Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

35

Магарбал ворвался в город на рассвете. Он въехал через Тевестские ворота, а на Бирсе ему сказали, что Гасдрубал хоть и на стенах, но у главных ворот Ганнона. Пока он отыскал вождя на одной из башен, уже совсем рассвело, и видно было далеко, без всяких помех.

Отряды нумидийской конницы, кружившие по всей равнине, были видны как на ладони. Над укрытыми в оливковых рощах далекими селениями Убад, Марашон, Тубурбо поднимались тяжелые, серые клубы дыма. Через мгновение дым начал клубиться и над садами зажиточного селения Мушале, что лежало у дороги на Тунес.

– Вождь! – кричал всадник, едва переводя дух. – Римляне внезапно выступили из своего лагеря! Тунес сдался! Они идут на нас по всей ширине полуострова. Впереди конница Гулуссы.

– Вижу!

– Я сражался, пока мог, вождь! Потерял двадцать человек!

– Не нужно было сражаться. Ты должен был лишь предупредить нас о приближении римлян. А между тем беженцы из Тунеса опередили тебя! Отведи теперь своих людей на отдых!

– На отдых? Вождь, наверняка будет штурм! – вспылил оскорбленный, вечно ревностный и пылкий Магарбал.

– Ты должен отдыхать! От измотанных людей при отражении штурма нет проку. К тому же… к тому же штурма не будет! Такой город, как Карт Хадашт, не штурмуют без долгой подготовки!

Казалось, однако, что Гасдрубал ошибался. Колонны римлян надвигались по всем дорогам, а по тракту в Утику вели тяжелые машины. Задачи у римлян, должно быть, были четко распределены, ибо без всякого промедления они расставлялись напротив стен и подкатывали подвижные укрытия, из-за которых римские лучники принялись работать быстро и слаженно. Карфагеняне начали отвечать, поначалу прячась за бойницами, но вскоре, увлеченные пылом, стали высовываться, открываться, лишь бы лучше прицелиться.

Гасдрубал, наблюдая за планомерными действиями римлян, спешно перекрывавших доступ ко всем трем воротам, гневно приказывал Герастарту, командовавшему на главных стенах:

– Разошли гонцов с моим приказом: не высовываться! Щадить стрелы! Ждать!

– Это как-то слишком открыто, слишком внезапно! – Кадмос подозрительно разглядывал передвижения римских отрядов. – Не хотят ли они отвлечь наше внимание?

– От чего? – пренебрежительно прервал его Гасдрубал. – Они не могут подойти с другой стороны! Скорее, хотят нас просто напугать!

– Где рошеш шалишим Гасдрубал? – какой-то женский голос спрашивал над стенами поспешно, почти отчаянно. – Скорее! Где Гасдрубал?

– Кериза! – изумленно воскликнул Кадмос, когда девушка взбежала по широкой лестнице, предназначенной для подъема на стены котлов с кипящей водой, смолой или маслом, необходимых для отражения штурма. Но она не обратила на него никакого внимания, подбежав прямо к Гасдрубалу.

– Вождь! – задыхалась она от спешки и волнения. – Меня послал Эонос! Из-за мыса Камарт выходит римский флот! Несколько десятков галер!

– Ты был прав, Кадмос! – вождь понял замысел римлян и снова почти с восхищением подумал о молодом человеке. «Ведь он не воин по призванию, а как точно предвидел ход врага». – Здесь это лишь отвлечение нашего внимания! Удар будет нанесен по порту! Какое счастье, что там почти все машины уже снабжены канатами! Ты ее знаешь? – спросил он с улыбкой, указывая на девушку. Он заметил, что тот выкрикнул имя прекрасной посланницы, едва она появилась на площадке башни.

– Это моя будущая жена, вождь!

– О? Превосходно! Хм, в порту нужно усилить гарнизон. На всякий случай, если какой-нибудь галере удастся прорвать цепь! Возьми свой лох, веди в порт и крепко займи побережье.

– Займу побережье! Ни одна римская свинья не ступит туда копытом!

Тяжелый снаряд рассек воздух и с треском ударился о камень. За ним тут же второй, третий.

– Ага, подвели уже катапульты, – спокойно констатировал Гасдрубал. Он взглянул на девушку и с удивлением заметил, что на ее лице было скорее любопытство, чем страх.

– Не боишься? – невольно спросил он и быстро добавил: – Это похвально. Ну, Кадмос, забирай свою девушку и мчись в порт. А там спрячь ее где-нибудь в укрытии, потому что может быть жарко!

Страшный стон, переходящий в вой и донесшийся с более низкого участка стен, подтвердил, что римские снаряды начинают попадать в цель. Гасдрубал спокойно двинулся в ту сторону, чтобы своим присутствием ободрить еще не закаленных в боях людей.

– Плывут медленно, осторожно, словно боятся какой-то уловки! Так говорил Эонос. Он готов их встретить! – говорила Кериза, спеша рядом с Кадмосом во главе твердо, ровно марширующего отряда. Гасдрубал был прав, говоря, что это будет отборная мора. Отряд состоял из обученных и полных рвения воинов, так что Кадмос был уверен, что в открытом бою он справился бы и с целым римским легионом. Люди, в основном италики, бежавшие из римских рядов в первой битве, сохранили римские доспехи, лишь шлемы у всех уже были пунийские, низкие, без султанов. Они шли великолепно, ровным шагом, твердой поступью уверенных в себе победителей, пробуждая эхо в узких улочках и трепет в женских сердцах.

Кериза раз и другой оглянулась на колонну. Ведущий первый лох Идибаал улыбнулся ей.

– Эй, Кериза, твои торжественные одежды мешают тебе шагать! – весело рассмеялся он.

«Торжественные одежды» были обычной хламидой из грубой ткани, только длинной, до самых пят. Без колебаний Кериза подобрала ее выше колен и шагнула в ногу с воинами.

– Ты прав! Так лучше!

– И нам приятнее! – выкрикнул кто-то из солдат. Большинство из них уже неплохо понимало и говорило по-пунийски. Кадмос сделал вид, что не слышит, но гневно взглянул на ноги Керизы и ускорил шаг.

Он расставил свои отряды у входа в порт и в местах, где была возможна высадка, а сам поспешил на мощный выступ стен, откуда было лучше всего видно и где стояли самые тяжелые боевые машины. Именно в тот миг, когда они с Керизой взбегали наверх, Мальк, запыхавшийся, но радостный, докладывал Эоносу:

– Готово! Новые канаты натянуты. «Милькат» может начинать!

– Так наши люди назвали этот огромный онагр! Может, в этом канате, что метнет сейчас снаряд, есть и твои волосы, Кериза! – смеялся Эонос.

– Ты командуешь? – поспешно спросил Кадмос.

– Я. Антарикоса несколько дней назад придавило бревном, он харкает кровью и не может двигаться. А мои корабли еще совсем ни к чему не годны, так что Гасдрубал поручил мне командование на стенах, от порта до Мегары.

– Я привел тебе своих людей на подмогу. Занял вход в порт и само побережье.

– Спасибо, но думаю, в этом не будет нужды. Они не пройдут! Кажется, они ничего не знают о наших канатах, не ожидают засады!

Он хищно рассмеялся, потом посерьезнел и оглянулся на ближайшие машины. Повсюду уже были заложены снаряды, натянуты канаты. Над позициями легких катапульт уже вились дымки – это разожгли жаровни со смолой, чтобы окунать в нее перед выстрелом фаларики, снаряды с комьями горючей смолы.

– Лишь бы наши выдержали! Лишь бы не выдали себя раньше времени! Я отдал строгий приказ, но ведь это не солдаты! Могут не выдержать! А нужно подпустить этот флот как можно ближе! Чтобы каждый наш снаряд бил в цель! Чтобы никто из них не смог отойти!

– О, Мелькарт, даруй нашим выдержку!

– Еще есть время. Смотри, как медленно они подходят.

– Ветер у них восточный, он сносит их на мели. Потому так осторожно и маневрируют. Это почти безумие – атаковать при таком неблагоприятном ветре!

– Видно, консулы очень уверены в себе, а нас презирают!

– Гасдрубал говорил, что может быть и другая причина. Вот-вот закончится год их власти, скоро прибудут новые консулы, а эти еще пытаются, может, удастся им справить триумф!

– Они справят триумф в своем Аиде! Ага, смотри, как перестраиваются! Ну, скоро начнется!

Он еще раз оглянулся на своих людей. Могучего роста юноша, с едва пробивающейся бородкой, стоял на высоком выступе стены, видный издалека, и держал наготове полотнище, которым должен был махнуть в знак начала битвы. До этого нельзя было выпустить ни единого снаряда.

Эонос не удержался и крикнул ему:

– Ты смотри, Мафо! На тебя все глядят! Ждут твоего знака! Не смей махать без приказа!

– Да не бойся! Я помню!

– О, Мелькарт, дай им спокойствия и выдержки! Это тяжелее боя! О, Баалшамайн, что же будет? Машины не испытаны! Эти новые канаты… Будет ли от них толк? Как полетят снаряды? Пусть Зебуб пожрет тех, кто выдал прежние машины! В дельфина можно было попасть за два стадия! Слон не мог поднять камни, которые они метали! Эти псы не осмелились бы так дерзко подплывать!

Римский флот и впрямь вел себя дерзко. Основные силы выстроились в три колонны – больше трех кораблей не поместилось бы рядом во входе в порт – и шли ровно, медленно, борясь с боковым ветром, который сносил их к мелям, начинавшимся к западу от порта.

Остальные, около двадцати галер, развернулись широким фронтом и, кружа перед стенами, что стояли здесь почти у самой воды, упорно, со спокойной яростью и все более метко обстреливали их. Расчет был не на то, чтобы разрушить стены, а на то, чтобы перебить, напугать, смешать защитников. Они метали не камни и не фаларики, а лишь обычные, тяжелые, величиной с копье, стрелы для катапульт. Те дождем сыпались на гребень стен, все точнее и точнее.

Раненых становилось все больше, все чаще защитники сбрасывали со стен тела павших, все нетерпеливее поглядывали все на главный бастион, где по-прежнему неподвижно стоял Мафо, ожидая знака Эоноса.

Тот владел собой, хотя и дрожал всем телом. На докучливые римские галеры он не обращал внимания, занятый наблюдением за главной колонной. Он кричал Кадмосу:

– По крайней мере половина их должна оказаться в пределах досягаемости наших снарядов! По крайней мере половина! Смотри, ветер меняется! О, Самура, бог милостивый, благодарю тебя! Видишь, как их несет, как подгоняет? Ха, они скучатся!

– Но они могут с ходу прорвать нашу цепь!

– Не прорвут! В конце концов, на что там твой отряд! Видишь, видишь? Ветер уже начал смешивать их колонны! Теперь по ним!

Он резко обернулся в ту сторону, где стоял Мафо, но уже не успел отдать приказ. Он лишь увидел, как рослый сигнальщик падает, сраженный снарядом римской катапульты, и, судорожно сжимая сигнальное полотнище, валѝтся с невысоких в этом месте зубцов куда-то к основанию стены.

– Знак! Как теперь дать знак? – в отчаянии крикнул Эонос. – Наши ждут знака! О, злокозненный Зебуб! Как теперь дать знак?

– Снаряды! Метать снаряды! – крикнул Кадмос ближайшим расчетам, но никто его не послушал. А римляне, пользуясь ветром, быстро приближались.

Эонос подскочил к зубцам и, высунувшись насколько мог, наблюдал за неприятелем. Да, сейчас самый лучший момент! О, сейчас, сейчас! Но как дать знак? Он отдал четкий приказ: только по сигналу! А Мафо погиб.

Он вскрикнул и в первый миг даже отпрянул, ибо что-то загудело в воздухе, и почти в самой середине сгрудившейся римской колонны вверх брызнула вода, разодранной надвое волной. Лишь очень тяжелый, мощно брошенный камень мог произвести такой эффект. Серые струи дыма, дугами чертившие воздух и быстро таявшие, – след от пущенных роем фаларик. Бесчисленные мелкие всплески воды, словно тяжелый град заколотил по морю вокруг флота, – доказательство того, как густо секут их более легкие снаряды.

Эонос изумленно оглянулся. Знак, должно быть, был дан, и в самый подходящий момент. Неужели Мафо каким-то чудом? Нет. На выступе стены стояла Кериза, обнаженная, выпрямившаяся среди густо падавших снарядов, и сорванной наспех столой подавала сигналы. Истинное изваяние отваги и победы!

– Ника! – с восхищением воскликнул Эонос, полукровный критянин, знавший Грецию, но тут же обратился к битве. Сейчас это было важнее, единственно важно.

Он начал громко указывать направления, цели, перебегал от машины к машине. А те работали слаженно, словно расчеты были обучены годами и закалены в боях. Мальк, главный строитель машин, сам обслуживал огромный онагр, прозванный «Милькатом». При виде Эоноса он весело крикнул:

– Отличные канаты! Это наши женщины защищают город!

Новый снаряд был уже заложен – круглый, тщательно обтесанный камень. Канаты натянулись, перекладина из пальмового ствола изогнулась. Мальк дернул за стопор – камень с громким гулом рассек воздух.

Ответом ему был далекий крик с моря, треск ломающихся бортов.

– Третий раз попадаю! – смеялся плотник. – Одна трирема тонет, одна уже отступила!

– Еще несколько горят! О, опять! Смотри, смотри, что за суматоха! Та, горящая, столкнулась с другой! Ха, уже обе пылают! Сухо было, высохли, как верблюжий помет в пустыне! Еще, еще по ним!

Подгонять было не нужно. Все карфагенские машины работали так спешно, как только было возможно, пыл людей нарастал почти до потери рассудка. Били онагры, катапульты, метали камни поменьше баллисты и карробаллисты, со скрипом трудились самые тяжелые гелеполи. Снаряды метали даже в отступающие или тонущие корабли, даже по слишком далеким целям.

Римский флот оказался под градом ударов, строй рассыпался. Некоторые галеры перли к порту, ударялись о натянутую у самого входа над водой толстую цепь и, обездвиженные, тут же попадали под град тяжелых снарядов и ожидавших здесь катапульт, под стрелы и копья расставленных воинов Кадмоса. Другие пытались повернуть, отходили от горящих, устремлялись то к пылающему морю, то вдоль берега, к Утике, но большинство, особенно поврежденные, направились в Тунесский залив, к Тунесу. Не успело солнце пройти и половины своего пути, как римский флот, как боеспособная сила, перестал существовать. Еще догорало несколько галер, которые ветер снес на мели, еще там, у берега, шли мелкие стычки, погони, вылавливали уцелевших. Но Кадмос уже мог смело спешить к Гасдрубалу с вестью о полной победе. Шел он, однако, хмурый и понурый и старался не смотреть на Керизу. Та тоже шла рядом с ним молча, все еще смущенная тем, что совершила в порыве страсти. Смущения не умалили и похвалы Эоноса, который прямо-таки приказывал Кадмосу не преминуть сказать вождю, что именно Кериза в основном и способствовала победе! Ника Карт Хадашта!

36

Гость приближался к заведению Атии со стороны порта – медленно, тяжелой походкой бесцельно бредущего, а может, и подвыпившего моряка. Уже спустилась глубокая ночь, во всех домах вокруг погасли огни, и лишь красный фонарь над дверью лупанария освещал дорогу.

Чужак, однако, бывал здесь и раньше, потому что шел уверенно, хоть и не спеша. Он равнодушно миновал вход, на мгновение скрылся во тьме за пределами красного круга света, но вскоре вернулся, все так же неторопливо.

Высокие табуреты по обе стороны от входа уже пустовали, лишь на одном из них еще сидела девушка-негритянка, с безразличным, скучающим видом глядя на прохожего. Она прислонилась головой к стене и ни позой, ни улыбкой, ни словом не пыталась привлечь или ободрить мужчину.

Моряк остановился, бросил беглый и довольно равнодушный взгляд на нагое тело и вдруг тихо проговорил по-латыни:

– Как тебя зовут?

Негритянка удивленно выпрямилась. Она ответила по-пунийски:

– Не понимаю. – Она зевнула и, вспомнив о своих обязанностях, а может, осознав, что за отсутствие рвения ее ждет суровая кара, добавила с вымученной, печальной в своей искусственности улыбкой: – Но это неважно! Хочешь пойти со мной? Не пожалеешь!

Поскольку незнакомец все так же стоял без движения, женщина повторила свое приглашение на ломаном языке, которым часто пользовались в порту, – смеси нумидийского, греческого и египетского.

– Ты не говоришь по-латыни? – спросил мужчина через мгновение, оглядываясь.

Со стороны площади Ганнона кто-то приближался; шаг его был тяжел, сандалии громко стучали – верно, военные.

– Не понимаю! – уже с неохотой ответила негритянка, когда моряк решился и пробормотал по-пунийски:

– Ну, хорошо. Я беру тебя!

– Три сикля, – уточнила девушка, соскакивая с высокого табурета.

– Хорошо, хорошо. Цену я знаю! – буркнул моряк и вошел вслед за своей спутницей в харчевню.

Здесь тоже никого не было, если не считать какого-то пьянчуги, спавшего на лавке, и другого, который еще тянул из кувшина, но уже сонно клевал носом. Атия протирала кубки, с подозрением поглядывая на пьяницу. Такие часто лишь прикидываются, а в удобный момент кидаются к двери и исчезают в ночи, не заплатив.

При виде вошедшей негритянки с гостем она оживилась, изобразив гримасу, которая должна была сойти за улыбку. Сняла с полки глиняный светильник, зажгла его и подала девушке.

– Ты сделал хороший выбор, достопочтенный чужеземец! – воскликнула она с профессиональным пылом. – Малисса – первая любовница во всем Карт Хадаште! Да что там Карт Хадашт! Во всей Африке! В самой Александрии обучалась! А нравом горяча, как самум в разгар лета!

– Хорошо, хорошо! Веди наверх! В ее кубикулум.

– Я? Зачем я? Она сама проводит!

– Ты проводишь! Свети и иди вперед!

– Чего ты пристал? Я не могу отсюда уйти! Тот, что пьет, может сбежать, а он не заплатил!

– За тебя заплатили другие! – сурово проворчал моряк, сделав многозначительную паузу перед словом «другие».

Атия испытующе взглянула на него, огляделась и, уже не прекословя, взяла светильник и двинулась вперед по крутой лестнице, ведущей из харчевни в кубикулумы, составлявшие собственно лупанарий.

Она прошла по коридору, освещенному лишь одной коптящей лампадой, и остановилась перед последней дверью, завешенной, как и другие, плотной тканью. Идущий за ней моряк зорко оглядывался, проходя мимо, даже заглянул за одну из завес, с минуту прислушивался у другой. Плотные ткани глушили слова, но со всех сторон доносились бормотание голосов, смешки, порой – резкие ссоры.

– Все занято? – пробормотал гость.

– Да, господин! О, у старой Атии всегда полно! Самые красивые девки…

– Проводи меня в такую комнату, где нас никто не сможет подслушать!

– Здесь нигде не слышно! Сам видишь, господин! Можешь спокойно развлекаться!

Негритянка заставила себя изобразить многообещающую улыбку, но мужчина не обращал на нее внимания; он тщательно задернул за собой полог, проверил, нет ли где щели, и, нетерпеливо толкнув Малиссу на грязное ложе, резко, хоть и понизив голос, обратился к Атии. Теперь он говорил по-латыни.

– Узнаешь меня?

– Нет, господин! – со страхом ответила старая сводня.

– Смотри лучше! В прошлый раз я был здесь как бородатый сириец…

– Ах, узнаю! Но как же ты не побоялся, господин, явиться теперь в город…

– Это ты должна бояться! Почему ты не донесла, что машины в порту восстановлены? Из-за тебя мы потерпели поражение!

Негритянка сонно потянулась на ложе и вставила по-пунийски:

– О, прекрасный господин, иди уже ко мне!

– Подожди! Отдыхай пока, – равнодушно ответил мужчина, а Атия наклонилась к нему и принялась шепотом, горячо объяснять:

– Это было несчастье! Все фурии слетелись и мешали мне! Но ведь первое донесение я послала.

– Что эти девки сбрендили и хотели из своих кос плести канаты – это правда, ты сообщила. Но нужно было немедленно слать гонцов, когда выяснилось, что вся эта затея не так глупа, как казалось поначалу. И доложить в точности о состоянии и исправности машин, о дальности стрельбы… Впрочем, тебе, я думаю, не нужно объяснять! Почему ты не подала знака? Ты знаешь, что тебя за это может ждать…

– Да, господин! Но я не виновата! Я послала предупреждение! Правда послала! Через своего человека! Верного! Того верзилу, что здесь всегда за порядком следит, вышвыривает пьяных и порет девок… Но как раз кабиры, как тут говорят, вмешались! К моему человеку, не успел он дойти до порта, привязался пьяный солдат. Завязалась драка, и мой верзила получил ножом! Он еще с неделю, верно, не сможет двинуться! А другого у меня никого не было!

– Ах ты сука! Грязная, тупая шлюха! Дрянь! Надо было идти самой! Раньше-то ты умела к нам дорогу найти, а когда речь зашла о вести, от которой зависело все, тебе не захотелось тащить свою паршивую задницу за город!

– Достопочтенные консулы запретили мне! Я ведь всегда ревностно…

– Довольно! Предупреждаю: тебя простили в последний раз! Еще одна такая оплошность, и Гасдрубал будет извещен о твоей роли! И получит доказательства! Ты думаешь, ты здесь одна и незаменима? Ты должна важными и своевременными донесениями загладить свою вину! Иначе – понимаешь? Крест!

Атия дрожала от страха, но все еще пыталась защищаться.

– Я правда послала весть! Но злые духи не позволили! Теперь… у меня некого послать!

– Это нас не касается! Говори, что знаешь! А потом выпутывайся как хочешь!

– Что я знаю? О, господин, я ничего не знаю! Нет, нет! – она испугалась грозного вида пришельца и поспешно поправилась: – Нет, нет! Я хотела сказать, что знаю многое! Все, что здесь творится!

– Говори!

– Но… достопочтенные консулы платят мне за каждое известие!

– Сегодня они платят тебе прощением, то есть твоей жизнью! А это, я полагаю, для тебя достаточно высокая цена. Не забывай об этом и говори!

Атия принялась послушно шептать, хотя и бросала взгляды, полные ненависти.

– Слухи насчет жрицы Лабиту оказались клеветой. Сама Элиссар, жена Гасдрубала, торжественно подтвердила, что все жрицы Танит – девственницы!

– Это ненадолго, – пробормотал пришелец. – Когда мы захватим этот город, с жрицами еще поиграют! Дальше!

– Галеры здешних богачей стали ходить чаще. Подвозят продовольствие! Оружие, снаряжение…

– Знаем! Особенно после разгрома наших кораблей, в котором виновата ты! Что еще?

– Сихарб отослал в Утику Фульвия Флакка и его спутников! Но я не знаю, как и каким путем!

– Они и сами не знают! Была ночь, им завязали глаза! Но ты должна узнать и это!

– Я постараюсь, господин. Бомилькар не отослал своих римских дам…

– Что ты об этом думаешь?

– Это дурной знак, господин! Он начинает колебаться?

– Хм… А народ? Какое настроение в народе?

Атия молча развела руками в жесте бессилия. Пришелец выругался себе под нос. Через мгновение он спросил:

– А жрецы Молоха? Они ведь были подкуплены!

– Они почти полностью утратили влияние, когда их жалоба на жрицу Лабиту оказалась ложью!

– Богачи?

– Боятся показываться или переходят на сторону Гасдрубала. Многие уже бежали и продолжают бежать из города.

– Как?

– Не знаю, господин!

– Мы платим тебе за то, чтобы ты знала! Помни это! Ну, а теперь прочь отсюда!

Он указал на потягивающуюся на ложе негритянку и рассмеялся. Атия удивленно спросила:

– Ты хочешь ее, господин? О, если такова твоя воля, я найду кого-нибудь получше… Погоди минутку, господин. Эта простибула не для таких гостей!

Пришелец остановил ее жестом.

– Не будь дурой! Ни к чему, чтобы эта девка подумала, будто какой-то человек говорил с тобой на чужом языке, а потом ушел. Пусть лучше думает, что я за нее торговался! Вот тебе пара сиклей. А уж я позабочусь, чтобы Малисса думала обо мне хорошо! Так она скорее забудет наш разговор.