Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

5

Когда Керизу наконец позвали к госпоже, она застала ее в туалетной комнате – задумчивую, нервно мерившую шагами колоннаду. Элиссар была одета в простую белую столу, открывавшую плечи, но на ней даже это простое утреннее платье выглядело как драгоценнейший пеплос.

На поклон девушки она ответила поспешно, почти рассеянно, но тут же провела рукой по лбу и, хоть и с явным усилием, улыбнулась.

– Здравствуй, Кериза. Право, не знаю, понадобится ли мне какая-то замысловатая прическа, но раз уж ты здесь…

– Не понимаю, достопочтенная. – Кериза уловила какой-то странный тон в голосе всегда сдержанной Элиссар и смутилась так, что один из ее щипцов для завивки волос со стуком упал на мраморный пол.

Этот звук словно разбудил Элиссар. Она снова провела рукой по лбу и рассмеялась, но уже свободнее.

– Я думаю о том, состоится ли вообще прием, на котором я должна появиться… Хотя нет, что я говорю. Состоится! Он должен состояться! Иначе поползет слишком много слухов. Итак, Кериза, за работу. Ты видела прическу Абигайль, которую та показывала после возвращения из Рима?

– Не видела, достопочтенная. Но если вы соблаговолите описать…

– Нет, не нужно. Я как раз хотела предупредить, что ничего подобного не желаю. И таких локонов вокруг головы, какие носит жрица Лабиту, тоже не хочу. Знаешь что? Придумай что-нибудь новое, но простое. Такую прическу, чтобы она напоминала шлем. Понимаешь мою мысль?

– Понимаю, достопочтенная. Но… насколько я знаю, амазонки надевали шлем на распущенные волосы. Так может…

Элиссар рассмеялась.

– Распущенные? Нет, нет! Никто не догадается, что это должно означать. К тому же у меня такие длинные волосы. Мы, карфагенянки, ведь холим волосы с самого детства.

– Истинно так, достопочтенная, – с убеждением кивнула Кериза. – У женщины должны быть длинные и густые волосы.

Она могла говорить так, потому что у самой был тяжелый, тугой узел, низко спущенный на затылок.

Рабыня внесла маленький треножник, на котором, на раскаленных древесных углях, стоял сосуд с кипящей водой. Амимона приготовила благовония и косметику, после чего по знаку госпожи вышла, опустив за собой занавесь. Элиссар не любила свидетелей, когда предавалась косметическим процедурам.

Укладка волос длилась долго, ибо их густота затрудняла работу, тем более что карфагенские дамы уделяли огромное внимание своим прическам, и неудачная укладка могла надолго их осмеять. И хотя Элиссар была выше обычных женских слабостей, в том, что касалось волос, она следовала обычаям наравне с другими.

Великолепные зеркала из полированной бронзы и ручные, поменьше – из серебра – поглотили все внимание обеих женщин, и они даже не заметили, как поднялась одна из занавесей, хотя рабыня не объявляла о госте. Когда тот кашлянул, Кериза, смутившись, низко поклонилась и поспешно принялась собирать свои принадлежности. Гасдрубал-шалишим, муж Элиссар, приближался с лицом мрачным и внушающим страх.

Но Элиссар остановила ее спокойным жестом.

– Останься и закончи свою работу, милая. Ты не помешаешь, а если прервешь сейчас, придется начинать все сначала.

К мужу она обратилась по-гречески. Ей и в голову не пришло, что Кериза тоже может неплохо знать этот язык.

Кериза поняла, что госпожа не хочет, чтобы она понимала разговор; сперва хотела было подать голос и предупредить, что знает язык, но робость, усиленная присутствием сурового военачальника, не дала ей вымолвить ни слова. Она поспешно продолжала работать, покраснев и так смутившись, что поначалу почти не понимала, что говорил Гасдрубал.

А тот мерил шагами изукрашенную туалетную комнату жены, оживленно жестикулируя; он выплевывал слова, словно они жгли ему гортань или были омерзительны.

– Стыд и позор! Абибаал спит после пира, и никто из слуг не смеет его будить! Даже по моему приказу! Мой тезка суффет, да, он принял меня, как всегда вежливо, даже слишком вежливо, но он просто не желает верить моим предостережениям. Требует доказательств. Где я их возьму? Тот беглец из племени византов едва приволокся, израненный, и скончался, не успев поведать мне все. Но Санум и Пеор слышали, и я поклялся на их именах. Ничего не помогло. Собрались геронты: Бодмелькарт, Гимилькар, Эшмуназар, Астарим, Бомилькар, сам Сихарб, чей голос значит едва ли не больше, чем голос всего Совета, – и ничего! Они требуют доказательств! Гимилькар, как всегда настроенный против меня, осмелился даже обвинить меня в том, что мы, военачальники, намеренно бьем тревогу, лишь бы выбить побольше золота на войско. «Маханат! У вас только маханат на уме! А сколько это уже стоит! Ай, сколько это стоит!» – вот и все, что он умел скулить. Сихарб с важным видом объяснял, что сейчас ведь мир, а мир охраняет Рим. Ты же знаешь его, когда он говорит «Рим», то прямо чмокает от восторга. Я добился лишь того, что наглец Астарим ткнул меня носом: в грозный час место вождя – при армии, а не в Карфагене!

Он оборвал речь, пнул подвернувшийся под ногу табурет и с минуту тяжело дышал.

– А ты и вправду мог уехать? – тихо спросила Элиссар.

– Конечно! Там Карталон, войска на сильных позициях… Но подумай сама: мы прикрываем долину Баграда, ведь это прямая дорога из Цирты в город. Прикрываем Табраку, Тигник, Цухару, а остальное? Чем защищать такую длинную границу? Пусть Зебуб не слышит моих слов, но кто знает, не нападают ли уже сегодня нумидийцы на Тене, Ахоллу и другие города на нашем побережье! А если нападут, то и захватят, потому что гарнизоны там слабые и ничтожные.

Кериза не смогла сдержать испуганной дрожи и невольно дернула Элиссар за волосы. Но госпожа, поглощенная словами мужа, даже не заметила этого.

– Но… но это ужасно! Нужно что-то предпринять, что-то делать…

– Что я могу сделать? Я требовал клинабаров – мне отказали без колебаний. Они дают мне флот. Эту горстку старых бирем! Я лишь пошлю их экипажи на верную смерть! Они обещают дать значительные суммы и разрешение на вербовку новых наемников. Но на это должна согласиться герусия, а Бодмелькарт тут же отметил, что потребует, чтобы решение подтвердил Совет Ста Четырех. Астарим же кричал, что и этого мало, что нужно решение народа. Ты ведь понимаешь, сколько на это уйдет времени и сколь сомнительны могут быть результаты. В обоих Советах заседают сторонники Абибаала или Гасдрубала-суффета, то есть подкупленные либо Масиниссой, либо Римом. Никто не может предсказать, сколько в данный момент будет на чьей стороне, куда брошено больше золота.

– Не обижаешь ли ты, дорогой, этих людей, подозревая их в подкупе? Ведь есть – и их много – те, кто искренне верит, что лишь опора на одного из сильных соседей спасет нас.

– Опора! Угодничество! Отказ от самостоятельности! Низменная трусость и маловерие! Это опаснее, чем явная измена. Такой, как Сихарб, не убедит своими доводами ни одного честного человека, ибо всякому известно, что он на жалованье у римлян. И таких большинство в Советах, среди высших жрецов, среди всех, кто что-то значит в этом городе. О, конечно, есть и те, кто бескорыстно верит в правоту своих взглядов. Подчиниться, и тогда могучий покровитель защитит от другого, за покорность позволит богатеть дальше. Только это их и волнует! О, слепцы!

Он осекся и неожиданно хрипло рассмеялся.

– Счастье в несчастье! Слабость подлости! Боги дали нам двух врагов, и стенания этих жалких трусов разделились. Будь у нас один враг, они бы уже сдались, и от Карфагена не осталось бы и следа. Теперь одни тянут вправо, другие – влево, но Карфаген еще стоит на своем месте.

– Как долго? – тихо спросила Элиссар.

– Не знаю, – ответил Гасдрубал. – Богатство растет, это правда. Но это может лишь раззадорить того или иного соседа. Слабенькая защита – одно лишь богатство! Народ… Я не вижу перемен. Каким он был при Ганнибале, таким и остался. Ленивый и к бою негодный. Ропщет и жалуется, но на деле ему хорошо, и он не хочет рисковать. Налогов не платит, живет в достатке, для него устраивают игры, торжества, пышные праздники… Ему кажется, что он правит, потому что его спрашивают на собраниях, он по-прежнему презирает ремесло воина, слушает жрецов, дает вести себя ловким крикунам и мечтает о рабах и богатстве. Нет, Элиссар, ценные, предприимчивые единицы из народа давно уже выбились в люди! Ведь наши величайшие роды выросли из простых моряков или купцов! Ныне народ – это лишь тихая, мутная вода. Болото, скорее, из которого уже ничего не растет.

– А ты не ошибаешься? Разве можно быть уверенным, что в народе нет ни храбрецов, ни мудрецов? Может, им просто труднее сегодня пробиться, заявить о себе…

– Это лишь доказывает их слабость. Истинный побег пальмы пробьет и заскорузлую грязь. Ох, я знаю, есть среди мудрейших те, кто верит в народ! Кто ждет от него какой-то чудесной силы, порыва, спасения для государства… Ты и сама, дорогая моя, так считаешь. Но прости, для меня это все равно что строить огромную крепость на песке. С верой, что этот песок чудом превратится в монолитную скалу. А он может лишь поддаться порывам самума и погрести под собой все. Возведенное на нем строение обречено рухнуть.

– Я глубоко верю, что ты ошибаешься. И пусть Танит пошлет нам испытание, чтобы эти скрытые силы смогли проявиться.

– Лишь бы испытание не было слишком тяжким. Давай о другом. Так ты пойдешь на этот большой прием к Сихарбу? Это необходимо. Я немедля отправляюсь к армии, а ты иди, ты ведь знаешь, что и как говорить. Не выказывай ни малейшей тревоги.

– Да.

– И постарайся выведать, сколько сторонников у Абибаала. Пронумидийская партия сегодня для меня опаснее всего. Если она возьмет верх, я не получу ни единого шекеля, ни единого солдата.

– Я понимаю. Но ты, дорогой мой, тебе и вправду нужно ехать? Ты не спал всю ночь, ты так устал, наши сыновья так обрадовались, увидев отца…

Она осеклась, коснулась рукой волос и поспешно проговорила на пунийском:

– Спасибо, Кериза. Превосходно. Можешь идти.

Выходя из туалетной комнаты, Кериза еще услышала:

– Увы, я должен ехать. Я оставлю Карталона в долине Баграда, а сам возьму конницу и двинусь… Я могу понадобиться в любую минуту. А если будет уже поздно, то я хотя бы займу священную гору кеугитанов под Лептисом. Я не пропущу там никого, даже если на меня ринутся все слоны мира!

Кериза вышла из дворца спокойно, но на улице почти побежала. Она замедлила шаг лишь на оживленных улочках своего квартала, но в мастерскую отца влетела запыхавшаяся, с пылающим лицом. Макасс прервал работу и весело обратился к дочери:

– Знаешь, добрая весть! Тот Галеш, богатый винодел, что заказал стелу для могилы своего отца Бокху, передумал и пришел ко мне. Хочет, чтобы было красиво, так что заплатит хорошо. А поскольку ему спешно, заплатит еще лучше. И за ту мурену я тоже получил славные деньги, не в обиде. Что это за затея – продавать наш завтрак богачам? Затея хорошая, но странная.

Лишь мгновение спустя он заметил выражение лица дочери и встревоженно умолк.

– Что с тобой, Кериза? Что-то случилось?

– Нет-нет! Со мной ничего! Мне просто нужно немедленно увидеть Кадмоса! Я должна его найти… Боюсь, я не успею приготовить тебе обед, отец.

– Всеми богами клянусь, что стряслось?

Но ответа он уже не получил – Кериза выбежала вон.

Однако она опоздала и в сумерках вернулась домой такая усталая, что даже не чувствовала голода. Она была подавлена и близка к отчаянию.

Отца она застала в добром расположении духа, отдыхающим при свете прекрасно вычищенной алебастровой лампы. Это была одна из немногих ценных вещей в их доме, и зажигали ее редко, лишь в торжественные минуты. В тот день этот свет и довольное лицо отца так не вязались с настроением Керизы, что она почти фыркнула:

– Что за праздник? Кто это так вычистил лампу?

– А кто же еще, как не Стратоника? И обед мне приготовила, пока ты носилась к своему Кадмосу, и прибралась…

В другой день Кериза непременно отреагировала бы на слова отца. Эта Стратоника, массажистка, пользовавшаяся спросом у дам из знатных родов, особенно у жриц, жила поблизости и в последнее время что-то слишком уж зачастила не то в мастерскую Макасса, не то прямо к ним в жилище. Этибель со смехом предупреждала, что, похоже, Макасс скоро приведет в дом вторую жену. Смеялся и Мафо, мол, это и к лучшему, ведь Кериза не уживется с мачехой, как это обычно бывает, и выберет себе наконец мужа. А значит, у молодых будет больше шансов и надежд.

Но сегодня Кериза словно и не слышала слов отца. Она тяжело опустилась на скамью и лишь через мгновение прошептала:

– Кадмоса нет. В полдень он отплыл на галере Абдмелькарта.

– О, уже отплыл? – удивился Макасс, но в его голосе прозвучало одобрение. – Послушал моего совета и поторопился.

– Да? Это ты, отец, уговорил его? Тогда, боюсь, тебе и придется высекать машебот для Кадмоса. Если он… если он не останется на дне морском…

– Да что ты! Глупости городишь! Кадмос не дитя и не впервые выходит в море. А до Керкины не так уж далеко. Вернутся через неделю.

Тут Кериза, не в силах больше сдерживаться, разразилась отчаянным плачем и принялась рассказывать отцу все. То как взрослая, все понимающая женщина, то как влюбленная, дрожащая за своего избранника, то почти как дитя, жалующееся на обиду, которую не в силах постичь.

Макасс слушал молча, не перебивая. Лишь раз он повернул голову, когда на лестнице скрипнули чьи-то шаги, но тут же успокоился. Прохожий не остановился, не подслушивал, да и к тому же плотная занавесь на двери приглушала голоса.

Лишь когда Кериза оборвала рассказ, в отчаянии воскликнув: «А Кадмос как раз поплыл на Керкину!» – и, задыхаясь, умолкла, Макасс медленно встал и потянулся за плащом.

– Не отчаивайся, пока не из-за чего. В худшем случае Кадмос не продаст свою находку. Ничего страшного. С голоду вы не умрете, а если он не купит свою заветную бирему и не уплывет по белу свету, так для тебя же лучше.

– Ты уходишь, отец? Уже темно…

– О, ночь лунная. А дорогу я знаю. Спи спокойно и не жди меня.

– Ты идешь к Лестеросу?

– Да. И к другим тоже. Нужно обсудить то, что ты слышала, нужно все обдумать… Может, зайдем и к жрецу Биготону… Он человек мудрый и держится народа, а не богачей.

Кериза на миг попыталась что-то припомнить. Не это ли имя она слышала сегодня утром в доме Гасдрубала? Может, его упоминал тот повар? Ах, неважно. Она нехотя пробормотала:

– Мудрый, хоть и евнух.

– Может, потому и мудрый? – усмехнулся каменотес. – Таких жрецов весьма почитают, и таких рабов высоко ценят. Но это не твое дело, и девицам об этом болтать не пристало. Зашей-ка мне лучше ту хламиду, в которой я работаю. Неприглядно разодралась сбоку.

Он вышел, слегка покашливая, как все каменотесы, вечно глотающие пыль на работе. Кериза не собиралась тут же браться за шитье. Мгновение она стояла неподвижно, в глубокой задумчивости, но, чувствуя потребность поделиться с кем-то своей тревогой, выбежала из комнаты и поднялась этажом выше, к подруге Этибель. Ее отец, пекарь, работал по ночам и, верно, уже ушел, мать была почти глухой и не мешала разговорам, так что девушки могли свободно поверяться друг другу. К тому же с самого верхнего этажа вид был еще краше и просторнее, чем из жилища Макасса. Было видно даже море.

Как раз всходила луна, прокладывая по его спокойной глади сияющую, приковывающую взгляд дорожку.

– Добрая ночь для плавания, – сказала Этибель, выслушав рассказ подруги. – Если этот твой Кадмос не забыл перед отплытием принести жертву Мелькарту, с ним ничего не случится. Хотя, постой, сегодня же полнолуние. А мне как-то говорила сестра матери, очень набожная, все время в храмах просиживает, что в такие ночи над всеми властвует Танит. Она ведь богиня луны. Так, может, ей нужно было принести жертву? Но ведь они отплывали еще днем, так что все-таки бог моря и повелитель мореходов властен над ними. Ох, как тут разберешься. Но я все же думаю, что Танит, Астарта, Анаит, Милитта, Тирата – под сколькими именами ее почитают – она важнее, а значит, ей в первую очередь и нужно приносить жертвы. Понимаешь? Ты ведь знаешь, что девственная богиня…

Заметив, что Кериза засмотрелась на далекое сияние и, верно, даже не слышит ее слов, она придвинулась еще ближе и, хихикая, зашептала:

– Хорош парень, этот твой Кадмос. А глаза-то какие! Когда он посмотрел на меня, пока я мимо вас на лестнице проходила, будто съесть меня хотел. А ведь он шел с тобой и, наверное, только о тебе и думал. Мне даже жарко стало. Говорят, моряки в любви страшны. Вернется такой из дальнего плавания и… Кери, рассказывай, рассказывай все. Я ведь тебе тоже все честно рассказала, как было в роще богини, в священную ночь, а потом с этим Номасом… Ну, ты же знаешь. Представь себе, этот негодяй приревновал меня к Рискону, что так дивно пел… Но уже извинился, и снова… ну, ты знаешь… Рассказывай, Кери, милая, рассказывай все.

– О чем мне рассказывать? – Кериза очнулась от своих раздумий, подсознательно чувствуя, что в такую ночь богиня непременно явит свою милость и ничего дурного ни с кем случиться не может.

– Ох, о Кадмосе. Не притворяйся. Каков… каков Кадмос в любви? Вы ведь… На лодке можно уплыть куда угодно. Ах, какой он загорелый! Я бы не смогла полюбить мужчину с бледной кожей.

Она резко сдернула тунику, обнажая плечо, и при свете луны испытующе оглядела свою кожу. Как и большинство карфагенянок, она была черноволосой, со смуглой кожей, но в лунном сиянии казалась белой.

Нервно хихикнув, она поправила одежду.

– Как красиво смотрится светлое женское тело рядом с темным мужским. Твой Кадмос и загорелый, и рослый, и плечи у него могучие. Как у того Электа, солдата из обслуги тяжелых машин… Нет-нет, ты его не знаешь. Ох, рассказывай, все рассказывай!

– Но я правда не знаю, о чем мне говорить.

– Ты притворяешься, Кери, неужели не знаешь? Так значит, вы с Кадмосом… ничего? Совсем ничего?

– Но он ведь пока только мой жених, а не муж. И то со вчерашнего дня. И я… ты же знаешь… я никогда…

– Знаю… – Этибель немного отступила, говоря тоном разочарованным, словно с укором: – Знаю, о тебе разное болтают. Но помни, мужчинам нравится, когда их девушка пользуется успехом. Они могут и притворяться, что сердятся, даже побить, но им это нравится. А ты… ну, как хочешь. Молодость коротка. Впрочем, разве я знаю… Танит – девственница, ее жрицы должны быть девственницами, а жрецы – евнухами, так что, может, она и покровительствует таким, как ты… Но ведь при храме есть эти гедешотим, а в священную ночь, ну, ты знаешь… заслуга и милость богини нисходят на женщин, которые приходят в рощу. О, это точно. Значит, Астарта покровительствует и очень горячей любви. И так, и эдак. Не знаю, не знаю… Если богиня дала тебе такого мужчину, а ты бережешь свою девственность, то, может, ты этим оскорбляешь покровительницу любви? Знаешь, я тебе все же советую – принеси жертву Астарте.

– Я всегда обращаюсь к Танит, – смущенно прошептала Кериза.

– Когда говоришь о любви, нужно называть богиню именем Астарта. Принеси жертву, говорю тебе.

– Какую? Мы небогаты, а жрецы неохотно принимают что-то меньше телицы.

– Я и не думаю о телице. Ха-ха-ха! Она краснеет. Ой, Кериза, какая же ты странная. А что до бедности, так твой отец сам виноват. Стратоника говорила, что если бы Макасс поговорил с… ну, хотя бы с достопочтенным Сихарбом, если не с самим суффетом Гасдрубалом, то у него было бы много заказов, и очень, очень хорошо оплачиваемых. Было бы у него и несколько рабов, а он бы только за работой присматривал…

– С Сихарбом? – Кериза вдруг вспомнила негодование Гасдрубала-военачальника. – Отец не хочет иметь дел со сторонниками Рима. А заказов и работы у него и так хватает.

Этибель внимательно посмотрела на подругу и пожала плечами.

– Не хочешь слушать моих советов – смотри на луну и вздыхай по своему любимому. Может, в эту самую минуту и он делает то же самое.

6

Этибель ошиблась. Кадмос не смотрел на луну и не чувствовал очарования ночи. Он покинул порт внезапно, быстрее, чем ожидал, и сам был этим немного удивлен. Но Абдмелькарт, выслушав его предложение, принял решение с быстротой, внушающей уважение.

Месторождение раковин, дающих пурпур? Превосходно. Ему как раз нужно нечто подобное. Сам он плыть не может, но у него есть человек, который в этом отлично разбирается. Терон, грек-вольноотпущенник, как раз собирается выходить в море на лучшей биреме. Он должен был плыть на Балеарские острова, но это не к спеху. Так что пусть трое друзей садятся на этот корабль, а Терон сперва направится к Керкине, все осмотрит, изучит, а затем доставит счастливых первооткрывателей в Карт Хадашт, и здесь они заключат сделку. Еще никто не жаловался на Абдмелькарта, кто ему доверился.

Бирема, готовая к отплытию, и вправду стояла в порту; богач о чем-то пошептался в стороне с Тероном, огромным, угрюмым бородачом, и галера тут же отчалила, хотя Кадмос и заметил, что какие-то огромные, тщательно обвязанные и упакованные пифосы, приготовленные на набережной, так там и остались.

Терон был хорошим моряком: он вывел бирему из порта умело и смело, вовремя приказал поднять парус, командовал людьми по-деловому. Видимо, указания, полученные от хозяина, были не слишком ясными, потому что он раз-другой покосился на рыбаков и неуверенно пробормотал:

– Могли бы и помочь с парусом…

– Вовсе нет! – возразил Идибаал. – Мы плывем не как твоя команда. Мы лишь заключаем сделку с твоим господином, а ты должен нас отвезти, оценить товар и доставить обратно в город.

– Ну, но помните, что от моей оценки зависит вся сделка.

– Помним. Но твой господин даст тебе мало или ничего. А мы будем помнить, что от твоей оценки зависело все, – вставил Кадмос.

– Пожалуй, ты говоришь мудро.

– У нас тут есть кое-что получше, по крайней мере на сегодня. – Зарксас поднял многообещающе булькающий бурдюк и подмигнул. – Из Тумугади. Лучшее вино!

Терон счел нужным проворчать, что единственное вино, достойное того, чтобы его пить, привозят лишь с острова Хиос, но тут же, не раздумывая, крикнул какому-то Такуру, велев ему следить за кораблем, а сам кивнул новым знакомым и направился в свою каюту на корме галеры.

Спускаясь, Кадмос еще раз взглянул на море и небо.

– Ну, сейчас плыть легко. Ветер попутный, умеренный, волна покорная. Но когда минем мыс Меркурия, все изменится. Придется поворачивать на юг, а к вечеру ветер стихнет.

– О? Такой ты знаток?

– Увидишь. Я больше тысячи раз ходил этим путем.

– А я три тысячи раз! Молод ты еще. И вот что я тебе скажу: нельзя предсказать, когда ветер переменится. Молись лучше, чтобы не подул самум. В это время года он любит налетать внезапно.

– Эх, не боюсь. Увидишь, вечером будет штиль.

– Тогда поработают гребцы! Этот скот сейчас отдыхает.

Он рассмеялся, посмотрел на троих друзей и добавил со злой усмешкой:

– Скот! Дохнут, как лягушки в засуху. Опять у нас пары человек не хватает. Но ничего. И эти повезут.

Кадмос заметил эту ухмылку, и она ему не понравилась, как и долгий шепот Абдмелькарта с Тероном перед отплытием, и спешка при отходе, но, поразмыслив, он решил, что любые опасения смешны. Абдмелькарт захочет их обмануть – к этому он был готов, но оценку будет давать Терон, а тот вряд ли устоит перед соблазном при виде золота. Нужно лишь правильно его настроить, а за вином это сделать легко. А может, он и проболтается, что ему говорил богач?

Но тут он ошибся. Терон пил как губка, болтал, смеялся, но каверзных вопросов словно не слышал. Зато с упорством возвращался к воспоминаниям о великолепных лупанариях в Александрии. Стоит вынести самое тяжкое путешествие, лишь бы туда попасть. Хотя дорого, ох как дорого! Две мины, как они считают, требует такая девка! Ведь это не рабыни. Нет, свободные, добровольно выбравшие это ремесло, специально обученные. Ах, что за девки! Жизни не видел тот, кто не бывал в Александрии! А кто был, тот будет тосковать и мечтать поехать туда еще раз.

– Но ты ведь должен был плыть на Балеары, – потерял наконец терпение Зарксас.

Терон разразился пьяным хохотом.

– На Балеары? А, да, на Балеары! Но часто человек приплывает совсем не туда, куда планировал. Хе-хе, совсем не туда. В море, знаешь ли, властвуют боги, а не человек.

Уже поздно ночью в каюту спустился Такур, доложив, что ветер совсем стих и парус обвис.

– Ну что? – торжествовал Кадмос.

Терон ответил на его слова неприязненным взглядом и принялся отдавать приказы таким уверенным голосом, будто и не пил вовсе:

– Будить гребцов. Плывем дальше. Ни в один порт заходить не будем, ибо господин наш, достопочтенный Абдмелькарт, велел торопиться.

Он повернулся к рыбакам:

– Может, хотите постоять немного у гребцов в качестве надсмотрщиков? Там темно и вонь, но есть такие, что любят надзирать с кнутом и пускать его в ход, когда только захотят. Есть у меня тут один такой. Уман, перс не то понтиец. Вот уж кто умеет владеть кнутом! Боги! Пару гребцов мне уже пришлось из-за него выбросить за борт. Но зато остальные работают так, будто и не знают, что такое усталость.

Когда все трое решительно отказались, Терон рассмеялся.

– Как хотите. Познакомились бы и с другими надсмотрщиками, а это может пригодиться. Ибо знайте: у меня команда усиленная. Вдвое больше надсмотрщиков, на палубе вдвое больше матросов, и все хорошо вооружены. Мы должны были плыть на Балеары, а там пиратов вьется, как мурен у утопленника. А значит, нужна сила – и она у меня есть!

Три дня стояла одна и та же погода: днем дули слабые, переменчивые ветры, а по ночам идти можно было лишь на веслах. Бирема была хоть и добротной, поворотливой и быстрой, но в таких условиях продвигаться вперед получалось медленно. Лишь на исходе третьего дня, уже под вечер, они увидели на юге, у самого горизонта, округлый, синеющий вдали холм.

– Керкина, – без колебаний определил Кадмос. – Хорошо ведешь судно, Терон.

– А ты что думал? Сказано – на Керкину, значит, на Керкину! Ну вот, мы на месте. А теперь вы правьте и покажите мне вашу горстку ракушек, что вы зовете месторождением.

Кадмос усмехнулся. Ага, вот какие указания давал Абдмелькарт своему вольноотпущеннику. Забавно! Он весело ответил:

– Ты еще онемеешь, когда увидишь эту «горстку».

– Эх, я не из восторженных. Я тебе даже скажу, где они лежат: в проливе между Керкиной и тем маленьким островком Тапаке.

– Там, где ловят все рыбаки из Тене и с Керкины! И никто почему-то их не видел. Ах ты, мудрая голова!

– Ну-ну, поосторожней! А теперь веди!

Кадмос тихо посовещался с товарищами и, выждав еще немного, пока берег острова не приблизился настолько, что стали отчетливо видны белый песок и темные пятна кустарника, приказал поворачивать прямо на восток.

Парус свернули, шли медленно, на одних веслах. Зарксас и Идибаал встали на носу и, перегнувшись через борт, внимательно всматривались в воду.

Они дошли до северного мыса острова, и лишь тут Кадмос начал наставлять потерявшего терпение Терона.

– Хорошо, что солнце уже садится. Это облегчит нам поиски. Смотри, от этой точки нужно брать в море и править так, чтобы ясная Хабар была прямо по левую руку. О, вот и она, вечерняя звезда! Теперь прямо, так. И смотреть в воду. Когда отойдем от берега стадиев на тридцать…

– Начнутся отмели, – перебил Терон. – Это всякий знает!

– И всякий их огибает. А нужно плыть прямо над ними. При таком спокойном море, как сегодня, ничего не грозит. А там, посредине, есть впадина поглубже, из песка торчат скалы, вот там-то и лежат наши раковины.

– Посмотрим! Не так уж их там и много, наверное. Что там значит какая-то яма!

Но он не мог скрыть волнения и то и дело перегибался через борт. В чистой, спокойной воде, пронизанной до самого дна светом безоблачного неба, виднелся лишь светлый, чуть волнистый песок отмели.

Первым радостно крикнул Идибаал:

– Есть! Вот она, наша впадина!

– Есть! – подхватил Зарксас. – О, раковины! Наши раковины!

– Стоп! – скомандовал Терон, повернувшись вглубь судна, где сидели гребцы. Палубы были лишь на носу и на корме и соединялись двумя проходами вдоль бортов; в середине бирема была открытой, и прикованных к скамьям гребцов ничто не защищало ни от солнца, ни от дождя.

Мерный, медленный стук большого котла, на котором надсмотрщик, именуемый по-гречески келевстом, отбивал ритм, оборвался, весла безвольно повисли, и галера, проскользив еще немного по инерции, замерла в тишине. С весел лишь тяжело падали капли.

Кадмос без слова сбросил свою короткую хламиду, вскочил на борт и великолепной дугой, словно искусно брошенное копье, вонзился в воду.

Через мгновение он показался на поверхности, фыркнул и, плывя на боку, работая одной лишь рукой, быстро направился обратно к галере. В другой руке, высоко поднятой над водой, он держал несколько крупных, целых раковин.

– Гляди, Терон, – весело выдохнул он. – Полно… полно их тут! Богатство для твоего господина!

Капитан галеры глубоко вздохнул, оглянулся на едва видневшийся остров, посмотрел на звезды и приказал:

– Хорошо. Эй, вы там, вытащить Кадмоса из воды!

Пока двое матросов помогали рыбаку перелезть через борт, Терон медленно подошел и вдруг рукоятью короткого кнута ударил по голове не ожидавшего нападения Кадмоса. В то же мгновение несколько человек бросились на Идибаала и Зарксаса.