Текст книги "За миллион или больше (сборник)"

Автор книги: Бретт Холлидей

Соавторы: Питер Чейни,Луи Тома
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

 Глава 1

«...Использовать это письмо как начало своего романа. Но сперва он хотел узнать мнение Мориса о приключившемся странном случае...»

Морис Латель перевернул последний листок рукописи, напечатанной почти на пятидесяти страницах. Он сразу узнал безукоризненный шрифт «Смит-короны» Морэ.

Сперва содержание развеселило Мориса, но постепенно стало все больше удивлять своей оригинальностью. Автор участвовал в событиях как. главный персонаж и писал о себе как о постороннем, в третьем лице.

– Чудной парень этот Даниель,– произнес Морис вслух и ударил кулаком по столу.

Милорд, спавший в удобном кресле, со скучающим видом открыл глаза.

– Хотелось бы мне знать, действительно ли он не представляет, что писать дальше, или просто мистифицирует меня.

Милорд тихо мяукнул и снова задремал.

– Видно, рукопись не произвела на тебя сильного впечатления,– сказал Морис.

Он имел обыкновение делиться с четвероногим другом своими проблемами. Таким манером ему частенько удавалось найти правильное решение, к которому простое размышление не приводило.

Морис имел высокий рост и приятную внешность. В спокойном расположении духа он походил на Милорда с его бархатистыми лапками, но при необходимости мог показать и когти. Он подошел к коту и погладил его по мягкой пушистой шерстке.

– Если он действительно попал в тяжелое положение, то мы должны ему помочь, не правда ли, Милорд? Но как? – Ответ на подобный вопрос было не легко найти.– Все же решение необходимо. Начнем сначала.– Он заметил, что Милорд окончательно заснул.—Э, брат, да тебя это не интересует...

  Лателю было сорок два года, он очень любил своего кота и свою профессию. Второе место занимала его квартира, обставленная с утонченным вкусом. Многочисленные гобелены и ковры приглушали все звуки. Но, конечно, превыше всего на свете для него была Изабель – частица его «я», неразрывно связанная с ним, как сердце или. мозг.

Он вошел к ней в комнату и застал крутящейся перед зеркалом. Она приветствовала его словами:

– Доброе утро, любимый кузен.

Он низко поклонился.

Изабель продолжала:

– Я заметила, что вы были озабочены, когда сегодня утром расстались со мной. Вы взяли меня за руку – теперь я прошу вас протянуть свою. Тогда я отказалась поцеловать вас, а сейчас поцелую.

С неподражаемой грацией она подошла к нему и чмокнула в щеку. Потом подвела к софе.

– Вы заявили мне, дорогой друг, что хотите поговорить со мной о дружбе. Сядем и поболтаем немного.

Изабель уже восьмой день репетировала сцену из пьесы «С любовью не шутят». Морис неохотно вошел в роль Пердикана и неумело продекламировал:

– Я спал... или сплю сейчас?

– Нет! – запротестовала Изабель,– Не так! Ты все испортил.

–  Надеюсь, твой Пердикан гораздо лучше,—заметил Морис...

– К счастью, да. Его играет Жан-Люк. Ты уже знаешь его: Он недавно репетировал здесь.

Изабель мечтала стать второй Сарой Бернар. Входя в роль, она словно начинала жить другой жизнью. Ее окружали бесчисленные жаны-люки, и все они были убеждены, что идут по пути к мировой славе.

– Сегодня вечером у нас репетиция,– продолжала она-.– Второй акт из пятой сцены. Я безумно волнуюсь.

Морис заметил это по ее чрезмерной веселости и блестящим глазам.

– Это признак таланта,– сказал он.

  – Хорошо бы так,

Изабель вздохнула. В свои девятнадцать лет она имела прекрасную девичью фигуру.' В пуловере и длинных брюках она стояла босиком на ковре и курила сигарету, не теряя от всего этого женственности и свежести. Белокурые волосы она связала в хвост. Над небольшим вздернутым носиком сверкали голубые глаза, а при улыбке на детски округленных щеках появлялись две ямочки.

Морис очарованно смотрел на нее, взволнованный нахлынувшими, воспоминаниями. Изабель была очень похожа на свою мать. Она унаследовала ее внешность, темперамент, артистические способности и ту прирожденную грацию, какой нельзя научиться. Изабель – это всё, что осталось у Мориса от счастливого брака, который смерть так рано разрушила.

– Извини, что помешал,—сказал Морис.—.Я ищу последний номер «Криминалистики».

Она указала на битком набитые книжные полки.

– Он должен валяться где-то там.

– Ты читала интервью с Даниелем?

– Еще не успела.

Настроение у нее испортилось: отец почти не обратил внимания на ее сценическое искусство. Она заметила ему об этом с укоризненным, выражением лица; делавшим ее неотразимой.

– Не сердись, мое сокровище, но Даниель прислал мне начало нового романа, громадную роль в котором играет его интервью. Его история – поразительная смесь вымысла и правды. В ней говорится, например, и обо мне.

– А обо мне?

Морис улыбнулся.

– Нет, тебя он позабыл.

– Как нелюбезно с его стороны,– совершенно серьезно произнесла девушка.

– Ты сердишься?

– Нет, но, вспоминая тебя, он мог припомнить и твою дочь, ее планы и цели.

– Ого! Ты уже думаешь о рекламе?

– Почему бы и нет? А если его роман будут экранизировать...

– Прежде он должен его закончить.

– За этим дело не станет. А потом он продаст его, как и все прочие. А если впоследствии начнут снимать фильм, возможно, найдется роль и для меня. У Морэ большие связи, и ему нетрудно будет устроить мне протекцию.

Теперь беседа перешла в область, которую Морис совсем не мог оценить. Изабель, разливалась соловьем. Она не видела препятствий к тому, чтобы Даниель помог ей сняться в фильме.

– Он же, наконец, называет себя твоим другом,– говорила она.

– Не только он, но и я.

Она пожала плечами.

– Я совсем не претендую на главную роль. Для начала подошла бы и второстепенная.

– А как быть с театральной школой?

– Ох, уж эта школа. Я еще нескоро закончу ее, а если снимусь в кино...

Желание дочери сделать карьеру огорчило Мориса.

– Почему ты так спешишь? – спросил он.

– Как же не спешить, папа? Мы живем в эпоху больших скоростей. Теперь все спешат. Но у тебя, конечно, старая закалка.

– Вот именно. Я дряхлый старик.

– Ты самый молодой отец во всем мире,– возразила она и поцеловала его,– Самый молодой и самый лучший.

У него потеплело на сердце. Однако его счастью мешали угрызения совести. В конце концов, Даниель может отказаться протежировать Изабель. Но кто же прав? Изабель со своими желаниями, честолюбием и молодостью или он, озабоченный отец, не желавший, чтобы его дитя заблудилось в дремучем лесу кинематографии? А может, современное дитя и не будет съедено волком?

В, холле раздался телефонный звонок. Изабель вскочила.

– Это Жан-Люк! – воскликнула она и вышла.

Морис задумчиво покачал головой и присел на пол возле книжных полок. Вытаскивая журналы, он по-прежнему думал о планах своей дочери. Она, как и ее покойная мать, воодушевлена мечтой сделать карьеру актрисы. В один прекрасный день она встанет на собственные ноги и покинет его. Тогда квартира опустеет.

«И я останусь один»,– с тяжелым сердцем думал Морис. Почувствовав нежное прикосновение к своей ноге, он опустил глаза и увидел Милорда. Кот терся о его лодыжку, глядя. на хозяина так, словно хотел сказать: «У тебя еще есть я»..

– Да, мой малыш,– вздохнул Морис.– Мы оба старики, и скоро мы одни останемся.

– Папа!

Морис вздрогнул, поднялся и, испугавшись бледности дочери, невольно оттолкнул Милорда в сторону.

– Что такое? – спросил он.

– Позвонили! Даниель...– Она. запнулась, затем воскликнула в ужасе: – Он умер!

– Что ты сказала?

– Мне это сейчас сообщили,—Морис смотрел на дочь непонимающе.– Правда,-папа.

– А как это случилось? Каким образом?

– Я не знаю.

Девушка прислонилась к дверному косяку. Свой страх она поборола, но все же была растеряна.

– Ты должен подойти к телефону

Морис поспешил к двери, но по дороге остановился и спросил.:

– Кто звонил?

– Без понятия... Какой-то мужчина.

Морис застыл на месте, бессмысленно бормоча про себя:

– Этого не может быть. Он не мог умереть.

– Иди же,– настаивала Изабель,—ты сам убедишься, что это правда.

Она выволокла его из кабинета, но сама встала в отдалении, словно телефон пугал ее.

Морис взял трубку.

– Вас слушают..

– Ну наконец-то! —отозвался мужской голос, который Морису сразу не понравился.– Вы месье Латель?

– Да. Дочь передала мне, что...

– Минутку,– невежливо прервал звонивший.– Вы знали Даниеля Морэ?

– Да, он мой друг.

– Очень хорошо!

Первое впечатление Мориса усилилось. Недружелюбный голос, звучавший подобно злобному лаю, совсем не импонировал ему.

– Кто вы такой, собственно говоря? – спросил Морис.

– Комиссар. Фушероль из криминальной полиции. Звонивший с такой гордостью отчеканил эти слова, будто называл громкий титул, дающий право на всевозможные привилегии.

– Даниель Морэ убит,– продолжал Фушероль,– Я нахожусь сейчас в его квартире и хочу как можно скорее встретиться с вами.

После паузы, показавшейся Морису бесконечно долгой, он наконец пробормотал:

– Хорошо, я сейчас приеду,– и повесил трубку. Видимо, он вслух повторил слова комиссара, ибо Изабель спросила приглушенным голосом:

– Убит? Кем же? Почему?

– Я ничего не знаю —Морис с трудом поднялся.– Мне нужно уехать.

– И оставить меня здесь? Совсем одну?

Изабель трепетала перед тайной смерти, с которой встретилась впервые. Когда умерла ее мать, она была, очень мала и не понимала происходящего.

– Пригласи подругу. Или Жана-Люка,– посоветовал Морис.

– Попробую, но не знаю, получится ли.

Пока она звонила, Морис пошел в спальню переодеться, Милорд прошлепал за ним. Когда, подготовившись, он появился в холле, Изабель уже ждала его. Она надела серую замшевую куртку.

– Я тоже ухожу,—сказала она.– Жан-Люк ждет меня в кафе. Мы там перекусим.

Они быстро спустились по лестнице. С каштана в саду облетали ржаво-коричневые листья, пестрой мозаикой покрывая газоны, чередуясь с колючей скорлупой, блестящими плодами и засохшей травой. Тусклые солнечные лучи пробивались между старыми домами Монмартра, освещая маленький зеленый островок, каким-то чудом не павший жертвой прогресса.

Изабель схватила отца за руку.

– Не могу понять, как это случилось.

Тот пожал плечами. Ему тоже было это неясно.

– И почему он решил позвонить тебе?

– Но ведь я был его другом.

Они вышли на улицу Кошуа.

– Хочешь, я тебя подвезу? – спросил Морис.

– Нет, спасибо, я лучше пойду пешком.

Она зашагала в сторону улицы Лепик. Морис посмотрел ей вслед, открыл дверцу и сел на мягкое водительское кресло. Он любил удобные машины, старые дома, полные углов и закоулков, но больше всего– живописный квартал Мормартрской возвышенности, с которым было связано так много воспоминаний. Даниель, напротив, предпочитал спортивные автомобили и новомодные здания. Нет, теперь Даниель уже ничего не предпочитает. Даниель теперь не может предпочитать.

Морис включил зажигание. Он свернул сначала на улицу Жозефа Мэстра, затем на Коленкур. У его ног лежало старое Монмартрское кладбище со своим живописным беспорядком могильных памятников – словно тихий остров среди водоворота жизни. Где будет похоронен Даниель?

Внезапно Морис очутился в потоке интенсивного движения на площади Клиши. Ноги и руки механически управляли педалями и рулем, но мысли его витали далеко.

Он, как и Даниель, на страницах своих произведений уничтожил так много людей, что понятие «убийство» не вызывало у него страха. Однако теперь это слово неожиданно обрело свое настоящее ужасающее значение.

Убийство!

 Глава 2

Дом с белым фасадом походил на вытянутый кусок сахара, покоящийся на самой короткой стороне. Он был почти в три раза выше своего соседа. Морис Латель взглянул на четырнадцатый этаж. Там расстался с жизнью человек. Больше не придется ему сесть за руль красной спортивной машины, стоявшей у бензозаправочной станции, ожидая своего владельца.

Быстрыми шагами Морйс пересек холл и минутой позже поднялся на лифте на четырнадцатый этаж, где уже маячили двое полицейских. Морис назвал свое имя.

– Меня пригласил комиссар Фушероль.

Один полицейский поплелся в квартиру, из которой доносились шум и приглушенные голоса. Его коллега зевал и чесал затылок. Морис утратил способность ясно мыслить. Его сердце бешено колотилось.

Дверь отворилась, и оттуда вышел человек с фотоаппаратом в руках. За ним следовал другой с врачебным чемоданчиком. Затем вновь появился полицейский.

– Пожалуйста, входите,– сказал он.

Морис взял шляпу и медленно проследовал внутрь.

Двое санитаров стояли у носилок, накрытых белым покрывалом, под которым вырисовывались контуры тела. Высокий толстый мужчина с красным лицом вопросительно посмотрел на Мориса.

 – Латель,—представился тот приглушенным голосом.

– Комиссар Фушероль.

 Затем последний приблизился к носилкам и откинул простыню. Лицо Даниеля казалось вылепленным из серого гипса, а брови и ресницы были словно приклеены для сходства с живым. Толстым пальцем Фушероль показал на кровавую рану.

– Убит выстрелом в затылок, как при расстреле.

Морису пришлось опереться о спинку кресла. Он смотрел на застывшего друга, тщетно выискивая признаки жизни в этой неподвижной маске. Уже подготовленный к подобному зрелищу, он тем не менее чуть не упал в обморок.

– Это действительно Морэ? – спросил комиссар.

Латель не мог выговорить ни слова. Он только кивнул и собрал все силы, чтобы не потерять сознания. Комиссар накрыл тело покрывалом и приказал санитарам вынести его. Он заметил, что Латель побледнел как мел.

– Вое же вы не лишились чувств,– удовлетворенно кивнул он.– Этого только не хватало: ведь в ваших книжках горы трупов валяются.

Подобное замечание и тон, каким оно было произнесено, убедили Мориса в том, что Фушероль не только глуп, но и бесчувствен.

Таким он и выглядел: расплывшееся лицо с тщеславным выражением и маленькие холодные глаза над жирными щеками.

– Убитый был моим другом,– тихо сказал Морис.

– Потому я и вызвал вас сюда.

– Когда это произошло?

– Вчера днем. По мнению полицейского врача, не менее двенадцати часов и не более суток назад. Сегодня около восьми утра его нашла здесь уборщица. У нее был ключ от квартиры, и она сразу увидела сюрприз.

Слева, возле письменного стола, на ковре были очерчены мелом контуры тела. «Ну, покойника, здесь уже нет»,– наивно успокаивал себя Морис.

– Давайте сядем,—предложил Фушероль.

Его слова прозвучали как приказ, но Морис охотно последовал им. Напряженные мышцы расслабились, железное кольцо, сжимавшее грудь, почти исчезло. Толстый комиссар опустился в кресло.

– Я надеюсь, месье Латель, что вы сможете предоставить нужную информацию о Даниеле Морэ. Мне известно, что он был автором криминальных романов, но больше – ничего.

– Я бы хотел знать, как это случилось.

– Позже. У Морэ были родственники?

– У него есть старая мать. По-моему, она живет в Шатору. .

– А точнее?.

 – Он редко говорил о ней.

– А об их отношениях?

– Кажется, они не очень хорошо понимали друг друга. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление. .

– А как обстоит дело с женщинами?

– Он не был женат.

– Это еще ничего не значит.

– Ну, аскетом я бы его не назвал. Он имел несколько историй.

– Несерьезных? Не постоянных?

Насколько мне известно, именно так.

– Вы можете припомнить имена?

– К сожалению, нет.

– И конечно, вы не представляете, кто бы мог его убить?

Латель покачал головой. По мере того как комиссар получал отрицательные ответы, его багровое лицо все больше темнело.

– Вы не знаете никого из его родных, даже ни одной подруги. Но послушайте, Латель, ведь мужчины обычно рассказывают о любовницах.

– Все зависит от человека, а Даниель был очень корректен, серьезен и скрытен.

 – В самом деле?

– Он был моим другом.

– Ах, другом! – вспылил Фушероль,—Я все-таки не дурак. Вы утверждаете это, несмотря на то, что он ничего не говорил вам о своих любовных делах? Вы считаете меня идиотом? '

Морис предвидел эту вспышку и равнодушно пропустил ее мимо ушей. Он чувствовал, что гнев Фушероля простая поза: комиссар играл роль полицейского, которого нельзя провести, подобно тому, как офицер порой играет роль доблестного солдата.

  – Если вы не выложите всего, чем располагаете,– продолжал Фушероль,– это может вам дорого обойтись.

 – Я бы мечтал...– начал Латель.

– Здесь я задаю вопросы.

«Да, говорит он как по-писаному»,– подумал Морис. Подобные фразы столь часто мелькали в плохих криминальных романах, что Латель никогда бы не воспользовался ими в своих книгах.-

– Вы женаты?

Комиссар сопроводил свой вопрос недоверчивым взглядом. С печальным выражением лица Морис ответил:

– Моя жена умерла.

– Давно?

– Семь лет назад.

Изабели было двенадцать, когда ее мать скончалась после продолжительной неизлечимой болезни. Только мысли о дочери поддерживали у Мориса интерес к жизни.

– Когда вы познакомились с Морэ?

– Примерно двенадцать лет назад. С тех пор, как наши сочинения стали выпускаться в одном издательстве.

– У Фонтевро, на улице Миромениль?

– Да, прежде...

Морис обернулся. Худой светловолосый юноша записывал его ответы в блокнот. Сейчас он приостановил это занятие, глядя на комиссара, как собака, ожидающая команды своего хозяина.

– Продолжайте,– поторопил Фушероль.– До того, как Морэ стал издаваться у Фонтевро...

– Тогда он еще не был известным писателем. Пара его романов вышла мизерным тиражом в провинции. Имя издателя могу назвать.,

– Лучше потом продиктуете Совину.

Молодой блондин подхалимски улыбнулся.

– Еще сообщите ему имена ваших общих знакомых,– продолжал комиссар.

– Здесь речь пойдет главным образом о коллегах. Нас прежде всего объединяла работа. В личной жизни у меня с Морэ не было ничего общего.

Фушероль оперся обеими руками о стол и, пыхтя, приподнялся.

– Когда вы видели Морэ в последний раз? – спросил он..

– Примерно две недели назад в издательстве. Мы немного побеседовали о разных делах.

– И с тех пор вы о нем ничего не слышали?

– Нет, как же.. Он звонил мне вчера утром,– Чуть помедлив, Морис добавил: – Он справлялся о ЦННИ и «Криминалистике».

Почему он не упомянул о Дюпоне? Комиссар был так ему несимпатичен, что Латель не имел никакого желания говорить больше, чем необходимо.

– «Криминалистика»! – презрительно повторил комиссар. —Игрушка для теоретиков, которые ничего не умеют. Мы, практики, на это не имеем времени. Нам приходится думать, как справиться с проблемой без посторонней помощи.– Широким жестом он обвел комнату.– Убийца не обыскивал помещение. Либо ухитрился сделать это незаметно. Вы не знаете, хранил ли Морэ в квартире, деньги?

– Не думаю. За все покупки, даже за мелочи, он платил чеками

– Кого же вы считаете способным на это преступление? Кто мог желать его смерти?

И Фушероль,, как ему казалось, с едкой иронией добавил: —У вас, как специалиста, должна быть какая-то идея.

– Я всего лишь писатель. Кроме того, я только тогда смогу составить мнение, когда познакомлюсь ближе с обстоятельствами дела.

– Дорогой месье Латель,– неожиданно дружеским тоном проговорил комиссар, – к сожалению, мы ничего точно не знаем. Единственный бесспорный факт тот, что ваш друг убит тремя пулями.

– Тремя?

– Две попали в грудь, а третья – в затылок. Значит, преступление совершено не в состоянии аффекта. Убийца хладнокровно прикончил свою жертву. Все говорит о предумышленном поступке.

Движением подбородка Фушероль указал на предмет, завернутый в папиросную бумагу: он лежал на столе.

– Вот единственная улика, которой мы располагаем: орудие убийства.

Совин поспешно принялся рвать обертку.

– Не так быстро,– сказал ему комиссар и, глядя на своего подчиненного; продолжил: – Похоже, убийца специально бросил его возле жертвы. Вероятно, он. не хотел обременять себя. Предмет очень массивен, как видите.

Совин осторожно отогнул последний клочок бумаги. Взорам присутствующих предстал пистолет калибра 7^65 мм. К дулу была прикреплена широкая цилиндрическая стальная насадка.

– Глушитель! – воскликнул Морис.

– Да, глушитель. Поэтому выстрел был не. громче хлопка пробки от шампанского.

  Морис вспомнил о рукописи своего друга. Он почти дословна представил ее содержание:

«Даниель поднес горящую спичку к только что набитой трубке и, глубоко затянувшись, спросил:

– Как вы будете убивать меня?

– При помощи пистолета.– Дюпон хлопнул рукой по портфелю.– Того, что лежит у меня здесь.

– А грохот выстрела?

– Пистолет, естественно, снабжен глушителем».

Даниель написал эти строки, словно предчувствуя дальнейшие события

– Подобную вещь не так-то легко купить,– заметил комиссар.– А найти, его убийца вряд ли мог.

– Конечно. У Морэ не было огнестрельного оружия.

Теперь Морису вспомнилось другое место рукописи:

«Даниель. еще раз прочитал написанное. Он очутился в удивительной роли героя своего же собственного романа, героя, поступки которого от него, автора, больше не зависят».

Морис чувствовал себя почти так же. Правда, не совсем. Раздвоение его личности заключалось в том, что он был одновременно и действующим лицом, и читателем. Словно он по прихоти Даниеля очутился в выдуманном мире и стал персонажем трагической драмы, участвующим в событиях, существующих только в воображении его друга.