Текст книги "Титус Кроу"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

5. Злобный разум
^{(Из записных книжек де Мариньи)}

Из Блоун-Хауса я в тот вечер ушел очень поздно, но по крайней мере я уяснил (по какой-то пока еще довольно смутной причине) стоящую перед собой задачу. Кроу не был со мной снисходителен. Он всегда давал мне трудные поручения, но я знал, что в этом случае он взвалил самую большую часть работы на свои плечи. Так случилось, что мне не суждено было начать работу по той части задачи, которая была поручена мне. Поэтому не имеет никакого смысла переходить к подробностям.

Между тем мы разработали систему – по всей видимости, непогрешимую по своей простоте. Задача заключалась в том, чтобы создать Шудде-М’елю (или тем его потомкам, которые свили себе гнезда в Англии) тяжелые – вернее говоря, невыносимые – условия существования, за счет лишения их четырех драгоценных яиц. Кроу написал три письма доверенным друзьям. Одно – чудаковатому старику, живущему отшельником на Гебридских островах, в Строноуэе. Второе – Уингейту Писли, выдающемуся эрудиту, старому другу по переписке, с которым Кроу обменялся множеством писем по вопросам фольклора, мифологии и оккультной антропологии. Вплоть до последнего времени он был профессором психологии в Мискатоникском университете, в штате Массачусетс. И наконец, третьим адресатом стала старая шарлатанка, медиум, которую Кроу знал давно и очень любил – некая матушка Куорри из Маршфилда, что неподалеку от Бристоля.

План был такой: не дожидаясь ответов на письма, мы отправим яйца профессору Писли в Америку. Писли, ясное дело, получит письмо, отправленное авиапочтой, немного раньше, чем посылку с яйцами. Титус безмерно верил в своего друга и не сомневался, что его инструкции будут выполнены до последней буквы. Инструкции были просты: в течение двадцати четырех часов отправить яйца Росситеру Макдональду в Строноуэй. Макдональд, в свою очередь, получил распоряжение как можно скорее переправить яйца матушке Куорри, а уж от этой, наделенной «даром» дамы, яйца должны были возвратиться ко мне. Я говорю «возвратиться ко мне», потому что я унес коробку из Блоун-Хауса с собой – аккуратно упакованную и готовую к отправке. Мне следовало действовать четко и быстро, дабы выковать первое звено в почтовой цепи. По дороге домой я также отправил письма.

Я целиком и полностью согласился с моим просвещенным другом в том, что в эту ночь яйца ни в коем случае не следовало оставлять в Блоун-Хаусе. На самом деле, я сам настоял на том, чтобы унести яйца. Они и так уже слишком долго пробыли в руках Кроу, и он наверняка начал ощущать напряженность из-за их присутствия. Он признался мне, что начал вздрагивать из-за каждого скрипа половицы и впервые с тех пор, как перебрался в свое одиноко стоящее и наполненное странной атмосферой бунгало, начал пугаться шума некоторых деревьев с пышными кронами у себя в саду.

Но при том, что ему было известно и во что он верил – да нет, во что теперь верили мы оба, – его нервозность можно было считать вполне естественной. На самом деле, именно присутствие яиц в его доме, помимо всего прочего – и в том числе, помимо жуткой усталости, вызванной непосильной работой и недосыпанием, – отвечало за серьезное ухудшение здоровья моего друга со времени нашей последней встречи. Я понял, что еще немного – и Кроу пойдет по пути разрушения, подобному тому, который избрал для себя сэр Эмери Уэнди-Смит!

Можно легко понять, почему в ту ночь я не сомкнул глаз. Я лежал в кровати в моем доме, выстроенном из серого камня, ворочался с боку на бок и вертел так и сяк в уме новую систему понятий, которую мне нужно было принять. То есть принять я ее принял, но ее детали все же нуждались в обдумывании – хотя бы для того, чтобы общая картина стала более ясной, чтобы исчез туман по углам. Правду говоря, соображал я плоховато – словно бы с похмелья. Но конечно же, у моей бессонницы была другая, более непосредственная причина – коробка с тускло блестевшими шарами, стоящая на небольшом столике около моей кровати!

Беспокойно взбивая подушку (этим я занимался каждые полчаса), я с десяток раз заново прокрутил в мозгу все, о чем мы говорил с Кроу, пытаясь найти в нашем плане изъяны, – но не нашел. Мне представлялся идеальным срочный план Кроу, нацеленный на то, чтобы помешать копателям завладеть своими яйцами, и я целиком разделял его страхи. Тем не менее я понимал, что что-то в нашем плане ошибочно, просто невероятно ошибочно! Я это понимал. И эта ошибка скрывалась где-то в глубинах моего разума и никак не желала всплывать на поверхность.

Если бы только развеялся этот туман в сознании… Жуткая депрессия отступила, это правда, но теперь мне приходилось продираться через этот густой ментальный туман!

Да, конечно, я не был знаком с друзьями Кроу по переписке лично, но он в них безраздельно верил – особенно в Писли. В своем письме к профессору Кроу обрисовал все свое отношение к фантастической опасности, грозившей Земле. Да, это была гипотеза, но Кроу выразил ее очень сильно и четко и подчеркнул свое личное участие в происходящем. На самом деле Кроу подвергал опасности успех всего нашего дела, поставив меня в позицию чрезвычайно просвещенного человека, способного не только воспринять, но и оценить содержание письма к профессору Писли. Когда Кроу зачитал мне наспех составленное письмо, я откровенно и даже немного грубовато объяснил моему другу, что его адресат может решить, что отправитель письма лишился рассудка. Чуть раньше Кроу сказал: «Будь я проклят, если знаю, кому я могу довериться», но теперь он только хмыкнул в ответ на мои слова и сказал, что вряд ли Писли так воспримет его послание и что в любом случае – хотя бы только лишь по старой дружбе – профессор сделает с яйцами все именно так, как он просит.

Кроу подсчитал, что путешествие яиц по кругу займет максимально три недели, но все же озаботился тем, чтобы попросить своих корреспондентов отправить ему письма с подтверждением о безопасной отправке посылок. Я задумался об этом, и…

Ну вот, опять!

Что это за тревога в дальнем уголке сознания, стоит мне только подумать о том, что утром начнутся странствия яиц?

Но нет – как только я словно бы улавливал эту мысль, она сразу же ускользала от меня, в затянутый туманом разум. Это изнурительное чувство мне было знакомо и прежде, было знакомо и неутешительное решение: попросту игнорировать назойливую мысль – и пусть все идет как идет. Однако это ощущение меня раздражало – и более чем пугало, учитывая обстоятельства.

Я повернулся на бок, и мой взгляд упал на коробку с загадочным содержимым. Мысленным взором я увидел это содержимое – матовый блеск жемчужных шаров в темноте картонного гробика. И тут же возникла новая мысль.

Я спросил Кроу о каменном ящике, «инкубаторе», обнаруженном Уэнди-Смитом на том месте раскопок мертвого города Г’харне. Мне захотелось узнать, не было ли найдено что-то подобное в пещере в Хардене. Однако утомленный оккультист (как же его лучше называть – оккультистом или ученым?) не смог мне ответить. В итоге он, немного поразмыслив, рискнул предположить, что, вероятно, атмосферные условия в этой пещере – темном и глубоком месте – были почти идеальными для инкубации яиц, в отличие от Г’харне, где яйца хранились близко к поверхности.

Я напомнил другу, что тот каменный ящик был украшен письменами и изображениями. В ответ на это мой ученый друг только пожал плечами и сказал, что может только адресовать меня, как сэр Эмери своего племянника, к трудам Коммода и побитого молью Каракаллы. Кроу хватало тех «картинок», которые представали перед ним во сне, а в кошмарах он видел не только ужасных головоногих. К тому же он считал, что Бентам рассказал о пещерных рисунках не все – и вероятно, это можно понять! Мое любопытство из-за этого разыгралось еще сильнее, поэтому я не отступился от Кроу, и он был вынужден пересказать мне часть своих сновидений.

Он сказал, что бывали такие сны, когда ему виделось почти символическое стремление к поверхности и совместное вытягивание жутких щупалец. А порой ему снилось происходящее не под землей, а на поверхности – и это был подлинный кошмар!

Я ярко вспомнил, какое у Кроу было выражение лица, как глухо и надтреснуто звучал его голос, когда он говорил:

«В одном из отрывков сновидения их было четверо, де Мариньи. Они отступали, пятились, как гусеницы, и привставали, подняв переднюю часть тела, широко раскрыв пасть. Среди них находилась женщина, и они рвали ее на части, и фонтанами хлестала кровь…»

«Но откуда, – испуганно спросил я шепотом, – у тех, кто без головы, может взяться… пасть?»

Задавая вопрос, я прекрасно понимал, что ответ мне не понравится.

«Попытайся мыслить неизбитыми образами, Анри, – спокойно посоветовал мне Кроу. – Только ни в коем случае не думай об этом слишком долго и не чересчур вдавайся в детали. Они настолько… чужеродны… эти твари».

Я ничего не мог поделать с собой: мне вспомнилась строчка из древнего и загадочного сочинения «Отражения» ибн Шакабао. Я знал, что эту строчку Альхазред цитирует в «Некрономиконе»: «Злобен разум в теле, не имеющем головы!» О боги! Разум и пасти – без голов!

Обычно я человек спокойный. Будь это иначе, я бы давно проявил кое-какие из моих более эксцентричных интересов, но при том, что рядом с моей кроватью находилась коробка с яйцами, и при том, что я знал, что где-то – далеко, а может быть, и не очень далеко – чудовищные копатели прямо сейчас выжигают туннелями горные породы и издают противные звуки… Так кто бы назвал меня трусом за то, что я просто включил в спальне свет?

Но в любом случае, даже с включенным светом, страха у меня не поубавилось. Откуда ни возьмись, появились тени, которых раньше не было – от моего гардероба, от халата, висевшего на двери… и довольно скоро я уже всерьез подсчитывал, сколько времени мне понадобится, чтобы соскочить с кровати и выпрыгнуть в окно, если…

Я протянул руку и выключил лампу, решительно повернулся спиной к картонной коробке, твердо решив не думать о ее содержимом…

Видимо, потом я некоторое время спал, потому что помню, как мои собственные дремотные мысли смешались с описаниями сновидений Кроу. А когда я очнулся в холодном поту, мне припомнился рассказ друга о том, как он впервые узнал о существовании древней ужасной угрозы.

В более поздних сновидениях Кроу слышались песнопения копателей – напевы, в которых упоминалось название мифического города Г’харне! Вспомнив об экспедиции Уэнди-Смита в поисках этого города и о том, какой катастрофой завершилась эта экспедиция, чуть позже Кроу связал те события с фактами из некоторых газетных вырезок из своей обширной коллекции и своими ночными кошмарами. Это привело его к рукописи Уэнди-Смита. Эта рукопись вместе с письмом от Реймонда Бентама позволила Кроу сделать выводы. Дальше он действовал, руководствуясь своей непогрешимой, хотя и включающейся с пол-оборота логикой.

Еще мы с ним поговорили о распространении Шудде-М’еля и его сородичей и поразмышляли о том, как эти кошмары смогли освободиться из тюрьмы, куда их засадили Старшие Боги. Кроу был склонен полагать, что жуткие божества обрели волю благодаря целому ряду природных катаклизмов, и я не смог предложить более внятного объяснения – но как давно произошли эти спазмы планеты и насколько далеко с тех пор распространилась раковая опухоль ужаса? Похоже, эту же проблему пытался решить Уэнди-Смит, но Кроу предложения сэра Эмери относительно борьбы с копателями представлялись нелепыми.

«Задумайся об этом, де Мариньи, – сказал он мне. – Только представь себе попытку разделать с Шудде-М’елем с помощью огнеметов! Да эти твари сами по себе почти что равны вулканам! Так и должно быть! Представь себе, какая температура и давление нужны для того, чтобы превратить углерод и хризолит в нечто наподобие алмазной пыли, из которой состоит скорлупа этих яиц! А их способность проделывать туннели в прочнейшей породе? Огнеметы… Ха-ха! Да они будут радоваться пламени! Однако меня поражают изменения, которым эти твари подвергаются в промежутке от младенчества до зрелости. Но с другой стороны, так ли это удивительно? Люди, как я понимаю, проходят столь же фантастические изменения – младенчество, период полового созревания, менопауза, старческое безумие. А что уж говорить об амфибиях, лягушках и жабах… а жизненный цикл чешуекрылых бабочек? Да, я вполне могу поверить, что сэр Эмери прикончил двух «младенцев» горящей сигарой – но, Боже, чтобы убить взрослую особь, потребуется кое-что посерьезнее!»

А насчет тайного, подземного распространения этих ужасов после того, как они обрели волю вследствие мощного природного катаклизма, у Кроу также имелось собственное мнение:

«Катастрофы, Анри! Взгляни на перечень катастроф, вызванных так называемыми «природными» сейсмическими толчками – в особенности за последние сто лет. О, я понимаю, мы не можем сваливать каждое землетрясение на Шудде-М’еля – если он или оно по сей день живет и возглавляет свою расу – но, Богом клянусь, некоторые сотрясения почвы ему приписать можно! У нас уже имеется список, составленный Полом Уэнди-Смитом. Не так много было таких происшествий, но кое-где не обошлось без человеческих жертв. Хинхон, Калаорра, Ажен, Эн и так далее. А что сказать об Агадире? Господи, разве там не кошмар случился? А Агадир совсем недалеко от маршрута тварей по дороге к Англии в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Взгляни на размеры Африки, Анри. Подумай! Если бы твари выбрали другое направление, они бы уже могли распространиться по всему этому огромному континенту, и даже по всему Ближнему Востоку! Все зависит от того, сколько их было первоначально. Однако слишком много их быть не могло, хотя Уэнди-Смит и пишет об «ордах». Нет, я не думаю, что Старшие Боги позволили бы такое. Но кто знает, как много с тех пор было отложено яиц и сколько еще созревает в неведомых каменных недрах? Чем больше я думаю об этом, тем более страшной мне кажется угроза».

И наконец, перед тем, как я его покинул, Кроу устало написал для меня перечень книг, которые, по его мнению, я должен был прочесть. Возглавлял список, естественно, «Некрономикон», поскольку связь этой книги с циклом мифов о Ктулху была поистине легендарной. Мой друг также посоветовал мне исправленный перевод (изданный ограниченным тиражом исключительно для научных целей) Генриетты Монтаг. Эта книга хранилась в отделе редких изданий Британского музея. С мисс Монтаг Кроу был знаком лично и был рядом с ней, когда она умерла от неведомой болезни всего через несколько недель после того, как завершила свою работу над «Некрономиконом» для руководства музея. Я знал, что мой друг считал, что Монтаг умерла из-за этого труда, и именно поэтому он непрестанно напоминал мне о том, что я должен быть предельно осторожен в изучении содержания книги. Из этого следовало, что я должен прочесть только те отрывки, которые касались непосредственно Шудде-М’еля и существ наподобие его, и постараться, по возможности, не слишком увлекаться другими разделами книги. Кроу обещал лично похлопотать о том, чтобы мне предоставили экземпляр научного труда мисс Монтаг.

Следующей книгой в списке были «Отражения» ибн Шакабао. И этот труд также хранился в Британском музее – но под стеклом, поскольку сохранность книги оставляла желать лучшего. Несмотря на то, что в музее были приняты обычные в таких случаях меры предосторожности – обработка химикатами, изготовление микрофильмов (один из которых мне предстояло просмотреть более внимательно, чем несколько лет назад), – но все равно драгоценный фолиант быстро истлевал.

Список продолжали две малоизвестные книги Коммода и Каракаллы – просто из-за того, что этих авторов упомянул Уэнди-Смит, а сразу за ним следовала почти непонятная «Пнакотическая Рукопись» – по той же самой причине. Потому же в список попала и «История магии» Элифаса Леви и, наконец, книга из коллекции Кроу (он ее заботливо завернул и упаковал для меня) – его собственный экземпляр печально знаменитого «Культа гулей». Он так часто сам перелистывал эту книгу, что опасался упустить что-нибудь важное при новом просмотре. Но в ответ на мой вопрос он сказал, что намеревается уделить особое внимание «Ктаат Аквадинген». Сказал, что в этой книге с очень плохим переплетом есть много всего, имеющего отношение к нашему делу, – в особенности в двух центральных главах, которые Кроу переплел отдельно. Как я уже упоминал выше, большую часть этих работ я читал раньше, но без особой цели, а просто как страшноватые оккультные книги.

По идее, мне следовало также ознакомиться и с «Фрагментами Г’харне», и я бы ознакомился, безусловно, если бы письмена на этой груде разрозненных глиняных осколков были созданы на одном из четырех языков, которыми я владею! Оказалось, что с этими письменами знакомы только два человека – сэр Эмери Уэнди-Смит, не оставивший после себя никаких материалов с расшифровкой письмен, и профессор Гордон Уолмсли из Гула[28]28
  Гул (Гуль) – город в Восточном Йоркшире.


[Закрыть], чьи «краткие заметки» содержали как бы целиком переведенные главы из загадочных «Фрагментов Г’харне», но несколько надежных авторитетов высмеяли и раскритиковали этот шарлатанский «перевод» в пух и прах. Именно по этой причине Кроу не включил эту работу в список рекомендованной литературы.

Все эти и разные другие мысли какое-то время кружились в моем до странности затуманенном мозгу, а потом я, видимо, снова заснул.

Следующим, что мне запомнилось, было то, что я расслышал – как бы очень близко от меня, – страшное монотонное пение и жужжание чудовищно чужеродных голосов. Но только очнувшись и соскочив с кровати на дрожащих ногах, с волосами, ставшими торчком от страха, я понял, что это мне просто снится. За окном рассвело, вот-вот должно было встать солнце.

И все же в ушах у меня еще звучали эхом эти мерзкие, монотонные, жужжащие, страшные ноты. И они запечатлелись в моем сознании в точности такими же, как в документальной книжке Уэнди-Смита:

 
Се’хаййе эп-нгх фл’хур Г’харне фхтагн,
Се’хаййе фтагн нгх Шудде-М’ель.
Хай Г’харне орр’э эп фл’хур,
Шудде-М’ель икан-иканикас фл’хур орр’э Г’харне.
 

Как только жуткое пение кошмарной твари наконец стихло и исчезло, я покачал головой, на ватных ногах подошел к прикроватному столику, взял картонную коробку и проверил ее вес. Затем я быстро заглянул внутрь. Ничего не изменилось. Все было в точности так, как вечером.

Я принял душ, побрился, оделся. Только я успел вернуться с ближайшей почты, где, словно в полусне, отправил посылку с яйцами профессору Писли, как зазвонил телефон. Звонок был настойчивый, почти безумный, но почему-то я немного растерялся, прежде чем решился взять трубку.

– Де Мариньи? Кроу на проводе. – Голос моего друга звучал наэлектризованно-нервно. – Послушай. Ты уже отправил яйца?

– О да, да. Едва успел к утренней отправке почты.

– О нет! – простонал Кроу. – Анри, скажи, у тебя еще есть эта лодка… плавучий дом в Хэнли?

– Ну да, есть. На самом деле, не так давно у меня ее одалживали друзья. Я им сказал, что они могут ее взять на неделю, пока я буду во Франции. Но сейчас лодка им не нужна. Вчера с вечерней почтой мне доставили ключ маленькой бандеролью. Но почему ты спрашиваешь?

Я задал другу вопрос, но почему-то с каждой секундой все происходящее становилось мне все более безразлично.

– Собирайся, де Мариньи. Возьми с собой вещей на пару недель. Примерно через час я заскочу за тобой на «Мерседесе». Я уже пакую вещи.

– Что? – спросил я, совершенно ничего не понимая, да и не особо желая понимать. – Вещи? – Туман в моем мозгу сгущался все сильнее. – Титус! – Я услышал свой голос словно бы за сотню миль. – Что не так?

– Все не так, Анри, а в особенности – мой рассудок! Ты утренние новости слышал? Может быть, газеты читал?

– Нет, – ответил я сквозь пелену сгущающегося тумана. – Я совсем недавно встал. Спал паршиво.

– Бентам мертв, де Мариньи! Бедняга… «Провал грунта» в Элстоне. Нужно срочно продумать наш план заново. Твой плавучий дом – это просто подарок Бога.

– А? Что?

– Плавучий дом, Анри! Он нам Богом послан, говорю! Сказал же сэр Эмери, что эти твари боятся воды! Через час будь готов.

– Титус, – робко отозвался я и едва успел удержать друга у телефона, – не сегодня, ради всего святого! Я… Я правда не могу… Понимаешь… Это, конечно, глупость треклятая, но…

– Анри, я… – Кроу запнулся. Я услышал тревогу в его голосе, а потом он добавил тоном, полным понимания: – Значит, они у тебя побывали? Да? – Его голос стал сдержанным и спокойным. – Ты не волнуйся. Скоро увидимся.

Он положил трубку.

Не могу сказать, сколько прошло времени, когда я услышал отчаянный стук в дверь и дребезжание звонка. Довольно долго я просто не обращал внимания на эти звуки. Но потом, поборов желание закрыть глаза и заснуть в кресле, все же я заставил себя встать и пойти к двери. Зевая, я отпер замок и… чуть не упал на спину, когда порог перешагнул человек в черном.

Конечно же, это был Титус Кроу – но его глаза странно блестели, и в этом блеске мне увиделась странная и дикая страсть, совершенно незнакомая по прежнему общению с моим другом!