Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

45

В тот самый день, когда сенатор Эмилий Марций вернулся из Рима с наихудшими вестями – война в Иберии идет плохо, флот понес тяжелые потери от бури, ни на какие подкрепления рассчитывать нельзя, но сенат требует поскорее покончить с Карфагеном, – в тот самый день во рву перед проломом в валу появилась какая-то женщина и громко, по-латыни, потребовала разговора с вождями.

Допрашиваемая претором Камульцием, который нес службу, она требовала отвести ее к самому консулу, и хотя претор отговаривал, предупреждая, что вождь в ужасном настроении, она уперлась.

– Он разъярится еще больше, когда услышит, с чем я пришла! Но если ты меня не допустишь, можешь и головы лишиться! – дерзко говорила она.

Перед Сципионом, однако, она тут же смирела. Попросила лишь, чтобы они говорили без свидетелей.

– Может, обыскать ее, вождь? – спросил претор, с подозрением косясь на женщину, когда Сципион без колебаний согласился на ее просьбу. – У нее может быть спрятан кинжал!

– Молоденьких обыскивай, а не меня! – возмутилась пришедшая.

Консул пояснил:

– В этом нет нужды, я знаю эту женщину. Это Атия, наш шпион.

Когда претор вышел из шатра, Сципион гневно спросил:

– Почему ты пришла сама, вопреки приказу?

Атия ответила поспешно, со страхом:

– Мне некого послать, господин! Марция погибла…

– Знаю.

– Ты все знаешь, господин! Моего раба, верзилу, забрали в кузницу, негритянка Малисса слишком глупа, молодой Бодесмун падок на золото, но трус…

– Чтобы это было в последний раз!

– В последний, вождь. Потому что вернуться я уже не смогу! Я спустилась по веревке в изломе стен и…

– Говори, с чем пришла.

– Господин, я верно служила! Столько лет под вечной угрозой! Такие важные вести собирала! А ведь того, что у меня есть в Карфагене, я не спасу! О, нищета меня ждет и голод на старости лет. Сейчас я приношу важнейшую весть, но… но…

– Сколько? – резко прервал Сципион.

– Пять… пять талантов, господин! – прошептала женщина.

– Ты с ума сошла?

– Моя весть стоит больше, много больше, господин! – с упрямством ответила Атия.

– За эту цену я могу купить отряд слонов!

– Это правда! Но… но они бы не спасли тебя, господин!

– Пять талантов! За такую дерзость мне следовало бы прогнать тебя или выдать Гасдрубалу!

– Очень недолго ты бы радовался своему триумфу, вождь!

– Я не могу предложить тебе и десятой части этой суммы!

– Господин, весть, которую я приношу, имеет огромную важность! Таким вестям цены нет!

– Гасдрубал сговорился с Карталоном, и они ударят вместе?

– Об этом знают все! Но твои, господин, укрепления теперь не взять без машин!

– Хорошо, что они это понимают! Так что же за весть ты принесла, столь важную?

– Пять талантов, господин!

– Да у меня и в казне столько нет!

– Я знаю, господин! Но обещай, и мне этого хватит! Слово Сципиона на вес золота.

– Я не могу обещать, не зная твоей вести.

Атия колебалась, наконец решилась, хоть и неохотно:

– Господин, твоя справедливость славится. Посему обещай, что ты рассудишь важность моих вестей и по этой оценке вознаградишь.

– Обещаю! – сурово произнес Сципион.

– Тогда я спокойна, что получу больше, чем просила в своей скромности. О, господин, весть грозная! Грознейшая!

– Говори же наконец!

– Уже говорю, только соизволь выслушать спокойно! Вели сворачивать лагерь и отступай к Утике. А лучше – нет! И там гибель. Беги на Сицилию!

Сципион сдвинул брови.

– Слушай, женщина! Последняя девка, карфагенская шпионка, сопротивлялась несколько часов, пока не выложила все. С тобой, я уверен, пойдет быстрее, и ты признаешься, сколько получила от Гасдрубала, чтобы попытаться меня напугать!

Атия побледнела и принялась поспешно возражать:

– Господин, ты подозреваешь меня напрасно! А я ведь и вправду, искренне верна! Столько лет я исполняла самую гнусную работу! Держать лупанарий и еще заискивать перед этими псами! О, господин, ты тяжко меня обидел…

– Говори наконец, с чем пришла!

Атия глубоко вздохнула и наклонилась почти к самому уху консула. Она зашептала торопливо:

– Господин, карфагенский флот готов! От радости несколько строителей вырвались в город на гулянку, и моя Малисса вытянула из одного из них все!

– Она должна умереть немедленно! – резко прервал Сципион.

– Малисса? О да, господин! Справедливо! Как же я не подумала… Ведь она так глупа, что может и меня выдать!

– Говори дальше!

– Так вот, флот готов. Пятьдесят две галеры, в основном триремы. Очень быстрые и маневренные! Как только ветер будет с востока, они выйдут и ударят по твоему флоту, что стоит в Тунесском заливе. Потом двинутся на Утику, перережут весь подвоз, перехватят транспорты, заморят голодом и тебя здесь, и Утику…

Сципион прервал ее движением руки и с минуту сидел неподвижно, сдвинув брови. Он быстро прикидывал в уме. Сейчас у него двадцать пять галер, из них три вытащены на берег для ремонта. О победе нечего и мечтать. Пунийцы были и остаются хорошими мореходами. Если они и впрямь разобьют его флот и перережут подвоз, голод наступит через несколько дней.

Отступать по суше к Утике – значит покинуть этот лагерь, открыть Гасдрубалу дорогу вглубь страны, позволить ему соединиться с Карталоном… Гулусса тоже ненадежен и легко может перейти на сторону Карфагена. Утика тоже не продержится без подвоза, а прислать подкрепления для флота сенат категорически отказывается! Значит – разгром!

– Ты получишь от меня семь талантов золотом! – произнес он наконец с обманчивым спокойствием. – А теперь ты вернешься в Карфаген…

– Господин, это невозможно!

– Ты вернешься в Карфаген! Ты должна узнать, как вооружены новые галеры, есть ли на них машины, прочны ли абордажные мостики. Кто на веслах, каков экипаж…

– Господин, это для меня верная гибель!

– Но это нужно для победы Рима! Ступай!

Он хлопнул в ладоши и вбежавшему сотнику приказал спокойным голосом:

– Проводить эту женщину до самого рва! Но пароля она слышать не должна! А теперь позвать ко мне досточтимого легата Гая Лелия, трибунов и преторов.

Собранным в спешке вождям он говорил твердо, решительно, без колебаний. Он уже обдумал новую ситуацию и принял решение. Он ясно изложил положение дел, не скрывая опасностей. В конце он сказал:

– Перед нами сильный и решительный враг, который угрожает нам с трех сторон: со стороны города, с юга и с моря. Если бы его силы действовали согласованно и по единому плану, нам был бы конец! К счастью, мы их разделяем, и им трудно поддерживать постоянную связь. Мы занимаем центральное положение и должны этим воспользоваться. Это, подчеркиваю, наш единственный шанс. Мы не должны позволить Гасдрубалу и Карталону сговориться. Если на море мы временно не можем им помешать, то нужно сделать так, чтобы Гасдрубалу не с кем было согласовывать планы.

Офицеры изумленно переглянулись. Первым рассмеялся легат Лелий, лучше всех знавший Сципиона.

– На все боги Аида, я понял! Мы ударим по Карталону, прежде чем пунийский флот выйдет в море!

Сципион слегка улыбнулся.

– Пунийский флот не выйдет. Но об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас будем думать лишь об этой битве. Ты понял мой план, Лелий. Однако я думаю, что грамматик в доме твоего отца мало сломал о тебя тростинок и не научил тебя формам в достаточной степени. Ты неверно сказал «мы ударим». Следовало употребить форму «вы ударите», ибо ты в этом участвовать не будешь. Ты останешься в лагере и будешь следить, чтобы Гасдрубал не спохватился и не атаковал наши валы. Я оставлю тебе все машины и три… нет, два манипула.

– Этого хватит, чтобы пасть в грохоте битвы, но слишком мало, чтобы отразить атаку.

– Это уже твое дело. Действуй так, чтобы мы успели вернуться после победы над Карталоном, пока вал еще не будет проломлен. Речь не о красивой смерти. Не думай об эффектном сражении, ты должен лишь тянуть время!

– Будет, как ты приказываешь! – спокойно произнес легат.

– А если мы не одолеем армию Карталона? – мрачно спросил претор Тит Корнелий Косс, командовавший отрядом нумидийской конницы.

– Я приказываю, чтобы мы победили, претор! – сурово, словно не слыша его слов, ответил Сципион. – Выступаем немедленно, как только стемнеет. Конница пойдет первой и очистит нам путь.

– Так и будет, вождь! – заверил Аппий Камульций, а второй претор конницы, Корнелий Косс, молча кивнул.

В этот миг он размышлял о деле, важном для него. Он не верил в успех похода, считался с тем, что погибнет, а между тем в его шатре была рабыня-нумидийка, Анабала, великолепная любовница. Что с ней делать? Оставить – станет добычей сначала солдат Лелия, потом победивших пунийцев! Кто-то, а может, и многие, будут упиваться ее великолепными бедрами. Проще всего – убить. Ревность, когда речь идет о рабыне, почти смешна, но все же пробуждается и мучит. Хотя, с другой стороны, когда он, нынешний владелец этого прекрасного тела, погибнет в бою, что ему за дело, что кто-то там будет переживать с этой женщиной мгновения упоения? Пусть себе девка живет, и пусть боги решают ее дальнейшую судьбу! Впрочем, что значит одна рабыня? Любопытная притом, временами даже назойливая, разумеется, в границах, дозволенных для рабыни-любовницы, и лишь в определенных ситуациях.

Сципион, впрочем, не дал ему много времени на личные дела, ибо нужно было готовить войска к ночному выступлению так, чтобы наблюдатели с высоких крыш и башен Карфагена не заметили усиленного движения. Вся надежда на успешное проведение атаки заключалась в сохранении ее в тайне и во внезапности удара по неприятелю.

Кадмос охотно согласился, чтобы Кериза сопровождала его в ночном дежурстве на стенах, ибо служба эта была довольно скучной. Ничего не происходило, на подступах царила полная тишина, на стенах бодрствовали лишь немногочисленные часовые, но обходить их и следить за ними не входило в обязанности такого высокого командира, каким был Кадмос. Для этого хватало сотников, а Кадмос, лишь объявив, что он на стенах и в случае нужды его найдут на шестой башне, по сути, был свободен.

Ночь была пьянящая, тихая, полная ароматов, что доносились, верно, из садов Мегары, и назойливых трелей сверчков; она позволяла забыть о войне и тревогах. Поэтому Кадмос без колебаний велел часовым спуститься с башни на гребень стены и остался наедине с Керизой. Служба так мало оставляла им времени, так редки были возможности для тихого счастья вдвоем, что они жадно ловили этот миг. Радостью были нежные объятия, сердца, бьющиеся в одном ритме, общее ощущение ночи.

Луна выплыла на востоке, за их спинами, разгоняя мрак и серебря крыши и верхушки деревьев. От этого контраста тень, отбрасываемая стенами, казалась еще чернее. Она простиралась далеко на подступы, за край рва, но медленно сжималась и убывала.

Далекий римский вал уже можно было различить невооруженным глазом, хотя и раньше он обозначался неровной линией огней: то горели, как всегда, смоляные светильники, выдвинутые на шестах за ров. Один из этих огоньков, еще до появления луны, на миг погас, но быстро вспыхнул снова. Однако это было делом столь мелким и обычным, что никто не обратил на это внимания.

– Чудесно светит! – прошептал Кадмос, оборачиваясь к луне. – Говорят, в такие ночи богиня Танит видит все дела людские и особенно милостива.

– Значит, видит и нас.

– Видит и свой город! Правда, она милостива! О, Кериза, ведь теперь конец войны и впрямь близок! Когда наш флот выйдет в море, он сметет римский, перережет им подвоз, а мы с Карталоном ударим с двух сторон – и конец Сципиону! А другой армии у Рима сейчас нет.

– Да, я счастлива… О, любимый, спасение города – это начало нашей совместной жизни…

– Мы могли бы и сейчас использовать каждый миг…

– Нет, Кадмос! Твоя голова должна быть свободной, мысль – ясной! К тому же… к тому же я принесла эти несколько лет нашего счастья в жертву богине…

– И я! Но знаешь, это все же великая жертва!

– Богам нужно приносить то, что имеешь самого дорогого! – тихо прошептала девушка.

– Я знаю. И думаю, что… что, верно, такие жертвы, как наша, угоднее золота!

– Или крови! Ох, я всегда боюсь, что эти жертвы из детей – какая-то ошибка! Что это ведь…

– Чего тебе? – прервал ее Кадмос, резко обернувшись к солдату, который появился на площадке башни.

– Вождь, у онагра что-то сломалось. Невозможно натянуть…

– Ну, хорошо, хорошо, иду, посмотрю, что там опять.

Он весело повернулся к Керизе:

– Доброволец Кериза останется на страже. Следить за подступами. Вот тебе мой лук на всякий случай.

– Буду следить за подступами, вождь! – так же весело ответила девушка.

Когда Кадмос с солдатом исчезли в черной щели стены, где была лестница, она и впрямь обернулась и выглянула через бойницу на равнину.

Тень от стен уже заметно сократилась. Сперва взгляд притянул к себе тихий римский вал, потом какой-то камень, искрившийся в лунном свете, потом – купу кустов, один из которых был светлым на темном фоне. И лишь потом движение, скорее угаданное, чем увиденное, уже в полосе тени, у самого рва, заставило Керизу опустить взгляд и всмотреться пристальнее.

Да, не оставалось сомнений – там что-то двигалось. Медленно, осторожно ползя, что-то приближалось к краю рва. Что-то маленькое. Гиена? Нет, как бы она пробралась через римский лагерь и вал? Наверное, собака. Жрец Магдасан, мудрый человек, предупреждал, что среди бездомных, одичавших псов, бродящих между войсками, есть бешеные, которых следует убивать. Может, это как раз такой? А около полуночи на подступы, как обычно, выйдут патрули. Страшна смерть укушенного бешеной собакой! О, вот он остановился.

Взяв оставленный Кадмосом лук, она наложила стрелу. Целиться было трудно: наконечник стрелы отсвечивал в лунном сиянии, отчего казался большим и широким, а темное пятно на черном фоне таяло, расплывалось, почти исчезало. Вот оно замерло.

Лук был для нее слишком тугим, пришлось напрячь все силы, чтобы его натянуть.

Но вот темное пятно перестало двигаться. Оно замерло так внезапно, что все это показалось обманом зрения.

– В кого ты целилась? – Кадмос почти бесшумно вынырнул из тени и подбежал к Керизе.

Она указала рукой.

– В… в собаку. Она ползла. Вот, теперь лежит без движения.

Но у Кадмоса, видно, зрение было острее, потому что, всмотревшись в темный силуэт, он живо ответил:

– Это не собака! Кажется… человек! Да, человек!

– О, богиня! Я целилась в человека? Кто… кто это может быть?

– Наверняка римский шпион! Жди здесь! Держи лук наготове и, если что, не дай ему уйти. Может, он просто затаился! Не верю, что ты попала! Далеко, да и ночь!

Он снова сбежал с башни, созвал нескольких воинов, затем в ночной тишине отчетливо скрипнула отворяемая калитка, скрытая в изломе стен, и через мгновение по ту сторону рва показалось несколько осторожно идущих фигур. Они подошли, окружили темное пятно, после чего двинулись обратно к калитке, неся какую-то ношу.

Керизе показалось, что ночь уже на исходе, прежде чем на каменных ступенях снова зашуршали шаги и рядом с ней встал Кадмос. Он был явно взволнован.

– Ну что, Кадмос, что? Это…

– Да, человек! – поспешно, тихо ответил тот. – Женщина!

– Женщина? Здесь?

– Это Анабала, наша шпионка, что доставляла вести из лагеря консула.

– О, Танит!

– Ее ударили широким копьем. Она умирала, когда мы ее подняли. Потому-то она и ползла, и у нее не было сил окликнуть нашу стражу.

– Бедная! О, но она, верно, несла какие-то важные вести!

– Верно! Именно это меня и тревожит. Когда мы несли ее к воротам, она пыталась что-то сказать, но я разобрал лишь: «Они выступили…» Хотя десятник из стражи утверждает, что она шептала: «Они выступят…» Что-то происходит в римском лагере, а мы не знаем что!

За стенами застучали копыта, и какой-то запыхавшийся голос принялся кричать снизу:

– Эй, шалишим Кадмос! Эй, Кадмос!

– Я здесь! Кто меня ищет? – Кадмос перегнулся через зубец.

– Меня послал Мардонтос, что стережет Тевестские ворота. По старой дороге от Утики идут римляне. Видно, что тащат многочисленные машины. Идет и пехота.

– Атака? Ночью? Хорошо. Кериза, спеши к Гасдрубалу. Теперь я понимаю слова Анабалы! Они и впрямь выступили! Но это безумие дорого им обойдется! Найди меня у Тевестских ворот! Эй, будить людей! По всем стенам – тревога!

Далеко в ночной тишине раздались звуки труб и рогов, вспыхнули поспешно зажженные светильники, запылали огни под котлами со смолой, гарнизон занял свои места на стенах. В лунном свете виднелись медленно приближающиеся римские машины, прикрытые плотными, развернутыми отрядами пехоты. Они шли не только к Тевестским воротам, но и к Тунесским, и к великим воротам Ганнона, шли медленно, демонстрируя силу и уверенность в себе.

Но никто и не подозревал, что это легат Лелий, следуя принципу, что лучшая оборона – это нападение, согнал всех оставшихся в лагере людей – рабов, слуг, поваров, легкобольных – и велел им толкать к стенам столько машин, сколько возможно. Свои два манипула он развернул в одиночные шеренги и изображал массированное, решительное наступление.

Весть о настоящем, готовящемся наступлении Сципиона, которую несла Анабала, так и не дошла до защитников города.

46

Прошло два дня после странной, кроваво отбитой атаки римлян. Ветер все дул с суши, не позволяя флоту выйти в море, что почти доводило Эоноса до болезни, а всех остальных – тревожило. Ибо было совершенно ясно, что римские шпионы доносят консулу обо всем, что творится в городе, и наверняка постараются донести и о таком важном деле, как завершение строительства флота.

Но хватит ли удвоенной стражи и постоянной бдительности, чтобы помешать им выбраться за стены? А вернее – надолго ли их хватит?

На третий день самум начал стихать, но все еще дул слишком сильно, чтобы корабли могли выйти в море. Все моряки сходились в одном: такое продлится еще пару дней, после чего наступит штиль.

– Не буду я, верно, ждать восточного ветра! – терял терпение Эонос. – Пойду на одних веслах! У нас и так будет преимущество!

– Римляне спустили на воду те три триремы, что чинили у Тунеса! – предупреждал Фали, дерзкий малец, который на маленьком челне пускался в одинокие ночные разведывательные вылазки.

– Это им не поможет! О, Мелькарт, останови же наконец этот ветер и дай нам выйти в море!

Но в тот же день внимание всех было приковано к другому. Около полудня ветер донес до порта звуки труб, трубивших настойчиво, внезапно. В мастерских, в огромных кузницах, на верфях и складах на миг замерла работа.

– Из храма? Снова народное собрание? – стали спрашивать люди, но Макасс, проходивший в это время через площадь Ганнона, решительно это отрицал. Такого намерения не было, не случилось ничего такого, чтобы нужно было взывать к народу.

– А может, прибыло римское посольство? – предположил кто-то.

– Они получили по заслугам два дня назад и сыты по горло! Это возможно! – люди тут же радостно подхватывали такую новость.

– О, лишь бы они ушли и из-под стен, и из Утики, и оставили нас в покое, тогда можно их и впустить!

– Ну и дурак! А кто заплатит за столько сожженных селений?

– Мой виноградник под Убадом они уничтожили полностью! Должны мне заплатить!

– А у моего брата был дом и мастерская в Тубарбо!

– А сколько потеряли рыбаки, не имея возможности ловить? А купцы?

– О купцах не беспокойся! Эти уж свое вернули с лихвой!

– Верно! Вчера за бека оливы требовали на рынке полшекеля!

– А за гомор проса – драхму!

– Дочь соседки замуж выходит. Ну, хотели ей родители справить свадебный пеплос из виссона. И что вы скажете? Нет его! Во всем городе нет!

– И хорошей кожи на сандалии!

– И досок! У меня лестница рушится, а починить нечем!

– Конечно! Все забрали на строительство кораблей!

– А каменотесы только обтесывают снаряды для машин. О том, чтобы высечь хороший машебот, и слышать не хотят. Если кто умирает, хоронить приходится в глиняном гробу. Из тех, что массово обжигают рабы достопочтенного Бомилькара.

– Этот-то, небось, жалеет, что невольниц из глины лепить нельзя!

– Ха-ха-ха! Верно! Но уж это-то нет! Ты бы хотел такую? Твердую, да холодную?

– О нет! Должна быть мягкой и горячей! Ух, человек бы себе…

– Тихо! Слушайте! Трубы не со стороны храма!

– Тем и лучше! Столько этих собраний, что уже приелись!

– И от работы вечно отрывают! Заработать нельзя!

– Я не пойду! Что мне там!

– И я! Узнаю потом, что решили!

– Ни предупредят, ни жрецы не объяснят и не научат, как голосовать, – сразу собрание и все! Я там не геронт и не суффет, а всего лишь кузнец! Не мое это дело – во всем разбираться!

Весть, неведомо откуда пришедшая, вскоре достигла окраин города:

– Римляне атакуют! Всеми силами! Тащат машины!

А через некоторое время – общий, далекий, нарастающий крик:

– На стены! Все на стены!

Гасдрубал, наблюдавший с башни над воротами Ганнона за передвижениями римлян, обернулся, услышав приближающийся шум. Герастарт, быстро взбежав на площадку, тут же пояснил:

– Это народ, вождь! Толпы людей со всего города спешат к стенам. Хотят помочь в бою!

– Они только помешают! Разогнать! То есть – поблагодарить, объяснить…

Жрец Сихакар, присутствовавший на башне, приблизился к вождю и тихо прошептал:

– Соизволь поразмыслить, господин. Народ полон рвения. Стоит ли гасить такой порыв?

– Но какая-либо помощь народа не нужна! Гарнизона на стенах достаточно! Когда римляне начнут метать тяжелые снаряды, они долетят и за третий вал! Будут ненужные жертвы!

Жрец понизил голос:

– Неужели не нужны, вождь? Это одним лишь богам известно! А если по-человечески, то не забыл ли этот народ о войне? Не поблекла ли ненависть к Риму? Порой такие жертвы – очень болезненные, о, очень! – порой они могут быть необходимы! Чтобы остальные очнулись…

– В этом нет нужды! – сурово прервал его Гасдрубал, но жестом остановил офицера, уже готового отогнать толпу, и снова повернулся к равнине, наблюдая за передвижениями неприятеля.

Рядом с вождем стояли Кадмос, Баалханно, Мардонтос, Герастарт; все с любопытством смотрели вдаль. Сразу понять замысел римлян было трудно. С высоты башни в ясный день все было видно как на ладони, вплоть до римских валов. Лишь сам вал, казалось, дрожал и колыхался, но это было обычным явлением в неподвижном, раскаленном воздухе.

Солнце отчетливо поблескивало на остриях копий, и было видно, что вал густо усеян воинами, что все ворота открыты и из них вытекают плотные, мощные колонны. Ясно различались и медленно ползущие тяжелые боевые машины.

Мардонтос, после смерти Антарикоса командовавший машинами, обладал превосходным зрением и первым разобрал, что именно катится к стенам. Он не скрывал удивления.

– Это онагры. Самые тяжелые. Для каждого и сотни людей мало. Ну, уже видно, какие толпы их тащат. А это гелеполь! Для метания бревен. Ничего не понимаю! Таким машинам должны предшествовать более легкие катапульты, баллисты, подвижные щиты для лучников, и лишь когда все это перебьет или запугает гарнизон, можно подтягивать эти громадины, предназначенные для разрушения стен. Потом – тараны, толленоны… А они катят именно онагры, не установив предварительно более легкие орудия.

– Может, Сципион хочет попытаться взять город одной атакой? – пробормотал Герастарт.

Не любивший его Баалханно тут же возмутился:

– Если бы командовал ты, может, так бы и вел атаку, но Сципион не дурак! Он знает, что потеряет половину людей и ничего не добьется! Стены Карт Хадашта крепки!

– И хорошо известны римлянам! – прервал их Гасдрубал. – Нет, так они атаковать не будут! Но чего они хотят, я пока понять не могу.

– Откуда у них столько людей, чтобы тащить эти машины? – заинтересовался Мардонтос. – Смотрите, как быстро они все же катятся! Сотни людей должны толкать и тянуть!

– Как-то странно они построены! – подал голос Кадмос, молча наблюдавший за приближающимися колоннами. – Кажется, будто тех, кто работает, окружает плотный строй стражи!

– О, не делай вид, будто отсюда можешь разглядеть такие подробности! Впрочем, что тут странного? Согнали людей из всех деревень и селений, заставили работать, а теперь стерегут!

– Откуда согнали? До самого озера Мануба, до самых гор все бежали! Из Утики не возьмут, потому что этот город хотят расположить к себе милостью. А на юг не смеют двинуться из-за соседства Карталона.

Он внезапно умолк, словно пораженный какой-то мыслью, и, прикрыв глаза ладонью от солнца, внимательно вгляделся в сторону римлян.

– Вождь! – поспешно заговорил он через мгновение. – Мне кажется, я вижу… Каждую машину тянет толпа. Вокруг – плотный строй стражи. Что-то так мелькает… Теперь они сворачивают машины с дороги.

Теперь это видели все. Тяжелые туши, широко раскинувшиеся, со странными, торчащими надстройками, начали вытягиваться в одну линию. Между ними и стеной выстраивались в традиционную шахматную доску римские манипулы.

– Ничего не понимаю! – злился Гасдрубал. – Они остановились? С такого расстояния до нас не долетит ни один камень!

– А может, они хотят приближаться широким фронтом? – предположил кто-то.

– Или это какие-то новые машины, с большей дальностью, чем те, что нам известны?

– Похожи на самые обычные онагры и гелеполи. Кадмос, что там происходит? Они еще тащат машины к нам?

– Нет, вождь! – Кадмос перегнулся через стену, чтобы лучше видеть. – Остановились. Сгоняют тех, кто тащил. Бьют кнутами!

Он умолк, а затем добавил шепотом, голосом, полным изумления и ужаса:

– Убивают!

– Кого? Да, действительно! Убивают тех, кто тащил машины! Что все это значит? Клянусь Молохом и Эшмуном, что это значит?

– Натягивают! Тот большой онагр перед нами! Сейчас бросят снаряды! – возбужденно крикнул Баалханно.

– Ха, вот и проверим, как далеко бьют эти машины. Наши до них не достанут? – Гасдрубал обратился к Мардонтосу, который покачал головой.

– Даже до первых рядов не достанут!

– Римляне тоже об этом знают и держатся на безопасном расстоянии.

– Внимание!

Над наблюдаемым онагром что-то блеснуло. Но вместо огромного камня, какие метали машины этого типа, камня, который был виден в воздухе и о котором возвещал глухой гул, – этот снаряд лишь мелькнул в быстром, пологом полете. Он был, верно, нацелен на башню, где стоял штаб, ибо пронесся совсем близко и с грохотом ударился о зубцы второй, чуть более высокой, стены.

– Они метают металлические снаряды? – удивился Гасдрубал.

Герастарт добавил:

– Горшки, должно быть! Удар был глухой, не как от цельного снаряда.

– Отыскать мне этот снаряд и принести сюда немедленно! – приказал Гасдрубал. – Что это?

Стены Карфагена со стороны перешейка были тройными, мощными, несокрушимыми. Вторая – выше первой, третья – выше второй. В межстенном пространстве были заготовлены запасы камней, бревен, смолы, длинных копий, крюков на шестах – всевозможное снаряжение для отражения штурмов. Там же теперь дежурили резервы, готовые в любую минуту поспешить к угрожаемому месту. Ниши, откосы, укрытия защищали от снарядов.

И вот из этого межстенья донесся нарастающий гул голосов, крик, почти вой.

– Что это? Что там происходит? Эй, Кадмос, посмотри!

– Может, в этом снаряде были змеи? – предположил Герастарт.

– Откуда! Змей бросают только с толленона, с близкого расстояния!

Кадмос не успел исполнить приказ, потому что на башню уже взбегал бледный сотник из обслуги машин. Он нес какой-то предмет, завернутый в плащ, подбежал к Гасдрубалу и молча развернул ткань.

Вождь резко отшатнулся, но тут же овладел собой.

– Карталон! Голова Карталона! – хрипло выговорил он. Он не отрывал глаз от страшного зрелища. – Карталон! О боги, Карталон!

– Убит, верно, дня два назад. Голова уже посинела! – пробормотал Баалханно.

– Может, просто кто-то похожий? Может, это уловка, чтобы нас напугать? – попытался еще утешить себя Герастарт, но Гасдрубал тотчас возразил. Хоть и покрытое синими пятнами разложения, измененное, это, несомненно, было лицо Карталона. Его шлем, сплющенный с одной стороны от удара о стену, был всем знаком. Позолоченный, увитый искусно вырезанными дубовыми листьями.

– Схватили его, может, в какой-то вылазке… – с сомнением начал Баалханно. – Карталон всегда рисковал! Кто теперь принял командование после него?

– Зебуб и кабиры! – рыкнул Гасдрубал, указывая на римские позиции.

А там на какое-то время воцарилась тишина – вероятно, чтобы страшная весть успела облететь гарнизон и население города, – как вдруг заработали все машины. Теперь стало понятно, почему онагры стояли так далеко. Тяжелые, разрушающие камни не долетели бы до стен, но человеческие головы градом посыпались на укрепления. Летели головы уже посиневшие, смердящие, страшные – вероятно, отрубленные у павших в бою, – и головы еще теплые, брызжущие кровью. Их летели сотни и тысячи, то поодиночке, то скопом, в мешках и рогожах.

Не могло быть сомнений – армия Карталона была уничтожена.

– Это пленных из нашей армии заставили тащить машины, а теперь убивают их и швыряют нам их головы! – полушепотом, с какой-то страшной интонацией произнес Гасдрубал, глядя на две головы, упавшие на башню, между штабными офицерами. – О боги, довольно ли вам этой жертвы, или вы хотите римской крови? Хорошо! Вы ее получите! Всех пленных, что на галерах…

– Нет! – крикнул Кадмос. – Они пришлют новых! О, мести! Мести!

Не дожидаясь приказа или разрешения, он ринулся к лестнице и сбежал по ней. Кериза без колебаний прыгнула за ним. Вскоре его голос загремел в межстенье, быстро удаляясь к воротам Ганнона. А там, за вторыми, за третьими стенами, уже ревел шум, крик, набухала, нарастала волна страшной, отнимающей рассудок ярости.

– Вождь! – доложил запыхавшийся сотник. – Храбрый Кадмос велел открывать ворота! Созывает народ! Вооружает как может!

– А регулярные отряды?

– Соединяются с ним! Командиры не могут сдержать волнения! Огромный, всеобщий порыв! О, вождь…

– Кабиры сегодня безумствуют! – со вспышкой ярости прервал его Гасдрубал. – Баалханно, остаешься здесь! Остальные за мной, к воротам Ганнона!

Но он прибыл слишком поздно. Через открытые ворота во всех трех стенах выливалась ревущая, неистовствующая, почти обезумевшая толпа. Мужчины, женщины, подростки, старики. Гасдрубал пытался преградить им путь, остановить, но с тем же успехом можно было бы веткой пытаться остановить наводнение. Его не узнавали, не слушали, еще немного – и его бы сбили с ног и затоптали.

С трудом он протиснулся к лестнице, ведущей на вершину башни над воротами, и взбежал наверх. Стоявший там стражник, возбужденный, как и все, затрубил было в длинную нумидийскую трубу, но вождь гневным ударом выбил ее у него из рук и подскочил к зубцам. Голоса римских буцин, поспешные, нервные, были отчетливо слышны.

Вождь смотрел на битву сверху. Он видел ровные, почти презрительно спокойные движения римских манипулов, одновременный, сверкающий на солнце бросок пилумов, одновременное движение, которым воины выхватывали обоюдоострые мечи, гладиусы, сверкнувшие так, словно по рядам пробежало пламя. Он видел, как отряды принципов спешно вступают в бой, как нумидийская конница бьет вдоль дороги, прямо на открытые ворота. Он с отчаянием сжимал руки на каменном парапете.