Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Геркх подошел ближе и зашептал:

– Слушай, пречистая. Твои люди на площади Ганнона? Они хорошо наставлены? Они надежны? Ты ведь, я думаю, знаешь, что тебе грозит?

Лабиту залилась густым румянцем и с явным ужасом взглянула на гостя.

– Мне? Что мне может грозить? О чем ты думаешь, достопочтенный?

Геркх заметил ее смятение и удивился, хоть и не показал виду. Что так напугало Лабиту? Это не тревога и не волнение из-за римских требований. Это нечто большее, нечто, что касается ее лично. Но что? Тайно торговала, опустошила сокровищницу?

Он заговорил тихо, понизив голос до таинственного шепота.

– Ничто не скроется, святейшая.

«Боги! Он не назвал меня пречистой! Он что-то знает! Но откуда, как? Замуруют, заживо замуруют!» – с отчаянием подумала Лабиту, сжимая руки. Геркх, хоть и делал вид, что не смотрит на нее, заметил ее волнение и продолжал, осторожно кружа:

– Боги знают все и карают! Иногда они терпеливо ждут… Виновный забудет, уже думает, что в безопасности… Но ты это и сама знаешь, Лабиту. И ты знаешь, чем тебе грозит перенос города. Сихарб открыто заявляет, что Танит плохо защищала свой город и что на новом месте покровителем должен стать Молох. И что тогда? Все жертвы – его храму, а Танит – лишь цветы.

Он увидел облегчение на лице жрицы и подумал: «Это что-то другое». Но продолжал:

– Если народ воспротивится, суффеты и Советы должны будут уступить. Они должны будут отвергнуть требования Рима, не согласиться. Как можно покинуть свой город? Кладбища отцов и дедов? Слушай, пречистая, мы должны действовать вместе. Твой интерес – тот же, что и мой. Народ на площади. А они хотят уступить и принять эти неслыханные условия. Им Рим покроет убытки. Они сейчас продают город, продают наши храмы, продают народ. Лабиту, я послал туда кого мог. И ты должна. Каждая минута дорога.

– Мне некого послать, – почти простонала Лабиту. – Жрецы – скопцы. Ни один не возьмет слова. Моим жрицам говорить не дозволено. Разве что… разве что я сама.

Геркх решил быстро.

– Это хорошая мысль! Это лучшая мысль! Иди! Народ тебя знает и почитает. Когда ты заговоришь, половина пойдет за тобой. Иди, пречистая, и говори смело. Требования Рима должны быть отвергнуты!

21

Когда второй по счету гонец доносил Сихарбу, что люди Абсасома начинают брать верх, что кричат они все смелее, а собравшиеся уже не так яростно выступают против них, – ситуация на площади Ганнона внезапно изменилась.

На главной трибуне появилась жрица Лабиту и с мгновение прислушивалась. Говорил как раз геронт Гимилькар, призывая к спасительному благоразумию, а следовательно, к принятию требований Рима, столь тяжких, столь мучительных, но все же понятных.

– Мы сами виноваты! – взывал он, а охрипшие глашатаи выкрикивали его слова в разных концах площади, и слово «виноваты» на мгновение разнеслось со всех сторон. – Не нужно было воевать с Масиниссой! Нам не было дозволено! Но рошеш шалишим предстал перед вами в сияющих доспехах, и громко кричал, и обещал, и что постановило народное собрание? Войну с Нумидией! Рим теперь разгневан и карает! Карает справедливо! Теперь уже нет выхода! Тот, кто отдал оружие, машины и флот, должен слушать дальнейшие приказы! А кто это постановил? Народное собрание! Вы сами!

– Неправда! Я возражал!

– Я даже не знал о собрании!

– Меня не было!

– Своих людей, подкупленных, вы подослали!

– Это не было народное собрание! Не было ни жертв в храмах, ни гаданий!

Отовсюду поднялись возражения. Абсасом, стоявший на своем обычном месте, на большом валуне сбоку от площади, откуда его было хорошо видно, погладил бороду левой рукой. Тотчас же во многих местах раздались вопли:

– Тихо! Неправда! Достопочтенный Гимилькар верно говорит!

Тогда Лабиту вышла вперед и подняла руку. Воцарилась тишина. Изумленный Гимилькар умолк.

– Нет! – воскликнула жрица, и глашатаи тут же подхватили. – Достопочтенный Гимилькар говорит неверно! Народ Карт Хадашта не хочет войны! Он постановил сражаться с Масиниссой, но это была оборона! Милость Танит, покровительницы города, была над нашим маханатом, ибо нумидийцы были остановлены, а вскоре после того умер Масинисса, наш враг! Народ Карт Хадашта принял первые требования Рима, хоть и тяжкие, и возмутительные, но принял их, ибо народ жаждет мира! Но народ Карт Хадашта не примет нынешних требований! Не оставит землю, где наши деды возвели храмы и где они спят в гробницах! Не оставит землю, избранную бессмертной Элиссар, которая была велика перед богами и исполняла волю Танит!

Абсасом схватился обеими руками за бороду и яростно дернул. По этому знаку площадь взорвалась криками, воем и свистом.

– Долой! Хватит! Неправда! Пусть за своими гедешотим следит, а не здесь выступает! Баба! Что бабе делать на народном собрании? Гимилькар! Гимилькар! Пусть говорит Гимилькар!

Шнырявший в толпе Фали вдруг возник рядом с Кадмосом и Керизой. Со смехом он указал на Абсасома.

– Знаешь его?

– Нет, кто это?

– А, свинья нечистая, Абсасом! Если Лестерос и другие хотят так, то этот всегда иначе. И всегда так, как хотят шофетим. Ай, сколько же людей его слушает! Этот свое дело знает!

– Слушают его? Но он же молчит.

Подросток рассмеялся.

– Ну и глупый же ты, совсем как твои рыбы! Да ты посмотри. Он не говорит, он только знаки подает. Все об этом знают.

– Ох, да! – пылко вставила Кериза. – Отец говорил, что это опасный человек. Он всегда проводит те решения, которых хотят шофетим. У него большая сила.

– Вот как? – Кадмосу вдруг захотелось блеснуть перед Керизой. – Посмотрим!

Он растолкал людей, окружавших Абсасома, подскочил к нему и крикнул:

– Посмотрим, как твои люди поймут этот знак! – и со всего маху врезал толстяку кулаком в живот. Когда Абсасом согнулся с невольным стоном, второй удар снизу в подбородок подбросил его в воздух и опрокинул на землю.

Поднялась суматоха. Идибаал и несколько ближайших бросились на помощь Кадмосу, сторонники поверженного было кинулись его защищать, но тут же разбежались под ударами. Этого в их уговоре не было, и за это им не платили.

Через мгновение, когда суматоха улеглась, а жрицы Лабиту на трибуне уже не было, вперед вышел суффет Гасдрубал, величаво стукнув своим голубым посохом. Толпа начала смолкать – каждому было любопытно, что скажет высший сановник города.

– Умолкните и слушайте! – серьезно и спокойно произнес суффет, и глашатаи тотчас подхватили.

– Умолкните, слушайте! Умолкните, слушайте!

Многочисленные сторонники проримской партии, доселе робевшие, ибо чувствовали враждебный настрой толпы, при виде уверенности суффета и звуке его спокойного голоса внезапно осмелели. Все чаще на площади стали раздаваться крики:

– Тихо! Говорит суффет Гасдрубал!

– Слушать! Слушать суффета!

– Слава мудрому, великому, достопочтеннейшему! Слава Гасдрубалу!

– Хватит орать! Теперь говорит суффет!

Тот выждал, пока шум не утихнет, и наконец заговорил снова, не повышая голоса, презрительно, почти равнодушно. Народ он презирал и был уверен, что и на сей раз собрание подстроено богачами. Сгорая от скуки, он решил поскорее покончить с этим делом и вернуться во дворец на Бирсе, где его ждало римское посольство.

– Народ Карт Хадашта, города, возлюбленного богами! С самого утра я, герусия, Совет Ста Четырех и жрецы слушаем ваши пожелания и опасения. Но время уходит, нужно решать. Мы задали вам один вопрос: «Принять требования Рима или отвергнуть?» Какие требования – вы знаете. Карт Хадашт должен быть перенесен на другое место. Место, произвольно вами выбранное, лишь немного дальше от берега. Разве это так страшно? Пожалуй, нет. Мы отстроим город еще прекраснее, перенесем изваяния богов, перенесем даже священные столбы. Наши садовники, наши великолепные ремесленники умеют делать вещи и посложнее. Бессмертные боги нас не покинут! А как мы будем жить? О, лучше, чем здесь! Рим берет нас под свою защиту, Рим прикажет Масиниссе пропускать наши караваны, Рим купит у нас наше зерно, вино, оливки. А вы знаете, что возделывание этих культур растет из года в год. Вы знаете, что для наших ремесленников нет ничего невозможного, а рабы под нашим надзором работают все производительнее! Вы станете богаче! Почему? Потому что отпадут расходы на войско. А это, скажу я вам, бремя огромное. Зачем нам войско, когда защищать нас будет Рим? Я знаю, перенести город – дело не простое, но я также знаю, что нет задач, с которыми не справился бы наш великолепный народ – ради своего блага и блага своих детей!

– Гасдрубала – в суффеты на следующий год! – крикнул какой-то ревностный сторонник или подхалим. – Изберем его сегодня же!

– На три года! Прямо сейчас, на три года! – поспешно перебил его другой, и все больше голосов подхватывало этот клич.

Суффет с важностью поднял свой посох и утихомирил шум.

– Великие и мудрые законы Карт Хадашта не могут быть нарушены. Сейчас не время и не место для избрания суффета на будущие годы. Это проведет герусия в надлежащий срок.

– Но мы слышали глас народа! – поспешил заверить его Клейтомах, и другие геронты тут же его поддержали.

– Да, мы слышали! Мы знаем, кого избрать! Не может быть перемен в столь великие мгновения!

Гасдрубал снова обратился к толпе.

– Так идите же по домам вашим с миром, а герусия и я ответим посольству достопочтенного римского сената, что мы переносим город. Мы попросим время. Нужно закупить много слонов для перевозки, много невольников. Чтобы у каждого из вас был хотя бы один в помощь при переезде и новом строительстве. Не бойтесь трудностей, ибо это неприятность короткая, а потом начнется новая, спокойная и зажиточная жизнь!

– Как это? – крикнул Лестерос, стоявший прямо напротив трибуны. – Значит ли это, что ты решаешь за народ? Народ еще не высказался!

– Нет, нет! – поддержали его ближайшие. – Мы не согласны!

Макасс, поднятый на плечи нескольких сильных мужчин, в истерическом возбуждении кричал с другой стороны площади:

– Перенести город? Здесь великая Элиссар указала нам место! Как мы, люди финикийской крови, можем жить без моря? Покровительство богов? Ни Танит не благословит, ни Мелькарт! А кладбища? Разве мы должны переносить и надгробия, и прах наших отцов и дедов? Никогда! Таких требований не слышал мир! Мы не согласны!

Суффет снова овладел шумом. Он кричал зычно, гневно. Он уже не старался понравиться толпе.

– Народ Карт Хадашта, не слушайте глупцов и предателей, подкупленных Нумидией! Требование Рима должно быть принято! Мы отдали машины, отдали оружие и флот, как же теперь торговаться? Римские войска стоят под Утикой! Если захотят, завтра явятся сюда! Кто и чем их остановит? Да что я говорю! Любая попытка сопротивления – это преступление! Наш долг теперь – лишь повиноваться! В этом наше спасение!

– И позор! – вдруг крикнул Кадмос. Он чувствовал, как рука Керизы, которую он держал в своей, сжалась и задрожала. Он понимал эту дрожь, хоть девушка ничего ему не говорила. Он крикнул голосом, так похожим на голос суффета, что ближайший глашатай не сориентировался и повторил:

– И позор!

– И позор! – подхватили несколько человек, и тут же полплощади взревело:

– Позор! Долой! Позор!

Идибаал растолкал толпу и вскочил на трибуну.

– Консульская армия – это два легиона! Армия рошеш шалишима Гасдрубала, и клинабары, и храмовая стража – это втрое больше! Смести консулов! Сейчас самый удобный момент! Ударить, а не сдаваться!

– Молчи, глупец! – суффет наклонился к наглецу. – Советы уже приняли решение! Народ подтвердил! Нам не осталось ничего, кроме покорности!

Идибаал был в отчаянии, но не колебался.

– Нет! Народ не сдастся! Хотите бежать? Прочь из города! Мы остаемся!

– Негодяй! Эй, стража! Взять этого…

Он не договорил. Идибаал выкрикнул что-то, чего никто не понял, и сделал быстрое, едва уловимое глазом движение. В воздухе сверкнул короткий меч, суффет Гасдрубал схватился за горло, как-то странно захрипел и тяжело рухнул набок. Голубой посох, увенчанный белой лошадиной головой из слоновой кости, с резким треском сломался.

Толпа вскрикнула, дрогнула, заколыхалась и, наконец, хлынула к трибуне – взбудораженная, перепуганная, но более всего – любопытная. Геронты, достопочтенные жрецы, собравшиеся на возвышении, – все в панике отступали, один лишь Баалханно, командир клинабаров, остался на месте. Он выхватил меч из ножен и оглядывался, словно ожидая, откуда на него обрушится удар. Но клинабаров своих он не звал и не приказывал им хватать убийцу. Впрочем, в бурлящей толпе это было и невозможно.

***

– Господин, достопочтенный господин! – очередной вольноотпущенник приносил Сихарбу вести с площади. Он тяжело дышал, чтобы подчеркнуть, как сильно спешил. – Толпа расходится! Они выбрали новую герусию! Лестерос, мудрец Макасс, еще какие-то, менее известные… Из старых – достопочтенный Астарим! Есть там и жрец Биготон… Они отправили посольство к рошеш шалишиму Гасдрубалу! Какой-то Кадмос громче всех кричал на площади, его и послали! Народ призывает вождя явиться и защищать город!

– Так они отвергают требования Рима?

– Отвергают, достопочтенный! Они выбрали войну!

– Так… Кто убил суффета Гасдрубала? – резко спросил Сихарб.

– Еще не знаю, достопочтенный! Но я узнаю! Непременно!

– Ты должен! Ты это прекрасно знаешь.

– Предводитель посольства сказал: «Вы хотите войны – вы ее получите!» И тотчас же они отбыли в Утику! Новые геронты велели с почетом проводить их до порта! – продолжал докладывать посланник, а Сихарб, многозначительно взглянув на своего гостя, пробормотал:

– А теперь иди во дворец суффетов и донеси мне, что там происходит. – Затем он обратился к Бомилькару: – А теперь выпьем вина и потолкуем. Кажется, мои пленники и твои римские дамы нам еще пригодятся.

22

Кадмос был так поглощен стремительностью событий, что лишь в пути начал понемногу вспоминать все, что произошло. Еще несколько дней назад он был членом команды пиратской галеры, потом – ничтожнейшим из рыбаков, вынужденным выходить на лов в поврежденной лодке, а теперь вот он – посланник новой герусии к самому рошеш шалишиму.

Конечно, этим он был обязан Макассу. Но ведь народ поддержал его кандидатуру. Его запомнили, он понравился им своими смелыми речами. С ними ехал жрец Биготон, но, хоть он теперь и был геронтом, он объявил, что главным послом является Кадмос. Ибо его избрал народ, а уж остальных назначила герусия.

Кадмос поудобнее устроился на коне. Этот способ передвижения был ему незнаком, с детства он привык лишь к лодке и морю. Хотя кляча была смирной, он все же чувствовал себя на спине этого зверя неуютно и даже смешно. «Хорошо, что Кериза этого не видит!» При воспоминании о Керизе, о ее руке, ее доверчивой улыбке и голосе все великие и важные дела отступали в тень.

Они ехали быстро, пользуясь лунной ночью. Вел их жрец Биготон, который вдруг признался, что знает, где стоит лагерем армия Гасдрубала, и знает все дороги. За ним ехали Кадмос, Идибаал, Магон и двое уроженцев Тунеса. Все были вооружены.

По совету жреца они обогнули Тунес широкой дугой, ибо не было вестей, какие настроения царят в этом городе и не замышляет ли он сдаться римлянам по примеру Утики.

По пути им встречались деревни, поселения, богатые имения карфагенских аристократов – все было покинуто. Если где и оставался какой-нибудь старик или равнодушный ко всему пастух, они могли сказать лишь одно: кто только мог, тот бежал. В Тунес, в Карт Хадашт, в Утику.

Они узнали, что под Неферисом стоит лагерем войско, которое с кем-то сражается, жжет и грабит. Именно от него и бежит, кто может.

– Кто? Кто стоит лагерем и с кем сражается? – допытывался Кадмос, но ответа не получил.

Жрец Биготон строил догадки, что это, верно, армия Гасдрубала отступила в эти края, но с кем она воюет? Римляне ведь не переходили реку Баград, они стоят в Утике, а нумидийцы прекратили войну.

– Посмотрим, – решил Кадмос. – Нам нужно как-то пробраться. Поедем осторожно, но ехать надо.

Под утро, в предрассветной прохладе, они переправились через незнакомую реку, и один из проводников указал на видневшиеся за ней довольно высокие горы, резко вырисовывавшиеся на фоне звездного неба.

– Это горы Хаманлаиф. Дурное место. Все разбойники, бежавшие из города, прячутся здесь. Но если вы хотите осторожно подъехать к Неферису, то только этим путем. Здесь нет ни дорог, ни людей.

Оказалось, однако, что он ошибался. Как раз занимался рассвет, что позволило сбросить с голов капюшоны плащей и с наслаждением подставить лица теплу восходящего солнца, как вдруг Кадмос натянул поводья.

– Стоять! Слушайте! Что это?

– Кто-то едет к нам! – крикнул один из тунесцев. – Эй, целая толпа!

Из-за поворота долины, по которой они ехали, внезапно вылетел всадник. Он почти лежал на спине коня, беспрестанно хлестал его и гнал во весь опор, насколько позволяло русло высохшего потока. Это был, видимо, солдат, ибо на нем был легкий панцирь, хотя шлем он потерял, а от меча остались лишь пустые ножны. Обезумевший от ужаса, окровавленный, он, не заметив группы всадников, промчался мимо, стеная и выкрикивая:

– О, Исида! Исида!

Кадмос не успел даже крикнуть, чтобы остановить беглеца, как до них донесся новый топот копыт. Снова показались двое, а затем за ними – множество всадников.

– Ливийская конница! Любимый отряд Карталона! – наконец узнал их жрец Биготон и решительно выехал на середину долины.

– Стоять! Именем герусии Карт Хадашта приказываю всем стоять! – крикнул он следующей группе.

Эти были в большем сознании, они остановились, сдержав коней. Среди беглецов оказался какой-то офицер-пуниец. Узнав жреца Танит, он закричал:

– Бегите и вы! Хавасса, предводитель нумидийской конницы, разбил нас внезапной атакой и преследует. Единственное спасение – бежать в Тунес. В лагерь Гасдрубала они не прорвутся. Лагерь в укрепленном месте, но доступ к нему теперь отрезан Гулуссой.

– Я геронт, – сурово произнес жрец. Однако тонкий голос евнуха лишал его слова весомости. – Именем герусии приказываю стоять! Возвращайтесь в бой! Вы должны провести нас к Гасдрубалу!

Офицер оглянулся. Все больше его людей вылетало из-за поворота и останавливалось, видя стоявших. Большинство было вооружено. Но все были перепуганы, подавлены, к бою непригодны. Уже неделю они были отрезаны от главного лагеря, преследуемы нумидийской конницей, гонимы. А этот евнух требует, чтобы они возвращались. Ведь погоня может быть совсем близко. И притом в больших силах. Глупец! Пусть следит за целомудрием своих жриц, а не вмешивается в военные дела! Геронт! Наверное, лжет! Откуда он вдруг стал геронтом! Да еще и евнух! Он хрипло рассмеялся. Страх перешел в наглость.

– Рассказывай это глупым девкам, что приходят в твой храм! А если хочешь ехать к Гасдрубалу, то сам ищи дорогу! Я… мы не дураки туда возвращаться! Прорывайся через войска нумидийцев, раз ты такой умный!

– Стоять! Приказываю!

– Пусти! Тебе здесь нечего приказывать!

Кадмос резко подлетел к офицеру. Он схватил за узду великолепного скакуна и так дернул, что жеребец заржал и заплясал на месте.

– Ты должен стоять, когда геронт тебе приказывает! И должен вести нас к рошеш шалишиму Гасдрубалу! Мы – посольство от всего города! Мы едем по важному делу.

– А ты еще что за птица? – Офицер остро смерил Кадмоса взглядом. Такой темный загар бывает только у моряков. Простой плащ, грубая туника, но великолепный меч (это был дар Астарима, который приметил Кадмоса и хотел заранее снискать его расположение). На коне сидит как-то странно, смело, но неумело. И эти глаза. Словно бьют, словно колют взглядом. Такие глаза были у пиратов, которых два года назад захватил его родич Клейтомах, после чего они устроили себе забаву, ох, совершенно частную забаву, распиная их в садах. Он тогда выиграл у Лаодики пари, кто из них сдохнет первым. О, очень интересный был заклад! Красивая девушка эта Лаодика, и не строит из себя жрицу.

– А ты еще что за птица? – повторил он. – Пират, что ли! Пусти узду, а то…

Кадмос вдруг хрипло рассмеялся.

– Пират? Может, и пират! Но теперь я здесь главный посол к Гасдрубалу! Строй людей и веди нас!

– Пусти! А то… а то голову снесу!

Он потянулся за мечом, но не успел его обнажить. Движение Кадмоса было быстрее и увереннее. Нарядный офицер крякнул, схватился за пронзенный живот и согнулся, но тут же, получив удар в затылок, свалился с коня. Ливийцы смотрели изумленно, но жрец Биготон не дал им времени опомниться.

– Слушайте меня! – крикнул он. На этот раз его тонкий голос не показался смешным. – Этот офицер хотел бежать! Он не выполнил приказ! Он понес заслуженную кару! Теперь вашим вождем будет этот! – он указал на Кадмоса. – Его вы должны слушать! Так вам приказывает герусия великого Карт Хадашта!

Кадмос не колебался ни мгновения. То ли работа в море, где быстрое решение определяет успех, а порой и жизнь, выработала в нем смелость, то ли практика на галере Тридона, то ли он был одним из тех избранников судьбы, что рождаются вождями и умеют в жизни распознать и ухватить нужный момент, – но, увидев несколько десятков человек, смотревших на него с неуверенностью, сомнением, даже враждебностью, он не смутился.

И тем же инстинктом ведомый, он почувствовал, что этим профессиональным солдафонам, этим варварам, нужно отдавать приказы твердые, знакомые им, уставные. А он ведь никогда в войске не служил, не знал ни команд, ни строя, ни поворотов. Не раздумывая, он крикнул:

– Есть среди вас десятник? Может, сотник?

Медленно выступил вперед огромный ливиец, еще молодой, глядевший немного исподлобья, опаленный ветрами пустыни даже сильнее, чем Кадмос.

– Я сотник! – довольно дерзко буркнул он.

– Как тебя звать?

– Бакх!

– Хорошо! Собери людей, наведи порядок и веди нас в лагерь рошеш шалишима!

– Мы наткнемся на нумидийцев! Их тут повсюду полно!

– С каких это пор ливийцы боятся нумидийцев? Делай, как я приказываю! Вперед!