Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

– Но, Бомилькар! – начал было Эшмуназар, в возмущении забыв о полученном уроке, и тут же опомнился, с криком ужаса закрывая голову руками.

– Молчи, пес! – бросился к нему Бомилькар. – Ты осмелился растерять золото! Мое золото! Столько талантов! Ты, жирный, мерзкий боров! Арифрон! За борт эту падаль! Эту кучу навоза!

Еще не понимая, еще не в силах понять, что все это происходит наяву, они видели, как вооруженные помощники Арифрона хватают и выволакивают скулящего толстяка на смерть. Лишь донесшийся с палубы вопль чудовищного ужаса, внезапно оборвавшийся, и возвращение равнодушных палачей заставили их осознать правду.

А Бомилькар, светлея лицом по мере того, как бледнели лица его «пассажиров» и глаза их стекленели от ужаса, продолжал повелевать:

– Прав был этот подлый негодяй, что только что сдох и порадует мурен своим телом: гребцов нужно сменить! Вы, верно, уже поняли, кто будет грести? Вы, прекрасные дамы и достопочтенные господа! Неужели вы и впрямь думали, что на мою галеру я могу взять столько пассажиров? Ведь это маленькое судно, лишь для особых целей! Вы хотели выбраться из города? Хорошо! Это я вам обещал…

– Мы заплатили тебе! По таланту! – всхлипнула Стратоника.

– За проезд! Я вам его организовал! Но о подробностях речи не было! Довольно! Марш к веслам, и работать как следует! К рассвету мы должны быть далеко!

Когда они не двинулись с места, не зная, что делать, он, рассмеявшись, добавил:

– Не понимаете? Вы должны работать на веслах! Как рабы! Ибо вы – мои рабы! Глупцы! С такими сокровищами отдаться в мои руки! Хотели жить безбедно в Египте? А я продам вас в Мавритании. Там ценят белые тела. Эти жирные боровы пойдут в евнухи, молодые – на работы, девки – в лупанарии! Но на этот раз не из прихоти и ради острых ощущений, как некоторые из вас, я знаю, это делали!

– Как ты смеешь говорить с нами таким тоном? – гордо прервала его Лаодика.

А Бодесмун, молодой богач, что насмехался над новым войском Гасдрубала и не хотел в нем служить, рассмеялся:

– Хорошая шутка! Не ожидал я такого от тебя, Бомилькар! – начал он, но тут же умолк. Ибо хозяин галеры схватил его за одежду на груди и с неожиданной силой принялся трясти и дергать молодого силача.

– Шутка? Шутки кончились! Вы смеялись надо мной на пирах, на собраниях герусии, повсюду! Теперь смеюсь я! Смеялась твоя сестра, Метамира, эта сука, когда я хотел взять ее в жены! Теперь она будет плакать на весле! Арифрон, это та, вон, что так дрожит от страха! Научи надсмотрщиков – бить кнутом за любую мелочь! Могут даже забить до смерти!

Он напирал на перепуганную толпу, оттесняя ее вглубь каюты. И шипел:

– Тесно вам здесь? Кто-то уже смел протестовать? Хорошо! Сейчас станет просторнее! Арифрон, этого толстяка, Клейтомаха, за борт! Это ты смел, гнилой шакал, лаять когда-то на меня и протестовать, когда я стал геронтом! Теперь пожалеешь! Прочь его! А вы, блудницы, суки, человеческий навоз, хотели удобных кают в путешествии? Ха-ха-ха! Удобная здесь лишь одна – моя! Одна из вас может здесь остаться в качестве моей любовницы! Ну, у кого есть охота? Остальные пойдут к веслам! Молчите? Тогда я пока выбираю вот эту! Может, потом сменю!

Он схватил за плечо прелестную, молоденькую, но известную своим распутством Мителлу и толкнул ее в сторону, на ложе, стоявшее у стены.

Арифрону, который вернулся с палубы, утопив Клейтомаха, он говорил холодно, спокойно, властно и решительно:

– Мужчин связать и свести вниз! Приковать к тяжелым веслам. Так. Живее! Кто будет сопротивляться – забить до смерти! Хорошо. А теперь эти прекрасные дамы! К более легким веслам. Их тоже приковать за ноги! Марш!

Когда они, сбившись в перепуганную, полубессознательную толпу, замялись, Бомилькар выхватил кнут из руки Арифрона и принялся сечь безжалостно, холодно, со всей силы по тем лицам, улыбки которых он добивался годами, по тем телам, холеным, прекрасным, желанным и вечно для него недоступным. Визг, стон, крик отчаяния, казалось, пьянили и насыщали его.

– Живее! Так я велю, а моя воля – закон! Прочь отсюда! Дальше! За работу! Я научу вас послушанию! А это что? Кто это? Я ее не знаю!

– Это парикмахерша, которую я застал у Лаодики. Отпустить ее было уже нельзя, так что я связал ее и пригнал. Лаодике я сказал, что она должна за нее заплатить!

– Она осмелилась ослушаться приказа и задержала парикмахершу? О, за это она заплатит, но не золотом! Посадишь ее за первое весло, и пусть надсмотрщик не жалеет кнута!

– Жаль такое тело, господин! – пробормотал Арифрон.

– Как хочешь, можешь взять ее себе! А ты, там, прочь! К веслу! Разделишь участь тех баб, которых причесывала! Живо!

– Нет! – ответила Кериза.

– Нет? Она смеет говорить «нет», когда я приказываю! Арифрон, ты слышал?

Вольноотпущенник лишь кивнул и жестом указал нескольким помощникам на Керизу, все еще неподвижно стоявшую у стены каюты. Он двинулся к ней медленно, опустив голову и широко растопырив свои огромные лапы.

51

Дни текли, похожие один на другой, и счет им был потерян. Жар раскаленных солнцем досок, духота дня, холод, смрад и мука изломанного тела ночью. Непостижимой, невозможной казалась прежняя жизнь, оставленная вчера, позавчера, два дня назад…

Неужели этот растрепанный вонючка с искаженным от ярости лицом – знаменитый своей изысканностью Бодесмун? А этот потный толстяк, стонущий при каждом движении веслом, съеживающийся от страха при приближении надсмотрщика, но работающий при этом усерднее всех, – это Гимилькар, всегда державшийся так высокомерно и величаво? Он быстро худеет, и его тело, покрытое обвисшей, дряблой кожей, становится омерзительным.

Рядом с ними, а вернее, под ними, у более коротких, а значит, и более легких весел – женщины. Они! Цвет древних родов, холеные, изнеженные, взлелеянные. Они, чьим единственным занятием было позволять рабыням делать себя красивыми, а единственной заботой – чтобы соперница не была красивее, чтобы отбить у подруги любовника, а своего удержать, пока не наскучит. Затмить, поразить других оригинальностью наряда, пира или выходки!

Теперь грязные, растрепанные, они сидят прикованные за ноги к скамьям гребцов и должны работать. Они должны работать! И работать хорошо, послушно, потому что надсмотрщики не жалеют кнутов. У каждой уже исполосованы синими, налитыми кровью рубцами спина, плечи, бедра.

Они работают так долго, как им велят. Усталость не в счет. Если кто-то теряет сознание, его приводят в чувство водой, вылитой на голову, и кнутом. Они жрут пальцами какие-то объедки из грязных мисок. Когда Кериза отказалась есть, предпочитая уморить себя голодом, ей поддели зубы стилетом, поранив губы, и затолкали еду в рот, а потом били, изощренно и долго.

Бомилькар зашел к ним на второй день пути, а за ним шла Мителла, которую он оставил при себе в качестве любовницы. Единственная на корабле женщина – чистая и не избитая! Она с ужасом оглядывалась, едва узнавая своих подруг, и почти умирала при мысли, что через мгновение разделит их участь.

Ибо господин и повелитель, взойдя на помост надсмотрщика, объявил:

– Ну, прекрасные дамы, я пришел сменить себе наложницу. Мителла красива, но умеет лишь бояться и быть послушной. А этого мало! Я хочу любви! Та, которую я выберу, должна быть горда и счастлива, что может оказывать мне самую пылкую любовь!

Он кивнул келевсту, чтобы тот прекратил греблю, и медленно прошел вдоль рядов перепуганных рабынь, ругаясь все злее. Наконец он с упреком обратился к Арифрону:

– Вы испортили все эти тела! Я позволил позабавиться, позволил бить, но ведь не так! Кто теперь даст хоть сикль за эти исполосованные шкуры?

– Э, отмоется, намажется, причешется, и мавританцы купят! Для них лишь бы кожа была белая! А сюда солнце не достанет, не опалит этих баб!

– Некоторые, однако, уже ни на что не годны! – пробормотал Бомилькар, остановившись над Лаодикой. Надсмотрщики помнили приказ и для гордой некогда девушки не жалели кнутов. Потому спина, плечи и шея у нее были иссечены кровоточащими полосами, лицо исполосовано ударами, во рту не хватало нескольких зубов.

– А эта прекрасная дама? Как она себя ведет? Работает послушно?

– Да, господин. Она очень быстро перестала бунтовать!

– Почему же она так избита? Шрамы останутся, и за это тело мы много не выручим.

– Потому что… потому что она все время поет, господин! Хотя ей и запрещают!

– Поет? – удивился Бомилькар. Это был бунт, доселе невиданный среди гребцов. – Что поет?

– О, мы не слушаем! Как только начинает, мы бьем!

– А она все равно поет! О, прекрасная Лаодика, не ожидал я от тебя такого! Жалею, что вместо этого теленка Мителлы не оставил тебя! Я люблю диких кошек! В крайнем случае – вырываю им когти! А потом пусть себе беснуются! Это только возбуждает. Жаль! Но теперь тебе так испортили тело, что и говорить не о чем! Ну, пой себе, пой!

Но Лаодика лишь с безмерным презрением смотрела на своего владыку и не удостоила его ответом.

Бомилькар подождал с мгновение и наконец кивнул надсмотрщику, указывая на строптивую рабыню.

– Эй, Меша! Покажи, какой ты мастер кнута. Я хочу слышать скулеж!

Надсмотрщик, радостно хохоча, подскочил к ней; кнут взвился и свистнул. Лаодика вскрикнула, но тут же закусила губу, и лишь содрогания тела выдавали, что каждый удар причиняет ей страшную боль.

А Бомилькар холодно комментировал:

– Так и надо поступать со строптивыми. Хорошо! Бей по рубцам! Так больнее! Хо-хо, прекрасная Лаодика и впрямь выказывает немалую стойкость! Закусила губы, но не кричит.

Он еще раз обвел взглядом всех женщин и хрипло рассмеялся:

– Если бы пять дней назад кто-нибудь сказал мне, что у меня будет такой груз рабынь, я бы не поверил и оракулу! Прекраснейшие женщины Карт Хадашта! Самые гордые, самые богатые! Ох, как я вас ненавидел! Как упивался мыслью о мести! Но я никогда не думал, что боги даруют мне такую милость! Вы не только отдали мне свои сокровища, но и стали моими рабынями!

Он обернулся к Мителле, съежившейся у основания мачты, и кивнул ей.

– Ну, идем, возвращаемся в каюту. Пока что я предпочитаю твое холодное, но гладкое тело телу любой из этих! Но ты присмотрись к ним и запомни: если не будешь делать все как надо, окажешься здесь же!

Он уже подходил к крутой лесенке, ведущей в каюты, когда сзади, за его спиной, раздался дрожащий, охрипший, но дерзкий голос. Это Лаодика, утирая кровь, что текла из прокушенных губ, запела древний гимн. Или, вернее, начала ритмично декламировать его на греческий манер:

– Хой, Адон, вэ хой Родох… – после короткой паузы она поправилась: – Хой, Карт Хадашт!

Бомилькар резко обернулся, надсмотрщики замерли. Но господин и повелитель не двинулся с места, не отдал никакого приказа. С мгновение он смотрел на вызывающе поднятую голову истерзанной девушки и наконец едва заметно кивнул.

– Это она поет? Пусть поет! Хой! Пусть повторяет это и она, и другие! Хой, Карт Хадашт! Здесь это уже никого не волнует! Это уже не наше дело! А теперь хватит бездельничать! Меша, за работу! Плывем. Ведь эти прекрасные дамы и достопочтенные господа оплатили проезд вперед! Так что нужно, чтобы они поскорее добрались до порта! Хе-хе, поскорее!

Он еще раз обернулся к Лаодике и совершенно неожиданно добавил:

– Если эта девка упадет в обморок, облить водой, но не бить. Пусть немного отдохнет.

Он оказался провидцем, ибо гордая рабыня и впрямь после нескольких взмахов веслом без сознания рухнула на скамью. Очнувшись от воды, она поднялась, но была так бледна, что даже Меша не стал гнать ее на работу. Так она и сидела без движения, оперевшись ладонями и подбородком на рукоять неподвижного весла и глядя перед собой невидящими глазами.

Но и этот отдых был недолгим. Солнце, должно быть, уже низко склонилось к западу, потому что в середину корабля, не прикрытую палубой, его лучи уже не проникали, хотя было еще совсем светло. Невыносимый, проклинаемый зной тоже начал спадать. И именно тогда на палубах и на боковых проходах, соединяющих нос с кормой, гребцы услышали какую-то беготню, топот ног, лязг оружия, команды, пока сам Бомилькар не наклонился над центральным проемом и не крикнул:

– Меша! Быстрее! Сильно и быстро!

Надсмотрщик внимательно посмотрел на рабов. Они были явно измотаны целодневным трудом. Головы их были опущены, лица, красные от напряжения или бледные, выдавали близкий предел сил. Он не раздумывая крикнул в ответ:

– Долго не выдержат, господин!

– Должны! Все! Не жалеть кнута! Дать им разбавленного вина! Но они должны работать!

Барабан келевста загремел в резком, быстром ритме. Так гребут на военном корабле, когда тот, набрав хорошую скорость, бросается на врага. Весла не загребают воду спокойно и мощно, а бьют по поверхности коротко, но часто. Как птица, взмывающая в полет. Скорость достигается значительная, но для гребцов это убийственное усилие.

Весть, как это обычно бывает на кораблях, пришла неведомо откуда, но вскоре надсмотрщики уже передавали ее один другому: «Пираты! За нами пиратское судно!»

– О, уйдем! Наша бирема – самая быстрая в этих водах! – весело успокаивал Меша. Но кнут в его руках работал не переставая.

То же самое говорил на палубе и Бомилькар Арифрону, наблюдая за серым кораблем, показавшимся на востоке. Сначала он отчетливо приближался, но теперь, после ускорения, скорее отставал.

– Не догонят! Хе-хе, сколько раз мы уже уходили от таких встреч.

Вольноотпущенник, не спуская глаз с пиратов, медленно кивнул. Лицо его было хмурым и мрачным.

– Правду говоришь, господин, но тогда у нас были гребцы!

Он умолк, многозначительно сделав ударение на последнем слове. Бомилькар беспокойно шевельнулся.

– О чем ты думаешь? Ведь и сейчас все весла работают! И смотри, слаженно! Уже научились.

– Да, работают! Но как долго они выдержат? Меша уже предупреждает! А он в этом разбирается! Женщины на веслах – большой риск!

– О, до ночи выдержат! А в темноте…

Арифрон молча указал на восток, и Бомилькар крякнул и замолчал. Луна как раз выплыла из-за далекого горизонта, и стало очевидно, что не будет даже мгновения темноты.

Бомилькар решил быстро:

– Верно. Мы не можем сбавлять ход! А значит, за весла всех наших людей! Слуг, надсмотрщиков, моряков! Остается рулевой и двое у паруса!

– А Мителлу, господин? – язвительно спросил вольноотпущенник.

– Разумеется, и ее! – без колебаний ответил Бомилькар. – Посади ее на место Лаодики! Та уже подыхает. А то быдло пусть отдохнет, накормить досыта и дать вина. Потом им снова придется работать!

Но и это не помогло, и через час после захода солнца Арифрон, все еще наблюдавший за едва виднеющейся тенью пиратского судна, снова вызвал на палубу Бомилькара, который спустился в свою каюту к ужину. От этого удовольствия гурман отказываться не собирался.

– Приближаются, господин! – вольноотпущенник не скрывал тревоги. – Они, верно, намеренно плыли медленно, потому что теперь приближаются отчетливо.

– Ускорить греблю!

– Не выйдет! Наши люди уже устали, а рабы еще не восстановили силы!

– Меня это не волнует! Наших отозвать, пусть надевают доспехи! Рабы должны взяться за работу! До последнего вздоха!

Арифрон с минуту мрачно молчал. Наконец он пробормотал:

– Ты думаешь, господин, сражаться с теми?

Бомилькар удивленно посмотрел на него.

– А как же иначе, если они нас догонят?

– Хм, мы не отобьемся!

– Почему? Такое уже бывало не раз!

– Да, но на этот раз у нас нет полного экипажа! – с нажимом напомнил вольноотпущенник, и Бомилькар гневно выругался.

Это была правда. Чтобы уменьшить число участников похода, которые могли бы потребовать долю в добыче, он сам сократил команду до самых необходимых надсмотрщиков и моряков. Защищаться с такой горсткой было безнадежно. Но он не терял головы.

– Ты прав! Эй, там, Меша! Все весла вверх! Стоп!

Море под вечер успокоилось, волна едва ощутимо качала галеру, которая еще мгновение плыла по инерции; шелест воды, разрезаемой носом, стихал, замолк, и лишь еще с минуту слышался плеск тяжелых капель, падавших с поднятых весел.

– Весла опустить! Половину надсмотрщиков наверх! – спокойно командовал Бомилькар. – Все сюда, ко мне.

Темный силуэт гнавшейся за ними галеры приближался осторожно, замедлил ход, удивленный остановкой беглецов, обошел добычу кругом и наконец подплыл вплотную, повернувшись носом к борту корабля Бомилькара.

Какой-то голос резко выкрикнул:

– Эй, вы там, на биреме! Сдавайтесь, бросайте оружие! А не то наши катапульты готовы, и через мгновение вы сгорите как щепка!

– Вам бы от этого проку не было! – спокойно произнес Бомилькар. – Лучше договоримся. Я не собираюсь сражаться. Кто ваш вождь?

– Я! – прогремел в темноте могучий бас. – Тридон! Хозяин вольных морей!

– Тридон, приветствую тебя, вождь! Я Бомилькар! Помнишь меня? Я покупал у тебя рабынь – римлянок!

– Хе-хе, Бомилькар? Работорговец? Знакомы! Наша дружба уходит корнями еще в давние времена, хе-хе, и не одну твою галеру мы когда-то останавливали! Опять везешь какой-нибудь ценный груз? Мы с радостью его примем, с радостью! Давно у нас баб не было!

– Нет! – спокойно крикнул Бомилькар. – Карфагену не нужны рабыни! Я плыву по делам города! Только за продовольствием!

– О, не по своим личным делам?

– Нет, Тридон! Только за продовольствием!

– Я знаю, что с этим в Карфагене все хуже и хуже! Ну, а за продовольствие надо платить! Значит, у тебя на корабле золото?

Слушавшие в напряжении надсмотрщики и моряки изумились, услышав, как их господин отвечает прямо:

– Так точно! Судно пустое, как ты и сам легко можешь убедиться, но золота немного есть! Но если ты его отнимешь, то сильно обидишь карфагенский народ. Ибо у богачей есть запасы, а народ начинает голодать, и только моя галера еще возит продовольствие! А золота в городе уже мало!

– Меня это не волнует! Народ, говоришь? Этот народ я никогда не любил, потому что это была чернь и трус на трусе! Но это правда, что сейчас они сражаются, как преображенные, а кроме того, одному из ваших там – Кадмос его зовут – я обещал, что буду к вам благосклонен, пока длится война! Посему… посему плыви со своим золотом, куда хочешь!

– На помощь! О, друг Кадмоса, на помощь! – раздался женский голос из глубины галеры. – Не верь этому псу! На помощь!

– Меня кто-то зовет на помощь? – захохотал пират, когда голос внезапно оборвался, явно кем-то заглушенный. – Такое, верно, впервые за все время существования мира. Эй, ты, Бомилькар, что там у тебя творится?

– Ох, ничего! – ответил торговец, силясь сохранить безразличие и спокойствие. – Это всего лишь рабыня, которую я высек за строптивость…

– Так у тебя все же есть рабыни на корабле? Зачем ты лгал?

– Да нет же! Пара служанок, как обычно!

– Нам и эта пара пригодится! Я обещал, что отпущу тебя с золотом, но баб ты должен отдать! Эй, опускать весла и подтягивать, или я вам их переломаю! Подхожу к твоему борту! Помни, никакого сопротивления!

Арифрон потянулся к рукояти меча, но Бомилькар тотчас же остановил его. И шепнул краем рта:

– Мителлу – в мою каюту! Научить, что говорить! За предательство – страшнейшая смерть! Живо!

Он спокойно приветствовал пиратов, перепрыгивавших через борт и целой бандой врывавшихся на его галеру.

– Здравствуй, Тридон! – крикнул он при виде чернобородого силача, шедшего впереди всех. – Не думал, что снова буду по-дружески принимать тебя на своем корабле. Пойдем в мою каюту! Найдется доброе вино…

– Где та девка, что звала на помощь?

– В моей каюте. Ты действительно хочешь ее у меня забрать? Жаль, потому что тело у нее прекрасное, и я уже к ней привык! Но да будет воля твоя!

Тридон, подозрительно оглядываясь, двинулся к указанной каюте. Мителла уже была там, испуганная, съежившаяся в углу. Пират живо подошел к ней.

– Это ты кричала? – резко спросил он.

Девушка поспешно ответила:

– Я, господин!

– Ложь! Голос доносился снизу галеры, с носа.

– Я… я носила воду гребцам!

– Вот как? Почему ты кричала?

– Потому что… потому что меня высекли! О, справедливая порка, но… но…

– Покажи! Должны быть следы!

Мителла послушно сорвала с плеч тунику и обнажилась до пояса. На белой, гладкой спине синели три уже припухших следа от кнута Меши, который таким образом наставлял новую гребчиху.

Тридон гневно повернулся к Бомилькару:

– Что за глупое свинство – портить такое тело? Что мне теперь с нее проку? Ты должен мне теперь заплатить за эту потерю!

– Соизволь учесть, что ее высекли еще до нашей встречи! Я не мог знать…

Бомилькар не договорил, потому что в каюту ворвался Сифакс. Он взволнованно крикнул:

– Слушай, здесь на веслах работают бабы! С десяток молодых девок! Хо, да еще и красивые!

– Что это значит? – резко рявкнул Тридон. – Ты говорил, что не везешь рабынь?

– Я говорил правду! Мелькарт, владыка морей и наших судеб, свидетель! Просто в Карфагене не хватает мужчин, все заняты, вот я и посадил на весла баб. Только благодаря этому ты и смог нас сегодня догнать, Тридон! – добавил он с заискивающей улыбкой. – Не о чем говорить! Давай выпьем вина за счастливый путь и…

– Молчи! Я хочу видеть этих девок!

– Но… но это же отбросы! И… и при такой работе они не могут выглядеть привлекательно!

– Это уже мое дело! Веди!

Он медленно шел по центральному проходу, внимательно разглядывая женщин на веслах. И хмурился все больше. Наконец он остановился и гневно повернулся к Бомилькару:

– Что ты там говорил, что это отбросы? Меня хочешь обмануть? В этом товаре я, может, разбираюсь получше тебя! Это были девки, достойные хоть лупанариев Александрии! Или даже выше! Только вы испортили такие тела! Глупцы! Негодяи! Твои надсмотрщики достойны смерти, и смерти тяжкой! Такой товар, такая добыча – и так испорчена! Ах, подлые псы!

– Но, доблестный Тридон! Ведь это же…

Кериза услышала отчаянно прошептанное имя пирата и с усилием подняла голову. После своего крика, безжалостно избитая, истекающая кровью, она полулежала на рукояти весла, совершенно безразличная ко всему и едва в сознании. Теперь она собрала все силы, выпрямилась, хотя боль огнем пронзила посиневшую шею и спину. И отчаянно закричала:

– Тридон! На помощь! Я жена твоего друга, Кадмоса! На помощь!

– Молчи, сука! – Меша, стоявший рядом, подскочил, разворачивая свой безошибочный кнут. Но движения Тридона были быстрее; надсмотрщик споткнулся о подставленную ногу и, одновременно получив удар по голове, покатился под ноги ближайшим гребцам.

– Расковать эту девку и вести в каюту! – приказывал Тридон. – А ты, смотри! Если лжешь, горе тебе! Кадмос! Храбрый был человек, но глупый! Вместо того чтобы гулять по морям, предпочитает пропадать в Карфагене! Но дружба есть дружба, она не умирает! Идем!

Он выслушал рассказ Керизы, не перебивая и не позволяя перебить перепуганному Бомилькару. Лишь смотрел на богача все более иронично. Наконец, когда ослабевшая девушка умолкла, пират кивнул владельцу галеры:

– Ах, вот как? Ты, глупец! Чтобы быть акулой даже среди сардин, нужно иметь зубы и хоть немного уметь думать! А ты захотел быть акулой среди акул и сам лишил себя зубов! Что я думаю о твоем уме, я не скажу! Где золото, которое ты награбил у своих друзей?

– Это… это и вправду на продовольствие. Для города! – пытался оправдаться Бомилькар. – Гасдрубал не мог мне ничего дать, потому что в казне пусто, вот я и придумал такой способ и…

– Молчи! Я бы предпочел слушать скулеж паршивого шакала, чем твой голос! Такой ложью ты себя не защитишь! Хе-хе, сейчас мы услышим кое-что интересное. Сифакс, приведи снизу самую избитую девку.

Через мгновение Лаодика, как всегда надменная и безразличная, вошла в каюту. О своей грязи и ранах она, казалось, совершенно не думала. Тридон смерил ее испытующим взглядом, скривился при виде шрамов и сказал:

– А теперь ты должна решить, какая участь постигнет Бомилькара. Ну, пусть так, решай и о его людях. Я вижу, ты умеешь владеть собой, а я таких люблю! Так что решай! Проклятие на этого глупого осла за то, что он так испортил твое тело! Ты мне нравишься. Может, я бы и оставил тебя при себе, если бы не эти шрамы…

– Это со временем пройдет! – спокойно заявила Лаодика. – Возьми меня на пробу!

– Хочешь остаться с нами?

– Хочу! – твердо ответила Лаодика. – Еще много кораблей плавает по морям. Собственность этого вот и ему подобных! Я еще долго смогу мстить!

– Вот ты какая? Ну, хорошо, попробую! А теперь решай, что делать с этими людьми! Посмотрим, как ты судишь и караешь!

Лаодика не раздумывала ни мгновения.

– С этими? Пусть будет по их желанию! Бомилькар любит золото превыше всего. Значит, нужно расплавить золото и влить ему в глотку! Пусть унесет его в Аид!

– Хе-хе, хорошая мысль! Но мы применим лишь первую часть. Пусть напьется, а потом падаль вскроем и золото добудем! Смотрите, как это дерьмо трясется от страха! Дорогой мой, ведь это же золото, твое любимое золото! Ну, хорошо. А другие?

Лаодика говорила холодным, сдержанным голосом, не поднимая глаз:

– Надсмотрщик Меша хорошо владеет кнутом. Любит слышать крик. Приказывает избиваемой выкручивать руки назад. Значит, ему выкрутить руки назад, связать и забить до смерти. Он услышит крик, долгий и умоляющий, как он любит. Свой собственный крик!

– Хе-хе, по твоему телу я вижу, что тебе есть за что мстить! Хорошо! Пусть будет так! А другие?

– Ох, им я дарую жизнь! Пусть идут на весла! До самой смерти!

Тридон медленно кивнул:

– Кто знает, не обрекаешь ли ты этих на более тяжкую участь, чем тех двоих! Но я тебя понимаю! Хорошо! Я утверждаю твои приговоры. Но ты еще не сказала, что делать с твоими подругами и друзьями?

Лаодика подняла веки и твердо, не моргнув, взглянула в глаза пирату. Ответила она лишь через мгновение:

– Делай с ними, что хочешь. Они не заслуживают никакого снисхождения. Они бежали из осажденного города, дали себя обмануть, а в неволе лишь скулили и пресмыкались!

– Но ведь ты бежала вместе с ними? – удивился Тридон.

– Теперь я поняла, что мы совершили! И притом из моих уст никто не услышал жалобы. Впрочем, ты прав! Я заслужила ту же участь, что и они. Делай с нами, что хочешь!

Тридон дернул себя за бороду, но не гневным, а скорее задумчивым жестом. Он медленно покачал головой.

– Нет. Как тебя зовут? Лаодика? Хорошо. Нет, Лаодика, я решил иначе. Ты останешься со мной! В моей каюте. Что будет с тобой дальше, зависит только от тебя! А этих девок я отдам своим людям. Они уже очень изголодались. Когда они ими насытятся, я продам их в первом попавшемся порту. Мужчины останутся на веслах. Я видел там пару старых и толстых. Тех – за борт! Ну, что? Ни о ком не будешь просить?

– Нет, вождь! – Лаодика не опускала глаз. – Ни о ком из них, ни о себе самой!

– Хе-хе, хорошо сказано! Если ты еще и окажешься любовницей по моему вкусу, то, сдается мне, из тебя выйдет настоящий пират!

Бомилькар, о котором, казалось, забыли, начал обретать надежду. Он робко вставил:

– Вождь, владыка морей! Я понимаю… хлопоты, расходы… Могу ли я рассчитывать, что ты отпустишь меня – получив достойный выкуп? У меня есть склады и дома в Египте, на Делосе, на Крите…

– Эта гиена еще жива? – Тридон притворился удивленным. – Эй, Сифакс, топи золото! О, не жалей, так, таланта три-четыре! Ты, девушка, хочешь сама влить ему в глотку этот новейший отвар из саселы, или мне поручить это кому-нибудь из моих людей?

– О, я сама, сама! Сама напою этого пса!

– Ты обижаешь псов, называя его псом! – пробормотал Тридон и повернулся к Керизе.

– А ты, жена моего друга! Может, и у тебя есть какие-нибудь желания!

– Есть, – тихо, глядя почти с жалостью на трясущегося в смертном ужасе Бомилькара, ответила женщина. – Чтобы ты отослал меня в Карфаген!

– В Карфаген? В город, который гибнет? Но это же безумие! Я дам тебе золота, ты сможешь жить безбедно, где пожелаешь! Твой Кадмос не взял свою долю добычи!

– Нет, вождь! Я хочу быть рядом с ним и сражаться, пока защищается Карфаген. Ты ошибаешься, говоря, что он должен пасть! Римляне тоже ослаблены и еле держатся! Мы можем либо их пересидеть, либо попытаться еще раз вступить в бой. Если Гасдрубал не отступит, как в прошлый раз, мы победим!

– Я слышал, что жена Гасдрубала, Элиссар, – львица, – пробормотал Тридон. – А теперь вижу, что таких, как она, больше! Ха, может, и победите! Значит, хочешь вернуться… Но как это сделать? Ваш порт закрыт…

– Отвези меня в ту же расселину, откуда мы выплыли.

– Найдешь?

– Нет… Я знаю лишь, что это где-то близко к кладбищам на Камарте.

– Этого мало. Ты сама говорила, что оно скрыто…

– Я проведу! – с блеском надежды в голосе вставил Бомилькар. – Даруй мне жизнь, и я проведу!

– Молчи! Нас проведет твой вольноотпущенник. Либо добровольно, либо под кнутом, мне все равно! Но, Кериза, помни: я тебя предупреждаю! Лучше выбери себе какую-нибудь страну, куда я тебя отвезу, и будешь жить спокойно.

– Мое место в городе, рядом с Кадмосом!

– Понимаю! – после короткого молчания пробормотал Тридон. – Я отошлю тебя на этой захваченной галере, потому что у меня самого есть другие дела. Хе-хе, это даже будет справедливо, чтобы тебя отвезли те же, кто и похитил! А теперь, Лаодика, займись этим вот, подыхающим от страха Бомилькаром, потом тем надсмотрщиком, и возвращаемся на нашу галеру. Сифакс, ты останешься здесь с несколькими нашими людьми и отвезешь Керизу в Карфаген. Потом отыщешь меня в нашем обычном укрытии на Эгатах. Эй, Оманос, вся ли добыча перенесена на наше корыто? Не забудь про вино! И девок, что покрасивее и менее избиты, расковать и забрать! Здесь останутся только мужчины и эти три, совсем уже ни на что не годные! Сифакс, распределишь их поровну по обоим бортам галеры. Поплывешь медленно, но я знаю, что ты справишься! Ну, золото уже расплавлено? Лаодика, за работу! Ха-ха-ха! Боров падает в обморок от страха! Тьфу!