Текст книги "Вирус убийства"

Автор книги: Барри Мейтланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Время уже перевалило за восемь вечера, когда они закончили работать с Эрролом. Перекусив на скорую руку в столовой, Кэти и Гордон вернулись в офис, чтобы сопоставить его показания с полицейскими интервью, взятыми у пациентов и сотрудников клиники. Им не потребовалось много времени, чтобы получить подтверждение своим мыслям.

– Бимиш-Невилл уехал из магазина около пяти пятнадцати, никак не позже пяти двадцати пяти, – заключила Кэти. – До клиники ехать минут десять, но его никто не видел до тех пор, пока он не объявился в столовой за обедом около шести тридцати. У него было достаточно времени, чтобы отыскать Петроу и вступить с ним в конфронтацию.

– Так вы думаете, что это сделал он?

– А почему он нам лгал? Я вам вот что скажу: хорошо было бы удостовериться, что у него секреторная группа «АВ». Если это так, то он у нас в кармане. Такая группа только у двух процентов населения. Вы понимаете, Гордон? Только у двух процентов! – Кэти сверкнула глазами. – Неудивительно, что он не хотел передавать нам свой микроавтобус на экспертизу. Надо будет сказать экспертам, чтобы уделили повышенное внимание поискам его отпечатков пальцев в салоне.

– Хотите переговорить с ним сегодня вечером?

Кэти заколебалась и посмотрела на часы. Они с Гордоном безотлучно находились на работе вот уже четырнадцать часов.

– Никуда он не денется, – сказала она. – Мы побеседуем с ним завтра утром. – Она улыбнулась и добавила: – Расслабьтесь и насладитесь заслуженным успехом, Гордон. Вы хорошо сегодня потрудились.

Он ответил ей смущенной улыбкой.

Они встретились рано утром, но Кэти пришлось ждать, чтобы выяснить, как обстоят дела с микроавтобусом. Было девять тридцать, когда ей удалось дозвониться до сержанта, который отвечал за исследование. Разговаривая с ним, Кэти нетерпеливо постукивала кончиками пальцев по телефонному аппарату.

– Они вернули автобус вчера вечером, Гордон. Теперь сортируют отпечатки пальцев. Сержант сказал, что им потребуется для этого несколько часов, но мы их ждать не станем. Поехали, Гордон.

Когда она поднялась с места и потянулась за пальто, в комнату вошел Таннер. Это была их первая встреча после совместного посещения храма, и, когда она его увидела, у нее внутри все сжалось. Таннер проигнорировал ее и заговорил с Гордоном:

– Куда собираетесь?

Гордон заколебался и повернулся было к Кэти в надежде, что она ответит на этот вопрос за него. Поскольку Кэти продолжала хранить молчание, он сказал:

– В Стенхоупскую клинику, сэр.

– С какой целью?

Гордон снова посмотрел на Кэти: казалось, он не понимал, что происходит. Но Кэти промолчала и на этот раз.

– Э… мы хотим еще раз проинтервьюировать директора, сэр. Похоже… – он в смятении подыскивал нужные слова, – похоже, он лгал нам во время первого интервью.

Таннер некоторое время смотрел на него в упор, потом рявкнул: «Ко мне в офис!» – после чего повернулся и вышел из комнаты.

Гордон вопросительно посмотрел на Кэти. Она пожала плечами и повесила свое пальто на вешалку.

– Я допустила ошибку, Гордон. Надо было ехать к директору вчера вечером.

В кабинете Таннера они уселись лицом к начальству, отделенные от него поверхностью письменного стола. Кабинет был загроможден файлами с делами и заставлен ящиками с различной документацией. Таннер прикурил сигарету и нетерпеливо пыхнул дымом из угла рта. Стоявшая рядом с телефоном пепельница, несмотря на ранний час, была уже наполовину заполнена окурками.

– Ну, рассказывайте, – велел он.

– О чем, сэр? – спросил Гордон.

– Обо всем. От начала и до конца.

Гордон молчал, выдерживая паузу, а потом, когда заговорила Кэти, с облегчением перевел дух. Хотя говорила Кэти, Таннер продолжал смотреть на Гордона, время от времени выпуская в его сторону струйку дыма, как если бы это Гордон произносил те слова, которые выходили из уст его напарницы.

Кэти в деталях рассказала о ходе расследования за последние три дня. Голос ее был начисто лишен каких-либо эмоций, что тревожило Гордона ничуть не меньше странного пристального взгляда Таннера. Когда Кэти закончила повествование, Таннер, продолжая гипнотизировать взглядом Гордона, сказал:

– Ваши письменные рапорты – полное дерьмо.

Гордон потупился. Кто, в самом деле, должен отвечать на этот выпад? Он?

– Я хочу, чтобы вы их переписали и составили детальный письменный отчет о ходе расследования. Прежде чем начнете предпринимать что-либо иное.

– Но, сэр, – запротестовала Кэти, – наши рапорты не так уж и плохи, особенно если учесть, что они составлялись вчера. Мы перепишем их позже, а теперь нам представляется делом первостепенной важности немедленно допросить Бимиш-Невилла.

– Вы будете делать то, что я сказал.

Гордон было заколебался, но потом высказал предложение:

– Я перепишу оба рапорта, Кэти. А вы можете взять с собой кого-нибудь другого из наших.

– Даулинг, вы сонная тетеря… – Голос Таннера звучал приглушенно и угрожающе. – Оставьте ваши чертовы предложения при себе и делайте точно так, как я сказал. Вы оба.

Им казалось, будто их за какую-то провинность оставили в школе после уроков. Они сидели как прикованные за противоположными концами своего стола, в то время как люди беспрепятственно входили и выходили из офиса. Кэти писала отчет от руки; Гордон двумя пальцами печатал на машинке свой. Кэти была бледна и от злости плотно сжимала губы.

Они закончили писать отчеты вскоре после одиннадцати и по пути в офис Таннера сделали с них копии, воспользовавшись стоявшим в коридоре копировальным аппаратом. Таннер небрежно швырнул их доклады на поднос для бумаг.

– Сегодня состоится конференция старших офицеров по поводу этого расследования, – заявил он.

– Что состоится? – переспросила Кэти.

– Конференция старших офицеров, – повторил Таннер. – Это новое слово в регулировании процедуры дознания. Мы получили по этому поводу меморандум два месяца назад. Надеюсь, вы читаете меморандумы, которые нам пересылают? Там говорится о необходимости ознакомления старших офицеров с наиболее значительными делами. А также о необходимости оказывать помощь молодым детективам в расследовании особенно щекотливых случаев.

– Помощь? – Кэти смотрела на него во все глаза. – Но нам помощь не требуется.

– Это не согласуется с установившейся точкой зрения, сержант. – Он поднял глаза и впервые за это время посмотрел ей в лицо. – Никак не согласуется.

Она с шумом втянула в себя воздух.

– Когда… когда в таком случае состоится эта конференция?

– Я же сказал – сегодня. Не беспокойтесь. Вы тоже будете приглашены.

– А что нам делать до начала конференции?

– Ничего. Сидеть у себя в офисе и ждать.

Около часа дня Кэти при посредстве одного из секретарей связалась с офисом Таннера и получила разрешение отлучиться на ленч. Когда они с Гордоном вернулись в свой офис, их ожидала прикрепленная к двери отпечатанная на машинке телефонограмма, из которой явствовало, что конференция состоится в три часа дня в одном из небольших конференц-залов – комнате 407. Без четверти три прибыло новое распоряжение, где говорилось, что конференция переносится на час и будет проводиться в комнате 518. В три пятьдесят они взяли свои папки, поднялись на пятый этаж и обнаружили, что комната 518 находится рядом с секретариатом заместителя главного констебля. Секретарша Лонга провела их в пустую комнату, предложила чаю, от которого они отказались, и вышла, прикрыв за собой дверь.

В четыре пятнадцать секретарша вернулась и сказала, что встреча будет проходить в личном офисе заместителя главного констебля. Когда секретарша подвела их к офису, его дверь, выходившая в помещение секретариата, распахнулась, и Кэти, к большому своему удивлению, узнала доктора Бимиш-Невилла, сидевшего в кабинете и разговаривавшего с каким-то человеком, которого она не видела. Еще один человек, которого Кэти не смогла идентифицировать, стоял рядом с доктором и смотрел на него сверху вниз. Это был высокий, плотного сложения мужчина с седыми волосами, одетый в серебристо-серый деловой костюм. Он поглядывал на доктора с каменно-спокойным выражением лица, и Кэти неожиданно пришло в голову, что она это лицо уже где-то видела. Возможно, это был адвокат. Мужчина сказал своим собеседникам что-то, чего Кэти не разобрала, взял со стола портфель и вышел из комнаты, смерив по пути Кэти холодным взглядом.

Когда они вошли в комнату, Кэти поняла, что Бимиш-Невилл разговаривал с заместителем главного констебля. Рядом с ним сидел инспектор Таннер.

Лонг жестом предложил вошедшим присесть и подождал, пока секретарша закроет за собой дверь. Стулья были мягкие и низкие, предназначенные для неформального общения за кофейным столом. Однако именно это обстоятельство вызывало у Кэти чувство дискомфорта.

– Думаю, сегодня на минутах экономить не стоит, – начал Лонг. – Мы собрались здесь, чтобы обсудить ход расследования самоубийства Алекса Петроу, которое имело место в Стенхоупской натуропатической клинике в не установленное точно время в ночь с 28 на 29 октября. Цель данной встречи – устранение известного смятения в умах, возникшего в связи с некоторыми аспектами этого дела.

Кэти не намеревалась вмешиваться в разговор, не выяснив досконально, какое направление примет эта встреча, но вступление, с которым обратился к присутствующим Лонг, ее покоробило.

– Сэр, – перебила она Лонга, – если мы собрались здесь, чтобы обсудить ход расследования и некоторые аспекты этого дела, то присутствие на данном совещании доктора Бимиш-Невилла представляется мне совершенно неприемлемым.

Лонг поднял на нее глаза словно для того, чтобы она могла оценить степень испытываемого им недовольства и раздражения, после чего снова опустил их в лежавшие перед ним бумаги и некоторое время молчал. Казалось, он хотел, чтобы установившаяся тишина отрезвляющим образом подействовала на некоторые горячие головы, находившиеся в комнате.

– Доктор Бимиш-Невилл, – произнес он наконец тихим голосом, – выразил желание сделать заявление, которое, как он надеется, в значительной степени прояснит ситуацию. В этой связи мне бы хотелось заметить, что наша задача – не только стремление развеять туман вокруг этого дела, но и достичь скорейшего разрешения проблемы. Полагаю, это согласуется и с вашими намерениями, сержант?

– Так точно, сэр.

– Очень хорошо. Теперь, быть может, доктор повторит детективам все то, что он сообщил ранее мне и инспектору Таннеру?

Бимиш-Невилл некоторое время молчал, прикрыв веками глаза, потом дернул носом и согласно кивнул.

– Благодарю вас, заместитель главного констебля. Я очень рад, что мне представилась возможность уладить это дело. – Его голос постепенно набирал силу. – В этой связи я должен признать, что испытываю по этому поводу известное смущение. Я и представить себе не мог, что этот случай – несомненно, трагический по сути, но простой как выеденное яйцо, – будет столь усложнен и раздут… хм… до масштабов серьезного уголовного расследования. – На мгновение его лицо озарилось печальной болезненной улыбкой. – По мере того как оно разворачивалось перед моими глазами, обычная человеческая трагедия трансформировалась в некий вселенский кошмар. Мир в умах десятков людей, за которых я несу ответственность, а также покой и стабильность клиники оказались под угрозой. Я попытался спустить это дело на тормозах, но теперь понимаю, что совершил ошибку, так как тем самым поставил и себя, и членов обслуживающего персонала клиники в двусмысленное положение. В настоящее время мне бы хотелось снять возникшее между нами недопонимание и помочь привести это дело к простейшему разрешению, каковому, кстати сказать, следовало отдать предпочтение в первый же день расследования.

Он откашлялся, прочищая горло, поудобнее устроился на стуле и устремил свой гипнотический взгляд на Кэти.

– В первоначальном интервью с вами, сержант, я пошел на известные упрощения, которые в ретроспективе оказались контрпродуктивными. Сейчас я ясно это вижу, хотя в свое время мне представлялось более благоразумным скрыть некоторые факты, которые могли бы запятнать безупречную во всех остальных отношениях репутацию Стенхоупской клиники. К примеру, тот факт, что Джеффри Парсонс и я не вызвали полицию сразу после того, как мистер Парсонс обнаружил тело Алекса Петроу. По моему настоянию – это целиком и полностью моя вина – мы затянули с вызовом, чтобы, так сказать, несколько подправить и даже приукрасить обстоятельства обнаружения тела, каковые, откровенно говоря, были самого неприятного и компрометирующего свойства.

Кэти подумала о том, что этот человек отлично умеет продавать свой товар. Он был чрезвычайно убедителен, расписывая его достоинства, и использовал все, что имелось в его природном арсенале – голос, руки, тело и, конечно же, глаза, – чтобы завладеть вниманием аудитории и заставить ее ему довериться. Все его фразы были тщательно составлены и заготовлены заранее, но произносились с большим чувством, создававшим иллюзию спонтанности, а также впечатление, что они идут от сердца.

– Когда мы нашли Петроу, он был одет – я даже затрудняюсь назвать это одеждой – в весьма странный костюм, состоявший из полосок кожи, кожаных поясков и всего такого прочего. Это определенно имело некий извращенный эротический смысл – его гениталии были открыты всем взглядам, хотя должен признать, что такого рода мысли пришли нам в голову далеко не сразу. Зрелище, прямо скажем, было довольно гротескное; подобный эффект еще больше усиливала надетая на голову черная кожаная шапочка-маска, полностью скрывавшая его лицо. Из-за этого мы поначалу даже не поняли, кто именно висит в петле.

В тот момент я почувствовал, что мы просто не можем оставить его в подобном неприглядном виде. Это вполне объяснимо, стоит только подумать о потрясении, которое испытала бы его семья, а также о позоре, который подобный шокирующий антураж мог бы навлечь на клинику, если бы об этом пронюхали репортеры из дешевых таблоидов. И я решил, что мой долг – попытаться спасти его репутацию, а заодно и репутацию нашей клиники, уж коли мы не смогли спасти его жизнь. Мистер Парсонс и я опустили тело на пол и сняли с него все вещи. В кармане его спортивного костюма, который лежал на полу рядом со спортивными туфлями, я нашел ключи от комнаты, вернулся с ними в большой дом и поднялся в его жилище, чтобы выяснить, не оставил ли он какой-нибудь записки. Таковой не оказалось, но я нашел там предметы, которые, по моему разумению, следовало оттуда изъять. Там находились несколько порнографических журналов – немецких, как мне представляется, – а также картинки с изображениями людей в одежде вроде той, в которую был облачен мистер Петроу, когда мы его нашли. Я сгреб все это в кучу и засунул в спортивную сумку, найденную мной в комнате. После этого я вернулся в храм, где оставался мистер Парсонс, охранявший тело. Мы переодели труп Петроу в спортивный костюм и туфли и снова подвесили его к решетке – примерно в том положении, в каком его обнаружили. Это была неприятная работа, и мы торопились – хотели покончить с ней как можно быстрей. Я упаковал все инкриминирующие материалы в сумку, которую мы положили в багажник моей машины с тем, чтобы избавиться от них при первом же удобном случае. К примеру, во вторник, когда приезжает мусоровоз, забирающий у нас отходы. Потом я вернулся в большой дом и позвонил в полицию.

Он замолчал и окинул пронизывающим взглядом свою маленькую аудиторию.

– Я понимаю, что мы были не правы, когда делали все это. Однако мне кажется, что любой порядочный человек понял бы мотивы, которыми я руководствовался, и, возможно, при подобных обстоятельствах сделал бы то же самое.

Кэти заметила, как при этих словах заместитель главного констебля с глубокомысленным видом кивнул. Выражение лица Таннера не изменилось ни на йоту.

Бимиш-Невилл заговорил снова:

– Это еще не все. За день до этой трагедии я узнал, что мистер Петроу, возможно, проносит в клинику наркотики для собственных нужд. Вы можете себе представить, какой шок я испытал, когда получил об этом известие. Главной целью нашей клиники является продвижение и распространение натуротерапии, то есть избавление человека от приема всякого рода лекарственных и химических препаратов. Даже мысль о том, что кто-то может проносить в это здание наркотики, казалась мне кощунственной. Когда в воскресенье утром я открыто обвинил в этом Петроу, он, представьте, не стал ничего отрицать и даже не раскаялся в содеянном. Во многих отношениях этот человек был наивным, как ребенок, и то, что он занимается противозаконными вещами, волновало его мало. Кроме того, он сообщил мне имя человека, снабжавшего его наркотиком, который он называл «увеселителем». Я связался с этим человеком и во второй половине дня в воскресенье отправился на встречу с ним. Хотел сказать ему, чтобы он прекратил снабжать наркотиками Алекса – да и вообще кого-либо из обслуживающего персонала клиники.

И снова я провинился перед вами, сержант. Опустил кое-какие подробности, когда рассказывал о своих передвижениях во второй половине дня в воскресенье. А все потому, что не хотел давать повода обвинить своего мертвого сотрудника в еще одном… хм… неблаговидном деянии. Но до сего дня мне не приходило в голову, что обе эти эскапады Алекса Петроу могут быть как-то связаны… что его странный костюм, в котором его обнаружили в храме, и его случайная смерть через повешение могут быть следствием воздействия на него наркотиков.

В связи с этим, сержант, мне бы хотелось принести вам свои самые искренние извинения. Аналогичные извинения со своей стороны я уже принес заместителю главного констебля. За то, что мои метания и необдуманные поступки так усложнили и затянули следствие. Но как я уже сказал вначале, я и помыслить не мог, что столь очевидный случай самоубийства вызовет столь серьезное полицейское расследование, которое будет проводиться в весьма… хм… настойчивой манере.

Он откинулся на спинку стула и выразительно посмотрел на Лонга, который ответил на его взгляд кивком.

– Благодарю вас, доктор, – пробормотал Лонг. – Полагаю, вы рассказали достаточно и можете этим ограничиться. Есть что-нибудь, о чем бы вы хотели спросить у доктора, прежде чем он уйдет, сержант?

Кэти было заколебалась, но потом, посмотрев на Бимиш-Невилла в упор, бросила:

– Вы и Петроу были любовниками, доктор?

Таннер фыркнул, Лонг, заикаясь, что-то забормотал себе под нос, у Бимиш-Невилла изумленно расширились глаза.

– Можете не отвечать, – быстро сказал Лонг, овладевая собой и поднимаясь на ноги. Подхватив Бимиш-Невилла под руку, он вывел его из кабинета.

Кэти сидела без движения, чувствуя себя как оплеванная.

Лонг, вернувшись, уселся на стоявший за его рабочим столом высокий стул, тем самым как бы вознесясь над Кэти и Гордоном на дюжину дюймов. В следующее мгновение он прикоснулся своими розовыми холеными пальцами к лежавшим перед ним на поверхности стола двум папкам. Одна содержала документы по делу Петроу, другая – бумаги из отдела по персоналу.

Чувство нереальности происходящего, овладевшее Кэти с тех пор, как она увидела в кабинете заместителя главного констебля доктора Бимиш-Невилла, все усиливалось по мере того, как Лонг произносил монолог, не имевший, казалось, никакой видимой связи с делом Петроу. Вслушиваясь в его слова, чтобы отыскать в них ключ, который помог бы ей осознать происшедшее, Кэти поймала себя на мысли, что теряет всякое представление об их смысле. Некоторые фразы Лонг выделял интонацией, но Кэти никак не могла взять в толк, как все эти «практические достижения», «квалифицированная процедура дознания», «своевременный аудит», «желаемый результат» и «правовые цели» соотносятся с трупом молодого человека, который был обнаружен посреди ночи в крипте совершенно пустого храма с петлей на шее, в черном кожаном колпаке на голове и с пятнами спермы на ногах. Только когда она услышала слова «курсы повышения квалификации», в голове у нее прозвучал какой-то сигнал, подозрительно напоминавший сигнал тревоги.

Неожиданно она поняла, что Лонг все-таки говорил о деле Петроу. «Инспектор Таннер и я удовлетворены, однако, тем фактом, что картина событий, воссозданная доктором Бимиш-Невиллом, обеспечивает полное и адекватное объяснение обстоятельств смерти его служащего».

Кэти попыталась ухватиться за нечто знакомое, осязаемое, забрезжившее перед ней в непроницаемой мгле напущенного Лонгом словесного тумана.

– А вот я этим не удовлетворена, сэр. Доктор Бимиш-Невилл в своем выступлении солгал нам как минимум по четырем пунктам. Относительно изъятия ключей у трупа, относительно обыска в комнате Петроу, относительно его передвижений в воскресенье и его действий после обнаружения трупа. Все его показания по этим пунктам ненадежны и не заслуживают доверия. Они ни в коем случае не воссоздают полной, а уж тем более адекватной картины смерти Петроу. Представляется почти невероятным, что Петроу умер в одиночестве. А если принять во внимание ту активность, которая была продемонстрирована в плане заметания следов происшедшего, сомнительно, что его смерть может быть причислена к разряду случайных; скорее это убийство. Кроме того, полученные нами данные судебной экспертизы…

– Инспектор Таннер уже обсудил данные экспертизы с судмедэкспертом, сержант… – Лонг неожиданно сделал паузу, пожалев о вырвавшихся у него сердитых словах, так как осознал, что его спровоцировали на объяснения. Его пальцы с силой стиснули зеленую папку. – Позвольте наконец внести в это дело ясность, сержант. У меня складывается впечатление, что вы меня совершенно не слушали. Между тем я недвусмысленно дал понять, что для меня несущественно, до какой степени вас удовлетворяют объяснения доктора Бимиш-Невилла. В настоящее время представляется куда более важным то, насколько мы удовлетворены вашими методами.

Он вздохнул, переводя дух. Его пальцы, сжимавшие папку, немного ослабли.

– Инспектор Таннер получил от меня указание немедленно закрыть это дело и составить рапорт для передачи коронеру. Вы же и детектив-констебль Даулинг получите другие задания. Вам, кроме того, предстоит прослушать курс по следственному делопроизводству и общественным отношениям. Ну а теперь… теперь вы можете отправляться в распоряжение инспектора Таннера. Он закончит брифинг. Надеюсь, что мне об этом деле больше слышать не придется.

Потрясенные и сраженные словами заместителя главного констебля, Кэти и Гордон поднялись и вслед за Таннером вышли из кабинета. Они проследовали по коридору, спустились в лифте на второй этаж и вошли в офис инспектора.

Таннер сел за стол, закурил сигарету и жестом предложил подчиненным садиться. Затем вопросительно посмотрел на Кэти:

– Полагаю, вы все себе уяснили, сержант?

– Не могу этого сказать, сэр, – осторожно начала Кэти. – К примеру, я не представляю, как можно закрыть дело без участия детективов, которые его расследовали, а стало быть, знакомы с ним лучше, чем кто бы то ни было. Я не могу понять, как старший полицейский офицер, который сам проходит свидетелем по этому делу, а также участвует в финансировании учреждения, находящегося под следствием, может контролировать расследование и, более того, прикрыть его, не переговорив предварительно с проводившими следствие детективами. Я также не в силах понять, как главный свидетель, который неоднократно лгал полиции, получил возможность частным образом консультироваться со старшим офицером полиции. Кроме того, я никак не могу взять в толк, почему после всего этого только я одна должна посещать курсы по следственному делопроизводству.

Таннер поднял голову и выпустил дым к потолку.

– Суть в том, сержант, что вы мало что поняли в этом деле. Оно не пошло у вас с самого начала.

– Сэр! Я не принимаю сделанных походя замечаний относительно своей компетентности. Тем более когда их используют как дымовую завесу, чтобы скрыть намерение замять это дело.

Таннер улыбнулся, донельзя довольный тем, что она вышла из себя.

– Единственное, что мы с заместителем главного констебля пытаемся замять, так это позорную ситуацию, свидетельствующую о некомпетентности нашего офицера, который не в состоянии как должно исполнять свою работу. За какие-нибудь три дня вы израсходовали, – он с насмешливым видом заглянул в лежавший перед ним рабочий блокнот – 214 человеко-часов полицейского времени. Да, 214! – Он в притворном изумлении вскинул брови. – И в конце всей этой блистательной эпопеи вы убедительно доказали лишь одну-единственную вещь – то, что вы не в состоянии организовать даже процесс разлива пива в деревенской пивоварне!

Сказав это, он одарил ее широкой самодовольной улыбкой.

– О нет, я солгал! Ваша деятельность принесла и другие плоды. У нас накопилась целая куча жалоб в ваш адрес. К примеру, от миссис Дорис Кокрейн, которая обвиняет вас в запугивании и оказании на нее давления с тем, чтобы заставить ее сделать заявление относительно того, что доктор Бимиш-Невилл – чудовище. А сын у нее, кстати сказать, не какой-нибудь мелкий лавочник, а королевский адвокат. Так-то. Это не говоря уже о том, что когда вы в понедельник утром учинили полицейское вторжение в большой дом, в холле присутствовали весьма уважаемые и влиятельные люди, являющиеся пациентами клиники, многие из которых после этого направили письма заместителю главного констебля в поддержку директора, выражая озабоченность топорными действиями полиции. Если мне не изменяет память, в одном из писем фигурировало такое определение методов работы правоохранительных сил, как «абсолютная бесчувственность». Как видите, далеко не все в состоянии оценить такого рода эскапады в больничных стенах.

Далее… – Он удивленно покачал головой. – Вы не только некомпетентны, но еще и страдаете гомофобией. Вы находитесь во власти навязчивой – именно навязчивой, другого слова я не подберу – идеи о существовании некоего, скажем так, заговора геев. Мы до сих пор не уверены, что нам удастся отговорить от обращения к адвокату некоего джентльмена. Вы его знаете – того самого, которого вы насмерть перепугали, намекнув, что его приятель болен СПИДом.

Что-то вы побледнели, сержант. Вам плохо? Нет? В таком случае позвольте сделать вам предложение. Оно к вам обоим относится, поскольку, хотя и очевидно, что заводилой во всех этих неблаговидных делах является сержант Колла, вы, сонная тетеря Даулинг, тоже в дерьме по уши. Ну так вот: если кто-нибудь из вас продолжает думать, что сможет сделать карьеру в полиции – в любом подразделении, не обязательно в этом, – вам необходимо серьезно реабилитироваться в глазах руководства. Поэтому с этой минуты вы будете делать только то, что вам говорят. Вы будете посещать все курсы по повышению квалификации и жить по принципу «не высовывайся». Вы будете вести себя очень-очень тихо и станете великими скромниками. Поскольку если я еще хоть раз услышу о каких-нибудь ваших проделках, то лично вытащу все бумаги из этого ящика, засуну их в ваши природные отверстия и подожгу. Я ясно выразил свою мысль?