Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

29

Кадмос возвращался радостный. После долгого бездействия римляне наконец выступили из своего укрепленного лагеря и попытались захватить Тунес. Но Гасдрубал, извещенный об этом, выслал подмогу – как раз Кадмоса с его отрядом. И хотя они не были сильнее встреченного ими римского отряда, в открытом бою они одержали победу. Да, в открытом бою. Три центурии были полностью уничтожены, бегущих преследовали с ожесточением, и, верно, немногим удалось вернуться в лагерь.

Дорога на Тунес вновь была открыта, в руки им попала изрядная добыча – доспехи и оружие, и как же это поднимет дух во всем городе!

Кадмос разглядывал пленников. Они шли понуро, исподтишка поглядывая на своих победителей с любопытством, под которым угадывалось презрение. Это было понятно. Дисциплинированному, единообразно вооруженному, привыкшему к порядку римскому солдату войско Кадмоса должно было казаться сбродом. Они шли гурьбой, постоянно ломая строй, болтая, распевая песни, выкрикивая лозунги, все еще возбужденные боем и победой. При этом каждый был вооружен по-своему. Римские лорики, кожаные панцири, усиленные медью, золоченые доспехи бывших клинабаров, самнитские полупанцири, легкие египетские нагрудники. Шлемы в основном простые, пунийские, но были и греческие, и карийские с огромными султанами из конского волоса.

Это Клейтомах привез партию таких шлемов и продавал втридорога, но, несмотря на это, покупателей у него была тьма. Обычного оружия на его галере поместилось бы вдвое больше.

Эта мысль на мгновение озаботила Кадмоса, но он тут же снова повеселел. Клейтомах поступил глупо, думая лишь о своей выгоде, но все же его галера пришла. Три галеры Абдмелькарта привезли пшеницу. Вывез он за это почти весь запас своей знаменитой пурпурной краски, но это – пусть забирает. Без этого город может жить и сражаться. Бодмелькарт доставил много дерева, хороших кедров из Сирии, а теперь его галеры постоянно курсируют через залив до Карписа, откуда уже близко до лагеря Карталона. Галеры подвозят его армии все необходимое.

И оттуда тоже хорошие вести. Все атаки Гулуссы отбиты, порядок восстановлен, армия, стоящая в тылу римского лагеря, по-прежнему угрожает им и сковывает их передвижения.

Эшмуназар, некогда сторонник Масиниссы, теперь громко кричит, что такая ориентация означала лишь самую антиримскую позицию, и рвением старается снискать милость Гасдрубала. Это ему удается, потому что вождь никому не припоминает прошлого, лишь бы теперь тот действенно помогал. Галеры Эшмуназара привозят оливковое масло. Хитрый, наглый купец.

Даже Сихарб доложил Гасдрубалу, что его галеры плывут с большим грузом олова и меди, так необходимых для ковки доспехов. В порту снова движение, жизнь возвращается в нормальное русло, цены упали.

Есть, правда, и досадные вещи. Какой-нибудь Бомилькар привез целых две галеры невольниц. Не для работы, а для лупанариев. Как это бывает во время войны, их становится все больше, и дела у них идут превосходно. Клейтомах возит только предметы роскоши, на которых хорошо наживается. Санхуниатон перестал посылать свои суда на рыбный промысел, ведет какие-то более доходные дела, а поскольку большинство рыбаков вступило в новый флот, создаваемый Эоносом, то и с рыбой стало трудно. Не хватает и свежего мяса. Знатные купцы предпочитают ввозить павлинов и фазанов, а не баранов. Но, несмотря на это, дела идут все лучше.

К нему подошел Мацен, один из бывших рабов-оружейников, которым Гасдрубал позволил вступить в войско. Сегодня он сражался с дикой яростью и определенно заслужил свободу. Он с минуту шел вровень с Кадмосом, потом указал на группу пленников.

– Вождь, я говорил с несколькими из них.

– С пленниками? Я тоже. Ты узнал что-нибудь интересное?

– Да. Среди них двое осков, как и я.

– Оски? Да, эти, говорят, не любят Рим.

– О нет. Насильно взятые в войско, вечно презираемые – люди второго сорта. – В голосе Мацена было столько ненависти, что Кадмос с любопытством взглянул на него.

– Ты что-нибудь узнал? – повторил он.

– Да. – Мацен огляделся и оттащил Кадмоса в сторону от беспорядочно идущей колонны. – Этих осков нужно отпустить.

– Ты с ума сошел? Чтобы они вернулись к консулам и рассказали им, сколько нас и как мы вооружены?

Мацен тихо рассмеялся.

– Об этом консулы знают. Но мои земляки расскажут о другом. И не консулам, не трибунам и даже не центурионам, а своим. Я знаю от них, что в этих двух легионах италиков больше, чем латинян.

– Не понимаю. О чем они им расскажут?

Мацен спокойно объяснил, словно это было самое обычное дело.

– О Карфагене. О городе, где власть взял народ. А это великое дело. И Рим может быть побежден. А будучи побежден в Африке, он ослабнет и в Италии. И тогда придет удобное время и для осков.

– Какой ты дальновидный.

– Многое можно понять, работая годами под кнутом. Это хороший, хоть и суровый учитель.

– Ну, хорошо. Но что из этого?

– Что? Пусть эти вернутся в свои ряды, пусть шепчут, объясняют… А при первой же возможности пусть все, кто ненавидит Рим, перейдут к нам.

– Но это невозможно! К нам? В город, который Рим приговорил к уничтожению?

– Приговор Рима – это еще не все. Ты ведь не веришь, Кадмос, в его мощь, и я не верю!

– Но поверят ли тебе твои оски? На каком основании? Что мы сегодня разбили пару центурий?

Мацен хмуро ответил:

– Да. Этого мало. Но ненависть порой позволяет многое понять. Нужно верить в сражающийся народ и его волю к победе. А значит, Карфаген победит! Об этом я им скажу, а они повторят товарищам в когортах.

Кадмос устыдился своего колебания и без долгих раздумий согласился.

– Хорошо. В худшем случае мы потеряем нескольких рабов. Но если твой план удастся, у римлян может возникнуть смута. Это все равно что заразу занести во вражеский лагерь. Но знаешь что? Они должны инсценировать побег, нельзя просто так отпустить нескольких, чтобы они себе возвращались в лагерь.

– Почему? Еще кого-нибудь убьют часовые.

– Часовых я проинструктирую. Крику будет много, но этим все и кончится.

– Хорошо, но я не понимаю, зачем им инсценировать побег.

Кадмос тихо рассмеялся.

– Осторожность не повредит. А что будет, если через пару дней действительно сбежит кто-нибудь из римлян? Вернется к консулам и скажет, что тех-то и тех-то пунийцы отпустили намеренно. Что бы ты сделал на месте вождя?

– Я бы подверг этих освобожденных пыткам, – без раздумий ответил Мацен.

– Вот видишь, в этом-то и дело. Другие пленники, коренные римляне, должны поверить, что те первые сбежали по-настоящему. Но не бойся. Уж я это устрою. А о тебе я скажу Гасдрубалу. Потому что это твоя идея.

Мацен с минуту молчал. Наконец он пробормотал:

– Если вождь к тебе благосклонен, то сделай так, чтобы я сам мог с ним поговорить.

– С Гасдрубалом? Ну, конечно, это можно устроить. Но чего ты хочешь от вождя? У тебя какая-то просьба?

– И просьба тоже. Когда эти дезертиры из римских рядов придут к нам, чтобы ты, Кадмос, получил над ними командование.

– Я? Почему именно я?

– Потому что ты из тех, кто рожден быть вождем. Это чувствуется. Мои соплеменники, если уж сражаются, то насмерть. Нам нужен такой вождь, как ты.

Кадмос без колебаний согласился. Если другие будут сражаться так же, как Мацен, это будет непобедимый отряд. Командовать таким – истинная радость.

– Да будет так. Это все, о чем ты хочешь говорить с Гасдрубалом?

– Нет, – помрачнел Мацен, – нет. Ваш рошеш шалишим объявил, что всякий раб, желающий сражаться, может это сделать. А тот, кто заслужит, получит свободу. И вызвалось уже много, но в основном те, кто работал в больших мастерских. Но есть и такие, что трудятся у менее зажиточных хозяев, или те, кто состоит в личной прислуге у богачей… Этих господа не отпускают. Вот о них я и хочу говорить.

– Хорошо. Можешь идти с этим к вождю. А сейчас займемся италиками.

Ночной «побег» удался как нельзя лучше. Проинструктированные Кадмосом часовые кричали и метали копья, устремляясь в совершенно ином направлении, чем следовало. Правда, кроме осков, бежали еще и трое коренных римлян, воспользовавшихся случаем, но это было Кадмосу даже на руку, так как делало все происшествие более естественным. Поэтому в добром расположении духа, довольный победной стычкой и удачной идеей Мацена, он возвращался в город.

Но, выйдя из дворца Гасдрубала, он растерял все свое веселое настроение. Он неожиданно наткнулся на ожидавшую его Керизу и уже по выражению лица любимой понял, что что-то неладно.

Кериза улыбнулась, но лицо ее просияло лишь на миг; она расспросила Кадмоса о походе и тут же посерьезнела. Медленно идя рядом и прижавшись к боку жениха, она заговорила.

– Знаешь, что случилось? Пришлось закрыть нашу канатную мастерскую. Нет волокна. Этот толстяк Балетсор утверждает, что уже продал все запасы, какие у него были.

– Лжет или говорит правду?

– Думаю, лжет, но проверить трудно. Мальк был вынужден приостановить работы. Отец ходил к Гасдрубалу, тот обещал, что потребует от судовладельцев привезти все необходимое, но когда это еще будет. Машины не достроены, Мальк рвет на себе волосы от отчаяния. То же самое у Эоноса. Галеры, в конце концов, могут идти и на веслах, но машины без канатов – это просто груда бревен.

– Проклятье! Но и на это найдется управа, Гасдрубал что-нибудь придумает. – Кадмос утешал любимую, хотя и сам помрачнел. Постоянно новые трудности, новые задачи. Не так-то просто вооружить и подготовить к битве огромный город.

– А ты откуда возвращаешься? – спросил он, желая перевести мысли на другое.

Кериза рассмеялась.

– Я шла за вами от самых ворот. Только ты не соизволил меня заметить, великий шалишим. А теперь вот ждала, пока ты выйдешь.

– О, любимая, не смейся надо мной.

– Я и не смеюсь. Просто я знала, что, пока ты не уладишь свои дела, у тебя не будет для меня времени. Поэтому я предпочла подождать, милый мой…

Они шли все медленнее по почти пустым улицам. Уже спускались сумерки, но отблески золотой зари еще озаряли дворы и переулки. Кадмос снял шлем и с наслаждением остужал разгоряченную голову, глубоко дышал и, казалось, наслаждался очарованием мгновения.

Кериза взглянула на его слипшиеся от пота, примятые шлемом волосы, рассмеялась с нежной лукавостью и с почти материнским жестом погладила эти непослушные пряди. Но это внезапно ей кое-что напомнило.

– Знаешь, любимый, я снова причесываю дам. Что поделать, это не работа для города, но как-то зарабатывать надо, потому что отец совсем забросил мастерскую, вечно занят своими великими и важными делами, а раб без присмотра совсем разболтался. А все сейчас такое дорогое.

Кадмос, уже некоторое время живший беззаботной жизнью высшего офицера, почти забыл о народных тяготах и потому удивился.

– Что ты говоришь, Кериза, так не должно быть. Стань моей женой, и твои беды кончатся. У меня достаточно денег, и жить нам будет где. Кериза, мы будем счастливы, и тебе больше не придется заботиться о таких вещах.

Девушка со смехом приложила палец к его губам.

– Тихо, любимый. Ты же знаешь… Мы ведь решили, и ты согласился, что не будем жить вместе, пока римляне не отступят. Ты согласился.

– Но тогда… Нет, Кериза, тогда не было дороговизны, твой отец зарабатывал, у тебя не было столько забот.

– Я причесывала дам, как и сейчас. О, любимый, не проси. Я не хочу, чтобы у тебя сейчас в мыслях было что-то, кроме маханата и битвы. Ни забот, ни волнений, которые отвлекали бы тебя от дел. Ничего, любимый, я справлюсь.

– Тогда хотя бы прими от меня золото. У меня его много. И еще получу за эти доспехи, что мы принесли. Гасдрубал щедро награждает.

Кериза прервала его, на этот раз серьезнее:

– Нет, Кадмос. Это… это было бы для меня… мучительно больно.

– Что ты, Кериза? Как ты можешь так говорить? Мы ведь любим друг друга. В этом ты ведь не сомневаешься?

Но она снова приложила пальцы к его губам, и Кадмос, забыв обо всем, принялся целовать ее руку.

Кериза вдруг кое-что вспомнила.

– Отец сказал, что сегодня вернется очень поздно.

Кадмос ответил с досадой:

– Да, завтра в храмах снова зазвучат трубы. Гасдрубал хочет, чтобы народное собрание ясно высказалось по поводу рабов, желающих сражаться. Но что-то слишком часто эти собрания. Люди то и дело бросают работу, или же за них все решают крикуны, которые работать не хотят.

30

Они выступили до рассвета, в сверкающую звездами, бодрящую прохладой ночь. Луна уже скрылась за недалекими горами Хутны, но Хабар, звезда богини, сияла ярко, а это сулило удачу.

Гасдрубал остановил коня у ворот Ганнона, зорко осматривая проходящие отряды. Рядом с ним стоял Баалханно в золоченом доспехе клинабара и несколько приближенных офицеров. В свите вождя всеобщее внимание привлекала избалованная и капризная Абигайль, происходившая из одного из первейших родов. Заявив, что коренные карфагенянки должны добиваться новых прав, она записалась в войско. Сама Элиссар, хоть и отнеслась к этому неодобрительно, поддержала каприз, считая, что это произведет хорошее впечатление в городе. Так эта первая амазонка, как называла себя Абигайль, оказалась рядом с Гасдрубалом и наконец-то должна была отправиться в поход.

Даже самые завистливые ее соперницы вынуждены были признать, что в облике воительницы она выглядела прелестно. Она велела выковать себе легкий самнитский панцирь, плотно облегавший фигуру, на ней была короткая туника, едва доходившая до середины бедер, а на распущенных волосах красовался маленький, украшенный, кокетливо надетый шлем. Молодые офицеры из окружения Гасдрубала пожирали девушку глазами, один лишь Кадмос смотрел на нее с явной неприязнью. Он знал от Керизы, сколько времени Абигайль потратила на выбор шлема, на подбор к нему прически. Сначала она хотела взять карийский шлем с огромным красным султаном, потом греческий, но в итоге отвергла оба, так как они скрывали волосы. А волосы у нее были длинные, ухоженные, как у всех карфагенских женщин, считавших их своим главным украшением. В конце концов она остановилась на маленьком пунийском шлеме, лишь бы иметь возможность распустить по плечам и спине богатство черных, блестящих волос.

Пока Гасдрубал и военачальники внимательно осматривали проходящие в свете факелов отряды, один за другим появлявшиеся из темноты ворот, молодые офицеры вели беседы на более интересные темы.

– У тебя великолепный панцирь, Абигайль!

Абигайль смеялась, резко отшучиваясь. В какой-то момент она, однако, прервала их с неподдельной тревогой в голосе:

– Это все хорошо, но этот конь так ужасно вертится. Его и вправду нужно все время сжимать коленями?

– Если не хочешь упасть, то нужно, и сильно, – коротко ответил тот, к кому был обращен вопрос. Но кто-то из молодых уже услышал вопрос, и снова раздались смешки.

– Счастливый конь.

– Ах, если бы прекрасная Абигайль захотела сесть рядом со мной, на моего коня. Ей было бы гораздо удобнее.

– Я бы и сам охотно стал ее конем.

– Ишь чего захотел. А потом бы решил, что панцирь слишком тяжел…

– Ну разумеется, Абигайль.

– И туника, – добавил кто-то из молодых.

– Туника уж точно лишняя. Амазонки сражались без туник.

– В бою вы меня еще не видели, – отрезала Абигайль. – А эти ваши амазонки отрезали себе правую грудь, чтобы она не мешала им стрелять из лука.

– Не делай этого. Заклинаю тебя, Абигайль. Голубки прекрасны лишь парой.

Вдоль стен, от Тевестских ворот, расположенных дальше к югу, прискакал гонец и осадил коня возле Гасдрубала.

– Вождь, достопочтенный Герастарт доносит, что все его люди уже вышли из города и спешно идут, как ты приказал. Тысячник Гидденем ведет передовой отряд.

– Ворота заперли после прохода войск?

Гонец смутился.

– Я… я не знаю, вождь.

– Ты должен был обращать внимание на такие вещи, раз приехал с вестями.

Не поворачивая головы, сурово и резко Гасдрубал бросил через плечо:

– Абигайль!

Девушка, которую толкнул сосед, кокетливо ответила:

– Ты звал меня, Гасдрубал?

Ее снова толкнули, и она, хихикнув, поправилась:

– Простите, достопочтенный вождь.

– Здесь только одна Абигайль. Поезжай немедленно к Тевестским воротам и проверь, плотно ли они закрыты. Догонишь нас на дороге в Утику.

– Как это? Мне ехать одной? Ночью?

– Абигайль, это не забава, это война. Я отдал тебе приказ.

Девушка испуганно огляделась. Никто из офицеров, таких веселых мгновение назад, не проронил ни слова, а голос Гасдрубала был неприятен. Неприятнее, чем мрак ночи, сгущавшийся сразу за кругом света от факелов.

Медленно, с опаской она двинулась, ударила коня пятками и направила его в указанном направлении. Внезапно шлем, соблазнительно облегающий панцирь, меч, бьющий по голому бедру, – все это показалось ей тяжелым, отвратительным, заодно с этой черной, липкой, обступающей ее тьмой, в которую ей предстояло погрузиться.

– Быстрее! – нетерпеливо приказал Гасдрубал. – Я хочу получить вести немедленно!

Один из офицеров рассмеялся и ударил коня Абигайли ножнами меча. Выдрессированная, спокойная кобыла немного ускорилась и пошла легкой рысью. Этого хватило для напуганной девушки. Она вскрикнула, обеими руками схватила коня за шею и почти сразу же тяжело, неловко свалилась набок, при этом в полной мере осознавая всю нелепость своего падения.

В группе офицеров раздались смешки, но их перекрыл равнодушный голос Гасдрубала:

– Манисаба! Выполнить приказ, который не смогла выполнить Абигайль! И догнать нас немедленно!

Офицер, пришпорив коня, исчез во тьме. Абигайль поднялась с земли, пристыженная, взбешенная, плачущая от унижения. Никто не обращал на нее внимания, никто не помог снова сесть на спокойно ожидавшую, но такую недосягаемо высокую кобылу. Она тут же приняла решение и, не обращая внимания на коня, двинулась пешком в сторону ворот, которые стража как раз закрывала после прохода последнего отряда. Никто ее не остановил, никто ни о чем не спросил.

Гасдрубал, ехавший в конце колонны, во главе которой поспешил Баалханно, говорил Кадмосу:

– Должно получиться! Когда мы будем угрожать Утике, римляне вынуждены будут выйти из-за валов, преградить нам путь. А тогда Герастарт ударит по их лагерю, где у них все припасы, а Гидденем – с тыла, по легионам, сражающимся с нами. Их поражение неминуемо.

– Так и есть, вождь. Завидую только Гидденему.

– Чему?

– Он ударит с тыла, а значит, они обернутся против него. Для воина радость – сражаться с таким противником.

– Ты еще сегодня можешь испытать этой радости в избытке, – пробормотал Гасдрубал. – Помни, что мы должны сковать все силы римлян, стянуть их на себя и дать время Гидденему, которому предстоит долгий путь, прежде чем он настигнет римлян.

– Гидденем, несомненно, храбрее меня, – справедливо признал Кадмос.

– Но он сражается как человек отчаявшийся, ищущий смерти, а ты – как полководец, думающий о победе. Карт Хадашту нужны победы, – отрезал Гасдрубал.

Прав был Макасс, предупреждая вождя, что римляне знают обо всем, что творится в Карфагене, ибо уже на рассвете конные разъезды стали приносить вести, что неприятель перерезал дорогу на Утику и преграждает им путь.

С небольшого холма Гасдрубал разглядел римские порядки и тщательно оценил силы врага. Яркое солнце зажигало искры на шлемах и остриях пилумов, прозрачный воздух позволял видеть далеко.

Армия консулов была выстроена в традиционном порядке: в центре пехота в три линии, на флангах – нумидийская конница.

– Если у них здесь два легиона, то в лагере они должны были оставить сильную охрану, почти пол-легиона, – прикидывал Гасдрубал. – Это слишком много для сил Герастарта, тем более что лагерь сильно укреплен. Это уже настоящая гадар. И там есть машины, которых у Герастарта нет. Но это ничего. Когда мы здесь уничтожим их главную силу, возьмем и лагерь. Ах, какая жалость, что у нас нет слонов.

Он указал на холмы, синевшие на юго-западе.

– Оттуда должен подойти Гидденем. Но мы не будем ждать, пока он появится.

– Верно, рошеш шалишим, – с убеждением подтвердил Кадмос. – Промедление с началом битвы очень утомило бы наших людей. Это молодые солдаты.

– В этом-то и дело. Пусть люди готовятся. Конницы у нас мало. Ты, Магарбал, возьмешь своих и двинешься сюда, направо. Ты должен сдержать нумидийцев, даже если вам всем придется погибнуть. Ты, Баалханно, возьмешь этот лох и прикроешь нас слева. Македонские сариссы хороши против конницы. Ты должен выстоять, пока мы не сломим центр. А за это время уже должен появиться Гидденем. Кадмос ведет первую линию. Ну, вперед!

Построение шло нелегко из-за все еще недостаточной выучки новобранцев, но со стороны римлян это могло выглядеть скорее как пренебрежение противником. Быстро усиливающаяся жара утомляла легионеров, менее привычных к ней, чем жители Африки. Но Гасдрубал был слишком опытным вождем, чтобы не знать, что такое для молодого солдата ожидание битвы, поэтому не медлил дольше, чем это было необходимо. Первым в облаке пыли двинулся Магарбал, сразу за ним – Баалханно, на котором вызывающе сверкал золоченый доспех, а когда обе части нумидийской конницы поспешили навстречу, загремели трубы, рога, курмиксы, и Кадмос повел первую линию основных сил.

– Идти ровно! Смыкать щиты! – кричал он. – Копья метать только по приказу! Помните, только по приказу! И сразу за мечи и рубить! Всегда смыкаться к центру! Ко мне! Не дать разорвать строй!

Он соскочил с коня, встал в строй и пошел, задавая шаг. Ряд колыхался. Слишком это было трудно для молодого солдата. Строй то растягивался, то сжимался без нужды, то изгибался, как змея. Но солдат упорно шел навстречу застывшей в безупречном спокойствии линии римских войск.

Вопль битвы на обоих флангах заглушал даже звуки труб. Все ближе ровные, в шахматном порядке выстроенные манипулы, уже можно различить лица под козырьками шлемов. Второй легион. Культовые знаки, волка и быка, они, верно, оставили в лагере. Но сигнифер стоит среди триариев.

«Гидденем захватит знамя!» – невольно, с завистью подумал Кадмос.

Уже видно, как солдаты первого ряда берут свои пилумы для броска, готовятся. Еще слишком далеко. Сейчас. Нет, выдержать. Еще немного. Пару шагов.

Трибун Гней Корнелий Испанский не выдержал напряжения, повернулся на коне, поднял руку. Прежде чем он махнул, Кадмос крикнул – изо всех сил:

– Копьями!

Запоздалый залп римских пилумов был уже нестройным, неровным и малоэффективным, но манипулы умело смыкались, хоть и были сильно прорежены градом карфагенских копий. Вторая линия приблизилась.

Они столкнулись с воплем, работая лишь мечами. С одной стороны – ярость, с другой – железная дисциплина. Численное превосходство – против превосходства воинского умения. Оружие, еще с радостью лелеемое в неопытной руке, – против оружия, ставшего лишь привычным инструментом.

Они трижды сходились и расходились безрезультатно. На флангах нумидийская конница с дикими криками отступала и снова раз за разом возвращалась в бой. Но триарии до сих пор не вступали в дело, поэтому и Гасдрубал не бросал в бой свои резервы. Он все нетерпеливее поглядывал на холмы, откуда должен был подойти Гидденем, все громче приказывал трубить в трубы и рога.

В третьей схватке в центре внезапно возникла сумятица. Римляне, до сих пор лишь оборонявшиеся, вдруг ринулись вперед, но не в стройном, уставном порядке, а бегом, в беспорядке. Оттуда донесся крик:

– Италики! Друзья! Италики!

Кадмос, измученный, охрипший, неистовствовавший в бою, все же понял, что происходит, и его голос снова перекрыл шум битвы:

– Пропустить! Это союзники! Пропустить!

На римской стороне тоже поняли причину незапланированной атаки, зазвучали буцины, ослабленные ряды начали стремительно отступать, снова смыкаться, в бой поспешно вступили триарии. Но они прикрывали уже лишь отход в сторону лагеря.

– Гидденем! О, почему же не ударил Гидденем! – в полном отчаянии кричал Гасдрубал.

Он бросил в бой последние резервы, сам бился наравне со всеми, но не мог ни одолеть медленно отступавшего неприятеля, ни сломить его строй.

Наконец, под прикрытием яростно атаковавшей нумидийской конницы, римляне отошли в свой сильно укрепленный лагерь. Атаковать его без осадных машин было бы безумием – Гасдрубал приказал отступать.

Он объезжал собиравшиеся, разгоряченные боем отряды, с ясным лицом благодаря воинов.

– Ушли от нас! – весело кричал он. – Но они узнали, что такое народ Карт Хадашта! Можете гордиться, братья! В открытом бою вы заставили отступить консульскую армию! Захватили пленных, оружие.

Но в шатре, когда войска расположились на отдых, вождь гневно набросился на Герастарта:

– Что это значит? Где Гидденем и его люди? Он предал, заблудился? За меньшие проступки полководцев распинали! Если бы он подошел вовремя, ни один римлянин не ушел бы!

Старый командир фаланги был угрюм, но не выказал страха перед гневом вождя.

– Гидденем погиб. Его люди разбежались. Часть из них добралась до меня. Но уже тогда, когда я был скован боем с гарнизоном лагеря. А потом сразу подошли римляне, а вы – за ними.

– Погиб? Как? Где? Он ведь даже не появился на поле боя!

– Его убил кто-то из своих, а может, и чужой, – понуро пояснил Герастарт. – Убийца, говорят, выкрикнул что-то непонятное и пронзил его мечом. А потом быстро исчез. Перепуганные люди разбежались, решив, что это, верно, один из кабиров.

– Проклятье! В такой момент, и именно Гидденем, от которого зависел весь успех! Что это значит? Гнев какого-то бога? С ума можно сойти! С людьми я умею сражаться, но не с богами!

– Боги с нами! – с убеждением заявил Баалханно. – В этом нет никаких сомнений. Это что-то другое. Ты не смеешь сомневаться, вождь. Может, это римский шпион? Намеренно сделал это в такой момент, чтобы посеять смуту. Как бы то ни было, они бежали от нас, и теперь смута у них. Почти тысяча человек перешла на нашу сторону. Такого еще не было.

Гасдрубал, однако, оставался мрачен.

– Тысяча человек – это много, но бывает, что один значит больше. В данном случае, проживи Гидденем хоть на пару часов дольше, мы одержали бы великую победу, возможно, решающую. Мы бы уже стояли под Утикой.

Кадмос размышлял о другом.

– Те легионы, что сражались с нами, состояли из закаленных в боях и обученных ветеранов. Наши отряды – из добровольцев. И сегодня оказалось, что мы не уступаем римлянам. Наши люди были не хуже. У нас было лишь слишком мало конницы. Ты должен об этом подумать, Магарбал.

– А где я возьму коней? Все, что было в городе и окрестностях, я уже собрал. Больше – только привозить.

– Подумаем об этом, – Гасдрубал вновь обретал спокойствие и энергию. – Ты, Кадмос, возьмешь этих беглых италиков и включишь в свой лох. Полагаю, это будет несравненный отряд. А я все же поговорю со жрицей Лабиту. Может, нужно принести какие-то жертвы?

– Вождь, уговори жрицу объявить священную ночь, – рассмеялся один из молодых. – Это самая угодная жертва для нашей богини, и каждый из нас внесет свой вклад в ее славу, сколько хватит сил.

Рассмеялись все. И Гасдрубал тоже.