Текст книги "Вирус убийства"

Автор книги: Барри Мейтланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Когда мне сказали, что здесь всем заправляет леди, я вдруг подумал, что никогда не видел детектива-женщину, так сказать, во плоти. Я в том смысле, что не по телеку.

– Будем надеяться, что я вас не разочарую, – сухо ответила Кэти.

– О нет. Я в этом просто уверен. Говорят, вы вызвали настоящий переполох в высшем эшелоне нашего руководства. О пациентах я уже не говорю. – Он ухмыльнулся, блеснув глазами.

– Это правда?

– Все, больше никаких досужих разговоров. Я дал себе слово необдуманных заявлений не делать. Проходите и садитесь. Думаю, как-нибудь разместимся. Хотя, как вы сами можете видеть, помещение несколько захламлено.

Комната была по размерам не больше кладовки, каковой, сказать по правде, в прежние времена и являлась. Кроме того, здесь на всех свободных поверхностях, включая сиденья стульев, лежали пачки компьютерных распечаток, каких-то брошюр и других бумаг.

– Вы ведь из Йоркшира, не так ли? – спросила Кэти.

– Из Ланкашира – из Бултона, – ответил он.

Она кивнула.

– Хотя мои детство и юность частично прошли в Шеффилде, я так и не научилась различать акцент.

– Я увидел свет в окошке несколько лет назад. Компания, на которую я работал предыдущие пятнадцать лет и которая занималась изготовлением оконных рам, двинулась наконец по пути, характерному для половины предприятий северной Англии – то есть по пути разорения. Точнее, она была задавлена южанами. На ее счета был наложен арест, а производство закрыто. Тогда я и подумал, что коли мы не в силах победить южан, то можем по крайней мере к ним присоединиться. Если разобраться, мне тогда дико повезло. Сэр Питер Мейплз, председатель конгломерата, который на нас наехал, завел себе хобби, – Бромли обвел глазами свою комнатушку – это местечко. Он-то и спас его от судьбы, худшей, чем ликвидация, и подыскивал подходящего бизнес-менеджера. Ну так вот: этот менеджер – я.

Разговаривая, он ухитрился освободить от бумаг два стула для Кэти и Гордона, после чего все они уселись.

– Надеюсь, от чашки кофе вы не откажетесь? – спросил Бромли.

Кэти заколебалась.

– Нет, нет! – Бромли помахал рукой. – Только не подумайте, что я собираюсь предложить вам ту невообразимую бурду без кофеина, которую здесь называют кофе. – Он полез в ящик стола и с победной улыбкой извлек оттуда жестянку с молотым кофе. – Вот, итальянский, просто сногсшибательный. Ну, что вы на это скажете?

– Признаться, – сказала с глубоким вздохом Кэти, – это наиболее вдохновляющие слова, которые мне за все это время довелось здесь услышать.

– Слушайте ее, люди, слушайте… – пробормотал себе под нос Бромли.

У Бена Бромли в углу под вешалкой стояли чайник, кофеварка и кружки. Пока он, присев ка корточки, занимался приготовлением кофе, Кэти продолжала говорить:

– Я и не догадывалась, что клиника принадлежит не доктору Бимиш-Невиллу. Предполагала, что…

– Она и принадлежала ему. Когда-то. Он купил это поместье в семидесятых. Глазное здание, знаете ли, малость развалилось, так что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы довести его до нынешнего блестящего состояния. – Бромли не без изящества обвел рукой свой убогий, захламленный кабинет.

– Должно быть, у него были деньги…

Бромли поднял на нее глаза и подмигнул.

– Не у него, детка, у его жены. За каждым великим человеком обычно стоит богатая жена с толстой чековой книжкой.

– Кажется, я начинаю понимать… Потом, значит, чековая книжка резко похудела, не так ли?

– Наш великий доктор – человек, бесспорно, выдающийся. Он обучался акупунктуре на Тибете, или в Тимбукту, или еще где-то за морями, создал в своем воображении картину некоего холистического центра, но в этих четырех стенах проконтролировать утечку средств не сумел. И вот, – Бромли распрямился, поставил кофеварку на стол и стал ложечкой засыпать кофе в фильтр, – когда дела у него пошли наперекосяк, ему удалось заинтересовать нескольких влиятельных пациентов своей идеей создания благотворительного фонда, который бы способствовал снятию с клиники финансовых обязательств и позволил ей функционировать в качестве датируемой неприбыльной организации. Эти пациенты, в свою очередь, сумели заинтересовать сэра Питера, который и взял это дело в свои руки… Зачем я все это вам рассказываю? – Он насмешливо посмотрел на Кэти. – А почему бы и нет? У нас об этом знают все. Сомневаюсь, что это сильно вам поможет, учитывая то, зачем вы к нам приехали, но все же… Кстати, зачем вы к нам приехали? Я, конечно, наслышан о том, что произошло с нашим Адонисом – этим беднягой греком, но разве это причина, чтобы затевать уголовное расследование? Или за этим кроется что-то такое, о чем я еще не слышал?

– В случае внезапной смерти мы всегда проводим расследование. На всякий случай.

– Не будьте бякой, деточка! Я поставил вас в известность о положении вещей, сварил вам кофе – кстати, вам нравится мой кофе? – а вы решили играть со мной в молчанку, так, что ли? Наверняка у вас есть что мне рассказать. Пикантные факты имеются? В этом доме, где все живут слухами, даже один такой фактик дорогого стоит! Да я мог бы своими рассказами покорить сердца половины здешних женщин, если бы вы сообщили мне хоть что-нибудь пикантное. Шучу, конечно! Я женат и счастлив в семейной жизни, И вовсе не такой озабоченный, каким представляюсь. Я человек тихий. Здесь все тихие.

Бромли был розовощекий лысеющий мужчина сорока с небольшим лет, низенький и полный. Его короткий квадратный торс наводил на мысль о длинной веренице недоедавших и занимавшихся тяжелым физическим трудом предков, и более обильный рацион последних десятилетий никак его облика не облагородил. Предположение о том, что этот толстячок, сидя за своим конторским столом, мечтает в рабочее время о завоевании сердец местных красавиц, вызвало у Кэти улыбку.

– Ну, одну вещь я нам сказать все-таки могу, – сказала Кэти. – Кажется, никто здесь не имеет ни малейшего представления о том, что могло заставить его совершить самоубийство. Такое впечатление, что оно явилось для всех полной неожиданностью. В таких случаях мы всегда стремимся узнать о покойном побольше.

– Хотите выяснить всю его подноготную, не так ли?

Кэти одарила его настороженным взглядом. Он ответил ей широкой улыбкой самого невинного свойства.

– Почему Адонис? – спросила она.

– А как еще прикажете называть этого юного красавца грека? Полагаю, он и погиб, как Адонис, охотясь на кабанов. Здесь, уверяю вас, полно старых хряков, на которых можно поохотиться.

– Вы, значит, предполагаете, что мистер Петроу каким-то образом использовал в своих интересах определенные наклонности некоторых здешних пациентов?

– Боже сохрани! – Он в притворном отчаянии всплеснул руками. – Похоже, классические аналогии опять завели меня в болото. В любом случае область межличностных отношений в этом бизнесе не моя епархия. Я свожу баланс и занимаюсь финансовой отчетностью.

– Но вы, должна вам заметить, созерцаете окружающее весьма проницательным взглядом. Что, скажите, навело вас на мысль о гомосексуальности мистера Петроу?

– Неужели я так и сказал? Быть не может! Я никогда не был полностью уверен в том, что он гей. У меня просто сложилось такое впечатление, а впечатление, сами знаете, вещь обманчивая, зыбкая.

– Но что именно создало у вас подобное впечатление?

На этот раз Бромли высказался более туманно:

– О… ну, его внешность, манеры…

– А что вы можете сказать о его поведении, об отношении к пациентам?

Бромли опять лучезарно ей улыбнулся:

– Я, офицер, ничего конкретно не знаю.

– Расскажите в таком случае о своей финансовой отчетности. Как поживает баланс с тех пор, как этим местом завладел сэр Питер?

– Отлично поживает, могу вас уверить. Оказывается, многие люди хотят получить то, что предлагает наш добрый директор. У меня есть копия нашего последнего годового финансового отчета, так что можете на него взглянуть, если хотите.

– Да, пожалуйста.

Он вытащил из-под стопки бумаг какую-то брошюру и протянул Кэти. Пока она ее пролистывала, Бромли повернулся к Гордону:

– Уж коли у нас зашел разговор о том, что ниже пояса, то вспоминается такой анекдот. Приходит страдающий от геморроя парень к натуропату и говорит: «Помогите ради Бога, доктор. Я умираю от боли». Натуропат советует ему взять пакетик со спитым чаем и поставить в задний проход. Через неделю врач встречает этого парня и спрашивает: «Ну, как вы теперь себя чувствуете?» Парень отвечает: «Знаете, доктор, заднего прохода у нас в доме нет, поэтому я поставил его в задней аллее. Но это ни черта мне не помогло. С равным успехом я мог бы засунуть его себе в задницу!»

Гордон хихикнул. Ободренный Бромли посмотрел на Кэти, которая все еще просматривала брошюру. Великолепие презентации поражало, особенно по контрасту с довольно-таки спартанской обстановкой клиники. Вызвали удивление и цифры годового оборота.

Бромли наклонился поближе к Гордону и продолжал говорить:

– Дальше – больше. Этот парень использует чайный пакетик в полном соответствии с инструкцией, но это тоже мало помогает, и геморрой продолжает его беспокоить. Поэтому он идет к другому представителю альтернативной медицины и говорит: «Вы можете мне помочь?» Натуропат отвечает: «Спусти штаны и нагнись. Я посмотрю». Парень делает, как ему сказано, и через минуту спрашивает: «Ну, что вы видите?» Натуропат отвечает: «Вижу, что ждет тебя дальняя дорога и встреча с высокий черноволосой незнакомкой».

Гордон не «въехал».

– Он предсказывал ему будущее, – объяснил Бромли. – По расположению чайных листочков…

– Мистер Бромли, быть может, вы расскажете нам о том, что делали вчера? – прерывая его, сказала Кэти. – Мы пытаемся установить, где находились здешние обитатели в течение воскресного дня.

– Ну, это легко, – ответил Бромли. – Весь вчерашний день я провел дома с семьей. По собственной воле я по уик-эндам в большой дом не хожу. Я, возможно, и смахиваю на шута, но не псих, это точно.

Команды интервьюеров закончили работу около шести, и Кэти в скором времени после этого вернулась в штаб-квартиру полиции графства, прихватив с собой листочки с рапортами. Потом она провела пару часов в офисе, просматривая их и делая заметки. Сидела бы и дальше, но почувствовала, что начинает отключаться, и решила, что ей срочно надо что-нибудь съесть, хотя аппетита и не было. Она спустилась в полуподвал, где находилась столовая, отметив про себя, что здание почти совсем опустело. В столовой тоже никого не было, за исключением трех незнакомых ей полицейских, склонившихся над подносами, уставленными тарелками и бутылочками с соусами.

Кэти, опустив голову, вяло ковырялась вилкой в тарелке с рыбой и жареным картофелем, когда кто-то сел за ее столик. Она подняла голову, увидела Таннера и почувствовала, как у нее спазмом перехватило желудок.

– Добрый вечер, Кэти, – тихо сказал он, впервые за все время их совместной службы назвав ее по имени.

– Добрый вечер, сэр. – Она положила вилку, готовая выслушать от него неприятные вещи.

– Ешьте, не обращайте на меня внимания. – Он наклонился к ней так близко, что его лицо оказалось на расстоянии фута, подцепил с ее тарелки ломтик жареного картофеля и отправил себе в рот. – Не возражаете? Я, между прочим, тоже до сих пор ничего не ел.

– Угощайтесь. Не так-то уж я голодна.

– Надо есть, Кэти. И вообще заботиться о себе. Никто, кроме вас самой, о вас не позаботится.

– Так точно, сэр.

– Слышал, сегодня у вас было столкновение с заместителем главного констебля…

– Между нами возникло небольшое недопонимание, сэр. Но я думала, что инцидент исчерпан…

Таннер помахал рукой – дескать, пустяки все это, – после чего взял с ее тарелки еще один ломтик картошки.

– Этот парень – законченный канцелярист. Предпочитает бумажки конкретному живому делу. Мистер Лонг любит читать рапорты, но я не слышал, чтобы он за всю свою карьеру лично расследовал хотя бы одно преступление.

– Неужели такое возможно? – Кэти вспомнился купальный халат Лонга с монограммой, капризные интонации в голосе. Голос Таннера, напротив, звучал твердо. В нем чувствовалась уверенность опытного, знающего себе цену человека. «Что, в конце концов, происходит? – задалась она вопросом. – Почему Таннер мне все это рассказывает? Уж не выпил ли он? – подумала она, хотя запаха спиртного и не почувствовала. – Возможно, впрочем, что он просто устал – как и я сама».

– Какое у вас сложилось впечатление о докторе Бимиш-Невилле? – спросил он, жуя картошку.

– Вы знаете его?

Таннер, не отвечая, смотрел на нее с застывшим выражением лица.

– Он сказал мне, что я ем всякую дрянь и что это дурно сказывается на моей коже.

– По-моему, у вас хорошая кожа.

Она ощутила на себе его мужской взгляд.

Кэти подняла голову, и их глаза встретились. Через некоторое время в уголках его глаз стали собираться крохотные морщинки – намек на улыбку. Протянув руку, он взял у нее с тарелки еще один ломтик жареной картошки.

– Похоже, мне придется купить вторую порцию чипсов, – сказал он.

– Сразу видно, что вы знаете, как ублажить девушку, – сказала Кэти и тут же пожалела о своих словах. Если разобраться, это была довольно глупая ремарка, вызванная усталостью и еще, пожалуй, облегчением, которое она испытала, поняв, что выволочка сегодня отменяется.

Его рот – твердая линия сжатых между собой губ – едва заметно раздвинулся. Определенно это была улыбка. Потом он поднялся с места и ушел. Кэти с облегчением вздохнула и направилась к прилавку, чтобы взять еще одну чашку чаю.

6

Кэти и Белли сидели за теннисным столом и обсуждали достигнутый системным аналитиком прогресс. Другие интервьюеры стояли у высоких окон в ожидании начала утреннего терапевтического сеанса.

– Я бы предпочла остаться с ребятами из компьютерного отдела штаб-квартиры. Почему бы тебе, Кэти, не пересылать мне факсом записи интервью по мере их появления?

В отдалении Кэти различила голос Гордона.

– Он и спрашивает: «Ну, что вы видите?» А натуропат отвечает: «Вижу, что ждет тебя дальняя дорога и встреча с высокой черноволосой незнакомкой».

Кое-кто засмеялся, но общего веселья не последовало.

– А это обеспечит тайну информации? – спросила Кэти.

– Разумеется. Посылай рапорты прямиком на факс моего офиса. Вот номер. И обязательно поставь на это дело своего человека – не доверяй пересылку местным клеркам.

Затем зарокотал мужской голос – более глубокий и звучный, чем у Гордона.

– …и отвозит, значит, своего папашу в дом для престарелых. Утром старикан просыпается и замечает, что у него эрекция. Тут в комнату входит медсестра, чтобы дать ему таблетки, видит это, садится на него сверху и ублажает его.

Кэти сказала:

– Хорошо, Белли. Давай сделаем, как ты предлагаешь. Так или иначе, но это дело надо правильно поставить. Хотя бы с сегодняшнего утра.

– …среди ночи он поднимается с постели и идет по коридору в туалет, чтобы отлить. Неожиданно в туалет входит санитар, бросается на него, валит на пол и начинает насиловать. На следующее утро старикан звонит своему сыну. «Забери меня отсюда», – просит он и рассказывает о том, что с ним произошло. Сын призывает его к терпению. «Иногда выигрываешь, иногда проигрываешь. Такова жизнь, папа», – говорит сын. «Это все, конечно, очень хорошо, – вопит старикан, – но эрекция бывает у меня раз в год, а в туалет я хожу по три раза за ночь!»

Этот рассказ сопровождал дружный громкий смех.

Кэти застонала.

– Желаю удачи. – Белли одарила ее улыбкой и направилась к двери.

В кулуарный разговор вступил еще один мужской голос:

– А вот история о том, как две медсестры…

– Хватит болтать, – обратилась Кэти к группе стоявших у окна офицеров. – Тащите свои стулья сюда.

Полицейские нехотя вняли ее словам, прервали общение и через некоторое время собрались вокруг нее. Кэти приступила к разговору о задачах, которые перед ними стояли.

– Вчера я просмотрела большую часть составленных вами рапортов об интервью. К сожалению, из них мало что можно почерпнуть. Все свидетели ужасно вежливые. О Петроу говорят только то, что он был «очень милый» и что его смерть всех «шокировала». Директор, по их словам, просто «душка», а клиника – «великолепная». Так дело не пойдет. Я хочу, чтобы вы вернулись мыслями к тем людям, которых вчера интервьюировали, и задались вопросом, кто из них знает больше прочих и может рассказать нам правду о том, что в действительности здесь происходит. Если выяснится, что такие люди все-таки есть, я могу сегодня же вызвать их для повторного интервью.

На короткое время все погрузились в размышления; потом один из офицеров сказал:

– Я беседовал с миссис Мартой Прайс, сержант. Она – одна из здешних пациенток, вдова, ей за семьдесят. Насколько я понимаю, она практически здесь живет, приезжает сюда на протяжении многих лет. У меня сложилось впечатление, что она хорошо знает, кто куда здесь ходит, когда приходит и что на уме у обслуживающего персонала. Можно попытаться копнуть ее.

– О’кей. Кого-нибудь еще назвать можете? Помнится, когда я сюда в первый раз вошла, то встретила у конторки женщину, которая жаловалась на здешние порядки. Кажется, ее фамилия Кокрейн. Мне представляется, что она окажется менее скрытной, чем другие.

– Точно. Дорис Кокрейн. Я ее интервьюировал. Но ничего не смог из нее вытянуть.

Кэти взглянула на здоровенного детектива, представила себе, как он нависал горой над миссис Кокрейн, и подумала, что знает, почему у них не получилось разговора.

– Что вы можете сказать об обслуживающем персонале?

– А почему бы вам не заняться Рози Дугган? Она тоже физиотерапевт, как и Петроу, и, похоже, хорошо его знает. Кроме того, она помолвлена с управляющим поместья – тем самым парнем, который нашел тело.

– Очень хорошо. Буду иметь ее в виду. А вы помните: если встретите сегодня людей, которые, по вашему мнению, знают больше, чем говорят, то когда закончите с ними, переадресуйте их Гордону. И Бога ради, постарайтесь, чтобы они сказали, что на самом деле обо всем этом думают.

– Конечно, мы все стремимся говорить о покойниках только хорошее, миссис Прайс. – С помощью Бена Бромли Гордону удалось раздобыть для Кэти отдельную комнату для проведения интервью. Небольшие размеры помещения придавали такого рода беседам интимный характер, что как нельзя лучше отвечало ее намерениям. – Тем не менее для нас чрезвычайно важно воссоздать портрет мистера Петроу, который бы максимально соответствовал действительности. В конце концов, безгрешных людей не существует, и мы должны иметь всеобъемлющее представление не только о его достоинствах, но и о недостатках.

Миссис Прайс делиться с Кэти информацией не торопилась. Положительные изменения в манере проведения интервью были для нее очевидны, и она, похоже, стремилась использовать это в своих интересах. Чинно сложив на коленях руки, она одарила Кэти глубокомысленным взором. Та машинально отметила про себя, что средние фаланги пальцев у нее изуродованы артритом.

– Это какие же его недостатки вы имеете в виду, офицер?

– Я бы хотела, чтобы вы мне об этом рассказали. У меня сложилось впечатление, что за те несколько месяцев, которые вы в общей сложности здесь провели, вам удалось неплохо его узнать. Как, впрочем, и других сотрудников клиники.

– Это правда, – согласилась пожилая леди. – За последние годы я провела в этих стенах больше времени, нежели кто-либо еще, – за исключением обслуживающего персонала, конечно. По причине того, что мое заболевание развивается, – она посмотрела на свою палку, висевшую на спинке стула, – я пришла к выводу, что мне гораздо комфортнее находиться здесь. Не говоря уже о лечении, мне нравится компания постоянных пациентов клиники, а также здешний обслуживающий персонал. Полагаю, что я и вправду неплохо узнала всех этих людей. Но, как говаривал мой покойный супруг, у меня есть склонность подмечать в людях только хорошее. Поэтому, должно быть, они ко мне и тянутся. И мне бы не хотелось, чтобы люди думали, будто я не прочь за их спиной посудачить об их недостатках. – Она с неодобрением посмотрела на Кэти, как если бы ее вопросам недоставало такта и хорошего вкуса.

– Вы правы. «Недостатки» – не совсем то слово, которое следует здесь использовать. В сущности, мы пытаемся выяснить и понять, что именно в частной жизни мистера Петроу, в его отношениях с людьми могло оказать на него давление, вызвать у него стресс, депрессию и даже заставить его лишить себя жизни.

– Конечно, я думала об этом – как вы, наверное, догадываетесь. Пыталась вспомнить, в каком состоянии ума находился бедный мальчик в течение последней недели или двух. Проблема в том, что он казался абсолютно довольным жизнью. Все время улыбался. Он, знаете ли, имел обыкновение шутить со своими пациентами. Был, как любят говорить американцы, «легким человеком» – в его внешности и повадках никогда не чувствовалось напряжения. Зуав – вот как я его называла. Да, зуав. Не думаю, чтобы в последнее время он вел себя как-то по-другому.

– В таком случае то, что с ним случилось, представляется просто какой-то неразрешимой загадкой.

– Да уж… – Она, похоже, призадумалась. Кэти терпеливо ждала, когда она подберет слова, чтобы облечь в них свою мысль.

– В таком случае мне приходит в голову только одно… Это никак не связано с клиникой и с людьми, которые здесь обитают. У него были знакомые и вне клиники. Так что если у него и имелись какие-либо проблемы, то… возможно, их источник находился за ее пределами.

– Что вы знаете о его знакомствах за пределами клиники?

Она нахмурилась:

– Ничего конкретно. Просто мне вспоминается одно утро, время первого терапевтического сеанса дня. Он выглядел тогда очень усталым. Я еще пошутила: сказала, что он выглядит так, как если бы всю мочь жег свечу своей жизни с обоих концов. А он рассмеялся и сказал, что так и есть, он и впрямь весело проводил время со своими друзьями в Уэст-Энде. Я очень хорошо помню, какое у него тогда было выражение лица. Казалось, он гордился этим, словно для него все это внове.

– Как бы думаете, он проводил тогда время со своими лондонскими друзьями? Или просто ездил на ночь в Уэст-Энд с какой-нибудь местной компанией?

– Честно говоря, не знаю… Полагаю, что вы можете толковать его слова и так, и эдак.

Дорис Кокрейн оказалась еще более скрытной, чем миссис Прайс. Пытаясь ее разговорить, Кэти подумала, что детектив, который беседовал с этой женщиной раньше, нисколько не виноват в том, что первое интервью пошло насмарку. Хрупкая Дорис, в обличье которой угадывалось что-то птичье, сидела на краешке стула прямо, словно проглотив палку, нервно поглядывала на Кэти и, отвечая на ее вопросы, старалась говорить как можно меньше.

– Если вы помните, миссис Кокрейн, мы с вами вчера встречались. Когда я вошла в холл, вы стояли у конторки приемного отделения.

Дорис промолчала.

– Неужели не помните? Вы еще пытались договориться с местной сотрудницей о том, чтобы она позволила вам уехать из клиники до окончания курса. Я стояла рядом, так что просто не могла не слышать этого разговора. Ну так как – вам удалось уговорить эту девушку отпустить вас пораньше?

Она скорее инстинктивно, нежели сознательно покачала головой.

– Очень жаль. Совершенно очевидно, что вам в этой клинике не больно-то нравится.

Пожилая женщина свела брови на переносице:

– У меня все нормально, не беспокойтесь.

– Вот как? А мне как раз хотелось узнать, что именно вам здесь не нравится.

– Я же сказала. У меня все хорошо.

– Уж не связано ли это как-то с мистером Петроу?

– Нет!

– Насколько я понимаю, он был вам по душе. По моим сведениям, вы обращались к нему куда чаще, нежели к физиотерапевтам-женщинам.

– Замолчите, прошу вас. Я не хочу говорить об этом.

– Почему нет? В чем дело, Дорис? Я могу называть вас Дорис? Кстати, меня зовут Кейт.

Как бы она ее ни называла, это мало что могло изменить. Губы у женщины были сжаты с такой силой, что казалось, будто они получили инструкцию выпускать наружу как можно меньше слов.

– Но несмотря на все ваши просьбы, вам во вторую неделю пребывания определили другого физиотерапевта. Вы из-за этого на них взъелись, да?

– Нет, нет и нет! – горячо возразила она. – Мое намерение отсюда уехать никак с этим не связано. И перестаньте задавать мне об этом вопросы, прошу вас!

– Хорошо, Дорис, – вздохнула Кейт. Старуха определенно находилась в состоянии стресса. – Я вас больше не задерживаю. Но если вы все-таки надумаете что-нибудь нам рассказать, свяжитесь со мной, ладно?

Маленькая женщина поднялась с места и направилась к выходу. Остановившись у двери, она посмотрела через плечо на Кэти.

– Доктор Бимиш-Невилл… – начала было она, но потом замолчала.

– Слушаю вас. И что же доктор Бимиш-Невилл?

– Доктору Бимиш-Невиллу не понравится, что вы изводите меня своими расспросами…

К счастью, беседовать с Рози Дугган оказалось одним удовольствием. Она была всего на год или два моложе Кэти и казалась искренней и открытой женщиной, демонстрировавшей неподдельный интерес ко всему, что происходило в клинике. Вспоминая отнюдь не вдохновляющий образ человека, который обнаружил тело Петроу, Кэти подумала, что контраст между этими двумя людьми, которые готовились связать себя узами брака, просто разительный. Мисс Дугган излучала здоровье и энергию, ее лицо было подвижным и выразительным, а темные глаза задорно поблескивали.

– Меня вызывают для дачи показаний во второй раз. Уж не означает ли это, что меня в чем-то подозревают? – ухмыльнулась она. – Меня и Дорис Кокрейн. – Тут она закатила к потолку глаза.

После такого вступления Кэти сразу почувствовала себя лучше.

– К Дорис не так-то просто найти подход, не правда ли?

– Боюсь, у бедняжки Дорис просто не все дома. Я бы на вашем месте на ее счет особенно не беспокоилась. – Рози говорила с сильным ольстерским акцентом, более грубым и, если так можно выразиться, более урбанистическим, нежели южноирландский. При этом ее акцент не резал слух, а звучавшая в голосе молодой женщины теплота придавала ему даже некоторую приятность.

– Я хочу лично переговорить с максимально возможным числом людей, которые знали Алекса Петроу, – сказала Кэти.

– Не представляю, что в таком случае могла вам рассказать Дорис. Ведь она совсем не знала Алекса.

– Возможно, я допустила ошибку, вызвав ее вторично, – сказала Кэти. – Но вы-то просто обязаны его знать. Ведь вы вместе работали, не так ли?

– Да, работали. – Темные глаза Рози неожиданно наполнились слезами. Она вынула из кармана халата бумажный платочек и на секунду прижала его к глазам. – Извините. Я и вчера по нему плакала. Самую малость. Все это было так неожиданно – прямо как гром среди ясного неба… Нужно какое-то время, чтобы свыкнуться с тем… с тем, что его уже нет среди нас.

– Он вам нравился…

– Конечно. Он был такой милый. Его нельзя было не любить.

– Кое-кто считает, что он не слишком прилежно относился к своей работе. Для вас это представляло проблему?

– Кажется, я догадываюсь, кто мог вам об этом сказать. Снежная Королева – вот кто. Да, он, случалось, оставлял решение той или иной проблемы другим, но подразумевалось, что это дело добровольное. За это на него нельзя было сердиться.

– У него имелись здесь близкие друзья?

– Не сказала бы. Он любил компании. Но в Лондоне друзья у него были. Он, правда, встречался здесь с одной девушкой с кухни – в самом начале, когда сюда приехал. Но долго это не продлилось.

– Эта девушка все еще здесь работает?

– Нет. Месяц назад уволилась. Говорят, уехала куда-то на север.

– Расскажите мне в таком случае о его лондонских друзьях.

– По большому счету, я ничего о них не знаю. И никогда ни с кем из них не встречалась. У меня сложилось впечатление, что все они греки. Время от времени он ездил в город. Но не думаю, чтобы ему составлял компанию кто-либо из наших.

– Существует мнение, что он был геем.

– Нет, это невозможно! – Казалось, она была шокирована услышанным, но быстро пришла в себя и даже рассмеялась. – Но кто мог вам сказать такую глупость? Готова спорить, это брякнула какая-нибудь старуха, которая считает, что хвостик или сережка у мужчины свидетельствуют о его гомосексуальности. Так было дело, да?

– В вашем интервью вы сказали, что видели его в последний раз в субботу вечером. Можете рассказать мне об этом поподробнее?

– Да. Мы, девушки то есть – в коттедже при клинике нас живет четверо, – в субботу вечером отправились на прогулку. Просто для того, чтобы развеяться и на пару часов сменить обстановку. Ничего особенного мы не планировали. Сели в машину Труди и поехали в паб в Кроубридже, что рядом с Эденхэмом. Когда мы приехали, то наткнулись на Алекса. Он сидел там с парнем по имени Эррол. – Она наморщила носик. – Он старше Алекса. Такой, знаете ли, унылый, невыразительный тип. Он довольно скоро ушел, а Алекс остался с нами. Мы какое-то время посидели за столиком, а потом все вместе двинулись в ночной клуб в Кроубридже, куда, как выяснилось, Алекс и раньше захаживал. Ушли оттуда после полуночи и вернулись в поместье.

– Вы точно знаете, что Алекс вернулся в тот вечер домой?

– Да… – Она заколебалась. – Уж коли ка то пошло, я возвращалась в его компании. Три другие девушки выразили желание уйти раньше, и я сказала им, чтобы они за меня не беспокоились и что Алекс подвезет меня на своем мотоцикле. Он и подвез. Мы уехали вскоре после того, как ушли девочки. Может быть, в двадцать минут или в половине первого. Я знаю: мне не следовало с ним ехать. У меня и шлема-то не было. – Она посмотрела на Кэти и виновато ей улыбнулась. – Когда мы добрались до клиники, был час ночи. Доктор Бимиш-Невилл не любит, когда обслуживающий персонал возвращается в главное здание после одиннадцати, так как поздние приходы, по его мнению, могут обеспокоить пациентов. Поэтому Алекс переночевал у нас в коттедже на диване и ушел еще до того, как кто-либо из нас проснулся. Больше я его не видела. – Ее глаза вновь стали медленно наполняться слезами.

– Значит, вы не встречались тогда с мистером Парсонсом? Ведь вы с ним обручены, не так ли?

– Дело в том, что Джеффри учится на заочных курсах по менеджменту. В последнее время ему присылали много заданий, и для прогулок у него просто не оставалось времени. Последнее задание он должен был закончить в воскресенье, чтобы успеть отправить его по почте в понедельник утром. Он не возражал против моих вылазок в город с подругами, если по причине занятости не мог поехать со мной.

– Выходит, в воскресенье вы мистера Парсонса тоже почти не видели?

– Совершенно верно. Как я уже говорила офицеру, который вчера со мной беседовал, в воскресенье мы встали позже обычного и привычная жизнь в нашем коттедже началась только после одиннадцати часов. Две девушки поехали навестить своих родителей, но Труди осталась, и мы вместе с ней и Джеффри позавтракали омлетом. Было примерно полвторого дня. Джеффри большую часть утра провел на территории поместья – прочищал возникший в системе канализации засор, поэтому заявился ко мне немного озабоченный: волновался, что не успеет выполнить к сроку присланное ему с курсов задание. Где-то после двух он ушел – заканчивать работу над заданием. Я же посвятила вторую половину дня глаженью белья и написанию писем. Джеффри заглянул в коттедж во второй раз в пять тридцать вечера и сказал, что работа над заданием, слава Богу, близится к завершению. Я пожарила ему бифштекс, он поел и около семи часов вернулся к себе дописывать работу. Мы с Труди никуда не пошли и оставшуюся часть вечера провели у телевизора.