять дерево и вдохнуть запах его коры. Природа ― целительница, говорила она. В ней наша суть. Долгие годы у меня ничего этого не было. Ни солнечного света, ни травы, ни цветов, тянущихся к небу. Я превратилась в пустую оболочку.
С трудом переводя дыхание, я смотрю в потолок и думаю о Джаспере. Я почувствовала разрыв. Оборвавшуюся связь. Я убедила себя, что он мертв, потому что ощущала, как он покидает меня. Это был пронизывающий до костей ужас, который терзал меня в течение нескольких месяцев.
Но он жив.
Мои инстинкты ошиблись. Правда не могла достичь меня в месте заключения.
– Ты говорила с Эллисон? ― спрашиваю я, потянувшись к маминой руке. Она слегка напрягается. ― Она знает?
Мама медленно кивает.
– Да. Она в комнате ожидания. Сюда пускают только по одному человеку.
– Я скучала по ней.
– Она тоже скучала по тебе. Ужасно.
Я смахиваю слезу.
– Вы поддерживали связь?
– Конечно. Мы встречались за чашкой кофе, ходили по магазинам, обедали в патио. В последнее время реже…
Сглотнув, я закрываю глаза.
– Почему?
Некоторое время она молчит. Потом шепчет:
– Она была занята.
– Могу я ее увидеть?
– Конечно. ― Мама высвобождается из моих объятий и встает, разглаживая блузку. ― Я пришлю ее.
Она выходит из комнаты, а я натягиваю накрахмаленное одеяло до подбородка. Секунды текут, превращаясь в минуты.
Девяносто две, девяносто три…
Я откидываю волосы с лица, заправляя их под голову. Когда я ложусь обратно, что-то колет мне кожу головы.
Мои глаза округляются.
Гитарный медиатор.
Волна эмоций захлестывает меня, когда я сажусь и провожу пальцами по огромной копне волос в поисках бесценного сокровища. Оно все еще на месте, но едва-едва. Он запутался в нескольких выбившихся прядях. Морщась, я медленно вытаскиваю его, и мое сердце бьется чаще, когда он оказывается на ладони. Блестящая голубая капля.
Сары.
Его.
Я ставлю перед собой задачу найти его.
Я не сдамся, не перестану искать ― до тех пор, пока не выясню форму его глаз и изгиб губ. Айзек все еще жив, и этот медиатор предназначен ему.
Я разыщу его.
Скажу ему, что сожалею.
И тогда мы оба снова будем творить музыку.
Занавеска колышется, и я тянусь назад, чтобы спрятать медиатор под подушку, как раз в тот момент, когда мое внимание привлекает копна знакомых рыжих волос.
Эллисон стоит в изножье моей кровати. Глаза огромные. Веснушчатые щеки блестят от слез.
Моя лучшая подруга.
– Эв… ― Она делает осторожный шаг вперед, словно я мираж, который может рассеяться у нее на ее глазах. ― Боже… это действительно ты.
Я протягиваю руку, желая почувствовать ее. Обнять ее.
– Эллисон.
– Эв, ― снова хрипит она, прежде чем броситься вперед. Она прижимается ко мне, всхлипывая в волосы. ― Ты настоящая. Ты живая. Мне очень жаль. Мне очень, очень жаль.
Я закрываю глаза и вдыхаю ее запах. Сирень и ваниль.
– Не извиняйся.
– Я… не боролась… достаточно сильно. ― Еще больше рыданий, еще больше отчаянных объятий. ― Ты была жива… все это время.
– Ты не знала.
– Я должна была. ― Еще одно крепкое объятие. ― Иногда по утрам я просыпалась, веря, что ты все еще жива, потерялась и ждешь, когда мы тебя найдем, и чувство вины терзало меня. Давило на меня, опустошало тело и душу. А потом я засыпала ночью, думая, что ты паришь где-то среди звезд и смотришь на меня сверху. Умиротворенная.
Забавно, что у всех были разные точки зрения. Джаспер думал, что я умерла. Мама была уверена, что я жива. Эллисон мучилась от неопределенности, разрываясь надвое.
Потеря ― это так субъективно.
А исчезновения ― это особый вид потери. Ни завершения, ни ответов. Просто зияющая дыра неизвестности и душевной боли.
Со смертью проще. Смерть осязаема.
А исчезновения ― это просто трагедия, нити которой вечно болтаются в недосягаемости.
Я не могу представить, как это было для каждого из них. Подернутыми дымкой глазами я смотрю, как Эллисон садится, примостившись на краю моего матраса. Ее обычно загорелая кожа приобрела землистый оттенок. В ней нет жизни. Я хочу вернуть румянец ее щекам.
– Расскажи мне, что я упустила, ― прошу я, потянувшись к ее руке.
Ее глаза закрываются, она сглатывает.
– Так много. Все.
– Ты рассталась с Эриком?
Эрик был тем мужчиной, с которым она встречалась, когда меня похитили. Они были в ссоре после, казалось бы, провального отпуска в Белизе. Я до сих пор помню наши игривые текстовые сообщения той ночью. Наш последний разговор.
Эллисон заправляет свои тонкие рыжеватые волосы за уши и качает головой.
– Да. Все было кончено, как только мы приземлились в аэропорту. Я порвала с ним на выдаче багажа.
– Какая ирония.
Она выдавливает из себя легкий смешок.
– Да. ― Она отводит взгляд и поджимает губы. ― Твоя мама была для меня опорой. Она ― частичка тебя… прекрасная частичка. Она взяла меня под свое крыло, и мы горевали вместе. Я нашла в этом утешение.
– Я рада, ― мягко говорю я. ― Я рада, что вы поддерживали друг друга.
– Ты какое-то время поживешь у своей матери, пока не встанешь на ноги? ― Она смотрит на меня широко раскрытыми блестящими глазами.
Я хмурюсь.
– О… ну, я планировала вернуться в свой дом.
Она кивает.
– Верно… верно, конечно. Это хороший план.
Меня пронзает болезненная мысль.
– Мои вещи все еще там? Моя одежда? Личные вещи? ― Я не задумывалась о том, что Джаспер мог их пожертвовать. Продать или выбросить. Он думал, что я умерла, так что я не стала бы на него обижаться. И все же у меня сводит живот при этой мысли. ― Ничего страшного, если так. Я могу начать все сначала.
– Нет, нет, он этого не делал. ― Ее рука крепко сжимает мои пальцы. ― Все хранится на складе. Твоя мама не позволила ему ни от чего избавиться. Но… ― Она осекается, прикусывая губу. ― Это было больно для него. Жить в этом доме одному, окруженному воспоминаниями о тебе, твоей магией, проникшей во все комнаты. Это было… слишком. Надеюсь, ты понимаешь.
Мое горло сжимается.
– Я понимаю. Мы все можем начать сначала. ― Я грустно улыбаюсь. ― Вместе.
На ее красивом лице отражается боль. Острая, физическая боль.
– Вместе, ― шепчет она в ответ.
Следующий час мы проводим, наверстывая упущенное, начиная все сначала, рассказывая истории и превращая концовки в новые начинания. На мгновение кажется, что все как в старые добрые времена. Смех прорывается наружу. Слезы радости и заливистый смех. Она рассказывает мне о трех щенках, которых она усыновила, ― трио Пеппер, Джек и Чиз. Я пролистываю снимки на ее телефоне, и ее искренняя улыбка наполняется жизнью. Это трогает.
Это то, чего мне не хватало.
Это то, чего я жаждала.
И теперь у меня есть второй шанс.
Наконец-то пришло время жить той жизнью, о которой я мечтала на протяжении двух мучительных лет.
