Текст книги "Вирус убийства"

Автор книги: Барри Мейтланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Когда я стоял у подъездной дорожки и ждал доктора, несколько человек уже подходили ко мне и спрашивали, что произошло, – заявил жизнерадостный патрульный.

– Ничего им не говорите. И еще: не вздумайте проболтаться хоть кому-нибудь о найденных рядом с трупом вещах. Это к вам обоим относится, – сказала Кэти. Когда жизнерадостный констебль широко улыбнулся ей в ответ, она посмотрела на него в упор и добавила: – Я не шучу. Об этом никто не должен знать. Ни одна живая душа.

Даулинг и Парсонс сидели на ступеньках храма и переговаривались. Увидев спускавшуюся по лестнице Кэти, они оба сразу же вскочили.

– Мистер Парсонс? Не соблаговолите ли пройти в храм и подождать меня на одном из тех стульев, что стоят в зале? Я не заставлю вас ждать слишком долго…

Кэти подхватила Даулинга под руку и сделала еще несколько шагов вниз по лестнице.

– Идите к нашей машине, Гордон, и вызывайте по радио группу экспертов-криминалистов. Не забудьте про фотографа. Пусть выезжает на место сию минуту. Кроме того, скажите нашим людям, чтобы захватили переносной электрогенератор – там в подвале совершенно нет света. – Она огляделась. – Генератор придется установить на улице, поэтому понадобится много кабеля.

Даулинга удивила бурлившая в ней энергия.

– Что, собственно, происходит, Кэти?

– Похоже, мы имеем случай так называемой подозрительной смерти, – с радостной улыбкой отозвалась женщина. – Надеюсь, это известие вас взбодрило и утро понедельника уже не кажется таким мрачным. Так что действуйте, Гордон, действуйте! И еще одно. Вызывая экспертов, постарайтесь не нарваться на инспектора Таннера.

Даулинг, одарив Кэти озадаченным взглядом, побрел по гравийной дорожке в сторону парковочной площадки.

Кэти вернулась в храм. Она была одета в черное зимнее пальто, доходившее почти до щиколоток и обладавшее очень полезными глубокими карманами. Она вынула из одного из них маленький диктофон и поставила его на «запись».

– Мистер Парсонс, – сказала она, поворачивая свой стул так, чтобы видеть лицо собеседника, и демонстрируя ему диктофон, – если вы не возражаете, я буду записывать наш разговор на пленку. Увы, стенографистка из меня никудышная. – Она ослепительно ему улыбнулась.

Парсонс забеспокоился. Казалось, его, как и Даулинга, тревожил струившийся из ее глаз свет.

– Ну, как вы себя чувствуете?

Парсонс неопределенно пожал плечами. Его лицо все еще было бледным.

– Я хочу, чтобы вы подробно рассказали мне о том, что вы делали сегодня утром. До того, как обнаружили тело, и после.

– Я, это… – Парсонс откашлялся. – Короче, поднялся с постели как обычно, то есть около половины седьмого, оделся и вышел из дома. – Снова покашливание. – Направлялся в хозяйственный корпус, но сначала зашел сюда, чтобы открыть храм. Доктор Бимиш-Невилл требует, чтобы храм в течение дня был открыт – на тот случай, если кому-нибудь из пациентов захочется зайти и посидеть в зале.

– Двери были заперты?

Он согласно кивнул:

– Да. Я сам запер их вчера вечером. Примерно без четверти пять. Уже начинало темнеть.

– Скажите, в котором часу вы пришли открывать храм сегодня утром?

– Ну… около восьми. Точнее сказать не могу. – Парсонс закашлялся. – Извините. – Сказав это, он провел рукой по волосам.

– Другой вход в храм есть?

– Да, есть. В дальнем конце нижнего зала. Эта дверь выходит на задний двор. Она предназначена для обслуживающего персонала и запирается изнутри.

– Итак, вы открыли стеклянную дверь в фасаде здания…

– Да. Вообще-то я, после того как открою дверь, в храме не задерживаюсь. Но на этот раз несколько стульев в зале были сдвинуты, и я зашел в помещение, чтобы поставить их на место.

– Какие конкретно стулья вы имеете в виду? – спросила Кэти.

Он заколебался.

– Те два, вон там – в конце первого ряда. Потом я заметил пробивающийся снизу сквозь решетку свет лампочки из органной ниши. Я подошел к решетке поближе и увидел захлестывавшую переплет красную веревку. Признаться, я не мог понять, что это такое. И рассмотреть, что находится под решеткой, тоже не мог. Поэтому я спустился вниз. И увидел повешенного.

– Вы узнали веревку?

– Веревку? – в удивлении переспросил Парсонс.

– Ну да. Ее, так сказать, тип или сорт. Вы такие здесь раньше видели?

– Э… прямо не знаю, что и сказать. – Парсонс смутился. – Погодите, дайте подумать… Трудно ответить так вот сразу… Нет, полагаю, что такой веревки я раньше не видел.

– Ладно, оставим это… Теперь скажите: вы сразу узнали этого человека?

– Да… то есть нет. Не сразу. Лампочка светила у него из-за спины. Мне пришлось подойти очень близко. – Парсонс тяжело дышал, а его лицо стало еще бледнее, чем прежде.

– У вас не возникло сомнений в том, что он мертв?

– Никаких. Он был такой холодный…

– Значит, вы до него дотронулись?

Парсонс кивнул.

– Да, до его руки… – Казалось, управляющий вот-вот грохнется в обморок. Кэти протянула руку и взяла его за запястье.

– Может, вам воды принести или чаю?

Парсонс вяло мотнул головой.

– Пригните голову к коленям. Живо! Так. Еще раз… Ну как – полегчало?

Парсонс кивнул склоненной головой.

Кэти позвала патрульного офицера и попросила принести стакан воды.

– И скажите Даулингу, чтобы поторапливался! Пусть потом явится ко мне и расскажет, что ему удалось сделать! – крикнула она вдогонку убегавшему полисмену.

Кэти подумала, что ей необходимо сдерживать снедавшее ее нетерпение, и она несколько минут молчала, словно позабыв о существовании Парсонса. Последний продолжал сидеть, склонив голову к коленям. Пришел доктор, осмотрел Парсонса и, бросив взгляд на следовавшего за ним патрульного с фляжкой в руке, кивнул. Пока в Парсонса вливали бренди, доктор знаком предложил Кэти прогуляться к колоннаде портика.

– Очередные проявления жестокости со стороны полиции? – спросил он.

Кэти улыбнулась:

– Совершенно верно. Но никаких следов насилия у него на теле вы не найдете.

– В отличие от того парня, что висит в подполе… Кстати сказать, я дозвонился до Пью. Нам повезло. Он должен скоро приехать. По его словам, через двадцать минут. Я хотел бы остаться, если вы не возражаете. Хочу посмотреть, каков этот валлийский чародей в деле.

– Он лучше всех, не так ли?

– Так говорят.

– Я могу продолжить разговор с Парсонсом? – спросила Кэти.

– Разумеется. У него небольшой нервный срыв, не более. Я, конечно, могу дать ему что-нибудь, но в принципе он в норме. Короче, если я вам понадоблюсь, вы найдете меня на парковочной площадке. Буду дожидаться там Пью.

Парсонс, который к тому времени уже пришел в себя, благополучно завершил свой рассказ об обнаружении трупа. После этого он поведал о том, как побежал в большой дом, чтобы сообщить о страшной находке руководству клиники, и вернулся к храму с Бимиш-Невиллом, чтобы последний мог собственными глазами увидеть тело. Потом директор отправился в главное здание звонить в полицию, а он присел на ступени храма и стал ждать прибытия патруля. Он все еще повествовал о случившемся, когда пришел Даулинг и, встав с ним рядом, показал Кэти большой палец правой руки.

– Хорошо, мистер Парсонс, – сказала Кэти. – Думаю, я смогу позволить вам отлучиться и попить чаю. Но перед этим я хотела бы кое-что узнать о вашей лечебнице. О том, к примеру, велика ли она, сколько люден в ней лечится и работает, ну, и все такое прочее.

– Точные цифры знает только директор, но я и без него могу вам сказать, что территория поместья, где располагается клиника, имеет общую площадь до сотни акров. Раньше поместье было значительно больше, но владельцы продали почти все земельные угодья. Оставшиеся земли и луга арендует местный фермер. Большой дом и хозяйственные постройки с парками и садом занимают около двадцати акров. – Парсонс, рассказывая о клинике, оживился. Без сомнения, то обстоятельство, что Кэти сменила тему, пошло ему на пользу.

– У нас шестьдесят две гостевые комнаты на верхнем этаже большого дома и в западном крыле. Кроме того, в клинике имеются лечебные кабинеты, хозяйственные помещения, офисы и кухни. Они располагаются в цокольном этаже и в подвале. На чердаке оборудовано шесть комнат дня обслуживающего персонала. Для него также выстроены четыре отдельных коттеджа. Один из них занимает директор, другой – семья женатого сотрудника из руководства. В третьем и четвертом живет персонал – по четыре человека одного пола на коттедж. – Все это Парсонс выпалил единым духом, после чего внезапно замолчал и, чтобы отдышаться, несколько раз с шумом втянул в себя воздух.

– Значит, в лечебнице шестьдесят два пациента?

– Я назвал лишь число комнат. Некоторые из них двойные. Всего клиника может принять до семидесяти четырех человек, но в это время года больных меньше. Полагаю, в настоящее время у нас находится от пятидесяти до шестидесяти пациентов.

– А сколько обслуживающего персонала?

– В рекламной брошюре говорится, что у нас на каждого пациента приходится по сотруднику, – осторожно сказал Парсонс.

– Что? Неужели ваш штат насчитывает семьдесят четыре человека?

– Что ж… если взять в расчет всех временно работающих или частично занятых уборщиков, поваров, садовников и тому подобных типов, то…

– Бросьте, Парсонс. Я никогда в это не поверю. Назовите мне реальную цифру. Меня, в частности, вот что интересует: сколько людей из обслуживающего персонала вошли в ворота клиники и вышли из них за последние двадцать четыре часа?

Парсонс пожал плечами:

– Трудно сказать… Тридцать? Сорок? Думаю, директор или бизнес-менеджер смогут дать вам исчерпывающие сведения по этому вопросу.

– Не сомневаюсь и обязательно их об этом спрошу. Но мне прежде всего нужно было определить порядок цифр. Итак, насколько я понимаю, более дюжины сотрудников обитают на территории поместья. Это верно?

Парсонс подсчитал что-то в уме и произнес:

– Да. Шестеро на чердаке большого дома и девять или десять в коттеджах. Плюс директор и его супруга.

– А вы, Парсонс? Где вы живете?

– На чердаке.

– А Петроу?

– Он тоже жил в комнате на чердаке.

– Скажите в таком случае, когда вы в последний раз видели его живым?

На лице у Парсонса снова появилось озабоченное выражение.

– Даже и не знаю… Попробую вспомнить… Вчера вечером многие сотрудники, как это обычно бывает по воскресеньям, выходили на прогулку. Кроме того, по воскресеньям в большом доме устраиваются для гостей разные сборища вроде домашних концертов. Но я во всем этом не участвовал, так как мне пришлось посвятить все свободное время чтению учебников и подготовке работы по теме курсов, на которые я записался. Другими словами, не припомню, чтобы я вчера видел Алекса. Ни вечером, низа обедом, ни в течение дня… Ну а до того…

Нет, не припомню… У меня, знаете ли, в голове какой-то туман… Ничего не помню.

– Не волнуйтесь, расслабьтесь, память обязательно к вам вернется. Мы собираемся задавать этот вопрос всем и каждому, так что у вас еще будет достаточно времени, чтобы об этом подумать и все вспомнить. Ну а пока скажите, какой он был?

– Алекс? Э… признаться, мы не были близкими друзьями и тесно не общались. Кроме того, он пробыл у нас не так долго.

– Директор мне сказал, что он проработал у вас около полугода. Иначе говоря, вы жили с ним дверь в дверь в течение шести месяцев. Два одиноких человека… Вы ведь оба холостяки, не так ли?

Парсонс вспыхнул:

– Да, но я обручен. Поэтому я старался проводить свое свободное время с Рози… за исключением последнего месяца, когда мне пришлось налечь на учебу. Разумеется, когда он поступил к нам на работу, мы часто болтали. Но как только он обжился… Полагаю, у нас с ним было мало общего.

– Скажите, у него имелись друзья среди сотрудников? Он был общительным?

– Да… он любил… хм… общество. Часто отправлялся на прогулки. Несколько девушек из обслуживающего персонала проявляли к нему интерес… Он в своем роде был парнем весьма привлекательным, я бы даже сказал, гламурным… Ну, знаете, средиземноморский тип, акцент и все такое.

– Он что, иностранец?

– Да. Он родом из Греции.

Кэти бросила взгляд на входную дверь и увидела сквозь стекло несколько облаченных в флуоресцентные лимонно-желтые жилеты людей, поднимавшихся по дорожке к храму. Повернувшись к Парсонсу, она сказала:

– На этом пока и остановимся. Вы весьма меня обяжете, если сейчас вернетесь в большой дом и скажете доктору Бимиш-Невиллу, что я, вероятно, на час или два задержусь. Попросите его от моего имени, чтобы он, если это возможно, приступил к составлению списка всех тех людей, которые находились на территории лечебницы последние двадцать четыре часа, по следующим категориям – сотрудники, пациенты, все остальные… Договорились?

– Хорошо… – Парсонс заколебался. – Скажите, это нормально? – смущенно спросил он. – Я имею в виду все эти процедуры… Так всегда делается в случае самоубийства?

– Обстоятельства любой внезапной смерти должны быть тщательно расследованы. Но не волнуйтесь, все это займет не так много времени, как вы, возможно, думаете.

Они вышли из храма и ступили в колоннаду портика. Опустив голову и ссутулив плечи, Парсонс спустился по лестнице и зашагал по пожухлой траве по направлению к большому дому. На улице накрапывал дождь, и листья рододендронов влажно блестели от воды. Двое мужчин тащили вверх по тропе электрогенератор. На некотором удалении от них к храму пробирались через заросли еще двое. Кэти узнала доктора, показывавшего дорогу высокому худому джентльмену с ястребиным лицом. Доктору стоило немалых трудов поспевать за широким, размашистым шагом этого человека.

Кэти перевела взгляд на Стенхоуп-Хаус.

Удивительное дело, подумала она, сто человек, девяносто девять из которых еще не знают в деталях о разыгравшейся здесь драме, через какую-нибудь минуту начнут все разом взахлеб говорить о том, что произошло с гламурным парнем по имени Алекс Петроу.

3

Пожимая Кэти руку, профессор Пью пристально на нее смотрел.

При этом он слегка щурил глаза, словно от сдерживаемого смеха, а в его голосе временами прорывалось неподдельное веселье, оставшееся от мальчишеских лет, проведенных в Уэльсе.

– Говорят, вы приготовили для меня кое-что интересное, сержант…

– Надеюсь, – ответила Кэти и повела его в нижний зал, где у висевшего в петле мертвого тела уже стояли детектив-констебль Даулинг и патрульные констебли в униформе. Даулинг был явно не в себе. Кэти отослала его и патрульных наверх – помогать рабочим, тянувшим кабель и устанавливавшим дополнительное освещение, необходимое для работы экспертов.

Пока укрепляли галогенные лампы, Кэти светила фонариком на голову и шею трупа, которые рассматривал сквозь очки в роговой оправе главный патологоанатом, не прикасаясь пока к объекту исследования даже пальцем.

Когда вспыхнули лампы, стала хорошо видна правая сторона лица повешенного, отчасти скрытая его черными блестящими волосами. Она была деформирована, возможно, даже размозжена. Теперь в этом лице не оставалось и следа пресловутой «гламурности», завораживавшей девушек из обслуживающего персонала.

Пью сделал шаг в сторону, сложил очки и, легонько постукивая их оправой по передним зубам, погрузился в размышления.

– А здесь теплее, чем я ожидал, – произнес он, – учитывая влажность этого места.

– Очевидно, в органной нише за рабочей консолью инструмента размещается электрический обогреватель, позволяющий системе трубок органа нормально функционировать.

– Ах да. У них есть орган, – кивнул Пью. – Это восхитительно. Но меня вот что интересует: тело фотографировали?

– Нет, сэр. Но фотограф должен прибыть с минуты на минуту.

– Прежде всего надо сделать снимки. – Пью повернулся и прошел в дальний конец комнаты со своим саквояжем, где извлек из него нечто вроде накидки из прозрачного голубого пластика и пакет с хирургическими перчатками.

Минутой позже появился фотограф, которому, принимая во внимание находившийся при нем кофр с фотооборудованием, стоило немалого труда спуститься на нижний ярус по узкой и крутой винтовой лестнице. Фотограф поприветствовал кивком патологоанатома, который, взглядом призвав Кэти к вниманию, проинструктировал его на предмет необходимых ему снимков. Кэти прибавила к этому перечню свои требования. В частности, попросила сфотографировать объекты на полу и сделать несколько снимков с общими планами нижнего зала.

Пока фотограф работал, Кэти осмотрела помещение при ярком свете галогенных ламп. Теперь можно было взглянуть на дверь для прислуги, о которой упоминал Парсонс. Она находилась в боковой стене неподалеку от винтовой лестницы; оба засова на ней были задвинуты. Висевшая в дальнем конце нижнего зала картина явно нуждалась в заботе: полотно было плохо натянуто и провисало в раме. Помимо картины, стены нижнего зала ничего не украшало – разве что влажные пятна и разводы. В углу из пола выступала небольших размеров белая мраморная плита, напоминавшая крышку миниатюрного надгробия, однако на ее полированной поверхности не было никаких надписей или знаков, которые могли бы объяснить ее назначение.

– Теперь, – сказал Пью, когда фотограф закончил свою работу, – давайте еще раз взглянем на тело.

Он надел очки и приступил к более детальному осмотру трупа, с силой оттягивая пальцами в резиновых перчатках воротник спортивного костюма повешенного, чтобы лучше видеть шею и плечи. Потянув затем за эластичный пояс брюк жертвы, он спустил их с него и сосредоточил внимание на его ногах, уделив особое внимание правому бедру. Осмотрев и ощупав нижние конечности несчастного, профессор Пью сделал шаг назад и удовлетворенно кивнул.

– Окоченение наступило, – произнес он, – скажем так, в промежутке между десятью и четырнадцатью часами. – Он повернулся к Кэти: – Кто-нибудь видел его вчера?

– Еще не установлено, сэр.

– Мм-м… не хотелось бы лишиться всего этого, видите ли… – Казалось, он говорил, обращаясь в значительной степени к самому себе или к воображаемой аудитории, состоявшей из студентов-медиков.

– Лишиться чего, сэр? – осведомилась Кэти.

Он повернулся к ней, улыбнулся и, сверкнув глазами, сказал:

– Картины мышечной компрессии. Видите? По всей правой стороне, насколько я могу сейчас судить, – на лице, правом плече, бедре и так далее. Компрессия и как результат этого уплощение мышечной ткани были зафиксированы трупным окоченением, начиная с лица, нижней челюсти, затем на верхних конечностях и, наконец, на бедрах и голенях. В том же порядке окоченение начинает отходить. Между тем мне бы хотелось как можно лучше представлять себе общую картину процесса. Вас ведь именно это беспокоит, не так ли, Энтони? – Пью повернулся к молодому доктору.

– Да, это. И еще синюшность покровов, – ответил тот, выступая вперед.

– Да, да, синюшность. Разумеется, – профессор Пью, поджав губы, бросил еще один взгляд налицо повешенного.

– Вы синяки имеете в виду? – спросила Кэти.

– Ну, это, строго говоря, никакие не синяки. Когда сердце перестает работать, кровь постепенно концентрируется в сосудах нижней части тела. Как, к примеру, масло концентрируется в поддоне картера, когда вы выключаете двигатель автомобиля. Из-за этого возникают темные пятна, которые вы видите. Их еще называют гипостатической, или конгестивной, синюшностью. Но если на плоть надавить, кровь в этом месте из тканей вытесняется, в результате чего образуются белые пятна.

– Но… – Кэти было заколебалась, но потом решилась-таки констатировать очевидное. – Но такие пятна находятся у него сбоку головы.

– Совершенно справедливо. И по всей правой стороне тела. Его, видите ли, передвигали. Но какое-то время после смерти он лежал на правом боку.

– Ох! – Кэти почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке.

Пью шагнул к трупу и присел на корточки, разглядывая его правую руку.

– Так по крайней мере все выглядит в данный момент. Вот почему создастся впечатление, будто его всего перекосило. Его мышцы зафиксированы в том положении, в каком он лежал на полу или где-то еще. К сожалению, у этого пария смуглая кожа, которая имеет тенденцию скрывать синюшность, поэтому мы можем наблюдать лишь участки ее максимальной интенсивности. И разумеется, на теле у повешенного могут быть реальные кровоподтеки, которые синюшность маскирует или искажает.

– Разве картина синюшности не изменится, если тело переместить из горизонтального положения в вертикальное? – спросила Кэти.

– Хороший вопрос! – воскликнул Пью. – Через некоторое время – обычно через несколько часов, но точно сказать невозможно – гемоглобин начинает диффундировать в ткани, и картина синюшности становится постоянной. Это явление называется диффузной синюшностью. Итак, что мы имеем в данном конкретном случае? Весьма запутанную картину, поскольку каждый процесс – окоченение, гипостатическая синюшность, диффузная синюшность – протекает с разной скоростью и зависит от температуры, характеристик тела, от того, как этот парень умер, и тому подобных вещей.

– Значит, он, вполне возможно, умер не в результате повешения?

– Вполне возможно. Но почему вас так заинтересовали синяки?

Кэти указала на два предмета рядом с консолью органа. Потом она подозвала к себе одного из вольнонаемных экспертов, которые только что приехали. Как и на Пью, на эксперте были прозрачный пластиковый халат и резиновые хирургические перчатки. Он положил указанные предметы в пластиковые пакеты и передал их Кэти. Второй предмет при ближайшем рассмотрении оказался черным кожаным колпаком, о чем уже упоминал патрульный. Правда, этот колпак, который надевался на голову, закрывал еще и лицо и имел прорези для глаз, ноздрей и рта. Кэти передала оба предмета патологоанатому, который, чтобы как следует их рассмотреть, снова надел очки. Потом, помолчав и наморщив нос, он сказал:

– Воистину человеческие странности не знают границ, – и добавил: – Необходимо дождаться результатов лабораторных анализов и вскрытия, чтобы определить, как эти вещички использовались.

С этими словами Пью вернул пакеты члену экспертной группы.

– Будьте так любезны, обыщите его карманы вместо меня, хорошо? – обратилась Кэти к эксперту, который согласно кивнул и занялся спортивным костюмом Алекса Петроу.

– У него в карманах ничего нет.

– Странно, – нахмурилась Кэти.

– Давайте же наконец спустим этого парня, – вступил в разговор Пью. – Для этого нам понадобится много пластиковых простыней. Он не должен ни к чему прикасаться, верно?

Члены экспертной группы все сделали в соответствии с его указаниями – расстелили прозрачные покрывала, отвязали от консоли красную нейлоновую веревку и медленно опустили труп на полиэтилен.

– Пора измерить ему температуру, не так ли? – снова выступил на авансцену Пью. Он спустил с трупа спортивные брюки и проворчал: – Ни трусов, ни шортов – вообще никакого белья под штанами. Похоже, он гей. Вы как думаете, сержант?

– Я не знаю.

– Вот, смотрите сами: следы недавнего анального сношения. Синяки и все такое прочее. Я в этом почти уверен.

Распрямившись, он с помощью другого прибора измерил температуру помещения.

– Очень хорошо. Итак, температура окружающей среды – десять и четыре десятых градуса, температура тела, – тут он посмотрел на первый прибор, – составляет одиннадцать целых две десятых. Ну-с, что вы об этом думаете, Энтони?

– Значения очень близки.

– Слишком близки, чтобы это могло оказать нам существенную помощь. – Пью повернулся к Кэти: – После смерти внутренняя температура тела пару часов остается стабильной, а потом начинает понижаться, постепенно уравниваясь с окружающей средой. Для полного выравнивания обычно требуется около двадцати четырех часов, но основное падение температуры происходит в течение первых двенадцати – пятнадцати. Потом кривая становится более пологой и изменения в температуре происходят медленно. Но все они зависят от множества факторов – от веса тела, одежды, разницы между температурами тела и воздуха. В данном случае нам известно обо всем этом до обидного мало, не правда ли? Так, мы не знаем, находился ли повешенный здесь все время, была ли на нем еще какая-нибудь одежда, а если была, то какая именно.

Пью, по-юношески сверкнув глазами, оглядел помещение.

– Ладно. Не будем умствовать. Сейчас главное – положить этого парня на стол и располосовать. И чем быстрее, тем лучше. Пока окоченение не отошло. – Он посмотрел на часы. – Полагаю… полагаю, что часов в двенадцать я им займусь. Но прежде необходимо договориться с моргом и с офисом коронера.

– Значит, в полдень? – уточнила Кэти. – Так скоро?

– Я же говорил, что чем быстрее, тем лучше. Или это представляет для вас проблему? Надеюсь, вы будете присутствовать при вскрытии?

– Разумеется. Просто… просто мне надо успеть все правильно здесь организовать.

– Я уверен, сержант, что вы с этим справитесь. Теперь анализы… – Пью оглядел комнату и жестом подозвал к себе одного из экспертов. – Мне нужны соскобы и мазки с пола – в нескольких местах здесь и наверху. Разумеется, образцы волокон, если таковые найдутся. Поищите как следует человеческие волосы. Что вы думаете относительно ультрафиолетовых лучей? – Он вопросительно посмотрел на Кэти, которая никак не отреагировала на этот вопрос.

– Сперма проявляется в ультрафиолетовых лучах. Иногда… Стоит попытаться, вы как думаете?

– Конечно, – пожала плечами Кэти. – Отчего не попробовать?

– Осмотрите как следует все здание, – велел Пью, обращаясь к представителю экспертной группы.

Тот кивнул и сказал:

– В таком случае нам придется забрать эти лампы. Мы никаких осветительных приборов с собой не захватили.

– Берите. Что-нибудь еще? Сержант?

– Необходимо везде снять отпечатки пальцев. Я поговорю с человеком из отдела дактилоскопии… Кроме того, в зале наверху два стула выглядят так, будто их недавно двигали.

Пью кивнул.

– Лучше снимите отпечатки с ключей и консоли органа. Вероятность того, что эти люди оставили на них свои «пальчики», куда выше…

– Эти люди? – повторила Кэти. – Выходит, профессор, его все-таки убили?

– Кто знает? Впрочем, я надеюсь, что в полдень мы будем знать об этом деле значительно больше, чем сейчас. Так что в полдень и увидимся, если нам не назначат другое время… Энтони, вы идете?

Кэти проводила патологоанатома и молодого доктора до дверей храма. Здание гудело от человеческих голосов. Кэти не могла отделаться от впечатления, что заработал некий механизм, который она же собственной рукой и включила. Теперь проблема в том, чтобы направить всю эту деятельность в верное русло. Для этого у Кэти оставалось очень мало времени. Между тем ей представлялось крайне важным разузнать как можно больше о подоплеке этой «подозрительной смерти» еще до вскрытия. Тут, однако, вставал вопрос, как далеко в этом смысле она может зайти. Пока она будет ждать заключения о вскрытии, настанет вечер. Сотрудники клиники начнут уходить и приходить, обмениваться сплетнями, бесконечные разговоры затуманят им память и собьют их с толку, а многие свидетельства утратятся. С другой стороны, если она начнет обыскивать комнаты обслуживающего персонала и интервьюировать всех подряд обитателей клиники, отрицательное заключение, вынесенное патологоанатомом по этому делу, может вызвать сомнения в ее компетентности. Люди подумают, что она переусердствовала.

Каким бы ни был ее выбор, принять решение по этому вопросу ей предстояло сейчас.

Даулинг стоял под портиком храма и с отсутствующим видом взирал на падавшие с неба струйки затяжного дождя.

– Слушайте меня внимательно, Гордон. Я собираюсь отправиться в большой дом, чтобы проинтервьюировать директора. Мне бы хотелось, чтобы вы приступили к подготовке следующей стадии расследования. При взгляде на тело представляется, что какое-то время после смерти его передвигали с места на место, пока оно наконец не обрело постоянное пристанище там, внизу. Вы следите за моими рассуждениями? Ну так вот: все выглядит так, как если бы здесь произошло убийство.

При этом известии лицо Даулинга приобрело чрезвычайно озабоченное выражение.

– Может, нам вызвать подкрепление, сержант? Не следует ли нам позвонить сержанту Макгрегору или инспектору Таннеру?

Кэти вспыхнула:

– Ни в коем случае, Гордон! Это дело поручено расследовать нам, и именно этим мы будем впредь заниматься – по крайней мере до тех пор, пока обстановка окончательно не прояснится.

– Я вас понял, Кэти. Извините.

– Хорошо. Итак, слушайте, что вам делать дальше. – Она постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности. – Я хочу, чтобы вы обезопасили территорию вокруг храма и тщательно все здесь обыскали. При этом старайтесь координировать свои действия с работой парней из экспертной группы. По моим подсчетам, вам понадобится около полудюжины констеблей. Начните работу с прилегающей к храму местности и в процессе поисков двигайтесь по направлению к большому дому и коттеджам, где живет прислуга. Кроме того, я хочу, чтобы вы собрали в большом доме команды из наших людей для опроса местных обитателей – чем больше, тем лучше. Я проинструктирую их, когда закончу разговаривать с Бимиш-Невиллом. Надо также создать штаб расследования в одной из комнат большого дома. Попробуйте подбить на это дело Белли Мэнсфилд и скажите ей, чтобы она приехала сюда. Вы все поняли?

Даулинг, который явно был не в своей тарелке, согласно кивнул.

– Бросьте вы дергаться, Гордон! Все складывается просто великолепно!

Он был выше ее ростом по меньшей мере на фут, и она, разговаривая с ним, вынуждена была задирать голову.

– Понятно… – Даулинг попытался изобразить на губах подобие улыбки. Она получилась довольно жалкой. – Этот парень там, внизу… так ужасно выглядел… Полагаю, это зрелище совершенно выбило меня из колеи. Но я уже пришел в себя, так что не подумайте чего – я вас не подведу.

– Я знаю, что на вас можно положиться. – Она сделала шаг назад и одарила его широкой ободряющей улыбкой.

Кэти проигнорировала гравийную дорожку, которая шла в обход западного крыла к главному подъездному пути, и двинулась напрямик по мокрой траве газона к главному входу в большой дом. Его нижний ярус наполовину врос в землю, образуя полуподвал, обладавший крохотными, похожими на бойницы оконцами, прорубленными в толстой каменной кладке. Ступени каменных лестниц по обеим сторонам центрального портика вели к парадной двери на первом этаже. Как-то все это не слишком хорошо приспособлено для инвалидных кресел на колесах, подумала Кэти.

Она на минутку остановилась перед дверью и, разбрызгивая вокруг капельки воды, помотала мокрой головой. Далеко за лугами висевший над рекой и узорчатым каменным мостом туман рассеялся, как если бы его смыло непрестанно падавшим с небосвода дождем. Повернувшись, она открыла высокую застекленную дверь, представлявшую собой увеличенную в размерах копию дверей храма.

Когда она ступила в фойе, ее обдало теплом и запахом пищи – по-видимому, вареных овощей. Большая часть холла была заставлена разнокалиберной мебелью – пестрой коллекцией кушеток, диванов, столов и столиков. В арке холла, выводившей в коридор, мелькнули силуэты двух облаченных в домашние халаты пациентов с полотенцами в руках. Справа от Кэти располагалась конторка приемного отделения. Пожилая женщина в клетчатом халате и пушистых розовых шлепанцах, навалившись всем телом на столешницу, о чем-то взволнованно повествовала сидевшей за конторкой служащей.