Текст книги "Исчадие ветров"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

2. На корабле Нортана
^{(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)}

Прошло полчаса. За это время огромные медведи восшествовали на палубы лыжных кораблей, где их посадили на цепи – каждого на свою, – подняли на борт последних раненых людей и зверей, корабли вновь приготовили к походу, Армандра же собственной персоной заняла место на носу корабля своего полководца.

За это время мы сами успели познакомиться с военачальником Нортаном (если, конечно, это можно назвать знакомством). Он оказался крупным мужчиной ростом с меня, а горами мышц на руках и плечах – не уступающим любому медведю. Он раздавал на разных языках приказания своей команде и, зайдя на бак, ненадолго отвлекся от своего занятия и соизволил осмотреть нас. В самом буквальном смысле, окинул взглядом. Неприязненная мина, возникшая на его лице, недвусмысленно говорила о том, что мы, по его мнению, отнюдь не заслужили затраченных на нас усилий и пролитой крови.

Я с первого взгляда, без всяких логических обоснований, тоже проникся неприязнью к нему. Голубые глаза в сочетании со светло-смуглой кожей и длинными черными волосами, а также форма лица и телосложение наводили на мысль о том, что в его родословной прослеживаются следы многих рас, что зачастую дает поразительные результаты.

Но неприязнь к нему оказалась лишь началом. Она переросла все возможные границы, как только он мимоходом взял Трейси за подбородок, приподнял ей голову и недовольно хмыкнул. Прежде чем я успел что-либо сделать или сказать, он решительно удалился прочь. С этой минуты я пристально наблюдал за ним – не потому, что считал, будто Трейси нуждается в телохранителе, а по той простой причине, что мне очень не нравится, когда на меня или моих близких смотрят свысока. Тот, кто так поступает, обязан доказать, что у него есть на это право и основания.

Так что, когда Армандра взошла на корабль, я все еще продолжал копаться в своих мрачных мыслях, хотя и не обоснованных. Ее явление на баке снегового корабля произошло столь же величественно, как и все связанное с нею, что мы видели до сих пор. Естественно, она сошла на корабль с невидимого воздушного постамента, который нес ее так, будто она была невесома.

Я продолжал следить за Нортаном, который расхаживал по палубе, отдавая приказы и то и дело указывая куда-то рукоятью короткой плети, и обернулся перед тем, как она сделала последний шаг, приведший ее на палубу. При этом она находилась в пятнадцати-двадцати футах от снежной поверхности равнины! Я пропустил бы и это, если бы не дружный восхищенный вздох, одновременно исторгшийся у всех присутствовавших. И конечно, я никак не мог не заметить, что все дружно рухнули на колени и склонили головы в позе абсолютного почтения. Кота’на поспешно преклонил колени, увлекая за собой Джимми Франклина, который даже и не думал протестовать. Уайти тоже опустился на колени, хотя при этом его лицо непроизвольно перекосилось от боли в раненой ноге. Я не видел Трейси, стоявшую чуть сзади меня, но позднее узнал, что и она покорно преклонила колени – Трейси, самая гордая из девушек, когда-либо рождавшихся на земле.

Не могло быть ни тени сомнения в том, что Армандра обладала магией – магией, способной отправить мою душу на прогулку по воздуху, невзирая даже на то, что мое тело всеми корнями приросло к земле. О да, она, эта Армандра, была очень хороша собой.

Даже меха, в которые она куталась, не могли скрыть очаровательных, наполовину видимых, наполовину угадываемых изгибов ее тела, опиравшегося на идеальные белые колонны бедер. Шея, которую теперь красиво обрамляли рыжие волосы, оказалась длинной и стройной; на ней висел большой золотой медальон.

Я никогда не испытывал особой тяги к сочинительству стихов, но тем не менее вполне мог оценить по достоинству ее лицо. Лицо ангела – продолговатое, белое, как снег, с чеканными, идеальной формы чертами. С этого лица из-под прямых золотистых бровей, горизонтально лежавших под высоким лбом, смотрели зеленые – к счастью, зеленые, хоть я и видел совсем недавно, как они вспыхнули алым огнем, – глаза. Нос тоже был прямой, очень изящный, с закругленным кончиком, а губы, может быть, чуть пухловатые для того, чтобы считаться идеальными, изгибались классическим луком Купидона.

Красно-рыжие, как пламя, волосы, зеленые, как воды глубоких полярных морей Земли, глаза и кожа, белая и гладкая, как лучший мрамор из каменоломни, какая может существовать лишь в сновидении – таким было лицо Армандры. Пока я смотрел на это лицо, я заметил, что одна бровь чуть-чуть приподнялась, а губы тронул едва уловимый намек на улыбку…

…А потом на мое плечо обрушился удар, способный свалить с ног даже быка! Я тяжело врезался в фальшборт и рухнул на колени. В следующую секунду надо мною навис Нортан; он стоял, широко расставив ноги, его глаза ярко сверкали. Я сразу сообразил, что гнев военачальника может быть вызван моей кажущейся непочтительностью по отношению к Женщине Ветров, в чем он ошибся целиком и полностью. Напротив, я уже поклонялся этой женщине, но совсем не на религиозный манер. Громила с угрожающим ревом взмахнул плетью, и едва я поднялся на ноги, как в лицо мне полетел ремень с металлическим грузиком на конце. Я вполне мог лишиться глаза, но металл лишь рассек мне скулу и, что важнее, ощутимо задел мою гордость. Пословица утверждает, что гордыня не доводит до добра, но, чем черт не шутит, возможно, на этот раз она не доведет до добра Нортана. Во всяком случае, отступать я не намеревался.

Подняв ладонь к лицу, я нащупал на щеке тонкую струйку крови и почувствовал, как непроизвольно раскрылись шире глаза и натянулась кожа вокруг рта. Нортан вновь начал отводить руку для замаха – и тут же прозвучал сильный, но мелодичный голос. Но царственный приказ, отданный этим голосом, чуть запоздал, потому что плеть уже свистела в воздухе, а я двигался вперед, в ее радиус досягаемости. И когда оправленный металлом ремень безвредно хлестнул меня по плечу, я немного извернулся и всадил локоть Нортану в живот, прямо под ребра. Он согнулся, чуть ли не сложился вдвое, и не успел он громко охнуть – скорее от изумления, чем от боли, – как я, сложив руки в замок, выпрямился и со всей силы врезал ему в опустившийся к земле лоб.

Обычный человек умер бы на месте с пробитым черепом или сломанным позвоночником, но военачальник Нортан был не из таких. Шея у него не уступала крепостью бычьей. От удара, при котором я чуть не сломал себе руки, мой противник подлетел в воздух, перелетел весь узкий полубак, ударился о противоположный фальшборт и, перевернувшись, вывалился вниз. Я не убил его, это сразу же стало ясно по громогласному реву, с которым военачальник уже через мгновение тяжело взбежал по трапу. Его лицо искажала злобная гримаса, в руке сверкал чекан. Но тут снова прозвучал похожий на колокольный звон голос Армандры; теперь она говорила по-английски.

– Нортан, немедленно прекрати! Тебе должно быть стыдно за такое обращение с человеком, который так доблестно сражался против волчьих воинов Итаквы. А тебе, – она обратила разгневанный взгляд ко мне, – не подобает нападать на человека, войско которого спасло всех вас от гибели!

– Я всего лишь ответил ударом на удар, – сказал я; мне очень не понравился ни этот выговор, ни то, что я не знал, как лучше на него ответить.

– Мой брат никогда и никому не позволяет себя бить, – раздался у меня за спиной нежный, но дрожащий от гнева голосок Трейси. Нортан в это мгновение как раз вступил на палубу. – Военачальнику надо радоваться, что он вообще выжил!

Я не мог не улыбнуться отважному порыву сестры и ее вере в меня. Заодно я заметил, что Армандра тоже улыбнулась Трейси, а когда она сказала: «Твой брат?» – ее улыбка сделалась вполне видимой. «Я могла бы догадаться…»

– Выходи биться! – перебил ее яростный гортанный рев Нортана. Он стоял передо мною, пригнувшись в боевой стойке, с налитыми кровью глазами, крепко сжимая в огромном белом, словно бескровном, кулаке свой чекан.

– Нортан! – повысила голос Женщина Ветров. – Я же сказала…

– Но Армандра, он отказался преклонить перед тобой колени и ударил меня голой рукой, когда я справедливо наказывал его! Этого пса следует…

– Он ударил тебя не исподтишка, а совершенно открыто, когда ты не мог этого не ожидать, и удар был более чем серьезным, – не без сарказма сказала Армандра. – А когда ты собрался пустить в ход оружие, он не взялся за свое, хотя – она указала на пистолет, торчавший у меня за поясом, – с ним он убил бы тебя в одно мгновение.

Еще несколько секунд мы, все трое, стояли неподвижно в безмолвном противостоянии. В конце концов Женщина Ветров воскликнула:

– Хватит! Все мы теряем время, а ведь никто не знает, когда Итакве вздумается вернуться на Борею. – Она, как мне показалось, неожиданно нервным движением прикоснулась к висевшему на шее медальону. – Пора отправляться. Я вызову ветер, который доставит нас домой, на плато.

Нортан хранил прежнее мрачное выражение, но, прежде чем Армандра договорила фразу, он вскинул голову и потянул ноздрями воздух.

– Слишком тихо, – прогудел он. – Армандра, неужели ты не видишь, что замышляют черти Итаквы?

– Нет, не сейчас. – Она покачала головой. – Мне нужны силы, чтобы вызвать ветер. Сегодня пришлось тяжело поработать.

С этими словами она прошла на самое острие полубака и остановилась с высоко поднятыми руками, очень похожая на носовую фигуру корабля, сработанную гениальным скульптором. Как только она приняла эту позу, огненные волосы зловеще взвились вокруг ее головы, подхваченные легкими порывами ветра, которые тут же принялись играть с меховым воротником ее шубки. Буквально в следующий миг бессильно висевшие огромные паруса начали надуваться. За нашими спинами, далеко за усеянной жатвой смерти белой равниной, над мерзлой землей взвилась и понеслась к нам, поднялась на ходу в воздух, ввинчиваясь в ничто, добрая сотня снежных дьяволов. А потом явился ветер, запел одним хором с застонавшими вдруг снастями, заскрипевшими напрягшимися мачтами, и мы тронулись с места, покачиваясь на шуршавших по снегу лыжах, которые несли корабль военачальника Нортана в его берлогу, расположенную у основания плато. Корабли, выстроившись стрелой, бодро скользили по снегу, и ветер, вызванный Армандрой, неуклонно уносил их прочь от места только что закончившейся битвы.

О, вне всякого сомнения, этот короткий и столь необычный для нас поход на кораблях должен был произвести поразительное впечатление, но только не на меня: я не мог оторвать взгляда от фигуры этой женщины – вроде бы человека, но не совсем человека, – так горделиво стоявшей на носу судна, воздев тонкие руки, а порывы ветра любовно гладили их и прихотливо играли неестественно развевавшимися волосами. Остальные – Трейси, Уайти и Джимми – могли разглядывать моряков со снеговых кораблей за работой, пытаться угадывать происхождение многих языков, на которых они говорили, с замиранием сердца ощущать покачивание палубы под ногами, улавливать странные запахи, исходящие от людей и зверей. Ну а я видел одну только Армандру.

Через некоторое время она, видимо, ощутила на себе мой взгляд и чуть заметно повернула голову в мою сторону. Способна ли она краснеть? Мне показалось, что я увидел, как ее щека слегка порозовела, хотя, возможно, это был всего лишь отблеск алого ореола ее волос? Но, как бы там ни было, она тут же вздернула голову еще выше и снова уставилась вперед, и все же в ее зеленых глазищах промелькнуло нечто такое, чего там не было до сих пор.

Я задумался было, не стоит ли рискнуть прикоснуться к ней телепатически, если, конечно, такое вообще возможно, и тут она, не взглянув на меня, произнесла:

– Почему ты все время смотришь на меня?

Вопрос застиг меня врасплох. К тому же я не мог понять, как к ней следует обращаться, но решил: будь что будет. Как говорил Нортан, так буду и я.

– Н-ну… потому что ты изумительная женщина, – неловко выдавил я. – Ты обладаешь необыкновенным могуществом.

– И это все?

Она все так же смотрела вперед, но я уловил в ее тоне оттенок разочарования и немного осмелел.

– Нет, не все. Ты очень красива. В моем мире подобные красавицы если и есть, то их очень мало.

– В твоем мире… – рассеянно сказала она. – В Материнском мире… И что, женщины в Материнском мире тоже изумительные?

– Не так, как ты.

– Нортан высек бы тебя за такую дерзость. Приказал бы Кота’не затравить тебя медведями. – Она произнесла свое предупреждение очень мрачным тоном, но на ее щеке вновь заиграла краска.

– Скажи, Армандра, что тут причиной? То, что Нортан столь горячо предан тебе или он предъявляет на тебя, как на женщину, какие-то особые права?

Едва договорив эти слова, я чуть не до крови прикусил себе язык. Армандра же вздернула брови, а улыбка исчезла с ее уст, будто ее и не бывало. Она опустила руки – не совсем, а до уровня плеч – и сердито встряхнула головой, отчего сразу пришла в движение вся ее огненная грива. И едва ли не все человеческие проявления ее сущности, которые я только что видел, пропали; времени на это потребовалось едва ли не меньше, чем для этих моих кратких фраз. Теперь она вновь стала Женщиной Ветров, ледяной и леденящей душу жрицей неведомых сил.

– Разве я копье, или топор, или кусок меха, чтобы какой-нибудь мужчина мог предъявлять на меня права? – Ее голос звучал так же резко, как свист плетки Нортана. – Нортан? У него, у этого вождя, есть определенные шансы. Он силен и смел в сражениях. Но права? Никто не может предъявлять никаких прав на Армандру – ни один мужчина! Неужели простой человек может рассчитывать удержать подле себя ту, кого любой из ветров был бы рад назвать своей невестой?

С последними словами она обернулась ко мне; в океанических глубинах глаз всплеснулись гнев и разочарование, вокруг головы вновь развернулся огненный ореол.

– Я пообещала своему народу, что вскоре возьму себе мужчину, и сдержу свое слово. Но насчет каких-то прав на меня и речи быть не может. Да, я возьму себе сожителя и выношу детей от него – таков мой долг перед Плато. Но он не станет моим любовником, как бы ему ни хотелось так называться, ни тем более мужем. Возможно, выполнение обязанности доставит ему удовольствие, но обязанности эти закончатся на том, что он зачнет во мне детей. Детей, которые будут ходить по ветрам вместе со своей матерью и сражаться не на жизнь, а на смерть против своего чудовищного деда!

Тут она ловко вскочила – или взлетела? – на фальшборт, застыла там на мгновение, а потом очертя голову рванулась вверх, прямо в воздух, вонзилась в небо, где ее подхватили ревущие ветры, чуть не сбившие меня с ног здесь, далеко внизу. А женщина скрылась за нависавшим совсем близко краем плато.

И, как только она исчезла из виду, рядом со мною оказался Нортан. Похоже, все время разговора он находился рядом и видел гнев на лице Армандры. Сам он теперь казался не столь мрачным, как несколько минут назад, его голубые глаза хитровато блестели.

– Мне, пожалуй, следовало заранее предупредить тебя, пришелец из Материнского мира, что мужчинам не подобает разговаривать с Армандрой, как можно было бы говорить с другими женщинами. Она не миловидная игрушка, а принцесса из рода богов. – Он шагнул было прочь, но тут же вновь повернулся ко мне. – И еще одно: когда Армандра будет выбирать себе спутника, им станет не кто иной, как полководец Нортан! Этого может захотеть и кто-нибудь еще; кто-нибудь, возможно, даже дерзнет оспаривать мое право. Смотри, не вздумай сунуться! Ты еще не расплатился за ту обиду, которую смог, по чистой случайности, нанести мне. Хотя Армандра и велела пощадить тебя, я с превеликой радостью раздавлю тебя, как комок снега. Так что советую тебе не нарываться.

– Нортан, если я всерьез полюблю женщину, то буду драться за нее с кем угодно, – ответил я. – Но Армандра?.. Она подобна огромному леднику, чей холод выстуживает сами горы. Ты, Нортан, сумеешь отогреть ее? Сомневаюсь. И еще. Позволь тоже предупредить тебя: Армандра это не комок снега, который без труда можно смять и растопить на ладони. И я тоже.

Ветер, наполнявший паруса, вдруг стих, а двенадцать кораблей повернулись и цепочкой двинулись вдоль подножия плато, постепенно замедляя ход. В конце концов все остановились – для этого служили специальные тормоза: штыри, вмонтированные в блестящие лыжи. Затем по трапам на снег сошло множество могучих медведей. Их запрягли по пятьдесят, и они потащили корабли к местам стоянок, находившихся в устье пещер, уходивших под плато.

По мере того как люди и медведи заканчивали свою работу и большими и малыми группами удалялись в тоннели, пробитые в плоских и гладких каменных обнажениях, я и весь мой маленький отряд чувствовали себя все больше и больше не у дел. Мы ощущали себя позабытыми, никому не нужными и праздно стояли около борта, не зная что делать, и провожали глазами постепенно рассасывавшихся с корабля членов команды и их четвероногих напарников. Джимми Франклин попытался привлечь внимание Кота’ны, но индеец был занят – собирал медведей в группы, которые тут же уводили прочь. Нортан давным-давно исчез с другим отрядом.

Когда мы, проникнувшись уверенностью, что нас бросили на произвол судьбы, спустились по крутому трапу на промерзшую землю спрятанной в недрах горы гавани, в одном из тоннелей послышались торопливые шаги, и оттуда выбежала юная девушка. Одновременно кланяясь и приседая в реверансах, она направилась к нам, тараторя при этом на сильно искаженном, но забавно привлекательном своей неправильностью английском языке.

– Она из черноногих! – воскликнул, весело расхохотавшись, Джимми Франклин. – Совершенно чистых кровей, не разбавленных, как у меня, связями с бледнолицыми. – Он обратился к девушке на родном языке, чем привел ее в совершенный восторг. Пока они разговаривали, все остальные вежливо молчали. Ни от кого из нас не укрылось, что девушка была очень красива и держалась с привычным достоинством. Да и одета она была богато, как подобало бы индейской принцессе, дочери вождя. Все объяснилось очень скоро.

– Унтава – камеристка и компаньонка Женщины Ветров. Ей поручено позаботиться о нас до тех пор, пока мы не предстанем перед Советом старейшин, «правительством» народа Плато. Но сначала она покажет нам комнаты, где мы будем жить. Унтава останется с нами, пока мы будем есть. Потом можно будет поспать, а там отправимся представляться старейшинам. Они решат, что с нами делать. И заодно она устроит нам экскурсию по здешним пещерам. Судя по всему, под плато подземных ходов не меньше, чем сот в улье. Этакий многоэтажный лабиринт.

– В таком случае, – перебила его Трейси, – скажи Унтаве, что мы можем идти. Не знаю, как вы, мальчики, а я совсем не отказалась бы перекусить.

Когда мы поплелись за Джимми Франклином и индианкой (Уайти хромал, обнимая одной рукой Трейси за плечи, а другой – меня за шею), Трейси добавила:

– И кстати, Джимми, если уж мне придется выйти к такому высокому начальству, – она с отвращением похлопала по двум тяжелым паркам, превращавшим ее стройную девичью фигуру в бесформенный ком, – не могла бы Унтава подыскать мне какую-нибудь меховую одежду? Будь лапочкой, спроси ее, ладно?

3. В Зале старейшин
^{(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)}

Ярдов через сорок тоннель, по которому мы углублялись в базальтовые кишки плато, влился в галерею, от которой ответвлялось множество ходов. Над входом в каждый из этих штреков красовался высеченный в камне символ. Унтава указала на один из них – не то острие стрелы, не то вытянутое перевернутое сердце. Тем, кто запомнит все эти символы, будет совсем не трудно найти в пещерном лабиринте нужную дорогу.

Проходы освещались светильниками, каменными чашами с каким-то маслом, закрепленными на деревянных полочках, которые были вделаны в стены через каждые пятьдесят футов. Огонь испускал резкий, но не очень неприятный запах. На ходу я сунул палец в одну из чаш, понюхал маслянистое вещество и нерешительно лизнул. Никаких сомнений – нефть, сдобренная какой-то липкой сладковатой присадкой. Это меня поразило. Куда вероятнее было обнаружить в светильнике животный жир. И где же обитатели Плато берут нефть?

Этих обитателей, занятых какими-то своими делами, мы встречали на пути поодиночке и группами. Все они приветствовали нас с неожиданной симпатией. В большинстве это были эскимосы и индейцы, но встречались и представители других рас – монголоиды, белые европейцы и белые американцы. Встречные, попадавшиеся нам в коридорах, неизменно отступали в стороны, уступая проход. Унтава объяснила, что слух о моем столкновении с Нортаном успел широко распространиться и был встречен всеобщим одобрением. Судя по всему, надменность и грубость вождя не прибавляли ему популярности.

Пройдя самое меньшее по трем галереям и миновав перекрестки с несколькими крупными тоннелями, мы в конце концов оказались в самой большой из виденных нами до сих пор галерее. Здесь в стене, между входами в горизонтальные тоннели, были прорублены ступени, ведущие куда-то вверх. Пока мы карабкались по двум широким лестничным пролетам, я обратил внимание, что каждый поворот делался под прямым углом, и теперь мы двигались обратно, к наружной стене скального массива, обращенной к белым заснеженным просторам равнины, где, несомненно, все еще виднелись следы недавней битвы.

Я сказал об этом Джимми Франклину.

– Да, – ответил он, – наши апартаменты находятся как раз на внешней стене. Унтава уже сказала мне, что нам сильно повезло – у нас будут просторные, светлые, удобные комнаты с видом на все пространство перед плато. А комната Трейси вообще замечательная. Вся отделана резьбой и завалена мехами. Похоже, Трейси, что ты произвела на Армандру изрядное впечатление.

– Далеко еще до наших комнат? – спросил Уайти. – Нога чертовски болит.

– Уже почти пришли, – успокоил его Джимми.

Как раз в этот момент откуда-то спереди до нас долетел запах доброй горячей еды. Я же вдруг почувствовал, что страшно голоден.

– Джимми, – сказал я, – будь добр, спроси у Унтавы, какую пищу они здесь едят. Сдается мне, что у них должно быть плоховато с овощами. Вообще, если судить по тому, что мы видели до сих пор, они должны бы питаться одним мясом. Но ведь это невозможно, на одном мясе долго не проживешь!

– Еще как проживешь, – возразил он. – Эскимосы на старушке-Земле всегда питались мясом – одним только мясом, – притом сырым! Ну, и рыбой, конечно. Между прочим, само слово «эскимос» означает, в переводе с одного из индейских языков, «тот, кто ест сырую рыбу». Да и все индейцы-северяне живут в основном на мясе. Им перепадают изредка фрукты и ягоды, и все же их рацион на девяносто процентов состоит из мясного, и они прекрасно на этом живут.

Уайти шумно принюхался.

– Джимми, ты меня убедил. Если то, что я чую, наша еда, остается лишь надеяться, что на вкус она будет так же хороша, как и на запах.

Мы миновали плавный изгиб тоннеля, и в коридор хлынул естественный свет, при котором мы разглядели по обе стороны штрека занавешенные входы в пещеры. Тоннель здесь закончился, и мы увидели, что свет падает сквозь прямоугольные окна, пробитые в тупиковой стене. Унтава жестом подозвала нас к окнам и предложила выглянуть наружу.

Мы находились футах в семидесяти над белой равниной, которая с очень плавным, почти незаметным уклоном уходила к зловещей пирамиде; ее расплывчатый силуэт даже здесь, с такого расстояния, омрачал весь вид. Само зрелище этого алтаря злобы наполнило меня тем тревожным чувством, какое испытываешь, когда видишь треугольный черный плавник, рассекающий манящую голубую воду.

– Номера с живописными видами, – констатировала Трейси. – Но еда-то где?

Унтава провела нас через один из скрытых занавесками входов, за которым оказалась просторная пещера. Она не примыкала к наружной стене и освещалась свечами, закрепленными в большом мраморном канделябре, стоявшем на столе. К слабым огонькам свечей присоединялась игра языков пламени, которые вырывались из металлической решетки, вделанной в пол в дальнем конце комнаты, и со спокойным урчанием скрывались в такой же решетке на потолке.

Я совершенно не ощутил перемены температуры – тело оставалось таким же холодным, каким его сделал Итаква, – а вот Трейси откровенно обрадовалась теплу. Она порывисто сбросила обе парки и потянулась всем телом.

– А скажи-ка, Джимми, – спросила она, – неужели все они живут в таких условиях?

Действительно, в этой пещере ничего не напоминало о строгом аскетизме, отличавшем все переходы, по которым мы добирались сюда. Стены прятались под роскошными драпировками в безошибочно узнаваемом стиле североамериканских индейцев, пол был сплошь устлан мягкими шкурами, а любую каменную поверхность, остававшуюся на виду, украшали резные узоры, тоже в традиционном духе. Правда, орнаменты настолько переплетались между собой, что установить традиции, к которым они принадлежали, было бы очень непросто.

Унтава откровенно радовалась тому, что обстановка произвела на нас впечатление. Она села вместе с нами за стол. В каменных мисках исходило паром нарезанное аппетитными ломтиками мясо. Я с изумлением увидел на столе два овощных блюда, не считая грибов, которые на стоявшем посередине блюде окружали здоровенный кусок мяса, очень похожий на баранью ногу. За столом было предусмотрено пять мест, перед каждым из которых лежал агатовый брусок с изрядной выемкой и стоял кубок с каким-то экзотическим напитком.

За едой Джимми и Унтава продолжили беседу. Я же не стал тратить время на разговоры. Не помню, чтобы я когда-либо еще хоть раз в жизни так наслаждался едой. Когда мы все же покончили с пищей и запили ее прохладной подслащенной чем-то водой из кубков, Джимми вкратце пересказал нам содержание разговора.

– Я спросил ее насчет огня, который горит в углу, – он кивнул на мерцающий столб пламени. – Сказал, что не вижу смысла отапливать плато, когда никто, похоже, из живущих здесь, не нуждается в тепле. Оказалось, что внутренние полости отапливают не для тепла, а исключительно для того, чтобы они не промерзли и не заполнились льдом. Сдается мне, что сейчас погода здесь довольно мягкая.

Она говорит, что все жилые пещеры отделаны примерно так же, как и эта. Наши личные пещеры она сейчас нам покажет. Я спросил, сколько народу живет в этой горе, – они называют всю скалу с пещерами плато. Она сказала, тысяч двадцать и…

– Двадцать тысяч? – перебил я. – Но откуда же они взялись? Не могут же они быть туземцами Бореи!

Джимми дернул головой.

– Теперь они, полагаю, самые настоящие туземцы, но их предки, бесспорно, явились сюда с Земли – с чего бы, в ином случае, они стали бы называть ее Материнским миром? Их, как и нас, приволок Итаква. История их уходит на тысячи лет в прошлое, в те времена, когда народы Земли еще не знали письменности. А вот размножиться здесь по-настоящему им так и не удалось из-за постоянных войн с Детьми Ветров, верными подданными Итаквы. Лишь в последнее время, после того как Армандра повзрослела, народ Плато начал иногда брать верх над теми, кто поклоняется Шагающему с Ветрами.

На сегодня здесь, в пещерах под плато, их около двадцати тысяч, а места хватит, чтобы разместить в десять раз больше народу. И в свободное время каждая семейная или боевая группа занимается обустройством жилых пещер, казарм и стойл для будущих семей и армий – для будущих поколений. На протяжении многих веков естественная пещерная система под плато дополнялась и усовершенствовалась. Вся внешняя стена горы – это крепость с сотнями наблюдательных пунктов и потайных ходов, через которые воины и их медведи могут делать вылазки во время осады.

– Осады? – повторил за ним Уайти. – Ты имеешь в виду, что Итаква и его банда пытаются забраться сюда?

Унтава кивнула и, не дожидаясь, пока Джимми переведет вопрос, ответила:

– Да, когда Итаква сам ведет против нас своих людей, нам приходится укрываться за стенами плато. Иначе верная смерть. Лишь храбрейшие отваживаются выходить наружу и оборонять стоянки кораблей и входы в тоннели.

– А что Армандра? – спросил я. – Она тоже сражается вместе с воинами, как это было сегодня?

Миндалевидные глаза девушки широко раскрылись, она непроизвольным движением поднесла руки к груди.

– Нет, Лорд, только не в тех случаях, когда Итаква шествует по ветрам! Ведь всю войну против жителей плато он ведет для того, чтобы поймать ее и вернуть назад. Да, она его дочь, но она восстала против его тирании и давно сопротивляется ему.

Она не успела договорить, как я понял, насколько взволновал ее мой вопрос. Сама мысль о том, что Итаква и Дети Ветров могут захватить Армандру, была настолько страшна, что не подлежала обсуждению. Унтава поднялась с места.

– Пойдемте, я покажу вам, где вы будете жить и где моются. А ты… – она повернулась к Уайти, – я займусь твоей ногой. Выспитесь, отдохнете, а потом предстанете перед Советом старейшин.

И мы вымылись и отправились спать. Я, в обществе обоих своих товарищей, наскоро ополоснулся горячей водой в большой лохани, выдолбленной в каменном полу. Трейси мылась в отдельной бане, поменьше, расположенной в отведенной ей просторной и роскошной комнате, которую обогревало что-то вроде гипокауста. Вода в ваннах сменялась самотеком. Ее получали из снега и льда, которые таяли в верхней части плато, под его «крышей», потом она стекала ниже, нагревалась при помощи нефтяных обогревателей и поступала в ванные комнаты. Оттуда же, переливаясь через край, уходила в недра плато, где вращала колеса в мастерских.

Моя спальня, хоть и небольшая, не уступала другим богатством отделки и обстановки, а также имела прорубленное в толстой стене квадратное окно, выходившее на все те же белые просторы. Я вытянулся навзничь поверх груды мягких шкур толщиной в добрый фут и тут же провалился в глубокий, без сновидений, сон, какой бывает только после полного изнеможения.

…И почти сразу же проснулся от настойчивого прикосновения ладони Унтавы. Я чувствовал себя свежим и бодрым, словно заново родившимся, и сознавал, что проспал немалое время.

– Вставай, вставай! – тормошила меня Унтава. – Вас ждут на Совет старейшин. Армандра уже там. Она собирается смотреть… смотреть… – Девушка запнулась, видимо, не зная подходящего слова. – Она смотрит, что происходит далеко… Я не знаю, как это будет на твоем языке…

– Скажи мне, Унтава, – произнес от двери Джимми Франклин. – Скажи на нашем родном языке. – Они быстро обменялись несколькими репликами, пока я надевал меховые унты, а потом Джимми сказал: – Вероятно, Армандра наделена способностями к ясновидению. Она может мысленно видеть то, что происходит вдали, здесь на Борее. Но видеть ей удается только то, к чему лично причастен ее отец.