Текст книги "Титус Кроу"

Автор книги: Брайан Ламли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Я решил облететь ее по кругу и разглядеть с той стороны, где бы тусклое солнце не светило мне прямо в глаза, но стоило мне только принять это решение, как возникло еще кое-что, что помешало ясному и четкому обзору. Солнце, планомерно поднимавшееся в небо, пусть слабо, но все же нагревало разреженный воздух в котловине, где стоял великан. От почвы вверх начала подниматься дымка. Она затягивала и затуманивала контуры гигантской фигуры, и к тому времени, когда я достиг точки на севере, откуда намеревался рассмотреть объект, сочетание поднимавшихся вверх испарений от почвы и тумана на поверхности земли закрыло от меня все, кроме верхушки. Но верхушку я теперь видел ясно и четко: это была величественная кривизна серебристого корпуса и его острый нос. Стройные обтекатели тускло мерцали в слабом свете солнца. Космический корабль на ладони поднятой вверх руки великана – символ владычества человека над звездами и его исхода с умирающей Земли!

Сердце у меня сжалось от боли. Это было больше того, чем то, на что я смел надеяться, и это оказалось намного лучше мысли о том, что последние люди на Земле копошатся в сухой почве, словно жалкие черви. Я с нетерпением ждал момента, когда солнце завершит свою работу. Наконец слабая дымка мало-помалу начала рассеиваться и покидать фигуру колосса. Вскоре начали явственно проступать очертания гигантской фигуры перед моим ошарашенным взглядом!

У меня пересохло во рту, разум на миг лишился всяких мыслей. Я мог только смотреть… и смотреть… От изумления и ужаса я раскрыл рот. Моя надежда на человечество рухнула в бездонную пропасть. Наверное, не менее получаса я простоял рядом с часами, охваченный неведомым мне доселе чувством. А потом я снова шагнул внутрь залитого лиловым сиянием корпуса часов, в этот портал, ведущий к неведомым местам и временам, и поспешил назад – туда, где, быть может, люди еще жили и любили, сражались и умирали, и процветали на зеленых холмах и плодородных долинах Земли.

Потому что колоссальная металлическая статуя, поднимавшая к небу серебристый символ галактического исхода, была изготовлена не людьми и не в виде человека. Да, те, кто поставил этого истукана, явно были наделены высочайшим интеллектом и, безусловно, гордились своим древним наследием – наследием, предшествовавшим человеку и явно намного пережившим его… Это был жук!

3. Меловой период
^{(Из магнитофонных записей де Мариньи)}

К счастью, де Мариньи, доисторические эпохи, а также флора и фауна давно ушедших веков в юности были излюбленными областями моих увлечений. Много лет я хранил в Блоун-Хаусе коллекцию окаменелостей. Эти каменные фрагменты я сам собрал в подростковом возрасте. Аммониты и белемниты, маленькая костистая рыба из эоцена[35]35
  Эоцен – вторая геологическая эпоха палеогенового периода. Начался 56,0 и закончился 33,9 млн лет назад.


[Закрыть], найденная в Лестершире, прекрасно сохранившийся пермский[36]36
  Пермский период (пермь) – последний геологический период палеозойской эры. Начался 298,9 ± 0,15 млн лет назад, закончился 252,17 ± 0,06 млн лет назад. Продолжался, таким образом, около 47 млн лет.


[Закрыть] трилобит двухсот восьмидесяти миллионов лет от роду из Йоркшира, и даже фрагменты крыльев археоптерикса из голосеменных лесов юрского периода[37]37
  Юрский период (юра) – средний (второй) период мезозойской эры. Начался 201,3 ± 0,2 млн лет назад, закончился 145,0 млн лет назад. Продолжался, таким образом, около 56 млн лет.


[Закрыть]. Удирая назад во времени в слепой панике, подальше от размышлений об этой безымянной цивилизации жуков, населявших умирающую Землю в конце времен и оставивших монумент в знак своей галактической судьбы, я понятия не имел о том, что очень скоро мне придется применить на практике свои более чем скромные познания о доисторическом мире.

Мой план – да нет, на самом деле это был даже и не план, а, скорее, инстинктивное стремление поскорее возвратиться в эпохи обитания на Земле человека – состоял в том, чтобы подыскать знакомый исторический период. Оттуда я мог бы разработать маршрут возвращения к точке старта – или даже к моменту на неделю позже моего отбытия из Блоун-Хауса в машине времени. Все зависело, конечно, от того, сумею ли я освоить управление механикой своей машины до такой степени! И хотя я говорю о паническом бегстве, все же я не настолько сильно спешил, чтобы забыть о том, что произошло при моем первом путешествии во времени, когда я чуть было не опередил самое время. Мне не хотелось совершить вторую подобную ошибку – ведь я запросто мог превратиться в комок перенагретой плазмы, только что выброшенной из недр солнца!

Поэтому через некоторое время, избавившись от состояния мрачной тоски, я попробовал воспользоваться сканерами. Дело в том, что пользование сканерами при перемещении в трехмерном пространстве особой сложности не представляло, но совсем другое дело – пользоваться ими, странствуя во времени, а уж особенно – странствуя во времени назад. Представь себе, если сможешь, гигантский панорамный фильм, прокручивающийся в обратную сторону с быстротой, в несколько тысяч раз превышающей обычную скорость показа, и тогда, быть может, ты поймешь, что я имею в виду.

Я вывел свой корабль из слоя земной атмосферы. Солнце и Луна стали почти не видны, они превратились в непрерывные светящиеся линии, вырисовывающие в пространстве замысловатые фигуры. Точно так же вертелись и плясали различные созвездия. Я практически ничего не видел на поверхности вращающейся подо мной Земли, кроме непрерывного мелькания фантастически изменяющегося покрова облаков и обрамленных пеной волн береговых линий материков. Я сбавил скорость и опустил часы ниже, в атмосферу.

Небо мгновенно почернело, но буквально секунду спустя озарилось невероятно яркой полной луной. На счастье, она оказалась сияющей и желтой – такой, какой я ее знал всегда, а не жутким бледным призраком конца времен. А потом – ослепительная вспышка, и передо мной возник знакомый пламенеющий шар Солнца на западном горизонте, и Солнце промчалось через все небо на восток. В следующую секунду опять стало темно, а потом вновь передо мной возникла Луна.

Это было чрезвычайно интересно. Потому что все это я видел не глазами, а сознанием. На моей глазной сетчатке не фиксировалось изображение Земли во время кратких периодов темноты. Это происходило потому, что во время чередования этих периодов тьмы я еще сильнее сбавил скорость. И я заметил цепочку красных и желтых огней. С той высоты, на которой я находился, они показались мне однозначно имеющими искусственное происхождение. Я подумал, что это нечто огромной системы уличного освещения. Я ошибся, и если бы мои часы не были практически неуязвимы, то конец моим путешествиям в пространстве и времени наступил бы там и тогда!

Земля, естественно, находилась стационарно внизу. То есть часы своим перемещением компенсировали движение планеты. Они вращались в пространстве вместе с Землей, ровно над той точкой, откуда я улетел из теперь очень далекого будущего. И я опустился еще ниже, через плотный слой того, что я принял за облака. Слишком поздно я понял, что это не облако, а пыль – вулканическая пыль. Прямо подо мной находилось жерло чудовищного вулкана, извергавшего лавовые бомбы, дым и пламя. Происходило весьма красочное извержение. Цепочка огней представляла собой просто-напросто вулканический хребет на поверхности Земли. Конусы вулканов возвышались через приблизительно равные промежутки и активно извергали пламя, лаву и пыль. В клубящихся тучах вулканической пыли то и дело вспыхивали молнии. Они ударяли по корпусу часов. Наконец я оправился от потрясения, и мне хватило ума увести свою машину подальше от вулканов.

Но об этом вулкане, де Мариньи, а особенно – о молниях… Просто попробуй представить себе это! Конечно же, я продолжал свое путешествие во времени назад, и поэтому лавовые бомбы стремились к моему кораблю из области за пределами действительного радиуса извержения и падали обратно в жерло вулкана, а молнии не били по мне из облаков пепла, а, наоборот, летели словно бы от часов к облакам! Как бы то ни было, я был безоружен, а на часах не осталось почти ни царапинки.

Оказавшись в стороне от вулканического горного кряжа, я еще сильнее сбавил скорость перемещения во времени. Наконец Луна стала неподвижна, оставшись полной и яркой и лишь едва подкрашенной красным светом, а небо стало таким темным, что звезды надо мной лишь тускло мерцали и были различимы с большим трудом. Я совершил посадку тогда, когда, по моим расчетам, осталось недолго ждать рассвета, но до полного восхода солнца остался внутри корпуса своего корабля. Причина, почему я так поступил, была очень проста: с помощью сканеров часов я мог видеть ближайшие окрестности даже в темноте, но оказавшись за пределами корабля, я был вынужден рассчитывать только на свои пять чувств. Поэтому я дождался появления Солнца, и только после этого открыл переднюю крышку корпуса часов и вышел в странный, чарующий и смертельно опасный мир.

И именно тогда через все мое изумление и восторг – причину которых я объясню позже – ко мне пробилось чувство голода. О, конечно, я еще и устал ужасно, но исключительно умственно, а не физически. Часы отнимали у меня слишком много ментальной энергии и эмоций – точно так же, как тяжелая физическая работа отнимает энергию тела. Но невзирая на это страшное изнеможение, я был потрясен до глубины души, очарован и восторжен. Понимаешь, Анри? Теперь-то я понял, где нахожусь. Наверное, вернее будет сказать, когда я нахожусь, потому что я вернулся очень далеко назад – немыслимо далеко, в доисторический мир мелового периода!

Меловой период – последний период мезозойской эры, сто миллионов лет назад! Это также была эпоха рептилий, когда миром правили динозавры. Когда в океанах, густых, словно суп, но не таких соленых, как теперь, плавали гигантские черепахи архелоны[38]38
  Архелон (лат. Archelon ischyros) – гигантская морская черепаха мелового периода. Самая крупная из известных черепах. Принадлежит к вымершему меловому семейству Protostegidae, близкому к современным кожистым черепахам.


[Закрыть] и мозазавры[39]39
  Мозазавр (ископаемое животное) – змееподобный плавающий морской ящер из отряда пифономорфных, соединявшего в себе признаки змей и ящериц, но отличавшегося от тех и других.


[Закрыть], а в теплом небе, затянутом плотными влажными тучами, серпокрылый птеранодон[40]40
  Птеранодон – вымерший крылатый ящер мелового периода.


[Закрыть] грозно окликал свою подругу, паря на поскрипывающих кожистых крыльях.

Это была эпоха всего первозданного – цветов, запахов, пейзажей, звуков и ощущений, поэтому даже ветерок прикасался к моей коже как-то иначе, непривычно. Это была Земля в расцвете юности, когда все сотворенное обезумело от лихорадки экспериментальных проб и ошибок, где создавались новые формы жизни и тут же изменялись, уничтожались, и тут же создавались другие. А мысль о человеке еще не пришла в голову Природе, и не придет еще девяносто миллионов лет!

Люди? О нет, Природа в те дни не создавала ничего такого хрупкого, как человек! То были дни брахиозавров с шеей наподобие огромного питона, и похожих на танки трицератопсов, рядом с которыми носорог показался бы детской игрушкой. То были дни тираннозавров, грозно ревевших и шагавших по земле на мощных ногах, работавших, как поршни. Это был царь всех динозавров, правивший в своем голосеменном царстве с алчностью и яростью тирана. Даже моллюски в те времена были чудовищны – вроде иноцерамуса, в сравнении с которым даже самые крупные из наших нынешних тридакн показались бы карликами. Бурно размножались в этих юных морях и устрицы, а в них вырастали жемчужины размером с кулак человека. С тех пор время превратило эти жемчужины в кальциевую пыль. На берегу такого кораллового мелового моря я и оказался.

Я понял, что это именно меловой период. Отойдя на дюжину шагов от открытой передней панели часов, я узнал его так же точно, как узнал бы Кингз-Кросс или звуки Биг-Бена. Безусловно, это произошло благодаря той моей коллекции окаменелостей, о которой я упомянул. Больше всех в той коллекции мне нравились некоторые аммониты мелового периода – твердые, не блестящие, тусклые, как серая галька, а тут, в этом коралловом море, на берегу которого я стоял, на мелководье резвились мириады этих самых существ – живых и сияющих в лучах утреннего солнца, уже успевшего прогнать испарения от сырого прибрежного песка и высушить его. Причудливо закрученные спиралью, восьминогие хелиоцерасы, бакулитесы с раковиной, похожей на рог единорога, и плацентицерасы с умными глазами – все были здесь, все шевелили крошечными щупальцевидными лапками, метались из стороны в сторону, используя реактивный метод передвижения, и плавали в кристально-чистой воде, кишащей бессчетным числом видов существ, сражающихся за жизнь. Я отвел взгляд от мелководья и заметил в бурных волнах подальше от берега вздымающего клочья пены тилозавра. В этот момент этот первобытный морской змей вынырнул на поверхность. Далеко в небе парили фантастические силуэты птеранодонов – летучих рептилий. Время от времени птеранодоны пикировали к воде и выхватывали из пенных гребней костистых рыб.

О да, вне всяких сомнений, я узнал эту эпоху, меловой период. И еще я понял, что мне нужно поскорее удовлетворить мою физическую потребность – то бишь голод.

Неподалеку, в сотне ярдов от берега в глубь суши, дымился невысокий вулкан. Край его кратера краснел раскаленной лавой – вот мне и огонь для приготовления пищи. А прямо у моих ног по мелководью ползали гигантские крабы, омары и другие существа – нечто среднее между трилобитами и лангустами. Дальше вдоль берега стояли деревья наподобие пальм, увешанные странными крупными орехами, и саговники, и цветущие деревья – со временем и на них, наверняка, могли появиться плоды. Прямо у меня на глазах с одной из ближайших пальм спрыгнуло какое-то маленькое пушистое млекопитающее, перебежало к соседнему дереву и исчезло в густой зеленой листве. О, пища здесь имелась в изобилии, ее было более чем достаточно. Если бы у человека здесь было устройство для запуска ракет, то, вне всяких сомнений, за теми невысокими вулканическими горами, в лесах саговников, он мог бы одним выстрелом заполучить десять тонн мяса – если бы только пожелал! А мне вполне хватило бы омара и каких-нибудь фруктов на десерт, ну и еще, пожалуй, кокосового молока, чтобы все это запить. Быть может, я сумел бы здесь разыскать и родник с водой, которая не нуждалась в фильтрации для уничтожения детергентов или ДДТ.

Но вот вопрос: сейчас было время прилива или отлива? Я осмотрел берег, поискал приливную метку и нашел. Она находилась во многих ярдах от того места, где я стоял. Позади часов песок был желтым, не смоченным водой. Тем не менее мелководье со множеством обитателей прямо у меня под ногами яснее всяких слов говорило, что вода сюда добралась совсем недавно. Возможно, приливы и отливы здесь происходили нерегулярно, и быть может, они еще не приспособились к притяжению луны. Я решил, что будет лучше, если я перемещу часы подальше в глубь суши – туда, где подножия вулканических гор обрамляли первые полоски пальм и саговников. Сами вулканы меня не слишком пугали. Вокруг валялись лавовые бомбы, но большинство из них были старыми, остывшими. Цепочка бурно извергавшихся вулканических конусов, над которыми я пролетал прошлой ночью (или будущей?), осталась в нескольких милях на западе, позади этого невысокого горного кряжа.

Я нашел колючую веточку коралла и наколол на нее большого омара. Он стал извиваться, но я его быстро прикончил камнем, отделив голову от тела. Затем я отнес свой завтрак к часам. Я вошел внутрь них и перелетел подальше от берега, к зарослям пальм, где, естественно, обнаружил на земле россыпь крупных орехов. Подняв и покачав в руках один из них, я услышал, что внутри плещется жидкость. Валялись на земле и фрукты. Я осторожно попробовал один из них, похожий на маленькую грушу. Сок этого плода оказался сладким, чуть вяжущим и приятным. При этом он не походил ни на что из того, что мне доводилось пробовать раньше. Это был первобытный, первозданный вкус, от которого впоследствии, наверное, отделятся менее насыщенные вкусы. На самом деле, сок плода оказался пьянящим, потому что чуть позже, когда я поджаривал своего лобстера прямо в панцире, держа его на веточке коралла над трещиной в горячей лаве, я начал весело напевать.

Попировав по-царски и ощущая редчайшую радость духа, я побрел под теплым солнышком обратно, к часам, стоявшим в тени, под кронами раскачиваемых легким ветерком пальм. И в какой-то момент, когда я проходил там, где раньше побывать не успел, я был резко возвращен с небес на землю. Там, на темно-желтой почве, на самом краю зарослей пальм, темнел след… след лапы! След был огромный и глубокий, и я понял, что тот, кто оставил этот след, имел рост футов двадцать и весил примерно столько же тонн. Три когтя были выставлены вперед, а четвертый, покороче, – назад… Этот след оставил самый крупный хищник всех времен – королевский тираннозавр, король-тиран всех гигантских рептилий.

Я никогда не был трусом, но при виде этого чудовищного отпечатка у меня волосы на затылке встали торчком от почти сверхъестественного страха. С конца мезозойской эры мир ни разу не видел такой алчной, буйной, неудержимой злобы ни в одном живом существе – о да, и даже в человеке! – как у королевского тираннозавра. Этот след стал для меня мощным напоминанием о том, что я оказался на земле незнакомой, небезопасной – на такой, куда прежде не ступала нога человека. Я понял, что чем дольше задержусь здесь, тем больше у меня шансов случайно встретить существо, оставившее этот след, или других, похожих на него. Я сразу решил, что, как только отдохну, сразу тронусь в путь. Вперед, вперед во времени, к эпохе человека, через тысячелетия, в моих часах времен. А останавливаться стану только для того, чтобы проверять, как далеко я продвинулся, и чтобы поесть.

Но сначала мне следовало отдохнуть, а потом набрать побольше этих крупных орехов и зажарить еще одного омара, чтобы прихватить с собой. Последнее было обязательно. Я не предвидел особых сложностей в том, что собирался сделать, но кто мог с определенностью сказать, когда в будущем мне удастся запастись пищей? Конечно, необходимость могла и не возникнуть, но… К тому же до отбытия мне хотелось пройти по берегу и собрать раковин – по полдюжины каждого вида. А еще нужно было перелететь через горы в моей машине, чтобы увидеть первобытные леса и их обитателей… Пролететь над царством гигантских рептилий и посмотреть, как они играют – и сражаются!

Однако, когда я проснулся, намереваясь проспать лишь часов до четырех дня, был уже поздний вечер. Нечего было и думать о поисках раковин в сумерках – по крайней мере, на этом берегу. Ночью в меловом периоде было чего опасаться. Я заранее положил рядом с часами пару орехов. Усевшись под пальмой, я проткнул один из этих орехов веточкой коралла и стал пить освежающее молоко. Я решил утром попить сок из второго ореха, а потом разбить их и полакомиться мякотью.

Ночь выдалась теплая. Луна, горевшая ярко, почему-то казалась более гладкой, ровной. Звезды, хотя многие созвездия выглядели знакомо, светили тускло – из-за того, что верхние слои атмосферы были затянуты слоем вулканической пыли. И конечно, относительная гладкость поверхности Луны объяснялась тем, что в эту эпоху наш спутник был еще очень юн и не успел обзавестись таким уж большим числом кратеров. А дымка, окружавшая Луну, могла говорить о том, что у нее даже есть что-то наподобие тонкой атмосферы, пока не испарившейся в космосе… Поразительное место – этот меловой период.

Когда стемнело еще сильнее, я открыл переднюю панель часов, чтобы свет, изливавшийся изнутри, озарил большой валун, на котором я устроился. Огромные ночные мотыльки прилетели на свет точно так же, как в наше время, и стали раздражать меня своими плясками на фоне лилового сияния.

Вскоре раздражение сменилось кое-чем другим.

Я никогда не был особым любителем мотыльков. Вообще я не люблю большинство насекомых по тем или другим причинам, но в меловом периоде некоторые из этих ночных чешуекрылых имели размах крыльев до восьми дюймов и больше. И когда я поднял руку, чтобы заслониться и не дать одной из этих бабочек попасть мне в лицо, она меня укусила! По всей видимости, это насекомое питалось ядовитой пыльцой странных цветов, распускавшихся ночью. Ну, хватит! Я удалился внутрь часов и стал наблюдать за ночной жизнью дикой природы, обеспечив свою безопасность.

Позади меня пылали вулканическим огнем несколько вершин дальнего хребта. В стороне, у берега, на мелководье плескалось и фыркало какое-то темное животное. На море царил штиль, дул едва заметный бриз. Хотя я курю редко, в эти минуты я бы с удовольствием выкурил хорошую сигару и с радостью выпил бы стаканчик хорошего бренди. Ни того, ни другого у меня не было, но зато был один из дурманящих плодов. Я принялся откусывать от него по кусочку и вскоре погрузился в неглубокий и тревожный сон.

Нет, так у тебя, Анри, может создаться неверное впечатление. Мой сон не тревожили кошмары или безымянные страхи, от которых просыпаешься в холодном поту, жутко испуганный, а потом не можешь вспомнить, что же тебя испугало. На самом деле, мой сон был довольно ярким и бесконечно красивым. И навязчивым. Да-да, он меня потом долго преследовал. И меня волновало, тревожило то, что даже во сне я понимал и чувствовал, что это больше, чем сон, – что это видение! Имелись кое-какие детали, которые намекали на почти телепатическое общение, хотя и неосознанное.

Мне снилось, что я оказался в огромном помещении – не то палате, не то зале с фантастическими углами и пропорциями. Высокий сводчатый потолок царил надо мной, словно купол, и я как бы находился внутри громадной горы. Все здесь: и вымощенный огромными плитами пол, и далекие стены, и затянутый облаками потолок, и колонны, резные капители которых поддерживали высокие балконы, теряющиеся в дымке розовых облаков, – все это было хрустальное. Молочный хрусталь, перламутровый хрусталь, розовый и кроваво-алый сверкали повсюду, и это было похоже на внутреннюю поверхность прекрасной раковины из космического океана – раковины, пропускавшей свет чужих солнц через свою прозрачную оболочку.

Вдалеке, на громадном сиденье или троне, стоящем в закрытом шторами алькове, кто-то пошевелился. Кто-то огромный, таких же цветов и оттенков, как все, что окружало меня в гигантском зале. И я затаил дыхание, поняв, что именно оно меня так тревожит, так пугает – это существо, силуэт которого проглядывал за сверкающими занавесками, покрытыми перламутровой пыльцой, и тело которого испускало огонь. Я порадовался тому, что это существо сидит так далеко от меня и что его скрывают от меня блики от сверкания хрустальных стен, потолка и колонн. Дело в том, что я успел догадаться, что этот зал, в котором я оказался, принадлежит этому гиганту, находившемуся в алькове, и его присутствие наполняло меня подсознательной тревогой.

Но затем мое внимание переключилось на фигуру, находившуюся в центре огромного зала. Там стоял алый диван – низкий, но очень просторный, похожий на гигантскую подушку, и на этой подушке сидела женщина – человек, но при этом не человек. Она сидела спиной ко мне, и это меня порадовало, потому что мне показалось, что с такой красотой тела не смогло бы сочетаться ни одно лицо. В юности я познал немало женщин. Я помню настоящих красавиц, но ни одна из тех, кого я встречал в жизни, не выглядела так.

На ней был плащ из нежно-золотистых пузырьков, с высоким воротником, на котором нелегким грузом лежали вьющиеся волосы. Эти волосы… хватит ли для их описания слова «зеленый»? Окутанные изумрудной дымкой и полосками аквамариновых бликов, они струились по молочно-жемчужной спине до талии, тоненькой, словно ножка хрустального винного бокала. Плащ скрывал немногое. Поскольку он состоял из пузырьков, он лишь немножко смягчал контуры фигуры красавицы. Она стояла на коленях, и было видно, что на ней шаровары с широким поясом из этих же самых золотистых пузырьков. Голени и бедра, талия и спина, руки, тонкая шея и густые, блестящие изумрудные волосы – все это было окутано, но не скрыто драгоценной золотистой пеной. Ни один мужчина не смог бы устоять перед такой красотой, не ахнуть. Огонь, который, как я думал, давно угас в моей крови, расплылся ручьями лавы по моему телу. Но, невзирая на вспыхнувшее во мне желание, я остался печален. Природа не могла создать лицо, способное сравниться красотой с таким телом. Однако я должен был узнать, так ли это.

Я пошел вперед и шел до тех пор, пока до меня не долетел аромат, не настоянный на редких орхидеях – нет, то был запах цветов, исходивший от молочно-жемчужной кожи красавицы. Теперь она была так близка, что я мог бы до нее дотронуться. Пальцы у меня заболели, их начало покалывать. Мне мучительно хотелось прикоснуться к этим волосам, сделать так, чтобы женщина повернула ко мне голову, чтобы я смог увидеть ее лицо – хотя я понимал, что могу разочароваться. И я пошел вокруг нее, вокруг огромной атласной подушки, не чувствуя под собой ног. Так движутся только во сне. И наконец я увидел… ее лицо!

Я не посмел вскрикнуть из страха, что она услышит меня и убежит, а эта мысль была мне нестерпима. Точно так же нетерпимо было и смотреть на ее лицо, потому что это зрелище не было предназначено для глаз простого смертного. И тем не менее я его видел: бледно-перламутровый лоб, от которого струились роскошные волны изумрудного океана, падавшие на золотистую пену воротника накидки; огромные глаза цвета темного берилла – такой глубины, что в них можно было утонуть, широко раскрытые, глядящие пристально; неописуемой красоты губы, имеющие форму лука Купидона и цвет лепестков розы, припорошенных жемчужной пылью. Красавица прикусила нижнюю губу, и были чуть видны ее зубы – прекрасные, белее снега. Ее чудесное лицо имело форму нежного овала. Красиво изогнутые изумрудные брови доходили почти до самых висков, по-эльфийски заостренные уши походили на лепестки диковинных цветов, а нос был настолько изящен и тонок, что его можно было бы почти не заметить. Она излучала Воплощенную Женственность – человеческую, но при этом иную, чужеродную. Это была женщина, но и богиня!

Прикусив губу, она сдвинула брови на переносице. В бездонных глубинах ее глаз стала видна тревога. Из-за этого я забеспокоился за нее. Мне показалось, что тревога и беспокойство никогда не должны посещать ее. Она пристально смотрела на большой хрустальный предмет, лежавший перед ней на подушке. Это был стеклянный шар. Наконец я нашел в себе силы отвести глаза от лица красавицы и перевести взгляд на этот шар. Через мгновение на поверхности шара появилась картина, в первый момент показавшаяся мне незнакомой. Звездное небо с росчерками комет… а потом одна комета приблизилась, и я понял, что это вовсе не комета, а… мои часы времен!

Все быстрее и быстрее мой корабль мчался через космическое пространство безупречно прямым курсом к черноте в центре хрустального шара – мраку без единого проблеска света. Звезды исчезли, не осталось ничего, кроме пустого пространства впереди и неудержимой силы, притягивавшей корпус старинных часов все быстрее к неведомой судьбе.

– Кхтанид! – воскликнула женщина, сидевшая на огромной алой подушке, оглянувшись через плечо туда, где в занавешенном алькове на троне восседал какой-то неведомый колосс. – Кхтанид, я немедленно должна отправиться к нему, иначе он потеряется, мой возлюбленный, которого ты предрек мне так давно!

Она обратилась к неведомому гиганту голосом столь же прекрасным, сколь и ее лицо и формы. При этом ее восхитительная грудь приподнялась, и она стала дышать часто, взволнованно. А я вновь перевел взгляд на хрустальный шар. Все быстрее и быстрее мчались мои часы. Их силуэт начал искажаться, скручиваться и растекаться. Это были мои часы, мой корабль. Значит, эта прекрасная богиня тревожилась за меня, но как же это? И почему?

В моем сновидении – я буду называть это сновидением, хотя точно знаю, что это не так, – колосс зашевелился за жемчужными занавесками. Части его тела, покрытые драгоценными камнями, задвигались, зазвенели маленькие хрустальные колокольчики, прицепленные к шторам. Великан ответил красавице-богине, но не голосом, не звуком. Его речь я услышал у себя в голове, в сознании, а по поведению женщины понял, что и она услышала этот голос точно так же.

– Дитя мое… Тиания… ты должна понять вот что: если этот человек погибнет сейчас – и если ты будешь с ним, когда он погибнет… тогда и тебе может грозить погибель.

– О Мудрейший, если он погибнет, то и я тоже умру, ибо мое сердце разобьется! Я знаю это, потому что люблю его. Вот почему я должна быть рядом с ним, вот почему я должна попытаться помочь ему.

– Этот мужчина – он более всего человек. Кровь ему подобных в нем сильнее нашей крови. Возможно, его разум не сумеет увести его судно от Черной Дыры. Ты можешь соединиться с ним только в духе – это правда, – но притяжение Черной Дыры таково, что даже твой дух может затянуть туда. Если ты не сумеешь помочь ему… если потерпишь неудачу… тогда ты отправишься в Черную Дыру вместе с ним!

– Я это понимаю, и все же я должна отправиться к нему немедленно, пока не стало слишком поздно!

– И ты хочешь моей помощи?

– О да, Кхтанид, да!

– Я не могу отказать тебе, поэтому помогу. Я думал о том, что он может оказаться великим – этот человек. Я ощущаю его присутствие уже сейчас. Подозреваю, что ты служишь для него магнитом точно так же, как и он для тебя. Если внутри него и вправду есть зародыш величия, тогда будет непростительной ошибкой не помочь тебе. Поэтому лети на крыльях ветров мысли, дитя мое, – и крепко держись за Великую Мысль, которую я послал тебе. Пусть она поможет тебе в пути!

В это же мгновение искорки в глазах красавицы погасли, а ресницы опустились, словно шелковые паруса сказочных кораблей. Она глубоко вздохнула и нежно обняла хрустальный шар. Стекло затуманилось, картинки пропали.

И вдруг все это зрелище сжалось, сократилось – словно рука великана унесла от меня видение. Прекрасное создание, сидевшее на алой атласной подушке, превратилось в живую оболочку около крошечной светящейся жемчужинки. Альков колосса стал малюсеньким, едва различимым, занавески уподобились паутинным сеточкам микроскопических паучков. А меня вознесло к сводчатому потолку из розового хрусталя, и мое сновидение распалось, когда ко мне вернулась явь.

Я очнулся внутри часов с криком боли – боли разлуки с женщиной из сновидения.

Сон? Был ли это сон?