Текст книги "Исчадие ветров"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

– Анри?..

– Их стихия это время, правильно? А в этих местах, близ Красной Медузы, есть такие участки, где время, представь себе, замирает. Во всяком случае, так утверждают несколько теорий. Конечно, такие теории редко оказываются истинными для Часов Времени, а вот для Псов… Как бы там ни было, стоит попробовать.

Он прекратил огонь и сразу же заставил Часы кувыркаться через голову, чтобы возникло впечатление, что в них случилась какая-то поломка и они перестали подчиняться управлению. Путешественники при этом не испытывали никаких неудобств: машина пространства/времени полностью компенсировала для них любые перевороты, и им казалось, что пространство описывает головокружительные фигуры вокруг неподвижно стоящих Часов.

Те Псы, которые оказались ближе всех к Часам, бросились было врассыпную, но теперь понемногу возвращались, собирались в мятущиеся облака, которые принялись описывать сужающиеся круги вокруг центра, где находились Часы Времени. Постепенно это движение подхватила вся огромная стая.

– Анри, они приближаются! – воскликнула Морин. – Что ты делаешь? Или ты забыл, что они могут пролезть в Часы сквозь их углы?

– Это я помню, – ответил де Мариньи. – И они это знают. Но, Морин, я для них куда важнее, чем бедняга Ссссс. Ты сама не забыла, что это стервятники Ктулху? Они сейчас предвкушают редкостную добычу, согласна?

Между тем Псы, поверившие, что Часы сломались, придвигались все ближе. Де Мариньи уже ощущал, как их психоусики, тонкие щупальца, предназначенные для высасывания из душ ментальной энергии, касались поверхности Часов, чувствовал, как Псы трепетали от неутолимого, вечного голода и отвратительных предвкушений. И лишь в последний миг, когда ближайшие из этих порождений страшнейших кошмаров, казалось, были готовы кинуться на Часы – на самом деле в Часы, – де Мариньи отпрянул от них. Недалеко, всего лишь короткий рывок и снова остановка, снова часы перевернулись и зависли в пространстве, поджидая преследователей. Так он играл со всей громадной стаей, волочил ее за собой, как огромную и немыслимо страшную рыбу на крепкой леске.

И добыча заглотнула-таки крючок!

Ссссс уже оторвался от своих мучителей и, постепенно восстанавливая силы, наращивал скорость и быстро удалялся от Гончих. Теперь им было бы не под силу настичь его, во всяком случае здесь, в трехмерном пространстве. Впрочем, Ссссс их уже вовсе не интересовал. Их целью стал де Мариньи и тот или те, кто путешествовал вместе с ним: путешественники и сами Часы Времени.

Стремительно удалявшееся в бесконечность газообразное существо уже съежилось до размеров маленькой бабочки, затем превратилось в зеленую искру и наконец вовсе исчезло из виду! И лишь теперь – слишком поздно – Гончие почувствовали неодолимое притяжение ловушки, в которую заманил их де Мариньи, – одной из самых больших черных дыр, окружавших Красную Медузу. Ведь он вел их прямиком к ее сердцу! А де Мариньи двигался туда все глубже, все быстрее, пока даже почти неподверженная никаким влияниям ткань Часов Времени не начала растягиваться под действием обрушившихся на нее сил. И лишь тогда Искатель проломил временной барьер и устремился вперед, в то будущее, где дыры давно уже не существовало.

Он успел сделать это едва ли не в последний миг, потому что здесь, так близко от черной дыры, само пространство начало искажаться и терять свою форму. А вот для Псов оказалось поздно, слишком поздно. Из брюха Великого Пожирателя не могло спастись ничто материальное, пространство здесь заворачивалось само в себя, рядом с этим громадным бездумным чудовищем тонкие, как паутина, эфирные тела Псов будто и не существовали вовсе. Стремительно набирая скорость, они провалились внутрь, к той точке, где время для них должно было остановиться. И они вместе с ним.

Очень, очень немногие из них смогли ускользнуть, чтобы приползти обратно к спиральным шпилям мертвого призрачного Тиндалоса…

Морин выхватила все эти мысленные картинки из сознания де Мариньи и зябко поежилась.

– Ужасно, – сказала она. – Ужасная участь – даже для таких, как они.

– Морин, – отозвался Искатель, – мне иногда кажется, что ты такая хорошая, что просто не можешь существовать на самом деле! – И, как бы в опровержение своих слов, крепко обнял ее.

А потом направил Часы в сторону Земли…

Часть вторая
ДЕ МАРИНЬИ В МИРАХ ГРЕЗ

1. Ултар и Атал

«Если бы только – думал де Мариньи, пока Часы Времени несли его сквозь время и пространство в его прошлое – двадцатый век на планете Земля, – если бы только Элизию было так легко обнаружить и попасть туда, как это удается с земными мирами грез. Ведь несомненно эти места во многих отношениях не что иное, как параллельные миры чудес, что да, то да, и наверняка в мирах грез и сновидений есть места, способные сравниться с чем угодно, даже с Элизией.

Не считая… не считая того, что не все там так чудесно. Да, ибо миры земных грез – это еще и неизбежно миры самых жутких ночных кошмаров».

– Расскажи-ка мне еще о мирах грез Материнского мира, – попросила Морин, когда ее муж, Искатель, начал узнавать знакомые очертания созвездий и понял, что находится уже недалеко от своего дома – или, по крайней мере, недалеко от того мира, который был некогда его домом. – Пожалуйста, Анри, расскажи мне о тех местах, которые никогда не снились мне.

Это была чистейшая правда, потому что Морин, хотя и происходила из рода, корни которого брали начало на Земле, родилась и выросла на одной из лун Бореи; она никогда не посещала принадлежавшие ей по праву рождения миры человеческих сновидений, а бывала лишь в тяжелых полуобморочных видениях ее родного Нуминоса. Де Мариньи, который, вне всякого сомнения, был опытным сновидцем (не учитывая даже того, что и его самого, и Титуса Кроу там высоко почитали и превозносили настолько, что они сделались легендарными персонами в мирах грез), сначала запинаясь, а потом все более уверенно стал рассказывать о своих давних приключениях в мирах грез жителей Земли. Рассказал о том, как пришел туда, чтобы спасти Кроу и девушку-богиню Тианию, попавших в глубинную травматическую ловушку, и как с помощью кое-кого из обитателей тех стран удалось достичь цели, как они втроем смогли воспрепятствовать вторжению Ктулху и Великих Древних в неосознаваемые миры подсознательных, глубинных людских грез. Когда же Морин не удовлетворилась этими рассказами, де Мариньи перешел к повествованию об известных ему воображаемых, но все же реальных иных мирах и о местах, о которых он только слышал, но никогда не видел (или в лучшем случае видел лишь мельком), о местах, являвшихся ему в грезах давным-давно и поблекших и вылинявших к настоящему времени, как это всегда бывает с мирами снов в холодном утреннем свете пробуждающегося мира.

Он рассказывал о влачащем свое существование в Холодных пустынях ужасном Кадатхе, навеки запретном для всех людей, ибо там с незапамятных пор обретаются видения из немыслимо отвратительных кошмаров, и о не менее страшной ледяной пустыне плато Ленга, где в деревушках неприглядные лачуги, сложенные из дикого камня, жмутся к земле вокруг непрерывно пылающих посередине сторожевых костров, а обитатели скачут в уродливых плясках среди мятущихся теней под звуки странных костяных барабанов и леденящие душу завывания местных флейт. Но заметив, что Морин зябко поежилась, среагировав на тональность его голоса, сразу же переключил ее внимание на более привлекательные области миров грез.

Он поведал о сияющем городе Селефе в долине Ут-Наргай за Танарианскими горами, мириады искрящихся минаретов которого отражаются в зеркальных водах голубой лагуны, и о галерах, которые швартуются там, складывая пестрые паруса под сенью раскачивающихся от морского бриза могучих гингко, о стремящейся к океану бурной, журчащей реке Нараксе и перекинутых через нее узких, хрупких деревянных мостиках, о разбегающихся от мощных бронзовых ворот перепутанных улицах и переулках, вымощенных ониксом. Не забыл он и о Серанниане (всегда ассоциировавшемся у него с воздушными островами Элизии, о которых рассказывал Кроу), плавающем среди облаков высоко над Церенейским морем, пенистые валы которого бодро взмывают чуть ли не к облакам и порождают те самые эфирные испарения, на которых и совершает Серанниан свое небесное плавание.

Не обошел вниманием он и Зак с множеством террас, сплошь заставленных храмами, обитель позабытых грез, где до сих пор пребывают, постепенно угасая, и его собственные юношеские сновидения и мечтания, и Сона-Нилу, благословенную страну иллюзий, где каждый представляет себе что пожелает, но эти мечты никогда не обретают материальной формы, и омываемые морем Базальтовые столбы Запада, поднимающиеся из самых глубоких пучин Южного моря, за которыми (как утверждали легенды) лежит чудовищный водопад, через который воды всех морей и океанов миров грез низвергаются в жуткую пустоту, лежащую за пределами упорядоченной вселенной. Упомянул он и о пике горы Нгранек, о высеченном на ее грани огромном лике; говоря о Нгранеке, он не мог обойти вниманием ужасающе тощих, безликих, рогатых, перепончатокрылых, с шипастыми хвостами ночных чудищ, охраняющих древние секреты таинственной горы.

А потом, поскольку был уверен, что, невзирая на все страхи, Морин, чтобы не оказаться в мирах грез совсем уж неподготовленной, следует узнать и о худшем из того, что им может встретиться, де Мариньи вкратце рассказал ей и о пиках Трока, острые, как иглы, вершины которых играли важную роль в сюжетах самых жутких кошмаров. Потому что эти пики, высота которых превышала все, что человек способен даже представить себе, преграждали путь в долины ужасных дхолей, внешний вид которых можно надумать, но никак нельзя увидеть воочию, и одним из этих мест была зловещая долина Пнота, где всегда царит темнота и лишь слышен неумолчный скрежет зубов дхолей, пирующих на целых холмах окаменелых костей. Ведь Пнот – это нечто вроде мусорной ямы, куда гули всех миров яви и грез сбрасывают объедки своих ночных пиршеств.

И наконец, совсем наскоро, потому что Земля уже быстро росла в сканерах Часов Времени, он рассказал о дубовых пристанях Хланита, моряки которого больше похожи на людей из мира яви, чем обитатели какого-либо еще мира грез, о страшном разрушенном Саркоманде, растрескавшиеся базальтовые набережные и покрытые глубокими щербинами сфинксы которого были заброшены задолго до того, как началась эпоха людей, и о горе Хатег-Кла, на которую когда-то поднялся, чтобы бесследно сгинуть там, Барзай Мудрый. Говорил о Нире, и Истарте, и незнакомых с радостью Садах склепов в Зуре, о лежащем в Южном море острове Ориаб, о зловещем Таларионе, и, совсем уже напоследок, потому что пора было закругляться, об Ултаре, где никто и ни за что не убьет кошку.

Рассказ об Ултаре он намеренно отложил на потом, поскольку именно там предстояло начаться их странствию. Ведь из всех городов и весей миров грез только в Ултаре имелся храм Старших Богов, да и с кем лучше всего поговорить насчет Элизии, нежели со жрецом этого храма, который некогда сам так стремился туда?

– И ты знаком с ним? – осведомилась Морин, когда де Мариньи наконец умолк, а Часы Времени поплыли по высокой орбите над ночной стороной Земли. – Этот верховный жрец… он твой друг, да?

– О да, – ответил де Мариньи и, неторопливо кивнув, обнял Морин, поудобнее устроился рядом с ней и приготовился заснуть. – Я знаю его довольно хорошо – скажем, настолько хорошо, насколько может его знать человек из мира яви. Мы несколько раз встречались: дважды, когда мне требовалась его помощь, и в последний раз на банкете в гостинице «Тысяча спящих кошек» в Ултаре. Но называть его другом я не посмел бы. Он старше, чем можно выразить словами, миры грез были еще совсем юными, а он уже обитал там! Но я могу смело гарантировать, что он чист, как капля росы. Что же касается его имени… Атал Древний, Атал из Хатег-Кла, вернувшийся обратно, когда Барзай канул в неизвестность. Если в мирах грез хоть кто-то способен помочь нам – это будет Атал…

Первая попытка де Мариньи проникнуть с помощью Часов Времени в земные миры грез вполне могла оказаться и последней; он хорошо помнил об этом, погружаясь в сон в обнимку с Морин, но не сомневался также и в том, что на сей раз все должно было пройти по-другому. Нужно было сделать лишь одну вещь – слить разум спящего с разумом Часов (потому что они, несомненно, обладали разумом) и, засыпая, приказать Часам направиться в ближайшие миры грез. Таким образом человек получил бы возможность взять Часы с собой, а не просто воспользоваться ими как порталом в эти области, повинующиеся законам подсознания. Ведь в прошлый раз его ошибка заключалась именно в том, что он использовал Часы для входа и оставил их на орбите, а сам в буквальном смысле запутался в смутных сновидениях! В конце концов… но об этом он уже рассказал.

На сей раз он не сделает такой ошибки. Его воля, все дальше соскальзывавшая в глубины сна, накрепко сцепилась с Часами и еще крепче – с Морин; так что все трое, мужчина, женщина и машина войдут в миры грез как единое целое. Физически они, все трое, конечно, останутся на орбите, а вот психологически погрузятся в сновидения и люди, и Часы Времени. Более того, сонное видение де Мариньи оказалось чуть ли не чрезмерно точным: Часы материализовались не просто в Ултаре, стоявшем на реке Скай, а во дворе гостиницы «Тысяча спящих кошек».

Там любовники «проснулись» в объятиях друг друга, поднялись, зевнули, потянулись и вышли сквозь переднюю панель Часов в вечерний Ултар. Де Мариньи плохо представлял себе, как их тут примут. Помнят ли его и обрадуются ли ему? Ведь его визит, скорее всего, послужит местным жителям живым напоминанием о черных временах, когда все миры грез захлестнули ужас и насилие. Но сканеры сообщили ему, что двор гостиницы заставлен столами, что вечерний воздух полон аромата бесчисленных цветов и что народ уже подходит и рассаживается, чтобы вкусить вечернюю трапезу под открытым небом. Правда, они не могли объяснить ему, что столы расставили уже после прибытия Часов – ведь в это время они с Морин еще «спали» – и что застолье собирается, точно как при его предыдущем посещении гостиницы, в его честь!

Но когда любовники в конце концов покинули Часы и их дверь закрылась за ними, потушив горевший внутри багровый свет и оставив их в озаренном множеством фонариков полумраке… о, как же радостно обступили их «забытые» друзья де Мариньи из миров грез!

Следует заметить, что с временем в мирах грез происходят странные вещи: в таких местах, как, например, Селефе или Серанниан, оно кажется застывшим, и потому там не происходит никаких заметных перемен. Но у сновидцев из мира яви, которые попадают туда лишь изредка, впечатление иное – будто между их визитами прошло много лет. Хотя, может быть, это впечатление субъективно, ведь не следует забывать, что миры грез сами являются порождением людей, которые видят их во снах. Де Мариньи намеревался попасть в «сегодня» мира грез – не в «завтра» и не во «вчера»; поэтому они с Морин оказались во времени, отделенном от того, когда он побывал в Ултаре в прошлый раз, лишь небольшим промежутком. Иными словами, время здесь шло примерно так же, как и в «бодрствующем мире»: друзья, которых сейчас видел де Мариньи, старели наравне с ним, год в год, а не год в минуту или, не дай бог, год в век!

Был здесь Грант Эндерби со своими здоровяками-сыновьями, и его дочь, темноглазая Литха, такая же скромная, как и в прежних снах. Но теперь она уже была женой каменотеса и имела собственный дом неподалеку от отцовского. Анри же был гостем из мира яви, красивым кораблем, пересекшим некогда ночь мира снов. О да, он собирался когда-нибудь построить виллу здесь, в Селефе, не знающем движения времени – почему бы сновидцу не сделать этого? – но и это тоже было только сновидением в сновидении.

Были здесь и правители нескольких районов, кое-кого из них де Мариньи сразу узнал, и толстяк – содержатель гостиницы со всей семьей, – они втайне гордились тем, что гости для своих сновидений выбрали из всего мира грез именно их владения, – и наконец, здесь присутствовал и сам достопочтенный Атал, который в тот незабываемый год, когда городские власти приняли закон, строго запрещающий убийство кошек, был простым мальчишкой. Атал, которого принесли сюда четверо молодых храмовых служек, облаченный в алую мантию верховного жреца, сидел, откинувшись, в носилках под балдахином. Бритоголовые сопровождающие – их мантии были серыми – относились к магистру с величайшим почтением, и не потому, что этого требовал ритуал и их служба, а из искренней любви. Поскольку он являлся общепризнанным высшим священнослужителем храма, оставаясь при этом просто Аталом, а имя его сделалось одной из величайших легенд в мирах грез.

Паланкин, расположенный во главе ряда маленьких столиков, упиравшихся в стол побольше, наклонили и частично сложили, так, чтобы он принял вид резного кресла, на котором и восседал на расшитой золотом подушке Атал; де Мариньи и Морин отвели почетные места по обе руки от него. После непродолжительных приветствий и представлений подали великолепную, сказочную еду, когда же собравшиеся принялись за еду под негромкий шумок завязавшихся возбужденных разговоров, де Мариньи наконец получил возможность свободно побеседовать с верховным жрецом ултарского храма Старших Богов.

– Я знал, что вы вот-вот появитесь, – чуть слышно сказал ему старик. – Вы, или Титус Кроу, или еще какой-то эмиссар из мира яви, из внешних сфер. Об этом говорило множество предзнаменований! Вам известно, что жители Нира и Ултара смертельно боятся затмений? Нет? Ну конечно же, ведь вы, как сновидец еще новичок; только не сочтите мои слова за обиду. Я не имел в виду задеть вас, тем более что вы в свое время сослужили миру ваших снов большую службу. Как бы там ни было, боязнь затмений восходит аж к временам моей юности – происхождение этих страхов сейчас не важно, – и за последний месяц случилось два лунных затмения; причем совершенно неожиданных. Видите ли, орбита луны мира грез к настоящему времени изучена вдоль и поперек, и все события, случающиеся с луной, без труда и точно вычисляются – особенно в последнее время, после войн, недавно случившихся в мирах грез, – и наши астрономы, пожалуй, никогда не позволяли себе прозевать приближающегося затмения! Тем более двух подряд! Как я это истолковал? Не скажу, чтобы у меня была полная уверенность, но в Черные дни, когда здесь было сильно влияние Ктулху, затмения случались часто. Они происходили, когда Ньярлахотеп, Великий посланец, являлся подглядывать за людскими снами…

Второе знамение: в Облачном Серанниане случилось единственное в своем роде событие. Мне рассказал о нем Куранес собственной персоной, так что сомнений быть не может. Ничего подобного никогда еще не случалось, так что разговоров пошло очень много. И к тому же в миры грез стали доноситься очень необычные мысли. Я лично слышал их слабые отголоски, когда видел сны во сне, и это были не людские мысли. Впрочем, я убежден, что мысли добрые. Полагаю, они приходят из Элизии и достигают земли где-то за Таларионом. Но как вы считаете, де Мариньи, кому в Элизии может потребоваться общаться с кем-то, находящимся за Таларионом? – Старец покачал головой. – Мой юный друг, это, несомненно, предзнаменования, причем далеко не все. Желаете послушать еще?

Де Мариньи долго, почти не скрывая изумления, смотрел на старика. Он ощущал себя почти загипнотизированным его благородным видом и шелестом голоса. Старец был хрупок, почти бестелесен, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, которые делали его похожим на грецкий орех, с седым пушком на голове и длинной, пышной, как снежная лавина, белой бородой, однако выцветшие глаза на старом увядшем лице светились в глубине всей мудростью миров грез. Так что де Мариньи сказал: «Прошу вас, сэр, продолжайте», – и, стряхнув с себя минутное оцепенение, вновь обратил все свое внимание к патриарху.

Атал слегка наклонился и положил на его руку немного дрожащую, сухую, как у мумии, ладонь.

– Вы знаете, что я первосвященник Их храма и предвкушаю день, когда буду служить Им в Элизии, как служу здесь. Взамен – конечно, я не дерзаю торговаться с Ними – я хотел бы просить Их вернуть мне немного моей молодости, чтобы я мог полнее насладиться пребыванием в Элизии, месте, где обретаются Те, кому я служу.

Де Мариньи печально кивнул.

– Атал, мы оба стремимся к высоким целям, однако должен сознаться, что иногда чувствую, как моя вера пошатывается.

Атал тоже ответил де Мариньи кивком.

– Нетерпение – это привилегия молодых, – сказал он, – пока у них хватает на нее энергии. Однако сейчас не то время, чтобы можно было позволить себе ослабеть верой. Я, как-никак, жрец храма и знаю об Элизии все, что может знать любой другой жрец Старших Богов. Вот только не спрашивайте меня о том, как туда попасть, потому что даже я не смогу объяснить вам дорогу. А сказать вам я должен нечто совсем другое: в последнее время я молюсь, как и всегда прежде, но знаю, что мои молитвы не достигают Элизии. Путь им прегражден! Молитвы остаются неуслышанными, безответными, да и странные мысли больше не попадают на землю за Таларионом; в Серанниан явился посланник-нечеловек, сидит там тише воды ниже травы, и никому из людей не известно, что за послание он принес. Ну, и кроме того, были, как я уже говорил, затмения, а теперь вы, Искатель, снова вернулись в сны. Странные времена, и я не в состоянии даже приблизительно оценить причины и следствия – разве что вы сможете просветить меня?

Де Мариньи обратил внимание на то, что его назвали именем из сновидения – тем самым, под которым он был известен в доброй дюжине миров. Он, хоть и вкратце, объяснил цель своего прибытия в миры грез: его присутствие требуется в Элизии, которой угрожает скорое и неизбежное восстание Великих Древних, но туда, увы, нет прямой дороги. Титус Кроу дал ему несколько подсказок насчет возможного пути, и сейчас он пытается этим подсказкам следовать, насколько это в его силах. А потом попросил старейшину поподробнее рассказать обо всех этих «знамениях», или, как тот выразился, единственных в своем роде событиях.

– Что касается приходивших извне мыслей, которые вы слышали в своих снах… Не могли бы вы рассказать о них немного больше? И о том непонятном посланнике, явившемся в небесный Серанниан, о котором вам рассказал лорд Куранес.

– Как я уже говорил, – сразу же ответил Атал, – мысли извне были нечеловеческие, однако в них не было зла или неприязни к роду людскому. Я даже не исключаю возможности того, что они могли иметь какое-то отношение к вашему странствию, хотя поручиться в этом не смогу. Ну вот, я вижу по лицу, что вы готовы немедленно отправиться в глушь Талариона! Воля ваша, но хочу напомнить, что те места мало кто посещает. Они граничат с исконными владениями призрака Латхи, где ее власть от века непоколебима, так что в тех местах будет отнюдь не безопасно. Однако в мирах грез есть и другие, кто смог бы более достоверно поведать вам обо всех этих вещах, ибо в последнее время приключилось столько всяких чудес, беспорядков и побед… битва Безумной луны… вероломство Зуры и триумф кораблей мира грез… старику трудно удержать в памяти столько событий.

Де Мариньи нахмурился собственным мыслям – в свете фонариков это было чуть заметно – и позволил себе съесть несколько кусочков стоявшей перед ним пищи, пока Атал собирался с силами. Искатель понимал, что первосвященник сильно устал – его мысли начали путаться, а слова – терять смысл. Искатель, конечно, мог спросить его о «чудесах, беспорядках и победах» и, пожалуй, о войне на луне мира грез, но об этом наверняка можно было бы поговорить и с кем-нибудь другим, более осведомленным. Что же касалось прозрений старца, то, видимо, оставался лишь один вопрос, который следовало прояснить.

Атал же, как будто прочитав его мысли, взял себя в руки.

– Значит, о Серанниане… Там произошло непонятное явление, в самом буквальном смысле этого слова: появился неведомый предмет. Небольшой куб из серого металла, – он показал трясущимися руками размер и форму предмета, – утром, когда город только-только просыпался, спустился с неба в районе узкого мыса, на котором Смотритель держит свой музей. Там он завис в воздухе, вертясь как волчок. Свинцового света коробка, в которой что-то есть? И откуда? Более того, она кажется разумной.

Ах!.. Впрочем, вспомнил еще кое-что, о чем вам следовало бы знать: странный куб не совсем, если можно так выразиться, безликий. На одной из его шести граней имеются палочки вроде часовых стрелок – таких, как на вон тех ваших Часах Времени. Вдобавок их четыре и движутся они без какого-то определенного ритма или порядка!

Де Мариньи ахнул, выпрямился, но старец не дал ему времени сформулировать вопрос.

– Погодите! Я еще не закончил. Моряки и портовые грузчики заметили вращающийся в воздухе тускло поблескивающий куб, сообщили новость Куранесу, который, конечно же, не замедлил лично явиться из своего увитого плющом особняка. Лорд Куранес, несомненно, великий сновидец, но этот случай оказался недоступен даже его грезам. Однако же он обратился к коробке на всех языках мира грез, но та не ответствовала ему ни звуком, продолжая все так же вращаться в воздухе над набережной Серанниана, близ узкой дорожки, ведущей в драгоценный музей Смотрителя… – Атал умолк, переводя дух.

О Смотрителе и его музее де Мариньи кое-что знал, правда немного; время его пребывания в Серанниане было сильно ограничено и почти все ушло на визит в поместье Куранеса. Однако ему было известно, что Смотритель – это механический человек – по крайней мере, его тело сделано из блестящего металла – и что и он сам, и его музей существуют в земных мирах грез, самое меньшее, столько же, сколько и Серанниан. Однако что именно представлял собой этот робот, откуда он взялся и почему доставил туда коллекцию, ставшую основой экспозиции музея… это было никому не ведомо. Было несомненно, что он не причинял вреда – в определенных пределах; разве что тем, кто представлял опасность для музея, – а там содержалось множество изумительных вещей. Известно было также, что Куранес часто и довольно регулярно бывает в своем музее.

– Не думаю, – сказал он после недолгого раздумья, – что Смотритель в большом восторге от своего загадочного гостя, болтающегося в воздухе у самого входа в музей!

– Напротив, – вздохнул Атал, возвращаясь к разговору. – Потому что, как только солнце пробудилось и поднялось над горизонтом, Смотритель явился туда и долго осматривал куб и, вне всякого сомнения, обратил внимание на эти необычные стрелки на шестой грани, измеряющие некие гипотетические величины; и он долго смотрел своими хрустальными глазами на мостик, соединяющий музей с набережной Серанниана. А потом…

Это странно до чрезвычайности! Ибо Смотритель, у которого, как вы знаете, много рук, сложил четыре из них так же, как расположены стрелки на кубе – так, чтобы они соединялись в центре и совершали круговые движения, – а потом стал дергать ими, совершая все время разные очень четкие движения и повторяя, в значительной степени, движения стрелок на грани куба!

– Они вели беседу! – воскликнул, задохнувшись, де Мариньи. – Смотритель и эти Часы Времени – потому что это наверняка какая-то разновидность Часов Времени – разговаривали между собой!

– И это еще не все, – вновь зашелестел слабый голос Атала. – Ибо через некоторое время Смотритель решительно зашагал по набережной, и свинцовый куб двинулся ему навстречу, и посреди узкого мостика они остановились, словно глядели в глаза друг другу. И пока грузчики, моряки, горожане и сам Куранес смотрели на это, на груди Смотрителя откинулась панель, открыв пространство как раз такой величины, – он снова показал трясущимися руками размер кубика, – куда загадочный пришелец без промедления скрылся, панель же вновь закрылась, заперев коробку в груди Смотрителя. На сем чудеса закончились, ибо Смотритель повернулся и так же решительно прошествовал в свой музей. Загадка же этой встречи и ее смысл так и остались неразгаданными.

– Итак, – констатировал де Мариньи, – я должен посетить не только дебри Талариона, но и Серанниан. И поговорить со Смотрителем.

Атал покачал головой.

– Сие невозможно, – сказал он, – даже как предположение. Ибо все легенды с незапамятных времен утверждают, что ни один из людей мира грез никогда не говорил со Смотрителем.

– Никогда?

– Ни разу. Спросите сами себя: понимает ли Смотритель вообще людскую речь? Есть ли ему дело до людей? И сознает ли он возможность хоть какой-либо деятельности или цели помимо охраны и защиты его обожаемого музея? Хотя, с другой стороны…

– Что?

– Смотрителю приходилось иметь дело с людьми – с определенными людьми. Я имею в виду, что, пусть даже он сам не говорит, однако же имеет возможность как-то довести свои пожелания до сведения людей. В особенности тех, кто мог бы повредить музею, попытаться нарушить порядок или даже похитить экспонаты!

Де Мариньи нахмурил лоб, пытаясь понять услышанное.

– Вы хотите сказать, что он наказывает потенциальных воров?

– Да, ему случалось так делать. Но бывало и так, что он просто предупреждал кого-то. Лично мне известны два таких… э-э… джентльмена, которых Смотритель всего лишь предупредил. Так получилось, что они в прошлом обитали в мире яви. И, по редкому совпадению, хоть я, между прочим, не верю в совпадения, этим же людям доводилось странствовать в землях за Таларионом. И не только странствовать, но и вернуться живыми и невредимыми! Анри, вы обязательно должны поговорить с ними, прежде чем отправляться дальше.

– Вы знакомы с этой парочкой? – спросил Искатель, уже изнывавший от нетерпения. – И где бы мне их найти?

Пока они беседовали, приключилось нечто такое, на что обратили внимание все остальные, сидевшие за столами; сначала они решили, что это всего лишь забавный курьез, но очень скоро мелкое событие переросло в нечто странное, поразительное и, пожалуй, тоже единственное в своем роде. И связано все это было с кошками Ултара и Морин.

Дело в том, что, пока супруг Морин беседовал с первосвященником храма, она, отлично понимая важность этого разговора, молча сидела слева от Атала и, пользуясь возможностью, ела вкуснейшие блюда. В это время у нее тоже нашелся собеседник: котенок, вспрыгнувший ей на колени из-под стола. Кошачье население Ултара принадлежит к особой породе – они умеют отличать хороших людей от дурных, правду от лжи и, оставаясь равнодушными к большинству людей, имеют дело только с обладателями самых горячих и чистых сердец. Так каким же сердцем обладает Морин? Ведь покуда один котенок мурлыкал, свернувшись колечком у нее на коленях…