Текст книги "Город пробужденный (ЛП)"

Автор книги: Богуслав Суйковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

48

– Прорваться нет никакой возможности! – решил через несколько дней Гасдрубал, и Эонос, хмурый и почти больной от отчаяния, вынужден был с ним согласиться. Римляне, работая по ночам, так завалили камнями затопленный ранее флот, что перед входом в порт образовался почти сплошной вал. За этой завесой постоянно дежурили их боевые корабли, на песчаном полуострове стояло лагерем почти пол-легиона, за валом и частоколом были расставлены многочисленные машины.

Гасдрубал возвращался на Бирсу, намеренно сделав крюк через порт. В первой его части, предназначенной для торговых судов, стояло лишь несколько галер: те, что недавно прорвались в город с грузом продовольствия. Во второй части, в военном порту Котон, радовали глаз пятьдесят новых, добротных трирем. Они были построены просто, без обычных украшений, резьбы и росписей, но тем сильнее подчеркивали свое предназначение и грозную мощь.

Это, конечно, были не времена расцвета Карфагена и его владычества на море, когда огромный, круглый бассейн Котона едва вмещал собранный флот, но и сейчас здесь стояла сила весьма значительная.

Тем более значительная и ценная, что флот римлян был по-прежнему рассеян от Греции до Геркулесовых столбов, а под Карфагеном они держали в данный момент лишь двадцать с небольшим галер. Этот флот укрывался во время бури или сильного волнения в Утике, а в хорошую погоду лениво патрулировал порт и пролив, ведущий в Тунесский залив.

Застать врасплох, имея двойное превосходство, и смести римский флот, затем снова воцариться на море, подвозить все, что угодно, отрезать армию Сципиона, атаковать ее на перешейке с четырех сторон одновременно – таковы были мечты Гасдрубала, мечты, которые, казалось, уже близки к осуществлению, когда неожиданный маневр римлян и блокада порта перечеркнули все.

Гасдрубал остановился у воды и смотрел на ровные ряды стоявших на якоре кораблей. На весла были отобраны сильнейшие из римских пленников. Экипажи укомплектованы из рыбаков и моряков, хорошо знающих море. Воинские отряды, расквартированные на побережье и в любую минуту готовые к посадке на борт, были настолько отборными, что лучших не было во всем Карфагене. Вооружение кораблей и каждого отдельного воина было продумано и многократно проверено.

Эонос клялся, что с равным числом римских галер он управился бы за час и не страшится даже значительного перевеса сил у врага. Люди рвались в бой. А тут – все насмарку! Весь огромный, многодневный труд – насмарку!

От круглого острова посреди Котона, что казался одним великолепным букетом, отчалил челн и, подгоняемый тремя парами весел, быстро заскользил по воде. Он направлялся прямо к тому месту, где стоял Гасдрубал. Вождь удивился, узнав в челне тучный, бесформенный силуэт бывшего командующего флотом, Санхуниатона. Эонос не захотел занимать великолепный, уединенный дворец адмирала на острове, и старый вождь остался в своей прежней резиденции, нетронутый, но презираемый, как ненужный хлам. В утешение ему остались запасы вина.

Теперь он пыхтел, кое-как выбираясь на берег. Гневным жестом он велел гребцам отчалить и лишь потом повернулся к Гасдрубалу. Они были даже в родстве и до несчастной войны с Масиниссой жили почти в дружбе.

– Я принес Мелькарту щедрые дары, и он тотчас помог мне, – пыхтел толстяк. – Сижу я у себя, смотрю, что творится, думаю и думаю! И вот – придумал! Ну, я толст, и идти к тебе мне тяжело, так что я все откладывал, а тут мне говорят, что великий Гасдрубал по порту ходит! Да еще и один! Ну, я в челн – и успел!

– Я слушаю тебя, Санхуниатон. Следовало послать за мной, если дело важное!

– А кто я теперь такой, чтобы слать за великим вождем? Я даже не знаю, как тебя величать? Суффет, диктатор, а может, мелек?

– Ах, оставь! Говори лучше, в чем дело!

Моряк огляделся и, хотя поблизости никого не было, понизил голос. Они стояли там, где стены подходили всего на каких-то сорок шагов к набережным военного порта. С другой стороны море омывало почти самое основание стен, и с места, где они находились, был отчетливо слышен плеск волны, разбивавшейся о песок.

– Сципион запер нас в порту, а?

Гасдрубал мрачно кивнул.

– Словно рыбы в садке, а? Только рыбы выбраться не могут, а мы можем!

– Можем? Как это понимать, Санхуниатон? Я не вижу…

– Слишком много у тебя на голове! А у меня… что ж, у меня на голове ничего нет, кроме разве что венка, который я надеваю, когда мне подают кувшин фалернского! Ибо вину нужно воздавать должное почтение! Вот я и сижу, пью и думаю. Этот Сципион придумал штуку, надо ему отдать должное! Так и мы придумаем! Он нас запер, а мы выплывем!

– Как? Куда?

– А вот здесь! – Санхуниатон указал на стену.

– Как это, через землю и стену?

– Ну, точнее – под стеной! А земля… да тут ведь узко! Прокопать можно!

– Но стена! Человек, стена!

– Я все обдумал! С галер снять мачты, срубить эти высокие носы, все, что торчит и мешает. А в стене пробить нишу, до самого последнего, внешнего слоя камней. С моря никто не заметит! Когда ров будет готов, выломать остаток – и море открыто! А римский флот стоит себе спокойно, не остерегается, ведь Карфаген заперт! Если этот твой Эонос не сметет его одним ударом, то он дурак, а тот, кто его назначил, – тоже осел.

Гасдрубал, нахмурившись, смотрел на узкую полоску земли, на мощные, но одинарные со стороны моря оборонительные стены. Внезапно он радостно рассмеялся.

– Клянусь Танит и всеми богами, ты прав! Это можно сделать! Ночью выломаем остатки камней, прокопаем песок перед стенами и на рассвете ударим внезапно! А потом… потом ни один корабль не проскользнет с Сицилии в Утику и лагерь Сципиона! Мы заморим их голодом и передушим, как щенят шакала! Санхуниатон, город будет обязан тебе спасением! Говори, чего хочешь?

– Я? Сейчас – лишь покоя и вина! Но потом, когда ты победишь, потом – да, у меня будет просьба! Дашь мне галеры три-четыре, людей, припасы, все. Хотелось бы перед смертью еще поплавать по морям. Просто так, куда захочется!

– Сколько только пожелаешь! Даю тебе мое слово! Боги, Сципион, верно, обезумеет! Я спешу! Нужно немедленно браться за дело!

– И помни об осторожности! Оцепи город так, чтобы и птица не вылетела! Потому что если римляне заметят, все будет кончено!

– Да, это очевидно! Еще раз благодарю тебя, Санхуниатон! Примешь от меня пару кувшинов греческого вина? С Хиоса?

– Хе-хе, конечно приму, и с благодарным сердцем! С Хиоса, говоришь? Похоже на мое любимое фалернское! Присылай, присылай!

Гасдрубал приказал обставить стены вдоль Мегары самыми верными людьми – римскими перебежчиками из легиона Кадмоса; море стерег Эонос, тройные стены над мысом – Баалханно.

Нигде не было замечено никаких попыток пробраться или подать какие-либо знаки.

И хотя весь город знал о том, что готовится, хотя каждый день толпы добровольцев являлись на работы, – никакая весть не просочилась за стены.

Однако были римляне, которые знали обо всем, – римские пленники, прикованные к веслам на галерах нового флота. Чтобы облегчить работы по пробивке нового выхода из порта, все пятьдесят галер оттащили в одно место и поставили плотно друг к другу. И пока на палубах кипела лихорадочная работа по переоборудованию галер, чтобы они могли как можно легче пройти через готовящийся пролом, но при этом не утратили своей боеспособности, внизу, на скамьях гребцов, разносился горячий шепот, шли сговоры, произносились клятвы. В тихие ночи шепот, брошенный в отверстие для весла, словно сонный вздох, был слышен на соседней галере и облетал весь флот.

Даже кнуты надсмотрщиков в это время свистели над гребцами не так часто, как обычно, словно экипажи, заранее уверенные в победе, дали поблажку и рабам.

День, назначенный для вылазки, был указан предзнаменованием в храме Молоха – восьмой день месяца Сиван. Предсказание на этот день было благоприятным, божество милостиво приняло жертву из десяти военнопленных, и верховный жрец решительно настаивал на этом дне как на самом лучшем.

Жрецы Мелькарта тут же выступили с возражениями. Да, восьмой день месяца Сиван хорош! Но только восьмой! Седьмой – очень плох, а девятый и вовсе сулит несчастья. А как определить день великого замысла? Чтобы ударить на рассвете, неожиданно, нужно начать крошить последний слой камней в проломе уже к вечеру. Перетаскивание галер через узкий ров и пролом тоже займет много времени, начать нужно до полуночи. Так будет ли началом операции момент удара или момент выхода в море первого корабля? А это наверняка произойдет еще седьмого дня месяца, а этот день плох, плох, плох!

Два хороших дня подряд будут лишь в середине месяца, так что поход следует отложить.

Жрецы Молоха горячо возражали, доказывая правоту своих предсказаний, пока Гасдрубал не прервал спор. Началом действия будет удар по римскому флоту, а он произойдет восьмого дня месяца Сиван, в день благоприятный. Что до остального, пусть жрецы приносят какие хотят жертвы, пусть возносят молитвы всем богам, это их дело. Он, Гасдрубал, своего решения уже не изменит!

– Я боюсь! – с тревогой выслушала Элиссар признания мужа. – Я боюсь! Этот Сихакар… ты ведь знаешь его! А жрецы Мелькарта, хоть и не так учены, все же честны!

– Но они сходятся в одном: завтрашний день хорош! Значит, завтра мы ударим! Послезавтра предзнаменования могут быть наихудшими, но это нас уже не будет волновать! К тому времени все будет кончено! О, Элиссар, подумай: мы сметем римский флот, отрежем Сципиона с его армией! Победа! Наверняка победа! У Рима нет другой армии, которую он мог бы прислать на помощь! Все силы в Македонии и в Иберии! Сейчас – лучший момент!

– Я боюсь! – тихо повторила Элиссар. Но как только спустились сумерки, она поспешила вместе с мужем в порт. Луна заливала все обильным зеленоватым светом, и можно было работать свободно, без факелов.

– На море пусто, вождь! – Эонос, с огромным усилием воли заставляя себя сохранять спокойствие, докладывал Гасдрубалу. – С дозорной вышки на мысу мне сигналили дымом, как было условлено, что на закате на всем горизонте не было видно ни одного корабля. Последний прошел от Утики к лагерю сразу после полудня. У лагеря за проливом стоят на якорях двадцать три галеры. Их уже ничто не спасет!

– Так и будет! А теперь – начинать!

Он удивился, увидев, что жена сбрасывает с плеч легкий плащ, но лишь крякнул, ничего не сказав. А Элиссар спокойно сошла со стены и смешалась с добровольцами, уже ожидавшими в прокопе начала последних работ. Земляной вал, укрепленный столбами и обшивкой, еще сдерживал напор воды из порта, а на другом конце чернел неровный контур пролома в стене. Лунный свет лишь начинал проникать туда.

– Со стороны моря ров готов?

– Полностью закончен прошлой ночью. Проплывая мимо, этого не разглядеть. Но, вождь, там мелко! Галеры должны быть легкими, пустыми!

– Они не берут ничего, кроме людей! Гребцы и экипаж отборные, хоть и немногочисленные! Пройдут! Теперь – ломать стену!

В черной пасти пролома мощно и решительно ударили о камни железные ломы. Посыпались мелкие, отчетливо видимые искры.

– Сверху! Ломать сверху! – напомнил Эонос, просовывая голову в тень.

Ему ответили слегка нетерпеливые голоса:

– Знаем, знаем! Берегись!

Первый камень упал сзади и покатился по прокопу. Сквозь пролом внезапно блеснуло усыпанное звездами небо.

Проворные руки тотчас же подхватили камень и принялись передавать его наверх, на край рва, а потом дальше, чтобы не мешал. За первым обрушился второй, третий с плеском упал наружу, в короткий канал со стороны моря, следующие стали отламываться все легче и быстрее.

Элиссар даже пригнулась, когда сосед по цепочке подал ей первый камень, но, стиснув зубы, удержала тяжесть и полуоборотом передала его в чьи-то следующие, жадно подставленные руки. Потом второй, третий, все больше и больше. Боль в пояснице и плечах, усталость, от которой прошибал холодный пот, вскоре притупили мысли и чувства. Она сжимала губы, чтобы не дышать громко, и лишь одна мысль упорно и назойливо возвращалась: «Заслуга – строить! А у нас заслуга – помогать разрушать! Помогать разрушать! Помогать… долг! Разрушать!»

Сквозь проломленную стену морская вода сначала начала просачиваться мелкими, быстро растущими ручейками, пока не хлынула вспененной волной. Она тотчас же заполнила ров, мутная, взбаламученная, в лунном свете почти черная. Теперь началась самая трудная часть работы – убирать из пролома оставшиеся камни, оказавшиеся под водой, и разрывать насыпь со стороны порта. Несколько десятков добровольцев уже сбрасывали туники и, набрав в грудь воздуха, прыгали в воду.

Элиссар, задыхаясь, с дрожащими от напряжения ногами и руками, выбралась из толпы. Она медленно поднялась на стену, откуда ее муж руководил работами.

– Смотри! – почти радостно приветствовал он ее. – Смотри на звезды! Уже скоро полночь! Первая галера выйдет в море в благоприятный день! Втройне благоприятный!

– Но не будет ли это слишком поздно? Разве римляне не заметят? Ты ведь рассчитывал, что к рассвету все галеры будут уже за проломом!

– Так и будет! Увидишь! Впрочем, смотри! Уже готовятся!

И в самом деле, весь флот тронулся с места и подошел вплотную к прокопу. Во главе плыла галера Эоноса, за ней, одна за другой, остальные. Все без высоких носов, без мачт, без надстроек.

– Для дальнего похода не годятся, но чтобы налететь на римский флот и разгромить его – превосходны. Смотри, уже начинают проходить!

Галера Эоноса подошла вплотную к прокопу и как можно плотнее прижала весла к бортам. Все было готово: десятки длинных багров тотчас же вцепились в борта, и толпа добровольцев на обоих берегах рва с воодушевлением потянула галеру. Через мгновение ее нос погрузился в темноту пролома.

Элиссар перегнулась через зубцы. Внешняя сторона стены уже тонула в тени, пролом обозначался на целине пятном еще более глубокой черноты. На его фоне что-то замаячило, шевельнулось, и почти без шума внезапно выскользнула галера, подталкиваемая теперь длинными шестами.

Вид этого корабля, внезапно вынырнувшего из тени стен, был так необычен, что Элиссар даже вздрогнула. С нервным смехом она повернулась к мужу.

– Если бы какой-нибудь римлянин мог это видеть, он бы, верно, умер от ужаса! Галеры выходят из стены! Все кабиры, должно быть, на стороне Карфагена!

– Они не могут видеть, – трезво оценил ситуацию Гасдрубал. – Нас здесь прикрывает изгиб берега. Они увидят флот, лишь когда он выйдет в открытое море.

Галеры выходили одна за другой и тут же выстраивались в боевой порядок. Шестнадцатая по счету на миг застряла – нос у нее был срублен слишком низко и задел свод пролома, – но с этим быстро справились; на одной из последних гребцы без приказа подняли весла, упираясь ими в стены узкого прокопа, но кнуты надсмотрщиков тут же заставили их подчиниться. Наконец, в тот миг, когда восток уже начал светлеть, возвещая скорое появление солнца, – последний, пятидесятый корабль занял свое место в конце строя.

– Танит благословила! – серьезно произнес Гасдрубал. – Теперь пусть Баал-Шамайн хранит наш флот!

Они двинулись прямо на восток, словно навстречу восходящему солнцу. Оно показалось, огромное, красное, на короткий миг милостивое и позволяющее смотреть прямо на себя, но быстро разгорающееся и уже недосягаемое для взгляда. С выступа стены, на который взошел Гасдрубал с женой и штабом, длинный ряд карфагенских галер черными силуэтами рисовался на фоне неба.

– Их уже видят в римском лагере! Смотри, одна галера двинулась! Но это бесполезно! Теперь им не уйти!

– Что они могут сделать? Скажи, что они еще могут сделать, чтобы спастись? – лихорадочно допытывалась Элиссар.

– Они могут погибнуть в бою, чтобы спасти честь! Могут покинуть корабли и бежать на сушу, чтобы спасти жизнь. Могут попытаться бежать, хотя для этого уже поздно. Могут выброситься на прибрежный песок в надежде, что наши галеры побоятся подойти!

– И могут сдаться! – подсказал кто-то из окружения вождя.

Элиссар гневно обернулась. Она ответила порывисто, словно сама была задета этим подозрением.

– Нет, этого они не могут! Нет, никогда!

Гасдрубал прикрыл глаза рукой от блеска солнца и внимательно следил за движением флота. В чистом воздухе были видны даже вспышки капель воды, падающих с мерно работающих весел.

– Теперь они должны повернуть на юг. Сорок галер в линии, десять – во второй. Римляне могут попытаться прорваться смелым ударом. Да, вот они поворачивают. Отлично, так, теперь…

Он умолк и гневно нахмурился. Маневр флота был далек от совершенства. Линия галер начала ломаться. Одни плыли дальше, на восток, другие поворачивали, на некоторых весла начинали работать неровно, то сталкиваясь, ломаясь, то замирая совсем.

– Что это? Мелькарт, ты принял жертвы! Клянусь всеми богами, что это?

Гасдрубал сорвал с головы легкий, круглый шлем и в исступлении швырнул его себе под ноги.

– Обезумели! Потеряли головы! В такой момент! На крест! Эонос, командиры галер – на крест! Скорее, псы подлые! Ох, скорее, пока те не опомнились! Скорее! Скорее, друзья, братья, надежда наша! О, Танит, дай им опомниться!

Но сумятица во флоте нарастала. Некоторые галеры кружились на месте, другие плыли зигзагом, сталкиваясь с соседями, большинство стояло неподвижно, в хаосе и беспорядке.

Гасдрубал со стоном отвернулся, прислонился спиной к стене и полным отчаяния взглядом уставился на золотящийся в солнце высокий храм Эшмуна на Бирсе. Он побледнел, губы его дрожали, глаза запали, как у тяжелобольного. Он дышал прерывисто, мучительно.

– Римляне покидают свои корабли! У них сумятица еще больше, чем у нас! – кричал какой-то оптимист, высунувшись за зубцы.

Элиссар бросила лишь короткий взгляд в ту сторону и взяла мужа за руку.

– Это правда! Кажется… кажется, они не собираются нападать!

Гасдрубал не шевельнулся, не повернул головы.

– Галера Эоноса идет! Поворачивает! За ней две… нет, три! Начинают строиться! Да, да, начинают плыть!

– Он атакует? – Гасдрубал не смел сам взглянуть на море, его взгляд был прикован, с величайшим усилием, к крыше великого храма. Словно силой воли, напряженной до последних пределов, он связывал судьбы города с волей и милостью божества. Он сжал руку жены, но оба этого не чувствовали.

– Они… атакуют?

Элиссар долго не отвечала. Наконец она превозмогла себя, хотя голос ее был сорванным и беззвучным.

– Поворачивают! Да, уже видно… Поворачивают к городу! В беспорядке. О, боги! Что… что случилось?

– Все потеряно! – прошептал Гасдрубал дрожащим голосом старика. Голова его упала на грудь, губы невнятно что-то бормотали.

Он не видел, как флот поспешно возвращался к пролому, как галеры одна за другой, уже снова в порядке и слаженно, протискивались через прокоп внутрь порта. Не видел, как Эонос, до последнего прикрывая отступление своего флота, вошел последним и встал в проломе, заслонив его своим кораблем. Лишь когда молодой флотоводец тяжело взошел на зубцы и встал перед ним, он поднял голову. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза, оба бледные, с безумием разочарования и отчаяния на лицах.

– Что это было? – с трудом прошептал Гасдрубал.

– Казни меня! – глухо ответил Эонос.

– Что это было? – повторил вождь.

– Бунт рабов на веслах, вождь! Эти римские псы как-то сговорились. Отказались повиноваться! Набросились на надсмотрщиков, устроили столкновения и сумятицу.

– Говори! – глухо бросил Гасдрубал, когда Эонос на миг умолк.

– Это все! Бунт мы подавили, но из гребцов в живых не осталось никого. Солдатам пришлось сесть за весла. А экипажи были малочисленны. Я мог либо плыть, либо сражаться на месте, если бы римляне ударили. Но это означало бы гибель обездвиженного флота! Я приказал повернуть назад!

– Чего ты теперь ждешь?

– Твоего приговора и смерти! Я заслужил!

– Мы оба ошиблись! Вместо рабов нужно было призвать добровольцев из народа! Мы все еще мыслим по-старому! Народ, нужно верить в народ! Еще можно все исправить! Созывай людей! Сажай на галеры добровольцев и плыви снова! Изо всех сил! Немедленно! Ты еще успеешь!

– Уже слишком поздно! – вмешалась Элиссар, хватая мужа за плечо.

Он взглянул на море и снова опустил голову.

– Да, уже слишком поздно! Последний шанс упущен!

Из-за мыса показались римские галеры, плывшие быстро, но в добром порядке, вслед за отступающим пунийским флотом. При виде пролома в стене, запертого неподвижным кораблем, римляне замедлили ход, описали круг, внимательно все осмотрели. И поняли.

И когда двадцать их галер начали медленно кружить перед новым выходом из порта, остальные поспешно разошлись в разные стороны. К Утике, к Сицилии, к Клупее.

– Теперь они врасплох себя застать не дадут! А выходить из такого узкого прохода поодиночке, прямо на целый флот, – верная смерть! – пробормотал Эонос.

– Мы упустили такой шанс! – медленно, с отчаянием произнес Гасдрубал. – Мы упустили последний шанс!